Во сне и наяву Конофальский Борис

Глава 33

Забегаловка в сто семьдесят шестом доме по Московскому проспекту оказалась весьма чистенькой, уютненькой. Музычка приятная. Столики чистые. Давно Светлана не была в подобных заведениях, хотя раньше, когда папа имел бригаду альпинистов и много зарабатывал, она часто бывала в ресторанах.

Пахом поставил перед ней литровую бутылку «Пепси», кинул рюкзак, плюхнулся на стул:

— Это я за свои купил. А это твоё.

Он выложил деньги на стол. Точно! У него же остались те деньги, что Валяй ему дал в самом начале. Смятая пятёрка, тысячные купюры, мелочь — Света сразу сгребла их.

А Пахомов, пока они ждали свои шавермы, говорит девочке:

— А сколько ты вообще лавёх нахватила у барыги?

Да, точно. Света достала пачку из внутреннего кармана олимпийки, сложила их с теми, что ей дал сейчас Пахомов, и начала считать.

— Ну и чё? — спрашивал девочку одноклассник.

— Тридцать три тысячи семьсот, — отвечала она.

«ППЦ, — она пока даже ещё не поверила, что эта куча купюр принадлежит ей, — целая куча деньжищ!»

— Блин, мало взяли, — говорит Пахом и идёт за шавермами, они уже готовы.

«Ничего не мало, нормально». Света уже прикидывала, что этих денег ей хватит, чтобы решить все проблемы на пару месяцев.

Шаверма — это очень вкусно. Может, так было оттого, что девочка давно её не ела, а может оттого, что она не позавтракала. В общем, это было так вкусно, что хоть бумагу ешь. А ещё ей всё время наливал пепси-колы её новый товарищ, которого она ещё недавно, да что уж там, ещё вчера ненавидела. Всё это было странно.

Девочка вышла из забегаловки голодной. Пахомов предложил идти в школу, чтобы классная не стала звонить родителям, но Света отказалась, сказав, что пойдёт по делам. Тогда Пахом сказал, что пойдёт с ней. Но девочке этого не хотелось, и она отказала ему. И как он ни навязывался, Света от него ушла. Пусть в школу идёт. А сама она побежала домой. Перед этим забежав в магазин. Накупила много всего вкусного и себе, и папе, и близнецам, аж на полторы тысячи всего набрала. Пришлось соврать отцу, что нашла две тысячи. Он поверил и не ругал её за то, что она не пошла в школу. Хотя и высказал ей, что надо было поэкономить деньги, но сделал это без особой строгости.

Папа вечером ушёл на «салаты», а Света с нетерпением ждала. Ей очень хотелось решить один вопрос. Самой решить, без папы, и решить так, чтобы больше этот вопрос не всплывал.

И вот пришла на смену Иванова. Она ещё не разулась, как Светлана спросила у неё:

— Вы просили у папы денег? Ну, чтобы он вам больше платил.

— Ну, то я у отца просила, ты тут при чём? — как-то зло отвечала сиделка.

Этот ответ сразу встряхнул девочку, и в первый раз за весь год знакомства она произнесла серьёзно:

— Раз спрашиваю, значит, нужно.

Иванова хотела пройти из прихожей в комнаты, но Светлана загородила проход. Первый раз девочка была с ней так непочтительна. Сиделка удивлённо остановилась, уставилась на неё, но Света не отошла, так и стояла перед ней, ждала, и так как она была выше сиделки, то ещё и смотрела на неё сверху вниз. И Ольга Александровна сдалась, смирилась и произнесла:

— Я просила повысить мне зарплату… Добавить триста рублей за смену. И мы с отцом…

Она не договорила. Светлана подняла руку, в которой держала деньги. Света помнила, сколько просила Иванова:

— Тут вам за следующий месяц, больше у папы не просите и даже не напоминайте ему, и не говорите, что я вам плачу.

— Откуда у тебя деньги? — спросила сиделка всё ещё не очень дружелюбно.

— Работу нашла, — отвечала девочка.

— Что же это за работа такая? — с неприятным подтекстом интересовалась Ольга Александровна. Тем не менее, деньги взяла.

— Не ваше дело, — сухо отвечала Светлана, она сама себе удивлялась. Удивлялась и сама себе нравилась. — Отцу ничего не говорите.

— Как скажешь, — буркнула Иванова.

И только после этого Светлана освободила ей дорогу. Сиделка пошла в комнату к маме, а Света в ванную. Там, закрывшись, она встала перед зеркалом и разглядывала своё отражение. Она сегодня была очень горда собой. Да, сегодня был очень хороший день. Она заработала денег, пнула в морду барыгу и одержала маленькую победу над суровой сиделкой. Да, сегодня она была молодцом!

Он ехал в такси и смотрел на тёмный петербургский дождливый вечер, что проплывал за окном автомобиля. Огни, огни за мокрым стеклом. Красные фонари стоп-сигналов, белые фонари фар. Машина сворачивает на набережную Карповки. Приехали. Виталий Леонидович даёт водителю шесть сотен рублей, выходит из автомобиля. Вот нужный ему дом. Набережная Карповки, восемнадцать. Он не торопится перебраться на нужную ему сторону, стоит над водой, закуривает сигарету. Ему не очень-то хочется туда идти. Он просто тянет время, хотя смысла в это нет никакого. Всё равно придётся. Холодные капли падают ему на лицо, на сигарету. Роэ собирается и, дождавшись «окна» в потоке машин, переходит улицу.

Мрак. Фонари почти не дают света. Он заходит в тёмную подворотню. Так и есть, он заранее знал, чем тут будет вонять. Моча и крысы. На другие запахи тут не следовало рассчитывать. После подворотни сразу узкий двор-колодец, где вместо светлого квадрата неба над головой чернота и холодный дождь. Роэ поднимает голову. Грязные окна чёрного колодца. Какое ни возьми, все страшные. Их не мыли много лет, поэтому в квартирах не выключают свет даже днём. Его интересует второй этаж. То окно, что ему нужно, завалено до половины мусором, чёрная рама почти сгнила. Значит, хозяева не сменились. Роэ заходит в подъезд, у него есть ключ от входа. Давно сделал, как и ключ от двери нужной ему квартиры. Темень, древняя лампа под высоким потолком еле светит. Кошки. Тут к запахам улицы ещё прибавляется запах кошек. Здесь, в подъезде, он особенно сильный, сильный до тошнотворного. Виталий Леонидович поднимается на второй этаж по заляпанным стёртым ступеням. Останавливается у одной двери, прислушивается. Кнопка звонка — бутафория. Никогда не работала. Роэ слышит, что в квартире кто-то есть. Впрочем, по-другому и быть не может. Он, тихо позвякивая ключами, аккуратно, чтобы не шуметь, отпирает старую дверь. Дверь, зараза, скрипит, когда он её раскрывает. А почти на пороге, в полумраке прихожей, его встречает… голый ребёнок не старше одного года. Ребёнок грязен и чумаз, его голова в два раза больше положенного. Он улыбается Виталию Леонидовичу, тянет к нему свою грязную руку. Роэ, придерживая полы плаща, чтобы, не дай Бог, не прикоснуться к грязному ребёнку даже одеждой, тихонечко закрывает входную дверь и идёт по темному коридору на свет к кухне.

Вонь, кошачью вонь ни с чем не спутать, его дорогие ботинки на кожаной подошве прилипают к полу, тут что-то липкое, везде грязь. А вот и они. Кошки сразу две. И это не все, что тут обитают. Роэ уверен в этом. Хозяевам квартиры кошки необходимы. Кошки нужны для того, чтобы забивать запах. Роэ давно заметил: там, где живут кошки, эти ублюдочные животные, высока вероятность встретить ещё более мерзких тварей.

Роэ беззвучно встал в проходе двери, он любил появляться неожиданно, любил заставать врасплох, и это у него получалось хорошо. За столом, чёрным от грязи столом, сидела черноволосая, с давно немытой башкой, костлявая и широкоплечая баба, она вылупила на него водянистые глаза. Баба явно не ожидала его увидеть. Она что-то прохрипела. А сидевший на отвратительном полу у раскрытого и давно размороженного холодильника парень открыл рот, широко открыл и запищал:

— Ты не должен так к нам заходить, Роэ! — причём слова он не произносил, они вылетали из его глотки сами, ни губы, ни челюсть, ни язык его не шевелились. Нудный, монотонный звук просто шёл из его горла. — Мы тебя не звали!

— Вы бы хоть раз в десять лет делали тут уборку. Помойте хотя бы стены и стол, раз уж на всё остальное вас не хватает, — Виталий Леонидович морщится.

— Ты здесь нежеланный гость, Роэ! — всё так же не шевеля губами выдаёт этот чудной парень. — Матушка уже недовольна тобой. Мы тебя не приглашали!

— Плевать я хотел на твои приглашения, Рузик, заткни свой рупор и позови сюда мамашу, — холодно бросил Виталий Леонидович, по рассеянности прислоняясь светлым плащом к грязному косяку. К нему направилась молодая кошечка, хотела понюхать его брюки, но Роэ откинул ей ботинком. Брысь, мерзость.

Костлявая баба смотрела на него неотрывно, а Рузик, не вставая со своего места у холодильника, стал говорить всё так же монотонно.

— Коготь говорит, что распорет тебе брюхо, если ты не уберёшься.

— Да-да, — Роэман помахал рукой костлявой бабе. Он, конечно, храбрился, но на самом деле с этой уродиной нужно было держать ухо востро. — Хорошо, распорет, но сначала я поговорю с мамашей.

Баба вращала своими тупыми зенками, пытаясь нагнать на Виталия Леонидовича страха. А Рузик посидел, попыхтел раздражённо и спросил у него:

— Матушка хочет знать, о чём ты хочешь говорить?

— Дело обычное. Надо найти червя, — сразу произнёс Роэман.

— Ты дурак, Роэ, матушка сказала, что ты жратва жуков-могильщиков, вонючая крыса, и что она не будет искать для тебя червей. Матушка сказала, чтобы ты убирался, — пропищал юноша.

— Скажи старухе, что я тоже её люблю, а ещё скажи, что червь входит где-то на юге, — начал Виталий Леонидович, словно не слышал последних слов Рузика.

— Ты, что, не слышишь меня? — Рузик раззявил свою пасть ещё шире и пищал из неё уже весьма громко.

— Да слышал я тебя, придурок ущербный, — небрежно сказал Роэ. Он, не обращая внимания, продолжал гнуть своё: — Скажи старухе, что червь воняет гарью. Ирра его быстро найдёт.

Да, он знал, что это произойдёт.

Одно упоминание гари всё сразу изменило. И Коготь, и Рузик замерли, Роэ понял: сейчас они оживлённо разговаривают с мамашей. И разговор был недолгим. Виталий Леонидович услышал, как за его спиной скрипнула дверь:

Ну вот, теперь только и начнётся настоящее дело. Старая тварь выползает из своей вонючей берлоги. Он поморщился, когда у его ног, одна за другой, пробежали три коши и жирный, кажется, собирающийся подохнуть кот. Хозяева этой очаровательной квартирки зашевелились. В тёмном коридоре шумно засопел, задышал большой мужичара, судя по всему, один из мужей-трутней старухи. Хлопнула дверь. Кто-то стал подвывать.

«Ожили? Как я вас всколыхнул! А вы как думали, уроды? Разговор будет про гарь. Иначе стал бы я мараться разговорами с вами, не будь дело серьёзным?», — думал Роэ, отходя от прохода, чтобы впустить на кухню инвалидное кресло со скрюченной старухой и толкающей его здоровенной бабой в старом халате с отёчными ногами и ещё более отёчной мордой.

Старуха трясёт башкой, подняла на него глаза, пытается поймать его взглядом, а зенки мутные, на первый взгляд безумные. Но это на первый взгляд. Она заговорила с ним сама, без помощи Рузика. Руки скрючены древним артритом, сама кособокая, башка едва не лысая, вся в старушечьих пятнах, давно не меняла себя. Старуха трясётся и трясётся, но говорит она твердо, голос ровный:

— Нет мне дела до твоего червя, Роэ. И зря ты к нам ходишь, засну я, не угляжу, а Коготь тебя разорвёт. Жратвой нашей станешь.

Сама рухлядь древняя, а зубы у неё, как у молодой. Ну, зубы ей нужны для дела. Пожрать, тварь, не дура.

— Подавитесь, — сухо отвечает старухе Виталий Леонидович, это было лишнее, не нужно было их лишний раз провоцировать. Просто не сдержался, но теперь уже слово вылетело, и он продолжал. — Мамаша, ты, видно, не расслышала, что я говорил. Так я повторю. Червь воняет гарью. Червь ходит за Черту. Его нужно найти. Или ты думаешь, что не нужно?

Старуха сморит на него мутными глазами, трясёт башкой, долго молчит и наконец отвечает:

— Ирра занята, мне нужно новое сердце.

Могла бы не говорить, это Виталий Леонидович и сам видел. Старуха давно не свежая. Ей нужно обновление.

— Ирра ищет мне сердце, — продолжала старая, — и корм моим детям. Ей не до червя.

Да, конечно, конечно, он на другое и не рассчитывал. Но у него был козырь в рукаве. Он резко наклоняется к старухе, так резко, что Коготь, та костлявая бабища, что сидела за столом, вскакивает во весь свой двухметровый рост. Роэ знает, что она уже и когти выпустила, но он даже не глядит в её сторону, он смотрит на старуху, чувствует, как от неё воняет старостью, и продолжает говорить прямо ей в лицо:

— Это не моя прихоть, мамаша, не моя. Ко мне приходила Бледная, собственной персоной, приходила с огромным псом. Это она приказала искать червя. И она придёт опять, и когда придёт, — он трясёт пальцем перед носом старухи, — я скажу ей, что ты не захотела мне помочь выполнить её приказ. Тебе ясно, старая?

Только договорив, он выпрямился и с презрением взглянул на костлявую бабу. Ну, конечно, дура уже прятала свои чёрные когти.

Ещё бы. По сути, он сейчас являлся проводником высшей воли.

Даже самые безмозглые, самые отбитые твари теперь не рискнули бы причинить ему и малейшего вреда.

Теперь все молчали. Но Роэ знал, что сейчас-то как раз они бурно обсуждают его слова. Впрочем, эта тишина длилась не долго:

— Пожелание Рогатой Госпожи, — заговорила старуха, как только Роэ собрался ещё что-то сказать, — будет исполнено. Ирра сейчас же начнёт поиск.

— Отлично, — Виталий Леонидович одобрительно кивнул, он был уверен, что как только произнесёт нужное имя, дело сразу разрешится. — А ты роди себе ещё одну Ирру. Пусть ищет тебе новое сердце.

— Матушка не сможет больше никого родить, пока не сменит сердце! — тут же разинул свой рупор Рузик.

Едва успел произнести, как тут же получил тяжёлую затрещину от Когтя. Баба так ему врезала своей костлявой лапой, что тот, зашипев, покатился по полу. И поделом, это дело секретное. Никто чужой не должен знать, что творится в семье.

— Пусть Ирра найдёт меня, и побыстрее, мой телефон у вас есть, — произнёс он.

Дело было сделано. Виталий Леонидович вышел с кухни. Там, в полутьме длинного коридора, на него из-за кучи какого-то хлама кинулся большеголовый карапуз. Затопал ножками, оскалился, зубы острые, звериные, пальцы согнул на манер звериных. Охотиться учился, ублюдок. Намеревался вцепиться в ногу Роэ этими зубами. Но Виталий Леонидович успел его встретить хлёстким пинком в здоровенную башку. Ребенок полетел и с размаху ударился в косяк двери. Упал, заплакал совсем по-детски. Как настоящий ребёнок. Роэ усмехнулся и довольный пошёл дальше к двери, сожалея лишь о том, что удар получился несильный.

Глава 34

Раньше она всегда ждала Любопытного, а в этот раз, лишь только осознала себя и своё место, тут же услыхала его голос:

— Человек Светлана-Света, я рад вас видеть.

— Привет, Лю, — ответила она почти радостно.

Так было лучше, обычно первые минуты сна, когда липкий туман окутывал всё вокруг, а голоса она не слыхала, девочку поедала тоска вперемешку с безнадёгой, а тут как будто тебя встречают. Рады тебе. Да, и учитывая, что у неё ещё остались монетки, а в перспективе они ещё отправятся куда-то там, к каким-то сиренам, настроение её заметно улучшилось. И было ещё кое-что. У Светы не было подруг. Отец Серафим и папа, ну ещё близнецы, вот все, с кем она могла поговорить. А тут был Лю… Он всегда был к ней расположен, может, чуть прохладен, чуть отстранён, но всё равно всегда настроен к ней положительно. Поэтому и приятен.

— Я сегодня, пока ждал вас, Светлана-Света, был там, где никогда до этого не бывал. И всё благодаря вам.

— О, отлично, что вы видели, Лю?

— Я был на той большой территории, к северу отсюда, что обнесена железной оградой, на которой произрастает много разной растительности и где в грунте есть резервуары с жидкостью.

— Вы имеете в виду Парк Победы, — угадывала Светлана.

— Я не знаю его топографического обозначения. Но место это для вас непроходимое из-за огромного количества существ, что живут там в жидкостях. Хотя кое-что безусловно интересное для вас там есть.

— Я не поняла, мне туда нельзя, но там есть что-то, что мне может пригодиться? — уточнила девочка.

— Да, именно, там есть то растение, что вы используете для смазки ваших внешних покрытий. Вы его зовёте «фикус». Это растение там процветает, я видел не менее десятка высоких и сильных единиц этого растения.

«Прикольно! — Света, если бы не знала его, могла бы подумать, что Любопытный над ней издевается. — В чём смысл этого рассказа? Фикус там и процветает, потому что никто до него добраться не может».

— А какие любопытные формы жизни существуют в той жидкости! Поистине, они совершенные убийцы.

«Ага, очень приятно, — думала Света. — Но, с другой стороны, лучше узнать о смертоносных тварях парка от Лю, чем наткнуться на них самой». Девочка уже понимала, что парк нужно обходить стороной. Она подошла к окну, раздвинула пальцами жалюзи и в щёлку посмотрела на улицу. Туман уже почти растаял. И на улице ничего не изменилось. Разве что тела, которые ещё висели на заборе. Их уже доедали, первое тело уже разваливалась, второе ещё было относительно целым, но тот чёрный рой мух, что кружился над ними, и сплошной, чёрный, шевелящийся ковёр из кусак, всё это ясно давало понять, что через пару дней от тел останутся одни кости. Девочка передёрнула плечами, это было отвратительно.

— А ещё я дошёл до той крупной магистрали, что ведёт на север, — продолжал Любопытный, — и надо констатировать, что ваше продвижение по ней будет сопряжено с большой опасностью и в тумане, и при светиле.

— Что? — Света бросила рассматривать гниющие тела. Замерла. — Но ведь именно так мы собирались передвигаться к сиренам.

— Да, я рассчитывал, что эта магистраль приведёт вас на север, и это будет несложный путь. Теперь я считаю иначе.

— Почему? Там много животных?

— Животных много, и ваших соплеменников я тоже там видел. Это длинная и широкая магистраль, место весьма оживлённое. Намного более оживлённое, чем наша с вами локация, — закончил рассказ Лю.

Светлана была огорчена, расстроена. Да как так, кажется, все условия для похода выполнены, и тут вдруг:

— И что же мне делать? Жить тут, в этом сне, что ли?

— Нет, но вам придётся искать себе хорошие убежища на всём пути следования. Убежища, в которых вы можете переждать где туман, где солнце, а где и другие события. Я буду вам помогать. Выбирать направление движения, определять зоны супримов. Таких, как здешняя Аглая, которая так вас беспокоит. Может, путь наш и не будет быстрым, но пусть он будет безопасным. Как вы считаете, Светлана-Света?

А что тут считать? Конечно, безопасность — это главное. А Лю тем временем продолжал говорить, сегодня он был особенно разговорчив:

— Светлана-Света, все мои новые познания и ощущения я получил лишь потому, что вы создали для меня точку концентрации, в которой я могу остановиться и пережить временную декомпрессию, точку, где временной поток не разрывает меня. И это огромный прорыв в моих возможностях. Я перед вами в большом долгу.

— Спасибо, — зачем-то сказала девочка. Впрочем, она была рада тому, что смогла помочь Лю. Но эта радость не сильно улучшила её настроение. — Лю, так мы пойдём сегодня?

— Конечно, мы можем выходить, как только вы посчитаете, что готовы. Я думаю, что лучше то место, которое вы назвали Парк Победы, обойти не с запада, со стороны магистрали, где много опасных существ, а с востока. Там тоже магистраль, но, кроме медуз, я ничего опасного там не видел, — рассказывал девочке Любопытный.

Света сразу полезла в рюкзак, проверить перед выходом, что там есть лишнее. Ну, а что там могло быть лишним? Пустые бутылки из-под напитков. Ну, они большого веса не дают. Всё остальное, включая перчатки из толстой резины, могло пригодиться. Особенно последняя, распухшая от тряски и жары, твёрдая от внутреннего давления, неначатая бутылка фанты. Света застегнула рюкзак, спрятав заветный узелок с монетами в отдельный карман.

— Лю, а мы ещё сюда вернёмся? — спросила она.

— Моё пребывание в Истоке теперь навсегда связано с этой точкой, — отвечал Любопытный, — а на ваш счёт я ответить затрудняюсь, может, в этом убежище у вас уже не будет возникать необходимость. Может так случиться, что вы будете с каждым днём уходить всё дальше и дальше на север. В таком случае, какой смысл будет в возвращении?

Да, никакого смысла в этом не было. Девочка закинула на плечи рюкзак, взяла палку, огляделась напоследок. И пошла к двери.

Девочка вышла и, чтобы не ходить рядом с растерзанными останками, что ещё висели на заборе, аккуратно ставя ноги, пошла по серебру лужайки к проспекту Гагарина. По всей лужайке были кочки, Света пыталась их обходить, она вспоминала торчащие белые рёбра какого-то существа, которые видела уже на этом красивом мхе. Лю начал говорить ей что-то про дорогу, по которой им придётся идти мимо Парка Победы, как вдруг рядом с нею, в сантиметрах от её левого уха, прошелестело что-то, пролетев чуть вперёд, ударилось в землю, вырвав кусок мха, и покатилось дальше. Светлана вздрогнула и остановилась.

— Лю, а это что?

Она сначала не могла рассмотреть укатившийся предмет. А Любопытный с присущей ему невозмутимостью и говорит:

— Это здешний суприм, вы зовёте его Аглая, он бросает в вас предметы.

— Что? — спросила Светлана, обернулась назад…

И получила страшный удар в грудь. Камень величиной с немаленькое яблоко ударил её точно в грудину, так ударил, что запершило в горле, а на глаза навернулись слёзы, Света едва удержалась, чтобы не упасть. Еле успела вспомнить, что она стоит на лужайке мха, что тут лучше не падать.

— Вам нужно двигаться, Светлана-Света, — советовал ей Любопытный, — так вы уменьшите вероятность попадания в вас следующего предмета.

Она слышала его как издалека, голова кружилась, от слёз ничего не видно, но она нашла в себе силы и, развернувшись, пошла от летящих в неё камней. А тут ещё один камень пролетел рядом с головой.

— Используйте своё средство для переноски вещей, чтобы прикрыть верхнюю часть вашего тела.

«А, он предлагает укрыть голову ранцем?».

Нет, сейчас это было невозможно, но голову Светлана пригнула, прикрыла затылок левой рукой и ускорила шаг. Ещё один камень догнал девочку, когда она, уже почти отдышавшись, добралась до края поляны. На излёте или с отскока камень ударил её в правую икру. Ерунда. Светлана добралась до нормального грунта. Мох закончился. Только тут она остановилась и обернулась назад. И на том краю поляны увидела её. Стояла Аглая одну руку упирая в бок, а во второй руке держа камень. Она встала так, что повешенные на заборе тела были как раз за нею. Плечи у Аглаи были широки, как у мужчины. Руки, ноги, пресс — всё как у спортивного мужика, грудь висящая и маленькая, лобок и часть бёдер заросли чёрной густой растительностью. Она смотрела на девочку, смотрела неотрывно и пристально. И на сей раз её взгляд не был безумным. Теперь он как раз был осмысленным. Чёрные волосы немыты, растрёпаны, а под ними — жгучие от ненависти глаза. Ужасная, ужасная мужебаба. Даже смотреть на неё Светлане было страшно. Хотелось уйти побыстрее. Тем более, что Лю в своём стиле необыкновенного хладнокровия заметил:

— Он обнаружил наше место, но мне кажется, что пока этот суприм не найдёт средства для сбережения ног от здешней хищной растительности, подобных тем, какими пользуетесь вы, он нам не очень опасен.

«Лю, ты дурак?», — едва не вырвалось у девочки. Она даже думать не хотела, что было бы, попади камень ей в голову, в лицо. Света просто упала бы на мох, потеряв сознание, или просто от боли. И ей совсем не казалось, что куртка и брюки — достаточная защита от мха. Света была уверена, что упади она на этот красивый и мягкий мох, встать ей уже не пришлось бы. В общем, она, то и дело оглядываясь, побежала прочь от моховой поляны, через проспект к развалинам, а сама, потирая ушибленное камнем место, обиженно думала, что не так уж Лю и глазаст, раз не увидел эту чокнутую до тех пор, пока она не стала швырять камни. И что ей даже с ним нужно быть настороже.

Она побежала вдоль проспекта, внимательно глядя, нет ли у обочин мохнатых «столбов»-марабу. Так и есть. Один такой притаился у перекрёстка. А Лю его не заметил. Девочка заметно отклонилась, чтобы оббежать его.

— Медузы, — говорит Лю, — четыре в стороне конструкции.

Света видела трёх, что летали над зданием СКК, но они далеко, высоко в небе. Солнце — не их время. Девочка чуть успокоилась. Всё время, что она бежала, ей приходилось озираться, она боялась, что Аглая может бежать сзади: пока не кончились моховые поляны, долбанутой было где спрятаться. А тут, между густыми зарослями парка Победы и громадой СКК, было большое открытое пространство. Тут Аглая не смогла бы подкрасться незамеченной.

Было жарко, пот заливал лицо, руки так вспотели, что на сухой и гладкой палке от пальцев оставались чёрные следы, но Света почти не снижала темпа. И причина этой поспешности была одна: убраться подальше от Аглаи. Возможно, девочке придется искать себе новое место. Надо попросить об этом Лю, пусть поглядывает по сторонам.

Глава 35

Дерево. Проспект Гагарина закончился перекрёстком с Кузнецовской улицей. Закончился он большим завалом. Кучей битого кирпича высотой с двухэтажный дом. А куча, вернее, каменистый холм, заросла чёрным кустарником и вполне себе обычным лопухом.

— Опасности не вижу, — произнёс Лю, — хотите обойти завал? Справа от вас большая открытая местность.

Но Светлане захотелось взобраться на этот холм, чтобы сверху посмотреть дорогу.

— Нет, полезу вверх, — она подумала о том, что уже не первый раз отвергает предложения Любопытного. С одной стороны, девочка боялась, что он обидится, а с другой была даже горда собой: она чувствовала себя взрослой и самостоятельной.

Девочка полезла на вершину холма и прямо на первых шагах чуть не поплатилась за свою самостоятельность. В последний момент она увидала небольшую жабу под лопухами. Едва не поставила перед мордой животного ногу, жаба уже даже на лапки передние приподнялась, глаза, тупые, ничего не выражавшие, смотрели на приближающийся к ней ботинок. Но, слава Богу, девочка заметила её и отпрянула назад.

— Ишь ты, — сказал Светлана зло, — сидишь, зараза, притаилась.

«А глазастый Лю её, конечно, не увидел, — да, ей всё-таки нужно было на себя полагаться больше, чем на него. — Случись что, умирать-то тут придётся не ему».

Но девочка всё равно решила залезть на этот холм, она просто обошла эту жабу справа, чуть поднялась выше и… Опять едва не наступила другую жабу. Которая опять пряталась под лопухом.

— Эта местность ими изобилует, — заметил Лю. — Вы, Светлана-Света, всё ещё не рассматриваете смены направления?

А вот эта его фраза почему-то девочку разозлила. Умник Лю считал, что он прав, а она нет. Видимо, поэтому Светлана демонстративно ткнула палкой притаившуюся жабу, собираясь согнать её с места и пройти дальше. Конечно же, жаба сразу плюнула в ответ, бесцветная слюна животного попала на палку. А Света ещё раз ткнула её, и ещё, и всё это глупое поведение Любопытный, конечно, видел, но благоразумно не комментировал. Либо у жаб было плохое зрение, либо девочке везло, но вся ядовитая слюна попадала только на палку, а Свете наконец эта забава поднадоела, и она, изловчившись, поддела жабу палкой и откинула её в сторону. Удовлетворившись этой победой, девочка полезла дальше наверх. А Любопытный продолжал молчать. «Ну фиг с ним».

Этот холм из ломаного бетона и битого кирпича, поросший всякой растительностью, был прекрасным обиталищем для всяких мелких гадов, что жили в щелях повсюду. И те две жабы, которых она тут нашла, были не единственными. Теперь Светлана поднималась вверх осторожнее, и до того, как взошла на гребень холма, обнаружила ещё одну жабу. И эту жабу, уже из какой-то глупой бравады, она тоже тыкала палкой и тоже отбрасывала с пути. Просто хотела показать Лю, что она была права, когда не стала обходить холм, а полезла через него, и что какие-то жабы ей вовсе не помеха. И добралась до самого верха.

А там, на самом верху холма, девочка замерла. Её поразило увиденное. За холмом, насколько хватало глаз, тянулись развалины, плоские бугры, переломанные куски бетона, кучи битого камня, тянулись и тянулись вдаль, и надо всей этой серой и белой от яркого солнца разрухой темным пятном возвышалось очень широкое и на вид даже приземистое, кряжистое дерево с ярко-красной кроной. Дерево впечатляло даже с большого расстояния. Оно было величественно и колоритно.

— Дуб, — сказал девочка восхищённо, ну а что же это могло ещё быть, как не дуб.

Она хотела услышать комментарий по этому поводу от Любопытного, а тот с присущей ему бесстрастностью и говорит:

— Вам следует уходить отсюда с максимальной для вас скоростью.

— Что? — не сразу поняла Света. — Уходить?

— Вам следует уходить отсюда в обратном от нашего предыдущего направлении. И при всей возможной для вас скорости, — вот теперь показалось, что даже он, вечно спокойный её голос, взволнован. И она поняла, почему. Мелькая среди холмов и обломков, то тут, то там, то и дело показывались странные животные. Казалось, что всё вздыбленное пространство не представляет для их движения никакого затруднения. Кучи битого кирпича они, благодаря своим четырём конечностям, преодолевали очень и очень легко, так легко, что Свете становилось страшно, ведь двигались-то они именно к ней.

— Вам следует начать движение и развить максимальную для вас скорость, — продолжал бубнить Лю.

Но Светлане уже не нужно было ничего говорить, она полетела вниз, позабыв про жаб и про возможность попасть ногой в яму. Через репейники и лопухи она неслась с холма прочь, большими шагами. Не упала, не наступила на жабу, соскочила на ровную поверхность и полетела обратно, к своему двадцать восьмому дому, к депошке, к своей жабе. Она надеялась, что Аглая уже ушла куда-нибудь. Взяв хорошую скорость, девочка обернулась на мгновение, твари уже спускались с холма. Она, кажется, узнала их… Кажется, поняла, кто это… Света ещё не успела даже удивиться, как услышала слова Лю:

— Боюсь, что ваше положение становится критичным, две особи преследуют вас слева.

Девочка послушно взглянула налево, так и есть, бегут ей наперерез. И да, теперь она точно знала, что это за твари, это были мальчики. Точно такие же мальчики, как те, что висели, в виде растерзанных туш, на заборе напротив депошки. Мальчики! Серые, быстрые, ловко бегающие на четырёх конечностях.

Те, что бежали слева, быстро настигали её, они были точно такими же, как и те, что бежали за ней следом. Одного взгляда ей было достаточно, чтобы понять одну очень неприятную для себя вещь — эти серые твари бегали быстрее, чем она.

Мальчики длинными, быстрыми прыжками неслись, чуть зависая в воздухе в прыжке, бежали к девочке под небольшим углом, догоняли слева, всё сокращая и сокращая расстояние. Сильные, очень сильные и быстрые.

— Желательно ещё увеличить скорость вашего перемещения, — говорил Любопытный. — Они вас догоняют.

«Ну, он точно дурак!», — девочка уже выкладывалась, как на спринте. Быстрее она могла побежать, только скинув рюкзак, мешковатую одежду, тяжёлые ботинки и бросив палку.

Гортанно и мерзко заорал марабу, вдруг из столба превратившийся в птицу. Девочка даже испугаться не успела, как птица, захлопав крыльями для ускорения, быстро кинулась прочь, видно, увидала стаю мальчиков, что бежали за Светой.

А Света сейчас думала не о мерзкой птице, не до неё было, ей нужно было пробежать триста-четыреста метров до того места, где начинается поляна мха. Эти серые твари не должны бегать по мху, мох для девочки был укрытием. Надо добежать до первых лужаек мха, что начинались сразу, когда заканчивалась ограда парка.

Или придётся сворачивать направо, в тёмную и густую зелень Парка Победы. Нужно просто добежать до любого проёма в красивом заборе, что огораживал парк. А пока она изо всех сил топала ботинками по разбитому асфальту, задыхаясь от жуткой жары под курткой, прикидывала, как ей сбросить рюкзак так, чтобы не снизить скорости, и глазами искала дыру в заборе. Быстрее, быстрее, быстрее… Жара такая, что всё уже плыло перед ней, было смазанным, а дыр в заборе нет, она уже слышит шлепки лап за своей спиной, слышит жаркое быстрое дыхание, до мха ещё двести метров, а дыр в заборе нет, ровная полоса его тянется и тянется… Но ведь тут был проход…

— Одна из особей у вас за спиной уже близко, — констатирует Лю, — возможно, он попробует вас остановить, пришло время использовать своё оружие.

«Использовать своё оружие… Своё оружие… Как?».

Света почти сразу остановилась, затормозила так, что подошва проскребла по асфальту, и, быстро перехватив палку двумя руками и повернувшись к преследователю, занесла её. Она ни о чём не думала и почти не боялась, она просто хотела врезать этому синему мальчику, что был уже всего в пяти метрах от неё. А глаза у него были большие и серые, яркие, он, кажется, был рад, что догнал девочку, он летел к ней возбуждённый и довольный. Быстрые лапы-руки несли его тонкое худое тело… О Господи! Его рот! Пасть, конечно, пасть, а не рот. Тонкие губы, а за ними — жёлтые, кривые, длинные шипы-иглы. Ужас! По тем двум, что висели на заборе, девочка никогда бы не подумала бы, что они… настолько страшные. «Нефига он не веган». И этот… мальчик, с зубами, от вида которых становилось дурно, летел к ней с оскаленной пастью и уже собирался прыгнуть, уже группировался для этого. И Светлана от страха, от злости, с размаху, ударила наотмашь ему навстречу. Справа налево. Надеясь попасть этому уродцу по его круглой голове, по зубастой морде. Удар был весьма сильный… Жаль, что он только рассёк воздух, хитрая серая тварь просто прижалась к земле, поднырнула под палку, вся сила оказалась вложенной в рассечение воздуха. Девочку даже занесло вслед за движением её оружия. А ловкий мальчик подпрыгнул вверх и кинулся к ней. Света отпрянула, видя краем глаза, что ещё один такой же летит к ней. Нужно было спешить, и она ударила ближайшего ещё раз. И на этот раз удар получился ещё хуже. Этот гад, весь такой ловкий и быстрый, просто поймал её палку белой ладошкой. Поймал и дёрнул её на себя. Сильно дёрнул, так, что Светлана едва не выпустила своё оружие из рук. И девочке показалось, что эта тварь с зубами-шипами ещё и улыбалась ей при этом. Поймала палку за самый конец и от ловкости своей расцвела: на, мол, смотри, каков я. И тут же его детское лицо перекосило. Только что скалил зубы, и вдруг… Ужас мелькнул в его глазах. Ужас! Он выпустил палку, схватил свою руку и вдруг подпрыгнул, перевернулся в воздухе, мальчик был адски ловкий, но тут он упал на землю и стал подвывать, баюкая свою руку. Потом вскочил, снова подпрыгнул, упал, покатился по земле, при этом пронзительно вереща и прижимая к себе руку. Света, не отрываясь, смотрела на всё это, позабыв про остальных мальчиков. К её счастью, они тоже про неё позабыли, они уже прибежали, но с опаской останавливались, садились по-кошачьи чуть поодаль и с интересом наблюдали за выкрутасами сородича.

— Светлана-Света, вам лучше уходить, — донеслось до девочки, — они, наверное, уже не решатся преследовать вас.

Да-да, верно-верно… Девочка стала спиной назад отходить, держа свою палку двумя руками, как копьё. А тварь всё визжала и крутилась на земле, видно, боль в лапе не собиралась утихать. Отойдя метров на тридцать, Светлана повернулась и побежала, снова как следует вкладываясь; теперь она уже не искала глазами проход в парк, не собиралась сбрасывать рюкзак, теперь ей нужно было добежать до мха. Добежать до спасительных моховых полян.

— Лю, а Аглаи там не видно? — на ходу спрашивала она.

Да, и про эту опасность, от которой у девочки ещё болела грудь под горлом, не стоило забывать.

— Я не вижу ни её, ни признаков ей присутствия, — отвечал Любопытный.

И вот он, долгожданный мох, первая лужайка, а за ней целое серебристое озеро, тянущееся вдоль проспекта, только тут она остановилась. Обернулась. Мальчики так и торчали там, вдалеке; разглядеть, что они там делали, было невозможно.

Она перешла на шаг, тут нужно быть осторожной. Впрочем, Светлана оглядела свою палку: острый её конец был… Нет, не влажный, скорее, он был жирный.

— Я думаю, что вы не зря своим орудием передвигали жаб, судя по всему, вы испачкали палку в токсин, что выделяют их железы. Это и привело к такому неожиданному эффекту. То существо, которое было поражено этим токсином, своими звуками и движениями предостерегло всех своих сородичей от контактов с вами.

Да, наверное, так оно и было. Света опустила палку: главное теперь самой за тёмный конец впопыхах случайно не схватиться. Оглядываясь на каждом шагу — уж больно не хотелось ей теперь получить ещё и по голове камнем — она прошла до самой депошки.

Никого, кроме пары стай больших крыс да одиноко висящей вдалеке медузы, она не увидела. Но случай с мальчиками её напугал. Оказывается, она недостаточно быстра, чтобы в этих снах чувствовать себя в безопасности. Тут мало быть быстрой. Мало.

Забравшись в укрытие, она заперла на запор железную дверь. Она боялась, что Аглая найдёт себе обувь. Впрочем, какой смысл иметь железную дверь с крепким засовом, если тут в доме есть огромные окна без решёток. Девочка скинула рюкзак и подошла к окну. Приподняла пластину жалюзи. Никого, жара, солнце. На заборе висят чёрные останки. Вот теперь Светлане совсем не жалко их, пусть Аглая хоть весь забор ими завешает. Она вспомнила оскал того мальчика, что догнал её, и поёжилась. Поёжилась и почувствовала жажду. Ну а что, так бежать на жаре и в верхней одежде — ничего удивительного. Светлана полезла в рюкзак, думая о том, можно ли использовать палку с жабьим жиром против Аглаи. Наверное, она взбесится от этого. Но, размышляя об этом, девочка пришла к выводу, что если столкнётся с чокнутой, то применит палку, если делать будет нечего. Она достала бутылку фанты. Аккуратно и медленно отвернула крышку, чтобы сладкая жидкость из распухшей бутылки не залила всё вокруг. Потом пила, пила, пила — ну и что, что фанта была почти горячей, ничего холодного ведь тут не найти. А когда остановилась, чтобы сделать перерыв между глотками, вспомнила про Любопытного, давненько его не было слышно:

— Лю-у…

Раньше Любопытный отвечал секунд через десять после вопроса, теперь, когда девочка сходила за Черту и принесла пыль для периметра, уже через три-четыре секунды. Светлана подождала секунд пятнадцать и повторила:

— Лю…

Но и на этот раз никто не ответил ей. Она сделала ещё пару больших глотков, ей хотелось есть. Закрыла бутылку, спрятала её в рюкзак и… услышала шорох сверху. Она подняла глаза к потолку и застыла. Шорох-не шорох, в общем, кто-то ходил по крыше депошки. Делая длинные шаги, как будто крался, как будто не хотел шуметь. И шагал он прямо, прямо над ней. Ну а кто это мог быть? Уж точно не птица. В помещении было жарко, душно, Света была одета в куртку, но по спине её пополз холодок. Никакая это была не птица. Точно не птица. Она подтянула к себе палку, стараясь не шуметь.

«Какой дурак проделал в стенах такие огромные окна? Как мне их теперь защищать?». Она прислушивалась и сейчас ничего не слышала, тот, кто ходил по крыше, затих. Ну и кто это мог быть, кроме долбанутой? Что делать? Что делать? Она лезет в карман. Нож! Достаёт его — да какой это нож? Он в нераскрытом состоянии укладывается в её ладошку. И лезвие болтается. Смешно говорить. Палка! Но Аглая сильнее, она сможет отобрать её. Попробуй жабьим концом ещё попади по этой чокнутой.

И снова шаги по крыше. «Мамочки!» Она опять глядит в потолок.