Первая невеста чернокнижника Ефиминюк Марина

— Потому что белая магия нас скоро в гроб вгонит, — признался секретарь. — Это знаете ли очень деликатное дело…

— Уважаемый мэр Коди сходил на сторону и лишился мужской силы? — усмехнулся Макстен.

— Откуда знаете? — поменялся в лице секретарь.

О том, что перед отъездом чернокнижника в Мельхом приходила заплаканная жена мэра и просила угомонить «старого козла», Макс предпочел умолчать.

— Я не снимаю проклятий, господа, — спокойно отказался помочь он и уже хотел выпроводить визитеров, как секретарь взмолился:

— Господин чернокнижник, мы обратились к белому колдуну Ирену Орсо! Стало еще хуже…

— В Восточной долине появился белый маг? — заинтересовался Макстен. Почти полвека не находилось самоубийц, готовых колдовать в непосредственной близости от гнезда Кернов, а смотрите-ка, возник на горизонте.

— В прошлом месяце он приехал с разрешением на частную практику, — тут же отрапортовал секретарь.

— Завтра Эверт заглянет к господину мэру и разберется с его деликатной проблемой, — неожиданно даже для ученика согласился Макстен. На проблемы градоначальника ему было по-прежнему плевать, а вот с новым соседом, вернее, с его колдовством познакомиться следовало.

Но на Эверта было больно смотреть. Он побледнел в цвет полотна, ткнул себя пальцем в грудь и беззвучно спросил: «Я?!» Макстен кивнул, мол, не мне же обслуживать простых смертных.

— Оплата пятьдесят монет, — добавил он. — Деньги сейчас.

Секретарь поперхнулся на вдохе.

— Господин колдун, не считаете, что это как-то…

— Торгуетесь? — изогнул бровь чернокнижник.

— Нет-нет, — испугался тот и пробормотал, вытаскивая из-за пазухи кошель: — Как можно торговаться в такой ситуации? Но если вдруг не поможет?

— Оплата не возвращается. — Макс забрал протянутый кожаный кошель и взвесил на ладони. Ровно полсотни золотых, совсем недавно отчеканенные монеты, новенькие одна к одной. Количество монет в кармане визитеров чернокнижник всегда угадывал без ошибок.

— Господина мэра не столько деньги волнуют, сколько… как бы выразиться… здоровье, — попытался стребовать гарантий секретарь.

— Все будет в порядке с его здоровьем, — уверил Макстен. — Он точно выживет.

Судя по тому, как округлились глаза Эверта, ученик за удачный исход дела вообще не ручался. Едва за визитерами закрылась дверь, как он бросился следом за чернокнижником, поднимавшимся на второй этаж.

— А если у меня не получится? — жалобно скулил щенок в спину мага.

— Снимешь с него печать от блуда и вернешься домой, — успокоил тот ученика.

— Откуда вы знает, что у него печать от блуда?

— Я сам ее поставил пару месяцев назад. Знал, что у мэра привлекательная супруга?

Эверт, поднимался по крутой лестнице и недовольно сопел. Его красноречивое молчание словно говорило, что чернокнижнику Макстену Керну было бы неплохо самому поставить печать от блуда.

— Зачем меня туда отправлять? — ворчал он. — Вы же сами можете снять, не выходя из замка.

— Хочу узнать о талантливом соседе, не признавшем печать чернокнижника.

На втором этаже, посреди кабинета с громоздкой мебелью, где от черных артефактов даже воздух казался темнее, стоял Хинч. Он смотрел из-под бровей и улыбался кроткой улыбкой демона-маньяка, от какой у любого нормального человека случилась бы остановка сердца.

— Хозяин? — вкрадчивым голосом вымолвил слуга и протянул руку, намекая, что чернокнижнику следовало отдать кошель.

Прислужник обладал нюхом на деньги острее, чем у охотничьего пса на подстреленных уток. Безошибочно узнавал об авансах и отбирал все до последней медяшки. Иногда казалось, лучше бы колдун брал натурой. Хотя натура мэрского секретаря могла пойти разве что на корм демоническим псам или самому камердинеру, выполняющему в жизни Макса роль сварливой тещи.

— Раз вы вернулись, то пора вспомнить об обязанностях главы рода, — мягко намекнул Хинч, что золотые придется отдать.

— Я последний в роду Кернов, — напомнил Макс.

— Поэтому ответственности на вас гораздо больше. Я не говорю о наследниках, несчастным детям все равно достанется разоренная сокровищница и только треть замка, но о насущных проблемах стоит подумать. Погреб требует пополнения. Нам следует купить еду, мыльную пасту, свечи, бумагу, чернила…

— Послушай, Мельхом, знаю, приятель, что мы очень плохо начали, — зазвучал приятный женский голос, и Хинч заткнулся от изумления. — Давай мириться? Я буду хорошей девочкой, только верни в кухню кран с водой.

Девица из иномирья, призванная паршивцем Эвертом вместо космической силы, говорила во дворе, буквально под кабинетом чернокнижника. Обстоятельство вызывало некоторое недоумение, ведь прежде отсюда открывался вид на холмы и вековой засохший дуб.

Макстен подошел к окну и осторожно выглянул из-за занавески. Замок обмельчал настолько, что теперь вместо душевного пейзажа была видна каменная стена. Алина стояла возле круглого колодца с потемневшим от времени деревянным журавлем и склонялась в темную глубину. Скромная рубашка задралась, представив мужскому взору аппетитную попу и длинные стройные ноги, туго обтянутые мужскими панталонами. В этих самых панталонах она выглядела отлично, и Макс промолчал об ошибке в гардеробе, не пожелав отказаться от замечательного зрелища.

— Ладно, поняла, ты не хочешь возвращать водопровод, но хоть ведро дай поднять? — говорила Алина в колодец, а эхо усиливало голос.

— А она весьма милая, — тихо проговорил Эверт, разглядывая женские бедра.

— Находишь? — с иронией оглянулся через плечо чернокнижник к мигом смутившемуся ученику.

Алина выпрямилась, попыталась допрыгнуть до края журавля, чтобы поднять ведро с водой, но сноровки не хватало. Она помедлила, почесала лоб, словно пытаясь выудить какую-нибудь идею, а потом возвела руки к небу и заорала дурным голосом:

— Я свободен, словно птица в небесах!

— Что она делает? — опешил маг.

— Кажется, поет, — осторожно подсказал Эверт.

— Я свободен!..

— Она поет пленному демону о свободе? — озадачился Макс, но тут Алина махнула правой рукой, левой. — И еще она танцует.

— Хозяин, боюсь, это моя вина, — принялся каяться Хинч. — Она спросила, как подружиться с замком…

— Я забыл, что значит страх!..

Неожиданно из колодца в небо вырвался гейзер ледяной воды, как пушечное ядро, выскочило деревянное ведро. С визгом недоделанная комедиантка прикрыла голову и отбежала на несколько шагов. Когда гнев Мельхома утих, она обтерла лицо, подошла к колодцу и пнула камни носком сапога:

— Плохой демон! Я тебе песни пою, а ты меня водой поливаешь?!

Из колодца вырвалась тонкая струйка и ударила в девчонку. Она задохнулась, расставила руки. С одежды и волос стекало.

— Очень плохой демон! Я хотела тебе занавески постирать и полы в холле помыть, а теперь не буду. Ходи как поросенок!

— Она ругает Мельхом? — с изумлением в голосе спросил Эверт, хотя, судя по всему, ответа не ждал.

— Послушай, паршивец, — кашлянул в кулак Макстен, вдруг осознав, что теперь вряд ли в ближайшие лет пятьдесят замок вернет первозданный вид, — ты уверен, что призывал космическую силу, а не главного демона преисподней? Потому что такое ощущение, что именно он явился к нам в женском обличье.

— Хозяин, хотите я ее сожру? — Хинч походил на плотоядный цветок. Сдержанный и воспитанный камердинер снаружи, и кровожадный монстр — внутри. Не зря жизнь в нем поддерживал демон обжорства. Правда, почему-то прилично готовить бес, любящий пожрать, не умел.

— Я бы и рад от нее избавиться, но потом отдача замучает, — тихо ответил чернокнижник.

Как это случилось? Макс сам до конца не верил, но странная девушка, только что пнувшая колодец, за короткий час трижды спасла его шкуру. Это было даже забавно. Дядька Идрис, при жизни обладавший странным чувством юмора, наверное, надорвался бы от хохота, что в абсурдную ситуацию попал именно Макстен, последний Керн, совершивший много хороших дел и в сотни раз больше — плохих. Он оказался должником девчонки из иного мира. Трижды!

Алина воровато огляделась вокруг и начала стаскивать мокрую рубашку. Поднять голову к окнам и проверить наличие свидетелей раздевания ей в эту самую голову, конечно, не пришло. Она вообще когда-нибудь думала?

— Эверт, отвернись, — приказал Макс.

— Простите, учитель, — пробормотал тот.

— И отойди от окна на три шага, — не сводя взгляда с почти обнажившейся девушки, добавил чернокнижник. Внизу оказалось надето нечто кружевное, открытое и очень соблазнительное на вид. Ежась на холодном сквозняке, Алина выжала рубашку и поспешно начала натягивать обратно, пряча хрупкие плечи и изящные изгибы.

Жаль. Она хороша, когда раздета, молчит и не пытается доставать Мельхом.

С водой мне помог Эверт. Я наткнулась на ученика, которому мысленно дала прозвище Бездарность, на лестнице. Переодевшись в сухое, я направлялась на задний двор, чтобы взять колодец решительным штурмом, больше не вступая в человеческие переговоры с Мельхомом.

— Ты мне нужен! — рявкнула я, и ученик даже икнул. Видимо, обычно он был нужен, чтобы кого-нибудь заморить до смерти или воскресить — по обстоятельствам. — Добудь мне воды из колодца.

Эверт отлично справился с ролью водоноса. Солнце было в самом зените, воздух нагревался. Вспотевший Эверт таскал тяжелые ведра на кухню, а я трусила рядом и преданно заглядывала в его вспотевшее лицо (очень действенный способ, практически второй после слез, если что-нибудь необходимо добиться от мужчины).

— Что ты от меня хочешь? — Он поставил ведро на дорожку, потом из него же умылся ледяной водой. Я действительно пыталась подлизаться, поэтому возмутилась негигиеничностью только мысленно.

— Как ты подружился с Мельхомом? Знаешь, очень хочется вернуть кран на кухню, иначе вы же надорветесь, пока будете таскать ведра.

— То есть ты заботишься о нас? — удивился Эверт неожиданному повороту.

— Конечно, — состроила я удивленное лицо. — У меня-то через месяц будет снова водопровод, а вы останетесь с колодцем.

— Ладно, и что ты хочешь знать?

— Ты правда проводил ритуал, чтобы подружиться с демоном? Не знаю, там… кхм… жертву приносил?

— Жертвоприношение? — моргнул Эверт и завис на пару секунд, вдруг его лицо осветилось очень странной улыбкой латентного маньяка: — Да, я проводил ритуал с жертвоприношением.

— Поможешь?

— Ну… Смотря что ты предложишь взамен.

Проклятье! Миры разные, а все равно везде царят товарно-денежные отношения.

— Я уже не девственница, — немедленно напомнила я, что пытаться развести меня на какое-нибудь ритуальное неприличие совершенно бессмысленно. — Ладно, я выполню любое твое желание.

Глаза ученика блеснули в предвкушении.

— Но это не будет никак связано с ритуальным… Ну, ты понимаешь.

— Не очень, — покачал он головой.

— Никаких прелюбодеяний и блуда. Даже тантрических. Проклятье, даже мысленных!

— А что значит тантрический? — заинтересовался он, будто действительно размышлял, а не начать ли спорить.

— Объяснять долго, а тебе все равно не светит, — отговорилась я, сама не вполне понимая, что это значит, ввернула-то для красного словца.

— Ладно, согласен. — Он протянул руку. Я смотрела на длинные пальцы с грязными ногтями и пыталась отогнать подозрительную мыслишку, что заключаю сделку с мелким демоном перекрестка. На полновесного дьявола Эверт все равно не тянул.

— Только попробуй меня обмануть, — процедила я, отвечая на рукопожатие. — Выбью зубы, будешь похож на череп дядьки Идриса!

Мы сговорились, когда после ужина Макстен займется чернокнижными делами, встретиться в библиотеке и честь по чести подготовиться к ритуалу. С едой возникла заминка. Оказалось, что я сильно преувеличила собственные таланты, когда подрядилась стряпать в средневековом замке (хорошо, в огрызке от средневекового замка). Для готовки на очаге с углями, помеси печи и камина, совершенно непохожем на электроплиту, требовалась недюжинная сноровка. Единственным кулинарным изыском, на какой хватило моих навыков, была яичница с помидорами. Оставалось надеяться, что чудовищная стряпня камердинера сделала мужчин в замке невосприимчивыми к невкусной еде.

— Приятного аппетита, — улыбнулась я.

Подозреваю, что чернокнижники восприняли мои слова как издевательство. Стол был пустым. Стоял случайно сохранившийся после перестройки трехрогий серебряный канделябр, три тарелки с приборами, глиняная миска с яичницей из двадцати яиц и шести помидоров и… все. На этом гастрономические и дизайнерские изыски заканчивались.

— В нашем мире яичницу с помидорами едят по особенным случаям, — с улыбкой жизнерадостной идиотки соврала я и принялась раскладывать угощение по тарелкам. — На большие праздники, на день рождения.

— А у нас, когда жрать совсем нечего, — задумчиво пробубнил под нос Эверт. — Тяжело же вам живется.

— Я говорил, что нам надо пополнить запасы, — с достоинством заметил Хинч, стоявший за спиной хозяина.

От трапезы он отказался, заявив, что ел на прошлой неделе. Спорить я не стала, мало ли какой диеты придерживались разменявшие вторую сотню лет одержимые, любящие полакомиться свежатиной, как Бармалей. Может, он поймал и живьем схрумкал парочку птичек, раз меня на съедение не отдали.

— Приятного аппетита, господа, — пресек споры Макстен и, щелкнув пальцами, зажег свечи в канделябре, а заодно в масляных светильниках на каменных стенах.

Когда с ужином было покончено, со стола убрано, а посуда кое-как перемыта мыльной пастой, щиплющей руки, я сбежала из кухни в библиотеку, где меня уже дожидался Эверт. Он стоял у пюпитра с закрытым гримуаром в черной кожаной обложке, по виду очень старым.

— Что делаешь? — подняла я повыше свечу.

— Свят, свят, свят! — отшатнулся от книги Эверт и неожиданно осенил себя крестным знамением. — До разрыва сердца доведешь.

— А что, чернокнижников не разбирает паралич, если вы креститесь?

— Типун тебе на язык, — буркнул ученик. — У меня папа был духовником.

— И как тебя занесло-то? — кивнула я на книгу явно магического содержания.

— Чернокнижники хорошо зарабатывают, — буркнул он.

— Угу, особенно по твоему учителю богатства заметны, — ухмыльнулась я, вспомнив, с какой болью камердинер говорил про закупку продуктов. — Так с чего начнем?

— Приложи сюда руку и задай вопрос. — Эверт с подозрительной поспешностью уступил мне место перед книгой. Пристроив свечу на маленький столик, я подошла к пюпитру. На черной кожаной обложке был выдавлен след от человеческой пятерни.

— Как мне подружиться с Мельхомом? — громко спросила я и приложила руку к оттиску. Неожиданно по контуру вспыхнули красноватые сполохи, в ладонь ударило сильным электрическим разрядом, даже волоски встали дыбом, и сердце загрохотало. Одной сочной матерной фразой я выругалась на хитреца Эверта, черные гримуары, изменчивые замки и отпрянула от стойки.

— Пробудился! — с изумленным восторгом воскликнул партнер.

— Ты мог предупредить, что будет больно? — процедила я, изучая покрасневшую ладонь.

— До свадьбы заживет, — с видом жадного ребенка, нашедшего на полке пакет с килограммом шоколадных конфет, отодвинул он меня.

— Я до свадьбы не доживу, если меня всякие… книги кусать будут, — ворчала я, потирая ладонь. — У вас мир людоедов, куда ни плюнь, везде кусают или сожрать хотят.

— Так делай выводы.

— Какие же?

— Не плюй где ни попадя! — фыркнул Эверт и с благоговейным видом раскрыл гримуар. В полумраке, едва тронутом скудным светом тусклых свечей, от рукописных листов полилось сияние, озарившее лицо ученика. Некоторое время с зачарованным видом он переворачивал страницы, словно напрочь забыл о причине нашего свидания. Пришлось покашлять в кулак. Ноль реакции. С любопытством я встала на цыпочки и заглянула парню через плечо. Страницы у книги плотные, сероватые, испещренные незнакомыми символами, непонятными, как китайские иероглифы.

Целых полгода я пыталась выучить китайский язык на тот случай, если вдруг заблужусь где-нибудь в рисовой провинции, опоздаю на самолет и начну бродяжничать по Поднебесной. К слову, о поездке в Китай в то время я даже не помышляла. По отдельности китайские иероглифы имели смысл и даже перевод, а все вместе, собравшись в длинную живописную строку, превращались в приснопамятную абракадабру. В общем, стрекочущий язык мне не дался, и потому я, как дура, стояла на наземном переходе и не знала, где найти остановку. Сейчас я чувствовала себя так же, как на том переходе: ни черта не ясно, досадно и очень хочется спать.

— Ты ритуал с таким усердием изучаешь или читаешь рецепт превращения меди в золотые слитки? — произнесла я на ухо Эверту.

— Откуда знаешь? — испуганно икнул он.

— Чего, правда читаешь рецепт превращения в золото?! — поперхнулась я на вдохе. — Серьезно? Давай запишем и сделаем все вилки золотыми. Господи, мне же до конца жизни тогда не придется работать.

— Медь невозможно превратить в золото, — буркнул он и кивнул в сторону большого стола: — Садись и записывай.

Пристроив свечу, я вытащила из выдвижного мелкого ящика самое обычное перо, похоже, выдранное из зада, простите, хвоста гуся (подозреваю, потом несчастная птица послужила обедом), помакала в ополовиненную чернильницу и кивнула:

— Диктуй.

Эверт принялся водить пальцем в гримуаре и зачитывать:

— На кладбище выкопать могилу глубиной в полтора лея.

— Это сколько? — уточнила я.

— Вот столько. — Он показал размер себе по грудь, отчего я сделала вывод, что леями в магическом мире именуют метры. — Пишешь?

— Пытаюсь…

Совершенно точно попавшему в средневековый мир современнику грозит сдохнуть от голода и без завещания! Умение готовить на очаге и писать перьями находилось на грани фантастики. Это не по клавишам ноутбука в середине ночи клацать, набирая электронное письмо. Тут сноровка нужна. Я вымазалась, даже не написав ни одного слова. Чернила вытекли красивой яркой кляксой. Оставалось смириться со своей полной несостоятельностью писаря.

— Ты прочитай, я запомню. Ты там что-то о могиле говорил?

— Значит, копаешь могилу в два лея.

— Полтора, — поправила я, удивляясь, что он даже по второму разу книжную абракадабру правильно прочитать не может.

— В общем, сначала выкапываешь, потом кладешь туда курицу, потом закапываешь.

— А как Мельхом поймет, что ему жертвоприношение сделали, а не похороны курицы устроили? — вдруг почувствовав себя страшно обманутой, буркнула я.

— Вот как закопаешь, так возведешь руки к звездам и громко скажешь: «Прими, Мельхом, дар и больше не гневайся».

— Курицу можно тушкой или обязательно живую?

— Хочешь вообще взбесить демона? — с осуждением протянул Эверт.

Бесить демона в мои планы не входило, а то лишит последних удобств на этаже и тогда точно придется переехать в пристройку. Видела я этот сарай: рухлядь с дырой в черепичной крыше! Как представила, что лежу на топчане, укрытая пахнущей кошками рогожей, голодная, холодная и несчастная, а сверху сыплет град, так сразу возникло желание закопать целый курятник. Конечно, ужас как кровожадно, но что случилось в магическом мире, навсегда останется в магическом мире. Вернусь домой и пожертвую денег на приют для бездомных куриц!

— Кладбище у нас есть, лопату тоже найдем, — продолжал рассуждать Эверт. — Тебе осталось только черную курицу раздобыть.

На некоторое время мы примолкли. Ученик чернокнижника продолжал листать страницы, водить пальцем и бесшумно шевелить губами, а я соображала, где купить бедную квохчущую жертву. За ужином Макстен с Эвертом обсуждали поездку в город.

— Ты завтра из замка выезжаешь? — моментально придумала я выход из положения.

— Да, — осторожно отозвался ученик.

— Возьмешь меня с собой?

— Нет! — последовал категоричный отказ.

На следующий день я стояла за спиной у Эверта и ждала, когда он наконец откроет входную дверь в правильное место. Бормоча под нос проклятья, ученик дергал за ручку снова и снова. В дверном проеме появлялись то цветущее гречишное поле (кстати, очень живописное), то темный лес, то рыночная площадь. Бездарь злобно покосился на меня через плечо, видимо, назначив главной причиной топографических неудач.

— Что? — фыркнула я.

— Ничего, — процедил он с красной физиономией, снова хватаясь за ручку.

Он отчаянно не хотел брать меня в город, но не знал силу правильного женского слова, вовремя оброненного рядом с хозяином замка. Подавая на завтрак подгоревшие с одной стороны оладьи, я с грустью уронила, что подыхаю от скуки. Трапеза была очень поздней, с тем расчетом, что от голода мужики будут готовы грызть даже камни, а значит, проглотят непривлекательную еду, не глядя и желательно не жуя. Видимо, Макстен живо оценил, к каким печальным последствиям может привести скука деятельной девушки в демоническом замке, если, даже не успев заскучать, она заставила Мельхом отхватить больше половины комнат, и — вуаля — я принаряжаюсь в цветочное платье для вылазки в город.

— Постойте, — заставил нас притормозить Макстен, когда Эверт снова взялся за ручку и с решительным видом собирался потянуть на себя дверь. — Возьми.

Чернокнижник отдал мне позвякивающий кожаный кошель, завязанный на черный шнурок. Приятно удивленная, я не стала отказываться от денег. План был развести на покупку курицы Эверта, а тут такая оказия!

— Возьми себе ниток для вышивания, — с серьезным видом велел Макс.

— Я не умею вышивать, — заметила я, высыпая монеты на ладонь. В местной валюте я не разбиралась, но судя по тому, как икнул ученик, выданной суммы хватит и на нитки всех цветов радуги, и на пяльцы еще останется.

— Грифелей для рисования, — предложил чернокнижник.

— И рисовать.

— В таком случае самое время научиться, — вкрадчивым голосом высказал чернокнижник и, спустившись по ступеням, сам открыл дверь к узкой нисходящей улочке, вымощенной нагретыми солнцем булыжниками. — Счастливого пути. Вернетесь только вдвоем!

Последнее наставление адресовалось Эверту.

Не успела я перешагнуть через порог, как за спиной категорично закрылась дверь, словно хозяин намекнул, что иномирным гостьям без неразрушительного, но антистрессового хобби лучше в замке не появляться. Подозреваю, ритуальное закапывание курицы к таким не относилось.

С интересом я оглянулась на Мельхом. Со стороны маленькой улочки он выглядел двухэтажным домиком, оплетенным зеленым плющом. Из-под густой растительности светлели кляксы облупленных стен. Окна были закрыты ставнями, на крыше лежала рыжая, выгоревшая от солнца черепица. На окованной дубовой двери висел медный молоточек.

— Ходячий замок, — припомнила я известную сказку английской писательницы.

— Поторопись! — прикрикнул припустивший под горку Эверт.

В рекордное время мы добрались до рыночной площади. Солнце припекало, народ толпился, пахло отвратительно. Над деревянными прилавками висели грязные, замусоленные тенты. Торговцы отгоняли мух от потемневших от жары кусков мяса, по мере сил старались прикрыть тканью. От прилавка с рыбой, упаренной в духоте, несло, кажется, за версту, и отчаянно хотелось прикрыть нос платком. Корнеплоды и овощи лежали в больших плетеных корзинах, отдавали их не по весу, а по штукам.

Средневековье меня шокировало только в первый раз. Впрочем, я, одетая в скромное платье, тоже его не шокировала. Если в сутолоке кто-то поворачивал голову, то только чтобы поглазеть на Эверта в черных одеждах. Похоже, ученика чернокнижника в городе неплохо знали.

— Встретимся в пять на этом самом месте, — для наглядности маг ткнул пальцем по направлению своих пыльных сапог.

— У меня часов нет.

Эверт пробормотал под нос какое-то ругательство, нервной рукой выудил из кармана круглые мужские часы на цепочке. Вцепившись в поцарапанный корпус, с первого раза он не дал их забрать и предупредил сквозь зубы:

— Потеряешь — прокляну.

— Пожалуюсь Макстену.

— Победила, — отдал часы противник и жалобно проследил, как «драгоценность» исчезает в моей поясной сумочке.

— Скажи, что написано на той лавке? — указала я на торговую лавку, выбрав ее в качестве ориентира.

— «Ткани», — буркнул Эверт.

— Спасибо.

Придерживая юбку, я потрусила к торговым рядам, надеясь отыскать птичника.

— Следи за кошельком! — истеричным голосом прикрикнул ученик мне в спину. — И хронометр не потеряй!

Он дает наставления человеку, который дважды в день ездит на метро в час пик? Я только фыркнула и, не оглядываясь, помахала рукой, мол, иди уже по своим важным делам, не мешай девушке тратить чужие деньги.

Торговец домашней птицей нашелся в углу рынка. Из клеток на меня шипели злобные утки, несчастными глазами таращились курицы, словно чувствующие приближение неизбежного конца в супнице какого-нибудь гурмана, недовольно зыркал облезлый петух и косил красным глазом большой недовольный индюк. Кажется, в контактном зоопарке, открытом недавно в ближайшем к моему дому торговом центре, демонстрировали меньше живности.

Несмотря на разнообразие, черных куриц не было. Возможно, цвет оперения имел сакраментальное значение, но я рассудила, что Мельхом вряд ли разбирался в окрасах. Выбрала на заклание демону самую общипанную, по виду смертельно больную курицу.

Мысленно я окрестила птичку Жертвой. Хотелось дать какое-нибудь красивое имя типа Дунечки, но закапывать на кладбище Жертву было морально легче, чем Дунечку. Хотя я с трудом представляла, как решусь убить невинное живое существо, пусть и стоящее одной лапой на том свете.

— Отличный выбор, госпожа! — принялся нахваливать птичник. — Выйдет превосходный супчик.

— Не набивайте цену, — отмахнулась я и добавила: — Я покупаю не для еды, а закапывать.

Скорость, с какой торговец усаживал бедную, слабо трепыхавшуюся курицу в легкую плетеную клетку, точно намекала, что он побаивался, как бы его самого не прикопали.

Народ вдруг заволновался, засуетился, а рыночные ряды начали стремительно пустеть. Домохозяйки с корзинками снеди, взмокшие под солнцем мужчины, оборванцы, даже некоторые лавочники — все коллективно бросились наутек. На мой взгляд, только нашествие стражников на стихийный рынок могло обратить людей в бегство. Испугавшись, что покупка общипанной курицы окажется подсудным делом, я остановила осоловелого от жары мужичка:

— Стражи пришли?

— Колдун сейчас будет дождь призывать! — махнул он рукой и с выпученными глазами бросился следом за остальными.

— Колдун? — нахмурилась я. Бездарь Ройбаш решил людей талантом поразить?

Далеко идти не пришлось: толпа собралась на лобном месте в самом начале рынка, где сохранялся незаставленный прилавками свободный пятачок. В душном горячем воздухе ощущалось людское волнение. Похоже, в мире, куда меня вытащил Эверт, магов разных мастей было как бродячих псов, на любой вкус и цвет: черные, белые, недоделанные, как он сам. Черную курицу на заклание найти тяжелее, чем ведьмака, готового это самое заклание провести!

Прижав к боку клетку с притихшей Жертвой, я пробилась в первый ряд. В центре людской толпы стоял патлатый, похожий на каланчу мужчина, наряженный в подпоясанный балахон (точно в парадные одежды облачился по случаю публичного выступления). До пояса спускалась жиденькая бороденка, чуждая вытянутому худому лицу с красными солнечными ожогами под прикрытыми глазами. Мысленно я окрестила белого мага — Внук Гэндальфа. Стыдно сказать, но легендарный роман я не осилила, а с фильмами была знакома только по коротким роликам из Интернета, но некое сходство с актером просматривалось.

Колдун старательно изображал отрешенность от внешнего мира, будто до взволнованного зрительного зала ему не было никакого дела. В руках он держал посох Деда Мороза — для полного сходства только блестящей мишуры не хватало. Живо представилась драка Внука Гэндальфа и полнотелого добродушного старика за волшебный посох. От хулиганской фантазии я прыснула издевательским смешком. Маг резко открыл желтые глаза и, сведя на переносице брови, уставился ровнехонько на курицу в клетке, словно догадывался, что ее собирались прикончить.

Народ мгновенно отхлынул.

— Извините, — пробормотала я и на всякий случай попятилась.

Испугалась не магии — несколько дней в демоническом замке наглядно показали, что колдуны берегли энергию для серьезных дел. Вдруг грянет общемировой апокалипсис, а вся силушка окажется истраченной на паршивую левитацию вилок по кухне? Просто посох был длинный. Если колдун — буйный неврастеник, то взбесится да и огреет обидчицу до сотрясения мозга (между прочим, у меня есть что сотрясать, хотя с первого взгляда, может, незаметно). Тогда я точно «добрым словом» вспомню и Гэндальфа, и Дедушку Мороза, и всех Кернов, вместе взятых, включая учеников, прислужников и беззубого Егорку.

— Засуха, — тихим голосом вымолвил маг, уставившись мне в лицо страшным, немигающим взглядом. — Поля стонут и просят о помощи.

— Какое несчастье, — проблеяла я и еще немножко потеснилась назад. Оказалось, что народ отошел недостаточно далеко. Спиной я уперлась в чей-то круглый живот и отпружинила обратно.

— Я, белый маг Ирен Орсо, — ученик великого Дигора! — провозгласил колдун.

Люди зашушукались, пытаясь выяснить, знаком ли кто-нибудь с «великим», и не приходился ли он кровным родственником градоправителям. Хотелось верить, что учитель из Дигора вышел получше, чем из Макстена Керна, и его воспитанники никогда не воровали из других миров приличных девушек.

— Я несу добро в светлый мир! — провыл Внук Гэндальфа, представившийся Иреном.

На мой взгляд, громкое обещание осыпать Ансель добром настораживало. Во всех книгах бесплатные добрые дела, щедро причиненные дарителем, приводили к плачевным последствиям. Я бы на месте горожан бросилась наутек со страшными криками, но народ глазел, благоговел и внимал с затаенным дыханием. Простаки, право слово!

— Жители Анселя, я здесь, чтобы призвать дождь! — объявил он и ударил посохом, выбив сноп голубоватых искр. Они проскакали по горячим булыжникам, прожгли подол моего опрятного платья и царапнули по голым ногам. Градус симпатии к магу понизился до отметки, на которой люди обычно не выживали.

— Сто золотых монет взял за вызов, шельма, — раздалось за спиной недовольное бормотание сплетников.

— Да-да, — прошипела тетушка почти мне на ухо. — За эти деньги он нам должен собственную реку через город пустить.

Маг оставался глух к ворчанию.

— Отступите! — грозным голосом вымолвил он и махнул посохом вокруг себя, расчищая пространство. Конец палки промелькнул практически перед носом, и я испуганно отпрянула, покрепче прижав клетку со всполошившейся курицей.

Наконец он начал колдовать. Ирен выписывал посохом кренделя, и в воздухе вспыхивали голубоватые сполохи, словно от размазанных в световые линии огней. На каждый пасс он выкрикивал новое резкое слово на языке, напоминавшем латынь, а потом завопил, прикрыв глаза:

— Благослови дождь иссушенную землю!

Над площадью повисла странная, напряженная тишина. Никто не шевелился — люди ждали чуда, но благословение не наступало. Солнце шпарило как ошалелое. Небо оставалось девственно-чистым, ни одно облачко не запятнало синевы. На рынке жалобно заблеяла уморенная жарой овца.

Внук Гендальфа приоткрыл один глаз, кашлянул и снова возвел руки к небу:

— Очнись, животворящая сила!

Сила очнулась! Под восхищенные вздохи и ахи к площади стягивались дождевые тучи. Сильный ветер трепал одежды, срывал с голов шляпы и чепчики. У Внука Гэндальфа развевались жиденькая бороденка и полы балахона. В загустевших тучах сверкнула настоящая молния. Сверху на разогретые булыжники сорвались тяжелые дождевые капли.

И все закончилось. Ветер утих, дождь закончился, толком не начавшись, разве что синее небо по-прежнему заслоняли свинцовые тучи да пару раз вхолостую сверкнули молнии. Колдун огляделся по сторонам и снова потряс посохом:

— Очнись! Приди ко мне!