На изломе алого Логвин Янина

-9-

 И это было абсолютной правдой. Ни Сашка, ни Игнат не вспомнили о компании и ни разу не обернулись. Оказалось так странно и очень волнительно идти вместе, не говорить, молчать, но чувствовать друг друга едва ли не больше, чем кожей. Своего человека, с которым слова не нужны, с которым метр расстояния кажется пропастью, а все без него пустотой, где даже в безмолвии останется эхо его имени.

Они всегда понимали один другого с полуслова, это не стоило усилий, только короткого взгляда, движения, и тела сами тянулись навстречу. Еще с того самого зимнего вечера, когда Сашка впервые увидела Игната в окно, словно невидимая нить нашла и соединила их – глупых и юных. Обойдя преграды, разбудила чувства, толкнувшись в сердца, не разобравшись и не спросив желания. Не подумав, как это натяжение в них отзовется. Сашка знала о притяжении, а потому избегала Игната, запрещала себе смотреть при встрече, понимая, что это ошибка и когда-нибудь все изменится. Обязательно станет на свои места. Потому что в жизни таких, как она, никогда не будет место сказке, лишь недоброй молве и осуждению.

Но сегодня она сделала шаг первой и решила обо всем забыть.

Игнат не мог не смотреть на Альку. А потом и руку нашел. Поймал, пока девчонка отвлеклась на что-то в подземке, и не отпустил, ощущая, как бьется собственное сердце. Рука оказалась прохладной и такой же хрупкой, как он помнил, а серые глаза бездонными. В них не было холода, как не было больше твердости в линии губ. Сашка сейчас казалась такой же растерянной и очумелой, как он сам.

Они подошли к дому, когда на город уже давно опустились сумерки и тишина, но во многих окнах еще горел свет. Сашка, конечно, не подумала, где все должно случиться, как и не подумала о сказанных смелых словах, оказавшись возле Игната, и внезапно остановилась, уткнувшись в ступени подъезда, подняв на парня глаза.

Он как всегда угадал ее мысли.

– Пойдем ко мне, – крепче сжал тонкие пальцы, словно испугался, что Алька вдруг передумает, и он окажется один. – Родители на выходные уехали на дачу, так что дома никого нет.

– Не бойся, – сказал чуть позже, когда открыл дверь своей квартиры, включил в прихожей свет и перевел девчонку через порог, – они не вернутся. Я час назад говорил с отцом по телефону, если и приедут, то только завтра к вечеру.

Сашка вошла в дом Савиных и замерла, не способная дальше сделать ни шагу. С мягким светом настенных ламп в нос ударил уже позабытый ею запах благополучия и покоя. Она не была в этой квартире много лет, и сейчас изумилась, насколько все здесь преобразилось, став еще уютнее и красивее, чем она запомнила. Этот мир людей, существовавший бок о бок с ее собственным, жил и видоизменялся все время, играя красками, пока ее мир оставался все таким же беспросветным и серым, словно мертвец, застывший в иссохшем временном коконе.

Стена прихожей исчезла, открыв глазам просторную, хорошо обставленную гостиную и дорогую люстру, красиво осветившую потолок. Темная мебель, светлые стены, картины и мягкие ковры. Говорили, что отец Савина успешный хирург, заведующий отделением хирургии в областной клинике. Уважаемый человек.

– Аля, проходи, – Игнат внимательно смотрел на девушку, не отпуская руки. – Честное слово, здесь кроме нас никого нет.

Но Сашка только упрямо мотнула головой. Посмотрела ему в глаза и твердо сказала: «Не здесь».

Не там, где место не ей, а хорошей девочке в красивом платье, за столом с белой скатертью, фарфоровыми тарелками и дорогими приборами. Девочке, которую можно представить родителям, гордо ведя за руку, не боясь увидеть осуждение в глазах людей, и того, что она вдруг окажется «ужасной». Недостойной внимания их любимого сына.

– Нет, я не смогу. Только не у тебя, Пух. Пусть здесь не будет меня, не хочу, – неясно ответила, отступая в подъезд. Но руки не отобрала, и Игнат шагнул следом.

– Но, Аля, послушай…

– Пошли! – она решительно обернулась и повела его за собой, дав захлопнуть дверь.

Уже у двери своей квартиры остановилась, все еще немного колеблясь, понимая, что сейчас может потерять его. Но пусть лучше так – без прикрас и иллюзий, без фантиков и пустых надежд. В конце концов, он знает ей цену. Так им двоим будет легче очнуться и вернуться в их миры. Так Сашка будет собой, а значит… значит, все в его жизни останется прежним.

Она не смотрела на Савина. Спросила, уставившись на ключ, вставленный в замочную скважину полуобшарпанной двери и на свои натянутые костяшки пальцев.

– Ты не передумал?

И только услышав уверенное «нет», кивнула и открыла дверь. Пропустила гостя вперед и включила свет, встречая неуютную прохладу собственного дома. Она не любила запаха старых вещей и всегда оставляла окна открытыми.

Дешевая вешалка, прибитая к стене, истертые линялые дорожки, небольшое овальное зеркало, старая деревянная тумба под обувь с раздвижными дверцами. Лампа в круглом плафоне. Сашка вдруг увидела собственную прихожую чужими глазами и нахмурилась. Она, как могла, держала дом в чистоте – да и кому тут было особо сорить? Но ей не под силу оказалось спрятать изнанку, и сейчас Игнат видел все.

– Мы здесь одни, Пух, но я пойму, если ты уйдешь.

– Нет.

Игнат и раньше знал, что Сашка не жила в раю, а теперь убедился сам. Но напрасно она стеснялась: рядом с ней ничего не имело значения, никогда не имело. Он вдруг протянул руку и погладил ее волосы, которые мягко касались плеч. Скорее дотронулся, очутившись за спиной, но Сашка вздрогнула. Смутилась, отвернувшись.

Игнат разулся и спросил, убирая обувь к стене.

– Значит, это правда и ты действительно живешь одна?

Девчонка толкнула дверь своей комнаты и вошла внутрь. Пройдя к столу, сбросила на стул рюкзак, включила настольную лампу и подняла лицо.

– Правда, – ответила, вовсе не ожидая сочувствия или понимания, просто констатируя факт, – но это неважно, я привыкла. Проходи, Пух, – подошла к парню, когда он вошел, чтобы помочь снять гитару. – Это моя спальня. Не думаю, что тебе здесь понравится, но другой у меня нет.

Однако это было важно. Еще как важно. Игнат подумал о том, как легко люди осуждают других, почти ничего о них не зная и не пытаясь понять.

Они снова оказались одни лицом к лицу и сердца застучали. Сашка стояла прямо перед Игнатом, их взгляды встретились, и он вдруг почувствовал необходимость сказать:

– Знаешь, я никогда не мог тебя представить с другим. Запрещал себе думать. И сейчас не хочу.

У девчонки дрогнули ресницы, опустившись.

– Можешь меня не целовать, Пух, если не хочешь. Просто сделаем это.

Но Игнат отрицательно качнул подбородком.

– Нет. Я так не смогу. Я хочу… Да, Аля, я очень хочу тебя поцеловать.

– Правда? – Сашка сглотнула ком в горле.

– Да.

– И я, – она неожиданно призналась. – Я тоже очень хочу, чтобы ты поцеловал меня, Пух.

Но они все равно остались стоять, глядя друг на друга, запоминая, слушая тишину, чувствуя радость от того, что сейчас одни.

Первый поцелуй вышел неловким, как неожиданная встреча. Сашке пришлось приподняться, а Игнату наклонить голову. Сухие от волнения губы, соприкоснувшись, разомкнулись и раскрылись. Но тут же за коротким вдохом встретились вновь. Ее ладони сами нашли крепкие плечи, а его – тонкую талию, и притянули ближе.

Это продолжалось долго, до потери ощущения времени и сверкающей звездами темноты в глазах. Оба часто дышали, но остановиться не могли. Эти поцелуи уже не были школьными, и все же в них еще не полыхал огонь съедающей страсти, способный сжечь дотла. Этот огонь только разгорался, оживал в их душах, пробуждая желание и прорастая из нежности. Оплавляя преграды и соединяя, обещая превзойти по силе любой другой.

Дыхание из груди вырывалось горячее, хмельное и шумное, Игнат опустил голову и нашел губами Сашкину шею. Светлая кожа Альки всегда напоминала полупрозрачный фарфор, он теснее прижал девчонку к себе, упиваясь ее близостью. Скользнул ртом по гладкой ключице, не в силах сопротивляться ощущениям, что руководили им.

– Аля… Алька…

– Подожди! – она остановила его, когда руки забрались под одежду и поползли по спине. Остановиться оказалось трудно, но Сашка все-таки шагнула назад. – Скажи еще раз, пожалуйста, – попросила с надеждой и он понял.

– Мне все равно. Есть только ты. Всегда была.

Дышать стало легче, и серые тени ее мира, поблекнув, съежились, отступив под светом этих слов. И даже показалось неважным, где они сейчас, в какой из точек их дорог. Возможно, на перепутье? Пусть. Главное, чтобы это мгновение принадлежало им.

Сашка кивнула и сняла футболку, оставшись в тоненьком бюстгальтере и джинсах. Красивые девичьи плечи мягко окутал свет от настольной лампы, неожиданно теплый, бросив тень на белые упругие полукружия. От неловкости она вдруг улыбнулась, все-таки стыдясь дешевого белья:

– Тебе повезло, Пух, что у меня есть грудь.

Он тоже улыбнулся, чувствуя шум в ушах. Слыша, как отзывается ударами его счастливое сердце. Жадно рассматривая Сашку, он на самом деле едва ли заметил, что на ней надето. В этой девчонке ему нравилось все.

– Вижу.

– Пух, – она нашла его руку и подняла лицо навстречу синему взгляду. – Не знаю, почему я так поступила – там, у кинотеатра, – вдруг сказала. – Просто увидела тебя с ними… с ней, и показалось, что ты чужой, что больше не помнишь. Прости меня.

– Алька, ты что? – Игнат сжал тонкие пальцы, притягивая к себе девчонку, но Сашка уже и сама шагнула ближе. Закрыв глаза, прижалась к его груди щекой и обняла.

– Не слушай, я говорю глупости, – попробовала улыбнуться. – Ты стал таким тощим, – внезапно удивилась вслух своим мыслям, – и высоким… А когда-то был со мной вровень, помнишь?

Конечно, помнил. И как сердился на себя, что она его не замечает. Как хотел поскорее догнать в росте других парней.

– Я вырос. Мы с тобой выросли, Алька.

Она покачала головой и невесело хмыкнула.

– Да, выросли, Пух, но все равно ничего не изменилось.

Он мог бы с ней поспорить. Он обязательно еще поспорит, докажет, что да, ничего не изменилось. И не измениться, во всяком случае, в его отношении к ней, но не сейчас. Сейчас за них снова заговорили их руки и губы.

– Алька, мы вовсе не должны этого делать, если ты не хочешь. Я бы все равно ушел с тобой, ты же знаешь.

– Нет, я хочу.

Игнат стянул футболку, и Сашка поцеловала плечо парня – уже по-мужски оформившееся, рельефное. Провела по нему ладонями, узнавая своего Пуха. Его пальцы тут же оказались в ее волосах, откинули голову назад, чтобы найти глаза – серые и почти черные, оттаявшие глаза его Чайки.

Он набрался смелости и раздел ее, оставив на Альке только бикини. Пальцы касались девчонки ласково, осторожно, Игнат как всегда незаметно для себя повторил ее имя. Уткнулся лбом в нежный висок, понимая, как сильно хочет ее. Прижал к своему телу, ощущая в нем жаркую пульсацию и напряжение, и чувство обнаженности почти ослепило обоих.

– Аля, я боюсь ошибиться и что-то сделать не так. У меня еще никого не было, – сознался без стыда, – но я хочу тебя.

– Пух…

– Не надо. Не хочу знать. Пожалуйста, Алька, – он целовал ее лицо, обхватив ладонями, – скажи, что у тебя тоже никого… Никогда. Сегодня скажи для меня.

Слова больно царапнули, но Сашка все понимала, а потому повторила:

– Никогда.

Ноги уже не держали и оба упали на скрипнувшую под весом тел старенькую кровать. Брюки мешали, и Игнат стащил их. Отбросив на пол, склонился над Сашкой, рассматривая ее обнаженную. Погладил взглядом высокую грудь и тугие горошины сосков. Осмелев, коснулся их вслед за руками губами, теряя голову от вкуса Альки.

Сашка задохнулась и не сдержалась. Выдохнула: «Игнат», притягивая парня к себе за плечи. Чувствуя его твердое возбуждение, вздрогнула, раскрыв колени, когда острое желание заставило их бедра и губы соприкоснуться. Если бы Игната сейчас спросили: чего он в эту минуту хочет больше всего, он бы ответил: чтобы Сашка дотронулась до него там, где в паху ощущалась почти боль.

Он встретил ее руку с тихим стоном.

– Алька…

– Молчи…

Игнат тяжело дышал. От этой близости можно было сойти с ума. Пальцы нашли бикини и потянули вниз. Теплая влажность между ног Сашки окончательно снесла крышу.

– Алька, я дурак. У меня же нет презерватива.

– Ты что, боишься заразиться? – она спросила глухо и вроде бы равнодушно, но он почувствовал, как внутри нее мгновенно что-то напряглось, и не дал ей возвести стену.

– Нет, ты что! – ответил так, что она поверила. Поцеловал в подбородок, в губы. Снова подхватил их ртом с нежностью – пухлые и мягкие. – Просто подумал о тебе. А вдруг я не смогу остановиться?

– Не бойся, Пух, я чистая. А вероятность забеременеть на третий день после месячных минимальна, я читала.

– Аля…

– Просто поверь, ладно? И не останавливайся.

Теперь уже она поцеловала его. Потянулась губами, а он ответил. Торопливо сдернул с нее белье и накрыл собой. Не думал, что делает, за них, казалось, говорила сама природа, и Сашка, в ответ на откровенное движение Игната, подалась навстречу.

Оба рвано дышали, встретившись взглядами. Напившись возбуждения, хотели большего. Он попытался проникнуть в нее, но Алька вдруг напряглась и впилась пальцами в жилистые плечи парня. Распахнула на вдохе глаза…

– Осторожно, Пух. Не спеши.

Игнат замер, сдерживая желание снова толкнуться в Сашку.

– Черт, не получается, – ругнулся со смешком, прижавшись к ней лбом. – Я чертов тупой девственник и сейчас все испорчу. Но ты чистое удовольствие, Алька, – он упирался в нее, совершенно теряясь в ощущениях, – не могу терпеть. Мне стоит только тебя коснуться, и я уже хочу…

– Не испортишь, не говори так. Просто не торопись.

Игната не нужно было просить дважды. Он всегда чувствовал Сашку и в нем всегда жила нежность к ней. Вот и сейчас парень поднял голову и посмотрел долгим взглядом в красивое лицо, обрамленное спутанными прядями волос. В глаза, что смотрели прямо и мягко светились, ожидая его.

– Алька, почему не сказала?

Она ответила не смутившись.

– А ты не спрашивал.

– Но ведь они все думают…

– Давай потом, Пух, – погладила его шею. – Не хочу о них! Сейчас хочу быть с тобой, остальное для меня ничего не значит.

Но для него значило много, если не все. Он нашел пальцами девичье лоно и осторожно проник в Сашку пальцами.

– Скажи, я могу… так? – еще неумелыми ласками попробовал ее подготовить. Стыда не чувствовал, он бы решился для этой девчонки на что угодно.

– Да.

Когда вошел в нее и почувствовал телом ее болезненное напряжение, попробовал отстраниться, но Сашка удержала.

– Нет! – обняла его и повторила: – Нет. – Обвила стройными ногами бедра, крепче сомкнула вокруг тела руки, не отпуская Игната от себя. Сама толкнулась навстречу, а когда все завершилось, нашла его губы, разделяя стон удовольствия.

– Ты ведь не кончила, Алька. Я понял, – он лег рядом и притянул ее к себе, не переставая целовать.

– Это неважно, – искренне ответила она. Попросила, откидываясь на подушку: – Просто полежи со мной, Пух. Я хотела, чтобы это был ты.

Сашка не спала всю прошлую ночь и провалилась в сон мгновенно и глубоко. Игнату осталось лишь удивленно улыбнуться, когда она неожиданно не ответила на его тихий вопрос и не отозвалась на имя, прижавшись к теплому боку. Их общий сон тоже был одной из его нереальных фантазий, и он обнял девчонку и закрыл глаза. Кажется, уснул на какое-то время, убаюканный ее тихим дыханием и пережитыми ощущениями. Они оказались такими яркими, что у Игната не сходила улыбка с губ, а в сердце оживала мелодия – нежная и чистая, как душа Альки. Мысленно звучала гитара, и складывались из чувств слова.

Все произошло так, как он не смел и надеяться, а скорее даже лучше. Алька спала безмятежно, дышала неслышно – грудь почти не поднималась. Игнат приспустил одеяло и приподнялся на локте, рассматривая девушку. Настольная лампа продолжала гореть, отбрасывая косой свет, и в этом свете, после близости, она казалась ему еще красивее и безупречнее. Подбородок, скулы, губы… Он бы хотел смотреть на нее и целовать вечно. Вместе просыпаться и засыпать. Любить, как любил сегодня, и даже больше. Так, как еще научится любить, обязательно научится, только бы она позволила.

Его Алька.

Слухи оказались недостойны ее, теперь он знал. И как сразу не понял? Ведь она никогда не врала ему. И сегодня сказала правду, оставшись выше всех сплетен. Оставшись собой. А он-то, дурак, хоть и не хотел слышать людей, а все равно поверил. Но этой ночью, в тишине квартиры Шевцовых, Игнат счастливо улыбался. Он строил планы и мечтал, что отныне они с Сашкой будут вместе, и на сплетни им плевать. Конечно, каждому не докажешь – ну и что? Это не их проблема. Конечно, родители не одобрят, и это мягко говоря. Соседскую девчонку они на дух не переносили и запрещали о ней говорить, хотя сплетни впитывали охотно, не уставая убеждать себя и сына в своей правоте. Наверняка с матерью случится истерика, будут слезы и мольба, возможно, упреки, ну и пусть. Это его жизнь. Их с Алькой общая жизнь. И вообще, школа окончена, а значит, можно уйти из дома и пойти работать. Куда угодно – грузчиком, рекламным курьером, или аниматором в торговый центр – какая разница? Главное, встать на ноги ради Альки. А учиться можно и заочно. Поднакопить денег и поступить – другие же поступают? Только бы ее из этого места забрать. Музыкальную группу, конечно, собрать не получится. Помещение им с Ренатом своими силами не оплатить, ни инструменты, ни студию, но будет время еще и на музыку. Обязательно будет.

Игнат и сам не понял, как погладил шею и плечо Сашки. Спустил руку на упругую грудь, словно выточенную скульптором, и затаил дыхание, чувствуя, как от прикосновения учащается собственный пульс. До Альки ему не приходилось трогать ни одну девчонку, и сейчас он осторожно проводил пальцами по соскам, по гладкому животу, запоминая тепло ее кожи, понимая, что познает свою женщину. Когда почувствовал, что все еще возбужденное, неудовлетворенное тело отозвалось, осмелев, спустил ладонь туда, куда тянуло больше всего.

Сашка часто задышала и подняла руки к его плечам. Прогнулась, удивленно распахнув глаза. Задохнулась на вдохе от подступающего жаркой волной удовольствия:

– Игнат, что ты делаешь?

Ее тело ему открылось, и он продолжил его ласкать. Ответил честно, склонившись к сладким губам. В эту ночь Игнат стал мужчиной и сделал Сашку своей. Он тоже не мог ей врать.

– Я люблю тебя, Алька. Люблю тебя!

-10-

Утро их встретило позднее. Солнце поднялось над горизонтом, коснулось верхушек деревьев и осветило стену напротив кровати. Прошлым вечером и ночью вниманием парня полностью владела девчонка, и он не смотрел вокруг. А сейчас она спала рядом, и Игнат озадаченно рассматривал рисунок во всю стену, показавшийся ему смутно знакомым.

Ну конечно! Разрисованная яркими красками картина в точности повторяла фантастический дизайн Мельбурна будущего на открытке, которую он когда-то подарил Сашке. Но как можно так точно все воспроизвести? Игнат вспомнил, как однажды они вместе на крыше рисовали карту, и как легко у нее все получалось. Как заворожено он тогда следил за ней, восхищаясь ее фантазией и неожиданным умением рисовать, которое она никогда после не показывала в школе. Вот и город на стене был как живой благодаря мастерству художника, его таланту и проработке деталей, придавших старой стене объем, а картине надежду, что именно таким город будущего и будет.

Внимание парня привлекли рисунки, висевшие над письменным столом. Их было не очень хорошо видно, и Игнат, осторожно выбравшись из-под одеяла, стараясь не побеспокоить Сашку, подошел ближе. Выключив настольную лампу, продолжавшую гореть всю ночь, с изумлением принялся рассматривать изображения людей и животных, сказочных существ – по большей части жутких и уродливых, выглядывающих из-под масок, оскаливших пасти, нарисованных талантливой Сашкиной рукой. Рисунки были везде – на стенах, на столе, выполненные карандашом, акварелью, графикой, поражавшие тщательной прорисовкой и детализацией. Удивительно, но в этой комнате Альку окружал мир, в котором вместе с ней существовали уродство и красота, застывшие в мгновении оттиски ее живой души, словно дагерротипы правды, проступившие из параллельной вселенной.

Игнат вдруг почувствовал горечь, услышал, как отозвалась болью за девчонку струна в его душе – та самая, главная, которая ее любила. И все же не смог не улыбнуться от гордости за свою Альку, рассмотрев в нарочитой неприглядности существ красоту и глубину таланта. Так неожиданно и застыл с улыбкой, заметив над столом, в центральной части домашней экспозиции, нарисованного с гитарой в руках паренька, и сразу узнал себя. Это был он в тот вечер, когда впервые выступил в школе. В тот вечер, когда случился их первый танец и первый поцелуй, и когда он на долгое время потерял Альку. Только сейчас на рисунке за его спиной расправились огромные сильные крылья, готовые поднять его вверх.

По пожелтевшим краям бумаги Игнат понял, что рисунок давний, в отличие от другого, что лежал перед ним на столе – она, Алька. Он узнал ее сразу. Обнаженная, со скрюченными у груди руками, опутанная клочьями паутины. Игнат и сам не понял, как поднял его и поднес к глазам.

– Не надо, Пух, не смотри.

Алька сидела в кровати. Поднявшись, подошла к столу и мягко отобрала из его рук лист бумаги. Небрежно отбросила в сторону. Оказавшись сбоку, взглянула искоса и отвернулась. Оба вдруг увидели пятна крови на постели, и Сашка, стремительно рванувшись вперед, скомкала простынь. Отбросить не успела, руки парня поймали ее и притянули спиной к его груди.

Игнат нашел у девчонки нежное место за ухом, отвел ладонью волосы и поцеловал.

– Привет, Аль! Смотреть можно, а вот стесняться нет.

Она поежилась, как от щекотки, но ответила:

– Привет.

– Неужели это все ты? – он повернул ее в своих объятиях к стене. Кивнул подбородком. – Вот этот город и все эти рисунки? Алька, ты же талантище! – воодушевленно выдохнул. – Я всегда знал, что ты особенная, а сейчас убедился, что ты у меня уникальная.

– Перестань, не смешно, – Сашка выкрутилась и подошла к постели. Не оборачиваясь, подняла с пола свою одежду и вышла в коридор, бросив парню поверх плеча: – Я в душ.

Вернулась быстро, надев джинсы и футболку на голое тело. Отбросив ладонью с лица влажные волосы, подошла к шкафу, открыла дверцу и достала чистое полотенце. Протянула Игнату, не глядя ему в глаза.

– Возьми, Пух. Горячей воды у меня нет, но я привыкла. Если хочешь, можешь пойти к себе домой…

– Нет.

– Хорошо, – она кивнула. – Тогда я на кухню, приготовлю нам чай.

Утро для героев выдалось позднее, ночь насыщенной встречей и эмоциями, и Сашка пожарила к завтраку яичницу, нарезала остатки хлеба и последний огурец. Пошкрябала в сахарнице ложкой, надеясь все же подсластить гостю чай. Себе сладости не хватило, но ей было не привыкать. Она бы запросто приготовила что-нибудь посерьезнее, жизнь с отцом очень рано ее многому научила, если бы холодильник не оказался пуст.

Когда Игнат вошел в кухню в одних джинсах и босиком, Сашка сидела напрягшись. Что она собралась увидеть на лице парня, вышедшего из ее ванной комнаты, она и сама не знала – возможно, разочарование или брезгливость (дешевый кафель держался на честном слове, а кран покрылся пятнами ржавчины, которые никак не счищались), но увидев на синеглазом лице широкую улыбку, растерянно на нее засмотрелась.

– Оказывается, мне нравится холодный душ и запах твоего шампуня, – сказал Игнат. – Ты даже в детстве пахла хвоей и зелеными яблоками. Вот как сейчас, – он наклонился и легко коснулся губами волос девчонки в месте выше виска. – Помнишь? – провел пальцами по нежной щеке, но она их поймала и отвела.

– Нет.

– Аля…

И не ответила на поцелуй. Нахмурилась:

– Игнат, пожалуйста, давай позавтракаем. Все-таки ты у меня в гостях, а гости у меня бывают нечасто. Я и так себя ужасно чувствую.

Игнату стало неуютно вовсе не от обстановки, а от сухости Сашкиного голоса, прозвучавшего еще не холодно, но с заметной прохладцей. Глупая. Напрасно она сомневается. Сейчас он ей расскажет о его планах. Об их общих планах. О том, что в эту ночь для себя решил, и сразу же все прояснится. Они теперь взрослые и будут строить свою жизнь, как захотят. Они имеют полное право быть вместе!

Сашка выслушала молча, но энтузиазма к его словам, как ожидал парень, не проявила. Сделав длинный глоток, отставила чашку в сторону и сказала:

– Я думаю, Игнат, тебе пора идти. Твои родители наверняка вернутся раньше. Зря ты отключил телефон, лучше бы соврал, что дома. Они слишком тебя любят, чтобы не беспокоиться.

Да, здесь Игнат допустил оплошность, Сашка права. Но не до того ему было вчера, чтобы думать. Хотелось от всего мира закрыться вдвоем. Хотелось быть смелым и сильным, и мечтать о будущем.

– Можно я приду к тебе вечером, Аля? Я хочу.

– Нет, – она мотнула головой. – Не надо, Пух. Ты ничего не знаешь о моей жизни. Она не для тебя.

От рассказа Игната у Сашки сжалось сердце. Его мечты оказались даже хуже ее собственных фантазий, в которых она видела себя свободной птицей. Так высоко, как он мечтал, ей никогда не взлететь. И ему не взлететь, если она окажется рядом. Люди не забудут, а потом и он не простит, когда поймет. А Майка? А ее долги? Она отогнала даже мысль о том, что будет, если о Пухе узнают дружки Чвырева-старшего, да и ее сумасшедшая подруга. Игнат идеалист, он слишком светлый, чтобы побороть тень. В борьбе за нее утонет с головой, и семья не поможет.

– Ты для меня, Алька, и этого достаточно, – уперся Игнат. – Ночью я сказал правду.

– Я знаю, но это ничего не меняет, – в этот момент главное не смотреть на него, тогда и ответить получится твердо. – Я тоже сказала правду, Савин, и повторю еще раз. Ты не для меня, и это проблема.

– Сашка! Ты сошла с ума! – Он вдруг очутился рядом, вздернул ее за плечи, поднял со стула и развернул к себе лицом. – Какая, к черту, проблема? В чем?! Я же чувствую, что ты хочешь того же, что и я – быть вместе!

Врать, глядя в синие глаза, оказалось трудно.

– Нет, не хочу.

– Алька, – он не хотел верить, – замолчи, слышишь! – пальцы больно сжали плечи, словно он пытался ее удержать. – Я все смогу. Все! Ты только не отворачивайся! Все твои страхи – ерунда! Самый счастливый день в моей жизни тот, когда в ней появилась ты. Я никогда от тебя не откажусь!

– Что ты сможешь? Что? – тепло исчезло из Сашкиных глаз, сейчас они смотрели на парня трезво и холодно. – Поссориться с семьей и потерять друзей? Встречаться со шлюхой на глазах у родителей, чтобы они возненавидели меня еще больше? Бросить им вызов и показать, что плевал на их заботу и любовь? Это ты сошел с ума, Савин, если думаешь, что они спокойно переживут твой выбор. Что не попробуют за тебя бороться. Примут то, что дочь пьяницы отобрала у них мечту увидеть единственного сына по-настоящему счастливым.

– Но это же и есть моя жизнь и счастье!

– Нет! Ты дурак, если считаешь, что счастье – это принести боль близким людям. Думаешь, я этого хочу? Увидеть тебя втоптанным в грязь, в которой живу сама? Узнать, что мальчишка, мечтающий стать музыкантом, стал грузчиком?

– Пусть. Мне решать, что для меня важнее. И ты не шлюха, Алька, не смей о себе так говорить!

– А ты не смей даже думать о том, чтобы быть со мной, понял? Какая разница, не сегодня так завтра стану, люди лучше знают! Я никогда не буду хорошей, а ты никогда не опустишься до меня, я этого не допущу! Ты не знаешь, в каком мире я живу. Черт, мне даже накормить тебя нечем! – вспылила Сашка.

– Зачем? Это я должен кормить тебя.

– Ты мне, Савин, ничего не должен, – жестко отрезала девчонка, – не выдумывай.

– Но как же мы, Алька?

– А что мы? – она сняла с себя руки парня и отошла. – Есть ты и я, и две непересекающиеся прямые. Эта ночь решительно ничего не меняет. Я извинилась перед тобой. Спасибо, что был со мной.

Игнат смотрел на Сашку потрясенно, побледнев в лице, и она не выдержала. Все же не таким каменным и неживым было ее сердце, каким казалось.

– Пух, не смотри так, – у Альки сорвался голос. Она кинулась и крепко обняла парня за шею. Привстав на носочки, прижалась щекой к щеке. – Пух, пожалуйста, не поддавайся, – прошептала. – Это пройдет! Ты станешь еще лучше, я знаю, я чувствую! Когда-нибудь полюбишь хорошую девушку и будешь самым лучшим отцом и мужем, будешь ею гордиться. Я прошу: ради меня не падай, ты родился, чтобы идти. Так иди, или я возненавижу себя еще больше!

– Но я люблю тебя!

– А я нет! Черт! – Сашка, рассердившись, оттолкнула от себя Игната. – Как ты не поймешь, Пух? Я тебя не люблю! Все это ошибка! Забудь меня и никогда сюда не приходи!

– Значит, нет?

– Нет.

И все-таки, прежде чем уйти, Игнат спросил не менее твердо, впервые назвав ее по имени, цветом которого кровоточила его душа:

– А если я всего добьюсь, Алый, ты будешь со мной? Если сделаю твой мир таким? – он показал из прихожей кивком на стену ее спальни, где был нарисован город, освещенный солнцем. – Будешь?

Сашка повернула голову и посмотрела на рисунок.

– Таким? – удивилась. – Я не доживу, Пух.

– Ответь, – упрямо повторил Игнат.

Этот мир был сказкой, в которую хотелось верить каждому. Неосуществимой мечтой.

– Да. Если ты еще будешь любить меня.

На полу под ногами лежал рисунок, на котором Алька изобразила себя в паутине. Игнат не стал спрашивать разрешения, вернулся в комнату за гитарой и просто забрал его с собой.

 Уже больше двух лет никто из соседей ничего не слышал о Дмитрии Шевцове. Этот опасный тип никому не внушал доверия и редко кто о нем вспоминал. Но если бы кто-нибудь из них вдруг увидел, с какой методичностью его дочь в пустой, запертой ото всех квартире, избивает ногами и руками грушу и полосует дерево ножом, подумал бы, что она сумасшедшая и точно недалеко ушла от отца. И только, пожалуй, сам Дмитрий поверил бы в ее вменяемость. Этот мир опасен, он Сашку предупреждал.

– Ваня, скорее иди сюда! Немедленно! Ваня!

– Ира, что случилось? Чего голосишь? Начался всемирный потоп, или всего лишь потолок рухнул?

– Хуже! Ты только посмотри, что наш сын с собой сотворил! Мы говорили ему, просили, но он снова это сделал!

Ирина Савина стояла на пороге спальни сына, прислонив ладони к груди, и смотрела на Игната. Минуту назад он вошел в квартиру и стянул футболку с длинными рукавами с воспаленной руки, на которой во всю длину красовалась объемная татуировка. Рассеченное надвое лицо, словно нанесенное на кожу трафаретом, и разъединившая его надпись газетным шрифтом, проходящая вдоль всего предплечья: «Far from what i once was, but not yet what i am going to be». Игнат повернулся, чтобы бросить футболку на кровать и женщина увидела еще одну татуировку. Правую руку парня, под самым плечом, теперь обвивал кровоточащий стебель с шипами, от которого разлетались ноты и птицы.

Чайки. Как будто им с отцом оказалось мало нот на пальцах их мальчика – первый его эксперимент с подкожными чернилами, так теперь еще и это!