Воронята Стивотер Мэгги
Адам показал ей старинную римскую монету. С ее помощью Блу соскребла вековую пыль с крохотной каменной собачки. У той недоставало задней лапы; в зияющей ране камень был светлее, чем на поверхности.
– Вид у нее голодный, – заметила Блу.
Эта стилизованная фигурка напомнила ей ворона, врезанного в склон холма – откинутая назад голова, удлиненное туловище.
Адам взял камушек с дыркой и посмотрел сквозь нее на Блу. Камушек идеально закрыл остатки синяка.
Блу взяла такой же камушек и посмотрела сквозь соответствующую дырку на Адама. Одна сторона его лица была красной от вечернего солнца.
– А они зачем здесь?
– Эти отверстия проточила вода, – объяснил Адам. – Морская вода. Но Ганси обнаружил их в горах. Он сказал, что находил похожие камни в Англии.
Он по-прежнему смотрел на нее сквозь дырку, как сквозь странный монокль. Блу видела, как у него движется горло, – а потом Адам протянул руку и коснулся ее лица.
– Ты очень красивая, – сказал он.
– Это всё камень, – немедленно ответила она.
Кожа у девушки была теплая. Адам дотронулся пальцем до уголка ее губ.
– Он мне льстит.
Адам осторожно вынул камешек из ее руки и положил на пол. Он пропустил сквозь пальцы одну из выбившихся прядей Блу.
– Моя мама всегда говорила: «Не отказывайся от комплиментов, пока они бесплатные». – Лицо у него было очень серьезное. – Я ничего не хотел взамен, Блу.
Та затеребила край платья, но не отвела взгляд.
– Я просто не знаю, что сказать, когда ты говоришь такие вещи.
– Скажи, хочешь ли ты, чтобы я продолжал.
Она разрывалась между желанием поощрить его и страхом возможного финала.
– Мне нравится, когда ты говоришь такие вещи.
– Но? – уточнил Адам.
– Я не сказала «но».
– Но хотела. Я услышал.
Она посмотрела на его лицо, хрупкое и странное в сочетании с синяком. Блу подумала: легко счесть Адама застенчивым или неуверенным в себе, но на самом деле то и другое – не про него. В отличие от Ноя. Адам был просто тихим. Он не терялся; он просто наблюдал.
Но даже осознание всех этих вещей не помогло Блу ответить на вопрос: нужно ли рассказать ему об опасности поцелуя? Было намного проще открыться Ганси, когда казалось, что это не играет никакой роли. Меньше всего Блу хотела отпугнуть Адама, швыряясь словами типа «настоящая любовь» вскоре после знакомства.
Но если она ничего не скажет, возможно, он поцелует ее неожиданно, и тогда оба попадут в беду.
– Мне нравится, когда ты говоришь такие вещи, но… я боюсь, что ты меня поцелуешь, – призналась Блу.
Этот путь сразу показался неподходящим для того, чтобы по нему следовать. Адам промолчал, и Блу продолжала:
– Мы только что познакомились. И я… я… я еще очень молода.
Она утратила храбрость и решила умолчать про предсказание. Но какая часть ее души решила, что это будет оптимальный вариант?! «Я еще очень молода». Блу вздрогнула.
– Это… – Адам подбирал слова, – очень благоразумно.
Тем же самым словом Нив описала Блу в первые дни знакомства. Значит, она и правда была благоразумной. Блу расстроилась. Она потратила столько сил, чтобы выглядеть как можно более эксцентричной, и вот, когда дошло до дела, она оказалась благоразумной.
Адам и Блу подняли головы, услышав приближавшиеся к ним шаги. Это был Ронан, который что-то держал под мышкой. Он осторожно наклонился, сел, скрестив ноги, рядом с Адамом и тяжело вздохнул, как будто до сих пор принимал участие в беседе и она его утомила. Блу в равной мере обрадовалась и огорчилась тому, что его появление надежно положило конец разговорам о поцелуях.
– Хочешь подержать? – спросил Ронан.
И тут Блу поняла, что он держит в руках нечто живое. Несколько секунд она ничего не могла сделать – только размышлять над иронией судьбы. С ума сойти, один из Воронят действительно завел ворона. Ронан тем временем успел решить, что она ответила отрицательно.
– Ты что делаешь? – спросила Блу, когда он отвел руку. – Дай.
Она сомневалась, что ей на самом деле хочется брать в руки вороненка, – он выглядел не очень дружелюбно – но это было дело принципа. Блу вновь поняла, что пытается впечатлить Ронана только потому, что это невозможно сделать. Девушка утешила себя тем, что, по крайней мере, в попытке добиться его одобрения она всего лишь согласилась подержать в руках птенца. Ронан осторожно переложил вороненка в ее сложенные чашечкой ладони. Птенец как будто ничего не весил; его кожа и перья были влажными там, где к ним прикасался Ронан. Вороненок запрокинул голову с огромным клювом и уставился на Блу и Адама, приоткрыв рот.
– Как его зовут? – спросила Блу.
Держать в руках это создание было страшновато и приятно. Вороненок казался совсем маленьким и слабым, и его сердце быстро колотилось, отдаваясь в ладонях.
Адам убийственным тоном ответил:
– Ее. Бензопила.
Вороненок широко открыл клюв и еще сильнее вытаращил глаза.
– Она снова хочет к тебе, – сказала Блу, потому что это было очевидно.
Ронан забрал птенца и погладил по головке.
– Ты выглядишь как суперзлодей со своим домашним демоном, – заметил Адам.
Улыбка рассекла лицо Ронана, но выглядел он, как ни странно, добрее обычного, словно вороненок, которого он держал в руке, был его сердцем – обнаженным, выставленным напоказ.
Они услышали, как в другом конце зала открылась дверь. Адам и Блу переглянулись. Ронан немного наклонил голову, будто ожидал удара.
Никто ничего не сказал, когда Ной уселся в промежутке между Ронаном и Блу. Он выглядел именно так, как она помнила – согнутые плечи, беспокойно двигавшиеся руки. Вечное пятно на лице, очевидно, находилось там, где щека вдавилась от удара. Чем дольше Блу смотрела на Ноя, тем сильнее уверялась, что одновременно видит мертвое тело и живого человека. Пятно было попыткой психики примирить эти два факта.
Адам заговорил первым.
– Ной, – произнес он и приподнял руку.
Помедлив, Ной стукнулся с ним кулаками. Затем потер шею.
– Мне лучше, – сказал он, как будто был болен, а не мертв.
Вываленные из коробки вещи по-прежнему лежали на полу между ними, и Ной принялся их разбирать. Он поднял нечто, напоминавшее резной кусочек кости. Очевидно, некогда на ней был большой узор, но теперь осталось только что-то вроде листа и развернутого свитка. Ной прижал эту штучку к горлу, как амулет. Он не смотрел на Ронана и Адама, но касался Блу коленом.
– Я хочу, чтоб ты знала, – сказал он, с силой вжимая резную косточку в кадык, словно она помогала ему выдавливать из себя слова. – Я был… больше… когда был живым.
Адам пожевал нижнюю губу, подыскивая ответ. Блу, впрочем, подумала, что понимает, о чем речь. Сходство Ноя с криво улыбающейся фотографией на водительских правах, которые нашел Ганси, было таким же, как у журнальной репродукции с реальной картиной. Блу не могла представить, чтобы Ной, которого она знала, ездил на навороченном «Мустанге».
– Тебя сейчас вполне достаточно, – ответила Блу. – Я по тебе скучала.
Ной, слабо улыбнувшись, протянул руку и погладил ее по голове, как раньше. Она едва почувствовала его прикосновение.
Ронан сказал:
– Слушай, чувак, ты столько раз не давал мне конспекты и говорил, что прогуливать плохо. Но ты никогда не ходил на уроки.
– Нет, ходил, правда, Ной? – вмешалась Блу, вспомнив остатки школьного герба, которые они нашли на трупе. – Ты учился в Агленби.
– Учусь, – сказал Ной.
– Учился, – поправил Ронан. – Ты же не ходишь на занятия.
– И ты тоже, – парировал Ной.
– Ронан сам вот-вот вылетит, – вставил Адам.
– Хватит! – крикнула Блу, вскинув руки.
Ей вдруг встало холодно: Ной выкачивал из нее энергию. Меньше всего девушке хотелось полностью истощиться, как это произошло на церковном дворе.
– Полиция сказала, что ты отсутствовал семь лет. Это правда?
Ной хлопнул глазами, нерешительно и тревожно.
– Я не… я не могу…
Блу протянула руку.
– Возьми, – велела она. – Когда я присутствую на сеансах с мамой и ей нужно сосредоточиться, она берет меня за руку. Возможно, это тебе придаст сил.
Ной робко потянулся к ней; когда они соприкоснулись ладонями, Блу удивилась, какая у него ледяная рука. Не просто холодная, но еще и… пустая. Одна оболочка, без пульса.
«Ной, пожалуйста, не умирай по-настоящему».
Он тяжело вздохнул и произнес:
– Господи.
Его голос звучал не так, как раньше. Теперь он говорил как тот Ной, которого она знала. Как Ной, который был одним из них. Блу поняла, что это заметила не только она: Адам и Ронан быстро переглянулись.
Она наблюдала, как грудь Ноя вздымается и опускается, а дыхание становится более ровным. Раньше она никогда не обращала внимания, дышит ли он вообще.
Ной закрыл глаза. Он по-прежнему держал резную костяшку в другой руке, положив ее ладонью вверх на ботинок.
– Я помню свои оценки и дату на листке… семь лет назад.
Семь лет. Полиция была права. Они разговаривали с мальчиком, который умер семь лет назад.
– В том же году Ганси покусали осы, – негромко произнес Адам. И добавил: – «Ты будешь жить благодаря Глендауэру. Кто-то на силовой линии сейчас умирает, хотя не должен. Поэтому ты будешь жить, хотя не должен».
– Совпадение, – сказал Ронан – именно потому, что это не было совпадением.
Ной по-прежнему сидел с закрытыми глазами.
– Предполагалось, что это как-то повлияет на силовую линию. Я не помню, что такое, по его словам, она должна была сделать…
– Проснуться, – предположил Адам.
Ной кивнул, по-прежнему не открывая глаз. Вся рука у Блу замерзла и онемела.
– Да, да. Но мне было всё равно. Это он всегда интересовался силовыми линиями, а я просто пошел за компанию, чтобы хоть чем-то заняться. Я понятия не имел, что он собирается…
– Ритуал, о котором говорил Ганси, – напомнил Адам Ронану. – Кто-то таки попытался это сделать. Жертвоприношение как символический способ коснуться силовой линии… Ты был жертвой, Ной? Тебя убили ради этого?
– Мое лицо, – тихо произнес Ной и повернул голову вбок, прижавшись изуродованной щекой к плечу. – Не помню, когда я перестал быть живым.
Блу содрогнулась. Помещение было залито весенним светом, но в ее костях словно поселилась зима.
– Но ритуал не сработал, – закончил Ронан.
– Я почти разбудил Кабесуотер, – прошептал Ной. – Мы подошли совсем близко. Всё было не напрасно. Но я рад, что он ничего не нашел. Он не знает… не знает, где это.
Блу невольно дрожала – от холода и от страха. Она задумалась: неужели именно так чувствуют себя Мора и остальные, когда проводят спиритический сеанс или читают будущее?
«Они держатся за руки с мертвецами?»
Блу всегда полагала, что «мертвец» – это нечто постоянное или, по крайней мере, явственно не живое. Но Ной не подходил под это определение.
Ронан сказал:
– Ладно, хватит болтать ерунду. Ной, кто тебя убил?
Рука Ноя задрожала в ладони Блу.
– Я серьезно. Давай. Я у тебя не конспект прошу, я спрашиваю, кто разнес тебе череп.
Это прозвучало зло и благородно, но Ной съежился, словно гнев Ронана каким-то образом делал виноватым и его.
Он ответил униженным тоном:
– Мы дружили.
Адам сказал – ожесточеннее, чем за минуту до того:
– Друг тебя не убил бы.
– Ты не понимаешь, – шепотом произнес Ной.
Блу испугалась, что он исчезнет. Она поняла, что это была тайна, которую он хранил семь лет – и по-прежнему не желал раскрывать.
– Он расстроился. Он потерял всё. Если бы он мыслил здраво, то, наверное, не стал бы…
он не хотел… мы дружили, как… ты боишься Ганси?
Парни не ответили; в ответе не было нужды. Кем бы они ни считали Ганси, их дружба пережила все испытания. Но Блу опять увидела стыд на лице Адама. Там, в дупле загадочного дерева, он увидел нечто такое, что по-прежнему его беспокоило.
– Ну же, Ной. Имя, – настаивал Ронан, склонив голову набок, совсем как Бензопила. – Кто тебя убил?
Ной поднял голову и открыл глаза. Высвободив руку, он положил ее на колени. Воздух вокруг наполнился холодом. Вороненок съежился на коленях Ронана, и тот оберегающим жестом накрыл птенца ладонью.
Ной сказал:
– Но вы и так уже знаете.
33
Уже стемнело, когда Ганси выехал от родителей. Он был полон беспокойства и неудовлетворения – в последнее время эти чувства всегда пробуждалась в его сердце, когда он гостил дома. Они каким-то образом были связаны с осознанием того, что родительский дом перестал казаться домом – если хоть когда-то таковым казался. И того, что изменились не они, а он.
Ганси опустил окно и высунул руку на ходу. Радио снова замолчало, поэтому единственной музыкой был шум мотора; в темноте «Камаро» звучал громче обычного.
Разговор с Пинтером не давал Ганси покоя. Подкуп. Вот чем всё закончилось. Он подумал, что это ощущение внутри – стыд. Как бы он ни старался, ему не удавалось вырвать из себя дух Ганси.
Но как еще он мог удержать Ронана в Агленби и на Монмутской фабрике? Ганси перебрал в уме основные тезисы предстоящего разговора с Ронаном. Всё это, по его мнению, были доводы, к которым Ронан не стал бы прислушиваться.
Почему он отказывался ходить на занятия? Неужели так трудно проучиться еще один год?
До Генриетты оставалось полчаса езды. В крошечном городке, состоявшем только из неестественно яркой автозаправки, Ганси остановился на светофоре, который горел красным, пропуская незримый поперечный поток.
От Ронана требовалось так мало – ходить на занятия, читать, получать отметки. А потом он бы получил свободу, взял у Диклана деньги и мог делать, черт побери, что вздумается.
Ганси посмотрел на мобильник. Связи не было. Он очень хотел поговорить с Адамом.
Ветер, врывавшийся в открытое окно, вносил в машину запах листьев, воды, растительности, чего-то тайного. Ганси, сильней, чем когда-либо, хотел потратить всё время на Кабесуотер, однако большую часть предстоящей недели должны были отнять занятия (после разговора с Пинтером – никаких прогулов). После школы предстояло усаживать Ронана за уроки. Мир открывался перед Ганси, и Ной нуждался в нем, и Глендауэр вновь казался реальностью… и вместо того чтобы броситься вперед и ухватить свой шанс, Ганси должен был нянчиться с Ронаном.
Чертов Ронан.
Загорелся зеленый свет. Ганси с такой силой нажал на газ, что покрышки завизжали и задымились. «Кабан» сорвался с места. Чертов Ронан. Ганси переключал с одной скорости на другую, быстрей, быстрей, быстрей. Мотор заглушал биение его сердца. Чертов Ронан. Стрелка на спидометре карабкалась всё выше и наконец коснулась красного предупреждающего сектора.
Ганси достиг максимума, который дозволялся на этой трассе. У машины еще оставались силы. Мотор отлично работал в прохладном воздухе, езда была быстрая и незатруднительная, и ему отчаянно хотелось посмотреть, как «кабан» поведет себя дальше.
Он спохватился и прерывисто вздохнул.
Будь он Ронаном, он продолжал бы набирать скорость. Вот в чем заключалась проблема: для Ронана не существовало ни границ, ни страхов, ни пределов. Будь Ганси Ронаном, он давил бы на газ, пока не встретил бы выбоину, копа или дерево. Он плюнул бы на завтрашние уроки, чтобы осмотреть лес. Он бы сказал Ронану, что это его проблемы, если его исключат. Если бы Ганси вообще о нем подумал.
Он не знал, что значит быть таким, как Ронан.
«Камаро» вдруг содрогнулся. Ганси снял ногу с педали газа и уставился на тускло освещенные приборы, однако ничего необычного не увидел. В следующее мгновение машина вновь дернулась, и Ганси понял, что всё кончено.
Он едва успел найти относительно ровное место, чтобы затормозить, прежде чем мотор замолчал, совсем как в день святого Марка. Стоя на обочине безлюдной дороги, Ганси повернул ключ в замке зажигания, но тщетно.
Он позволил себе скудное утешение, произнеся вполголоса бранное слово, худшее из всех, какие знал, а затем вылез из машины и открыл капот. Адам научил его базовым вещам: менять свечи, сливать масло. Если бы слетел какой-нибудь ремень или из недр машины торчал бы свежеоторванный конец шланга, он, возможно, справился бы и с этим. Но мотор был для Ганси загадкой.
Он достал телефон из заднего кармана и обнаружил, что связи почти нет. Достаточно, чтобы его помучить, но слишком мало, чтобы позвонить. Ганси обошел вокруг машины в позе статуи Свободы, держа мобильник над головой. Ничего.
Он с некоторой горечью вспомнил предложение отца забрать «Шевроле Субурбан».
Ганси понятия не имел, сколько проехал с тех пор, как миновал заправку на перекрестке; ему казалось, что он был уже где-то неподалеку от Генриетты. Если двинуться в сторону города, возможно, связь появится, прежде чем он найдет заправку. Или надо просто подождать. Иногда, если «кабан» глох, он оживал после того, как мотор немного охлаждался.
Но Ганси слишком нервничал, чтобы сидеть на месте.
Он едва успел запереть машину, когда позади «Камаро» кто-то остановился. Включенные фары ослепили Ганси. Отвернувшись от света, тот услышал, как хлопнула дверца; по гравию заскрипели шаги.
Сначала приближавшаяся к нему фигура казалась незнакомой – гомункул вместо человека. Затем Ганси его узнал.
– Мистер Пуп? – произнес он.
Баррингтон Пуп был в темной куртке и спортивных ботинках, и в преувеличенно крупных чертах его лица читалось какое-то странное напряжение. Словно он очень хотел задать вопрос, но не мог подобрать слова.
Он не спросил «у вас проблемы с машиной?» или «это вы, мистер Ганси?». Вместо всех возможных вариантов Пуп облизнул губы и сказал:
– Мне нужна твоя тетрадка. И мобильник лучше тоже отдай.
Ганси показалось, что он ослышался. Он переспросил:
– Что?
Пуп достал из кармана темной куртки маленький, но на вид необыкновенно реальный пистолет.
– Тетрадку, которую ты приносишь в школу. И мобильник. Живей.
Наличие пистолета почему-то было трудно уложить в голове. Трудно было перейти от мысли о том, что Баррингтон Пуп какой-то стремный и об этом можно пошутить с Ронаном и Адамом, к тому, что у Баррингтона Пупа есть пистолет и он целится в Ганси.
– Хорошо. – Ганси моргнул. – Ладно.
Что еще оставалось? Он ставил свою жизнь выше всего, чем обладал, разве что за исключением «Камаро», но машина Пупа не интересовала. Ганси протянул ему мобильник.
– Тетрадь в машине, – сказал он.
– Достань, – велел Пуп, направив пистолет ему в лицо.
Ганси открыл дверцу.
Когда он в последний раз видел учителя латыни, тот составлял контрольную на четвертое склонение.
– Даже не думай рвануть с места, – предупредил Пуп.
До сих пор Ганси не приходило в голову, что, будь «Камаро» исправен, он мог бы спастись бегством.
– Еще я хочу знать, куда ты ходил на этой неделе, – продолжал Пуп.
– Что-что? – вежливо спросил Ганси.
Он рылся на заднем сиденье в поисках тетради, и за шелестом бумаг Пупа не было слышно.
– Не провоцируй меня, – рыкнул тот. – Полиция позвонила в школу. С ума сойти. Семь лет спустя. Теперь будет миллион вопросов. Понадобится всего две секунды, чтобы ответить на них с помощью моего имени. Это ты виноват. Семь лет – и я думал… Нет. Я влип. Из-за тебя.
Ганси вылез из машины с тетрадью в руках, и тут до него дошло, о чем речь. Пуп говорил про Ноя. Стоявший перед ним человек убил Ноя.
У Ганси появилось какое-то странное ощущение в животе. Оно не походило на страх. Больше всего оно напоминало веревочный мост, который едва выдерживал тяжесть тела.
Он почувствовал, что всё остальное в его жизни, за исключением нынешней минуты, было ненастоящим.
– Мистер Пуп…
– Скажи, где ты был.
– В горах возле Незерс, – отстраненно ответил Ганси.
Это было правдой, и, во всяком случае, он не видел смысла лгать: он сам занес координаты в тетрадь, которую собирался отдать Пупу.
– Что ты нашел? Ты нашел Глендауэра?
Ганси вздрогнул – и сам удивился. Каким-то образом он убедил себя, что дело в чем-то другом, гораздо более логичном, и звук имени Глендауэра потряс его.
– Нет, – ответил Ганси. – Мы нашли рисунок на земле.
Пуп протянул руку к тетради. Ганси сглотнул.
Он спросил:
– Пуп… сэр… вы уверены, что это единственный способ?
Послышался негромкий, но очень внятный щелчок. Звук, который безошибочно узнает любитель приключенческих фильмов и видеоигр. Хотя Ганси никогда раньше не слышал его вживую, он прекрасно знал, какой звук издает снятый предохранитель.
Пуп наставил ствол в лоб Ганси.
– Нет, – сказал он. – Вот другой способ.
У Ганси возникло то же ощущение отстраненности, которое посетило его на Монмутской фабрике, когда он смотрел на осу. Он одновременно увидел текущий момент (пистолет, прижатый ко лбу над бровями, такой холодный, что ствол казался острым) и перспективу. Вот сейчас палец Пупа дернется назад, пуля вонзится ему в череп, и он умрет, вместо того чтобы добраться до Генриетты…
Тетрадь как будто оттягивала руки. Она была не нужна ему. Ганси знал содержимое на память.
Но это была его тетрадь. Он отдавал всё, ради чего трудился.
«Я заведу новую».
– Если бы вы просто попросили, – произнес Ганси, – я бы пересказал вам всё. Я был бы рад поделиться. Это не секрет.
Пистолет, уткнувшийся ему в лоб, задрожал. Пуп сказал:
– С ума сойти. Ты что-то говоришь, когда я держу тебя под прицелом. Ты удосужился это сказать.
– Зато вы знаете, что это правда.
Он протянул Пупу тетрадь.
– Ты мне отвратителен, – сказал тот, прижимая ее к груди. – Ты считаешь себя неуязвимым. Я тоже так думал.
И тогда Ганси понял, что Пуп собирается его убить. Невозможно говорить с такой ненавистью и горечью в голосе – и не спустить после этого курок.
Лицо Пупа напряглось.
Времени не стало – только промежуток между двумя дыханиями. Вдох и выдох.
Семь месяцев назад Ронан объяснял Ганси, что такое хук.
«Бей всем телом, не только кулаком.
Смотри, куда бьешь.
Локоть под девяносто градусов.
Не думай, что ему будет больно.
Ганси, я же сказал: не думай о том, как ему больно».
Он размахнулся.
Ганси забыл почти всё, чему его учил Ронан, но он помнил, что не надо отводить глаза. Лишь благодаря этому – и чистой удаче – ему удалось выбить пистолет. Оружие упало на дорогу.
Пуп издал бессловесный рев.
Оба бросились за пистолетом. Ганси споткнулся, упал на колени и слепо ударил ногой в его направлении. Он почувствовал, как нога с чем-то встретилась, сначала с рукой Пупа, затем с каким-то твердым предметом. Пистолет отлетел к задним колесам машины, и Ганси почти ползком забрался за «Камаро». Свет фар туда не достигал. Его единственной мыслью было найти укрытие, спрятаться в темноте.
По другую сторону машины царило молчание. Стараясь успокоить срывающееся дыхание, Ганси прислонился щекой к теплому металлу «кабана». Палец, который он ушиб о пистолет, болел.
«Не дыши».
Пуп, стоя на дороге, выругался, потом еще и еще. Скрипнул гравий: он присел у машины. Пуп не смог найти пистолет и опять выругался.