Это по-настоящему Уатт Эрин
И эта странная история с отношениями с отцом, в которых явно что-то не так. К тому же я заметила, как он трогает мои волосы. Меня беспокоит, что я должна рассказать об этом УУ: мы были одни, а Окли не должен до меня дотрагиваться, когда мы остаемся наедине. Даже до волос. У меня от этого возникает странное чувство.
Но я не рассказываю ничего Кики – у нас не настолько близкие отношения, чтобы я могла без стыда поделиться с ней своими сокровенными мыслями, не боясь столкнуться с осуждением. Я не уверена, есть ли вообще человек, с которым у меня такие отношения. Так что я просто говорю:
– Я еще не слишком хорошо его знаю.
Она живо кивает, словно ей все понятно:
– Да, когда не знаешь человека с детства, все по-другому. Иногда мне кажется, что мы с Джастином знаем друг о друге слишком много. Из-за этого ты бросила УУ?
– Я не бросала УУ! – возмущаюсь я. – Хочешь сказать, все так думают?
Она смотрит на меня недоверчиво:
– Ты же встречаешься с Окли Фордом. Ни за что не поверю, что это УУ тебя бросил.
– Но с Окли-то мы познакомились уже после расставания!
Я морщусь. УУ будет недоволен. Он не любит выглядеть неудачником в глазах своих друзей. Отсюда и условие, что я не должна обвинять его в изменах. Но это еще хуже. УУ не захочет, чтобы все считали, будто я его бросила ради знаменитого красавчика.
– Тогда почему вы расстались? Он тебе изменил? Или он тебя бросил из-за того, что ты не стала вместе с ним поступать в универ?
О черт! Я не знаю, что ей ответить, но тут у меня звонит телефон, и я тут же поднимаю трубку, даже несмотря на то что на экране написано: «Номер скрыт». Сейчас я готова принять спасение даже из рук телефонного спамера.
– Алло?
– Тай приедет за тобой в полдевятого.
Только через несколько мгновений я осознаю, что это Окли.
– Сегодня?
– Нет, завтра утром, – саркастически говорит он. – Сегодня, конечно.
– Но… во сколько мы тогда вернемся?
– Тебе что, пять лет?
Чувство теплоты, которое, возможно, зародилось во мне благодаря чудесному спасению, немедленно умирает в муках. Я поворачиваюсь спиной к Кики, которая увлеченно смотрит в окно в надежде на скорое прибытие Окли Форда, и шиплю в трубку:
– А ты всегда так с людьми разговариваешь?
– Ну, вообще, да.
Я закрываю глаза и пытаюсь успокоиться.
– Куда мы пойдем?
– На закрытую вечеринку. Тебе понравился подарок?
Я удивленно моргаю: он что, сам выбирал?
– Не особо.
– Другого я не ожидал.
ОНА
– Ты же вроде говорил, что мы идем на вечеринку. – Я с тревогой пытаюсь что-нибудь рассмотреть сквозь тонированные стекла на заднем сиденье «кадиллака эскалейд». – Что это за место?
За рулем Тайрис, и он только что остановил машину на какой-то с виду индустриальной улице на юге Лос-Анджелеса. Раньше я никогда здесь не бывала. Слышна музыка, но на здании нет никакой вывески, только черная металлическая дверь, которая выглядит довольно загадочно.
Окли строит раздраженную мину:
– Это клуб.
– То есть мы не идем на вечеринку.
– Это и есть вечеринка. В клубе. Какая часть из этого тебе непонятна, детка?
Я с яростью смотрю на него:
– Не надо вести себя так, будто я тупая. И не зови меня деткой.
Он ухмыляется.
Как же мне хочется ему врезать! Мне все равно, что он платит кучу денег за этот спектакль и что прямо сейчас он потрясающе выглядит в этих вытертых джинсах и зеленой футболке, которая обтягивает его тело, как вторая кожа. Все это совершенно никак не отменяет того, что временами он бывает отъявленным мерзавцем.
– Я просто забочусь о своей безопасности, – напряженно говорю я. – Кто владелец этого места?
– Откуда я знаю. – Он пожимает плечами. – Здесь устраивают разные закрытые тусовки. Вечеринки, презентации, концерты.
Я задумчиво хмурюсь:
– И что, Клаудиа сказала, что наше третье свидание должно пройти здесь?
– Да, она так сказала, – нетерпеливо говорит Окли. – Тай, ты готов?
Мое сердце начинает бешено биться.
– К чему? – выдавливаю я.
– К тому, чтобы проверить, нет ли вокруг папарацци, – говорит Окли. – Мы позволим им нас сфотографировать, когда будем уходить.
– Почему?
– Потому что если они сейчас нас заметят, то могут найти способ пробраться в клуб и там сфотографировать то, чего мы не хотим им показывать. – Он смотрит на меня с таким видом, словно я совсем глупая.
Меня так достало, что все эти умники обращаются со мной, будто у меня опилки вместо мозгов! Но вместо того чтобы взорваться, я просто сижу, стиснув зубы, и напоминаю себе о том, что мне платят за это двадцать тысяч баксов в месяц.
Нет, Кики, Окли Форду во мне совершенно ничего не нравится. И меня это ни капли не беспокоит, потому что он – придурок с большой буквы «П».
Мы с Окли сидим в машине, и наконец Тай сообщает, что все чисто. Я пять раз чуть не падаю, пока мы идем к пугающей черной двери, и от меня не ускользает выражение удовольствия в глазах моего «бойфренда», наблюдающего, как я шатаюсь на этих чертовых каблуках.
– Ты не мог бы в следующий раз выбирать обувь поудобнее? – говорю я.
– Не-а. В этих туфлях твои ноги выглядят потрясающе.
На этот раз я не испытываю никаких эмоций от его комплимента. Похоже, он разбрасывается ими налево и направо. Возможно, просто по одному каждой девушке в поле зрения.
Тайрис ударяет увесистым кулаком по двери, и она тут же распахивается.
Мы входим в полутемное фойе, и я сразу обращаю внимание на дым.
– Что-то горит? – Я принюхиваюсь.
Почему-то от этого Окли начинает хохотать как сумасшедший. Вместо ответа он на крейсерской скорости несется вперед. Я бегу за ним на своих чудовищных каблуках и молюсь только об одном – не подвернуть ногу.
Коридор приводит в темное помещение. В одном его конце находится бар, в другом – сцена, а между ними разбросаны столы и диваны. Здесь не слишком тесно, но при этом достаточно посетителей, и все они смеются, курят и общаются друг с другом, перекрикивая музыку. Группу, играющую на сцене, я прежде не видела, но музыка знакомая. Вероятно, я слышала что-то похожее по радио за последние лет пять.
Кроме того, здесь довольно много знакомых лиц. Не потому, что я знаю этих людей лично. Я видела их по телевизору или на обложках журналов. В Лос-Анджелесе легко встретить кого-то из знаменитостей, если знать, где искать, но такая их концентрация в одном помещении со мной заставляет испытывать крайнее смущение, даже несмотря на дорогую дизайнерскую одежду.
Это приводит меня в крайнюю степень раздражения.
– В Лос-Анджелесе законодательно запрещено курить в помещениях.
Окли иронично приподнимает бровь:
– Мне что, вызвать полицию?
Его отношение действует мне на нервы, и я говорю:
– Я прямо-таки ощущаю, как у меня развивается рак легких. За последние пять минут – от нуля до четвертой стадии. Давай в следующий раз пойдем в какое-нибудь место, где мне не придется опасаться скоропостижной смерти из-за дыма, побывавшего в ком-то другом.
Тай хмыкает.
Я поворачиваюсь и огрызаюсь на него тоже:
– Ничего смешного. Если бы я работала в муниципалитете, я бы давно уже прикрыла это местечко.
– Ну, тогда хорошо, что ты не работаешь в муниципалитете, – безапелляционно говорит Окли. – Ты работаешь у меня, не забыла?
Вот мерзавец!
Он тащит меня к бару, а Тай идет следом за нами, как послушный щенок. Я пытаюсь сделать равнодушное лицо, проходя мимо известной модели, которая хохочет в компании популярного певца. Мои щеки пылают. Даже не могу себе представить, что тут все обо мне думают: я такая обычная по сравнению с этими потрясающими девушками. И Окли так безразлично со мной обращается.
Как бы я хотела пойти домой!
Возле барной стойки мы снова ругаемся, уже второй раз за вечер. Или третий. Я сбилась со счета.
– Что будешь пить? Пиво? Дайкири? Что-нибудь покрепче?
– Ничего, – бросаю я сквозь зубы. – Мне семнадцать лет.
– И что?
– Это означает, что я несовершеннолетняя. Мне нельзя алкоголь.
Я пару раз пила пиво на вечеринках, но по большей части мы с Пейсли стараемся подавать пример близнецам. Парень Кики однажды сказал, что раз уж наши родители «отсутствуют», мы могли бы проводить вечеринки у себя. Я с ним неделю не разговаривала, и с тех пор никто больше не поднимал эту тему.
Окли закатывает глаза:
– Не могу поверить, что моя девушка такая ханжа!
А я не могу поверить, что мой парень такой кретин.
Я проглатываю вертящиеся на языке слова и натягиваю на лицо улыбку – к нам подходит бармен. У него волосы торчком, неряшливая бородка и татуировки на шее. Он видит Окли и ухмыляется:
– Окли, старик! Сколько лет, сколько зим.
– Да, давно не виделись, – с отсутствующим видом отвечает тот. Его зеленые глаза напряженно прочесывают комнату. Даже не повернувшись в его сторону, он добавляет: – Мне шестнадцатилетний «Лагавулин» [12] со льдом. И что-нибудь девственно-безалкогольное для моей спутницы.
Я краснею, потому что он специально сделал ударение на слове «девственно».
– Мне колу, пожалуйста, – говорю я мистеру Модная прическа.
– Сейчас сделаю.
Я могла бы с самого начала догадаться, что возраст Окли не помешает ему выпить. Ну что ж, по крайней мере, за рулем не он, а Тай.
Мы ждем, пока бармен приготовит напитки. Окли продолжает обшаривать взглядом комнату, словно ищет кого-то конкретного. Я же, наоборот, стараюсь ни с кем не встретиться, потому что знаю: здесь я не на своем месте.
– У тебя что, встреча? – спрашиваю я. Зачем он вообще меня сюда привел, если планирует проводить время с другой девушкой? И если он действительно планирует этим заняться, нужно ли мне делать вид, что меня это совершенно не задевает?
Он смотрит непонимающе, как будто только что меня заметил.
– Что? Нет, конечно.
– Точно? А то я, если что, не возражаю. Я могу поболтать с Тайрисом, пока ты будешь мне с кем-нибудь «изменять». – Я делаю пальцами кавычки.
Он криво ухмыляется:
– Ну что ты, солнышко, я бы ни за что не стал тебе изменять!
Окли игриво дергает за один из моих накрученных локонов, отворачивается и продолжает изучать толпу.
Я вздыхаю.
Бармен ставит на стойку стакан с виски и колу. Я делаю глоток, наслаждаясь прохладой напитка. Здесь довольно жарко, а Окли по-прежнему не обращает на меня никакого внимания. Похоже, свидание не задалось.
– Ок, привет, – раздается откуда-то справа, и из темноты выходит худощавый парень с темными лохматыми волосами и в футболке группы Green Day. Окли слегка напрягается:
– Привет, Люк. Как поживаешь?
Этот Люк неуверенно улыбается:
– Ну, так себе. А ты?
Он пожимает плечами, ни слова не говоря, и даже не думает представить меня своему другу.
Наконец тот, неловко протягивая руку, говорит:
– Я Люк.
Я обмениваюсь с ним рукопожатием:
– Вонн.
– Приятно познакомиться.
– Взаимно.
Я действительно рада, потому что он… явно не знаменитость, и это для меня большое облегчение.
Вдруг Окли подает голос:
– Люк, составишь компанию моей девушке, ладно? Я сейчас вернусь.
И куда-то исчезает.
Серьезно, соскакивает со стула и пропадает в толпе, оставив меня в компании какого-то незнакомца. Тай должен охранять Окли, поэтому бросается за ним, и все становится еще более странно.
– Ну так, – Люк теребит пальцем этикетку на бутылке пива, края которой отклеились из-за образовавшегося конденсата, – как вы с Окли познакомились?
– Что, прости? – Я не слушала, пытаясь рассмотреть, куда исчез Окли, но вот, наконец, замечаю его светлые волосы рядом с диджейским пультом. Он с кем-то беседует, но я не понимаю, с кем.
– Как вы с Окли познакомились? – повторяет Люк.
Я заставляю себя сосредоточиться:
– Э-э-э, в интернете.
– Серьезно? – удивляется он.
Я киваю и излагаю легенду, которую разработали Клаудиа и ее приспешники:
– Я отправила ему в «Твиттере» картинку, и она ему, похоже, понравилась. Он мне ответил, ну и теперь мы вроде как встречаемся.
Люк молчит, а затем на его губах появляется хитрая ухмылка:
– И что, в это хоть кто-то верит?
Я прищуриваюсь в ответ, радуясь, что поблизости нет никого из пиар-команды. Клаудиа бы мне двойку поставила.
– Надеюсь, потому что на самом деле все так и есть.
– Ну, как скажешь.
– Правда!
Он смеется:
– Послушай, Вонн. Так ведь тебя зовут? – Я киваю, и он продолжает: – Я давно знаю Ока. Все его соцсети ведут ассистенты, так что если кто тебе и ответил, это точно был не он.
Меня охватывает возмущение: он что, считает меня лгуньей?
Ты действительно лгунья.
Ну, в общем, да. Так что я решаю свернуть с этой опасной темы:
– А ты как с ним познакомился?
– Я музыкант на студии. Записывал бас для некоторых треков в «Форде».
– О, здорово! А в туры ты с ним ездишь?
– Я был в туре в поддержку «Форда», но только на Западном побережье.
Вдруг взгляд его карих глаз устремляется на что-то в отдалении. Я тоже смотрю туда.
Окли возвращается, и он не один. С ним какой-то человек, который выглядит странно знакомым. Не знаю, кто это, но его лицо я точно где-то видела. У него темные глаза, короткая стрижка ежиком и такая гладкая красивая кожа, что мне хочется спросить его, каким кремом он пользуется.
Они приближаются, и в моей голове все вдруг встает на места. Это Донован Кинг, один из крупнейших мировых музыкальных продюсеров. Но прежде чем стать продюсером, он сам был R&B-исполнителем, поэтому я его и узнала.
– Это Кинг, – шепчет мне Люк. – Окли несколько лет мечтает с ним сотрудничать.
Они наконец добираются до стойки, и я замечаю, что Окли необычно нервничает – крутит в руках свой стакан, так что кубики льда стучат по стенке, и выражение его лица, обычно слегка ироничное, сейчас убийственно серьезно. Он слегка кивает Люку – вполне определенный знак, чтобы тот проваливал. Тот не подает виду, что расстроился, – я замечаю промелькнувшее на его лице мрачное выражение только потому, что ожидаю его увидеть, поскольку и так очевидно, что они с Окли в натянутых отношениях. Люк придумывает какой-то предлог и исчезает, и в этот момент мне его жаль.
– Это Вонн, – говорит Окли. – Вонн – Донован Кинг. Я сказал ему, что ты большая поклонница его работы и будешь очень рада с ним познакомиться.
Я собираюсь недоуменно нахмуриться, но встречаю взгляд Окли, буквально умоляющий ему подыграть. Так что улыбаюсь Кингу и говорю:
– Да, это правда! Обожаю альбом, который вы выпустили с Saturn’s Rising.
Я придаю своему лицу в меру заинтересованное выражение и молюсь, чтобы он не спросил меня о чем-нибудь еще – на этом мои познания о его трудах заканчиваются. Единственная причина, по которой я знаю хотя бы об этом, заключается в том, что близнецы заслушали его до дыр, когда он вышел прошлым летом.
– Спасибо. Я был очень рад с ними работать, – говорит Кинг голосом, мягким, как его кожа, и более низким, чем я ожидала. – Ребята очень серьезно относятся к своей музыке.
Я улыбаюсь, как дурочка, потому что даже не знаю, что на это ответить. Я не играю ни на одном музыкальном инструменте. Даже свистеть не умею!
– А что скажешь про этих? – Он кивает в сторону сцены.
Я стараюсь не скривиться, потому что ничего не понимаю в музыке. Когда мы смотрим музыкальные шоу по телевизору, я никогда не угадываю, кто выйдет в финал.
Окли напряженно хмурится, и я начинаю опасаться, что морщины на лбу останутся у него навсегда. И от этого мне становится еще страшнее.
– Я совершенно не разбираюсь в музыке, – признаюсь я.
Кинг едва заметно улыбается:
– Как и девяносто процентов американцев. Именно поэтому музыка хорошо продается. А что тебе больше всего нравится в музыке Окли?
– Почему вы думаете, что мне она нравится? – вырывается у меня.
Ровно в этот момент группа заканчивает играть и мне хочется от стыда спрятаться под столом. Окли делает шаг вперед, явно собираясь что-то сказать, но вдруг Кинг разражается хохотом.
– А она не промах! – Он показывает мне большой палец.
– Тоже так думаю. – Окли улыбается, напряженно и слегка фальшиво. Неловко обнимает меня за плечи, и я делаю над собой усилие, чтобы не отодвинуться. – Даже несмотря на то, что она считает мою музыку дерьмом.
Я прямо-таки слышу голос Люка: «И что, кто-то в это верит?» Если бы я могла ответить честно, я бы сказала: «Вряд ли».
– Это неправда!
Я мечтаю, чтобы пол разверзся и меня поглотил. Почему, когда землетрясение так пригодилось бы, его не дождешься? Щеки пылают, и вовсе не от жары. Моя задача – убеждать окружающих в том, что я без ума от Окли, но пока у меня совершенно ничего не получается.
Я украдкой кошусь на него, ожидая намека, что теперь делать, но он смотрит на сцену. Если бы он не обнимал меня за плечи, мы бы выглядели как враги. А может, мы и правда так выглядим.
– Когда мне было пятнадцать лет, я слушала «Форд» без остановки, – наконец говорю я. – Мне казалось, он идеально описывает мою жизнь. И мне ужасно стыдно сейчас вам об этом рассказывать. Честно говоря, хоть я и пытаюсь сделать вид, что нет ничего особенного в том, что мы вместе в клубе и беседуем с Донованом Кингом, на самом деле мне очень неловко.
На лице Кинга появляется слегка озадаченное выражение, значение которого мне не до конца ясно.
– Вот это я понимаю, серьезный разговор. – Он салютует мне стаканом. – В этой индустрии люди редко говорят что-то подобное. Все хотят слышать только комплименты, но запоминается то, что сказано по-честному, от сердца. Но все-таки что ты думаешь о группе?
– Она… – Я пытаюсь подобрать слова. Я настолько не в своей тарелке в этой ситуации, насколько это вообще возможно. Это словно впервые встать на доску для серфинга и сразу попасть на высокую волну. Можно сразу вызывать спасателей.
– Не бойся. Скажи как есть, – говорит Кинг.
– Мне не нравится. Она слишком…
– Безликая, – говорит Окли. – Мы все такое уже тысячу раз слышали от тысячи других музыкантов. Включая меня самого.
И он прав. Это именно то, что меня и грызет.
Кинг кивает:
– Да, сейчас вся музыка звучит одинаково. В этом вся проблема.
Окли наклоняется навстречу Кингу, зажимая меня в процессе. Его взгляд сосредоточен на Кинге, лицо как у одержимого, и у меня возникает ощущение, что он вообще забыл о моем существовании.
– Но ваша – нет, – хрипло говорит он. – Я хотел бы поработать с вами в студии.
Кинг отводит глаза.
Ох, вот сейчас мне становится действительно неловко. Мне не было так неловко с девятого класса, когда Лия Маринер вдруг при всех заплакала в школьной столовой, потому что увидела своего бывшего парня с его новой девушкой.
Но Окли не сдается:
– Вы делаете потрясающие вещи. Нам нужно записать что-нибудь вместе.
Я почти вижу, что Кинг размышляет, как бы ловчее отказать Окли, чтобы не слишком его обидеть.
Наконец он слегка наклоняет голову и одновременно поворачивается чуть в сторону от Окли, так, чтобы тому было сложнее разглядеть его лицо.
Я стараюсь как можно глубже вжаться в барную стойку.
– То, что ты делаешь, кажется мне несколько незрелым. Не думаю, что мы друг другу подходим. Почему бы тебе не обратиться к Лансу Бьюкенену? Его работы довольно близки к тому, что ты выпускал раньше.
Окли напрягается:
– Я ищу новое звучание.
Кинг вздыхает, этот разговор явно ему в тягость. Мне же просто хочется раствориться в воздухе. Может, сказать, что мне нужно в туалет?
– Позвони мне через пару лет. Думаю, тогда мы сможем договориться.
Улыбка Окли такая натянутая, что практически звенит:
– Обязательно.
Кинг смотрит на меня и улыбается по-настоящему:
– Было приятно с тобой познакомиться, Вонн. Не позволяй этому миру себя изменить, хорошо?
Он пожимает мне руку и исчезает в толпе.
После его ухода между нами повисает неловкое молчание. Я практически чувствую ненависть, с которой Окли на меня смотрит, и из последних сил пытаюсь придумать какую-нибудь тему для разговора.
– Здесь довольно шумно, да? – наконец произношу я.
– Тогда помолчи, – огрызается он.
ОН
1doodlebug1 @OakleyFord_stan№ 1 Она что, модель? Это разве не Гуччи?
OakleyFord_stan№ 1 @1doodlebug1 Точно Гуччи. Но идти в клуб в таком виде? Позор.
1doodlebug1 @OakleyFord_stan№ 1 угу, стыда никакого нет