Вечное таинство – смерть Леман Валерия

Глава 42. Операция «Фига»

Все происходило более-менее точно по нашему с комиссаром Риво сценарию: к моему прибытию в Булонский лес к месту встречи с мадам Бишу (или попросту Натали) к аллее от входа Порт Мюет должны были уже подтянуться полицейские в штатском.

Припарковавшись неподалеку от входа, я вылез из машины и внезапно ощутил озноб, но тут же порадовался, что, благодаря прохладной сырой погоде на мне — утепленная куртка, под которой совсем незаметен бронежилет, надеть который меня чуть ли не силой заставил комиссар Риво. Распрямив плечи, я огляделся и, не заметив нигде милейшую Натали, сунув руки в карманы джинсов, неторопливо направился по аллее в лес.

Здесь прогуливались влюбленные парочки и одиночки, дамы с собачками и молодежь в наушниках, а я гадал, кто из них закамуфлированный полицейский. Я шел, углубляясь в лес, а мадам так нигде и не просматривалась. В конце концов, притомившись от ожидания, я дошел до первой же скамейки в кустах и уселся, твердо решив никуда не двигаться отсюда, пока не появится мадам со своим чемоданчиком.

Я просидел минут десять, потихоньку остывая и снова начиная чувствовать легкий озноб, когда неожиданно услышал за спиной голос мадам — пардон, голос прекрасной и зловещей Натали:

— У вас потрясающая фигура, Ален.

Не успел я обернуться, как она уже стояла передо мной — стройная брюнетка в узком черном пальто, с кудряшками, небрежно падающими на лоб. Она вполне дружелюбно мне улыбнулась и, невзначай продемонстрировав элегантный чемоданчик цвета беж, чуть кивнула, словно приглашая прогуляться по совершенно пустынной аллейке вдоль высоченных буков.

Едва я поднялся, как она подхватила меня под локоток.

— И где же ваш хваленый чемоданчик для рекламной продукции фирмы «Сады Семирамиды»?

С видом бывалого жмота я усмехнулся.

— Я подумал: а зачем заимствовать у отца лишний чемоданчик? Он довольно дорого стоит, а ваш груз, — тут я с особой выразительностью улыбнулся мадам с полупоклоном, — ваш груз так миниатюрен…

Свободной рукой я пошарил в кармане куртки и извлек сверток, тщательно закрученный в фирменный пакет «Садов» из серебристой фольги.

— Сами видите, оказалось, вполне достаточно фирменного пакета.

Надо сказать, здесь был самый слабый момент всей нашей операции — в первый же день, пока я ожидал реакции мадам, майор Лучников, по моей просьбе, скинул мне по «мылу» фото тринадцати яиц Фаберже, точные копии которых были изготовлены для российского мистера Икс и потом дерзко похищены для мадам Бишу. Но вот какое именно из этих яиц находилось в желудке Билли, оставалось для нас секретом. Так что если прямо сейчас милейшая Натали потребует меня продемонстрировать ей свой товар…

— Признаюсь, мне до сих пор не верится, что вы настолько состоятельная дама и… И что согласны выложить сто тысяч евро за какое-то, пусть и золотое, яичко! — Я постарался усмехнуться как можно более нахально, одарив мадам взглядом жадноватого до денег красавца. — И если вы реально принесли с собой всю сумму…

В этот момент мы приблизились к влажной после дождя скамейке, к которой мадам решительно меня подвела и чуть ли не силой усадила рядом с собой, колено к колену, волнующе рядом, волнующе плотно — на мгновенье мне даже показалось, что мы по некоему эзотерическому обряду надежно прилепились друг к другу, как истинные супруги, став единой плотью.

— Спокойно, мой милый. — Ее голос звучал вкрадчиво и одновременно с легкой угрозой. — Сиди и слушай меня, здесь нам никто не помешает. Так вот, ты абсолютно прав: я с собой денег не принесла. Видишь ли, не так просто снять со счета столь кругленькую сумму, к тому же у меня на это совершенно не было времени…

Тут я весьма натурально дернулся, словно собираясь в панике бежать подальше от жестокой обманщицы, заодно унося золотое яичко. Но мадам на удивление цепко держала меня: левой рукой она крепко обхватила меня за плечи, в то время как правая с пистолетом тихонько шмыгнула к моему горячему сердцу.

— Милый Ален, ты не представляешь, как мне жаль столь быстро с тобой расставаться — признаюсь, ты на редкость симпатичный мальчишка, — тут она даже хихикнула не без кокетства. — Вот только последнее золотое яичко Фаберже для меня гораздо ценнее, прости меня за фривольность, двух твоих. Тем более я могу найти в Париже десятки таких же красавчиков.

Она прижимала к моему сердцу холодное дуло пушки и ворковала мне на ушко свои скабрезности, а я почувствовал, что еще немного, и грохнусь без чувств от излишнего напряжения. Но мне следовало продержаться еще несколько минут, раскрутив мадам на полное признание своей вины — под воротничком куртки у меня был аккуратно пристроен крошечный, но весьма чувствительный микрофон, через который в настоящий момент наш диалог легко прослушивался комиссаром Риво — жаль только, бедняга ни слова не понимал по-русски.

— Подождите, — сдавленно-испуганным голосом проговорил я. — Я не понимаю, ведь вы же сами дали мне свою визитку! Еще тогда…

— Кажется, мы с тобой на «ты» и договорились, что ты будешь называть меня просто Натали? — красиво нахмурилась мадам, чуток сильнее ткнув мне в бок своей пушкой. — Ну?..

— Натали, — покорно выдохнул я, криво улыбаясь. — Но я же не знал… И потом, у вас… у тебя был другой. Убийца! Интересно, как вы нашли друг друга? Сначала он убивал, потом ты убила его. Как и меня сейчас!

— Такова жизнь, как говорят наши обожаемые французы, — на этот раз в голосе мадам прозвучал оттенок горечи. — Морис был красивым парнем и великолепным любовником, но чересчур жестоким человеком. Знаешь, как он вынимал яйца из московских дворняг? Он никогда не делал беднягам обезболивающее, только укол, который их обездвиживал. Ему нравилось видеть ужас в глазах несчастных тварей. Уже тогда я подумала, что однажды Морис точно так же может прирезать и меня. Кто первый — я или он? Я его опередила, красиво уложив на могиле Нижинского — точно так же, как он это делал с трупами своих жертв…

Она проговаривала все это вполне внятно, в самое ухо, заставляя поеживаться — признаюсь, было во всем этом нечто волнующее: сексуальное возбуждение и смертельный ужас.

— Тебя, мой дорогой, я пристрелю сейчас точно так же. Мы с Морисом присели у могилы Нижинского, я рассказывала ему об этом танцовщике и его трагической судьбе. Сказала, что он чем-то похож на него — не внешностью, но сумасшедшей душой, неистовостью. Поцеловала голубоглазого красавца вот так же, как сейчас целую тебя — в ушко…

Я нервно рассмеялся, снова поежившись и снова попытавшись вырваться из цепких объятий зловещей мадам. Она была сильной — поцеловала, как и обещала, меня в ушко, на мгновенье чуть отстранилась, глядя мне в глаза своими черными глазищами.

— Ну вот и все. Сейчас ты отлетишь на небеса, а я выну сокровище из твоего кармана и оставлю тебя одного на скамейке в Булонском лесу…

Позже я не раз пытался припомнить свои ощущения в те несколько секунд, когда по задумке мадам Бишу я должен был «отлететь на небеса». Но, как говорится, «все смешалось в доме Облонских» — нервное перенапряжение, бешеный стук сердца… в те мгновения я не смог бы ответить на простейшие вопросы, не то что запомнить ощущения.

В одно мгновенье что-то так сильно встряхнуло меня, что я был близок к потере сознания. Все же я понял — она выстрелила. Мне удалось вполне натурально завалиться на спинку скамьи и закрыть глаза, надеясь, что милая убийца не сделает контрольного выстрела в голову.

Впрочем, мадам, вероятно, была уверена в моей смерти. Она сунула руку мне в карман, ловко достала тот самый сверток. Быстро оглядевшись и не заметив ничего подозрительного, она торопливо размотала фольгу.

— Merde!

Что ни говори, а ругательство прозвучало со всей гаммой полагающихся чувств. И бедняжку Натали можно было понять: еще бы — угрохать красавца Алена и остаться в буквальном смысле с фигой в руках — то бишь с двумя свеженькими плодами фиговых деревьев в фольге. Здесь, кстати, без ложной скромности хотел бы сообщить, что идея с фигой пришла в голову именно мне, я даже назвал всю операцию «Фига» — правда, так и не смог ясно и четко перевести это для комиссара на французский язык.

— Merde!

Тут уж я не удержался и от души подыграл убийце. Сначала тихонько, жалобно застонал и моментально, без паузы, вскочил на бодрые ножки, изумленно распахнув миру глаза и восторженно всплеснув ручками: «О господи, так я уже на небесах?!»

Надо отдать должное мадам: она не ужаснулась ожившему «трупу», не впала в истерику, даже не закричала ничего нецензурного по-русски или по-французски. Прекрасная Натали попросту вытянула вперед руку с крепко зажатым в ней пистолетом, и вот теперь мне пришлось отчаянным прыжком в сторону спасать свою молодую жизнь, потому как воительница принялась палить в меня. К счастью, прыгучестью меня бог не обидел, и я ломанулся в ближайшие кусты, спасаясь от пуль разъярившейся Натали.

— Стоять! Полиция!

Слава богу, полиция не заставила себя долго ждать. Одновременно с металлическим голосом из-за ближайшего дерева на преступницу бросился полицейский, и все мгновенно преобразилось, как на съемочной площадке какого-нибудь боевика. Откуда-то появилась целая армия ажанов, с воем подкатили машины, в том числе и «Скорой помощи», куда меня без вопросов засунули, и очень кстати, потому что едва надо мной склонился врач, осторожно снимая мою куртку, как я наконец-то отключился — повторюсь, от избытка чувств. 

Глава 43. Возвращение на круги своя

В тот день я возвращался домой подобно бойцу-победителю: мой торс украшал здоровенный синяк в области сердца, мое лицо было мужественно-бледным, и я с величайшим достоинством принимал комплименты отца, а также дружеское виляние хвостом благополучно возвратившегося из ветеринарной клиники Билли.

— Ну вот, все хорошо, что хорошо кончается, — проговорил отец, после нашего совместного ужина поудобнее устраиваясь в своем любимом кресле в гостиной, отпивая свой любимый джин и поглядывая на меня — своего если и не любимейшего, то, во всяком случае, единственного сына. — Врач сказал, завтра, если все будет в норме, они выпишут Лулу. Слава тебе господи, девочка пошла на поправку.

Для полного кайфа он закурил сигару и милостиво кивнул мне, словно давая «добро» на мой рассказ.

— А теперь прошу тебя, мой дорогой Ален, расскажи поподробнее, в чем же было дело и почему под жутким дождем в нашем саду эти несчастные полицейские продолжают поиски уже по десятому кругу. Признаться, никогда не думал, что детективная история случится в моем собственном доме!

Разумеется, я все рассказал — с чувством, с толком, с расстановкой, заново переживая все перипетии последних дней. Что интересно, в их стремительной череде день сегодняшний бил все рекорды, столько много в нем уместилось самых волнующих событий.

— Надо отдать должное мадам Бишу, она та еще штучка, и парижской полиции с ней будет очень непросто сладить. Представь себе: только мы прибыли в управление, а ее адвокат уже ожидал нас там! Сама мадам лишь молчала и улыбалась. Насколько мне известно, сейчас к ее допросу приступили представители Интерпола — ведь дело не только в убийстве и в покушении на убийство, но и в краже в России!

— Понятно, почему в саду трудится столько народа, — вальяжно кивнул Старый Лис и потрепал по загривку подскочившего Билли, радовавшегося возвращению домой. — Послушай, мой дорогой Билли, может, ты шепнешь мне на ушко: куда ты закопал последнее яйцо Фаберже?

Я в свою очередь тоже поспешил приласкать псину:

— Билли, нашепчи лучше мне — ведь, в конце концов, именно я привез тебя из Москвы! Ну, давай — так сказать, в знак благодарности! Полицейские пусть сколько угодно дружно ищут, а мы с тобой ночью отправимся к нужному месту и…

Мы еще немного поболтали и разошлись по своим углам: отец — в радостном ожидании возвращения Лулу, я — с чувством исполненного долга.

На следующий день я присутствовал при обыске в поместье мадам Бишу. Это было волнующее мероприятие, потому что мы увидели такие сокровища, такие ценности, место которым только в самых известных музеях мира.

В галерее, оборудованной в просторном подвале особняка, бригада Интерпола обнаружила множество контрабанды со всего света, в том числе древние статуэтки из храма богини-кошки Бастет в Египте и статую Будды, похищенную несколько лет назад из буддийского монастыря на острове Шри-Ланка.

«Наша» коллекция яиц также была здесь, не считая того, тринадцатого, что припрятал наш Билли. Удивительная филигранная работа, двенадцать произведений ювелирного искусства…

— Вы понимаете? — многозначительно взглянул на меня комиссар. — Практически вся коллекция была на месте, оставалось лишь последнее, тринадцатое, яичко — и именно оно попало в желудок не того пса!

— Как говорится в русской пословице, человек предполагает, а бог — располагает, — кивнул я. — Мадам Бишу полагала, что богатство делает ее всесильной. Ан нет! И между прочим, наш случай — повод оправдать «несчастливое» число «тринадцать»: ведь именно тринадцатое яйцо спасло своих собратьев от злобной хозяйки — теперь эта коллекция покинет мрачное подземелье и вернется к своему настоящему хозяину. И кстати сказать, если помните, хозяин, заказчик этой коллекции, обещал кругленькую сумму тому, кто ее вернет, — стало быть, вы имеете на это полное право, даже без тринадцатого яйца.

Комиссар в одно мгновение порозовел, бросив на меня подозрительный взгляд исподлобья.

— Мне кажется, вы заслуживаете вознаграждения гораздо больше, чем я. А меня вполне устраивает и моя зарплата. Скоро уйду на пенсию и тогда…

И тут же он столь мечтательно затянулся своей трубкой, что без лишних слов стало ясно: человек спит и видит себя пенсионером, без краж и убийств проводящим мирный досуг с любящей супругой.

Я улыбнулся ему и с нажимом повторил, что через российскую полицию передам хозяину коллекцию, что его награду заслужило парижское управление полиции и лично комиссар Риво. Комиссар лишь рассмеялся, словно принимая все это за добрую шутку.

Последнее открытие на территории поместья мадам Бишу потрясло всех: за конюшней, где холили и лелеяли арабских скакунов, полицейские обнаружили собачье кладбище. Тринадцать зарытых трупов собак — тех самых, в чьих желудках прибыли из Москвы золотые яички, включая и подопечного Мари, оказавшегося «пустышкой»; несчастные псы нашли свою мучительную смерть под скальпелем мсье Буасье.

— Бедняги, — покачал головой комиссар Риво. — Бессловесная тварь страдает так же, как и мы. Я думаю, за смерть этих собак наша мадам заслуживает не меньшего наказания, чем за смерть Мари и Нико.

— Согласен.

На этом события дня благополучно завершились, если не считать заполнение многочисленных протоколов и прочих полицейских бумаг.  

Глава 44. Подводя итог

Пожалуй, одним из самых радостных дней во всей этой парижской истории выдался день 12 октября, когда отец привез из клиники Лулу. Первым делом, едва выпрыгнув из машины, Лулу бросилась обнимать Билли, который также едва хвост не сломал, радостно приветствуя свою хозяйку.

— Смотри-ка — такое впечатление, что они всю жизнь жили бок о бок, — рассмеялся отец, наблюдая эту сценку. — Ты не представляешь, Ален, как я счастлив!

Я тоже был рад — слышать смех Лулу, устроившейся в гостиной в кресле в обнимку с Билли, видеть не исчезающую ни на секунду улыбку на лице отца оказалось лучшей наградой за все мои труды. Сами понимаете — когда к этому прибавилось знатное угощение, которое отец заказал в местном ресторанчике, нам только и оставалось что возблагодарить небеса.

Зато вечером меня ждал неприятный сюрприз. Едва я устроился перед ноутбуком в своей комнате, раздался звонок мобильного. Легкомысленно не взглянув, кто звонит, я ответил:

— Да?..

— Я вот все думаю: ты что, никогда не вернешься? В таком случае, может, мне стоит попытаться оформить твой домик себе в собственность?

Услышав голос ненавистной женщины, я словно дар речи потерял.

— Что, так и будем молчать?

Я мужественно молчал.

— А если я приведу в твой дом своего нового друга?

Ну, уж нет! Мой дом для меня — как живое существо, милое и родное, на душе моей было тяжело уже только оттого, что я знал: каждый день в моем доме спит, ест, гадит в сортире, ходит по комнатам чужой человек по имени Вера Бунина. А если к тому же оная Вера приведет своего хахаля…

— Вера, я буду очень тебе благодарен, если ты в ближайшие дни переедешь на свою квартиру, а ключи от дома передашь моей сестре Ольге, — максимально вежливо проговорил я.

В ответ раздался торжествующий смех.

— Наконец-то заговорил! Что ж, придется мне сдержать свое слово: завтра же приведу кого-нибудь… Кого же? Об этом еще подумаю.

Тут уж пришлось мне заговорить другим тоном:

— Вера, довожу до твоего сведения, что, если ты не уедешь из дома в ближайшие дни — да буквально завтра же! — я передам в управление полиции жалобу, что, пока нахожусь во Франции, в моем доме поселилась неизвестная мне женщина. Полиция прибудет и на полном основании не просто выселит тебя, но арестует за проникновение в чужое жилище. Имей это в виду — я не шучу.

Ответом мне были короткие гудки в трубке — бедная Верочка дала отбой, а это что-то да значило. Победа будет за нами!

Я спустился в гостиную и после коротких раздумий налил себе бокал шампанского. Едва я его пригубил, как за спиной раздался легчайший звук коготков, бьющихся об пол. Я обернулся — разумеется, по лестнице спускалась Лулу в компании Билли.

— Привет-привет-привет еще раз! — радостным шепотом заговорила Лулу, тут же устраиваясь напротив меня в любимом кресле отца. — Садись, Ален! Твой отец уснул — все эти эмоции лишили его сил. А я не могу уснуть! Ты не представляешь, так замечательно вновь оказаться дома! И живой!

«Великое таинство – смерть!» – в очередной раз в моем сознании прозвучали эти слова, и я невольно вздрогнул. Что ни говори, у Аиши дар божий – насколько точно она все предсказала мне в тот, кажется, уже далекий день начала октября!..

…Ты только не паникуй, но главное событие ближайших дней — смерть. Великое таинство! Смерть будет во главе всего, именно она будет направлять твои действия и придаст им смысл, но не спрашивай меня, что конкретно это значит, жизнь очень скоро сама тебе покажет!..

Ведь все так и было: смерть Мари и ее приятеля Нико, а следом за ними покинул сей мир сам убийца — именно поиск разгадки таинства смерти давал направление всем моим действиям и мыслям. А убийца убийцы — мадам Бишу, для «своих» Натали — сама почти дословно повторила слова предсказательницы, декламируя свои вирши:

И снились ей долгие грустные сны

Про таинство вечное — смерть.

Знала ли она сама, что скоро станет убийцей? Вот так порою жизнь изменяет людей: из девицы, слагающей стихи, лепит настоящую фурию, что собирает в подвале своего дома нелегальную коллекцию шедевров со всего света…

…Предупреждаю тебя, Ален: будь осторожен! Смерть — главная героиня твоего расклада. Причем, смерть эта будет угрожать и тебе самому. Пожалуйста, будь осторожен!

И в этом предсказании Аиша оказалась права: были две попытки покушения на мою собственную жизнь, и только во втором случае (когда в меня палила мадам Бишу) я был к тому заранее подготовлен.

Меня вернул в реальность голос Лулу.

— Хорошо сидим! — вздохнула она, со счастливой улыбкой обнимая Билли. — Пусть все так и будет, без изменений!

Я улыбнулся детскому личику Лулу, тут же постаравшись припомнить свои первые впечатления о ней в день приезда. Очаровательный ребенок! В самом деле, что еще я мог о ней подумать? Она была мила, искренна, с радостью обнимала и тискала не какого-нибудь породистого пса — дворнягу Билли из Москвы!

И тут же припомнилось то чувство тревоги, что я испытал, когда отец срывающимся голосом сообщил мне по телефону, что его подруга похищена. Слава богу, теперь все позади!

Между тем мне было любопытно, запомнилось ли что-нибудь Лулу, когда она пребывала в плену на квартире Нико. Я как можно более мягко задал ей вопрос, в ответ на который она невольно сжала кулачки.

— Ты знаешь, с тех пор как все у меня вернулось в норму, я все время вспоминаю — точнее, пытаюсь вспомнить то, что было, когда я очнулась в неизвестной квартире. Постепенно память ко мне возвращается, и я словно вижу целые куски прошлого, но отрывочно. Врачи говорили, это нормально — ведь мне все время делали уколы, чтобы я спала.

Она кивнула, точно соглашалась сама с собой.

— Все слилось в какую-то длиннющую жевательную резинку — ты ведь понимаешь, о чем я? Как будто все время без конца повторялось одно и то же: Мари смотрит на меня, и словно вот-вот расплачется, словно чего-то смертельно боится и хочет попросить у меня защиты. И при этом повторяет совершенно бессмысленные, на мой взгляд, слова: «Вспомни, дорогая Лулу, куда убежал Билли сразу по приезде из аэропорта? Ведь он должен был где-то сделать ка-ка. Вспомни!»

Лулу улыбнулась мне, пожав плечами.

— Я готова была рассмеяться, представляя себе Билли, «делающего ка-ка», а Мари в отчаянии ломала руки: «Ну, вспомни, прошу тебя!» Это повторялось бессчетное количество раз, и я легко привыкла к ее слезам и этим глупым словам про Билли и его «ка-ка». А сейчас, когда милый Жюль рассказал мне всю эту ужасную историю про тринадцать убитых собак…

Из широко распахнутых глаз Лулу немедленно потекли слезы — она утирала их по-детски, кулачком, а славный Билли сочувственно лизал ее соленые щеки.

— Мне так жалко несчастных псов! И Мари! Ее так жестоко убили. И где — прямо на могиле ее прабабушки. Бедняжка, вот почему она так ломала руки, была так напугана — она знала, что ее убьют. Но за что? Она ведь здесь абсолютно ни при чем, ведь не она, а тот русский старик Паша дал проглотить ценное золотое яйцо не псу Мари, а нашему Билли!

— Не плачь, Лулу, — сто раз отругав себя за эти вопросы, старался я успокоить малышку. — Преступникам чужда жалость. Мари слишком много знала про всю эту аферу с яйцами Фаберже, а потому с самого начала была обречена. Даже если бы последнее яйцо попало в руки мадам Бишу, то все равно от «чернорабочих» благополучно бы избавились. Когда Мари поняла это, увы, было слишком поздно.

— Но она была такая милая!

Оставалась еще пара вопросов, которые мне хотелось уточнить — чисто из любопытства. Я улыбнулся и наклонился к Лулу:

— Послушай, а та давняя история в «Мадлен» — похищение шкатулки с перстнем. Я думаю, в первый раз ее украла Люсиль Бонье. Я прав?

Бедняжка Лулу болезненно сморщилась.

— И не напоминай мне о ней! Сколько гадостей эта толстуха делала в приюте! А уж когда я увидела ее в агентстве, то сразу поняла: гадости будут продолжаться! Так и получилось: я не сомневалась, что это она стянула шкатулку у Мими и подкинула в мой шкафчик, грубо сломав замок. Противная Люсиль!

Я кивнул.

— Послушай, а кто, по-твоему, мог украсть перстень у полиции? Были какие-нибудь подозрения на этот счет?

Славная Лулу лишь передернула плечиками.

— Никаких предположений — все были просто в панике, а полицейские орали на всех как оглашенные. Думаю, им было немного не по себе и стыдно — ведь у них самих украли!..

Тут Лулу лукаво усмехнулась и таинственно наклонилась ко мне:

— Ты знаешь, быть может, во мне говорит личная неприязнь к Люсиль, но мне кажется, что именно она стянула перстень у ажанов! Стянула, а потом спустила его в унитаз! Просто из злости.

Удивительно, но факт: Лулу почти слово в слово повторила мою версию кражи! На этом вопросы следствия завершились – мы еще посидели, улыбаясь друг другу с ноткой грусти, и разошлись.

Поднявшись в свою спальню, я подошел к окну. Бархатная тьма ночи, блестящие от дождя деревья и серебряный серп луны в бездне неба… Я смотрел на эту вечную картину, видел свое смутное отражение в стекле, которое внезапно перекрыло лицо Мари — бледное, с грустными светлыми глазами, с легкой…

«Прости меня, Мари, — прошептал я еле слышно. — Наверное, я мог бы тебя спасти, если бы вовремя прислушался, если бы…»

«Если бы любил!» — эти слова вдруг словно прозвучали «за кадром», перебив мой нестройный ход мыслей, и я в одно мгновенье понял, что в том и есть правда: я был очарован Мари — реально красивой девушкой, — но я ее не любил. Любовался, восхищался, желал — но не любил. Любовь дала бы мне силы, мудрость, интуицию, чтобы спасти любимую. Но — на нет и суда и нет.

С этой печальной мыслью я и уснул.  

Глава 45. Бумажная рутина

Вся последующая неделя превратилась в некий «бумажный» кошмар: с самого утра я выезжал в управление, чтобы оформить свои показания в письменном виде, подписывал море всевозможных протоколов и прочих бумаг, не считая добровольного прочтения протоколов допросов мадам Бишу, которые мне давал прочесть — чисто по дружбе! — славный комиссар Риво.

В перерывах между всей этой рутиной бытия мы с комиссаром спускались в кафе, расположенное по соседству с управлением, и там неторопливо обедали, болтая о чем угодно, только не об этом деле, от которого к тому времени оба успели изрядно утомиться.

Как правило, говорил больше комиссар — до его долгожданной пенсии оставалось чуть больше года, он мечтал о домике в деревне, куда они уедут с мадам Риво и где будут наслаждаться покоем. Сам он собирался рыбачить и разводить кроликов, а мадам Риво, по словам супруга, мечтала выращивать овощи на собственном огородике и на зиму заполнять погреб собственными закрутками и консервами.

Отобедав и испив по чашечке ароматного кофе, мы возвращались в управление, и бесконечная бумажная волокита продолжалась: протоколы, показания, подписи… К концу всего я уже готов был бежать в Москву, в свой домик с петушком на флюгере, закрыв глаза даже на возможное присутствие грозной Веры Буниной в качестве неприятной «нагрузки».

Но, как известно, все когда-нибудь завершается: 20 октября все материалы этого «собачьего» дела были переданы в судебные органы.

— Будем надеяться, мадам Бишу собственной свободой заплатит если не за смерти Мари и Нико, которые она полностью свалила на своего любовника Мориса Буасье, то уж за похищение коллекции, за убийство оного любовника, а также за покушение на убийство, — в последний наш совместный обед подвел итоги комиссар. — Думаю, свою жизнь мадам завершит в тюремных стенах. И мне ее ничуточки не жаль!

Что ж, я тоже не испытывал сочувствия к мадам. Если признаться честно, в те дни мне было жаль лишь самого себя: меня в очередной раз «кинули»! Позвонив чисто наудачу своей «пожизненной» возлюбленной Соне Дижон, находившейся в благословенной Швейцарии, я лишь увеличил свою перманентную депрессию: как оказалось, синеокая красавица на презентации персональной выставки в Монтрё влюбилась в скрипача из местного оркестра, так что скрипку моего сердца совершенно не слышала.

Что делать! Я пожинал плоды собственной глупости: когда-то, в год нашей встречи с Соней, я сам как-то предложил не хранить верность друг другу, а гулять от души все годы юности. Конечно, при этом я имел в первую очередь себя самого, полагая, что быть верной — святой удел всех женщин, но… Но я ошибся — с тех самых пор Соня не устает изменять мне с каждым интересным, на ее взгляд, мужчиной, а я лишь плачу и рыдаю.

Известно, что рыдать лучше всего в удобную жилетку. К счастью, таковая в славном городе Париже у меня имелась: Рафик! Так что сразу после неприятного звонка я отправился к нему, чтобы поужинать, а заодно и излить приятелю всю муку своей истерзанной души.

Я с удовольствием поужинал, а когда принесли кофе с кардамоном, за мой столик по доброй традиции присел Рафик, которому я и рассказал последние новости об измене Сони Дижон — кому-кому, а Рафику нет нужды рассказывать всю нашу долгую love story: он хорошо знал нас обоих.

— Знаешь, какая мысль пришла мне в голову вчера?

Эта неожиданная фраза приятеля была его первой реакцией на мой душещипательный рассказ о Сониной измене в Монтрё.

— И какая же мысль пришла тебе в голову вчера?

Рафик улыбался, непринужденно ковыряясь в своих белоснежных зубках деревянной зубочисткой.

— Вчера, вот так же после ужина, я вдруг подумал, что все мы, сколько бы нам ни было лет, до самого конца остаемся детьми. Ты, кстати, помнишь себя в детстве?

Если честно, собственное детство и воспоминания о нем в данный конкретный момент волновали меня меньше всего, и я лишь неопределенно пожал плечами.

— Более-менее. А что?

Рафик смотрел на меня черными блестящими глазами.

— А я вот прекрасно помню. В детстве все мы зависим от взрослых. Чтобы уйти от этого контроля, мы играем. В наших детских играх мы независимы и могущественны, покупаем автомобили и дома, путешествуем и уплетаем мороженое — словом, делаем все, что нам хочется, ни у кого не спрашивая на то разрешения. И эта привычка играть сохраняется у каждого из нас на всю жизнь. Мы, став лысыми дедками, продолжаем играть, сами придумывая правила для своих игр. Вот, к примеру, твоя история с Соней…

Это уже было интересно! Я мгновенно ожил, вдумчиво кивнул, ожидая продолжения.

— Когда-то ты сам предложил ей свои правила игры — ведь вы тогда и были настоящими детьми. Почему бы не поиграть в любовь? Но ты совершил ошибку: ты думал, что Соня откажется от твоей игры, позволив играть тебе одному, а сама будет ждать, когда ты вернешься к ней. А она неожиданно согласилась, более того — первой начала игру и сразу повела в счете! Это тебя потрясло…

— Друг Рафик, это меня почти убило! — трагически перебил я речь доморощенного философа.

Он с улыбкой покачал перед самым моим носом тонким смуглым пальцем.

— Э, нет! Ведь ты не ушел в монастырь или с головой в работу! Ты тоже ей изменял, притом не забывая, что Соня — вторая половинка. А что было бы, если бы Соня покорно тебя ждала?

В ответ я приподнял плечи.

— Нагулявшись, я бы на ней женился. А что еще я могу сделать? Я и сейчас женился бы на ней, будь она…

Меня прервал негромкий, но веселый смех Рафика: он смеялся, покачивая головой и хлопая ладонью по столу, так что в конце концов не удержался и я, коротко хохотнув и выжидательно уставившись на шутника.

— Нет, я не понял, Рафик: что тебя так развеселило?

— Ты! — с трудом успокаиваясь, произнес Рафик. — Как ты это произнес: «А что еще я могу сделать?» Как будто принес себя в жертву! Неужели ты сам не видишь, что измены Сони — подарок для тебя?

Рафик смотрел на меня все так же смеющимися глазами.

— Не изменяй она тебе, ожидай, когда ты созреешь для брака, и ты начал бы ее избегать, панически придумывая отговорки. Но она изменяет! И это дает тебе свободу одновременно с возможностью себя жалеть, ругая неверную красавицу. Вот ты и жалеешь себя, любимого! Только не обижайся! Ведь все так и есть. И интерес к Соне у тебя не угасает, потому что она недоступна.

— Ну, не знаю…

— А я знаю! — весело подмигнул Рафик. — Играй и дальше в свою любовь: ревнуй, изменяй, люби. И наслаждайся жизнью! А если завтра Соня приедет к тебе и потребует назначить дату вашего бракосочетания…

— Ты думаешь, это меня напугает? — воинственно перебил я болтуна. — Да я скажу ей: хоть завтра!

Рафик немедленно достал из кармана календарик и задумчиво провел по нему пальцем:

— Ловлю тебя на слове! Итак, сегодня 20 октября; стало быть, завтра, 21 октября — счастливое число, кстати, «очко»! — играем вашу свадьбу. Давай сразу обговорим стол. Начнем с салатов…

— Стоп-стоп-стоп, — усмехнулся я. — Кончай играть в свои детские игры! Соня ничего не знает ни о какой свадьбе, ни о чем меня не просила…

— А если бы просила? Завтра — ты готов завтра вступить в законный брак с Соней Дижон? Отвечай честно!

Сами понимаете, честно ответить на такой вопрос не так просто.

— Повторяю, я готов жениться на Соне в любой день. Но завтра нереально. Нужно хотя бы оповестить всех родных, чтобы мама приехала из Танзании. И потом, нужны деньги, и немалые — ведь ты не будешь нас бесплатно кормить? Вот видишь!

— Вот видишь! — повторил мои слова Рафик с веселым хохотом. — Видишь, ты заговорил и о маме, и о деньгах — и все это вместо счастливого смеха: я женюсь!!!

Да, да, в этих словах что-то было! Возможно, Рафик был абсолютно прав в этом своем рассуждении об игре в вечную любовь, но…

Словом, я поспешил непринужденно перевести разговор на другую тему; мы еще немного поболтали, посплетничали, поделились последними анекдотами, и я отправился в офис «Садов».  

Глава 46. Тринадцатое, золотое

На календаре было 23 октября, собачье дело благополучно завершилось; к этому времени я случайно узнал, где объявившиеся дальние родственники Мари Петрофф ее похоронили, а потому почел своим долгом съездить на могилу, чтобы положить алую розу — в память о нашей короткой истории любви.

Этот день выдался на редкость солнечным и теплым — настоящая золотая осень…

И может, «виной» всему было именно это почти летнее солнце, и прозрачный, с легкой голубизной воздух, и золото аллей одного из новых парижских кладбищ — как бы там ни было, а мне не хотелось задерживаться на могиле несчастной Мари, я просто рвался вернуться в город, к шумным проспектам, к толпам прохожих и прочим радостям вечного волшебника Парижа. Постояв у могилы со скорбно опущенной головой каких-то пару минут, я опустил на плиту алую розу и с невольным чувством облегчения покинул кладбище.

В тот день, от души нагулявшись, я вернулся домой к обеду, где в меня тут же радостно вцепилась Лулу, почти силой заставив поиграть с ней в бадминтон на зеленой лужайке за домом. Несмотря на то, что мне хотелось поваляться на диване перед телевизором, я уступил ей. В итоге под восторженный лай и прыжки Билли мы играли в течение часа с азартом и вдохновением.

— Держи!

— Лови!

— Ага, пропустил!

— Ну, теперь держись!..

Хрупкая Лулу оказалась на редкость сильным соперником: размашистые удары ее ракетки каждый раз отправляли волан в синь неба, так что мне приходилось скакать и прыгать не меньше резвящегося Билли. Но один ее пас превзошел все остальные: белоснежный волан, оказавшись недосягаемым для меня, благополучно улетел за молоденькие сливы, скрывавшие заборчик, отделяющий нашу территорию от соседей.

— Предлагаю на этом завершить наше дружеское состязание, объявив тебя победительницей!

К этому времени я был уже совершенно без сил и только и мечтал залезть под душ, после чего ужинать и лежать на диване в гостиной.

Естественно, юная и чересчур энергичная Лулу завопила, требуя продолжения — по крайней мере, до следующего неотбитого паса. При этом говорила она таким тоном, что я без труда понял: отныне девушка будет нарочито слабо посылать мне волан, стараясь, чтобы я его легко отбил и таким образом продолжил игру до бесконечности.

И мне пришлось, кряхтя и про себя матерясь, продираться сквозь заросли слив, а уж за ними, боязливо озираясь, с замиранием сердца проникнуть на чужую территорию, где, насколько мне было известно, проживала на редкость нелюдимая пара врачей-венерологов.

Я шагнул на чужую территорию, а мир не содрогнулся, и солнце все так же ласково светило в синем небе. Я огляделся и почти сразу же увидел белый волан под кустом шиповника, щедро осыпанного ярко-оранжевыми ягодами. Я наклонился, протянул руку к волану…

Позже я пытался как можно более точно припомнить те ощущения, которые с потрясающей скоростью проскочили в моем сознании: расползшаяся от дождей, рассохшаяся от ветров и солнца кучка дерьма — фи-и-и-и! — некий смутный блеск — что это там? — да нет, просто ка-ка! — ка-ка?! — чья здесь ка-ка?! — так, может, там блестит…

Далее мои мысли благополучно оборвались, и в дело вступили руки — быстро веточкой распихивая ка-ка в стороны, мои ручки откопали нечто круглое, запаянное в целлофан, осторожно взяли, развернули…

— Ку-ку, Ален, ты что там делаешь? — донесся откуда-то издалека, из абсолютно иной реальности, веселый голос Лулу.

Я будто не слышал. В моей чуть дрожащей от волнения руке блеснуло ослепительно-золотое, щедро инкрустированное изумрудом яйцо — последнее, тринадцатое, из коллекции копий Фаберже, то самое, что в первый же вечер поспешил «посадить» в соседском огороде славный путешественник Билли, то самое, что в течение нескольких дней безуспешно искали в отцовском саду лучшие силы парижской полиции! В конечном итоге сошлись на общем с московскими коллегами выводе: пьяница Паша скормил яичко какому-то третьему, безымянному для нас псу…

Вернувшись в отцовский сад, держа в руке прямо перед собой яйцо, как Данко держал свое сердце, я торжественно прошествовал мимо потрясенно умолкнувшей Лулу в гостиную и набрал номер полиции.

– Комиссар Риво? Приветствую! Не могли бы вы немедленно прибыть к нам в Сент-Женевьев-де-Буа? Срочно! Пока я не потерял сознания от избытка чувств. Слушайте меня, комиссар, открываю вам тайну: я только что нашел яйцо. Да не простое, а золотое…

Мудрый и сообразительный комиссар не стал меня ни о чем спрашивать, уточнять и ахать — он кратко ответил: «Выезжаем!» — и дал отбой; ровно через тридцать семь минут он был уже на месте, с радостной улыбкой и трепетом душевным приняв из моих рук долгожданное яичко.