Дикий, дикий запад Грин Александр
– А менее?
– Те не обретаются. Просто уходят, и все.
Уточнять, куда они уходят и что с ними случается, никто не стал. И без того понятно.
– Хорошо. – Чарли опять поскребся. – То есть… вот мы туда прибудем. И что?
– Остановимся в гостинице.
– А там есть гостиницы?
– Там много чего есть. Если деньги имеются. – Эдди поглядел на графчика, а тот кивнул, мол, имеются. Только уточнил:
– А чеки примут?
– Отделение Подгорного банка там тоже наличествует, – хмыкнул Эдди. – Так что примут. Да и… не пустые же мы.
Точно.
У меня вон в карманах перстеньки позвякивают, да и в седельной сумке запасец есть, даже если позабыть о той самой странной коробочке, которую я так и не открыла. Ножом пробовала, но едва не сломала. По ходу, тут покрепче нож надобен. Или топором попробовать?
– Все светить не будем. Сразу в банк и отнесем. Подгорники, конечно, сквалыги еще те, но дела ведут крепко. – Эдди ненадолго задумался. – Если чего, можно будет под поручительство взять. Коль ты и вправду граф…
– Я граф!
– Вот, тогда кредит возьмешь.
– Зачем?
– На выкуп. Или передумал сестрицу вытаскивать?
Чарли заскрипел зубами, а Эдди продолжил:
– Там, может, и нет императорского закона, да собственный имеется. Твоя сестрица вышла замуж, а стало быть, мужу своему принадлежит. И если ты просто потребуешь вернуть, то в лучшем случае тебя лишь обложат матерно.
– А в худшем?
– В худшем выдвинут обвинение. А там суд. Мастера… как бы тебе сказать, не особо любят тех, кто нарушает порядок в их городе. Если штрафом отделаешься, то удача.
– Он не отдаст Августу. – Чарли покачал головой. – Если они и вправду нацелились на наследство, то не отдаст. Ни за какие деньги. Разве что отказ подписать в пользу ее и детей. Но тогда…
– Тогда тебе просто шею свернут. – Эдди всегда отличался душевной чуткостью и пониманием. – Я бы свернул. Так оно надежнее. А то сегодня отказ, завтра отказ от отказа.
В его словах имелся резон.
– Тогда получается…
– Тебя светить не будем. – Эдди задумался ненадолго. – Поедем… вот как от меня. Меня там знают. И я кое-кого знаю. Этот Уильям – он там тоже чужак, из пришлых. Стало быть, никто не опечалится, коль с ним вдруг произойдет какое несчастье.
Ну почему сразу никто.
Звенящий Поток опечалится. Я точно знаю. Во всяком случае, если несчастье будет не совсем глубоко несчастным.
– Но самим нам лучше держаться в стороне, чтоб не попасть под обвинение. Нет, наймем кого-нибудь…
– Кого?
– Мало ли там людей, которые хотели бы заработать?
Думаю, немало.
– Главное, было бы чем заплатить этим людям.
– Будет, – решительно сказал Чарли.
– Вот и отлично.
Честно говоря, Чарльз ожидал чего-то… иного? Скажем, того же города. Ну, пусть не мертвого, ибо об одном воспоминании о Мертвом во рту пересыхало, а сердце начинало предательски сбоить.
Но города.
Чтобы дома. Домишки. Дороги опять же. Если в этот город приезжают люди, то как-то они добираются ведь? Стало быть, нужны дороги, пусть даже не мощеные камнем, но накатанные. А тут…
Уставшие лошади брели по серым травам. Те становились все ниже, реже, выгоревшими до белизны, и под ними проглядывала темная выжженная земля.
Пылило.
Пыль забивалась в рот и нос. И глаза слезились. Чарльз пытался вытирать их, но становилось только хуже. Появился раздражающий зуд. А прерии… прерии не заканчивались.
И потому, когда сиу остановились, Чарльз выдохнул с немалым облегчением. Дальше… он мог бы и дальше ехать. Наверное.
Милли сползла с лошади и потянулась.
Эдди огляделся. А чего глядеть? Куда ни посмотри, пейзаж один – земля, трава и тоска.
– Ждите, – велела старшая сиу.
– Чего?
Ответом Чарльза не удостоили. Сиу коротко свистнула и, ударив по конским бокам пятками, куда-то унеслась. А две других остались.
– Милли? – Эдди протянул флягу.
– Спасибо. У меня еще есть.
А вот у Чарльза вода закончилась. Он честно пытался беречь, но все одно время от времени, когда начинало казаться, что губы треснут от жажды, а сам он тоже вот-вот рассыплется, делал глоток.
Маленький.
И получилось, что всю выпил.
– Будешь? – Эдди сунул флягу.
– Потерплю.
– Не дури, – покачал Эдди головой. – Ты не гляди на нас. Я ведь орочьей крови, могу седмицу без воды.
– А… она?
– Милли? Тоже сравнил. Она же с малых лет тут. Привыкла.
Чарльз все-таки сделал глоток, с трудом заставив себя ограничиться одним. Хотелось выпить все, до капли. И стало безумно стыдно за свою неприспособленность. А ведь он действительно рассчитывал, что справится. Когда ехал.
– Что дальше? – Чарльз вернул флягу и потер глаза.
– Не чеши, хуже будет. Сейчас… думаю, провожатая вернется.
– Вернется, – бросила в сторону сиу, которая держалась поодаль, но не скрываясь, наблюдала за людьми.
– Конечно вернется. Хотела бы убить, уже бы. – Эдди потер шею. – Тут такое дело. Понимаешь, в Городе Мастеров чужакам вроде как не особо рады. И потому просто так туда не попасть.
Чарльз ждал продолжения.
– Хотя если чужак с деньгами, то примут, конечно, но… все одно. Нехорошее место.
– Более нехорошее, чем…
– Может, и так. Мертвый город – он сам собою мертвый. А там – куча живых поганцев.
– Ага, – только и ответил Чарльз.
– Ты маг, это хорошо. Лучше, чтобы все видели, что маг.
– А…
– А для нее лучше бы, чтобы не видели. Женщин там маловато, потому… Милли, от меня ни на шаг, ясно?
– Ясно, – отозвалась Милисента, правда, без особого энтузиазма.
– Так вот… – Эдди замялся, явно не зная, как сказать. И кажется, смутился. И что-то это все совершенно перестало нравиться Чарльзу.
– Говори уже.
– Лучше всего, если она будет не сама по себе, а… скажем, ну… твоею…
– Любовницей?
– Нос сломать? – осведомился Эдди почти вежливо. И уточнил: – Невестой.
Чарльз даже не нашелся с ответом.
Невестой?
Вот эта девица, которая понятия не имеет о том, что есть хорошее воспитание, – и его, Чарльза, невестой?
– Временно. – Эдди кулак не убрал. – Там женщин и вправду мало. И потому если свободная вдруг появится, то будут проблемы.
– А чего сразу не женой? – Получилось донельзя едко.
– Обойдешься, – сказал Эдди и пальцами пошевелил. – Какая из нее графиня… Нет, жена – это серьезно. А невеста… сегодня есть, завтра нету. Но если кто умыкнуть пожелает, тогда ты в своем праве будешь.
– В каком?
Местные порядки начали утомлять.
– Шею там свернуть. Ну или еще чего.
Эдди замолчал.
Милисента тоже молчала, глядя куда-то поверх головы Чарльза. Он обернулся, но ничего за спиной не увидел. Та же прерия, правда укутавшаяся лиловыми сумерками. Солнце еще не село, но уже почти, и от земли пока тянуло дневным жаром, а вот шея ощущала грядущий холод.
– Я… – Чарльз облизал губы. – Согласен. И…
Наверное, он все-таки перегрелся на солнце.
Или вчера мозги отшибло.
Так и есть, сперва отшибло, потом поджарило, высушило и припорошило вездесущей местной пылью. Оттого в этих мозгах мысль о новообретенной невесте взяла да и прижилась.
Чарльз сделал пару шагов, чтобы опуститься на колено.
– Мисс Милисента, – сказал он, протянув руку. – Не соблаговолите ли вы оказать мне честь стать моей женой?
Милисента вздохнула и, глянув на сиу, ответила:
– А я говорила, что полегче надо. На Востоке люди нежные… особенно на голову.
– Милли! – рявкнул Эдди.
– Да я так… – Она посмотрела сверху вниз и серьезно. – Не бойся, графчик, я все одно за тебя не пойду. Ну, по-настоящему если.
– Почему? – Стало донельзя обидно.
Он ведь, если подумать, завидный жених.
– Да как-то неправильно это. – Милли пожала плечами. И руку протянула. – Слишком мы с тобою разные.
Это прозвучало почти приговором.
Глава 28,
в которой ведутся задушевные беседы на сложные темы
Горел костер.
На сей раз нормальный, потому как рядом с хижиной, которая умудрилась вырасти посреди прерии, обнаружилась поленница, и почти полная.
Так что костер горел. Рыжие всполохи ложились на лица, и лица эти больше не гляделись масками.
Устали.
Я вот зверски устала. И потому молчала. Сидела, крутила колечко на пальце… надо же, у него и колечко нашлось. Я бы взяла и из тех, которые прибрала от древнего зла, потому как от зла тоже польза в хозяйстве быть должна. Но Чарли воспротивился.
Мол, не дело это, чтобы графская невеста и всякое там носила.
Кольцо снял. С мизинчика. Мне аккурат впору пришлось. Глаза у Эдди так и блеснули, и я тайком ему кулак показала. Говоря по правде, до сих пор сомневаюсь, что вся эта затея не его придумка. Может, не так все плохо, как он рассказывает.
Я бы, может, и спросила. Но устала.
Еще там, в догорающей закатным огнем прерии, вымоталась. И молча приняла кольцо, так же молча надев на палец Чарли одно из тех, древних, в которых не чуяла зла, да и вовсе Силы.
А потом появилась сиу, будто только и ждала, когда мы кольцами обменяемся.
Глянула на нас.
Рукой махнула и сказала:
– Едем. До убежища недалеко.
Оказалось и вправду недалеко. И странно даже, как не увидели мы эту хижину, что встала посеред прерии. Темные стены, укрепленные камнями, черная крыша. Те же травы. Навес для дров и колодец, сложенный из камней. Вода в колодце была темной и пахла тиной, но лошади пили ее жадно, люди тоже не брезговали. Я вот пила, пока не решила, что еще глоток, и лопну.
Чарли…
Жених.
Надо же, у меня – и жених. Что бы матушка сказала? Известно что… что мы с Эдди вовсе страх потеряли, над живым человеком изгаляться. И велела бы кольцо вернуть.
Может, и правильно?
Я покосилась на Чарльза и неожиданно встретилась с ним взглядом. Хотела отвернуться, но тогда бы получилось, что я ему или глазки строю, или вовсе тайком подглядываю. Вот и сидим.
Пялимся друг на дружку.
Хороший он.
И сестру любит. Небось, кроме Эдди я не знаю таких, которые бы за своей сестрой да на край света поперлись. И оттого ноет сердце, дергается. Хочется сказать, что все-то у него получится.
Обязательно.
Эдди поможет.
И доберемся мы до того города. А потом и домой. И там уже я верну перстень. Попрощаюсь. Пожелаю чего-нибудь этакого, вежливого.
– Такое ощущение, что пылью я пропитался до костей, – тихо произнес Чарли, подсаживаясь чуть ближе. Не настолько, чтобы вывести Эдди из задумчивости, хотя… видит братец все распрекрасно.
И, верно, думает, что от невесты до жены путь недолгий.
Да только… Чарли ведь граф.
А я?
Проклятая кровь давно сгинувшей цивилизации? Охотница за головами? Магиня-недоучка… И вообще, я себя в зеркале видела. Какая из меня графиня?
– Это пройдет. Оно так всегда, – откликнулась я. Наверное, следовало поговорить о чем-то ином.
Рассказать, к примеру, о том, что вчера узнала. Это ведь важно. Очень важно. А я про пыль.
– Я когда возвращаюсь, то пару часов в ванной лежу. Мамаша Мо ругается. А потом приходит и помогает от пыли отскоблиться.
И опять что-то не то ляпнула. Небось, на Востоке девицы не запыливаются до такой степени, что им посторонняя помощь нужна.
Они если и выходят из дому, то в парк. А в парке какая пыль? Еще знаю, что там зонтики носят. Не в парке, на Востоке. От солнца. А мне уже, наверное, поздно. Шкура у меня потемнела и задубела, никакой зонтик не поможет.
– А это вообще возможно? – поинтересовался Чарли. – Мне кажется, что я с ней настолько сроднился, что вовек теперь не избавлюсь. И опять обгорел.
– Что есть, то есть.
– Маменька моя пришла бы в ужас.
– Моя тоже. – Стало приятно, что есть у нас с ним что-то общее.
– Как она вообще тебя отпускает? – Чарли подвинулся еще ближе. Оно, конечно, удобнее, чем орать через костер, да только стало вдруг… жарко?
Или неуютно?
Или наоборот? Если… если он жених, то это вполне прилично, рядом сидеть?
– Не знаю. – Я покосилась на графа. И вправду запыленный. И облезлый. И смешной вместе с тем, но глядит так серьезно. – Наверное, я всегда была такой. Дикой. Мамаша Мо говорит, что драть меня надо было. А мама всегда жалела. Она хорошая.
– Всецело с этом согласен.
– Ей бы нормальную дочку, такую, которую нарядить можно. А я… Сколько себя помню, мне вне дома было легче, чем в нем. Она пыталась. Честно. Платья шила. Прически делала. Только… ты же видишь, что ни делай, а все одно бесполезно.
– Почему?
– Издеваешься?
Не похоже. И взгляд такой… такой… нет уж, хотелось бы верить, да правду я знаю. Я не наивная дурочка, которая только и живет, что надеждою на любовь.
Где я и где любовь?
То-то и оно.
– Ты очень необычная девушка, Милисента. – Чарли протянул руки к огню. – Признаюсь, ты пугаешь. Не в том смысле, что ты ужасна. Но я привык к другим.
Охотно верю.
И впервые, пожалуй, мне захотелось стать этой другой! Чтобы как в журнале, чтобы кожа белая и волосы ровные, куделечками уложенные. Чтобы бантик и шляпка, и платье в полосочку. Или вот в цветочек.
Перчаточки.
Зонтик.
Раньше там, в сарае, на танцах, я представляла себе, как однажды они все увидят, что Милисента Годдард тоже красивая! Но теперь… теперь мне страстно, мучительно захотелось стать красивой.
Как они.
– Я привык, что женщины милы и беспомощны. Что о них нужно заботиться. Оберегать. Защищать.
Ага, а у меня револьвер есть. И даже два.
Я сама защититься могу. И он об этом знает.
– Что они подобны оранжерейным цветам…
– А я – репейник?
Получилось как-то… зло, что ли?
– Нет, скорее уж… Знаешь, они бы просто не выжили здесь. – Ему явно стало неловко. И мне тоже, потому как могла бы и промолчать. В конце концов, Чарли не виноват, что я такая, какая есть.
И никто не виноват.
И… не поеду я на Восток.
Во всяком случае, мужа искать, потому что ничего хорошего из этого не выйдет. Останусь здесь. До двадцати одного года не так и долго. А там заберу деньжата, завещанные Великим Змеем, и… я всегда хотела поглядеть на море.
– Ты видел море? – спросила я, прежде чем он скажет что-то, что напрочь все испортит.
Например, что я тоже красивая.
По-своему.
Мне это уже говорили, и я четко научилась понимать, что в этом вот «по-своему» ничего хорошего нет. Что оно вроде как извинение, мол, мы-то знаем правду, но говорить ее невежливо.
– Видел, – сказал Чарльз, выдохнув с облегчением.
Может, конечно, он и не собирался.
Может, графья врут лучше обычных людей и я бы даже не почуяла неладного. Может… но лучше уж о море.
Поеду.
Поселюсь на берегу. Буду выходить по утрам и любоваться. А обедать стану на веранде, чтобы море видеть. И завтракать. И ужинать тоже.
Матушке море понравится.
Нет, она, конечно, станет говорить про мужа и детей, про то, что в них счастье… Может, и так. А если нет? Если вдруг муж окажется… Найти-то я его найду. Я ведь одаренная, а это плюс. Только как он будет ко мне относиться? То-то и оно.
Что-то не те нынче мысли.
И вообще все запуталось.
– Какое оно, море?
– Разное, – чуть подумав, ответил Чарльз. – У нас дом на побережье. Августа в детстве болела, и ей порекомендовали морской воздух. Чтобы окрепла. Вот и прикупили по случаю.
Я тихо вздохнула.
Я росла на диво здоровым ребенком. Если верить матушке, то и бегала-то босиком до самой зимы. И зимой бегала. А если и случалось простывать, то Мамаша Мо живо изгоняла бесов болезни горячим молоком, в котором распускала медвежий жир и мед.
То еще пойло.
Вспомню – вздрогну, не диво, что болеть опасалась. Небось, если бы ту самую Августу тоже так лечили, то и дом покупать не пришлось бы.
– Потом просто приезжали на лето. Я люблю это место. Там тихо. Спокойно. И море иногда синее-синее. Яркое. А иногда серое. Или сизое. Зеленым еще бывает. Так сразу и не скажешь, сколько в нем цветов. Августа рисовала акварели…
В сердце кольнула ревность. К акварелям. К этой вот Августе, которая могла просто выйти из дома и их рисовать. А я… я рисовала веткой на песке, может, тоже неплохо получалось бы. Впрочем, кому я вру. У меня руки не под акварели заточены.
Вот пристрелить кого – это да.
Акварели же не мое.
– Потом как-то получилось так, что ездить стало некогда. Мама с Августой еще наведывались, но тоже редко. Сестра ведь подросла. И нужно было в свет выводить. Значит, далеко и надолго не уедешь.
Мне бы их проблемы.
– Я бы хотел показать тебе этот дом, – произнес вдруг Чарльз. – И был бы рад, если бы вы с Эдди наведались. И твоя мама. Моя, думаю, была бы рада таким гостям.
Это он зря так. Неосмотрительно. Он к нам уже привык. А вот маменька его – леди. Да и моей будет неудобно, потому как, может, в зубах мы с Эдди за столом и не ковыряемся, но все равно не образцы для подражания.
Я тихо вздохнула.
И повисла пауза. Неудобная такая. Было слышно, как потрескивают дрова в костре, как похрапывают, переступая с ноги на ногу, кони и даже как где-то там, в траве, что-то то ли шелестит, то ли вздыхает.
– Я, наверное, опять глупость спрошу, но… где мы вообще находимся? – Чарли первый нарушил молчание. И правильно: если долго молчать, этак и треснуть можно с натуги.
– По ту сторону гор, – сказала я очевидную вещь.