Вечное таинство – смерть Леман Валерия

Глава 18. Обмен информацией

Комиссар Риво трудился в парижской уголовной полиции на набережной Орфевр, как и великий Мегрэ, герой бесчисленных романов Жоржа Сименона. Он встретил меня в своем кабинете как родного — предложил присесть в кресло, не спрашивая, тут же подал мне чашку горячего кофе, после чего уселся за свой стол и уставился на меня с широкой улыбкой.

— Я вас слушаю, Ален. Как говорится, видно невооруженным глазом, что у вас для меня потрясающие новости. Итак?..

Я как можно более кратко сообщил ему, что у Мари есть друг — русский студент Сорбонны Николай Коненко, для своих просто Нико. Еще совсем недавно в свободное от учебы время он подрабатывал в пиццерии «У Джино». Сразу после беседы с Мишелем я лично зашел в оную пиццерию и навел справки.

— Эта небольшая пиццерия расположена по соседству с офисом «Садов», там, как правило, перекусывает один и тот же контингент — скромные служащие соседних контор и магазинчиков. Меня встретил хозяин — итальянец Джино Меркуцци, очень милый человек, довольный жизнью и самим собой. Он сообщил мне, что Нико никогда не устраивал его как работник — парень был с ленцой и плохо обслуживал клиентов. Потому Джино несказанно обрадовался, когда около месяца назад Нико неожиданно заявился к нему и попросил отпуск на две недели — для Джино это была приятная передышка…

Я сделал несколько глотков кофе, наслаждаясь напряженным интересом комиссара, который нетерпеливо попыхивал своей трубкой, ожидая продолжения моего рассказа.

— А вчера, по словам Джино, Нико вдруг заявился на ночь глядя и потребовал расчет, хотя пиццерия ему ровным счетом ничего не была должна. И все-таки парень буквально вымолил немного денег, обещая их отработать. Джино говорит, что Нико был весь как в лихорадке, его руки тряслись, словно он чего-то страшно боялся и спешил поскорее исчезнуть из города. В конце концов Джино сунул ему деньжат, помахал рукой и вздохнул с облегчением.

Комиссар усмехнулся и покачал головой.

Между тем я продолжал:

— Разумеется, я поинтересовался у Джино, не в курсе ли он, где проживает Нико, и тот, порывшись в своих бумагах, нашел записную книжку, куда записывает информацию о своих работниках. Как оказалось, Нико Коненко проживал недалеко от пиццерии, в многоквартирном доме на улице Каштанов, в мансарде. Я прошелся туда, не поленился и поднялся наверх, но на мои звонки никто не ответил. Я поинтересовался у соседей. По словам одного из них, последний раз он видел Нико вчера вечером, когда тот возвращался домой: парень пробежал мимо него, даже не поздоровавшись. Вот и все.

Комиссар глубоко вздохнул, допил свой кофе и еще раз кивнул, посмотрев на меня с лукавой улыбкой.

— Браво, Ален! Вы действовали ничуть не хуже хорошего полицейского. Признаться, я был бы не против, если бы вы работали в моем отделе. Итак, нам остается лишь получить ордер на обыск квартиры Нико Коненко и объявить его в розыск. Хотя можно быть уверенным: наверняка парень еще вчера покинул Париж. Интересно знать, в каком направлении? В первую очередь следует выяснить все его данные в Сорбонне…

Комиссар придвинул к себе телефон и принялся отдавать приказания. Покончив с этим, он вновь посмотрел на меня.

— Сами понимаете, у меня так и вертится на языке вопрос — откуда вы узнали всю эту информацию о друге Мари? Легко можно сделать вывод, что с вами поделился этими фактами кто-то из сотрудников «Садов Семирамиды», по каким-то соображениям промолчавший при допросе полиции.

— Я не хотел бы…

Комиссар не дал мне договорить, подняв ладонь:

— С этим все понятно. Хорошо — так или иначе, но эти важные сведения теперь нам известны, и мы предпримем необходимые действия. Сейчас самое время и мне поделиться с вами нашими открытиями.

Тут комиссар с шумом поднялся и, неторопливо подойдя к окну, облокотился о подоконник.

— Сегодня с самого утра мои люди опрашивали жителей всех соседних с вашим домов — увы, в Сент-Женевьев-де-Буа никто ничего не видел и не слышал. Полный ноль! Зато есть результаты экспертиз: носового платка и «фамильной» тряпки от ветеринара…

Он лукаво мне подмигнул:

— Итак, на носовом платке Мари — кровь третьей, довольно редкой группы. Обладатель этой крови в полицейских анналах не зарегистрирован. А вот обрывок наволочки, как и сообщил вам ветеринар, действительно был обильно пропитан дитилином, который активно используется для эвтаназии животных. Но вообще-то его вводят внутримышечно, никогда не используя в пропитке. Явно неумелые «ветеринары»: беднягу Билли сначала ударили палкой, потом ввели дитилин, по отзыву ветеринара, очень неаккуратно, а напоследок обмотали пасть тряпкой все с той же абсолютно бесполезной пропиткой. На обрывке наволочки были обнаружены микроскопические следы крови — как выяснилось, крови Билли.

Комиссар неторопливо и размеренно вытряхнул свою трубку и тут же набил ее новой порцией табака.

— Самое же главное — нам удалось получить долгожданную информацию насчет местожительства Мари. Как сообщила вам ее бывшая соседка, девушка заняла апартаменты своей умершей матери — Анастаси Петрофф из семейства Строганов, проживавшей в районе Булонского леса. Сами понимаете, тут нам не пришлось много работать! Мы быстро выяснили адрес: улица Басман, 16. Я лично сегодня туда съездил.

Тут комиссар снова лукаво мне подмигнул:

— Я неплохо пообщался с консьержкой, но, между прочим, самые живые сведения поступили от соседки покойной Петрофф, проживающей этажом ниже, — милейшей дамы по имени Люси де Бюсси, которая, как мне кажется, большую часть дня проводит у окна. От нее я получил интересную информацию. Оказалось, я опоздал совсем чуть-чуть: сегодня утром Мари Петрофф покинула дом с чемоданчиком в руках. Чрезвычайно любопытная особа Люси де Бюсси наблюдала из окна весьма волнующую картину. Едва бедняжка Мари, выйдя из подъезда, прошла несколько шагов, как рядом с ней притормозил роскошный автомобиль; дверца открылась, и Мари буквально за руку втянули в салон, после чего машина укатила. Такая вот история.

Да уж, что ни говори, а страсти накалялись. Не зря Мари была столь печальна и словно перманентно напугана! А я, беспечный, полагал, что это лишь игры: известно, что юные девицы любят создавать вокруг себя ореол некой таинственности. Теперь выясняется, что девушка вовсе не играла. Она реально боялась. И вот ее страхи начали сбываться. Бедная Мари!..

Комиссар вздохнул, бросив взгляд за окно на серебристую ленту Сены.

— Как видите, все усложняется. Первое проникновение в дом было неудачное, пострадал сам налетчик. Следующий шаг — вчерашнее похищение Лулу и непонятный выкуп. Судя по всему, похитители Лулу заметили присутствие полиции, а возможно, сумка на плече мсье Муар их насторожила. В любом случае вымогатели так и не появились, а Мари и Нико, судя по всему, поспешили покинуть свои дома: Нико — вчера поздно вечером, Мари — сегодня утром. Нико, возможно, удалось скрыться, а вот Мари, судя по рассказу ее соседки, как и Лулу, похитил некто в роскошной машине белого цвета.

Да, что ни говори, данная информация звучала неутешительно. И главное — ни одного просвета во всем деле! Из-за чего происходят все эти нерадостные события? В чем суть? Как выражается Старый Лис, в чем конкретно мы провинились перед небесами, за что все эти страсти-мордасти?

Комиссар перевел задумчивый взгляд на меня — судя по всему, ему пришел на ум примерно тот же вопрос.

— Скорей всего, это дело связано с той самой историей, о которой вы упоминали вчера: скандал с кражей в рекламном агентстве «Мадлен», в котором оказалась замешанной Лулу. Особое значение играет то, что во время этой аферы в агентстве работала и Мари. Совпадение? Вряд ли. Я выяснил, что это дело до сих пор не закрыто, хотя им реально никто не занимается, уж больно оно запутанное. Официально его ведет комиссар Кло. Сегодня, ближе к вечеру, а может, завтра с утра я планирую с ним встретиться и изучить материалы дела, а пока…

Тут раздался резкий телефонный звонок. Взяв трубку, комиссар выслушал говорившего и дал отбой.

— Ну вот, ордера на обыск обоих домов получены. Приглашаю вас, Ален, отправиться вместе со мной на квартиру Нико, а следом проверить апартаменты Мари Петрофф. Как вы на это сморите?

Разумеется, я смотрел на все это положительно, что и поспешил сообщить комиссару, который дружески потрепал меня по плечу, после чего мы спустились вниз, уселись в полицейский автомобиль и отправились на улицу Каштанов. 

Глава 19. Лулу в кладовке

Не прошло и пятнадцати минут, как мы вошли в крошечную квартирку под самой крышей, где царил полумрак благодаря плотно задвинутым шторам.

Кухонька, гостиная и спальня — вот и все жилище, где животное по имени Нико Коненко спал, ел и любил свою подругу Мари Петрофф. Как выяснилось, благодаря звонку комиссара в центральный департамент недвижимости Парижа эту квартиру родители Нико, граждане России, приобрели на имя сына. Более подробную информацию комиссар рассчитывал получить чуть позже, а пока мы знакомились с частной собственностью исчезнувшего парня.

Всюду царил страшный беспорядок — по всему выходило, что парень в панике, лихорадочно собирал свои вещи, прежде чем выскочить из дома с сумкой на плече.

— Смотри-ка, а наш Нико явно готовился к бегству!

Это была первая реплика-реакция комиссара на все увиденное.

— Давно я не видел такого беспорядка в доме!

Мы с Риво обменялись взглядами.

— Он был смертельно напуган, — мой комментарий увиденному. — Как говорится, «промедление смерти подобно».

Согласный кивок комиссара:

— Бедняга Нико готов был бежать куда угодно и как можно быстрее. В прямом смысле слова спасал собственную жизнь.

Опрокинутая чашка кофе с выплеснувшейся коричневой гущей, бритва в засохшей мыльной пене, целая кипа старых газет, и тут же — открытка с нарисованным сердцем, с надписью на русском языке от руки: «Мой дорогой, любимый Николаша…»

— Да, по всему видно — вчера произошли какие-то тревожные события! — оборвал я поток своих ревнивых мыслей при взгляде на открытку. — Знать бы — что именно? И где сейчас находится наша Лулу, потому как, скорей всего, именно эта парочка — Нико и Мари — приложили руку к ее похищению…

Я еще договаривал свою фразу, как послышался тихий стон. Мы с комиссаром переглянулись.

— Вы тоже это слышали? — тревожно нахмурился комиссар и огляделся. — Откуда донесся звук?

— Звук? Я бы назвал это стоном. Здесь, кроме нас, есть кто-то еще.

Я замер, напряженно прислушиваясь. Негромкое, еле различимое шуршание и тут же — еще один едва слышный стон донеслись со стороны прихожей, куда мы с комиссаром немедленно вернулись.

Первое, что бросилось нам в глаза в этом крошечном закутке, — самая обычная дверца, за которой, как правило, располагаются мини-кладовки для хранения обуви, одежды и прочего добра. Мы с комиссаром одновременно ринулись к дверце и распахнули ее.

— Лулу!

Это была моя первая реакция: я проговорил-выдохнул имя бедняжки Лулу, что лежала со связанными руками и ногами в куче какого-то тряпья в темной кладовке — бледная, взъерошенная, она, судя по всему, была в полной отключке.

— О господи!

В моем голосе прозвучали одновременно тревога (все ли с ней в порядке?) и невольное облегчение (она жива!).

Я аккуратно подхватил легкую, как перышко, Лулу на руки и отнес в комнату, уложил на диван, с которого комиссар скинул на пол целую груду скомканных вещей Нико.

— Оставьте ее, я вызываю медиков, — кивнул он, не без тревоги наблюдая за моими попытками привести Лулу в себя: я шлепал ладонью по ее щекам, встряхивал за плечи, но в ответ несчастная лишь тихонько стонала, не желая приходить в себя, ее пульс еле прощупывался.

— Скорей всего, ей вкололи сильное снотворное, — разглядывая бледное личико Лулу, сделал я вполне очевидный вывод. — Будем надеяться, в клинике ее быстро приведут в себя.

И тут же все закружилось-завертелось: первыми прибыли медики и немедленно забрали Лулу в клинику; медиков сменила бригада полицейских экспертов, которые сразу же принялись за работу, а комиссар, отдав распоряжения, хлопнул меня по плечу и кивнул на выход.

— Слава богу, Лулу жива, — я вздохнул с облегчением и горячо пожал руку комиссару. — Не представляете, как я рад. Вы не против, если, прежде чем мы отправимся на квартиру Мари, я сообщу новость отцу?

Я позвонил отцу, обрадовав его известием: Лулу жива, в настоящее время ее забрали в клинику на авеню Пирамид. После испуганных вопросов отца, что с его славной крошкой, я, успокоив его, посоветовал поехать к Лулу, развернулся к комиссару и объявил, что готов следовать за ним.

Мы отправились в апартаменты Мари Петрофф.

— Думаю, любознательная мадам Люси де Бюсси отследит наш приезд и не замедлит приветствовать на пороге своей квартиры, как это было в прошлый раз. Но тогда у меня еще не было ордера на обыск, и я не поднимался на третий этаж, — комиссар усмехнулся и, не удержавшись, подмигнул мне. — Боюсь, сейчас мадам поднимется вместе с нами и самолично все обследует получше любого полицейского.

Все именно так и произошло: хрупкая старушка с тщательно уложенными золотистыми кудряшками на голове действительно встретила нас у своих дверей на втором этаже и тут же, не спрашивая позволения, побежала на третий этаж впереди нас, оживленно воркуя про очаровательную Мари, столь резко отличавшуюся от родной матери, которая, несмотря на далеко не юный возраст, любила собирать у себя полубогемные рауты.

Признаюсь, мое сердце то замирало, то срывалось в сумасшедший галоп, в то время как я бродил по квартире Мари. Три комнаты, просторная кухня, вся отделка и мебель — светлых тонов. Конечно, первым делом я, словно «отключив» для себя звук беспрерывно болтающей и все комментирующей мадам де Бюсси, направился в уютную спальню, где, скорей всего, Мари и проводила большую часть времени.

Кровать под бежевым пледом, пара кресел, письменный стол, крошечная тахта — для начала я осмотрел все внимательным взглядом, после чего решительно направился к письменному столу.

Усевшись на стул, я неторопливо выдвигал ящики, рассеянно просматривая связки старых счетов и чьи-то письма, фотографии — по всему выходило, что Мари не спешила избавиться от бумаг матери. В таком случае столом с его отделениями и ящиками она практически не пользовалась.

Я тщательно осмотрел все в этой комнате, а меня продублировал полицейский и, разумеется, мадам де Бюсси. Общий «улов» от обыска всей квартиры оказался весьма скромным: всего лишь несколько фотографий Мари и одна — самодовольного парня, в котором без труда можно было узнать Нико Коненко; плюс ко всему — несколько визиток: дантиста, риелтора, модельного агентства, адвоката и ветеринарной клиники.

Последняя визитка меня невольно заинтересовала — снотворное для собак Мари на пару с Нико вполне могли приобрести в этой самой клинике под названием «Бастет», а потому я решил сегодня же побывать на месте, пообщаться с ветеринарами и попытаться выяснить, с каким из них конкретно и на какую тему общались Мари Петрофф и Нико Коненко.

— Ну что ж, на сегодня у нас с вами отличный результат, — похлопал меня по плечу комиссар, когда мы с ним вышли из подъезда дома Мари. — Благодаря вашим усилиям мы узнали о существовании Нико Коненко и побывали у него на квартире, что и спасло малышку Лулу. Страшно представить, что бы с ней было, если бы не вы, Ален! Этот мерзавец оставил человека умирать в своей кладовке!

Мы договорились быть на связи и разошлись: комиссар торопился передать фотографии объявленных в розыск Мари и Нико в вечерние газеты, а я направился в контору «Садов», чтобы хотя бы номинально заменить отца, который позвонил мне из клиники, сообщив, что медики самоотверженно сражаются за жизнь его дорогой Лулу.  

Глава 20. Торг уместен

В «Садах» царило легкое оживление: проходя в кабинет отца, я только успевал улыбаться и раскланиваться направо и налево, отвечая на поздравления сотрудников в связи с обнаружением Лулу. В тихом кабинете отца я залез в Интернет, решив поработать над сайтом фирмы, но тут же бросил это бессмысленное на данный момент занятие — слишком уж мои мысли были далеки от омолаживающих кремов.

Я рискнул даже сделать звонок в собственный дом в России, но лишь добавил себе нервный тик, потому как вместо бесконечных гудков, что должно было бы говорить о том, что мой домик счастливо и девственно пуст, мне ответил резкий голос Веры Буниной: «Ален, отвечай — это ведь ты?»

…В итоге я отправился перекусить, порешив отвести душу в своем любимом месте — симпатичном ресторанчике «Бейрут», где уже успел отведать шаурмы, а теперь намеревался отлично отобедать, заказав фирменные баклажаны Рафика и его отменные шуш барак — аналог пельменям с дивными ароматными специями волшебного Востока.

Заранее предвкушая удовольствие, я уселся за столик у окна, стараясь выкинуть из головы мысли о Мари, а также о краснодипломной Вере Буниной, до сих пор проживающей в моем домике с петушком на флюгере и, вероятно, не собирающейся никуда сваливать. Но, как говорится, жизнь полна неожиданностей, а потому никогда не стоит вешать нос.

Я глубоко вздохнул, как можно более жизнеутверждающе улыбнулся и, сделав заказ, неторопливо, со смаком пообедал. Под дивный кофе с кардамоном ко мне за столик по-товарищески присел Рафик, и мы с ним немного поболтали.

Стоит подчеркнуть, что славный Рафик в годы учебы в Советском Союзе прекрасно освоил русский язык со всей его нормативной и ненормативной лексикой, особо полюбив русские анекдоты, которые до сих пор не ленится записывать в специальную тетрадь. Вот и теперь мы, обсудив последние новости международной политики и заодно всех общих знакомых, напоследок обменялись анекдотами. Я рассказал парочку совсем свеженьких, над которыми Рафик от души посмеялся, пообещав сегодня же записать их в свой талмуд. Затем мы дружески распрощались, и Рафик отправился приветствовать других своих гостей, оставив меня в компании со второй чашкой кофе.

Делая неторопливые глотки, я думал обо всем и ни о чем, пребывая в состоянии легкой грусти. На улице царствовала золотая осень — срываясь с деревьев, листья завораживающе кружились, словно убаюкивая в сон-сказку, где нет никаких проблем и все всегда великолепно, беззаботно, дивно и легко, как в детстве…

— Вы тоже любите осень?

Это драматическое сопрано раздалось столь неожиданно, что я вздрогнул, развернувшись от окна, обнаружил за столиком прямо напротив себя интересную брюнетку с безупречным макияжем, изысканно одетую. Она меланхолично улыбалась, глядя на меня темными блестящими глазами, от нее исходил тонкий аромат дорогих духов.

Я быстро взял себя в руки. Судя по уверенному взгляду, эта эффектная дамочка пусть и годилась мне едва ли не в матери, при всем при том явно пыталась закадрить меня, сердечного.

— Как раз наоборот, — усмехнулся я. — Предпочитаю жаркое лето.

На этом я решил поставить точку, всем своим видом давая понять даме, что желал бы отпить кофею в одиночестве. Могу поклясться — дама все мгновенно поняла, но лишь усмехнулась, вовсе не собираясь подниматься и покидать помещение или хотя бы конкретно — мой столик. Напротив, она заказала официанту кофе и для себя, любимой, после чего улыбнулась мне с видом победительницы.

— Что касается меня, я обожаю именно осень — с дождями и листопадом. Особенно если сама нахожусь под надежной крышей в теплом уютном доме… И в обществе очаровательного юноши.

Последнюю фразу мадам произнесла, едва ли не мурлыча, как кошка перед прыжком на мышь. Не люблю все эти игры в кошки-мышки, не говоря уж о том, что никогда не мечтал оказаться «очаровательным юношей». Сами понимаете, все вместе это привело к появлению на моем лице соответствующего выражения, что вызвало у моей визави лишь хрипловатый смех.

— Ой-ой-ой, постарайтесь не испепелить меня взглядом. Проявите уважение хотя бы к моему возрасту — я ведь немного старше вас.

— Это я заметил, — не удержался я.

Мадам холодно улыбнулась. В этот момент официант принес ей кофе — пока он ставил чашку на столик, мы молча сидели, с натянутыми улыбками глядя друг на друга.

— Знаете, а вы мне все равно нравитесь, — наконец сообщила мадам, сделав первый глоток кофе. — Главное, вы дерзкий, в вас чувствуется сила. В наше время, когда мужчины во многом стали слабыми, это имеет особую ценность. Во всяком случае, для меня.

Еще один глоток. Черные глаза мадам изучающе скользили по мне, так что я невольно поежился. Интересно, что ей от меня надо? Неужели мадам полагает, что может запросто купить меня — очаровательного, дерзкого и сильного юношу? Первый раз средь бела дня меня, говоря попросту, пыталась снять почтенная матрона.

— О чем вы сейчас думаете? — она вдруг улыбнулась почти нормальной, человеческой улыбкой.

— О собаках, — брякнул я первое, пришедшее на ум.

Дама удивленно приподняла брови.

— О собаках? — В ее голосе сквозили одновременно легкая брезгливость и живой интерес. — А я, честно говоря, надеялась, что вы хотя бы из вежливости соврете, что думаете если не о моих прекрасных глазах, то о женщинах в целом и о красивых в частности.

Она картинно вздохнула и с легкой грустью покачала головой.

— Вы также вполне могли вспоминать какие-нибудь прекрасные стихи на тему дня. Но, так и быть, на этот раз декламацией займусь я:

Жила-была Осень.

Коричнево-желтое,

С багряным подбоем пальто

Любила носить и вместо духов

Душилась дымком костров.

Она не любила рано вставать,

Любила пораньше лечь,

И снились ей долгие грустные сны

Про таинство вечное — смерть.

И, встав поутру от печального сна

Про казнь Анны Болейн,

Тихонечко плакала

Осень в платок

Из скомканных листьев аллей.

И горе и смерть чужих королев

И прочих достойных людей

Давали ей повод продолжить плач

В течение нескольких дней.

И мерзла она, и зябла в пальто,

И сердце смерзалося в лед…

И был одинок у Осени дом

И жизни не сладок мед.

Но вот, когда сутки дули ветра,

Осень взглянула в окно

И вскрикнула радостно: «Боже, сестра!

Тебя я ждала давно.

Быть может, будет теперь веселей,

И снова вернется свет,

И снова забудусь я мирным сном,

Где нет убийц-королей…»

И так улыбалась

Осень в окно

И вдруг посветлела сама—

Ах, как же спалось ей,

Покуда в доме хозяйкой была Зима…

Признаюсь, эта неожиданная декламация невольно заставила меня вздрогнуть. Дама это почувствовала, эффектно изогнув бровь.

— Нравится? Как вы вообще относитесь к поэзии?

Я лишь пожал плечами:

— Никак. Я предпочитаю прозу.

Она негромко рассмеялась — черт возьми, готов поклясться, каждый ее жест и слово были заранее продуманы и работали целенаправленно на публику, то бишь на меня. Видели бы вы ее лицо, в то время как она смеялась: утонченное, изысканное, интересно бледное и…

И одновременно – хищное.

Таинство вечное — смерть…

Определенно, эти слова что-то мне напомнили. Я мимолетно нахмурился, пытаясь вспомнить, что конкретно, но мои мысли прервала мадам:

— Значит, вы далеко не романтик. Ну что ж, каждому — свое. А я вот люблю поэзию и, было время, сама баловалась стихотворчеством. Строки, что я только что прочла, принадлежат мне. Вы удивлены?

Наверное, действительно на моем лице мелькнуло удивление — вот так вот: хищницы на досуге слагают сентиментальные вирши. Как говорил великий Пушкин, «ужасный век, ужасные сердца!».

— Ну, прошу вас, признайте, что мои строчки — гениальны! Меня бог не обидел, в юности я и сочиняла, и пела, и писала почти бессмертные полотна… Пока не поняла, что гораздо надежнее — найти обеспеченного мужа и переселиться в вечный и великолепный Париж…

Как хотите, но должен признать, что лишь в этот момент до меня дошел простой и очевидный факт: мы с дамой беседовали по-русски. Дело в том, что я с детства говорил на двух языках: отец и его окружение обращались ко мне на французском, мама и ее компания — на русском. Наверное, поэтому для меня не было особенной разницы, на каком языке говорить. Может, потому и теперь я слушал речь незнакомки, ни на минуту не задумываясь над простой и очевидной штукой: мы сидели в парижском кафе, дама впервые меня видела и тут же заговорила по-русски! Интересно, откуда она узнала, что я из России? На мне это написано, что ли?

Между тем дама, не замечая мои мрачно сведенные брови, продолжала наслаждаться своими поэтическими талантами.

— …абсолютно согласна с Пушкиным: осень — магическое время года. Поэтому у меня, как и у классика русской литературы, немало стихов именно про осень. Вот, послушайте…

Два глотка кофе – абсолютно черные глаза дамы при этом внимательно наблюдали за мной, – и она вновь продекламировала нарочито негромким голосом с интересной хрипотцой:

Вспоминая о прожитом лете

И о первых восторгах весны —

Как он падал, кружась, на рассвете

В зыбких сумерках близкой зимы!

«Ах, все было тепло и надежно

В пышной роскоши зелени крон:

Это близкое синее небо,

Ливней тех очистительный звон!

И веселые детские крики,

Запах теплой травы и цветов,

И кузнечиков ранние песни,

И ночной перестук каблучков…

Было все и светло, и прекрасно —

Это лето и эта весна.

Почему все хорошее — кратко?

Сказка-жизнь, почему ты — одна?..»

Так он думал, в усталом круженье

Опускаясь к земле, тих и чист —

Этот самый последний, осенний,

Потемневший и сморщенный лист.

Несколько секунд стояла почти звенящая тишина. Что я мог сказать? Мадам не лишена дара божьего. Но при чем тут я? Пусть организует литературные гостиные русской эмиграции, выпускает стихотворные сборнички…

Между тем она смотрела на меня с откровенным торжеством.

— Признайтесь, вам не хочется заплакать?

Я вздохнул и с усмешкой покачал головой, стараясь смотреть на поклонницу поэзии, что называется, без тени сентиментальности.

— Совершенно не хочется. Мне хочется спокойно допить свой кофе и отправиться дальше по делам.

Мадам ядовито улыбнулась, допила свой кофе, после чего неожиданно наклонилась ко мне, положив свою руку поверх моей:

— Пять штук.

Признаться, я не сразу понял, о чем речь, и взглянул на мадам, должно быть, по-детски удивленно, потому как она в очередной раз хрипловато рассмеялась.

— Не бойтесь, вы же не мальчик! Я предлагаю вам пять тысяч евро. Ведь это немало, согласитесь?

Это было уж слишком! Меня покупали, как какую-нибудь гулящую девку! Я едва не задохнулся от праведного гнева.

— Идите к черту, — я тоже слегка наклонился к мадам. — Советую вам заняться чем-нибудь общественно полезным и презентовать эту сумму на какой-нибудь сиротский приют. А теперь прошу оставить меня в покое.

Мадам внимательно наблюдала за мной с немного кривоватой улыбкой; по всему выходило, что она вовсе не собирается оставлять меня в покое. Облокотившись о стол, она сцепила холеные ручки и принялась медленно поглаживать свои пальчики с безупречным маникюром и множеством золотых колечек.

— Да, вы действительно чрезвычайно интересный молодой человек, — проговорила она неторопливо, все так же разглядывая меня чуть прищуренными черными глазами. — Я бы назвала вас вежливо-дерзким. Именно такие мне особенно по душе. Уверена, если я сейчас же вас не покину, вы сами встанете и пересядете за другой столик, а то и вовсе уйдете. Так и быть — свой кофе я допила, потому сама вас оставлю. Но при одном условии…

Тут ее правая рука нырнула в сумочку, которая лежала на соседнем стуле, и положила передо мной изящную визитку фисташкового цвета.

— Обещайте, что возьмете ее с собой — на всякий случай, — и тогда я сердечно с вами распрощаюсь. Идет?

Сами понимаете, мне пришлось кивнуть и покорно сунуть визитку в свой карман. Мадам удовлетворенно улыбнулась и поднялась. Пару секунд она сверху вниз смотрела на меня с загадочной улыбкой и вдруг наклонилась, отчетливо проговорив низким голосом:

— Семь штук…

Я нервно дернулся.

— Послушайте, я так похож на бедного русского? Я…

Она перебила, не дослушав:

— Десять! Или… Как говорится, торг уместен. Ставки растут.

Произнеся эти слова, не ожидая моей реакции, она резко развернулась и походкой от бедра покинула помещение, оставив меня в буквальном смысле слова с отвисшей челюстью и недопитой чашкой кофе в руке.  

Глава 21. Город мертвых

Вечер этого дня выдался на редкость мирным и тихим. Отец, после того как навестил Лулу в клинике, вернулся домой значительно повеселевший и приободренный, по вдохновению порадовав меня дивным пловом по-азербайджански — готовить это блюдо несколько лет назад его научил парфюмер с азербайджанскими корнями Рене Бакиров из Марселя.

Мы знатно поужинали, поговорили за жизнь под славный джин, которым Старый Лис меня не без торжественности угостил, и разбрелись по нашим спальням.

Я долго ворочался и не мог уснуть. В голове мешались все события этих суток: то я вновь выслушивал монотонный рассказ печального Мишеля о бесстыдно целующейся в парке Мари, то тревожно проверял пульс никак не приходившей в себя Лулу, то опять на меня, не мигая, смотрели темные глаза интересной дамочки, которая драматическим сопрано торговалась со мной, набавляя цену, пытаясь купить меня, а то вдруг начинала проникновенно декламировать собственные (гениальные!) строчки: