Дикий, дикий запад Грин Александр

Голова и вправду слегка закружилась. И потому, когда его подхватили под руку, Чарльз не стал возражать. Более того, рядом с этой женщиной он чувствовал себя в безопасности, что казалось совершенно неправильным, ибо женщина должна ощущать себя в безопасности рядом с мужчиной.

Но так уж вышло.

Сад сменился дорогой.

Домами.

Вот и снова площадь с ее туманами, которые сделались ярче, красочней. И теперь, пожалуй, Чарльз мог увидеть куда больше, чем прежде.

А он отвернулся.

И крики умирающих еще долго неслись в спину, пока не сменились мерзким шепотком:

– Это ты во всем виноват! – Голос раздавался прямо в голове, такой холодный и строгий. – Ты был плохим братом, поэтому она ушла.

Кажется, Чарльз споткнулся, но упасть ему не позволили.

– Опять? – Темные глаза Милли смотрели серьезно. – Эдди позвать?

– Не надо! – Голова еще не отошла от прошлого раза. – Просто… ругает.

– Что виноват?

– Ага. И тебя?

– Ворчит, прям как Мамаша Мо. Та меня вообще дьявольским отродьем называет, – сказала Милли доверительно. – Один раз даже водой облила. Святой.

– И как?

– Да никак… сказала, что слабо освятили, если мои бесы при мне остались.

– А…

– Эдди тоже поливала. Но не из ведра! – Похоже, данное обстоятельство оскорбляло Милисенту до глубины души. – Так что этот голос по сравнению с Мамашей Мо ерунда сущая. Погоди, вот вернемся, она и тебя воспитает.

Если вернемся.

– Думаешь…

– Это вроде сторожевого пса. – Милисента поморщилась. – Я не знаю. Тут вроде видишь что-то и понимаешь, для чего оно. А что-то нет. Оно не живое. И не было живым никогда. Но поставлено, чтобы те, кто тут живет, не разбегались. Обыкновенного человека заморочит. И не человека тоже. Но ослабло за столько времени.

И подтверждением ее слов стало гневное эхо, долетевшее до Чарльза.

Оно коснулось всех.

И утихло.

Потом город вдруг как-то взял и закончился. Пролетели мимо полуразвалившиеся лачуги, вид которых больше не вызывал удивления, и лошади, почуяв близость свободы, сами прибавили шаг.

Степь встретила седой травой, на которую уже ложились тени. Привстав на стременах, Чарльз обернулся. Сердце давило, а что-то дурное, подхваченное там, в городе, шептало, что стоит бы вернуться. Это же удивительное место.

Его нужно изучить.

Тщательно.

И сокровища опять же. Разве можно бросать сокровища?

Чарльз отряхнулся, сбрасывая липкие цепи чужой воли. Нет уж. Он даже сомневался, покажет ли кому-нибудь сделанный слепок. Слишком уж… опасно.

Для тех, кто придет сюда.

Хотя все одно придут.

Остаток дня – а солнце клонилось к закату слишком уж стремительно – ушел на то, чтобы отойти от проклятого города как можно дальше. И лишь когда тот вовсе исчез, растворился в сумраке, дышать стало легче. Чарльз и дышал.

Сидел, глядел на пламя, уже почти привыкнув к цвету его, и дышал.

Ночью. Сыростью. И терпкими запахами трав. Конским потом. Собственным. Другими запахами, которые стремился разобрать, разложить на части, выискивая средь них те, особенные, которые привязывали его к яви. Стоило прикрыть глаза, и перед мысленным взором вставали белесые, словно костяные, стены города.

– Не открывается, – пожаловалась Милисента.

На траву упало одеяло, на него – пурпурный плащ из ткани тонкой и блестящей, весьма похожей на шелк. Маменька бы оценила.

А ведь это тоже доказательство.

И надо попросить. Ему отдадут. Зачем им с Эдди плащ? А золото? Золото Чарльз тоже выкупит. По хорошей цене.

– Если оно вообще должно открываться.

Золото лежало кучей.

Милисента выгребла из карманов кольца и перстни, какие-то спутанные цепочки, которые завязались блестящими узлами. И в этих узлах поблескивали глаза драгоценных камней. Упало змеею тяжелое ожерелье. Покатились широкие браслеты, но Эдди успел поймать.

Милли же потрясла невзрачного вида коробку. Внутри определенно что-то лежало.

– Забавно, если окажется, что там любимая детская погремушка, – проворчала она и повернулась к сиу. – Так что из этого символы власти?

Она подняла перстень, украшенный крупным синим камнем. Если это сапфир, то воистину огромный. Камень в сумерках казался почти черным.

Сиу молча протянула ей кусок мяса. Но к коробке притрагиваться не стала. И Чарльз решил, что это разумно. В конце концов, кто их эти древние и проклятые клады знает.

А вот золото…

Вернуться домой. Описать. Открыть музей… Многие ведь создают собственные музеи, так чем он хуже? Экспозиция: «Золотые сокровища Проклятого города».

Или лучше «Тайного»?

Боги, какая пошлость. Маменька так и скажет.

– Голова болит, – пожаловался Эдди. – Будто кто-то по макушке кулаком стучит.

И Чарльз снова согласился.

Стучит.

От этого стука там, внутри, становилось жарко. И еще мутило.

– Красиво, да? – Милисента вытащила ожерелье, представляющее собой переплетенных змей. Чешую их изображали драгоценные камни, подобранные сложным узором. И змеи казались живыми.

– Я… лягу. – Эдди поморщился и руку к носу прижал. А затем уставился на ладонь, которая окрасилась алым.

Алым-алым.

Нарядным.

И у Чарльза так же. И… кажется, голова кружится. А еще удары изнутри. Это потому что мысли ломятся. Мыслям тоже нужна свобода. Наверное, если разбить голову, то они выйдут наружу. И станет хорошо. Долбежка точно прекратится.

Чарльз огляделся, пытаясь найти хоть что-то, о что можно разбить голову.

Но…

Камень!

Точно.

Вон, торчит из седой травы, манит. Если подойти…

– Эй, ты куда? – Голос Милли донесся издали.

Куда, куда… какое ей дело? Обычная девица слишком вольного воспитания. И не ей мешаться. Не ей лезть. Чарльз поднялся и сделал шаг.

Второй.

Его схватили за руку, и это прикосновение вызвало такую нечеловеческую ярость, которой Чарльз никогда прежде не испытывал. Он обернулся, оскалился…

И рухнул в траву.

– Вот же… – донеслось сверху. – Этак он живым и не доедет, если все время по голове бить. Хотя мозгов там явно немного.

Это показалось обидным.

Графчика я тянула до лагеря сама. За ноги. Но мордой кверху. Я ж не совсем злая, только чуть-чуть. А шустрый, главное, какой! Только отвернулась на мгновенье, а он уже по степи несется, что твой олень, да к городу. Насилу догнала.

И не остановить собиралась, а спросить, чего это он вдруг.

А он как повернулся, глянул, аж сердце в пятки ухнуло, и еще оскалился по-звериному. Правда, больше ничего не успел, потому как камень ему прилетел.

Прямо в лоб.

Вот графчик моргнул, стало быть, от столкновения этого и рухнул, где стоял. А я еще подумала, что этак мы его точно живым до цели не довезем. Но камень подняла.

Камни правильные на дороге не валяются.

– Спасибо! – крикнула я сиу, которая стояла с ремнем наготове и с камнем, в него вложенным. Ну это, думаю, если бы первого мало оказалось.

Сиу кивнула.

И села.

А я склонилась над графчиком. Ишь ты какой… обиженный. Губы скривил. Шевелит. Но зато живой. А голова… Глядишь, ежели дурь всякая из нее выбьется, то всем полегчает.

Я посмотрела туда, где чувствовался город.

Зовет.

И меня тоже. Если сосредоточиться, если прислушаться, то будто песню кто-то поет. Заунывную. И ласковую. Призывную.

Нет уж.

Не надо меня звать. Выбрались, и слава богам. Ну или одному. Тут я не решила еще, кто прав, Мамаша Мо с ее верой, наш пастор, которого она полагала еретиком и порождением ада, причем тут я местами готова была согласиться, или же «Большая энциклопедия верований и суеверий».

В общем, всем слава.

Я подхватила Чарли за ноги.

Оглянулась. Неужто Эдди не поможет? Но тот сидел неподвижно, вперившись взглядом в огонь, и только чуть покачивался. Что бы с ним ни происходило… в общем, побежать ему не позволят. За плечами Эдди я различила знакомую тень.

Ну, ему голову не расколют. Надеюсь. У братца она на диво крепкая.

– Что ж вы такие-то… – Я потащила Чарли по траве. А тяжеленный! И главное, с виду тощий, прям совсем никакой солидности. Откудова вес, спрашивается? В кости, что ли, ушло? Или, может, у него там, внутри, магия такая тяжелая?

Подумалось даже, что возле лагеря ничего с ним не станется. И сиу присмотрят, раз уж они за нами приглядывать взялись. Ночи ныне теплые.

Почти.

И вообще, я не обязана всяких там слишком шустрых и головою удареных таскать. Однако и бросить совесть не позволяла.

Дотянула.

И даже к костру подкатила, а после в приступе заботы – может, права матушка и с возрастом у женщин появляется это самое желание кого-нибудь узаботить – одеяльце наверх кинула. Еще бы и по волосам погладила, но тут уже сама поняла, что перебор.

Руки убрала.

Вернулась к Эдди.

Братец, кажется, не заметил. Он сидел, глядя на костер и перебирая пальцами костяную свою дудку. Из носа текла кровь, капала на одеяло. Я села рядом и прислонилась к его плечу.

– Он никуда не уйдет, – сказала я сиу. – Но… ты знаешь, что с ним?

– Он видит.

Это была не та, что всегда говорила с нами. Другая.

– Присядешь? – спросила я, не оборачиваясь. – Неудобно говорить с тем, кто стоит сзади.

– Необязательно говорить.

– Город зовет. – Плач, еще недавно раздававшийся где-то там, далеко, вдруг окреп. И теперь я слышала его ясно. И могла бы разобрать причитания. Если бы захотела.

Но я категорически не желала.

– Зовет, – после недолгого молчания согласилась сиу. И выступила-таки из тени, чтобы опуститься на траву. Она выглядела… точно так же, как та, главная. Разве что узор на лице несколько другой. И косы заплетены иначе. А так… высокая, тощая.

Нечеловеческая.

И ходит босиком. Пальцы на ногах длинные.

– Ты не любишь нас. Людей, – уточнила я, чтобы хоть как-то заглушить назойливое хныканье, которое то стихало, давая надежду на тишину, то взрывалось в голове.

– А вы любите сиу?

– Нет. Не знаю. Я раньше не встречала никого из вашего народа.

Сиу не отводила взгляд своих темных глаз цвета старого дерева. А ведь она молода! Много моложе той, другой. Откуда я это знаю?

Не знаю. Но знаю. Ерунда какая.

– Ты ее дочь?

– Великая Мать редко кому из нас дает возможность дважды испытать себя.

– Стало быть, нет. Но вы похожи. Наверное, это потому, что вы другие.

– Вы тоже все похожи.

– Ты хорошо знаешь язык. – Я не представляла, о чем вообще говорить с существом, которое не отказалось бы при случае перерезать тебе глотку.

– Звенящий Поток. – Сиу коснулась своего лба. – Мое имя.

– Милисента.

– Что это значит?

– Понятия не имею. – Признаваться в таком было стыдно. – У нас имена редко имеют значение. Есть, конечно, и такие… У нас в городе как-то появилась вдова. По имени Добродетель.

– И как, прижилась?

– Вскоре она купила публичный дом. Она была состоятельной вдовой. А стала еще состоятельнее.

Сиу фыркнула. Смеется?

– Если мне придется убить тебя, – сообщила она, – я сделаю это быстро.

– Спасибо.

Пожалуй, за такое стоило поблагодарить. Я повернулась к Эдди. Ничего не изменилось. Сидит и смотрит. В глазах его плещутся отсветы пламени, и глядеть на них жутковато, да и сам он тоже страшен. Хотя кровь больше не идет.

– Почему мужчины такие… – Я щелкнула пальцами, пытаясь поймать нужное слово. – Вот Чарльз настоящий маг, в отличие от меня. Но он побежал обратно. И ушел бы, если бы ты не остановила. Это ведь ты?

Она чуть склонила голову.

– Спасибо. Не то чтобы я как-то к нему привязана, но… все-таки клиент. Да и не думаю, что сейчас стоит приближаться к городу.

– Они слабы.

– А вы сильны?

– Сильнее людей. Великая Мать дарует свое благословение дочерям. И редко кто из нашей крови поддается зову мертвых. Иначе мы бы… – Она вытащила из волос тонкую длинную кость. – Мы умеем повелевать. Не говорить. Тот, кто связан кровью, слышит. И будет услышан. Вот этот ценен. Продай.

– Кого? Эдди?

Родного брата мне продать еще не предлагали.

– Я возьму его мужем, – пояснила сиу. – У меня есть дом. Хороший. Есть шкуры. Мягкие.

– Поздравляю. Но, понимаешь… – Я мысленно прокляла себя, что вообще завела этот разговор. – У нас так не принято. Мужчина сам выбирает женщину, с которой хочет… жить.

Сиу чуть склонила голову.

И смотрела с любопытством.

– И это он приводит жену в свой дом. Содержит ее. Заботится. Во всяком случае, так положено. Но иногда не выходит.

Сказала бы хоть что-нибудь!

– Мой брат, он… он вообще другой крови!

Сиу слегка пожала плечами.

– Главное, сильной.

– И не имеет значения, какой? – А это меня уже заинтересовало.

– Если Сердце вернется, то нет. У нас мало мужчин. Очень. Они уходят. И редко возвращаются. Они ищут славы и крови. Злые совсем, – пожаловалась сиу.

– Наши тоже далеко не все добряки.

Кажется, разговор сворачивал на ту самую тему, которая способна объединить женщин. Даже матушка моя при всей своей воспитанности порой снисходила до вечерних бесед с Мамашей Мо. Ну, о том, что мужики – сволочи.

Почти все.

– Выбрать сложно. Правильно выбрать.

Едва слышный вздох потревожил пламя. Кажется, сиу мучила схожая проблема. И не то чтобы я от этого вдруг прониклась к ней доверием. Скорее уж, давно хотелось поговорить, но с кем? Не с Эдди же.

Сидит.

И пялится в пламя. И живой. Я слышу, что живой. А городу не отдам.

– У нас там, – я мотнула головой в степь, – особо и выбрать не из кого. Край мира, считай. Или охотники, или ковбои, которые тоже уходят. А возвращаются через раз. Еще есть игроки. И те, которые без бутылки себя не помнят. Отребье всякое. Искатели удачи. Нет, встречаются и нормальные… тот же Доусон. Приехал с Востока, с сыновьями. Землю прикупил. Серьезный. Матушка ему моя нравится.

Сиу слушала очень внимательно, а по лицу ее нельзя было понять, что она думает о моих откровениях.

– Но таких мало. И на кой я им сдалась? Папашу моего помнят. Матушка – она тоже без родни, а это… ну, нехорошо, – подобрала я правильное слово. – Эдди опять же. Его боятся. Уважают. Но жениться на мне? Настолько дурных нет.

Где-то в траве застрекотал сверчок. И голос его успокаивал.

– Братец мой носится с мыслью отправить меня на Восток. Там крупные города. И людей больше. Цивилизация. Он думает, что я там найду себе мужа. И заживу с ним счастливо.

– А ты?

Хороший вопрос.

– Не знаю. Я… понимаешь, до недавнего времени эти планы – они только планами и оставалис. – Я протянула руки к огню. – А почему ваш костер на костях? И что за кости такие, которые всю ночь горят и не сгорают?

– Старых зверей, – ответила сиу, усаживаясь на скрещенные ноги. Она вытащила из сумки горсть сушеных ягод и протянула мне. – Там, в горах, много таких. Хорошо горят.

Это я вижу.

И тепло идет. Не совсем такое, как от обычного пламени, но идет же. Хорошо. Вдруг похолодало. И главное, что холод этот накатил волной. Будто ветром зимним пахнуло, выдув остатки тепла. Завозился на своем одеяле графчик, скручиваясь клубком. Эдди лишь покачнулся.

И руку поднял, будто желая костер накрыть, но не удержал. Рука упала, а брат слегка наклонился.

– Может, его положить? – спросила я сиу.

– Не надо. Он сильный. – Та осторожно потрогала его руку. – И теплый. Хорошо зимой, когда муж теплый.

Я подумала и согласилась. В нашем доме зимой вечно сквозит. Сколько дров в камины ни кидай, старые стены тепло не держат.

С мужем спать, наверное, всяко удобнее, чем с грелкой.

Хотя… матушка говорила, что на Востоке муж и жена в отдельных комнатах спят. И тогда в чем вообще смысл-то? То есть я, конечно, знаю, в чем. Благо Беттины шлюшки девушки веселые, общительные и охотно делятся знанием.

Теоретическим.

О практическом даже не заикаются. Полагаю, из-за Эдди.

– Не уверена, что вообще найду мужчину, с которым… на Востоке ведь все иначе. – Я поежилась и пересела ближе к огню. – Ты не бывала там?

Сиу покачала головой.

– И я нет. Но к нам доходят модные журналы. Старые, конечно. Новые дорого стоят, а если старые и по случаю… Эдди всегда подбирает для матушки, ну, когда возможность выпадает. Ей нравится читать о модах и вообще. Неважно.

Я помолчала.

– Что у вас важно? Для женщины?

– Не понимаю.

– Ну… скажем… там, на Востоке, нужно, чтобы девушка была скромной. – Я загнула палец. – Миловидной. Воспитанной. Чтобы умела вести дом. Мама так говорит, а еще – что я к этому не способна. Скромной меня, подозреваю, тоже не назовут. Миловидной? Даже тут меня миловидной не считают. Вот и выходит, что там я… ну… не только чужая, но и не самый лучший выбор.

– Я умею охотиться, – доложила сиу, тоже палец загнув. – Я могу бежать по следу оленя два дня.

– Много.

Она кивнула не без гордости.

– Я убила медведя. Освежевала его. И ела сырую печень.

Мне подумалось, что на Востоке у нее еще меньше шансов, чем у меня.

– Я ходила по ледяным камням и собирала кости. Я подняла два пера, и теперь могу повелевать мертвецами.

Определенно меньше.

– Я получила память своей матери, и ее матери, и матери ее матери. Это тоже много.

И совершенно непонятно.

– Я хорошая… – она запнулась, – невеста? У нас нет такого слова.

– Почему?

– Моя сестра говорила, что мы разные. Вы, люди, выбираете себе пару на всю жизнь.

– Это она несколько преувеличила.

– Мы сходимся, чтобы зачать дитя. А для этого не нужны лишние слова.

– А потом? Ну, когда получается?

– Мужчина уходит. Нашего рода. Раньше… Великая Мать говорила. Были рощи. В них приходили женщины, которые желали зачать. И мужчины тоже, которые хотели оставить семя. Но это давно. У меня нет той памяти. Сейчас сиу стало меньше. Намного.

Она подняла руку, словно желая схватить что-то невидимое.

– Мы живем в большой роще. В горах. Есть еще несколько. Но это все, что осталось. И мужчины редко приходят. Мы ищем других. Великая Мать помогает. Помогала.

Звенящий Поток смолкла.