Дикий, дикий запад Грин Александр

Глава 23,

где находятся сокровища и ниспровергаются покойные короли

Чарли глядел в спину девушке, которая спокойно, будто случалось ей уже бывать и в заброшенных городах, и в местах куда непригляднее оных, направлялась к подернутой искрящимся туманом лестнице. За спиной мрачно сопел Эдди.

А сиу молчали.

Девушка шла.

Вот нога ее ступила на золотые плиты…

А ведь золото здесь настоящее. И разное. Есть темное, красное, которое добывают где-то на Севере и в количествах малых. Его, почитай, все скупает Ассоциация алхимиков. И за кусочек такого, с высочайшей степенью сродства к энергии, прилично платят.

Есть бледно-желтое.

И почти белое.

И даже черное, словно обугленное, но тоже золото. И главное, оно поет. Чарльз слышит голоса, которые выводят престранную, но донельзя завораживающую мелодию. Стоит закрыть глаза…

Закрывать он не станет.

Он стоял. Смотрел. Неотрывно. И в какой-то момент стало казаться, что если отведет взгляд, то случится что-то очень и очень плохое.

– Я запомню, – тихо произнес Эдди. И был услышан.

Левая сиу что-то ответила, резко и зло. Ей возразила правая. Странный у них язык, похож на птичий клекот. Правда, опять же, от этого клекота мурашки по спине бегут.

И холодно.

От холода начинало сводить руки.

– Сиу не желают войны, – сказала старшая, которая тоже смотрела вслед Милисенте. – Но порой не остается ничего другого.

– Погодите. – Чарльз сглотнул: девушка добралась-таки до лестницы. И Сила, рассеянная над ней, послушно легла под ноги сияющим ковром. – Зачем война? С кем?

– С подобными тебе, человек, – ответила левая сиу. Она говорила тоже чисто, правда все одно ощущалось, что язык человеческий ей непривычен. – Ибо сказано, что, когда Сердце Великой Матери покинет своих детей, наступит предел времен.

– А воевать обязательно? – поинтересовался Эдди, впрочем не повернувшись к сиу.

– Объединятся ветви древнего дерева племен, и листья его станут стрелами, а плоды – ядом, который отравит земли, – продолжала сиу с явной охотой. – И станет она горька, как слезы иных матерей.

Душевное предсказание. Чарльз давно обратил внимания, что старые пророчества в целом отличаются неизменной любовью к уничтожению мира.

Тихо вдохнул и выдохнул Эдди.

И произнес что-то на орочьем. Низкий рокочущий язык, будто камни в горах сыплются. А Милли идет себе.

– А на нормальном можно? – поинтересовался Чарльз, вытирая разом вспотевшие ладони о рубашку. Маменька, конечно, не одобрила бы, но вряд ли рубашка так уж сильно пострадает. Она и без того грязна. А руки отчего-то дрожат.

И тоже непонятно. Ничего ведь не происходит.

А руки трясутся.

– И под небом ли, на земле ли, под землею ли, но не останется никого, кто удержит в жилах кровь. – Эдди говорил медленно, растягивая каждое слово. – Алые реки наполнят пересохшие русла. И тогда пробудится Ар-рахо.

– Ай-ар-рахо, – поправила сиу. – Опять вы все перепутали.

– Сама ты… – Эдди добавил слово покрепче.

– И кто это? – Вот чего Чарльзу совершенно не хотелось, так это вникать в тонкости произношения.

– Дракон.

– Сотрясатель мира.

Сиу и Эдди уставились друг на друга. Потом посмотрели на Чарльза.

– Легенда говорит… – Эдди повернулся к лестнице. Милли была едва различима в этом золотом тумане. – Что когда дракон очнется, то весь мир погибнет в огне.

– Ибо только так, через смерть старого, суждено родиться новому, – поддержала его сиу.

И опять все замолчали.

А Милли тем временем добралась до вершины.

– Эй, – донесся ее голос, многократно вдруг усилившись. – А дальше-то что?

И вот честно, Чарльзу самому хотелось бы знать.

Что сказать. Как-то иначе я себе подвиги представляла. Героичней, что ли. А тут… Ну, лестница. Ступеньки золотые. Причем зуб готова отдать, что из настоящего золота. Подумалось даже, что если чутка золотишка отковырнуть – кому оно тут нужно-то? – нам надолго хватит.

И дом можно будет не то что починить, новый возвести.

Лошадей прикупить. У Эдди с лошадьми хорошо получается. Он с давних пор мечтает, что когда-нибудь табун заведет, будет приличным ранчером. Вот бы и сбылось.

Я вздохнула и поставила ногу на ступеньку.

Прислушалась.

Ничего.

Ни голосов с небес, ни молний, ни вообще… Просто лестница. Золотая только. Но лестница. Вспомнилось, что Эдди рассказывал, будто бы в Бристоне у одного богача нужник золотой. Мы еще гадали, на кой ляд. Потом решили, что мало ли какие у людей причуды.

И тут, стало быть.

Две ступеньки.

Три.

И уже десяток. И второй. Ступеньки гладкие. Золото аж сияет. Перила… тоже золотые. Или позолоченные? Я поскребла осторожно, ну, чисто проверить, да только и царапинки не осталось, отчего возникли в душе некоторые сомнения. Золото – оно же мягкое. А если не мягкое, то может статься, что и не золото вовсе?

Обидно.

С этими мыслями я шла.

И шла.

И шла. И поднималась все выше и выше, а я высоту не то чтобы люблю. Вот и хваталась за перила. В какой-то момент под ноги угодил череп. Кругленький такой, гладенький, в аккурат как тот, что в лавке аптекарской. Только еще с камушком красным во лбу. Тоже, конечно, странно. Вот какому, скажите, нормальному человеку взбредет в голову камушек на череп клеить?

С другой стороны, вспомнилось, что люди в этом месте обретались не особо нормальные. У черепа я даже присела, уж больно ярко сиял камушек. Так и поблескивал, заманивая. Я его ноготочком подцепила. Ну… просто поглядеть, крепко ли сидит.

А он взял и отвалился.

Не выкидывать же?

Это, в конце концов, бесхозяйственно, драгоценностями разбрасываться. Я и убрала его в карман. И дальше пошла. Идти, к слову, оказалось недалеко.

Ступеньки становились выше.

И на каждой теперь золотые… ну или позолоченные – тут все-таки возникли у меня сомнения – звери восседали. Львы вот. И еще аллигаторы. К нам давеча зверинец заезжал, там за пару центов давали поглазеть на зверье и уродцев всяких. Я еще, помнится, с Эдди до хрипоты спорила, настоящая ли борода у бородатой женщины или так, приклеенная. Даже подергать хотела. Не дали.

А аллигатор в зверинце поменьше был и какой-то полудохлый. Здешние же сидели в непривычных – вот и близко не верю, что подобная тварь на задних лапах устоять может, – нормальному зверю позах, раззявивши золотые пасти. И в каждой было по крупному, куда больше, чем тот, что в кармане, камню. Но трогать я их не стала. Уж… очень живыми гляделись аллигаторы.

И львы.

И другие твари, которым названия я не знаю.

А Эдди еще когда меня учил, что не след тянуть руки к незнакомым тварям. Так что… Но коней, которые уже на самом верху встретились, я погладила. Ну, не совсем чтоб коней, у них из морды рога витые выпирали. Стало быть – единороги.

Все одно красивые.

Золото показалось теплым, да и вообще… я вдруг поняла, что статуи эти – они не совсем чтобы статуи.

Ну а наверху, откуда весь зал выглядел не таким уж и большим, а люди и вовсе крохотными казались, стояло кресло. То есть трон. Я ж не дура. Я знаю, что если кресло огромное, тяжеленное и из золота, да еще каменьями украшенное так, что прям глаза от блеска их слепит, то это трон.

А на нем мертвец.

Вновь же в золоте.

Еще подумалось, что золота у этих кхемет было как-то слишком уж много. Может, потому и не ценили. Небось, когда б было мало, тогда б полы им мостить не стали.

– Эй, – окликнула я тех, внизу, которые вдруг отвлеклись от моего героического восхождения и о чем-то спорили. – А дальше что?

Ответа не получила.

Разве что спорить все перестали – интересно, что они там не поделили? Но главное, что без мордобития. Они повернулись ко мне, и Эдди рукой помахал.

Я в ответ.

Нет, ну вправду, дальше-то что? Мне трон разбить? Так он здоровущий. Спинка вон в потолок подымается, тоже украшенная золотым литьем. И красивым. Будто бы из самого трона поднимается диковинное древо. Ветви его закручиваются, а в них листья, и еще зверье всякое, и птицы, и рыбы, и многое-многое иное.

Жалко будет портить.

Да и сомневаюсь, что получится, если руками.

– Взойди на трон! – донеслось снизу. Слабенько. А ведь Эдди орал во всю мощь.

На трон, стало быть, взойти.

И что потом?

Я вытащила револьвер. На всякий случай. В местах навроде этого, когда ни хрена не понятно, чего ждать, лучше с револьвером, чем без него. Помнится, Мамаша Мо для спокойствия вот молитву советовала, но револьвер мне как-то духовно ближе, что ли.

Ну что, всхожу.

Или восхожу?

Я шагнула к трону.

И покосилась на золотых болванов, что стояли по обе стороны его. Уже не звери, но будто бы люди в доспехах, как в той книжке, в которой рассказывалось про древние времена.

Рыцари!

Вот.

Правда, огромные. Выше меня и даже Эдди. На головах шлемы. Из них перья торчат, что цветы из матушкиной вазы. Доспех опять же. Руки сжимают топоры на длинных ручках… и ощущение такое, что оба смотрят на меня.

Выжидают.

И… и если стрелять, то есть ли вообще смысл стрелять?

– Ладно, – сказала я, вытерев вспотевшую вдруг руку о штаны. Толку от этого было немного, но я чуть успокоилась.

В конце концов, статуи не оживают.

А вот големы могут.

Интересно, а раньше умели големов создавать? Я-то только парочку и видела, когда с Эдди на ярмарку ездила, в Гринвэлли. Там в шатре целых пятерых выставляли и один даже боевой; правда, Эдди сказал, что старый и дохлый, но мне понравился.

Тот голем гляделся здоровым и походил на огроменного жука в медном панцире. Плоское тело, посаженное на суставчатые лапы, покачивалось, пыхало паром и искрило. А еще там, внутри, под панцирем, я чуяла Силу. Источник.

Тут же…

Ничего не чуяла.

И патрубков не видать, чтоб жижа алхимическая по ним гонялась. И вообще, не похожи они на големов. Статуи, и только.

– Ладно, – сказала я снова и подвинулась к мертвяку поближе. Поглядела на него. Ну, мертвяков я в своей жизни видывала всяко чаще, чем големов. Этот выглядел, ну… нормальным. Если так можно выразиться. Не сильно противным, утопленники – они чай куда мерзотнее. А тут сидит себе, сухонький, чистенький, в одежи свои кутается. Те-то пылью покрылись, как и волосы мертвеца.

– Подвинься, что ли, – произнесла я исключительно для храбрости. А самой стыдно признаться, страшно стало, просто прям до немогучести.

Руки затряслись.

И коленки. И… показалось, будто этот вот мертвяк на меня уставился. Как есть, пустыми глазницами. Сейчас, прям как в страшилке, которые возле костра рассказывают, зубищами щелкнет, тогда-то я точно заверещу, про стыд позабывши.

Не бывать такому.

Чтобы Милисента Годдард боялась каких-то там мертвецов? Хрена с два!

И я решительно дернула за шелковое одеяние.

– Моя очередь! – объявила ему, надеясь, что звучит это в достаточной мере грозно. И даже насупилась. Ну, для важности.

Шелк оказался гладким.

А мертвец легким.

Если прежде он и сидел, сохраняя позу, то от моего прикосновения просыпался на пол кучкой костей и золота. Не знаю уж, чего там больше. Вспомнилось, что пастор говаривал, мол, все мы там будем.

Я даже крестным знамением себя осенила.

И кости.

На всякий случай.

Ну а потом уже уселась на трон.

– Дальше чего?! – крикнула я вниз сиу. Могли бы, к слову, и подняться. А то дура дурой, восседаю в поднебесьях, а зачем – непонятно.

Эти, внизу, к лестнице подошли, но наверх не полезли. Затем посовещались – сверху смотреть было забавно, – и Эдди крикнул:

– Ищи символы власти!

– Какие?!

Опять совещаются. Вот правильно говорят, что любое дело сперва планировать надо! А то тоже. Иди. Подымись. Сама поймешь. Да что понять, когда ничего не понятно-то? Нет бы сразу сказать. Иди-ка, Милисента, наверх. Спихни мертвеца и отбери…

Во! Если мертвец сидел на троне, то символы…

– Они не знают! – долетело снизу.

А я что говорила. Пойди туда, не знаю куда, найди то…

– Ты-то знаешь? – Я наклонилась к черепу, что выкатился под ноги и лежал, улыбаясь мне во весь оскал. Знать-то он знал, но вряд ли желал делиться.

Я бы точно на его месте не стала бы.

Символы власти… вот что это может быть? В голову настойчиво лезла корона, которая на портретах Его Императорского Величества получалась зачастую лучше, чем само это величество. Но короны поблизости не наблюдалось.

Точно не наблюдалось.

Я не поленилась поднять шелка и хорошенько потрясти, но ничего кроме костей, остатков волос и кучи украшений не натряслось. Пауков и тех не было.

К счастью.

Не люблю.

Хорошо… если не корона, то чего? Так, что там матушка говорила… ага, про печатки герцогские, которые являются не просто колечками, а родовым наследием. И там много чего.

Главное, что печатки.

И медальки. Ну, медальоны то есть. Правда, их не герцоги носят, а бароны вроде. Или баронеты? И вообще, чем одни от других отличаются? Ладно, это неважно.

Значит, просто прибираем золотишко. И надеемся, что средь найденного – а золотишка на покойнике, как я успела убедиться, немало – будут те самые символы власти, которые так вперлись сиу.

– Извини, – сказала я на всякий случай. Не знаю, бессмертная ли у него душа, и где она, в пекле мается или сопит у меня над ухом, главное, чтоб не мешалась.

Перстней на сухих пальцах, которые рассыпались, стоило прикоснуться, уместилась дюжина. И главное, собирала я их на карачках, ибо с костей золото сваливалось, разлеталось и одна финтифлюшка даже под трон закатилась. Вот знала я, что тут подвох! Не может этакая громадина сплошною быть.

Деревянный он.

Ну, я за колечком руку сунула, не сразу само собою, даже подумала сперва, что не стану сувать, но усовестилась. По закону подлости может статься, что этот вот перстенек хиленький и окажется тем самым ну очень нужным сиу символом власти.

Руку я сунула и поняла, что трон-то внутри пустой!

– Эдди! – завопила я, уже не стесняясь особо. А что? Тихо тут. Покойники не в счет. Они стерпят. – Трон внутри пустой!

И совсем легла. Лежа оно лучше видно. Правда, пока мне видна была только пыль, что несколько сродняло меня с этим местом. Вечно Мамаша Мо ругается, что у меня под кроватью пылища и беспорядок. Так что про меня говорить, когда у самого Солнцеподобного тоже под троном не убрано.

– А что под ним? – доорался до меня Эдди.

– Пыль!

Я чихнула и нос вытерла, правда, от этого чихать только сильнее захотелось. Ну, и руку сунула опять за колечком треклятым. Еще подумалось, что я вот тапочки свои под кровать прячу. И кружки, когда удается с чаем наверх прошмыгнуть, и книги, и прочие очень полезные вещи. А что, если и…

Представился вдруг наш Император.

Ничего такой мужчина, повышенной солидности и на троне. Сидит он, значит, сидит, а потом устал, и… куда ему совать этот венец со скипетром вместе?

Гм.

Но, с другой стороны, неприлично Императору под троном шариться.

С третьей… он же Император. Кто ему скажет, что прилично, а что нет? Тем более пальцы мои наткнулись на что-то, совсем даже на кольцо не похожее. Это что-то было гладким, и сразу зацепить не вышло. Я пыхтела, матюкалась, позабывши уже и про императоров, и про остальное, но выцарапала-таки длинную коробочку самого древнего вида.

Узкую.

И высотою в два пальца. В такой дудки хранить хорошо. Или… почему бы и нет? Может, у здешнего императора, или как они там его величали, увлечение имелось.

Я коробку попыталась открыть, да не вышло.

Потрясла. Прислушалась. А если пустая? С другой стороны, кому взбредет в голову прятать под троном пустую коробку?

Нет, прихвачу.

А там, внизу, и решу, что к чему. В общем, остальное золотишко я кое-как распихала по карманам. А что не влезло – не влезло много, – скинула на шелковую мантию. Благо за сотни лет та даже не выцвела. Умели же делать.

Так, с мешком в одной руке, с коробкой в другой и карманами, набитыми золотишком, я и спускалась. А спустившись, сунула все сиу.

Только та не взяла.

Шарахнулась.

И сказала:

– Пора. Если желаем выбраться до темноты.

Выбраться я очень даже желала. И не только я.

Глава 24

О том, что женщины всегда найдут общую тему для разговора

Чарльз все-таки сделал слепок города. Пусть издалека, но все одно видны были и грязные скопления лачуг, и великолепные, пронизанные заходящим солнцем стены дворца. Слепок он перенес на камень, который захватил с собой скорее по привычке, чем и вправду надеясь увидеть в пути что-то интересное.

– Идем. – Эдди сплюнул и передернул плечами. – Гадостное место.

Заговорил он только здесь.

И не он один.

Из города уходили быстро. И отступление это больше напоминало побег, им по сути своей и являясь.

Чарльз запомнил немногое.

Бесконечные лабиринты дворца и после – сада, который за прошедшие годы должен был бы одичать, но не одичал, а умер. Деревья, кусты, травы и цветы стояли словно пеплом припорошенные. И стоило сделать шаг, этот пепел поднимался, кружился, шептал, что не стоит спешить.

Что он помнит, каким все было в прежние времена.

И готов рассказать. Если, конечно, Чарльз задержится.

Чарльз лишь прибавлял шагу, подозревая, что если возьмет и задержится, то его тут и оставят. Прочие пепла то ли не видели, то ли силы воли хватало внимания не обращать. А он…

Он споткнулся, когда из пепла вылепилось лицо Августы.

– Чарли, – позвала сестра.

И Чарльз остановился.

Он прекрасно отдавал себе отчет, что этот пепельный призрак – не настоящая Августа. Что ее здесь нет и быть не может, но все равно остановился.

Замер, вглядываясь в такое родное лицо.

– Чарли, ты уже уходишь? Не уходи, Чарли. Мне так плохо без тебя!

– А ну пошла отсюда! – рявкнула Милли, и тишину сада разорвал выстрел. – А ты не стой дураком, не видишь что ли, Силу тянет.