Девятый Дом Бардуго Ли

16

Лорен дала Мерси таблетку «эмбиена» и уложила ее в постель. Алекс осталась с ней, задремав в темной комнате и проснувшись поздно вечером от всхлипываний Мерси.

– Видео исчезло, – сказала Алекс, потянувшись к ней и взяв ее за руку.

– Я тебе не верю. Оно не может просто исчезнуть.

– Если бы оно должно было разойтись, оно бы уже разошлось.

– Может, он хочет меня им шантажировать, чтобы я вернулась и… что-то сделала.

– Оно исчезло, – сказала Алекс.

Удостовериться, сработал ли ритуал Майка, было невозможно. «Полная чаша» была предназначена для того, чтобы раскручивать, а не замалчивать, но она должна была сохранять надежду.

– Почему он выбрал меня? – снова и снова спрашивала Мерси, пытаясь найти логику, какое-то уравнение, которое бы объяснило, что все было вызвано тем, что она сказала или сделала. – Он мог бы получить любую девушку, которую захочет. Почему он так со мной поступил?

Потому что он не хочет девушек, которые хотят его. Потому что он устал от желания и полюбил вызывать стыд. Алекс не знала, что скрывается в таких парнях, как Блейк. Красивых парнях, которые ни в чем не нуждались и все-таки находили то, что можно взять силой.

Когда наступила ночь, она встала с постели и натянула свитер и джинсы.

– Пойдем поужинаем, – умоляла она Мерси, сев на корточки между их кроватями, чтобы включить светильник. Лицо Мерси опухло от слез. Ее волосы мерцали на подушке черным шрамом. У нее были такие же густые, темные волосы, которые невозможно завить, что и у Алекс.

– Я не голодна.

– Мерси, тебе надо поесть.

Мерси зарылась лицом в подушку.

– Не могу.

– Мерси, – Алекс потрясла ее за плечо. – Мерси, ты не уйдешь из-за этого из колледжа.

– А я и не говорила, что уйду.

– Тебе не надо этого говорить. Я знаю, что ты об этом думаешь.

– Ты не понимаешь.

– Понимаю, – сказала Алекс. – Кое-что вроде этого случилось со мной в Калифорнии. Когда я была помладше.

– И все улеглось?

– Нет, это было дерьмово. И я вроде как позволила этому разрушить мою жизнь.

– С виду у тебя все нормально.

– Это не так. Но я чувствую себя нормально, когда я здесь с тобой и Лорен, и этого у меня никто не отнимет.

Мерси вытерла нос ладонью.

– Так это все о тебе?

Алекс улыбнулась.

– Вот именно.

– Если кто-то что-то скажет…

– Если кто-то хотя бы косо посмотрит на тебя, я ему вилку в глаз воткну.

Мерси надела джинсы и свитер с горлом, чтобы спрятать засосы. В этом сдержанном наряде она выглядела почти как незнакомка. Она умыла лицо и намазала под глазами консилер. Она по-прежнему была бледной, и с красными глазами, но воскресными вечерами посреди нью-хейвенской зимы никто не выглядел на все сто.

Алекс и Лорен вошли в столовую по обе стороны от Мерси, под руку с ней. Там было, как всегда, шумно, звенели тарелки, беседы то разгорались, то потухали, но, когда они вошли, шум не стих. Возможно – возможно – Майку с «Манускриптом» все удалось.

Они сели за стол со своими подносами. Мерси беспокойно ковырялась в жареной треске, а Алекс виновато ела второй чизбургер, когда раздался смех. Это был особенный смех, знакомый Алекс, – глумливый, слишком веселый, обрываемый прижатой ко рту ладонью в напускном смущении. Лорен замерла, сидя совершенно неподвижно. Мерси сжалась, подняв горло свитера. Ее всю трясло. Алекс напряженно ждала.

– Пошли отсюда, – сказала Лорен.

Но на стул рядом с ней опустился Эван Уайли:

– О господи, я умираю.

– Все в порядке, – сказала Лорен Мерси и со злостью пробормотала: – В чем проблема?

– Я знал, что Блейк мерзотный, но не думал, что настолько.

Сначала запищал телефон Лорен, потом телефон Алекс. Но на Мерси никто не смотрел; люди просто визжали и сотрясались от смеха за столами, не отлипая от своих экранов.

– Просто посмотрите, – сказала Мерси, спрятав лицо в ладони. – И скажите мне.

Набрав в легкие воздуха, Лорен взяла свой телефон. Она нахмурилась.

– Гадость, – выдохнула она.

– Я знаю, – сказал Эван.

На экране был склонившийся над грязным унитазом Блейк Кили.

Алекс почувствовала, как змея внутри нее развернулась, теплая и довольная, словно нашла идеально нагретый солнцем камень, на котором можно подставить лучам животик.

«Ты серьезно?» – спросил Блейк, хихикая так же дико и пронзительно, как когда говорил: «Гляньте на эти кустики!»

«Ладно-ладно, – продолжал он на видео. – Ты вообще без тормозов!»

Но его собеседника видно не было.

– Нет, – сказала Лорен.

– О боже, – сказала Мерси.

– Знаю, – повторил Эван.

На их глазах Блейк Кили запустил руку в засорившийся унитаз, достал горсть дерьма и положил его в рот.

Продолжая хихикать, он пожевал и сглотнул, а потом, с покоричневевшими белыми зубами и губами, Блейк взглянул на того, кто держал камеру, и улыбнулся своей знаменитой ленивой ублюдочной улыбкой.

Телефон Алекс снова запищал. Аволово.

ЧТО С ТОБОЙ ХРЕН ПОДЕРИ НЕ ТАК.

Алекс напечатала простой ответ: xoxoxo

Ты не имела права. Я тебе доверял. Все совершают ошибки.

Майк не пожалуется Сэндоу. Тогда ему пришлось бы объяснять и то, что его делегация каким-то образом раскрыла тайну «Счастья», и то, что он передал Алекс дозу звездной пыли. Алекс разослала новое видео всем контактам Блейка с его же телефона, и никто из «Омеги» не знал, как ее зовут.

– Алекс, – прошептала Лорен. – Что происходит?

Столовая вокруг них разразилась тысячью жарких обсуждений, одни гоготали и с отвращением отодвигали свои тарелки, другие требовали, чтобы им объяснили, в чем дело. Эван уже перешел к следующему столу. Но притихшие Лорен и Мерси во все глаза смотрели на Алекс. Их телефоны лежали на столе экранами вниз.

– Как ты это сделала? – спросила Лорен.

– Сделала что?

– Ты говорила, что все разрулишь, – сказала Мерси. Она постучала по своему телефону. – Ну и?

– Ну и ничего, – сказала Алекс.

На долгое мгновение повисло молчание.

Потом Мерси провела пальцем по столу и сказала:

– Знаешь, как говорят, что злом зла не поправишь?

– Ага.

Мерси подвинула к себе тарелку Алекс и откусила большой кусок ее чизбургера.

– Так вот, это брехня.

Вопрос о том, научился ли «Свиток и ключ» своей магии от средневосточных чародеев во время Крестовых походов или попросту ее украл, не стоит обсуждения – мода меняется, воры становятся кураторами, однако Замочники по-прежнему предпочитают настаивать, что их знание магии порталов было добыто исключительно честным способом. Внешний вид гробницы «Свитка и ключа» отдает должное истокам их силы, но ее внутреннее убранство беспричинно посвящено легенде о короле Артуре, и в сердце ее стоит круглый стол. Некоторые утверждают, будто камень привезен с самого Авалона, другие клянутся, что он из Храма Соломона, третьи шепчут, что он добыт в близлежащем Стоуни-Крик. Каким бы ни было его происхождение, каждый, начиная с декана Эчесона до Коула Портера и Джеймса Гэмбла Роджерса – архитектора, создавшего сам скелет Йеля, – толкались локтями, сидя за ним.

Из «Жизни Леты: процедуры и протоколы Девятого Дома»

Солнечные ожоги не дают мне спать. Энди говорил, что мы без проблем окажемся в Майами как раз к началу, что все это известно и одобрено советом и выпускниками «СиК». Но, какое бы колдовство они ни затеяли, оно быстро пошло не так. По крайней мере, теперь я видела Гаити.

Дневник Наоми Фарвелл времен Леты (Колледж Тимоти Дуайта, 1989)

17

Остаток воскресного вечера Алекс провела в комнате отдыха с Мерси и Лорен, в проигрывателе Лорен играл Римский-Корсаков, а на коленях Алекс держала книгу «Солдат всегда солдат». В тот вечер общежитие казалось особенно шумным, к ним в дверь то и дело стучали, но они оставляли все это без внимания. Наконец домой пришла Анна, как обычно, выглядевшая угрямой и полусонной. Равнодушно бросив им «привет», она исчезла в своей спальне. Через минуту они услышали, как она говорит по телефону со своей семьей из Техаса. Им пришлось зажать себе рты. Плечи их сотрясались и слезы струились из глаз, когда они услышали, как она говорит: «Я почти уверена, что они ведьмы».

Знала бы ты.

Алекс спала без сновидений, а, проснувшись среди ночи, обнаружила, что Жених парит за окном ее спальни. Его останавливали охранные заклинания. На его лице было написано ожидание.

– Завтра, – пообещала она.

С ее путешествия в пограничную область прошло меньше двадцати четырех часов. Она займется Тарой, но в первую очередь в ней нуждалась Мерси. В долгу она была прежде всего перед живыми.

«Я справляюсь, – подумала она, съев еще две таблетки аспирина и снова упав в постель. – Может, и не так хорошо, как справился бы Дарлингтон, но кое-что у меня получается».

В понедельник утром она первым делом зашла в Il Bastone, где набила себе карманы кладбищенской грязью и провела час, изучая всю информацию, которую смогла найти о глумах. Если «Книга и змей» – или кто-то еще, кто натравил на нее эту тварь, – захочет попытать удачи снова, сейчас самое время. Она психанула на публике; из-за академической неуспеваемости она была в шаге от вылета. Если она внезапно бросится в реку, с крыши здания или на дорогу, найдется множество настораживающих признаков, указывающих на ее неуравновешенность.

Не казалось ли вам, что она в депрессии? Она выглядела такой отчужденной. У нее было мало друзей. У нее возникли трудности с учебой. Все это правда. Изменилось ли бы что-то, будь она другой? Если бы она была завсегдатаем вечеринок, они бы сказали, что она заливала свою боль алкоголем. Если бы она была отличницей, они бы сказали, что ее перфекционизм съел ее заживо. Когда умирают девушки, оправдания найдутся всегда.

И все же, как ни странно, Алекс успокаивало то, как отличалась бы ее история сейчас от той, которая могла бы произойти год назад. Она могла по пьяни умереть от гипотермии или вломиться в государственную школу. Передознуться, попробовав что-то новое, или зайти слишком далеко. Или просто исчезнуть. Лишиться защиты Лена и пропасть в длинной долине Сан-Фернандо, среди рядов домишек, похожих на лепные мавзолеи на своих крошечных участках.

Но, если бы прямо сейчас она могла избежать смерти, было бы неплохо. Это вопрос принципа, как сказал бы Дарлингтон. Поборовшись с библиотекой несколько часов, она нашла два абзаца о том, как бороться с глумами, один на английском, а другой на иврите, который потребовал переводного камня и оказался скорее не о глумах, а о големах. Но, поскольку в обоих источниках советовали использовать наручные или карманные часы, совет казался надежным.

Хорошо заведите свои часы. Размеренное тикание часов смущает любое созданное, а не рожденное существо. Они слышат сердцебиение в обыкновенном часовом механизме и станут искать тело там, где его нет.

Защитой это было не назвать, но придется удовольствоваться отвлекающим маневром.

Дарлингтон носил часы с широким черным кожаным ремешком и перламутровым циферблатом. Алекс всегда считала, что он либо получил их в наследство, либо это был какой-то его каприз. Но, возможно, он носил их и по другой причине.

Алекс вошла в оружейную, где хранился горн Хирама; давно не использовавшаяся Золотая Чаша казалась почти скорбящей. Она нашла карманные часы в ящике, спутавшимися с коллекцией маятников для гипноза, завела их и сунула себе в карман. Но ей пришлось открыть немало ящиков, прежде чем она нашла завернутую в вату пудреницу с зеркалом, которую искала. Карточка в ящике объясняла происхождение зеркала: стекло было изготовлено в Китае, потом вставлено в пудреницу членами «Манускрипта» для до сих пор засекреченной операции времен Холодной войны, проводившейся ЦРУ. Как она перебралась с Лэнгли в особняк Леты на Оранж, карточка не поясняла. Зеркало было запачкано, и Алекс дохнула на него и начисто протерла своим свитером.

Вопреки случившемуся на выходных, она просидела на испанском без обычных туманностей и паники, провела два часа в Стерлинге, пробираясь через остаток заданного чтения к ее шекспировским занятиям, а потом пообедала, как обычно, съев две порции. Она чувствовала себя бодрой, сфокусированной, как под белладонной, но без страшного мандража. Подумать только, все благодаря покушению на ее жизнь и путешествию на границу ада. Знала бы она раньше.

В то утро Норс отирался во дворе Вандербильта, и она пробормотала, что освободится только после обеда. Разумеется, когда она вышла из столовой, он ее уже ждал, и они вместе пошли по Колледж на Проспект. Они почти дошли до катка Ингаллс, когда она осознала, что не видела ни одного Серого – нет, это было не совсем правдой. Она видела их за колоннами, скрывающимися в переулках. «Они его боятся», – поняла она. Она вспомнила, как он стоял в реке и улыбался. Существуют вещи похуже смерти, мисс Стерн.

Срезавшей путь к Мэнсфилду Алекс приходилось постоянно сверяться с телефоном. Она до сих пор не могла удержать в памяти карту Нью-Хейвена. Она знала главные артерии йельского кампуса, пути, по которым каждую неделю шла на лекции, но все остальное казалось ей неопределенным и бесформенным. Она направлялась в квартал, по которому когда-то ездила с Дарлингтоном на его видавшем виды мерседесе. Он показал ей старую фабрику «Winchester Repeating Arms», частично превращенную в модные лофты, линия шла прямо сквозь здание, где краска уступала место голому кирпичу – тот самый момент, когда у застройщика кончились деньги. Он указал ей на жалкую решетку Парка Науки – попытка Йеля привлечь инвестиции для развития медицинских технологий в девяностые.

«Похоже, это не сработало», – сказала тогда Алекс, отметив заколоченные окна и пустую парковку.

«По словам моего деда, этот город был обречен с самого начала», – Дарлингтон нажал на газ, словно Алекс стала свидетельницей позорной семейной перебранки за столом в День благодарения. Они проехали дешевые таунхаусы и многоквартирные дома, где в дни Винчестера жили рабочие, потом, дальше по склону холма Сайенс, дома, когда-то принадлежавшие бригадирам компании. Их дома были выстроены не из дерева, а из кирпича, лужайки были шире и разделены живыми изгородями. Еще дальше, выше по холму, добротные дома уступали место изящным особнякам, и наконец, словно развеивались чары, показался внушительный, лесистый, просторный Ботанический сад Марша.

Но сегодня Алекс подниматься на холм не собиралась. Она держалась на мелководье, среди ветхих таунхаусов, голых дворов, магазинов спиртных напитков по углам. Детектив Тернер говорил, что Тара жила на Вудланд, и, даже если бы у ее двери не дежурили полицейские в форме, Алекс без труда нашла бы жилище погибшей девушки.

На другой стороне к ограде своего двора прислонилась женщина, свесив руки через дыры в сетке, словно застыв в снятом в замедленной съемке нырке, глядя на уродливое многоквартирное здание так, словно оно вот-вот может заговорить. На тротуаре стояли, беседуя, два парня в спортивных костюмах, развернувшись к поросшей кустарником лужайке перед домом Тары, но держась на благоразумном расстоянии. Алекс их не осуждала. Неприятностям свойственно быть заразными.

«Большинство городов представляют собой палимпсесты», – как-то сказал ей Дарлингтон.

Когда она стала искать, что значит это слово, то сумела написать его правильно только с третьего раза. «Они перестраиваются снова и снова, пока ты не забываешь, что где было. Но у Нью-Хейвена свои шрамы. Широкие шоссе, ведущие не туда, безжизненные бизнес-парки, аллеи, простирающиеся в пустоту, не считая линий электропередач. Никто не осознает, сколько жизни между этими ранами, как много она может предложить. Это город, возведенный так, что тебе хочется уехать прочь».

Тара жила на краю одного из таких шрамов.

Алекс не надела свой бушлат, не собрала волосы. Здесь ей было просто слиться с людьми, и она не хотела привлекать внимание.

Она шла медленно, а потом остановилась поодаль, как будто кого-то ждала, посмотрела на свой телефон, перевела взгляд на Норса, задержавшись глазами достаточно долго, чтобы заметить досаду на его лице.

– Расслабься, – пробормотала она. Я не обязана перед тобой отчитываться, приятель. По крайней мере, так мне кажется.

Наконец из дома Тары вышел незнакомый мужчина. Он был высоким, худым и был одет в куртку «Patriots» и светлые джинсы. Он кивком поздоровался с полицейским, надел наушники и пошел вниз по кирпичным ступеням. Алекс завернула за угол вслед за ним. Когда они оказались вне поля зрения, она похлопала его по плечу. Он повернулся, и она вскинула зеркальце в своей руке. Оно отбросило ему на лицо солнечный зайчик, и он поднял ладонь, чтобы защититься от солнца и шагнул назад.

– Какого хрена?

Алекс захлопнула зеркальце.

– Ой, божечки, извините, – сказала она. – Я думала, вы Том Брейди.

Парень окинул ее сердитым взглядом и зашагал прочь.

Алекс побежала назад к многоквартирному дому. Подойдя к полицейскому у входа, она показала ему зеркало, как жетон. Свет упал ему на лицо.

– Уже вернулся? – спросил коп, не видя ничего, кроме запечатленного изображения парня в куртке «Patriots». Может, у «Манускрипта» и худшая гробница, зато лучшие трюки.

– Забыл бумажник, – сказала Алекс как можно более хриплым голосом.

Коп кивнул, и она исчезла за входной дверью.

Алекс убрала зеркало в карман и быстро пошла по коридору. Квартиру Тары она нашла на втором этаже. Дверь была заклеена полицейской лентой.

Алекс думала, что ей, возможно, придется вскрыть замок – этому она научилась, когда ее мама решила проявить строгость и перестала пускать ее в квартиру. В том, чтобы вламываться в собственный дом, проскальзывать туда, как будто она сама призрак, стоять в месте, которое могло бы принадлежать кому угодно, было что-то жуткое. Но замок на двери Тары отсутствовал вообще. Похоже, его выпилили копы.

Алекс подтолкнула дверь и, нагнувшись, прошла под лентой. Было очевидно, что после того, как квартиру Тары обыскала полиция, никто не возвращался сюда, чтобы прибраться. Да и кто бы мог это сделать? Один из ее обитателей был задержан, другая лежала мертвой на столе в морге.

Ящики шкафов были ввыдвинуты, подушки сняты с диванов, некоторые из них разрезаны полицией в поисках контрабанды. На полу лежал мусор: постер, вырванный из рамки, брошенная клюшка для гольфа, кисточки для макияжа. Но, несмотря на все это, Алекс видела, что Тара старалась украсить свое жилище. На стенах висели лоскутные одеяла, пурпурные и синие. Умиротворяющие цвета, сказала бы мама Алекс. Океанические. Над окном над коллекцией суккулентов висел ловец снов. Алекс подняла один из горшочков, прикоснулась к толстым, вощеным листьям растения. Когда-то она купила почти такое же на фермерском рынке. Они почти не требовали ухода и воды. Маленькие воины. Она знала, что ее растение, скорее всего, выбросили или изъяли в качестве улики, но ей нравилось думать, что оно по-прежнему стоит на подоконнике в Граунд-Зиро, собирая солнце.

Алекс прошла по узкому коридору в спальню. Она была в таком же беспорядке. У кровати лежала куча подушек и мягких игрушек. Заднюю стенку комода разобрали. В окне смутно виднелась острая башня старого особняка Марша. Он принадлежал школе лесоводства, его длинный, покатый задний двор был полон теплиц – и все это всего в нескольких минутах пешком от дома Тары. Девочка, что ты вытворяла?

Норс остановился и маячил в коридоре рядом с ванной. Что-то с миазмами, сказал он ей.

Ванная была длинной и тесной, между раковиной и видавшей виды кабинки с душем почти не оставалось места. Алекс осмотрела предметы на раковине, в мусорной корзине. Зубная щетка или использованные салфетки не подойдут. Нортон говорил, что вещь должна быть личной. Алекс открыла шкафчик для лекарств. Внутри почти ничего не осталось, но на верхней полке лежала синяя пластиковая коробка. Наклейка на крышке гласила: Измени свою улыбку, измени свой мир.

Алекс ее открыла. Фиксатор Тары. Норс скептически посмотрел на нее.

– Ты хоть знаешь, что это? – спросила Алекс. – Ты знаешь, что смотришь на чудо современной ортодонтии? – Он скрестил руки на груди. – Я так и думала.

Норса отделяло от понимания полтора века, но и большинство ребят с кампуса, скорее всего, не задумались бы об этом. Фиксатор покупали таким детишкам родители, они понятия не имели, сколько он стоит, теряли его во время школьных поездок или забывали в ящике стола. Но для Тары это было важно. Она наверняка копила на него много месяцев, носила каждую ночь и заботилась о том, чтобы его не потерять. Измени свою улыбку, измени свою жизнь.

Алекс оторвала кусочек туалетной бумаги и достала фиксатор из коробки.

– Он был для нее важен. Поверь мне.

И, если им повезет, на нем еще остались неплохие миазмы.

Алекс заткнула раковину и наполнила ее. Считается ли это водоемом? Она на это надеялась.

Она бросила фиксатор в воду. Не успел он пойти на дно, как она увидела, что рядом со сливом показалась бледная рука, словно расцветшая из надтреснутой раковины. Как только пальцы сомкнулись, и рука, и фиксатор исчезли. Когда она подняла взгляд, Норс держал его в мокрой ладони, скривившись от отвращения.

Алекс пожала плечами.

– Ты хотел миазмов.

Она надавила на затычку, бросила салфетку в корзину и повернулась, чтобы уйти.

На пороге стоял огромный мужчина. Его затылок почти задевал косяк, плечи перекрывали дверной проем. На нем был серый комбинезон механика с расстегнутым, висящим верхом. Под белой футболкой виднелись татуированные мускулистые руки.

– Я… – начала Алекс. Но он уже метнулся к ней.

Он врезался в нее, отбросил ее к стене. Она ударилась головой о подоконник, и он схватил ее за горло. Она вцепилась ему в руки.

Глаза Норса почернели. Он бросился на нападающего, но прошел прямо сквозь него.

Это был не глума. Не призрак. Не что-то с той стороны Покрова. Он был из плоти и крови и пытался ее убить. Теперь Норс не мог ей помочь.

Алекс ударила ладонью ему в горло. У него перехватило духание, и его хватка ослабла. Она засадила ему коленом между ног. Не меткий удар, но близко. Он согнулся вдвое.

Алекс протиснулась мимо него, сорвав с колец шторку для душа и споткнувшись на ней. Она выскочила в коридор, нагоняемая Норсом, и уже тянулась к двери, когда механик внезапно оказался перед ней. Он не открывал дверь – он просто появился сквозь нее – прямо как Серый. Магия порталов? На мимолетную секунду Алекс увидела за его спиной двор, а потом он бросился к ней.

Она попятилась в захламленную гостиную, обвив себя рукой вокруг талии и пытаясь подумать. У нее шла кровь, и ей было больно дышать. Он сломал ей ребра. Она не знала, сколько. Она чувствовала, как что-то теплое и мокрое стекает по ее шее сзади там, где она ударилась головой. Сможет ли она добраться до кухни? Схватить нож?

– Кто ты такая? – прорычал механик. Его голос был низким и хриплым, возможно, из-за того, что Алекс ударила его в трахею. – Кто убил Тару?

– Ее мудила-бойфренд, – выплюнула Алекс.

Он зарычал и кинулся на нее.

Алекс отскочила налево к камину, едва разминувшись с ним, но он по-прежнему загораживал ей дверь, пружиня на пятках, как будто это был боксерский матч.

Он улыбнулся.

– Бежать некуда, сука.

Не успела она проскользнуть мимо него, как он снова схватил ее за горло. В глазах у нее появились черные пятна. Норс кричал, дико жестикулировал, он был бессилен, не мог ей помочь. Нет, не бессилен. Это неправильно. Алекс, впусти меня.

Никто не знал, кто она. Ни Норс. Ни это чудовище перед ней. Ни Доуз, ни Мерси, ни Сэндоу, никто из них.

Догадался об этом только Дарлингтон.

18

Дарлингтон знал, что Алекс неприятен этот звонок. И он едва ли мог ее винить. Сегодня был не четверг, когда проходили ритуалы, и не воскресенье, когда она должна была готовиться к работе на будущей неделе, и он знал, что она с трудом совмещает учебу с заданиями Леты. Он волновался о том, как инцидент в «Манускрипте» повлияет на ее работу, но она забыла о нем гораздо легче, чем он, и написала отчет, чтобы ему не пришлось заново переживать унижение, и снова начала жаловаться на требования Леты. Легкость, с которой она оставила позади ту ночь, обыденное прощение, которое она предложила, нервировали его и заставляли снова задуматься об унылом марше жизни, которой она жила раньше. Она даже без проблем прошла через второй обряд с «Аврелианом» – заявку на патент в уродливом, освещенном флюоресцентными лампами кампусе Пибоди – и первое предсказание в «Черепе и костях». Был один проблемный момент, когда она явственно позеленела и выглядела так, словно ее может вырвать прямо на Гаруспика. Но она справилась, и он едва ли мог винить ее за то, что она дрогнула. Сам он бывал уже на двенадцати предсказаниях, и они по-прежнему его потрясали.

– Это ненадолго, Стерн, – пообещал он ей, когда они вышли из Il Bastone ночью во вторник. Из-за Розенфелда возникают проблемы с энергетической системой.

– Кто такой Розенфелд?

– Не кто, а что. Розенфелд-холл. Остальное тебе должно быть известно.

Она поправила лямку портфеля.

– Я не помню.

– «Святой Эльм», – подсказал он.

– А, ну да. Парень, которого било током.

Он бы поставил ей хорошую оценку. Святой Эразм предположительно пережил электрошок и утопление. В его честь назвали Огни Святого Эльма и общество, резиденция которого когда-то располагалась в елизаветинских башнях Розенфелд-холла. Сейчас здание из красного кирпича сдавалось под офисы и вспомогательное хранилище и запиралось на ночь, но у Дарлингтона был ключ.

– Надень это, – сказал он, протягивая ей резиновые перчатки и резиновые галоши, похожие на те, что когда-то производились на фабрике его семьи.

Алекс повиновалась и вслед за ним вошла в фойе.

– Почему это не могло подождать до завтра?

– Потому что, когда Лета проигнорировала проблемы в Розенфелде в последний раз, электричество вырубило по всему кампусу, – словно подтверждая его слова, свет на верхних этажах замигал. Здание негромко загудело. – Все это есть в «Жизни Леты».

– Помнишь, ты говорил, что мы не заботимся о безземельных обществах? – спросила Алекс.

– Помню, – сказал Дарлингтон, хотя знал, что будет дальше.

– Я приняла твои слова близко к сердцу.

Дарлингтон вздохнул и открыл своим ключом еще одну дверь, которпя вела в огромное складское помещение, забитое видавшей виды мебелью из общежитий и брошенными матрасами.

– Это старая столовая «Святого Эльма», – он посветил фонариком на возвышающиеся готические арки и искусные каменные детали. – В шестидесятые, когда общество обеднело, университет выкупил у них здание и пообещал, что продолжит сдавать подземные комнаты «Святому Эльму» для проведения ритуалов. Но вместо того, чтобы заключить полноценный договор, разработанный «Аврелианом», чтобы зафиксировать эти условия, стороны предпочли джентльменское соглашение.

– И джентльмены передумали?

– Они умерли, и их место заняли менее благодушные люди. Йель отказался продлевать аренду, и «Святой Эльм» оказался в жалком домишке на Линвуд.

– Дом там, где сердце, сноб.

– Именно так, Стерн. И сердце «Святого Эльма» было здесь, в их изначальной гробнице. После потери этого места они были разорены и практически лишились своей магии. Помоги мне сдвинуть вот это.

Они отодвинули с дороги два старых остова кроватей, за которыми скрывалась еще одна запертая дверь. Общество было известно магией погоды, atrium tempestate, которую они использовали для всего, от манипулирования сырьевыми ресурсами до влияния на исход решающих бросков на футбольном поле. С момента переезда на Линвуд им не удавалось вызвать даже легкий бриз. Все дома обществ были возведены над нексусами магической силы. Никто не знал, что эти нексусы создало, но по этой причине просто построить новые гробницы было невозможно. В мире существуют места, которые магия избегает, например, унылые лунные поверхности «Национального Молла» в Вашингтоне, округ Колумбия, и места, куда ее влечет, например, Рокфеллеровский центр на Манхэттене и Французский квартал в Новом Орлеане. В Нью-Хейвене было чрезвычайно много мест, где собиралась и нарастала магия, как сладкая вата на палочке.

Лестница, по которой они спускались, шла вниз через три подземных этажа, и с каждым их шагом гудение становилось все громче. На нижних этажах смотреть было особо не на что: там были чучела животных, списанных из нью-хейвенского зоопарка – приобретенные шутки ради Дж. П. Морганом в его дикие деньки; старые электрические проводники с заостреннымми металлическими шпилями, прямо как из классических фильмов о чудовищах; пустые чаны и надтреснутые стеклянные резервуары.

– Аквариумы? – спросила Алекс.

– Заварочные чайники для бурь.

В них студенты из «Святого Эльма» готовили погоду. Снежные бури, поднимающие цены на коммунальные услуги, засухи, сжигающие урожаи, ветра, способные потопить линейный корабль.

Здесь гудение было громче – это был неустанный электрический вой, поднимающий волосы у Дарлингтона на руках и отдающийся от его зубов.

– Что это такое? – спросила Алекс, перекрикивая шум и прижимая ладони к ушам. Дарлингтон по опыту знал, что это не поможет. Гудение было в полу, в воздухе. Если остаться здесь надолго, начнешь сходить с ума.

– «Святой Эльм» годами вызывал здесь шторма. По какой-то причине погоде нравится возвращаться.

– И, когда она возвращается, вызывают нас?

Он повел ее назад к старому электрическому щиту. Он давно не использовался, но по большей части не был пыльным. Дарлингтон достал из сумки серебряный флюгер.

– Дай руку, – сказал он и вложил его в ладонь Алекс. – Подыши на него.

Алекс недоверчиво посмотрела на него, затем дохнула на тонкие серебряные крылья. Флюгер вскочил, как лунатик из мультфильма.

– Еще раз, – велел он.

Флюгер медленно вращался, ловя ветер, потом начал жужжать в руке Алекс, словно в бурю. Она слегка отстранилась. В свете фонарика волосы поднялись у нее над головой – из-за ореола ветра и электричества казалось, будто над ее лицом извиваются темные змеи. Он вспомнил ее облаченной в ночь на вечеринке «Манускрипта», и ему пришлось дважды моргнуть, чтобы прогнать это воспоминание. Оно уже не впервые к нему возвращалось и всегда оставляло после себя тревогу. Он не знал, то ли он не мог пережить стыд той ночи, то ли действительно увидел тогда что-то настоящее, что-то, от чего ему следовало бы отвести взгляд.

– Вращай флюгер, – велел он. – Потом нажми на выключатели, – он быстро переключил их все. – И всегда надевай перчатки.

Его палец опустил последний выключатель, и гудение превратилось в резкий визг, который терзал его череп, пронзительный, обозленный вопль ребенка, который не желает ложиться спать. Алекс скривилась. Из носа у нее потекла кровь. Он знал, что у него тоже течет кровь, потому что ощущал влагу на своей губе. Затем – трах! – и помещение залило ярким светом. Флюгер взлетел и со звоном ударился о стену, все здание словно бы вздохнуло, и гудение исчезло.

Алекс содрогнулась от облегчения, и Дарлингтон протянул ей чистый платок, чтобы она вытерла нос.

– И мы должны делать это всякий раз, когда шалит погода? – спросила она.

Дарлингтон промокнул себе нос.

– Пару раз в год. Иногда реже. Энергии надо куда-то деваться, и, если мы не зададим ей направление, то вызовем скачок напряжения.

Алекс подняла покореженный флюгер. Края его серебряных стрелок слегка расплавились, а столбик погнулся.

– А с этим что?

– Мы положим его в горн с флюсом. Он должен восстановиться за сорок восемь часов.

– И все? Это все, что от нас требуется?