На изломе алого Логвин Янина

– Аля!

– Я же просила не называть меня так.

– Саша, подожди.

– Ну, чего тебе, Савин?

Было первое января, под ногами хрустел снег, а дома ждал пьяный отец с новой подругой. Сашка возвращалась из магазина с булкой хлеба в руках и бутылкой водки в пакете, когда Игнат встретил ее во дворе дома – хорошо одетый домашний мальчишка, милый и симпатичный, как никто другой.

– С Новым годом, Шевцова! – улыбнулся, подбежав, и девчонка остановилась. – Саша, – сказал без смущения, – пойдем в кино? Я тебя все утро жду.

Что? Сашка не сразу нашлась, что ответить.

– Ты с ума сошел, Савин? – спросила удивленно, но надежда неожиданно толкнулась в грудь, и глаза распахнулись.

– Ни капли! Пойдем! Сегодня праздник, а впереди каникулы! А хочешь, просто в парке погуляем? Там наверняка здорово! Смотри, сколько снега навалило!

Снегу нападало вдоволь, солнце стояло необычно высокое для зимы, и глаза мальчишки в окружающей белизне казались синими-синими.

Из подъезда вывалился отец. Вышел, пьяно пошатываясь, закурил, уставившись на парочку – широкоплечий и взлохмаченный после ночной попойки с друзьями. Малоприятный тип с заметной щетиной на лице, от которого точно следует держаться подальше.

Игнат перевел взгляд на мужчину, и Сашка оглянулась. Заметив растерянность в лице мальчишки, повернулась, инстинктивно закрыв его собой.

Шевцов затянулся сигаретным дымом и сощурил темные глаза: неужели спьяну показалось? Сунув руку в карман куртки, медленно подошел к подросткам, пристально рассматривая Игната.

– Это кто такой? – бесцветно спросил у Сашки.

– Одноклассник.

– Чего хочет?

– Время узнать.

– Сказала?

– Нет. У меня нет часов.

– Логично.

От отца пахло спиртным, знакомо веяло опасной силой и неблагополучием, и щеки Сашки покраснели.

– Ты слышал? – мужчина обратился к Игнату, стоящему позади дочери. – Она не знает, который час. Иди себе, парень, куда шел. А ты, Санька, марш домой! – грубо распорядился. – Отнеси на стол то, за чем тебя послали!

Он очень удивился, когда Сашка тихо, но упрямо возразила.

– Нет. Сначала ты иди, пап. Я сейчас приду.

Смотреть на Игната не стала – смотрела в лицо отцу. Девочка и так почувствовала напряжение в мальчишке, чтобы еще увидеть и разочарование в его глазах. Она не оглянулась и ничего не сказала, когда через минуту ушла вслед за родителем, оставив Игната одного стоять и смотреть ей в след.

Кино? Надо же, и как только придумал? Нашел компанию! Да и в чем идти? В своей курточке и шапке Сашка и сама выглядела как мальчишка. Разве с такими девчонками в кино ходят?

Если раньше не понимал, то сегодня наверняка поймет, что с ней дружить нельзя. Не с такой, как она – дочерью своего отца. Но при мысли о том, что Савин больше никогда не позовет ее по имени, сердце у Сашки грустно сжалось. И все-таки так будет лучше. Ведь лучше же? Люди не могут ошибаться?

Нет, они не пошли в кино и не пошли в парк. В эти каникулы девочка одна гуляла по улицам города и рисовала, и хорошо, что никто не видел ее рисунков. Монстры на них оживали, были как настоящие. Они прятались в щелях и носили маски – такие же страшные и одинокие создания в человеческом мире, как она.

Пролетела зима, заканчивалась весна. Девочка за соседней партой оставалась такой же неразговорчивой, спокойной и холодной. Игнат мог сколько угодно ходить за ней, она его совсем не замечала. Иногда просто исчезала, срываясь на бег, и всегда отводила взгляд, когда они оказывались рядом.

Игнату нравилось ее рассматривать. Прямую спину и склоненный к тетради тонкий профиль с нежной, но гордой линией подбородка. Аккуратное ухо, за которое она заправляла длинные прядки волос, когда они выбивались из хвоста. Он легко мог воссоздать в памяти любую черточку ее лица. Упрямо сжатые губы, которые умели улыбаться так, что замирало сердце. Нос с едва заметной россыпью веснушек. Глубокие и умные серые глаза – обычно с холодной льдинкой, а иногда, когда она смотрела на него, с мягкой зеленью. Он помнил. Пусть он не видел ее дома, но он видел Сашку в школе и был этому рад. И у него никак не получалось ее забыть. Никак.

– …Ваня, надо что-то делать. Меня беспокоит эта соседская девочка. Игнат все время ее высматривает, торчит в окне пугалом. Мне кажется, что она ему нравится. Я уже не раз пробовала с ним говорить, пыталась объяснить, что это знакомство для него нежелательно и мы разные люди, но наш сын меня не слышит! Совсем!

– И что?

– Как, что! Она же неблагополучная! Бегает как сорванец, глядит букой. Не поздоровается никогда! Еще и семья неполная, отец один воспитывает. Господи! Ты видел этого родителя? Алкоголик! Кого он может вырастить и что дать ребенку? Мало того, что сам не просыхает, так еще и новых подруг каждую неделю к себе приводит. Соседи не слепые, врать не станут. Не удивлюсь, если у них там настоящий притон! И ты хочешь, чтобы наш Игнат знался с подобными людьми? Да как они вообще оказались в приличном доме, понять не могу! Что наш сын нашел в этой Саше?

Игнат услышал, как его отец рассмеялся.

– Ира, перестань. И хватит уже слушать соседей! Ты что нашего Игната женить собралась? Новая школа, симпатичная девочка, новизна впечатлений. Как пришла влюбленность, так и уйдет, не сомневайся! Все это временно! Сколько их еще будет у него, этих Сашек-Машек. Вот помянешь мои слова – собьемся со счета! Кто не влюблялся в тринадцать лет в соседскую девчонку или мальчишку? Вспомни себя и перестань зазря растрачивать нервные клетки. Ну смотрит, и что? Мальчишка нормально развивается и это главное.

– Ой, Ваня, я все равно переживаю. Может, все же стоит сходить к этому Шевцову и поговорить? Как-то оградить сына от его дочери, предупредить. Должен же найтись какой-то веский аргумент, чтобы он нас услышал?

Игнат не выдержал и показался на кухне. Взглянул на родителей с упреком.

– Не нужно никуда идти, слышите! Она со мной и так не общается. Совсем! И не замечает…

И правда, Сашка очень старательно не замечала Савина, но учительница географии подошла к вопросу с домашним проектом на выходные обстоятельно и практично, и разделила учеников на пары, руководствуясь личными соображениями и адресами в классном журнале. Двое одиночек за последними партами оказались соседями, так почему бы не объединить их усилия? Идея преподавателю понравилась, и Савин с Шевцовой неожиданно получили задание нарисовать несуществующий континент и составить к нему политическую карту с вымышленными странами и названиями.

Они вышли из школы и остановились. Теперь у них появилась общая цель, и можно было говорить.

– Если хочешь, Савин, я одна карту нарисую. А учительнице скажу, что мы вместе над ней работали.

– Нет, не хочу. Сказано же, что задание для двоих.

– Значит, ты хочешь его сделать со мной? Ты точно решил? – Сашка посмотрела на Игната, и он уверенно кивнул.

– Да, очень хочу. Я думаю, нам надо пойти в библиотеку. Я ничего не понимаю в картах.

Но библиотека оказалась закрыта по уважительной причине, а Игнату очень не хотелось расставаться с Сашкой. Когда они, немного растерянные, вместе подошли к дому, он набрался смелости предложить:

– Саша, давай пойдем ко мне – у меня есть компьютер. Мои родители не будут против. Я объясню им, что это школьное задание…

Девочка отрицательно мотнула головой.

– Нет. Он мне не нужен, я смогу нарисовать. Но уже поздно, Савин. Разве тебе не пора в музыкальную школу?

Игнат удивился, но признался, взглянув на наручные часы:

– Да. Если честно, то у меня совсем скоро урок сольфеджио.

– Тогда до завтра, Савин. Я не пойду к тебе, но есть одно место, – сказала Сашка. – Я буду ждать тебя завтра в десять на последнем этаже. Захвати с собой карандаши. И лучше соври что-нибудь родителям, – негромко добавила. – Я не стану перед ними оправдываться, если они узнают, куда я тебя привела.

Они встретились субботним утром и поднялись на крышу. У Игната от восторга захватило дух. А может, дух захватило от солнца, свободы и того, что они с Сашкой вдруг оказались одни в целом мире. Была середина мая, день выдался теплым, девочка взяла с собой альбом, покрывало и большую книгу, чтобы на ней было удобно рисовать.

– Пух, – попросила серьезно, – не отходи от меня, и все будет хорошо. Ладно?

Они сели рядом и Игнат пропал.

На солнце в каштановых волосах Альки играло золото. Легкие пряди, подхваченные теплым ветерком, касались молочных щек и нежных губ. Она что-то говорила, объясняла. Молчаливая в жизни, кажется, Сашка вдруг почувствовала потребность говорить. Он слушал звук ее голоса, пока она рисовала, и смотрел на профиль, почти ничего не понимая из сказанных слов. Тоска, которая все это время в нем жила, отступила, в душе забурлила радость и потекла по венам. Кольнула в кончики пальцев от мысли, что девочка рядом. С ним. Игнат вдруг со страхом подумал о том, что совсем скоро наступит лето, и она снова уедет. Исчезнет чайкой на горизонте, и он еще нескоро ее увидит и вновь будет ждать.

Пальцы Игната дрогнули и потянулись к Сашке. Неуверенно скользнув по пледу, легли на хрупкую стройную лодыжку.

Они оба замерли, забыв, как дышать.

У Сашки не поднимались глаза, у Игната тоже. И все же мальчишка не убрал руки, а может, не смог. Какое-то время оба молчали.

Сашка отозвалась очень тихо, чувствуя, как бьется сердце и горят щеки:

– Пух, что ты делаешь?

Сердце Игната билось так же сильно, словно это было то самое мгновение, когда его наполняла жизнь.

– Аля, я… Я люблю тебя, – внезапно сказал мальчишка и вдруг почувствовал, как легко стало на душе. И совсем не стыдно. Потому что слова, сорвавшиеся с губ, оказались настоящими, такими же правдивыми, как его чувство.

Сашка молчала, а потом покачала головой.

– Нет.

– Да! – Игнат ответил очень твердо и уверенно, и все же им не хватило смелости взглянуть друг другу в глаза. – Я давно это знаю.

– Нет, ты не понимаешь. Ты не можешь меня любить, – возразила девочка. – Не меня.

– Но я люблю. Когда-нибудь я вырасту и заберу тебя от него. От всех заберу!

Счастье в Игнате хотело петь и смеяться, но он не смог. И Сашка не смогла. Только вздохнула и ответила, проглотив ком в горле:

– Дурак ты, Пух.

Школьный проект по географии – нарисовать карту несуществующего континента с реками и озерами, морями и странами. Сложная задачка для двоих школьников, проведших выходные на крыше. И все же чувства их оказались сложнее. Куда сильнее тех чувств, о которых порой догадываются взрослые.

Учительнице географии так понравилась работа ее учеников за последней партой, что она решила позвонить их родителям и похвалить детей. Телефон Шевцовых не отвечал, зато Савины откликнулись сразу. Они очень удивились, узнав, с кем их сын провел выходные дни.

Тамаре Михайловне всегда казалось, что она понимает людей. Педагог со стажем, она доверяла внутреннему чутью и искренне полагала, что можно подобрать подход к любому ребенку, если изначально уважать в нем человека и убедительно расположить к себе. Но Саша Шевцова заставляла сомневаться в собственных представлениях о влиянии общества и семьи на личность даже уверенную в своем опыте женщину.

Необычный ребенок. Умный. Сообразительный. Способный. Закрытый и в то же время пугающий внутренней степенью свободы, угадывающейся в нем и способной заставить человека совершить что угодно. Абсолютно все. В ее нарочито спокойной походке, без лишней порывистости, свойственной подросткам, чувствовалась скрытая сила. Ни одного лишнего движения, ни одного лишнего взгляда или слова. Как будто сама земля держала ее, расчищая путь. Хрупкая девчонка со стальным стержнем.

Ребенок пьющего родителя. Бывает же.

Прошло два года с тех пор, как у Тамары Михайловны состоялся первый разговор с четой Савиных. От них она и узнала, почему Шевцов не приходит на родительские собрания, и по какой причине они глубоко обеспокоены дружбой сына с дочерью соседа. Тамара Михайловна тогда попыталась успокоить семейную пару и обелить свою ученицу, но тщетно. Игнат не сознался, куда сбежал из дома в выходные, и с Сашкой пришлось поговорить. И все же душу женщины грело то, что природе было плевать на мнения людей и условности. Лишив девочку матери, оставив без уважения, она вложила в нее ум и характер и не поскупилась на красоту.

И вот опять эти две семьи стояли в кабинете директора. По одну сторону холодная, будто неживая Сашка с отцом, по другую – родители Савина. Сам Игнат находился в школьном медпункте, где сердобольная фельдшер оказывала ему первую медицинскую помощь. Сказав, что Шевцова ни при чем, он отказался разговаривать с родителями. Еще одного паренька сразу же после конфликта увезла в больницу скорая помощь.

Сашка и сама не знала зачем пришла на Майский бал. Все обещало быть скучным и предсказуемым – вечер, танцы, нарядные девчонки и парни, смелые старшеклассники. Все это было ей неинтересно, кроме одного. На этом школьном балу со сцены впервые должен был спеть и сыграть на гитаре Игнат Савин, а ей очень хотелось его услышать. Очень.

Платье с новой подругой отца они купили самое простое – светлое, чуть выше колен и ладно, и туфли-лодочки без каблука. Волосы у Сашки отрасли до талии, густые и шелковые, на дорогие укладки все равно денег не оказалось, ну и плевать. Сегодня она могла смотреть на Игната вместе со всеми, не прикрываясь равнодушием, а большего Сашке и не хотелось. В конце концов, с танцев всегда можно уйти.

Вот только почему не ушла?

Символически отзвенел последний звонок учебного года, и зал наполнился магией вечера. Выступила ведущая – хорошенькая девчонка-старшеклассница, мальчишки из десятого показали смешные сценки. Кто-то прочитал рэп – с ломким мальчишеским криком, не очень удачно, и по залу прокатились смешки. Всем было весело, но когда на сцене показался Игнат с гитарой, школьникам стало по-настоящему интересно.

Он научился играть. Не соврал. Не просто рубить аккорды, а нежно перебирать струны пальцами, давая слово каждой ноте, извлекая их из гитары без видимых усилий и облекая в звуки. За эти три года его мечта осуществилась, и Сашка от восторга вместе со всеми затаила дыхание, услышав его голос. Он оказался таким же красивым и чистым, как сердце Пуха.

Игнат спел три песни вместо одной. Первую, смущаясь, пел, уставившись в пол, а две последние – глядя на Сашку. Просто нашел в толпе ее глаза и больше не отпустил.

– Что он тянет, как кота за яйца? – отозвался за спиной Чвырев, и девчонка недовольно цыкнула:

– Заткнись! Тебе так никогда не спеть.

– А ты что, Чайка, влюбилась? В этого придурка?

– Сам ты придурок! Отвали, Чвырев! Надоел…

В конце своего выступления Савин улыбнулся, и губы Сашки тоже дрогнули в ответной улыбке, увидев на смуглых щеках знакомые ямочки. Девчонки стояли нарядные, Игнат был хорошо одетым симпатичным пареньком, уже давно не пухляшом, и после игры на гитаре с него не сводили восхищенных глаз.

У Сашки в груди вдруг защемило, в душе разлилось чувство гордости за Пуха. Она всегда знала, что он самый лучший, а теперь это смогли увидеть и другие.

Начались танцы, и в зале притушили свет. Сашка танцевать не собиралась. Она вообще думала уйти и просто стояла в толпе девчонок, слушая их веселый лепет, пока ее не нашел Игнат. Два года – слишком большой срок, чтобы по-настоящему соскучиться по человеку и хоть на короткое время забыть о слове «нельзя». В этот вечер они решились о нем забыть.

Сашка и сама не поняла, как вслед за взглядами встретились руки. И снова не было смущения. Только желание и удивление, что они рядом. Необычно близко, лицом к лицу. Но танец закончился, а руки, встретившись, так и не расцепились.

Они, не сговариваясь, вышли из зала и оказались на заднем дворе школы. Уже успели сгуститься первые сумерки, звуки музыки и близость друг к другу приятно кружили голову. Двое подростков потянулись один к другому и вслед за руками неожиданно встретились губы – юные и несмелые. Сначала соприкоснулись осторожно, словно пробуя вкус поцелуя, запоминая обоюдное дыхание, чувство радости и трепет в сердцах, и только распробовав, ощутив, что хочется большего, решились на это большее, теснее прижавшись телами.

Что говорить, не знали. Кажется, звук ее имени – Алька – объяснял все. А еще руки на тонкой талии почти обжигали, и хотелось пробовать губы друг друга снова и снова. У Игната опьянело сознание и ушла из-под ног земля. Полные нежные губы Сашки оказались сладкими, волосы шелковыми, а ладони на его плечах горячими.

– Спой мне, Пух, пожалуйста, – вдруг попросила она.

И он спел. Тихо, на ухо, прижав девчонку к себе.

– Тебе обязательно нужно петь. Я думаю, голос – это самое волшебное, что в тебе есть, – призналась Сашка. – Ты должен делиться этим волшебством с другими, понимаешь?

Вместо ответа он снова поцеловал ее. Не мог не целовать. Она сама была музыкой для него.

– Ты скоро снова уедешь, да? – спросил.

– Да. Завтра.

– Ненавижу лето. Ненавижу, когда не вижу тебя! Я буду ждать…

– Я тоже.

– Алька, почему? Кому мы делаем плохо? – он осмелел и обнял ее, прижал к себе сильнее, так, как хотелось, пряча лицо в мягких волосах. – Если бы я мог, то никуда бы тебя не отпустил!

Сашка понимала, но отвечать не стала. Не хотелось сейчас ни о чем думать. Особенно о том, что ей, возможно, совсем не место возле него.

Игнат неохотно отстранился.

– Подожди, я сейчас заберу гитару, и мы уйдем. Хорошо? Не хочу быть здесь.

– Хорошо.

– Я быстро!

Когда Игнат не появился через пять минут, словно что-то почувствовав, Сашка сорвалась с места и влетела в школу. Они избили его в коридоре – Чвырев с двумя друзьями. Разбили лицо и месили ногами его и гитару, вымещая на герое вечера собственную никчемность и малодушную зависть. Как умели, мстили за то, что все внимание досталось ему.

Не зря Шевцов натаскивал дочь. Она умела говорить на языке мести – и заговорила. Ярость может быть тихой и стремительной, без крика и истерики, и тем не менее накрывать с головой. Вот и Сашка била, как чувствовала и как умела. Не предупреждая, выбирая уязвимые точки – в лицо, в пах, жестоко, не жалея рук и ног, не чувствуя боли. Стирая небольшими, но меткими кулаками победные улыбки с самоуверенных лиц. Конечно, все бы они наверняка с ней справились, но вмешалась неожиданность, изумление и лицо девчонки – бледное, с твердо сжатыми губами. А еще кровь, потоком хлынувшая из сломанного носа Чвырева, а потом и из уха одного из друзей. Еще один парнишка со стоном корчился под окном, прижимая руки к паху.

«Помни, Санька, сначала бей, и только потом говори. А то опоздаешь».

Опоздала, но говорить не позволила. Крикнула, пнув Артура ногой в бок. Только сейчас разрешая чувству прорваться наружу:

– Пошли вон! Все! Чертов Чмырь! Ненавижу!

Когда убрались, прислонилась к стене и сползла вниз. Руки дрожали так, что пришлось их, сбитые в кровь, прижать к груди и откинуть затылок, прислонившись к прохладной панели. Ярость тоже имеет свою отдачу и чаще всего это больно.

– Алька, – Игнат пошевелился. – Ты сошла с ума.

Точно, она сумасшедшая. Теперь и он это знает. Но глядя на него, о себе не думала, было просто досадно, оттого что волшебный вечер для них, едва начавшись, уже закончился – в конце коридора уже слышался топот ног и учительский окрик. И все же сказала, не могла не сказать.

– Пух, тебе надо стать сильнее. Я не смогу вечно защищать тебя, понимаешь? Когда-нибудь моих сил окажется недостаточно, а я не хочу, чтобы такие гады однажды сломали тебя так же легко, как твою гитару.

Перед директором школы и Тамарой Михайловной этим вечером стояла сложная задача: как можно тише и быстрее уладить произошедший в стенах их учебного заведения вопиющий конфликт, в котором оказалось слишком много пострадавших сторон. Разобраться было сложно, потому что одним не верили, а другие молчали.