Девушка с Легар-стрит Уайт Карен

Глава 18

Услышав стаккато ручного кустореза, я на миг задержалась на крыльце. Еще год назад я не знала, что такое кусторез или какой звук он издает, и я до сих пор не была уверена, на пользу мне это мое новое знание или нет. Дрожащими руками я повернула ключ, чтобы запереть входную дверь. Я все еще не пришла в себя от того, что произошло, когда моя мать взяла в руки дневник. Она казалась рассеянной, однако утверждала, что это лишь потому, что ей нужно вздремнуть, только и всего. Я хотела перенести встречу с Ивонной, чтобы побыть с ней, но она отказалась меня слушать.

Я проследовала за звуком вокруг дома, туда, где когда-то сад моей бабушки был гордостью всей Легар-стрит. Большая часть цементных ужасов и железобетонных конструкций бывших владельцев уже была убрана. Я было распорядилась отправить их в мусорный контейнер, но затем все же прислушалась к Амелии Тренхольм, убедившей меня не торопиться и для начала показать их оценщикам.

Шокированная их заявленной ценностью, я с радостью взяла деньги у независимого арт-дилера и купила для гостиной второго этажа стол и книжный шкаф в стиле королевы Анны. Но даже после этого у меня все еще оставались деньги, чтобы превратить мою ванную комнату из подобия борделя в нечто более похожее на спа-салон.

Отец стоял спиной ко мне, обрезая два больших миртовых дерева, которые когда-то были не выше меня шестилетней. Увидев меня, он отступил назад и опустил садовые ножницы.

– Ума не приложу, когда кто-то в последний раз приводил в порядок этот сад? Такое впечатление, что на него просто махнули рукой и дали ему превратиться в джунгли.

– Может, это было сделано нарочно, в качестве отвлекающего маневра, чтобы людей не так шокировал интерьер дома.

Он улыбнулся мне. Его глаза блестели. Я же подумала, как странно видеть его улыбку и как же усердно он, должно быть, трудился, чтобы потом улыбаться результатам своих трудов.

– Подойди сюда, – сказал он, подзывая меня, после чего подвел к краю дома. – Посмотри, что я нашел.

Отодвинув в сторону высокую траву, которая еще не попала под его садовые ножницы, он показал мне знаменитую камелию моей бабушки. Несмотря на забвение и запущенность, за их стебли, напоминая пухлые щеки херувимов, упрямо цеплялись крупные темно-красные цветы. Это были любимые камелии моей бабушки, и не только по причине их красоты и запаха. Она любила их за то, как храбро они цвели в зимние месяцы, когда все остальное вокруг погружалось в сон.

– У меня руки чешутся поскорее убрать эту траву, чтобы она не мешала цветам. Я тут разработал довольно необычный план, своего рода смесь старого и нового дизайна. И даже собираюсь воскресить знаменитый сад твоей бабушки. – Отец широко улыбнулся. Я невольно улыбнулась в ответ, таким заразительным был его энтузиазм.

– Пап… – начала я. Отец наклонил голову, ожидая, что я скажу дальше. Мне же было нелегко говорить о моих чувствах. Я всю свою жизнь притворялась, что мне не больно, что я не нуждаюсь в любви или взаимных уступках. И в какой-то момент я забыла, как показать ему, как много он для меня значит. – Пап, – повторила я. – Ты молодец.

Он встретил мой взгляд, и я подумала, заметил ли он, что мои глаза такие же, как у него. Он кивнул, и мы оба знали, что я говорю не про сад. Впрочем, знали мы и то, что пока без притворства мне не обойтись.

– Спасибо, Орешек.

Я поморщилась и закатила глаза, тронутая моим старым семейным прозвищем.

– Знаешь, пап, я бы с удовольствием помогла тебе найти дом. Глупо что-то снимать, когда можно купить что-то приличное прямо сейчас. – Пытливо заглянув ему в глаза, я представила тесную квартирку с одной спальней и одной ванной комнатой в Северном Чарльстоне, где он жил с тех пор, как ушел на пенсию. Тогда он сказал мне, что это лишь на первое время, но с тех прошло уже более пяти лет.

Щурясь на солнце, он посмотрел на меня:

– Да, я тоже думал об этом. Но скорее всего, еще немного подожду. Слишком много событий в последнее время. Пусть все устаканится.

Я понимающе кивнула.

– Просто дай мне знать. Я не возьму с тебя никакой комиссии.

– Хотелось бы надеяться, – сказал он, притворяясь обиженным. Затем настала его очередь испытующе посмотреть на меня. Казалось, он боролся со словами, как будто не знал, как связать их так, чтобы я не сбежала. – Я бы хотел, чтобы ты нашла в себе мужество простить свою мать, – наконец произнес он. – Она пыталась связаться с тобой все эти годы, я же не давал ей этого сделать. Ты простила меня. Почему бы тебе не сделать то же самое и по отношению к ней?

Откуда-то изнутри поднялась волна печали. Что меня удивило, так это полное отсутствие гнева. И куда только он исчез? Я даже покачала головой. Может, это случилось, когда мать взяла в руки дневник, зная, что это причинит ей боль? Однако она все равно это сделала, полагая, что тем самым поможет мне. Я сглотнула комок слез.

– Она бросила меня, пап. В отличие от тебя.

Отец не стал отворачиваться, и мне стоило немалых трудов выдержать его взгляд. Я повернулась было, чтобы уйти, но затем остановилась.

– Могу я тебя кое о чем попросить? – спросила я.

– Давай. О чем угодно.

Я улыбнулась: отец согласился помочь мне, даже не зная, о чем я его попрошу.

– Мне нужно съездить к Ивонне… мама не очень хорошо себя чувствует и легла в постель. Я не хотела оставлять ее одну, но она заявила, что с ней все в порядке. Мне будет спокойнее на душе, если ты в мое отсутствие присмотришь за ней.

Отец положил садовые ножницы и принялся стаскивать с рук перчатки.

– Что случилось?

– Тебе лучше не знать.

Его лицо посуровело.

– Ее расстроил очередной фокус-покус?

Почувствовав затылком дыхание холода, я поежилась и подняла воротник пальто.

– Не ходи туда, пап.

– Но…

– Не надо, пап. И если ты собираешься пойти туда и расстроить ее еще больше, то лучше останься здесь. По-моему, сорок лет спустя тебе пора обрести толику мудрости. Выйти на шаг из твоего мирка. Почему-то ты вбил себе в голову, будто мы с матерью только тем и заняты, что все время придумываем, как бы тебе насолить. Перестань хотя бы на мгновение так думать, и ты обнаружишь, что жизнь – это не просто черно-белая картинка.

Мы в упор посмотрели друг на друга, оба удивленные тем, что я вообще заговорила, тем более в защиту моей матери, а заодно на одном дыхании призналась, что я экстрасенс.

– Хорошо, – сказал он. – Я не скажу и не сделаю ничего такого, что может ее расстроить.

Я кивнула. Его позиция «ничего не спрашивай и ничего не говори сам» была не чем иным, как перемирием.

– Спасибо, – поблагодарила я. – И не надо… – Я умолкла, подыскивая слова, но затем сдалась: – Не оставляй ее одну.

Отец посмотрел на меня исподлобья, и я увидела, что он пытается не спорить со мной.

– Я останусь с ней.

– Отлично. Я вернусь около пяти.

Отец вошел в дом. Я же не могла избавиться от чувства, что оставляю льва присматривать за ягненком. Но я знала: он позаботится о ней, а если понадобится, то и защитит. Кто бы ни преследовал меня, этот некто пока не трогает мою мать. Впрочем, мой опыт общения с мертвыми подсказывал мне, что они мало чем отличаются от нас, живых людей; а именно, как и мы, они способны на непредсказуемые поступки.

Выйдя из сада на дорожку, я обернулась на дом и поняла, что солнце стоит в нужной точке. Прищурив от слепящего света глаза, я внимательно рассмотрела витраж и окончательно убедилась в том, что это действительно оптическая иллюзия, картинка, состоящая одновременно из двух совершенно разных изображений. Одно было видно сразу, второе проступало, только если долго на него смотреть.

На первый взгляд это были случайные цветовые пятна и штрихи, но стоило мне прищуриться, как на стекле проступило изображение карты, которую я видела на фотографии: большой дом, водоем со странной головой ангела, стоящие на газоне фигуры. Но теперь, когда солнечные лучи упали прямо на стекло, стали четко видны все тонкие линии, которые невозможно было увидеть без солнечного света.

Щурясь и ругая себя за то, что не взяла очки, я попыталась понять, зачем была добавлена рамка из этих странных штрихов, какую функцию они выполняли, но так ничего и не поняла. Нужно поговорить с Ребеккой, подумала я, узнать, повезло ли ей найти какие-либо документы об этом окне. С другой стороны, я не решалась ей позвонить. То, что моя мать, взяв в руки дневник, увидела ее, стало шоком для нас обеих и только породило больше вопросов и еще меньше ответов. Кроме того, помнится, Ребекка говорила мне, что у нее есть срочные дела, и она сможет увидеть Ивонну не раньше следующей недели.

Выудив из сумочки телефон, я сфотографировала окно крупным планом, аккуратно вернула телефон на место, распахнула ворота и шагнула на тротуар, мысленно прокручивая пункты, которые мне нужно обсудить с Ивонной. Внезапно мне показалось, будто я услышала детский плач. Я замерла на месте и, наклонив голову, прислушалась. Сначала он прозвучал совсем тихо, так тихо, что я решила, что ослышалась.

Но он повторился снова, на этот раз громче, и явно доносился из дома. Я посмотрела на парадную дверь, ожидая увидеть там ребенка, но крыльцо было пустым. Плач сменился тихим мяуканьем, и мне очень хотелось верить, что это просто плакал потерявшийся в траве котенок. Но я узнала этот звук. Я знала его с детства, с того момента, когда моя мать была в больнице и как он будил меня по ночам, и я была вынуждена рассказать о нем матери.

Звук прекратился, по крайней мере, на одну ночь. Я до сих пор помню, как хорошо я спала тогда впервые за долгое время. Затем на следующий день моя мать ушла, и отец забрал меня из дома, как я думала, навсегда, и долгие годы желала, чтобы так оно и было.

Чувствуя, как кто-то или что-то наблюдает за мной, я заставила себя шагать дальше и не оглядываться. Я потянулась было за телефоном, чтобы позвонить Джеку и рассказать ему о том, что произошло, как делала это не один десяток раз, но моя рука замерла на полпути к моей сумочке. Когда я дошла до своей машины, телефон, словно заколдованный, зазвонил сам. Чтобы найти его, я в итоге вытряхнула все содержимое сумки на капот, прежде чем поняла, что он аккуратно застрял во внутреннем кармане, где был всегда.

Выхватив телефон из сумки, я в предвкушении открыла его. Увы, предвкушение мгновенно улетучилось, стоило мне увидеть, что на экране высветилось имя Марка Лонго. Вот уже несколько недель мы с ним играли в телефонные догонялки, пытаясь договориться о встрече, но его не было в городе, я же не горела желанием перезванивать ему. Но теперь мои мысли обратились к Джеку, который, похоже, больше не желал иметь со мной ничего общего – не могу сказать, чтобы я винила его, после того, что я наговорила ему, – но мне было жутко одиноко. И, как заметил Джек, отношения с призраком не считаются отношениями.

Сокрушенно вздохнув, после пятого звонка я открыла телефон и ответила на звонок. В это мгновение мне меньше всего хотелось бы увидеть лицо Джека.

Я проехала несколько кварталов до здания на Митинг-стрит, в котором расположилась библиотека Исторического общества Южной Каролины. Не обладая талантом Джека Тренхольма найти парковочное место прямо перед тем зданием, куда ему надо, я за пять минут до моей встречи с Ивонной нашла парковку лишь в трех кварталах от библиотеки, после чего вернулась назад.

Поднимаясь по круглой каменной лестнице, я невольно вспомнила, как приходила сюда с Джеком, когда пыталась узнать больше о бриллиантах конфедератов, спрятанных в моем доме на Трэдд-стрит. Ивонна, хотя ей и было хорошо за восемьдесят, обладала острым умом и еще более острым чувством юмора, а также знала практически все источники, что хранились в архивах Исторического общества. И даже если что-то не читала лично, она всегда могла сказать, где это можно найти.

Ивонна сидела за столом в читальном зале. На углу стола высилась коробка с папками и стопка книг. Увидев меня, она улыбнулась и встала, как обычно, не позволяя артриту взять над ней верх. В розовом кашемировом свитере и розовой твидовой юбке, она источала аромат роз. Он пощекотал мне ноздри, когда я наклонилась, чтобы поцеловать ее в щеку.

– Сегодня я без Джека, – сказала я, сама не зная, зачем.

– Знаю. Вчера вечером он водил меня на ужин в ресторан «Сноб». У нас состоялся славный разговор по душам.

– Понятно, – с деланым равнодушием отозвалась я, хотя, если честно, сгорала от любопытства.

– Он усердно работает над новой книгой, – продолжила она. – Вообще-то, он был здесь сегодня утром, с этой белокурой репортершей из местной газеты. Некая Ребекка. Фамилию не запомнила. Я очень удивилась, что вас не было с ними, так как они искали информацию о доме Приоло на Легар-стрит.

– Они были здесь сегодня? Мне казалось, она встречается с вами в следующий понедельник. – Я хорошо помнила, как Ребекка сказала мне, что собирает материалы для очередной статьи о «знаменитых чарльстонцах» и не сможет увидеться с Ивонной до следующей недели. – То есть она перенесла встречу?

Ивонна покачала головой:

– Нет. Встреча была назначена на сегодня, ровно на десять часов.

Она села и указала на стул с ней рядом. Я уже оставила пальто и шарф в раздевалке, и мне было не с чем возиться, пока я судорожно пыталась придумать способ тактично спросить у нее, что же она нашла для них.

– Я не стала возвращать документы на полку на тот случай, если вы тоже захотите взглянуть на них.

– Спасибо. – С благодарностью посмотрев на нее, я дождалась, когда она вытащит из одной из папок три листа бумаги. Один из них представлял собой заполненный от руки бланк заказа фирмы «Джон Нолан и сыновья» на Маркет-стрит, другой – квитанцию о получении денег ими же. Впрочем, мое внимание привлек третий лист. Из плотной бумаги, он был больше двух первых. Но самое главное, на нем была миниатюрная копия витража в доме моей матери.

Вытащив из сумочки телефон, я открыла его, чтобы посмотреть снимок витражного окна.

– Взгляните, – сказала я, показывая его Ивонне. – Я сфотографировала его прямо перед тем, как приехать сюда.

Ивонна внимательно посмотрела на него, после чего я поднесла его к рисунку.

– Практически идентично, не правда ли?

Вертя головами вправо-влево, словно зрители на теннисном матче, мы несколько минут молча сравнивали картинки.

– Да, различия довольно тонкие. С первого взгляда они почти не видны. Их начинаешь замечать, лишь пристально изучив оба изображения. Это напоминает мне картинки в книжках с головоломками. Мне их давала бабушка, пока сама она смотрела «мыльные оперы». На второй странице похожая картинка, и вам предлагают обвести карандашом различия. – Я посмотрела на Ивонну. – Если бы за этим стояла какая-то другая семья, а не моя, я бы сказала, что это обыкновенное совпадение. Но Приоло известны своей любовью к головоломкам.

– И это заставляет вас считать, что это сделано нарочно.

– Абсолютно верно.

– Думаю, вы правы. Меня удивляет лишь то, что Джек тоже этого не заметил. Не в его характере пропускать такие вещи. Должно быть, его что-то отвлекло. – Она многозначительно посмотрела на меня.

– Могу я сделать копии всего этого?

Ивонна улыбнулась:

– Я уже сделала. Джек тоже попросил копии, и я сделала дополнительные, на тот случай, если вы захотите иметь свои собственные.

– Спасибо, Ивонна. С меня ужин, – сказала я, вспомнив, как Джек всегда водил Ивонну в лучшие рестораны города в качестве вознаграждения за то, что ее услуги выходили за рамки обычных обязанностей библиотекаря. От меня не ускользнуло и то, что, по всей вероятности, столь внимательным отношением к моей персоне я обязана знакомству с Джеком. Это не могло не задевать, однако я решила воспользоваться этим преимуществом.

Я вновь посмотрела на картинку на телефоне, затем на рисунок. Барабаня пальцами по деревянной поверхности стола, я вспомнила, как бабушка учила меня применять к решению головоломок и задач логику. По ее словам, разгадать головоломку – это примерно то же самое, что распутать нитки. Главное, внимательно рассмотреть их, найти начала и концы и, если понадобиться, начать с конца, а не с начала.

Мои пальцы замерли в воздухе, а затем опустились на стол передо мной. Я пододвинула к себе квитанцию, чтобы посмотреть ее еще раз.

– Вам известны, или, может даже, у вас есть документы, из которых следует, что стало с мастерской после того, как Джон Нолан умер или уехал из города? Какие-либо договоры о продаже или что-то в этом роде?

Глаза Ивонны блеснули.

– Вы говорите совсем как Джек. У него дар хватать ниоткуда случайные идеи и убеждать других помочь ему охотиться на единорогов.

Ивонна улыбалась, но я не была уверена, что это был комплимент.

– Это хорошо?

Мой вопрос, похоже, ее оскорбил.

– Конечно. Наш Джек весьма успешен в своих начинаниях. Он поставит под сомнение цвет неба, если решит, что есть вероятность того, что все ошибаются в отношении общепринятого факта. За исключением разве что фиаско с Аламо. Тем не менее некоторые эксперты считают, что он был прав, – сказала она, имея в виду его расторгнутый издательский контракт после скандала на национальном телевидении. – Так на каких единорогов охотитесь вы?

Мне пришлось напрячь мозги, чтобы понять, что она имела в виду.

– Ах, да. Похоже, что после первоначального заказа в эскиз окна были внесены изменения. – Я повернула к Ивонне страницу описания. – В первоначальном заказе нет головы ангела, позже также была добавлена эта странная линия по периметру всего окна. И никаких фигур, видите? – Я указала на фигуры под дубом рядом с домом, отчетливо различимые на фото на моем мобильном телефоне. Я прищурилась, пытаясь рассмотреть детали.

– Вам нужны очки, дорогая. Если будете щуриться, заработаете морщины.

– У меня есть очки. Просто я вечно забываю взять их с собой.

Ивонна медленно моргнула за стеклами своих собственных.

– Что бы вы ни думали, но Джека гораздо больше привлекает то, что находится вот здесь, – она похлопала себя по лбу, – нежели что-либо еще. Иными словами, очки вряд ли его оттолкнут.

Настала моя очередь растерянно моргнуть.

– Я не пытаюсь произвести впечатление на Джека Тренхольма, если вы это имеете в виду, Ивонна. Он просто не в моем вкусе.

Она помолчала пару секунд.

– Я не знала, что такая женщина существует.

– В смысле?

– Вы меня слышали. – Она прочистила горло. – Теперь покажите мне, что еще вы нашли.

Она посмотрела на карту. Я же могла поклясться, что видела, как она закатила глаза. Стараясь не щуриться, я поднесла рисунок ближе к лицу и посмотрела на картинку на телефоне.

– Окно было установлено в тысяча восемьсот семьдесят первом году, то есть изменения могли быть сделаны в любое время после этого.

– Или же изменения были внесены в процессе подготовки эскиза, но просто не задокументированы.

Я кивнула, довольная тем, что она взяла на себя роль адвоката дьявола. Это напомнило мне мое детство, когда мы с бабушкой разгадывали головоломки. Бывало, я задавала вопрос, а она отвечала мне другим, и так, пока я сама не находила решение. Внезапно мне вспомнилась мать, в той комнате, которую моя бабушка называла комнатой головоломок, как она смеялась и обнимала меня, потому что я разгадала сложную головоломку. Мне тотчас стало грустно. Это напомнило мне о том, как мало у нас с матерью совместных воспоминаний.

Ивонна все так же не сводила с меня глаз.

– Верно, вот почему я хочу убедиться, что мы просмотрели всю существующую документацию создателя окна, на тот случай, если о любых изменениях была сделана запись.

– А если просьба внести изменения была сделана устно?

Я улыбнулась, довольная тем, как наши мысли дополняют друг друга.

– Тогда никаких записей не будет. Но с этим ничего не поделаешь. Это возвращает меня к моей просьбе поискать документы о продаже бизнеса оконного мастера.

– При условии, что сын его не унаследовал, а дело было достаточно прибыльным, чтобы какой-нибудь проницательный бизнесмен озаботился его покупкой и даже повесил на витрине вывеску с собственным именем.

– Бинго.

Ивонна строго сложила перед собой руки.

– Это, конечно, всего лишь маловероятная версия, но ваше творческое мышление мне импонирует.

– Безусловно, это лучше, чем «стрельба из пушки по воробьям», но я не обижусь и на такую оценку. Итак, у вас есть доступ к такого рода информации?

– Есть. И хотя у меня сейчас есть несколько других проектов, я постараюсь втиснуть между ними вашу просьбу. Дайте мне пару деньков, и я позвоню вам, независимо от того, найду я что-нибудь или нет. Я, конечно, заинтригована, хотя, если честно, такие безумные просьбы мне выпадает выполнять крайне редко.

– Добро пожаловать в мой мир, – пробормотала я и, улыбнувшись, добавила: – Замечательно. Спасибо. – Я посмотрела на стопку толстых книг на углу стола. – Как продвигается родословная?

Ивонна встала и взяла из стопки верхнюю книгу.

– Вам, мисс Миддлтон, повезло носить старое чарльстонское имя. Конечно, в семейных историях и генеалогиях недостатка нет. Труднее всего было сузить вашу ветвь родословной Приоло. – Она вытащила из середины книги лист бумаги и открыла помеченную им страницу. – Эта книга – личная история ветви Маниго – Приоло. Составлена она была в начале тысяча девятьсот сороковых годов неким далеким родственником, который, скорее всего, пытался доказать свое происхождение, но в любом случае это отличный источник.

Я наклонилась ближе к странице, которую она указала, стараясь при этом не очень сильно щуриться и не морщить лоб. Следуя глазами за ее розовым, аккуратно подстриженным ногтем, я читала имена на нарисованном от руки генеалогическом древе.

– Я не уверена, как далеко в прошлое вы хотели бы вернуться, но это восходит к началу восемнадцатого века, когда первые члены вашей семьи были фермерами на острове Джонс.

– На острове Джонс? Мне всегда казалось, что они жили в доме на Легар-стрит.

– Нет. – Вытащив из стопки вторую книгу, она открыла ее на другой отмеченной странице. – Согласно вот этой истории, написанной в тысяча восемьсот девяносто восьмом году другим родственником, дом на Легар-стрит был куплен не раньше тысяча семьсот восемьдесят третьего года.

Я посмотрела на книгу:

– Значит, они не были его первоначальными владельцами?

Ивонна покачала головой:

– Нет. Похоже, ваш прапрапрапрапрадед сколотил состояние во время Войны за независимость, причем достаточное, чтобы купить дом. Приоло по-прежнему владели собственностью на острове Джонс. Судя по всему, они имели достаточно земли и денег, чтобы стать хозяевами одной из крупнейших хлопковых плантаций на этом острове. Примерно в это же время они решили для пущей важности дать своей ферме название, и назвали ее Прекрасный Луг.

– Я помню это название. Моя бабушка возила меня туда. Теперь там поле для гольфа. Но что до всего остального, я понятия не имела. К сожалению, я очень мало знаю о нашей семейной истории.

Ивонна поджала губы.

– Не говорите это вслух. Вас могут попросить покинуть город и отказаться от вашей фамилии, – сказала она и подмигнула.

– Можно сделать ксерокопии этой части книги? – спросила я с улыбкой. – Хотелось бы заняться самообразованием, пока у меня есть такой шанс.

Ивонна подтолкнула ко мне с края стола пухлую папку.

– Я уже сделала. Я подумала, что, возможно, вам захочется прочитать больше. Это здесь, с остальными фотокопиями.

Я в изумлении посмотрела на нее:

– Вы удивительный человек, Ивонна. В самом деле.

Она широко улыбнулась, сверкнув идеальными зубными протезами.

– Я слышала это не раз. Думаю, именно поэтому мне платят большие деньги.

Я вновь рассмеялась:

– Когда мы с вами пойдем в ресторан, вы сами выберете десерт и напитки, хорошо?

– Я не сомневалась, что вы это предложите.

Она отодвинула вторую книгу, и я вновь уставилась на семейное древо.

Пробежав глазами поколения Гражданской войны, я сосредоточилась на поколении моего прапрадеда. Я просмотрела даты рождений, браков и смертей, не увидела ничего для себя нового или удивительного. Леонард Приоло женился на Сесилии Олстон в 1855 году, а их единственная дочь Роза появилась на свет в 1866 году. В 1890 году Роза Олстон Приоло вышла замуж за Шарля Маниго, а умерла в 1946 году. В 1900 году она родила мою бабушку Сару Олстон Маниго. Единственным любопытным фактом было то, что, очевидно, Сара вышла замуж за дальнего родственника по фамилии Приоло и тем самым вернула эту фамилию обратно в дом на Легар-стрит, пока ее дочь, моя мать Джинетт, не вышла замуж за Джеймса Миддлтона.

– Я надеялась найти упоминание о том, что у Розы была сестра, но на фамильном древе ее нет. – Я снова посмотрела на имя Розы. – Похоже, для этих Приоло было типично иметь только одного ребенка, дочь.

Я вспомнила детский плач и то, что Ребекка рассказала мне про выкидыш моей матери. Интересно, подумала я, была бы моя жизнь другой, будь у меня младший брат или сестра. Может, тогда моя мать не бросила бы меня?

– Похоже на то. А поскольку ваша мать родилась после тысяча девятьсот сорок пятого года, то, по всей видимости, ее решили завести в самый последний момент. Полагаю, вам повезло, что дом все еще принадлежит вашей семье, учитывая то, что на протяжении как минимум трех поколений в ней не было мужчин, которые могли бы его унаследовать.

– Вы правы, – сказала я, вновь ощутив странный приступ паники при мысли, что дом не мой. С другой стороны, он не был моим в течение очень долгого времени, и я привыкла говорить, что для меня это не имеет значения.

– Можно мне?.. – начала я.

Ивонна постучала пальцами по папке с ксерокопиями.

– Копии уже здесь. Я также сделала копии всех фотографий представителей вашего семейства, какие только нашла в ходе моих изысканий, на тот случай, если вы захотите соотнести лица с именами.

– Спасибо, это так любезно с вашей стороны! – Я посмотрела на часы. – К сожалению, у меня через полчаса показ, поэтому мне пора.

Я встала и начала складывать книги, затем взяла папку с ксерокопиями.

– Спасибо, Ивонна. Я позвоню вам позже, чтобы договориться о нашем совместном ужине.

– Буду с нетерпением ждать. – Она тоже встала и поправила юбку. – И передайте от меня привет Джеку.

– Боюсь, я не знаю, когда поговорю с ним снова.

Она молча посмотрела на меня, без всякого осуждения во взгляде.

– Похоже, он обманул вас, заставив поверить, что он… как, по его словам, вы его называли, – тщеславный, ветреный бабник?

Мои щеки вспыхнули:

– Он вам это сказал?

– И не только это. Но это лишь маска, которую он носит, чтобы защитить себя, и я думаю, вы это знаете. Ему было очень больно, когда Эмили ушла. Даже теперь, когда он знает правду, это все еще причиняет ему боль. Такой мужчина, как он, отдает свое сердце нелегко, но, когда он это делает, он отдает его полностью. Его определенно нельзя назвать эмоционально глухим, и уж тем более – лупоглазым идиотом.

Я потрогала лицо. Мои щеки горели:

– Разве я говорила такое?

– Что-то в этом роде. Но не переживайте, дорогая. Он расстроен не из-за этого. – Ивонна шагнула ко мне ближе. – Он расстроен, потому что вы были правы насчет его влечения к Ребекке.

Я вопросительно подняла бровь:

– Он так и сказал?

Ее губы слегка растянулись в легкой улыбке.

– Разумеется, нет. Он мужчина, так что, вероятно, сам он этого даже не понял. Но и это не единственная причина.

Я ждала, что она скажет дальше. Лукавый огонек в ее глазах заставлял меня нервничать.

– И какова другая?

– Он расстроен, потому что, как мне кажется, он влюблен в вас и чувствует себя виноватым из-за Эмили.

– Из-за Эмили? Но ведь она мертва.

– Да. Но взгляните на это с точки зрения Джека. Она оставила его, когда он собирался провести с ней всю свою жизнь. Чтобы такой мужчина, как Джек, захотел связать себя брачными узами, он должен был по-настоящему любить ее. Но для него не было прощания, не было подведения черты. И хотя он знает, что ее больше нет, где-то в глубине души он по-прежнему считает, что они помолвлены и что испытывать чувства к вам сродни измене.

Я знала: мои щеки полыхают огнем, поэтому не стала отворачиваться. Вместо этого я спросила:

– Откуда вы все это знаете?

– Мне восемьдесят девять лет, дорогая, но я пока жива.

– Что ж. Запомню. Но мне кажется, вы ошибаетесь, Ивонна. Я бы знала.

Она с сомнением посмотрела на меня. Я задвинула свой стул под стол и остановилась. Где-то на краю сознания повисла, словно затяжка на гобелене, смутная мысль. Я повернулась к Ивонне:

– Вы столько сделали для меня, что мне неловко просить вас еще об одном одолжении, но мне только что в голову пришла одна мысль.

– Это будет стоить вам еще одного ужина в ресторане, причем не дешевого. – Она приветливо улыбнулась.

– Согласна. – Я подалась вперед. – Дом, в который вы отправили меня и Джека, Мимоза-Холл в Ульмере. Фамилия его первых владельцев была Крэндалл. Джек сказал мне, что во время Депрессии они потеряли все и продали дом семье нынешнего владельца. Не могли бы вы узнать, что только сможете, об этих первых владельцах дома? Родословная, письма, что-то в этом роде? У нынешней владелицы, миссис Макгоуэн, на чердаке якобы есть куча писем и документов. Джек планирует съездить туда еще разок, чтобы взглянуть на них, но мне очень хотелось бы узнать больше уже сейчас. Было что-то в том портрете… – Я вздрогнула, вспомнив холодное дыхание на моей шее и голос в моем ухе. – В любом случае, – продолжила я, – миссис Макгоуэн сказала Джеку, что во второй половине девятнадцатого века произошла какая-то трагедия, и мне любопытно узнать, что это было.

– Крэндалл? – Ивонна взяла ручку, которую носила на цепочке на шее, и записала что-то в блокноте, что всегда лежал на столе. – Хорошо, постараюсь. Я дам вам знать, что найду, когда перезвоню по поводу окна.

– Спасибо. – Я импульсивно наклонилась, обняла ее и поцеловала в щеку. – Вы просто чудо.

С лукавинкой в глазах она наклонилась ко мне ближе:

– Хотите знать, в чем я даже лучше, чем в исследованиях?

Я оглянулась по сторонам, на людей за другими столами в читальном зале. Некоторые из них оторвались от книг и смотрели на нас.

Я наклонилась ниже:

– И в чем же?

– В сводничестве. Я ни разу не ошиблась. И скажу вам прямо сейчас, что Ребекка, или как ее там зовут, совершенно не во вкусе нашего Джека.

Я отпрянула, не очень желая слышать, кто, по ее мнению, может быть «во вкусе нашего Джека».

– Спасибо, Ивонна, но любовная жизнь Джека меня не касается.

Она издала громкий, не типичный для нее смешок, однако, заметив, что еще больше людей подняли головы, быстро успокоилась.

– Еще раз спасибо. Надеюсь услышать вас в скором времени, – сказала я, торопясь уйти.

Она попрощалась. Я поспешила уйти, прежде чем она успеет сказать что-то еще, что отражало бы мои собственные мысли.

Глава 19

Сантехник, декоратор – рекомендованный Амелией Тренхольм, – и команда строителей, занимающихся сносом старых стен, должны были быть в доме в девять, поэтому я решила, что у меня будет пара часов, чтобы попытаться поговорить с Джеком. Я убедила себя, что мое желание увидеть Джека продиктовано необходимостью найти как можно больше ответов на все вопросы, которые у меня накопились, и никак не связано с тем фактом, что я действительно скучаю по нему. Хотя, если честно, воспоминания о том вечере, когда я в последний раз видела его, о том, что мы говорили, не говоря уже о почти состоявшемся поцелуе, преследовали меня настойчивее любого призрака.

Джек до сих пор не ответил ни на один мой телефонный звонок, поэтому я решила, что лучший способ напомнить о себе – это просто появиться у его порога. Конечно, мне будет гораздо больнее, если он откажется меня видеть, но, как говорится, попытка не пытка.

Захватив портфель, в котором лежали папка с ксерокопиями, которые дала мне Ивонна, и дневник, я нажала звонок входной двери его дома и некоторое время ждала, слыша, как на Куин-стрит погромыхала одинокая машина.

– Уходи, Мелли.