Океан вне закона. Работорговля, пиратство и контрабанда в нейтральных водах Урбина Иэн
Распорядок дня на судах «Морского дозора» был строгий: в 7:00 – общие собрания, на которых должны были присутствовать все члены команды; в течение дня каждый должен был выполнить ряд работ (я и Коув-Сейрам драили уборные). Воду экономили, и душ разрешалось принимать раз в день и не дольше трех минут. Чтобы избежать утечки важной информации, включая наше местоположение или направление движения, которая могла бы быть использована пиратами, один из офицеров просматривал все сообщения, которые члены команды отправляли через судовой сервер. (Мои сообщения никто не проверял, так как я использовал спутниковый телефон.)
Со стороны нас, наверное, можно было принять за выброшенных на необитаемый остров жертв кораблекрушения, которые заново придумывают все ритуалы и правила. Алкоголь и сигареты были под строгим запретом. Ежедневно в 16:00 на средней палубе, где находился спортзал с велотренажером, гребным тренажером, беговой дорожкой, штангами, гантелями и различными турниками, проходили добровольные групповые занятия. Вечером в воскресенье на судовом информационном стенде появлялось расписание тренировок на следующую неделю с подробным списком упражнений, среди которых было немало силовых. Поначалу я недооценил нагрузку, которую добавляла прыжкам, приседаниям, отжиманиям и прочим упражнениям постоянная качка. Так что уже на второй день на борту я буквально изнывал от боли.
По вечерам проводились заседания книжного клуба. В тот момент обсуждали «В Патагонии» (In Patagonia) Брюса Чатвина и «Счастливые острова Океании: бороздя Тихий океан» (The Happy Isles of Oceania. Paddling the Pacific) Пола Теру. Не обходилось и без кино – крутили «Невероятную жизнь Уолтера Митти», «Безумный Макс: под куполом грома» и «Идеальный шторм». Последний не показался мне уж таким увлекательным – вряд ли бы я сам выбрал его, учитывая, что картинка за бортом мало отличалась от того, что я видел на экране. В кают-компании был богатый выбор музыкальных инструментов – от акустических и электрических гитар и барабанов до кларнета и клавишных. В команде было немало талантливых музыкантов, так что музыкальные импровизации и экспромты были частым развлечением, от которого я получал большое удовольствие.
Практически все члены разношерстной команды «Морского дозора», состоявшей из представителей девяти национальностей и говорившей на двух дюжинах языков, имели высшее образование. Большинству было от 20 до 35 лет. Совещания проводились на английском, он же использовался в работе. Почти половина членов экипажей были женского пола – большая редкость для судовых команд, которые практически всегда состоят из одних мужчин. За время моего пребывания на судах у меня сложилось впечатление, что представители обоих полов находятся там в относительно равных условиях: женщины выполняют ту же работу и занимают те же должности, что и мужчины. Запрета на романтические отношения между членами команды не было, но предполагалось, что они не должны мешать работе, особенно если эти отношения между начальником и подчиненным.
Большую часть времени я проводил на мостике «Сэма Саймона» с капитаном Чакраварти. На стене за его спиной висел ламинированный плакат. В верхней части плаката красными буквами было написано: «Внимание, розыск! “Бандитская шестерка” – суда-браконьеры, ведущие незаконный вылов клыкача». Под надписью красовались фотографии шести судов[53]. Это были «Тандер», «Викинг», «Кунлун», «Йонг Динг», «Сонг Хуа» и «Перлон». Из рассказов Чакраварти я узнал, что он вырос в индийском городе Бхопал и около десяти лет плавал на танкерах, перевозивших химические вещества. Он прошел все ступени карьерной лестницы, дослужившись до капитана. В 2011-м вступил в ряды «Морского дозора».
Ему было 32. Несмотря на небольшой рост, он производил впечатление человека сильного, уверенного в себе, но при этом неизменно сохранял добродушие и был прост в обращении с подчиненными. Однажды я нечаянно опрокинул полную кружку горячего кофе на его ноутбук. Такое количество жидкости не могло не добраться до материнской платы. На этом компьютере хранились практически все записи Чакраварти о «Тандере». Он спокойно поднялся, смахнув остатки жидкости, и перевернул ноутбук в надежде избавиться от попавшей внутрь жидкости. «Все нормально, – сказал он. – Я хорошо помню все, что написал». Я почувствовал, что эта спокойная, неагрессивная реакция отчасти была инстинктивной. Но была в ней еще какая-то особая решимость и сосредоточенность – как будто все, что с ним происходило, включая и этот досадный инцидент, было частью сформулированной им когда-то для себя программы. Как это часто бывает с искателями приключений и экологами-активистами – во всяком случае теми, с которыми довелось иметь дело мне, – Чакраварти, казалось, все время двигался к какой-то внутренней цели, что было видно по его действиям и поступкам.
Это сильно отличается от собирательного образа защитников природы, который сложился в головах обывателей. Часто к ним относятся пренебрежительно, считая сопляками с татуировками, пирсингом и дредами, выставляют их взбалмошными, наивными эскапистами, бегущими от личной ответственности, «реального мира» и «нормальной работы» от звонка до звонка. В большинстве случаев это не так, в особенности если говорить о «нормальной работе» – в море они проводят на вахте куда больше стандартных восьми часов в день. Команды судов «Морского дозора» и Гринписа, о которых мне также довелось писать, состояли из людей не просто решительных, но даже амбициозных, погруженных в работу, тех, чье поведение называют «поведением типа “А”»[54]. Просто их жизненные цели отличались от мечтаний обычного офисного планктона. Наряду с участием в кампаниях по спасению океанов многие занимались еще и постоянной работой по самосовершенствованию. Их лозунги – меньше жалуйся; будь решительней; прислушивайся к мнению других; проявляй активность. «Таким образом я сам себе ежедневно напоминаю, что должен быть благодарен за возможность делать эту работу», – сказал мне один из членов команды, когда я спросил его, зачем он каждый день вызывается мыть уборные. «Если я собираюсь и дальше отстаивать эту идеологию, я должна прогнозировать возможные нежелательные последствия», – ответила мне другая участница экспедиции, когда я спросил ее, зачем она читает книгу о мировой продовольственной политике. Вряд ли это было увлекательное чтение.
Помимо «Тандера» в рамках операции «Ледяная рыба» активисты «Морского дозора» охотились еще на несколько браконьерских судов.
Около 19:00 5 апреля офицеры на «Бобе Баркере» заметили необычную активность на кормовой палубе «Тандера». Было видно, как мужчины, некоторые в оранжевых жилетах, мечутся по судну. «Мелькание фонариков и необычное для этого времени суток палубное освещение», – гласит запись в судовом журнале «Боба Баркера». Несколько часов спустя, рано утром, один из членов команды «Тандера» сбросил с палубы вниз веревочную лестницу, как будто собирался бежать. Судя по всему, именно это он и собирался сделать – вместе со своими товарищами. Через какое-то время c «Тандера» поступил сигнал бедствия.
«Требуется помощь, требуется помощь, – говорил капитан Катальдо по радио. – Мы тонем!»[55] По его словам, «Тандер» столкнулся с каким-то объектом, предположительно – грузовым судном. «Нам нужна помощь», – добавил он. По его оценке, до полного затопления оставалось минут 15.
Поначалу никто в это не поверил. Уже давно к «Тандеру» не приближался никто, кроме судов «Морского дозора». Хаммарстедт предупредил Чакраварти, который находился приблизительно в трех часах от места предполагаемого крушения: «Сэму Саймону» пришлось сделать крюк, чтобы высадить в порту члена команды. Чакраварти приказал взять курс на место, где разворачивались описываемые события. Команда «Тандера» спустила на воду несколько шлюпок. В них начали садиться люди. Один матрос поскользнулся, упал в воду, но сумел забраться в шлюпку.
Я покинул «Сэм Саймон» всего за пару дней до происшествия и все еще был в дороге. Внезапно в аэропорту Аккры мой телефон зазвонил, и один из членов команды «Морского дозора» сказал мне: «Ты не поверишь в это! “Тандер” тонет прямо у меня на глазах!» Помимо шока от самой новости, я испытал чувство досады от того, что пропустил такое событие. Я даже начал искать на табло вылетов рейсы в города, близкие к месту, где в тот момент находились «Тандер» и его преследователи. Как же я тогда хотел снова оказаться на борту одного из судов «Морского дозора»!
Хаммарстедт и Чакраварти решили, что команду «Тандера» возьмет на борт более вместительный «Сэм Саймон». Осталось только дождаться его прибытия. Чакраварти созвал совещание на мостике. «Их будет в два раза больше, чем нас, – предупредил он. – Это очень опасная ситуация». Он приказал всем сменить шорты и футболки на более «подходящую» одежду, имея в виду черные рабочие брюки и черные рубашки с логотипом «Морского дозора». Обращаясь к любителям посудачить и побалагурить, Чакраварти строго запретил любую ненужную возню и болтовню. Ходить в уборные спасенным разрешалось только в сопровождении членов команды. На верхней палубе круглосуточно должны были нести вахту как минимум два человека. Извинившись перед женской частью команды, Чакраварти объяснил, что из соображений безопасности в случае возможного физического противостояния охранять людей с «Тандера» будут только мужчины. Никто не должен задавать никаких вопросов, связанных с рыбным промыслом. «С настоящего момента это исключительно спасательная операция», – подытожил он.
К полудню 6 апреля, приблизительно через семь часов после сигнала о бедствии, «Тандер» все еще был на плаву, несмотря на опасный крен на правый борт[56]. Было видно, как вода постепенно заполняет отсеки судна. К тому моменту его команда уже более трех часов провела в спасательных шлюпках под палящим солнцем. Некоторых тошнило из-за качки – волны достигали 2,5 м в высоту. Катальдо отказывался покинуть капитанский мостик. Хаммарстедт сказал ему, что не поднимет на борт ни одного человека из спасательных шлюпок до тех пор, пока «Тандер» не покинет вся команда. Хаммарстедт опасался, что Катальдо вызвал небольшое быстроходное местное судно и попытается улизнуть на нем, когда команда «Боба Баркера» будет поднимать из шлюпок его людей.
Несколько членов «Морского дозора» дрейфовали в катерах неподалеку от накреняющегося «Тандера», надеясь подняться на борт и собрать улики до того, как он уйдет под воду. В 12:46 Катальдо наконец спустился по веревочной лестнице в шлюпку. В тот же момент инженер и фотограф с «Боба Баркера» начали забираться на браконьерское судно по лестнице, сброшенной беглецами с другого борта.
«Даю вам десять минут», – сказал им Хаммарстедт. Они пробыли 37 минут на полузатонувшем «Тандере». Пока судно дрейфовало, накренившись на правый борт на 29, активисты осмотрели внутренние помещения. Начав с кают, они перешли в машинное отделение, потом забрались на мостик, проверяя, не остался ли кто там. На столе на камбузе размораживалась курица. В коридоре валялись забытые членами команды носки и футболки. По всему мостику были разбросаны документы.
Через несколько минут поисков фотограф показался на палубе. В руках у него был мешок для мусора, в который он сложил свою фотокамеру, сотовый телефон и документы из рулевой рубки «Тандера». Он передал мешок ожидающим его в катере товарищам. На мостике он также нашел загруженные с веб-сайта «Морского дозора» фотографии членов команды «Боба Баркера». Он бросил их в катер вместе с несколькими картами. Одна из них упала в воду.
«Тандер» начал тонуть заметно быстрее. Хаммарстедт мерил шагами мостик, беспокоясь, что его ребята пробудут на нижней палубе слишком долго и не успеют покинуть судно, когда поток воды хлынет внутрь «Тандера». На шлеме фотографа «Морского дозора» работала закрепленная камера GoPro. Несмотря на тряску и плохое освещение, на отснятом видео позже удалось разглядеть машинное отделение, почти полностью скрывшееся под толщей мутной воды. Рыбохранилище было приблизительно на четверть заполнено клыкачом.
Некоторые нестыковки указывали на то, что затопление «Тандера» было спланированным: все герметичные двери на судне были открыты настежь. В машинном отделении были открыты кингстоны. Никаких явных признаков столкновения с другим судном – например обрушившихся полок или лопнувших трубопроводов – не было. Наиболее вероятное объяснение решения Катальдо наконец прекратить гонку нашлось в топливном отсеке – горючего на судне оставалось на один день или чуть больше.
Обследовать «Тандер», пока он шел ко дну, было очень рискованно. Позже, в интервью с одним из рядовых членов «Морского дозора», я задал вопрос об оправданности такого решения. Наверное, интервьюируемый почувствовал в моем вопросе нотки осуждения. Он предложил мне представить себя на их месте: «Иэн, ты хочешь мне сказать, что, если бы ты был с нами, ты бы не стал карабкаться на борт “Тандера”? Ты бы упустил возможность посмотреть, за чем же мы так долго гнались?» В его словах была доля правды.
Когда команда «Тандера» поднялась на борт «Сэма Саймона», сотрудники «Морского дозора» обыскали их, чтобы проверить, что у них нет оружия, отобрали зажигалки и, снабдив водой и фруктами, рассадили на кормовой палубе. Офицеры с «Тандера» держались сдержанно, лишнего не болтали. На просьбу отдать паспорта членов команды Катальдо ответил отказом. Однако вскоре их нашли среди вещей одного из спасенных. Чакраварти сообщил о происшествии руководству ближайшего порта в Сан-Томе – небольшом островном государстве приблизительно в 160 милях от Габона. Полиция и сотрудники Интерпола в Сан-Томе ответили, что будут ждать прибытия «Сэма Саймона». «Придурки!» – крикнул один из офицеров «Тандера», когда фотограф «Морского дозора» направил объектив на него и сидящих рядом матросов.
Катальдо, который все этовремя не снимал солнцезащитные очки, оказался невысокого роста. На нем была зеленая футболка с надписью «Хайнекен», на голове – бейсболка с вышитыми драконами. Изможденное лицо обрамляла коротко подстриженная черная бородка. Он обратился к Чакраварти с просьбой не фотографировать его. Чакраварти, который ходил с включенным диктофоном в руках, фиксируя все происходящее, оставил просьбы капитана браконьеров без внимания[57]. Вместо этого он еще раз напомнил Катальдо о базовых правилах поведения на борту судна «Морского дозора». «Почему ты так со мной говоришь? – сказал с раздражением Катальдо. – Мы оба капитаны и должны общаться друг с другом как равные». Добавив, что он не должен находиться под открытым небом вместе со своими людьми, Катальдо заявил, что обратится в международные морские организации с официальной жалобой на подобное обращение. «Буду ждать с нетерпением», – ответил Чакраварти.
Когда «Тандер» наконец ушел на дно, Катальдо стал выказывать явные признаки радости. Эта странная реакция еще больше укрепила команду «Морского дозора» во мнении, что он намеренно утопил судно. Вполне вероятно, что владельцы «Тандера» также не сожалели о гибели судна: оставшись без горючего, оно, скорее всего, было бы конфисковано, и все улики, что были на его борту, попали в руки властей. Полтора часа спустя Катальдо забрался на полутораметровую гору конфискованных у него сетей в кормовой части «Сэма Саймона». Устроившись поудобнее, он уснул. Еще через пару часов, когда «Сэм Саймон» находился в паре миль от берега, на борт поднялись прибывшие на катере полицейские и офицеры ВМФ в камуфляже. Разбудив Катальдо и остальных членов его команды, они взяли их под стражу.
В течение следующих шести месяцев индонезийцев из команды «Тандера» переправили самолетом на родину[58]. Капитана Катальдо, старшего механика и второго механика судили по обвинению в подлоге, нарушении экологических норм, причинении вреда окружающей среде и халатности[59]. Суд наложил на них коллективный штраф в сумме свыше $17 млн, но каким-то необъяснимым образом они оказались на свободе, несмотря на то что поданная ими апелляция не была удовлетворена[60].
Тем временем в Испании дело Vаidal Armadores, компании, которая, по мнению многих, имела прямое отношение к «Тандеру», закончилось, так и не начавшись. Верховный суд постановил, что раз незаконный промысел велся в международных водах, то у испанского правительства нет полномочий проводить расследование. В ходе другого гражданского судопроизводства, инициированного испанским правительством против Флориндо Гонсалес Коррала за связи с «Тандером» и незаконным промыслом, который вело судно, обвинению удалось отстоять свою позицию. На фигуранта дела был наложен штраф в размере $10 млн[61].
Одно можно утверждать совершенно точно – кампания закончилась победой «Морского дозора». «Как раз за это мы и боремся», – отметил Хаммарстедт, когда я позже спросил его о десятимиллионном штрафе. «Морскому дозору» удалось прекратить деятельность «Тандера». Именно благодаря их действиям виновные понесли наказание. Будут ли усилия активистов иметь долговременный эффект? Станет ли судьба «Тандера» уроком для других браконьеров? Мне в это верилось с трудом. Когда дело происходит в океане, эффект от таких мер обычно быстро сходит на нет: экономическая притягательность браконьерства настолько же сильна, насколько беспомощна деятельность надзорных инстанций. И все же нельзя отрицать, что инцидент с «Тандером» привлек всеобщее внимание к серьезной проблеме, которую чаще всего игнорируют.
После небольшой передышки Чакраварти покинул «Морской дозор» и создал собственную активистскую организацию «Океаны под защитой закона» (Enforceable Oceans)[62]. Хаммарстедт отправился в Габон помогать правоохранительным органам этой страны патрулировать территориальные воды и бороться с незаконным промыслом. Многие офицеры с «Сэма Саймона» и «Боба Баркера» вскоре вернулись в Южный океан. На этот раз они участвовали в погоне за последним в мире судном, занимающимся промышленным китобойным промыслом. Незадолго до того международный суд запретил этому японскому судну охотиться на китов в Антарктике, но никто не озаботился исполнить решение. Сотрудники «Морского дозора» решили, что лучшего применения их навыкам не найти. Пополнив запасы и немного передохнув, «флотилия Нептуна» вновь заступила на дежурство в Южном океане.
2
Одинокий патруль
Вселенские воды, бескрайние и предвечные, суть непорочное начало и страшный конец всего сущего.
ГЕНРИХ ЦИММЕР. МИФЫ И СИМВОЛЫ В ИНДИЙСКОМ ИСКУССТВЕ И ЦИВИЛИЗАЦИИ[63]
Законов, регулирующих порядок использования морских территорий, предостаточно. Проблема не в отсутствии законов, а в дисциплине их исполнения. И это понятно – в отличие от территориальных споров на суше, в баталиях за океанские пространства верх берет холодный расчет. Две страны могут воевать за пядь земли, которую считают своей. Океанские границы куда менее очевидны. Отчасти по этой причине преследование браконьеров может показаться бесполезным занятием.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что каждая пятая рыба на нашей тарелке выловлена незаконно, а объем мирового черного рынка морепродуктов превышает $20 млрд[64]. Из-за чрезмерной промысловой активности рыбные ресурсы планеты находятся на грани истощения. По прогнозам некоторых исследователей, к 2050 г. рыбы, по общему весу, в море будет меньше, чем пластиковых отходов[65]. Ресурсы Мирового океана подвергаются варварской эксплуатации, ведущей к их сокращению, поскольку у большинства стран нет ни желания, ни возможностей обеспечить их защиту[66]. Внимание общественности с трудом удается привлечь даже к проблеме глобального потепления, несмотря на его очевидные негативные последствия – повышение температуры, подъем уровня моря и частые ураганы. А уж истощение рыбных ресурсов просто никого не волнует.
Однако есть и исключения. Например, еще в 2006 г. островное государство Палау решило проводить более жесткую политику – преследовать и задерживать китайские, вьетнамские и другие иностранные суда, ведущие незаконный промысел в водах страны. Задача была не из легких. Палау – относительно небогатая страна без собственной армии. Патрулированием морских рубежей занимаются 18 полицейских. В распоряжении у них одно-единственное судно «Ремелиик». При этом площадь патрулируемой территории – размером с Францию.
Был ли у них хоть какой-нибудь шанс на успех? Отчасти ответить на этот вопрос могло бы то, что происходило около 2:00 21 января 2015 г. в одноэтажном офисном здании в Западной Виргинии. Набирая текст очередного электронного письма, Бьерн Бергман, исследователь, член некоммерческой природоохранной организации SkyTruth, запивал сэндвич с лососем и сыром шестой кружкой кофе за день[67].
«Не смотри на последние зафиксированные координаты; иди на опережение – попробуй перехватить их», – писал Бергман. Почти в 9000 миль от него «Ремелиик» гнался за тайваньским рыболовным судном «Шин Джи Чю 33» с десятью браконьерами на борту[68]. Бергман помогал капитану палауанского полицейского судна выбрать кратчайший путь к судну нарушителей. «Возможно, вам стоит взять курс на юго-восток», – написал он.
Опустошив несколько промысловых участков, команда «Шин Джи Чю 33» хотела скрыться в индонезийских водах, где полномочия властей Палау заканчивались. Добравшись до Целебесского моря или моря Банда, браконьеры беспрепятственно выгрузили бы улов и затерялись среди тысяч небольших филиппинских или индонезийских островов в Тихом океане. Чтобы перехватить нарушителей, капитан «Ремелиика» шел на максимальной скорости 20 узлов, что не могло не беспокоить судового механика. За последние полгода полиция Палау обнаружила, но не сумела задержать больше десяти пиратских рыболовных судов. Бергману надо было сосредоточиться: офицеры на «Ремелиике» понимали, что даже небольшая ошибка в расчетах приведет к тому, что они снова упустят браконьеров. К тому же у них может закончиться топливо.
О предполагаемых нарушителях Бергман сообщил правоохранителям Палау два дня назад. До переезда в Шепердстаун в Западной Виргинии, где в 2014 г. он получил должность аналитика в SkyTruth, Бергман из своих 34 лет три года провел в море – экспертом-наблюдателем на сейнерах и траулерах, которые вели промысел краба, трески и сайды на Аляске. В его обязанности входило ведение судовых журналов, фиксация размера улова, места и способа вылова, то есть данных, которые рыболовецкие компании обязаны предоставлять федеральным и местным надзорным органам. В SkyTruth работа Бергмана вышла на более высокий уровень – теперь он по данным космической съемки мониторил суда по всему миру. Конечно, сидеть в офисе за компьютером было не так интересно, как ходить в море, однако Бергман, как он мне сам говорил, был согласен на рутину ради активного участия в решении проблем, с которыми он когда-то сталкивался лично.
Он провел не один месяц, изучая спутниковые снимки района Палау, и теперь держал в памяти мельчайшие подробности перемещений появлявшихся в этих водах кораблей. Раз в несколько недель сюда заходило пассажирское судно с острова Питкэрн, совершал обычные маневры корабль ВМФ США, базировавшийся на острове Диего-Гарсия, китайское научно-исследовательское судно методично обследовало этот участок океана, вероятно, в рамках какого-то научного проекта, периодически появлялось тайваньское судно, которое, по всей видимости, безостановочно вело рыбный промысел, – здесь оно встречалось с другими ярусоловами. Казалось, невозможно держать в памяти столько кораблей и маршрутов их движения, но Бергман знал, кто и куда обычно направляется, и оперативно выявлял отклонения. Одним из таких отклонений и было судно «Шин Джи Чю 33». У него не имелось разрешения на вылов в водах Палау, но зигзагообразная траектория движения указывала, что именно этим оно и занималось.
Переданную Бергманом информацию прочитали в полицейском командном пункте на острове Малакал – самом густонаселенном из островов Палау. В помещении пункта собралась разношерстная международная команда, которая координировала действия «Ремелиика»: три офицера полиции, консультант по политическим вопросам, получивший образование в США, и два офицера австралийского военно-морского флота. Их откомандировали в Палау для помощи по широкому кругу вопросов – от эксплуатации «Ремелиика» (само судно также было подарено Австралией и получило имя в честь первого президента страны Харуо Игнасио Ремелиик) до работы с новейшим программным обеспечением для анализа спутниковых данных и данных о рыбных ресурсах. Эта группа была на постоянной связи с офицером Береговой охраны США на Гуаме, готовым обеспечить поддержку с воздуха. На протяжении всей ночи информацию, полученную от Бергмана, передавали по рации офицеру морской полиции Эллисону Байэю, который находился на борту «Ремелиика»[69].
Активная работа в командном пункте полиции – пример сотрудничества между властями разных стран, бизнесом и некоммерческими организациями. Возможно, от успеха такого сотрудничества зависит судьба океанов нашей планеты. Палау стало своего рода полигоном для обкатки таких новых природоохранных технологий, как дроны, спутниковый мониторинг, а также радары и камеры, аналогичные тем, что использовались армией США в операциях в Ираке и Афганистане[70]. Предполагается, что они позволят властям обнаруживать и задерживать пиратов, браконьеров, нарушителей экологических норм, торговцев людьми и прочих преступников, безнаказанно бороздящих сегодня моря.
Гонка за тайваньскими браконьерами, безостановочно длившаяся уже 51 час, да еще в условиях сильного волнения на море, наконец завершилась – «Ремелиик» настиг судно нарушителей. Тайваньцам оставалось меньше 12 миль до территориальных вод Индонезии, где они ускользнули бы от преследователей. Но упорство полицейских принесло свои плоды – браконьеры сдались без сопротивления. Полицейские сопроводили тайваньцев в порт, где начался осмотр трюма судна-нарушителя. Байэй не мог поверить своим глазам: внутри среди куч тунца валялись сотни акульих плавников – их было так много, что вскоре на палубе «Шин Джи Чю» уже не осталось свободного места и полицейские стали складывать их на причале. В результате там выросла кровавая куча внушительных размеров. «Отвратительно», – все, что мог сказать Байэй при виде этих улик жестокого убийства. Акулы не только были под защитой закона, но еще и почитались в Палау как священные создания. После подсчета, замеров и фотосъемки полицейские сбросили плавники в море. Весь остальной улов был также конфискован.
Для Байэя и других офицеров поимка «Шин Джи Чю» стала доказательством того, что у них есть шанс на победу в этой схватке Давида с Голиафом. Через несколько месяцев полицейские отправили браконьерское судно и его команду домой, в Тайвань. Владельцам судна был запрещен вход в территориальные воды Палау. Судья в Палау наложил на них штраф в размере $100 000 – это немало по сравнению с обычной практикой штрафов на море, но не идет ни в какое сравнение с прибылями больших рыболовецких компаний. Впрочем, для офицеров морской полиции Палау, для которых борьба с незаконным промыслом стала делом жизни, и такой штраф был самой настоящей победой.
«Это был хороший день, – сказал Байэй. – Побольше бы таких дней».
Под впечатлением от решительных действий властей Палау я полетел туда, чтобы своими глазами увидеть, как в островном государстве борются с браконьерами. По правде говоря, на многое я не рассчитывал и был уверен, что особого толку от этих попыток не будет. Работая в Индонезии, я убедился, что даже огромному государству, располагающему армадой полицейских судов, непросто поддерживать порядок в своих водах. Что говорить о крохотном Палау с его единственным патрульным судном.
После 22 часов полета из Вашингтона наш самолет начал снижаться над бирюзовым морем и приземлился в столице Палау Нгерулмуде. Меня поразило, насколько это место изолировано от остального мира. Микроскопическое государство посреди океана – такое встретишь нечасто. Я подумал, что, с одной стороны, удаленность на руку Палау, и притягивает сюда лишь любителей экзотики, с другой – это делает страну особенно уязвимой.
Располагаясь в Тихом океане в 600 милях от Филиппин и в 500 милях от северной оконечности Новой Гвинеи, Палау представляет собой государство-архипелаг[71]. 21 000 его жителей разбросаны по более чем 250 островам. По площади суши и численности населения это одна из самых маленьких стран в мире. Но составляющие Палау острова разбросаны на огромной площади. По международным законам зона, в которой государство имеет исключительные экономические права и обладает полной властью, простирается на 200 морских миль от ее побережья[72]. Это означает, что, хотя площадь островов Палау не превышает 177 квадратных миль, что меньше площади Нью-Йорка, под контролем этого государства находятся 230 000 квадратных миль морских просторов – почти площадь Техаса[73]. Это богатые рыболовные угодья, привлекающие браконьеров[74]. Здесь ловятся разные виды тунца, включая тихоокеанского голубого, туша которого на аукционах может стоить больше $1 млн за штуку, а также трепанги – излюбленный китайский морской деликатес; за порцию трепанга в ресторанах могут просить $150, а то и больше[75].
Несмотря на удаленность, расположение Палау таково, что страна оказывается как бы в тисках крупнейших рыболовных флотилий, обслуживающих рынки с громадным спросом на рыбу и морепродукты, – Японию, Китай и Тайвань, которые находятся к северо-западу от архипелага, и Индонезию, граница с которой проходит на юго-западе. Потрясающая красота природы теряется в Палау на фоне типичного для западной части Тихого океана набора проблем. Этот регион буквально оккупировали большие морозильные траулеры и флотилии браконьеров, получающие субсидии от государства. Вылов ведется варварским способом – дрифтерными сетями, которые тянутся на многие километры. При этом здесь нередки мощные циклоны, наблюдается закисление океана, поднимается уровень моря, повышается температура воды и дрейфует куча плавучего мусора площадью с Техас. Так что безоблачной жизнь в Палау уж точно не назовешь.
Президент страны Томас Ременгесау-младший – мужчина крепкого телосложения с пытливым взглядом. Во время рукопожатия обязательно берет вас за плечо. Мы встречались в столице Палау[76]. Он пригласил меня в свой отделанный деревянными панелями кабинет, который показался мне довольно неряшливым. Он объяснил, что экономика Палау не выживет, если не принять меры по сохранению морской фауны. Более половины ВВП страны приходится на туризм[77]. Причем большинство людей приезжают сюда для занятий дайвингом. Особенно популярны у туристов коралловые рифы, которые буквально кишат всевозможными формами подводной жизни. Считается, что количество коралловых рыб и беспозвоночных на квадратный километр здесь больше, чем где бы то ни было на Земле.
Еще одной приманкой для дайверов является местная популяция акул[78]. Когда я спросил Ременгесау, как он относится к страшной находке в трюме «Шин Джи Чю», он сразу пустился в пространные рассуждения об экономических последствиях убийства акул. По его словам, одна живая акула приносит стране ежегодно более $170 000, оставляемых в Палау туристами. С учетом средней продолжительности жизни акулы, общий доход от нее может достигать почти $2 млн. Мертвая она приносит доход около $100, к тому же деньги эти обычно достаются браконьеру из другой страны. Даже если президент немного преувеличил финансовую отдачу от акул, негативное влияние браконьерства на экономику страны очевидно.
Убийство акул ради плавников запрещено более чем в десяти странах, включая Палау и Тайвань. Но спрос на плавники, особенно в Азии, по-прежнему высок. Суп из акульих плавников традиционно подается на китайских свадьбах и других официальных мероприятиях. Стоимость одной порции может превышать $100. Вот уже многие столетия это блюдо символизирует материальное благополучие. Особенно популярен суп из акульих плавников стал в конце 1980-х, когда активно формирующийся средний класс и все более многочисленные богатые люди в Китае стали демонстрировать таким образом свой статус. Для приготовления супа плавники, которые состоят из хрящевой ткани, размалывают и превращают в полупрозрачную лапшу. Не добавляя питательности или вкуса, они придают блюду особую текстуру. Считается, что суп из плавников повышает потенцию и замедляет старение.
Поймать акулу не так просто. Для этого нужны специальные снасти. При ярусном лове используется снасть из толстого микроволокна с привязанными друг за другом на определенном расстоянии крючками, на которые насаживается приманка. Ярусоловы, приспособленные для ловли тунца, такие как «Шин Джи Чю 33», используют специальные стальные тросы для крупной и сильной добычи.
Учитывая нищенский уровень оплаты, капитаны рыболовных судов обычно разрешают членам команды взять пару плавников для продажи в порту[79]. Туши акул занимают много места, которое, особенно на судах небольшого размера, может потребоваться для более ценного груза. К тому же, разлагаясь, туши выделяют аммиак, от которого портится улов. На одном рыболовном судне на Филиппинах мне довелось столкнуться с этим едким зловонием: от лежавшей в трюме кучи акульих туш исходил резкий запах кошачьей мочи.
В целях экономии места и сохранения остального улова обычно рыбаки выбрасывают большую часть пойманных акул за борт, предварительно отрезав плавники, которые могут стоить в 100 раз больше, чем вся остальная туша. В этом случае животное ждет медленная и мучительная смерть: лишившись плавников, еще живая акула не может плыть; она опускается на дно, где умирает от голода или недостатка кислорода либо становится жертвой других рыб. По оценкам ученых, ежегодно жертвами охоты за плавниками в мире становятся более 90 млн акул[80]. К 2017 г. почти треть всех видов акул оказалась на грани вымирания[81].
Акулы играют важнейшую роль в океанической экосистеме: сокращение их популяции может нарушить всю пищевую цепочку, включая обитателей рифов. Без высшего хищника рыб меньшего размера станет слишком много. Они станут съедать больше микроорганизмов, обеспечивающих существование коралловых рифов. Поэтому борьба с браконьерским выловом акул направлена не только на защиту самих этих животных – от ее успеха зависит выживание рифов.
По словам Ременгесау, человека сурового и явно не склонного к сентиментальности, им двигало не столько желание защитить животных, сколько чувство ответственности перед страной, чей экономический суверенитет оказался под угрозой. Шансы на успех он оценивал весьма сдержанно. Взяв карту, он показал мне, где чаще всего промышляют браконьеры. «Суши мало, океана много» – так охарактеризовал он огромные океанские просторы, окружающие тонкую нить островов, образующих Палау[82].
Ни одна другая страна не проводит такую агрессивную политику в области сохранения морской фауны, как Палау. В 2006 г. это государство одним из первых ввело запрет на использование донных тралов, губительных для морской фауны[83]. При этом способе лова большие сети, нижняя подбора которых оснащена грузилами, буксируют таким образом, чтобы нижний их край тралил по поверхности дна. При донном тралении в сети попадают не только промысловые виды рыб – уничтожается практически все живое, что окажется на их пути. В 2009 г. в Палау создали первый в мире акулий заповедник, на территории которого был запрещен коммерческий вылов этих рыб[84]. В 2015 г. власти Палау сообщили, что планируют ввести обязательное присутствие наблюдателей на борту судов, имеющих разрешение на ярусный лов тунца в территориальных водах страны. В большинстве стран власти ограничиваются максимум 10 % имеющих соответствующие разрешения судов. Но самой радикальной мерой, на которую пошли власти Палау, стало создание в 2015 г. заповедной зоны площадью 193 000 квадратных миль с полным запретом на вылов рыбы на экспорт, бурение скважин и ведение любых горнодобывающих работ[85].
В 2012 г. государство Палау начало сотрудничество с Гринписом, который на несколько месяцев отправил патрульное судно в этот район Тихого океана[86]. Также Палау заявляет, что является первой страной, запустившей кампанию по сбору средств на краудфандинговой платформе Indiegogo. К 2014 г. за счет небольших частных пожертвований инициатива принесла более $50 000 для поддержания порядка в территориальных водах (этой суммы хватило для оплаты горючего для «Ремелиик» в течение года)[87]. Власти Палау даже вели переговоры с частной охранной компанией, ранее известной как Blackwater[88]. Компания предлагала свои услуги по патрулированию, но сторонам не удалось договориться.
Сидя в своем кабинете, Ременгесау перечислял, что ему нужно, чтобы контролировать собственные воды. По его словам, для этого необходимо более тщательно подходить к инспектированию портов. Рыболовные суда должны оплатить и установить эффективные транспондеры, которые передают сигнал с большой частотой и не могут быть отключены. Это позволит полицейским в любой момент определять местонахождение любого судна в реальном времени. После длительной паузы Ременгесау добавил, что самый важный фактор – набрать больше полицейских, которые смогут производить больше арестов. Без этого, сказал он, созданная Палау заповедная зона так и останется лишь на карте. Я подумал, что, даже если реализовать все задуманное им, то и в этом случае вряд ли что-то изменится.
Я попросил у Ременгесау разрешения выйти в море на борту «Ремелиика». Я объяснил ему, что хочу понять, как именно устроена работа морской полиции, почему ей так трудно добиваться поставленных целей и какие иностранные компании ведут промысел в водах Палау. Один из помощников Ременгесау предупредил меня, что морские патрули не делают ничего такого, что могло бы меня заинтересовать. «Скука и каторга, – охарактеризовал он то, с чем обычно сталкиваются в море офицеры полиции Палау. – Ну и немного насилия». Со скукой в морских экспедициях я уже сталкивался. Но вот упоминание «каторги» и «насилия» меня заинтересовали.
«Разумеется, вы можете отправиться с ними», – сказал Ременгесау. По-видимому, он надеялся с моей помощью привлечь внимание к проблемам своей страны за рубежом и за счет этого получить дополнительное финансирование для своих инициатив. Выходя из кабинета, я краем уха услышал, как он тихо говорит своим помощникам, что просто рад вниманию к «нашей глухомани».
Помогать мне на борту «Ремелиика» было поручено Байэю. Молодцеватый, невысокого роста, он относился к преступлениям на морских просторах с непоказной серьезностью и, проработав в морской полиции почти десятилетие, знал про них все. По дороге в отель я позвонил на мобильный своему фотографу Бену Лоуи и сказал ему, чтобы он готовился к выходу в море. На следующее утро в 4:30 мы вышли из порта.
По опыту я знаю, что, гостя там, где чужих обычно не бывает, лучше вести себя тихо. Поэтому в первые несколько часов на борту «Ремелиика» я старался не задавать лишних вопросов, не шататься по судну и не делать ничего, что бы могло привлечь излишнее внимание окружающих. Я просто сидел и молчал, следуя примеру полицейских.
Разрезая трехметровые волны, «Ремелиик» вышел из гавани в Короре и первым делом направился в направлении атолла Каянгел на самом севере страны. Этот район особенно популярен среди браконьеров. Добираться туда пришлось девять часов. Большую часть этого времени офицеры на мостике «Ремелиика» молча смотрели вперед сквозь ветровое стекло. Как это водится у жителей Палау, мужчины жевали бетель – обернутую в лист бетеля смесь бетельного ореха с известью и табаком[89]. У каждого была с собой пустая бутылка из-под газировки. И каждые пару минут они сплевывали в нее смесь кирпично-красного цвета, которая скапливалась во рту в процессе жевания. Если бетельный орех поместить между губой и десной, он оказывает умеренный стимулирующий эффект, вызывая ощущение тепла, которое разливается по всему телу, способствуя лучшей концентрации и повышая внимание.
В какой-то момент один из офицеров, готовивший новую порцию жвачки, заметил мой любопытный взгляд и протянул мне небольшой кусочек. Все собравшиеся на мостике смотрели на меня. Было видно, что они воспринимают это не просто как проявление вежливости, но и как своего рода забавное испытание. Разумеется, я с готовностью заглотил наживку и, стараясь подражать тому, что я видел, положил комочек смеси в рот.
Офицеры заулыбались. Судя по всему, они не ожидали, что я соглашусь. Вкус у жвачки был перечный, и у меня сразу закружилась голова. После десяти минут мужественного пережевывания я незаметно вышел и отправился в уборную, где меня стошнило. Я думал, что все сделал тихо и никто ничего не заметил, но когда я, бледный, с каплями пота на лбу, вернулся на мостик, меня встретил дружный взрыв смеха. Некоторые стали хлопать меня по спине. Рассуждая позже о происшествии, они решили, что я взял слишком большой кусочек смеси и, возможно, проглотил часть жвачки, что делать нельзя. Так или иначе, я прошел импровизированный обряд инициации, после чего офицеры стали относиться ко мне с большим доверием.
Мы добрались до Каянгел ближе к вечеру. Этот крошечный, с изрезанной береговой линией клочок суши площадью 1,4 квадратных миль живет своей, отдельной от остального мира жизнью, выступая в роли последнего рубежа на границе государства-архипелага. Там не было ни взлетно-посадочной полосы, ни судов, на которых бы можно было добраться до столицы, ни сотовой связи. Большую часть времени там не было даже электричества.
Нас встретил Боб Джонсон, который живет на острове постоянно и его работа заключается в защите рыбы и дикой природы. Здоровяк, который явно любил одиночество и вряд ли был рад оказаться в компании незнакомцев, Джонсон рассказал, что из-за сокращения численности населения атолла заниматься природоохранной деятельностью стало труднее, так как меньшее количество людей означало меньшую вероятность выявления случаев браконьерства. Почему люди стали уезжать? «Штормы», – сказал Джонсон. По его словам, на атолле осталось меньше двух десятков человек. Вскоре Джонсон куда-то исчез – так же внезапно, как и появился перед нами. Я надеялся задать ему еще несколько вопросов, но, увидев, что мы не привезли никаких припасов, он ушел.
В декабре 2012 г. Каянгел оказался в эпицентре тайфуна «Бофа», который нанес непоправимый ущерб близлежащим коралловым рифам и заставил несколько сотен жителей навсегда покинуть остров[90]. Одиннадцать месяцев спустя на атолл обрушился тайфун «Хайян»[91]. При скорости ветра почти 300 км/ч это были тропические циклоны максимальной пятой категории. Они считаются одними из самых страшных за всю историю наблюдений[92].
По мнению большинства ученых, причина учащения штормов – изменения климата. Согласно выводам проведенного в 2014 г. исследования, в рамках которого моделировались экономические последствия влияния изменений климата на рыбный промысел в территориальных водах 67 стран, больше всего пострадает именно Палау[93]. Авторы другого исследования приходят к выводу, что к 2050 г. только из-за изменения климата Палау утратит четверть своих рыбных ресурсов[94].
«Боюсь, арестовать климат нам не под силу, – заметил Байэй, пока мы обходили Каянгел на «Ремелиике». – Мы можем задержать только нелегалов, которые приходят сюда красть у нас рыбу». После долгой паузы другой офицер пробормотал что-то на палаусском. Мне перевели его слова: «Легче сказать, чем сделать».
Байэй согласился с ним и пояснил, что переломный момент наступил в марте 2012 г. – именно тогда большая часть населения страны осознала необходимость усиления мер по поддержанию порядка в территориальных водах[95]. Упоминание этого эпизода из прошлого заставило остальных офицеров тяжело вздохнуть.
Байэй объяснил причину такой реакции. С промежутком в несколько дней рядом с Каянгел были замечены две китайские браконьерские лодки[96]. Благодаря трем 60-сильным подвесным моторам на каждой они легко уходили от погони. Сотрудники местной службы охраны рыбных ресурсов и диких животных, у которых была всего лишь надувная лодка с одним подвесным мотором, знали, что гоняться за китайцами бесполезно.
31 марта около 7:00 полицейские в третий раз наткнулись на один из китайских катеров, подобрались к нему и попытались расстрелять один из моторов. Но несколько выпущенных ими пуль угодили в китайского рыбака по имени Лу Юн, ранив его в правое плечо, живот и правое бедро[97]. (Полицейские утверждают, что не целились в него и что пули срикошетили от мотора.) Несколько сотрудников полиции сели в небольшой катер и помчались с Юном на остров, где жила медсестра. Через 25 минут они были на месте. К сожалению, 35-летний Юн умер от потери крови. В Китае у него остались сын девяти лет и дочь трех лет.
Оставшиеся на «Ремелиике» полицейские поднялись на борт браконьерского катера и допросили остальных членов команды[98]. Практически сразу выяснилось, что в море нарушителей ждет более крупное судно, с которого и организуются браконьерские рейды. Двое полицейских отправились на поиски на арендованном одномоторном самолетике «Сессна» с пилотом-американцем[99]. Однако с наступлением ночи пилот, судя по всему, сбился с курса и самолет пропал с радаров[100].
Остальные искали судно-базу браконьеров на катере. Приблизительно в 35 морских милях от берега полицейские наконец обнаружили 25-метровое судно, которое сразу пустилось наутек, игнорируя предупредительные выстрелы в носовую часть. После нескольких часов погони судно внезапно остановилось – его охватило пламя. Вскоре оно затонуло, унеся с собой на дно улики, которые бы могли рассказать о совершенных преступлениях. Команде удалось спастись на шлюпке в самый последний момент.
О местонахождении «Сессны» по-прежнему ничего не было известно. Пока самолет продолжал блуждать где-то над водными просторами Палау, власти на земле попытались помочь пилоту вернуться назад. Они подумали, что, если они смогут сделать так, чтобы с островов был виден яркий свет, люди в «Сессне» увидят его и поймут, где дом. Начальник местной службы по чрезвычайным ситуациям приказал всем находящимся в его подчинении транспортным средствам выдвинуться к самым высоким точкам на Короре, самом густонаселенном острове страны, и включить световые спецсигналы. Один чиновник на Агауре, самом южном острове, даже предложил поджечь лесные массивы по внешнему периметру атолла. Правда, эту идею сразу отвергли. «Все прожекторы направить в небо» – такое распоряжение было передано всем владельцам яхт. Прожекторы на стадионе Асахи, где проходят игры местной бейсбольной команды, были включены на полную мощность[101]. Жителей островов попросили включить все источники освещения, какие у них есть дома. Некоторые даже выходили на улицу с фонариками. Один из основателей Microsoft, миллиардер Пол Аллен, который оказался в то время в Палау, предложил использовать для поисков и спасения экипажа «Сессны» два вертолета со своей гигантской 126-метровой яхты «Октопус». Один из членов команды Аллена запустил в воздух 49 осветительных ракет с интервалом в одну минуту[102].
Было во всей этой ситуации с потерявшимся самолетом одно обстоятельство, которое приводило полицейских Палау в отчаяние. Дело в том, что они могли слышать пилота Фрэнка Олингера и двух его пассажиров – офицеров Ирли Дешерон и Уилли Мэйс Товаи – по радиосвязи. Олингер же не мог слышать никого с земли, возможно, из-за повреждения какого-нибудь кабеля или замыкания в системе связи на борту «Сессны». В промежутке между взлетом в 15:30 до первого сигнала бедствия, поданного Олингером в 20:16, операторы на земле слышали, как в его голосе усиливались панические нотки, как он сокрушался из-за поломки GPS и компаса и, наконец, как он обратился к ним с просьбой связаться с родными. «Планируем в северном направлении, – сказал Олингер в конце, пояснив, что попытается совершить максимально мягкую посадку на поверхности воды. – Мы на высоте шесть тысяч футов. Скорость – шестьдесят пять узлов. Топливо кончилось». Обломки самолета обнаружить не удалось. «Она поглотила их», – сказал Байэй. Он говорил о пучине, в которой исчез самолет[103].
Материалы о трагедии выходили в газетах всего мира еще несколько недель. Китайское правительство отправило в Палау дипломатического представителя, чтобы обсудить инцидент. По распоряжению президента и генерального прокурора Палау было начато расследование. В тот момент стало очевидно, что шансов на успешную защиту своих морских рубежей у правительства нет никаких. «Жители Палау – народ очень гордый, – сказал Байэй. – Эта история обернулась настоящей трагедией. Всем было очень неловко и досадно».
Когда офицеры закончили свой рассказ, наше внимание сразу захватила угроза, которая была посерьезней китайских браконьеров. К этому моменту «Ремелиик» достиг южной оконечности страны. Один из офицеров протянул руку в направлении атолла Хелен, располагавшегося в 360 милях к юго-западу от главного острова архипелага, у самой границы с Индонезией. На большей части атолла никто не жил[104]. Единственными его обитателями были четыре – шесть егерей. Это был абсолютно пологий остров с покрытыми песком берегами – приблизительно в два раза больше площади Отражающего бассейна у Капитолия в Вашингтоне.
В ближайшие десятилетия море, скорее всего, поглотит небольшие островные государства в разных уголках нашей планеты[105]. Некоторые части Кирибати, Мальдив, Фиджи, Науру и Тувалу уже скрываются под водой во время приливов, которые становятся все выше. Исчезновение Хелен определенно будет иметь серьезные последствия для Палау, так как по образующим его коралловым рифам проходит южная граница страны. Когда этот форпост уйдет под воду, аппетиты Индонезии вырастут и она станет претендовать на еще один кусок территориальных вод Палау площадью около 54 000 квадратных миль. Индустриальная революция не только причинила непоправимый урон климату нашей планеты, но и полностью изменила саму суть рыболовного промысла, что обернулось серьезными долговременными последствиями для состояния океанов.
Чтобы понять, насколько бедственно то положение, в котором океаны пребывают сегодня, необходимо обратиться к прошлому. Это поможет увидеть, что изменилось, а что нет. В течение многих месяцев журналистской работы на борту рыболовных судов я не переставал удивляться уходящей корнями в далекое прошлое традиционной составляющей профессии рыбака: их обычный рабочий день нисколько не изменился с библейских времен. Он состоит из каторжного труда с перерывами на умопомрачительную скуку. Ты закидываешь сеть или удочку, ждешь, потом еще немного ждешь, потом с надеждой вытаскиваешь снасть. Однако за последние 100 лет с развитием технологий рыболовство из подобия охоты превратилось в нечто более близкое к сельскохозяйственному производству. Превращение рыбацких судов в плавучие фабрики с кучей механизмов и приспособлений позволило отрасли достичь небывалого уровня эффективности в извлечении из морей практически всего, что там есть.
К 2015 г. мы стали ежегодно вылавливать приблизительно 95 млн т рыбы, что больше суммарного веса всех людей на планете[106]. В значительной степени этому благу или горю мы обязаны случившемуся в 1930-х буму строительства кошельковых сейнеров. Эти суда оснащаются неводами, которые позволяют окружить целый косяк рыбы высокой сетной стеной почти милю в диаметре с толстым тросом, проходящим через кольца по нижнему краю. Установив сеть с судна, начинают выбирать стяжной трос. В результате нижняя часть сети стягивается и сжимается, образуя некое подобие кошеля[107]. Затем сеть поднимают на борт специальным краном; рыбу сбрасывают в воронку, сортируют (часто для этого используется конвейерная лента) и сгружают в трюм[108].
Опыт Второй мировой войны подтолкнул инженеров к разработке более легких, быстрых и надежных судов, которые бы могли ходить на большие расстояния с меньшим запасом топлива. Развитие подводного флота сопровождалось появлением нового гидролокационного оборудования, помогающего проникнуть сквозь толщу и тьму морских глубин. Поиск рыбы из искусства навигационного счисления превратился чуть ли не в точную науку с таблицами координат и расчетов. Появление на борту холодильных установок избавило рыбаков от необходимости спешить в ближайший порт, пока не растаял лед, заполняющий трюмы с уловом. С появлением новых видов пластика и микроволокна длина снастей увеличилась с метров до километров. Оснащенные легкими полимерными сетями громадные траулеры начали вычищать рыбу из океанов подобно танкам, безжалостно уничтожающим все на своем пути в джунглях с помощью растянутой между ними железной сетки.
С увеличением размера и прочности сетей рос и объем прилова, то есть вылова тех обитателей морей, которые не являются объектом рыболовства и выбрасываются обратно за борт. Более половины мирового улова сегодня сбрасывается в океан либо измельчается, гранулируется и идет на корм для свиней, птицы и выращиваемой фермерской рыбы. Например, на откорм одного искусственно выращенного тунца может уходить столько выловленной в океане рыбы, сколько весят 30 таких тунцов. Внедрением этих новых технологий, а также индустриализацией рыболовства во многом обусловлен рост объемов вылова рыбы на 700 % за последние полстолетия[109]. Отчасти этими же факторами объясняется и стремительное оскудение многих видов рыбных ресурсов в Мировом океане.
Немалую роль также сыграли два широко распространенных заблуждения. Первое заключается в том, что живущие в воде существа относятся к формам жизни более низкого порядка. «Взять хотя бы слово “морепродукты”», – рассуждает историк рыболовства Пол Гринберг[110]. На немецком, французском, испанском и большинстве других западноевропейских языков для обозначения этой части морской фауны используется термин, который при дословном переводе означает «дары моря». То есть в массовом сознании миллионы видов живых существ, образующих сложнейшую экосистему, сваливаются в одну кучу, главной характеристикой которой является не принадлежность к определенным формам жизни, а шанс оказаться на тарелке. Недаром так называемые пескетарианцы, которых возмущают страдания крупного рогатого скота и домашней птицы, по словам Пола, часто включают в свой рацион питания рыбу промысловых видов. Согласно правилам кашрута, рыба в широком смысле «мясом» не является, а потому на нее не распространяется запрет на жестокость и обязательное требование о гуманном умерщвлении млекопитающих и птиц. Более того, значительная часть морской фауны убивается не для нашего потребления, а для использования в качестве корма для скота, который служит пищей для нас. Рыба – существо хладнокровное; в ней нет ничего, что мы обычно находим милым. Люди всегда относились к ней не так, как к другим животным.
Второе, куда более серьезное, заблуждение проистекает из веры в неисчерпаемость океанских ресурсов. Эту уверенность в нескончаемом изобилии рыбы отлично передают слова, написанные в 1813 г. британским политическим обозревателем Генри Шультесом: «Наряду с плодородной почвой нас окружают моря, которые являют нам неиссякаемый источник богатства – урожай, готовый к сбору в любое время года, – из которого мы можем черпать, не утруждая себя землепашеством, не тратя деньги на семена и удобрения, не взваливая на себя бремя ренты и налогов»[111].
Это мнение перекочевало в XX столетие. Его можно встретить, например, в работах Дэниела Хоторна из Американского музея естественной истории в Нью-Йорке и Фрэнсиса Мино из Вудсхоулского океанографического института в Массачусетсе. В качестве примера может служить написанная ими совместно в 1954 г. книга «Неистощимое море» (The Inexhaustible Sea), в которой есть такие слова: «Мы все еще многого не знаем об океане. Тем не менее уже сейчас мы начинаем понимать, что его содержимое богаче самых смелых фантазий нашего воображения и что однажды люди поймут – море неиссякаемо в своей щедрости»[112].
Разумеется, образ безграничного изобилия и представление о морских обитателях как о том, что съедобно, но при этом не нуждается в сохранении, способствовали ускорению темпов роста объемов рыболовства, что привело к чрезмерно активной эксплуатации ресурсов морей. С другой стороны, с появлением новых технологий многие активисты, выступающие за сохранение дикой природы, увидели шанс на замедление этого процесса, шанс на установление контроля и более тщательного надзора над эксплуатацией этого изобилия. В 1990-х гг. на судах стали устанавливать блоки системы автоматического оповещения о местоположении – системы предупреждения столкновений, использующей передатчики УКВ-диапазона для идентификации судна, а также приема и передачи информации о его координатах, курсе и скорости другим судам и спутникам[113]. В 2002 г. Международная морская организация при ООН начала работу по поэтапному внедрению таких систем на пассажирских судах всех размеров и коммерческих судах, включая рыболовные, с валовым тоннажем свыше 300 т (обычно это суда длиной от 40 м).
К сожалению, у систем этого типа есть свои недостатки: если капитан заподозрит, что за ним следят пираты или конкуренты, он имеет право отключить транспондеры. Многие пользуются этим правом. К тому же систему можно взломать и заставить передавать некорректные данные о местонахождении судна. Тоннаж многих судов, за которыми тянется длинный шлейф самых тяжелых преступлений, недотягивает до порога в 300 т. Например, к их числу относится «Шин Джи Чю».
Кроме того, при выдаче лицензии на вылов рыбы в своих водах многие страны требуют, чтобы судно было оснащено дополнительной системой определения местонахождения[114], передающей его координаты и другие данные в местные надзорные инстанции. С точки зрения контроля за промысловой деятельностью такая система эффективнее обычной автоматической идентификационной системы, так как ее намного труднее взломать или отключить. Причины введения таких требования ясны – чем больше данных о судах, законно ведущих промысел, тем труднее браконьерам избавляться от нелегального улова в портах при отсутствии у них необходимого оборудования для слежения.
Еще одним источником данных о перемещениях судов должны стать гидроакустические буи и буи с видеокамерами, а также недорогие плавучие гидрофоны. Власти все чаще размещают их рядом с охраняемыми зонами с целью выявления входящих в них судов и наблюдения за ними. Также для определения местонахождения судна при любых погодных условиях могут использоваться спутники, оснащенные системами радиолокации с синтезированной апертурой антенны, доступ к которым обычно есть у различных государственных ведомств.
Как показала поимка «Шин Джи Чю» в 2015 г., ценность всей этой информации существенно повышается, когда для ее обработки применяются комплексные программные системы мониторинга, способные генерировать оповещения, например, в том случае, если какое-либо судно решает уйти «в тень», отключив транспондер, или браконьер пересекает границы зоны, в которой установлен запрет на вылов рыбы[115]. Благодаря таким системам полиции больше не нужно вслепую прочесывать огромные океанские пространства – теперь у нее есть свои «глаза» в небе.
Впрочем, новые технологии не решают всех проблем. Если судить по популярным сериалам вроде «Родины» (Homeland) и «В поле зрения» (Person of Interest), наблюдение с воздуха ничем не хуже картографического сервиса Google Maps. Однако при съемке с воздуха столь детализированные снимки можно получить только с военных беспилотников. Съемка в высоком разрешении из космоса обходится чрезвычайно дорого (обычно $3500 за снимок), а запрос на нее нужно делать не менее чем за неделю, чтобы компании или ведомства, которым принадлежат спутники, могли направить объективы в нужную точку на поверхности планеты.
Бескрайние размеры океана также затрудняют любое наблюдение. И тут не поможет даже самое передовое спутниковое оборудование – например, такое, которое использовал Бергман, сидя в офисе SkyTruth в Западной Вирджинии. Посмотрим сверху на самый большой рыболовный траулер в мире «Аннелиз Илена», ходящий под флагом Нидерландов: его площадь равна 325 кв. м, – примерно восемь баскетбольных площадок[116]. Даже если бы спутник вел съемку 1 % Атлантического океана, траулер занял бы всего лишь три миллиардных площади этого водного бассейна. Если же судно выключит все передатчики, данные о его местонахождении мгновенно потеряют актуальность.
Люди веками пользовались тем, что инстинкт заставляет рыб сбиваться в стаи рядом с плавающими объектами, используя их как укрытие и удобное место для размножения. С помощью специальных буев, представляющих собой связанные старыми сетями сооружения из пластика и бамбука, опытные рыболовы приманивают рыбу к определенному месту, что делает ее легкой добычей и существенно сокращает время нахождения судна в море. Эти буи, которые теперь называют «рыбопривлекающими устройствами», стали настоящим бичом для обитателей вод Палау[117].
Для привлечения рыб таких видов, как тунец и голубой марлин, рыболовецкие компании все чаще используют «умные» устройства, оснащенные гидролокатором и GPS[118]. Капитан судна может оставаться на суше и ждать, пока от буя не поступит сигнал о том, что вокруг него собралось достаточное количество улова. Эффективность этих устройств настолько высока, что в некоторых частях мира рыбаки нанимают вооруженную охрану, которая находится рядом с буями, чтобы конкуренты не вывели их из строя или не украли улов.
В Индонезии рыбаки рассказывали мне о крестьянах, нанятых охранять буи на покрытых брезентом плавучих платформах в десятках километров от берега. Когда этих горе-охранников отправляют в море, им дают несколько кувшинов воды, соленую рыбу, пистолет и обещают, что через неделю или около того кто-нибудь приедет к ним, чтобы пополнить их запасы или забрать обратно на берег. Эти обещания не всегда выполняются. Иногда случаются штормы. Поэтому бывает, что тела этих бедолаг прибивает к берегу. Я слышал похожие истории и на Филиппинах. Например, там бывали случаи, когда охранники буев погибали в перестрелках с другими рыбаками.
За последние три десятилетия «умные» буи стали особенно популярны у коммерческих рыболовных флотилий[119]. Отчасти эта популярность является косвенным следствием набирающего силу движения за спасение дельфинов. В прошлом рыбаки искали тунца, высматривая дельфинов, которые часто плавают над косяками тунца, используя их как прикрытие от подводных хищников[120]. Такой способ приводил к тому, что сотни тысяч дельфинов гибли в сетях, расставленных на тунца[121]. В 1980–1990-х гг. рост спроса на тунца, выловленного без бессмысленной гибели дельфинов, вынудил многие флотилии сменить место промысла. Из тропиков рядом с Калифорнийским полуостровом в восточной части Тихоокеанского региона они переместились в центральную и западную части Тихого океана – как раз туда, где находится Палау[122]. В этих местах дельфины обычно не следуют так близко за тунцом, как на востоке. Из-за перепадов температуры в водах западного Тихого океана тунец плавает намного глубже, чем обычно это делают дельфины, так что они играют в перегонки не так часто.
В результате многие суда стали использовать буи в качестве нового способа поиска тунца – собирающаяся вокруг них рыба служит хорошей приманкой. Но у этого подхода есть свои недостатки. Буи привлекают не только тунца, но и многие другие виды рыб и морских обитателей. Поэтому жертвами рыбаков становятся многочисленные акулы и морские черепахи, а также молодые неполовозрелые особи тунца. Негативные последствия вылова такого большого количества молодого тунца не заставили себя долго ждать. В 2014 г. было проведено исследование, показавшее, что популяция желтоперого тунца в водах вокруг Палау и прочих островов в Тихом океане сократилась до 38 % от показателя, который фиксировался до начала массового использования «умных» буев[123].
На пути разрезавшего носом волны «Ремелиика» постоянно встречались едва заметные, но весьма пугающие признаки того, что Палау проигрывает в борьбе за защиту своих рыбных ресурсов. Примерно в десяти милях от восточного побережья страны полицейские сделали остановку около одного такого буя, чтобы я мог нырнуть в теплую прозрачную голубую воду и рассмотреть его. Офицеры смотрели на меня как на сумасшедшего. Их опыт подсказывал, что вокруг буя должно быть много крупной рыбы, а значит, тут нередко появляются акулы в поисках пищи. Они предупредили меня об этом.
Мой фотограф Лоуи надел баллон для дайвинга и без раздумий нырнул в воду. Ему не раз доводилось фотографировать акул, поэтому казалось, что он совсем их не боялся. Я последовал его примеру, не подавая виду, что нервничаю. Моя задача заключалась в том, чтобы предупреждать его об акулах, которые могли приблизиться к нему сзади, но на самом деле я плохо понимал, что именно я должен был делать. Как можно быстро предупредить кого-то о чем-то, когда вы оба под водой? Я не имел ни малейшего понятия, как это можно сделать.
Под водой я не увидел никаких чудес техники – это был всего лишь буй из пластика, прикрепленный к толстому облепленному моллюсками тросу. Трос был привязан к бетонным блокам, лежавшим где-то под нами на дне на глубине свыше 150 м. Первые 15 м троса были утыканы крупными бамбуковыми листьями, которые колыхались как мохнатые крылья ночных бабочек. В тени листьев сновали туда-сюда сотни крошечных серебряных рыбок длиной не больше 2–3 см. Не встречалось ни одной особи больше 30 см в длину.
Держась за трос, я спустился так глубоко, как только мог, – примерно на шесть метров, но почти сразу потерял из виду Лоуи, который быстро исчез подо мной, уйдя на куда большую глубину. Я вынырнул на поверхность и лег на спину, как это делают выдры, а когда оглянулся, увидел, что один из моряков наставил на меня дробовик. Я был сбит с толку, но не мог еще толком дышать, поэтому единственное, что я смог из себя выдавить – это «Эй?». Офицер ответил, что высматривает акул и будет стрелять сразу, как только увидит их. «Может, будешь просто кричать на нас, – предложил я. – Не стреляй». За время патрулирования в течение этого дня мы посетили еще три буя, пройдя больше сотни морских миль. Ни у одного буя мы не увидели крупной рыбы, которую они вроде бы должны были привлекать к себе.
Когда солнце уже начало садиться и нам оставалось каких-то полторы мили до ближайшего участка суши на северной границе Палау, один из полицейских сказал, что хотел бы проверить еще один, на этот раз последний, буй рядом с островком под названием Орак. На этот раз их вел не служебный долг, а вполне земные мотивы – они хотели наловить рыбы на ужин. Проведя час за забрасыванием яруса вокруг буя, они сдались, так ничего и не поймав. Мы пристали к ближайшему острову и купили куриное жаркое. Продуктовый магазин помещался в крошечной хижине рядом с портом. Я спросил у продавца, вырастили ли эту курицу на острове. Он покачал головой: «Привезли из Китая». «Вот это поворот, – подумал я, – одна и та же страна браконьерствует в водах Палау и одновременно снабжает страну курятиной».
Отсутствие рыбы вблизи буев стало еще одним напоминанием о том, что, несмотря на свои масштабы, все моря на нашей планете связаны друг с другом, а ресурсы никак нельзя считать неиссякаемыми. Успех инициативы Палау по созданию охранной зоны отчасти зависел от готовности других стран сделать то же самое. «Они вылавливают все на пути сюда», – посетовал Байэй, комментируя отсутствие рыбы.
Как и многие другие океанические виды рыб, тунец мигрирует[124]. Резкое сокращение численности популяций желтоперого, большеглазого и полосатого тунца в окружающих Палау водах отчасти объясняется как раз тем, что представители этих видов так и не могут добраться до созданного в этой стране заповедника. На пути туда их перехватывают – причем делается это несколькими разными способами, включая вылов сетями с использованием одного из более чем 50 000 «умных» буев в западной и центральной частях Тихого океана[125]. В большинстве случаев этому невозможно противостоять, ведь промысел такого рода там не запрещен законом.
В мужественной борьбе за сохранение морской фауны власти Палау сделали много хорошего – например, объявили почти 80 % территориальных вод заповедной зоной, запретив там промышленный вылов рыбы[126]. Но экологические инициативы страны не могут быть успешно реализованы без участия других государств и отраслевых организаций. В одиночку Палау не могло добиться нужного результата.
Чтобы скоротать долгие часы на мостике «Ремелиика», мы беседовали на разные темы. То, что рассказывал Байэй, еще больше усложнило картину, которая сложилась у меня в голове. По его словам, тунец и акулы – далеко не единственные виды, о судьбе которых стоит беспокоиться. Популяции прибрежных тропических рыб также стремительно сокращаются. Я заметил, что отчасти в этом виноват процветающий в Палау туризм. На экотуризм приходится более половины ВВП страны. Большинство едут сюда, чтобы понырять с трубкой и аквалангом – здесь для этого есть необходимое. В 2015 г. резко увеличилось количество туристов из Китая: годом раньше приезжало около 2000 в месяц, теперь – до 11 000[127].
И многие из них были не прочь не только понаблюдать за рыбой в естественной среде обитания, но и получить ее на обед[128]. Неудивительно, что в меню местных ресторанов стали появляться новые блюда: наибольшей популярностью у рыбаков Палау стали пользоваться такие запрещенные к вылову виды обитателей океана, как рыба-наполеон, шишколобая рыба-попугай и морские черепахи-бисса[129].
Власти страны старались удержать подальше от своих вод иностранных браконьеров, а в это время местные рыбаки безнаказанно снабжали рыбой рестораны Палау.
Перед тем как подняться на борт «Ремелиика», я посетил озеро Медуз – небольшой соленый водоем на необитаемом клочке суши, относящемся к Скалистым островам. Это место, которым все жители Палау гордятся как одной из главных достопримечательностей своей страны. Я посетил его, чтобы своими глазами увидеть масштабы влияния туризма на окружающую среду. Это озеро, известное флюоресцирующим зеленым цветом воды, – место обитания миллионов медуз, которые не жалят. Они похожи на пульсирующие оранжевые шарики разного диаметра – от теннисного мячика до шара для боулинга.
За последние пять лет здесь арестовали несколько туристов из Китая, которые не только пытались ловить рыбу сетями на обрамленной рифами береговой линии, но еще и вылавливали из озера медуз, предположительно для того, чтобы приготовить их в номерах отеля на привезенных с собой электроплитках. Пока гид объяснял на английском оживленной толпе лезущих в озеро зевак, что они не должны прикасаться к медузам, пара десятков китайцев в гидрокостюмах, не обращая внимания на запрет, вытаскивали этих существ из воды и разглядывали их.
Смутное чувство бесполезности усилий по сохранению морской фауны не оставляло меня на борту «Ремелиика». Примерно в 70 морских милях от берега мы наткнулись на тайваньское судно «Шэн Чи Хуэй 12», оборудованное для ярусного лова тунца. Полицейские тут же его остановили. Поднявшись на борт, офицеры загнали состоявшую из шести индонезийцев команду на нос лодки. Когда я решил забраться на верхнюю палубу, один из шести матросов подскочил и схватил меня за запястье. Я опешил от неожиданности, потом понял: еще пара сантиметров, и моя рука оказалась бы на стальном тросе, по которому проходил электрический ток. Рыбаки использовали трос, чтобы усмирить вытащенную на палубу бьющуюся в конвульсиях крупную добычу. Матрос показал на пятно от ожога на руке своего товарища, предупреждая меня о последствиях прикосновения к тросу. Век живи, век учись: я всегда думал, что знаю об опасностях, подстерегающих на таких судах, почти все, но, как оказалось, еще многое предстояло узнать.
Для морской охраны Палау поимка браконьеров – только начало длительной процедуры. Даже если полицейские доставляют нарушителей на берег, нет никакой гарантии, что в Палау найдутся переводчики, которые смогут наладить общение с состоящими из иностранцев командами, что в тюрьмах страны есть место для них или даже что в законодательстве найдутся все нужные нормы, чтобы обеспечить наказание. Большинство браконьеров, которые попадаются полицейским, работают на маленьких судах, принадлежащих одной семье и являющихся частью семейного бизнеса. Обычно владельцам таких судов не под силу ни оплатить штраф, который в некоторых случаях может достигать $500 000, ни уж тем более возместить расходы на репатриацию членов команды. Поэтому задержание таких судов означает для властей Палау, что им придется нести все расходы, связанные с обеспечением питанием, жильем и покупкой обратных билетов для задержанных.
Пока офицеры с «Ремелиика» инспектировали «Шэн Чи Хуэй 12», я пошел на корму, чтобы заглянуть в каюту под палубой. Через люк в палубе я спустился по лестнице в своего рода туннель высотой не больше 1,5 м. Он шел вдоль всего судна. По сторонам находились шесть каморок длиною менее 2 м каждая с небольшими кучами одежды, которые, судя по всему, служили подушками.
Рыболовные суда – в особенности в развивающихся странах – не отличаются особой чистотой, и с санитарией там обычно не все в порядке. Поместите в тесном замкнутом пространстве несколько десятков мужчин, через руки которых ежедневно проходит множество мертвых и уже начинающих разлагаться существ, – и инфекции не заставят себя долго ждать. К моменту командировки в Палау я уже побывал на десятках рыбацких лодок и судов и прекрасно знал, что, если я хочу сохранить здоровье, о некоторых привычках нужно позабыть. Первое правило – ни в коем случае не кусать ногти; стараться держать руки как можно дальше ото рта. Избегать порезов – даже незначительные чреваты серьезными инфекциями. В море я переставал пользоваться контактными линзами – не только из-за качки, но еще из-за бактерий, которые сразу попадали в глаза, что неизменно приводило к ячменю. Всепроникающая сырость приводит к ушным инфекциям, с ними приходится бороться на всем протяжении плавания. Ежедневная профилактика в виде капель смеси, на 50 % состоящей из уксуса и на 50 % из медицинского спирта, обычно помогает решить эту проблему, но иногда все-таки болит так, что хочется выть.
На «Шэн Чи Хуэй 12» было особенно грязно: чтобы добраться до Палау из Тайваня, судно должно было проделать путь в 1400 морских миль, то есть оно было в море уже чуть больше недели. При плохой погоде в условиях открытого моря команда просто не могла оставаться на палубе.
Было очевидно, что погружаться еще глубже в чрево этого судна точно не стоит, но любопытство взяло верх. Я хотел видеть, где эти люди спали и проводили время во время штормов. Чем дальше я продвигался в глубь тоннеля, тем меньше там было света и тем труднее становилось дышать из-за зловонных испарений, жары и шума. Где-то впереди прошмыгнула крыса. Кое-где с потолка капала тошнотворная маслянистая жидкость, источником которой, судя по всему, были разделочные столы на верхней палубе.
Практически всю площадь этого помещения, похожего на тесный технический подвал, занимали спальные места. В самом конце тоннеля находилась огромная дизельная силовая установка, она бешено тряслась и подпрыгивала. Ее окутывал дым выхлопов, которым некуда было деваться, поскольку выхлопные отверстия были частично заблокированы. Протиснувшись в самый конец, я присел и провел там пару минут, чтобы почувствовать, что значит быть матросом на таком судне. Я старался дышать только через рот – воздух был таким горячим, что, казалось, еще немного, и он обожжет ноздри. Вдруг я понял, что проход, по которому я только что пробрался, был далеко не только помещением, где спали рыбаки. Это был главный канал отвода выхлопных газов от силовой установки.
Чем больше я погружался в будни обитателей судна, тем труднее мне было понять, кто же все-таки хищник, а кто жертва. Отправляясь в Палау, я собирался посвятить все внимание проблеме сохранения хрупкой, беззащитной морской фауны, включая рыб, и понять, насколько большой урон ей причиняют браконьеры из других стран. Это яркий пример хищнической эксплуатации ресурсов океана – что-то вроде наконечника на копье беззакония. Но совсем скоро стало очевидно, что все не так однозначно и просто, как я думал поначалу. Конечно, это не умаляло вину охотников за легкой добычей в водах Палау, но создавалось впечатление, что сами браконьеры нуждаются в помощи не меньше, а может быть, и больше, чем обитатели океана.
В тот день, вернувшись на «Ремелиик», я начал читать отчет правительства Палау о расследовании обстоятельств исчезновения «Сессны» и убийства китайского матроса в 2012 г. Документ содержал расшифровки допросов 25 рыбаков с браконьерских китайских судов – они сидели под арестом в корорской тюрьме в течение 17 дней.
Большинство упомянутых в отчете людей никогда прежде не бывали в море и не знали ни имени своего судна, ни названия рыболовецкой компании, на которую они работали, ни полного имени капитана[130]. Большинство из них сдали паспорта и прочие документы боцману, как только оказались на борту судна. По словам допрошенных, сбежать от полицейских они пытались потому, что боялись ограбления: на представителях закона не было формы, их намерения не были до конца ясны[131]. Также, по их словам, они не знали, что вели промысел нелегально. «Он сказал, что ничего не знает о разрешениях, – значится в полицейском отчете о допросе одного из китайских рыбаков. – Он просто делал то, что приказывал капитан».
Пойдя на сделку со следствием, члены команды позже согласились выплатить штраф – каждый по $1000[132]. Деньги от их имени перевели семьи и правительственные органы тех стран, гражданами которых они являлись. Их небольшое быстрое судно было уничтожено, снасти конфискованы. Домой их отправили организованным китайскими властями чартерным рейсом вместе с погибшим товарищем, Лу Юном, в гробу. «Он не заслужил смертный приговор», – сказал о своем мертвом кузене Лу Чуанань, который некоторое время спустя посетил Палау[133].
В тексте отчета упоминается одно примечательное обстоятельство, которое придает всей этой истории совсем другое звучание. Даже становится как-то не по себе. Проделав долгий морской путь, чтобы поживиться рыбой в водах Палау, надолго расставшись со своими семьями, рискуя жизнью, китайские браконьеры за несколько дней незаконного промысла поймали не более дюжины рыб – главным образом груперов – и несколько крупных моллюсков. По сравнению с затраченными усилиями размер добычи казался просто ничтожным, служа еще одним доказательством истощения рыбных ресурсов в этом районе океана.
Вечером того же дня полицейские собрались в рулевой рубке «Ремелиика» обсудить результаты проведенной операции. Вокруг было спокойно и темно. Где-то вдали виднелись огни на многочисленных островках. В какой-то момент зашел разговор о командах, работающих на этих браконьерских судах. «Разве они вам не враги?» – поинтересовался я. Несколько присутствующих закачали головами в знак несогласия. «Им приходится заниматься этим – другой работы нет», – заметил один из офицеров.
Байэй пояснил, что после задержания рыболовного судна и ареста команды его товарищам обычно приходится искать одежду для рыбаков, у которых чаще всего ничего своего нет. Нередко им раздают футболки, оставшиеся от прошлых политических кампаний, футболок очень много и достаются они полицейским бесплатно. Байэй сказал, что по крайней мере раз в год – не так уж часто, но все-таки такое случается – им доводится наблюдать забавное зрелище: в водах Палау появляется рыболовное судно из Тайваня, Китая или Вьетнама, на борту которого оказывается кто-нибудь в футболке с лозунгами в поддержку кандидата, претендовавшего на политическую должность в стране. Один из коллег Байэя добавил, что в 2016-м они задержали капитана судна, промышлявшего пиратством, а всего шесть месяцев спустя он увидел того же самого человека уже на другом судне. Причем на этот раз он был обычным матросом. Упорство этих «рецидивистов» свидетельствует об отчаянии и невозможности порвать с порочным занятием. Все это заставило меня задуматься о тщетности усилий, предпринимаемых Байэем. Миф о Сизифе тут уместнее, чем история Давида и Голиафа.
«Вы когда-нибудь видели декомпрессионную болезнь?» – как-то спросил меня Байэй уже по пути назад в порт. Он объяснил, что среди преследуемых его патрулем браконьеров нередко встречаются вьетнамские «синие лодки», называемые так из-за ярко-синего цвета, в который окрашен их корпус. Большинство этих судов охотятся за трепангами – обитателями океанского дна, похожими на покрытых твердой кожей гигантских слизняков. Ловля происходит следующим образом: вьетнамцы держат во рту резиновые трубки, подсоединенные к воздушному компрессору, работающему на борту судна. Они привязывают к поясу свинцовые грузы, чтобы быстрее достичь дна[134]. Нередко в погоне за трепангами, цена которых в Китае может достигать $300 за фунт, они погружаются намного глубже безопасного порога в 30 м. По словам Байэй, во время ареста одного такого судна в 2016 г. один из ныряльщиков слишком быстро поднялся на поверхность, в результате чего в его суставах образовались пузырьки газовой смеси, что привело к развитию у него так называемой декомпрессионной, или кессонной, болезни[135].
«Он много дней, не переставая, стонал от боли», – рассказал Байэй, добавив, что крики преследуют его по сей день. Услышав наш разговор, один из офицеров отвлекся от заполнения инспекционных журналов и сказал, имея в виду матросов рыболовных судов: «Они и есть настоящий прилов».
История ревущего от боли трудяги подействовала на меня отрезвляюще. По сути, для меня она стояла в одном ряду с другими историями – исчезновением «Сессны», буями без рыбы, опустевшим атоллом и паломничеством туристов к медузам. Я приехал в Палау, чтобы зарядиться энергией и больше узнать о перспективах работы по сохранению океанских ресурсов. Если у мировых популяций рыбы и есть хоть какой-то шанс на выживание, то где же искать подтверждения этого, как не в стране, представляющей собой раскинувшийся на многие тысячи километров архипелаг? Но покидал я Палау не столько с надеждой, сколько с болезненным осознанием множества барьеров на пути сохранения морской фауны. Океанам угрожает враг куда более коварный и сильный, чем чья-то преступная деятельность. Рассуждения о «законности» и «незаконности» не дают ответа на вопрос об истинных причинах проблемы. Настоящие враги океанов куда серьезнее: изменение климата, неконтролируемый туризм, громадные расстояния и ужасающая бедность, которая толкает людей идти на браконьерские суда – закон бессилен, когда речь идет о выживании. В этой неравной схватке Палау служит хорошим примером решительных действий. Вопрос: последует ли кто-нибудь этому примеру?
3
Ржавое королевство
Люди отправляются в пустынные уголки планеты по разным причинам. Одними движет обычная любовь к приключениям; другими – жажда научных открытий; третьи сходят с проторенных дорожек, поддавшись «зову тихих голосов»[136] – загадочному очарованию неизведанного.
ЭРНЕСТ ШЕКЛТОН. В СЕРДЦЕ АНТАРКТИКИ
В канун Рождества 1966 г., когда вся страна сидела дома за семейным столом, майор Британской армии в отставке Пэдди Рой Бейтс находился в Северном море – в небольшой лодке с навесным мотором в 7 милях от берега Англии[137]. Незадолго до того он незаметно выскользнул из дома посреди ночи, чтобы воплотить в жизнь одну бредовую идею[138]. В результате, как он думал, у него должен был получиться идеальный подарок для его жены Джоан.
С помощью крюка и веревки он взобрался на заброшенную морскую платформу противовоздушной обороны и провозгласил ее независимой территорией. Позже он назвал ее «Силенд» и преподнес в дар супруге.
Дар совсем не походил на дворец морского царя из романтических сказок. Это был один из пяти фортов, построенных для защиты Темзы в начале 1940-х[139]. Официально он назывался «Фортом Его Величества “Рафс-Тауэр”». К моменту описываемых событий от него остался продуваемый насквозь ветрами каркас без всяких признаков жизни. Рафс, как называли заброшенный форт местные жители, представлял собой широкую платформу размером с два теннисных корта, покоящуюся на двух полых бетонных колоннах на высоте 18 м над поверхностью океана[140]. Роя не смущали суровые условия – он относился ко всей этой затее очень серьезно, как будто его форт был аванпостом вроде тех, из которых отправлялись в свои экспедиции Кортес и Васко да Гама.
В свои лучшие дни во время войны Рафс был оснащен двумя 40-мм легкими зенитными автоматическими пушками «Бофорс» и двумя 94-мм тяжелыми зенитными орудиями «Викерс» со стволами длиной 4,5 м, позволявшими вести прицельный огонь по нацистским бомбардировщикам[141]. Гарнизон насчитывал более сотни моряков. Став ненужным Королевскому военно-морскому флоту сразу после поражения Германии, форт был заброшен[142]. Невостребованный, покинутый людьми, он быстро обветшал, но продолжал одиноко выситься над водой как напоминание о бдительности британцев и готовности защищать свои рубежи. Рой знал о платформе задолго до захвата – у него был собственный флот грузовых и рыболовных судов, так что ему не раз доводилось проплывать мимо с грузом импортного мяса, резины или рыбы.
Британские власти, разумеется, отнеслись к затее неодобрительно, приказав покинуть платформу. Но чего-чего, а нахальства и упрямства Рою было не занимать – он был одним из тех парней, которым ничего не стоило послать власти куда подальше. Уроженец Лондона, в 15 он вступил в ряды интернациональной бригады и участвовал в гражданской войне в Испании, сражаясь на стороне республиканцев[143]. Вернувшись домой, поступил на армейскую службу и сделал стремительную карьеру, став самым молодым британским майором в то время. В годы Второй мировой воевал в Северной Африке, на Ближнем Востоке и в Италии[144]. Был тяжело ранен, когда прямо перед ним взорвалась граната. После поломки двигателя самолета оказался в плену у греческих фашистов, но сумел бежать[145]. Он жил на всю катушку.
Поначалу Рой использовал Рафс как базу для пиратской радиостанции[146]. К немалому разочарованию молодежной аудитории, Би-би-си, у которой тогда была монополия на радиовещание, передавала музыку Beatles, Kinks, Rolling Stones и прочих популярных групп только поздно ночью. Предприимчивые бунтари вроде Роя восполняли этот пробел в официальном вещании, устроив на судах и платформах вблизи границ Британии радиостанции. Они круглосуточно крутили пластинки с современной музыкой, не утруждая себя получением каких-либо лицензий. Став хозяином платформы в 1966-м, Рой под завязку набил кладовые запасами тушенки, рисового пудинга, муки и виски, что позволяло ему проводить там сколько угодно времени – случалось, он по несколько месяцев не возвращался на сушу. До этого он уже пытался обустроить пиратскую радиостанцию на другой морской платформе. Но тогда власти быстро принудили его свернуть деятельность, поскольку платформа находилась в территориальных водах Британии, которые в то время простирались на три морские мили от берега. Рафс же был для них недосягаем.
Как-то, через несколько дней после запуска новой радиостанции с платформы, которую он официально преподнес жене в качестве подарка на день рождения, Рой и Джоан сидели в баре с друзьями. «Теперь у тебя есть собственный остров», – сказал Рой жене[147]. Как это часто с ним случалось, было трудно понять, шутил он или говорил серьезно. Джоан ответила: «Жаль, что там нет хотя бы пары пальм, чуточки солнечного света и своего флага». Кто-то из друзей решил развить тему и в шутку предложил превратить платформу в отдельную страну. Все посмеялись, не придав этим словам особого значения, заказали еще по кружечке пива и перешли к другим темам. На самом деле смеялись не все – Роя слова друга заставили призадуматься. Несколько недель спустя он официально объявил о создании нового государства Силенд (Sealand). В качестве девиза для страны, правителем которой он стал, Рой выбрал латинское выражение “E Mare, Libertas”, в вольном переводе – «море, дарящее свободу»[148].
Для кого-то океан – суровая среда, которая благоволит к хищникам, водный инкубатор для худших человеческих инстинктов, место ожесточенной эволюционной борьбы обитателей вод за место на этой планете. Но есть у него и другая сторона – это еще и место для бесконечных открытий, неисчерпаемый источник вдохновения и движущая сила обновления. Невероятная история создания самого маленького морского государства на планете стала символом не скованной границами эксцентричности и насмешкой над нормами международного права. Если копнуть поглубже, то можно увидеть в этой истории кое-что еще – богатое наследие авантюризма, который всегда процветал в открытом море, упрямое стремление показать, что ты чего-то стоишь, и экстравагантный способ заявить о желании ни от кого не зависеть.
У нового государства Силенд, ставшего по воле его основателя княжеством, был свой паспорт, герб и флаг – красно-черный с белой диагональной полосой посередине[149]. Денежную единицу Рой назвал силендским долларом, поместив на банкноты портрет жены. Уже в наши дни у страны появилась страница в Facebook, аккаунт в Twitter и канал на YouTube.
Формально ни одна страна не признала Силенд, но это не означало, что у его создателя не было права на суверенитет. Британское правительство и разного рода злопыхатели не раз пытались, послав наемников, захватить платформу, но у них ничего не вышло. Почти все такие попытки заканчивались одинаково – члены семьи Бейтс сеяли в рядах нападавших страх и ужас, стреляя в их сторону из винтовок, бросая в них бутылки с зажигательной смесью, сбрасывая на их лодки шлакоблоки и отталкивая от платформы лестницы, по которым те пытались вскарабкаться. Британия, некогда правившая огромной империей, над которой никогда не заходило солнце, оказалась бессильна перед наглым микрогосударством – едва ли не меньше главного бального зала в Букингемском дворце.
Всему виной базовые принципы государственного суверенитета: область действия законов страны совпадает с ее границами. Силендцы напомнили британскому правительству об этом в мае 1968-го, когда сын Роя Майкл сделал несколько выстрелов из пистолета калибра 5,6 мм в направлении рабочих, прибывших для ремонта находившегося неподалеку буя[150]. Майкл заявил, что выстрелы были предупредительными. По его словам, он просто хотел напомнить работягам о необходимости уважать территориальный суверенитет Силенда. Никто не пострадал, но происшествие имело далеко идущие последствия для британской юридической системы и геополитического статуса Силенда.
Некоторое время спустя британское правительство предъявило Майклу обвинения в незаконном хранении и использовании огнестрельного оружия[151]. Однако в ходе судебного разбирательства было вынесено решение, в котором признавалось, что Майкл действовал за пределами британской территории, вне юрисдикции ее властей, а значит, он не мог быть привлечен к ответственности по законам Британии. Рой, которого такое решение суда еще больше раззадорило, в разговоре с британским чиновником заявил, что, если пожелает, может в любой момент приказать кого-нибудь убить на территории своего княжества, поскольку он «отвечает за закон в Силенде».
Даже в анналах морской истории, изобилующей примерами хулиганских выходок всех мастей, найдется немного таких аномалий. Хотя кому-то может показаться, что история Силенда больше смахивает на юмористический скетч в духе «Монти Пайтон», меня она привлекла возможностью глубже разобраться в важной проблеме – а именно в зияющих прорехах, которые обнаруживаются, когда государственные органы пытаются контролировать океаны. Особенно поражал тот факт, что, при всем нахальстве своей выходки, Рой, казалось, действовал в рамках закона ну или, по крайней мере, нашел способ воспользоваться лакунами в правовом регулировании.
За полвека существования Силенда лишь нескольким людям, гостям семьи Бейтс, удалось побывать на этом отдаленном форпосте. На месте зениток Второй мировой на платформе разместился ветряной электрогенератор, обеспечивающий нестабильным электричеством обогреватели в десяти пропитанных влагой и обдуваемых всеми ветрами помещениях, составляющих жилую площадь Силенда. Раз в месяц к платформе пристает лодка с припасами – чаем, виски, шоколадом и старыми газетами – для обитателей форта. В последние годы число постоянных граждан Силенда сократилось до одного – смотрителя по имени Майкл Беррингтон.
Несмотря на кажущуюся абсурдность и эфемерность идеи Силенда как независимого государства, британцы отнеслись к соседу вполне серьезно. Рассекреченные не так давно документы конца 1960-х говорят, что Силенд вызывал крайнее раздражение у политиков того времени: они опасались, что прямо у них под носом появится еще одна Куба[152]. Одно время даже вынашивались планы бомбардировки платформы, но все же на столь радикальные меры власти не решились. В 1970-х немецкий бизнесмен Александр Готфрид Ахенбах нанял группу головорезов из Голландии, чтобы те организовали переворот в Силенде. Результатом операции стал захват заложников и ожесточенное дипломатическое противостояние между Германией и Англией. В начале 1980-х, во время Фолклендской войны, группа аргентинцев попыталась выкупить платформу и устроить на ней тренировочный лагерь. Уже в наше время сотрудники WikiLeaks рассматривали возможность перемещения туда своих серверов, а в «Панамском досье» Силенд фигурирует в качестве укрытия для организованной преступности[153][154].
С начала моей репортерской карьеры море представало предо мной в самых разных обличьях, но в случае Силенда я нашел совершенно новое проявление беззакония в океане. Поражала не только дерзость, с которой действовал основатель нового государства, но и наличие у всего этого предприятия четкой философской базы: Силенд стал воплощением либертарианских идеалов, неуклюже объединенных с вольными интерпретациями морского права и дипломатическими хитросплетениями.
Мне довелось побывать на платформе в октябре 2016-го. Меня сопровождали сын Роя Бейтса Майкл, которому тогда было 64 года, и его 29-летний внук Джеймс. Понадобилось несколько месяцев и полдесятка телефонных звонков, прежде чем семья дала мне разрешение на въезд в их владения. Я так до конца и не понял, почему они тянули с этим. Возможно, не хотели рисковать и ставить под удар легенды, окружающие Силенд.
Прибыв наконец в Англию, я с удивлением узнал, что мои спутники общались со мной вовсе не из Силенда, а из Эссекса. Именно оттуда они руководили своим бизнесом – флотом из нескольких судов, занимающихся промыслом моллюсков. Внешне Майкл походил на вышедшего на пенсию хоккеиста. Он был невысокого роста, плотного телосложения. Бритая налысо голова, отсутствующий передний зуб. Отрывистый хриплый смех отлично подходил его резкой манере общения. Джеймс, напротив, оказался худощавым скромным малым. По нему сразу можно было сказать, что он закончил университет. Если Джеймс тщательно подбирал каждое слово, стараясь учесть все нюансы и ничего не упустить, то его отец словно бы бросал словесные гранаты. «Можешь писать про нас все, что только взбредет в твою чертову голову, – заявил Майкл сразу, как мы встретились. – Нам наплевать». Но что-то подсказывало, что на самом деле ему совсем не все равно.
Промозглым ветреным днем 2 октября 2016 г., когда уже почти начало смеркаться, отец и сын Бейтсы приплыли за мной на лодке в портовый город Харвич. Они сидели посредине, так что мне пришлось разместиться на корме. Я с трудом удерживал равновесие – приливные волны нещадно раскачивали утлое суденышко. Дул пронизывающий ветер; говорить было невозможно, так что я молчал.
Когда на море сильное волнение, а ты плывешь в трехметровой моторной лодке, кажется, что ты мчишься галопом на резвом скакуне. Вроде бы чувствуешь ритм, но, в отличие от галопа, темп то и дело меняется, да к тому же неожиданно. После часовой вольтижировки по пути до Силенда у меня было чувство, будто я участвовал в родео. Мои внутренние органы как будто хорошо встряхнули в шейкере; ноги дрожали от изнеможения – удерживать равновесие на продолговатом сиденье было непросто.
Лодка неслась наперерез приливу к точке на горизонте, которая становилась все больше и больше, пока не превратилась в испещренные пятнами бетонные опоры, махину платформы над ними и намалеванные яркой краской под вертолетной площадкой жирные буквы веб-адреса. Ничего княжеского в пресловутом микрогосударстве не было – все выглядело очень неказисто. При приближении к платформе стало понятно, что неприступность ее объясняется высотой. Снизу она была практически неприступна – здесь не было ни свай, к которым можно было бы пришвартоваться, ни причала как такового, ни какой-нибудь, пусть самой захудалой, лестницы. Лодка остановилась у одной из усеянных морскими желудями колонн; из-за края платформы, на высоте шестого этажа, показалась стрела крана.
Беррингтон, который был одет в спецовку ярко-синего цвета, опустил трос с небольшим деревянным сиденьем, которое больше походило на сиденье качелей на заднем дворе. Это был седеющий человек лет 60, с круглым животиком и постоянной улыбкой на лице. Я забрался на сиденье; заработала лебедка, и я в ужасе от происходящего стал подниматься вверх под вой шквального ветра. «Добро пожаловать!» – послышалось со стороны Беррингтона, который изо всех сил старался перекричать ветер. Повернув кран в противоположную от моря сторону, он спустил меня на платформу. Казалось, что я попал на свалку: повсюду виднелись валяющиеся в беспорядке железные бочки, горы пластиковых ящиков, мотки спутанных проводов, кучи ржавого хлама – и в центре всего этого хаоса трещала ветряная турбина, будто готовая в любую секунду оторваться. Под ударами усиливающихся волн вся конструкция трещала по швам, как старый подвесной мост.
Беррингтон поднял Джеймса, потом Майкла. Наконец, он поднял и саму лодку, оставив ее висеть в воздухе. «На всякий случай», – пояснил Беррингтон. Майкл провел меня мимо груд хлама в кухню, которая служила резиденцией правительства Силенда. Он поставил на плиту чайник – за чашкой чая разговаривать удобнее. «Давайте пройдем таможню», – он с невозмутимым видом изучил мой паспорт и поставил в него штамп. Я следил за выражением его лица, пытаясь понять, как он отреагирует, если я рассмеюсь. Он был сама серьезность – смеяться явно не стоило.
До прибытия на платформу я не вполне понимал, что меня ждет в Силенде. Готовясь к поездке, я изучил богатую и причудливую историю морских микрогосударств. Мысль о создании постоянных колоний где-нибудь в океане или под его поверхностью будоражит воображение людей по крайней мере с 1870 г., когда вышло первое издание романа Жюля Верна «Двадцать тысяч лье под водой».
Обычно авторы проектов такого рода видят в традиционном государстве врага человеческой предприимчивости и потому хотят защититься от его токсичного влияния. Многие из них с большим оптимизмом оценивают перспективы той или иной новой технологии и стремятся избавиться от контроля государства, чтобы использовать ее потенциал для решения проблем человечества. Спонсорами этих микрогосударств – а среди них найдется немало интернет-магнатов, сколотивших состояние в первом десятилетии XXI в., – обычно становятся люди с деньгами, увлеченные идеями Айн Рэнд и Томаса Гоббса. Порожденные мечтой о либертарианской утопии и поддержкой эксцентричных нуворишей, города-микрогосударства задумывались как самодостаточные и самоуправляемые морские общины. Их часто называли морскими наделами – по аналогии с земельными наделами, которые получали американцы на Диком Западе[155][156].
В начале 1970-х Майкл Оливер, сколотивший состояние на рынке недвижимости Лос-Анджелеса, отправил нагруженные песком баржи из Австралии к группе рифов на мелководье рядом с островом Тонга в Тихом океане, объявив о создании Республики Минервы. Установив на территории нового микрогосударства флаг и разместив охрану, Оливер объявил, что в его стране не будет «налогов, социальных выплат, субсидий и любых других форм вмешательства государства в экономику». Через несколько месяцев власти Тонга отправили туда войска, ссылаясь на то, что Оливер занял часть 12-мильной зоны, которую они считали своими территориальными водами. Военные прогнали оккупантов и убрали их флаг – горящий факел на синем фоне. В 1982 г. группа американцев под предводительством военного инженера, специалиста по ракетному оружию Мориса Дэвиса предприняла еще одну попытку занять те же самые рифы[157]. Но и им не удалось там задержаться надолго – уже через пару недель военные с Тонга вытеснили их оттуда.
Многие другие безуспешно пытались сделать то же самое в других частях света. В 1968 г. богатый либертарианец из США по имени Вернер Штифель решил создать плавучее микрогосударство под названием «Операция "Атлантис"» в международных водах рядом с Багамами. Он купил большое судно и отправил его к своим будущим владениям. Судно попало в ураган и затонуло. Еще один состоятельный поклонник либертарианства Норман Никсон в 1999 г. собрал около $400 000 в качестве аванса на создание плавучего города «Фридом Шип»[158]. Им должно было стать судно длиной 1300 м, примерно в четыре раза длиннее океанского лайнера «Куин Мэри 2». «Корабль свободы» так и не построили.
Многие из этих проектов могли казаться вполне разумными на бумаге, но в них практически никогда не учитывались реалии суровой жизни в океане. В море достаточно ветра, волн и солнца, чтобы вырабатывать электроэнергию, но сооружение систем получения энергии из возобновляемых источников, способных выдержать воздействие обычных для океана погодных явлений и агрессивной морской воды, – дело непростое и дорогостоящее. Доступных видов связи не так много: спутниковая связь была запредельно дорогой, как и прокладка оптоволоконного кабеля или организация беспроводного соединения с каналами связи на суше с использованием лазерных технологий либо СВЧ-излучения. Сообщение с таким морским «наделом» также не всегда было простым – особенно в непогоду и уж, само собой разумеется, в шторм. Когда небольшие волны, которые, как это иногда случается, бегут в разных направлениях, встречаются и становятся одним целым, формируется так называемая волна-убийца. Она может достигать 30 м в высоту – почти в два раза выше платформы, на которой размещается Силенд.
Управлять государством – пусть даже крохотным – дело затратное. Кто, например, будет оплачивать базовые услуги (те, которые обычно предоставляет на деньги налогоплательщиков то самое государство, от которого упорно стараются избавиться либертарианцы)? Электроснабжение и защита от пиратов обходятся недешево.
В 2008 г. очередные визионеры объединились под эгидой некоммерческой организации «Институт систединга» из Сан-Франциско[159]. Основал ее Пэтри Фридман, инженер-программист из Google, внук знаменитого экономиста, лауреата Нобелевской премии Милтона Фридмана, известного своими идеями об ограничении сферы влияния государства. Большую часть денег на создание института дал миллиардер, венчурный инвестор и сооснователь PayPal Питер Тиль, выделивший $1,25 млн[160].
Тиль также вложил деньги в стартап под названием Blueseed, который поставил перед собой задачу решить извечную проблему многих компаний в Кремниевой долине – найма на работу инженеров и предпринимателей, не имеющих разрешения на работу в США и даже американской визы. Создатели Blueseed планировали разместить в международных водах у берегов Северной Калифорнии плавучую жилую баржу-платформу, которая могла бы стать домом для таких сотрудников. Впрочем, компании так и не удалось перейти от планов к реальным делам, так что финансирование на продолжение работы ее основателям получить не удалось[161].
Попивая чай, я поинтересовался у Майкла Бейтса, не связывался ли с ними кто-нибудь из сторонников систединга или сам Тиль. Он сказал, что никто из этих людей никогда не проявлял интереса к Силенду. «Наверное, это и к лучшему», – добавил он. У Майкла достаточно причин относиться скептически к тем, кто набивается в партнеры или союзники к его семье. За годы существования микрогосударства наибольшая угроза всегда исходила не только от официальных властей, но и от людей, которых Бейтсы считали своими друзьями.
В самом начале своей истории Силенд подвергался атакам со стороны диджеев конкурирующих пиратских радиостанций. Например, в 1967 г. взять штурмом платформу пытался Ронан О’Рахили, который вел вещание с дрейфовавшего в окрестностях Силенда судна. Чтобы отпугнуть конкурента и его приспешников, Бейтсу пришлось применить бензиновые бомбы. Впоследствии попытки захвата власти в Силенде предпринимали лжеинвесторы. Майкл вспомнил и рассказал о двух таких эпизодах. В 1977-м к Рою обратилась группа юристов и торговцев алмазами из Германии и Нидерландов, которые предложили разместить на платформе казино. В 1978 г. они пригласили его в Австрию – уточнить детали[162]. Приглядывать за платформой остался Майкл, которому тогда было немногим больше 20. В Зальцбурге Роя ждал радушный прием – его обхаживали пять человек, предложивших обсудить бизнес-проект через пару дней. Когда в назначенное время на встречу никто не явился, Рой заподозрил неладное и стал звонить капитанам рыболовных судов, рыбачивших рядом с Силендом. На платформе тогда не было своего телефона и радиосвязи. Один капитан сказал, что видел, как на площадку на Силенде садился большой вертолет, и встревоженный отец помчался назад в Англию.
Около 11:00 10 августа 1978 г. Майкл услышал звук приближающегося вертолета[163]. Схватив пистолет времен Второй мировой войны, который он нашел в оружейной комнате, Майкл взбежал вверх по лестнице и увидел зависший над платформой вертолет, которому мешала сесть десятиметровая мачта, специально установленная, чтобы отпугивать непрошенных гостей. Двери вертолета были открыты. Из одной высовывался оператор, который жестами показывал, что хочет высадиться на платформе. Активно жестикулируя, Майкл дал понять, что гостям не рады. Но в считаные секунды несколько человек спустились по сброшенной с вертолета веревке и оказались на палубе.
Когда вертолет улетел, Майкл узнал густой бас одного из стоявших перед ним мужчин. Его сильный акцент также показался ему знакомым. Майкл вспомнил, что именно с этим человеком отец договаривался о встрече в Австрии. Протянув Майклу подделанную телеграмму, мужчины сказали ему, что отец разрешил им посетить Силенд – по их словам, это было нужно для продолжения переговоров о совместном бизнесе. Майклу все это показалось странным, но выбора у него не было, так что пришлось пригласить непрошеных гостей внутрь. Они охотно последовали за Майклом. Но стоило ему повернуться к гостям спиной, чтобы налить одному из них виски, как мужчины выскочили из помещения, закрыв за собой дверь. Чтобы Майкл не выбрался, они замотали дверную ручку снаружи веревкой.
Организатором путча был немец по имени Александр Готфрид Ахенбах. Торговец алмазами и предприниматель в прошлом, Ахенбах уже имел дело с семейством Бейтсов: в начале 1970-х он предложил им существенно расширить владения. Его план состоял в том, чтобы построить рядом с платформой казино. Это должна была быть еще одна платформа с высаженными по периметру деревьями, магазином дьюти-фри, банком, почтой, отелем, рестораном и апартаментами. Бейтсы поддержали идею, но не спешили что-либо предпринимать для ее реализации.
Но Ахенбах не сдавался и в 1975 г. решил выступить в роли «министра иностранных дел» Силенда[164]. В тот момент он даже переехал на платформу, чтобы помочь написать конституцию. Ахенбах подал заявление об отказе от германского гражданства, потребовав, чтобы его официально признали гражданином Силенда. Власти немецкого города Аахена, которым он направил документы, ответили отказом.
Тогда, чтобы добиться официального признания Силенда, Ахенбах разослал текст конституции микрогосударства правительствам 150 стран и руководству ООН. Однако мировые политические элиты были по-прежнему настроены скептически. Микрогосударство не соответствовало трем важнейшим критериям, которые по нормам международного законодательства должны учитываться при рассмотрении вопроса о признании государства: собственная территория, суверенитет и народ. Суд в Кельне постановил, что платформа не является частью земной суши, что отсутствуют признаки совместного проживания на ней общности людей и что в силу маленькой площади она не подходит для долгосрочного пребывания.
Видя, что его планы не реализуются, Ахенбах все больше выходил из себя. В своих неудачах он винил Бейтсов: по его мнению, они не проявляли должного рвения. Вскоре он придумал, как ускорить процесс. Он нанял вертолет и отправил адвоката Герно Путца и двух голландцев, чтобы они взяли платформу под свой контроль. Захватчики продержали Майкла в заложниках несколько дней. Потом они отвезли его на рыболовном судне в Голландию, где отпустили к родителям. Хотя сам Ахенбах в перевороте не участвовал, рассекреченные документы британских архивов и другие документы, опубликованные в составе «Панамского досье», дают достаточно оснований полагать, что, скорее всего, именно он был организатором и вдохновителем этой акции[165].
Узнав о перевороте, Рой пришел в ярость. «Когда он замыкался в себе и переставал отвечать на вопросы, мы знали, что он вне себя от злости, – в такие моменты все просто умолкали», – вспоминал Майкл. Не признававший поражений, Рой решил отвоевать микрогосударство силой. После возвращения в Англию он попросил своего друга Джона Крюдсона, который в качестве вертолетчика участвовал в съемках первых фильмов о Джеймсе Бонде, доставить на платформу вооруженную группу захвата[166]. Перед рассветом они подлетели к Силенду с подветренной стороны, чтобы меньше был слышен шум винтов. Майкл схватился за веревку, спущенную с вертолета на платформу, и скользнул вниз. Не рассчитав скорость спуска, он ударился о палубу с такой силой, что привязанный к его груди дробовик выстрелил, едва не ранив отца. Опешив от неожиданности и решив, что нападающие открыли огонь на поражение, охранявший платформу немец тут же сдался.
Основатели княжества вернули власть в Силенде.
Рой сразу отпустил всех, кто в тот момент был на платформе, кроме Путца, – его обвинили в измене и заперли в импровизированной «тюрьме» на два месяца. «Удержание Путца в заключении может быть истолковано как пиратская деятельность, осуществляемая британскими подданными в нейтральных водах в непосредственной близости от территории Британии», – писали немецкие чиновники, обращаясь к британскому правительству с просьбой о помощи[167].
В переписке между сотрудником Министерства иностранных дел Нидерландов и британскими властями встречается предложение о возможном решении проблемы: «Нельзя ли сделать так, чтобы британское патрульное судно проплыло рядом с фортом и каким-то образом повергло его в море?» Британское правительство ответило, что у него нет полномочий предпринимать какие-либо действия.
Наконец, власти ФРГ направили в Силенд дипломата, который договорился об освобождении Путца. Впоследствии Майкл расценивал этот шаг как официальное признание суверенитета Силенда. Проведя некоторое время за мытьем туалетов и приготовлением кофе в ожидании своей участи, Путц получил разрешение покинуть Силенд при условии оплаты семье Бейтс штрафа в размере 75 000 немецких марок или $37 500. Несколько лет спустя в этой истории появился еще один эпизод, который после всех этих событий может показаться странным: в 1980 г., когда Рой отправился в Нидерланды, чтобы подать в суд на голландцев, представлял его тот самый Путц, который некогда был его пленником.
Эти странности натолкнули некоторых наблюдателей на мысль о том, что весь этот путч был тщательно спланированным спектаклем, с помощью которого Рой и Путц решили привлечь внимание общественности к Силенду и добиться юридического признания его суверенитета. Когда я спросил Майкла, что он думает по этому поводу, он назвал домыслы несостоятельными. «Есть фотографии, которые служат доказательством, – сказал он, имея в виду проведенную ими операцию по возвращению форта. – Все было по-настоящему». Я не стал сразу задавать другие вопросы, сделав вид, что обдумываю его ответ. Я ждал, точнее сказать, даже надеялся, что, как это обычно бывает в таких ситуациях, он станет юлить, обвиняя злопыхателей в мифотворчестве и призывая скептиков смотреть правде в глаза. Мои ожидания не оправдались. Он не стал объяснять, как Путц так быстро превратился из врага в друга.
Майкл также не согласился, когда я сказал, что по принципу кармического воздаяния переворот рано или поздно должен был случиться. «Ведь у воров нет чести, верно?» – спросил я. Майкл резко оборвал меня и сказал, что никто ничего не крал: Силенд появился в результате захвата. Я подумал, что использование одного термина вместо другого сути не меняет. Но Майкл еще не раз повторил: «Мы управляем Силендом. Это не та территория, где нет закона». Судя по всему, для него это был принципиальный момент.
По мнению лингвистов, язык отличается от диалекта тем, что за ним стоит армия; в трудах теологов культ становится церковью, когда приобретает политический вес и влияние; в глазах семьи Бейтсов – во всяком случае так казалось со стороны – платформа становится страной, когда сформулирован основополагающий нарратив. Учитывая, что нарратив этот временами выглядел по меньшей мере странно, то расцветая новыми подробностями, то вырождаясь в теорию заговора, четко сформулировать его вряд ли бы кому-то удалось. Но, сохраняя за собой статус неофициальных летописцев Силенда, Бейтсы с годами научились преподносить события прошлого в нужном им свете.
Вторая попытка захвата власти в Силенде была более опасной. По словам Майкла, он думал, что за ней стоял Ахенбах. Но в 1997 г. с ними связались люди из ФБР. Их интересовало убийство модельера Джанни Версаче на ступенях его дома в Майями. «К тому моменту мы уже привыкли к странным телефонным звонкам, связанным с Силендом», – сказал Майкл. Убийца по имени Эндрю Кьюненен покончил с собой на жилой барже, в которую он проник незаконно через несколько дней после убийства Версаче. В ходе расследования владелец судна Торстен Рейнеке представил полиции поддельные паспорта Силенда[168].
Кроме того, по словам сотрудников ФБР, Рейнеке разъезжал по Лос-Анджелесу на «мерседесе» с «дипломатическими номерами» Силенда.
Майкл сказал, что паспорта Силенда есть примерно у 300 людей, каждого из которых он проверял лично. В ответ фэбээровцы посоветовали Майклу зайти на интернет-сайт, владельцы которого объявляли, что представляют «правительство Силенда в изгнании»[169]. На сайте можно было приобрести паспорт Силенда и утверждалось, что «силендская диаспора» насчитывает уже 160 000 человек, защитой интересов которых занимаются консульства по всему миру. Следователи выяснили, откуда происходят паспорта, и определили владельцев сайта: все дороги вели в Испанию. Продолжив распутывать клубок, они обнаружили свидетельства того, что за всем этим стоит Ахенбах, который терпеливо ждал момента, чтобы устроить еще один переворот. На этот раз он действовал издалека. Майкл заявил, что ничего не знает о многочисленных мошеннических схемах в интернете и за его пределами, в которых «полоскалось» имя Силенда и соответствующие дипломатические привилегии.
События приняли неожиданный оборот. В том же году сотрудники испанской Гражданской гвардии арестовали владельца ночного клуба для любителей фламенко Франсиско Трухильо за продажу разбавленного бензина на принадлежащей ему автозаправке в Мадриде[170]. Назвав себя «консулом» Силенда, Трухильо предъявил дипломатический паспорт, который якобы давал ему иммунитет от уголовного преследования. Полицейские обратились за помощью в Министерство иностранных дел Испании, и им ответили, что такой страны не существует. Тогда полиция провела обыски в трех представительствах Силенда в Мадриде и в цехе по производству номерных знаков Силенда[171]. Выяснилось, что Трухильо выдавал себя за «полковника армии Силенда». Он даже придумал и пошил военную форму для себя и других офицеров.
Было установлено, что люди, выдающие себя за «правительство Силенда в изгнании», успели продать тысячи паспортов несуществующего государства. В них стояла печать Бейтсов, изображающей двух морских созданий в коронах. Стало известно, что такие паспорта предъявляются людьми по всему миру – от Восточной Европы до Африки. Почти 4000 были проданы в Гонконге, когда многие жители этого города хотели получить документ об иностранном гражданстве перед передачей колонии обратно Китаю в 1997 г.[172] Среди обладателей паспортов, выявленных полицейскими, были контрабандисты гашиша из Марокко и торговцы оружием из России. По данным испанских правоохранителей, несколько представителей преступного мира пытались заключить сделку на сумму $50 млн по продаже Судану 50 российских танков, десяти истребителей МиГ-23 и другой боевой авиатехники, артиллерии и бронетехники. По сообщению газеты The Los Angeles Times, приблизительно 80 обладателям паспортов были предъявлены обвинения в мошенничестве, подделке документов и незаконном использовании дипломатического статуса.
Я спросил Майкл, считает ли он, что эти махинации были частью плана по захвату Силенда – физическому или только номинальному. Он сказал, что, наверное, так и было. «Но, скорее всего, – добавил он, – они просто хотели заработать денег на идее». Независимо от мотивов, организовано все это было компанией под названием Sealand Trade Development Authority Limited. В «Панамском досье» имеются данные о том, что компания учреждена в Панама-Сити юридической фирмой Mossack Fonseca и связана с глобальной сетью преступников, занимающихся отмыванием денег и прочими аферами[173].
Отдельные события складывались в сюжет, который казался странным, даже абсурдным. В некоторых моментах было довольно трудно связать его с реальностью. Правительства Силенда, будто бы находящиеся «в изгнании» в Германии и Испании, конечно, были самозванцами. Но статус тех, за кого они себя выдавали, тоже был сомнительным. Это все напомнило мне цитату из новеллы Хорхе Луиса Борхеса «Круги руин»: «И вот во сне сновидца призрак пробудился и стал существовать»[174].
Несколько часов я просидел с Майклом на захламленной грязной кухне Силенда. Мы так увлеклись распутыванием клубка интриг против микрогосударства, что не заметили, как наш чай совсем остыл. Закончив рассказ, Майкл – без всяких признаков эмоций на лице – смотрел на меня, словно ожидая моей реакции. Я тоже смотрел на него, надеясь на продолжение. Ждал я напрасно – он поднялся и поставил чайник. Скользнув взглядом по столу, я увидел свою записную книжку и понял, что под впечатлением от услышанного перестал делать записи.
Перед посещением этого странного места я прочел тысячи страниц старых газетных и журнальных статей, а также рассекреченных документов британских ведомств. Я даже раздобыл записи радио- и телепередач разных лет. Хотя большинство из того, что рассказал мне Майкл, совпадало с результатами моих изысканий, сама возможность услышать все от участника событий придавала этим историям гораздо больший вес. «Либо, – думал я, – он просто “втюхивает” мне те же самые басни, которыми кормил британское правительство, чтобы оно от него отстало».
Я решил проветриться и попросил Майкла об экскурсии по платформе. Мы вышли из кухни, прошли по коридору и спустились по крутой узкой лестнице. Каждая из опорных колонн Силенда представляла собой башню, состоящую из располагающихся друг над другом круглых комнат диаметром немногим меньше 7 м[175]. Бетонные стены не хранили тепло, там было холодно, сыро и зябко. Запах мазута смешивался с запахом плесени. Как и на «перевернутых» маяках, подводная часть которых куда больше надводной, большинство помещений в колоннах располагались ниже уровня моря, из-за чего там все время был слышен плеск воды. Некоторые освещались простыми лампочками без абажуров: в их свете казалось, что ты находишься в бункере постапокалиптических времен. Во время осмотра к нам присоединился охранник Силенда Беррингтон. По его словам, в ночное время в колоннах можно слышать, как о бетон разбиваются волны от проходящих мимо судов.
В северной колонне располагались гостевые комнаты, карцер и конференц-зал. Там жил Беррингтон. «Я не боюсь холода», – сказал он, когда я спросил, хватает ли мощности обогревателя зимой. В одном помещении он задержался – там была оборудована экуменическая часовня в минималистском стиле. На столе, покрытом нарядной скатертью, лежала раскрытая Библия. На книжной полке рядом с трудами Сократа и пьесами Шекспира стоял Коран. Выглядело это все весьма сюрреалистично и было больше похоже на библиотеку на подводной лодке. Человеку с клаустрофобией там точно нечего было делать.
Мы выбрались на поверхность из северной колонны и прошли по платформе к южной. Майкл начал рассказывать мне о самой, наверное, амбициозной затее обитателей Силенда. На платформе должны были разместиться серверы для хранения конфиденциальных данных, которые не должны были попасть в руки властей. Серверы принадлежали компании HavenCo, основанной в 2000 г. и представляющей собой информационный аналог «налоговой гавани». Ее клиентами были владельцы ресурсов, связанных с азартными играми, финансовыми пирамидами, порнографией, почтовых сервисов, гарантирующих защиту от судебных повесток, и банковских сервисов, предоставляющих лицевые счета, которые невозможно отследить. Спамеров, владельцев ресурсов с детской порнографией и киберпреступников, охотящихся на корпоративные секреты, там не привечали. «Мы против вседозволенности», – сказал Майкл. (Я очень хотел спросить, чем финансовые пирамиды лучше спамеров, но решил не поднимать эту тему.) Он добавил, что в 2010 г. отказал представителям WikiLeaks, которые обратились к нему с запросом о паспорте и предоставлении убежища для основателя этого ресурса Джулиана Ассанжа. «Они тогда публиковали столько всякого разного – меня это не устраивало», – добавил он.
Идея о размещении онлайн-сервисов в нейтральных водах не нова. Писатели-фантасты уже многие годы мечтают о безопасных гаванях для данных. Наверное, самое известное произведение такого рода – опубликованный в 1999 г. роман Нила Стивенсона «Криптономикон», в котором султан вымышленного богатого нефтью островка Кинакута, располагающегося между Филиппинами и Борнео, хочет превратить свои владения в коммуникационный хаб без всяких законов об авторском праве и прочих ограничений.
Не все проекты такого рода являются фикцией или выдумкой. В 2008 г. компания Google приступила к реализации проекта по созданию в водах Мирового океана центров обработки данных, в которых для охлаждения серверов должна использоваться морская вода. Проект призван сделать компанию более экологичной и при этом сэкономить на расходах на кондиционирование, которые при размещении серверов на суше достигают заоблачных значений. В 2010 г. группа ученых из Гарварда и Массачусетского технологического института опубликовала работу, в которой предложила фирмам, занимающимся высокоскоростной автоматизированной биржевой торговлей, перенести свои серверы в море, чтобы ускорить передачу информации за счет сокращения расстояния и тем самым получить конкурентное преимущество[176]. Хотя пока эти планы еще далеки от осуществления, ученые уже представили некоторые свои идеи на этот счет на конференции, организованной «Институтом систединга».
У истоков компании HavenCo стояли два предпринимателя-технаря. Первый – программист Шон Хейстингс, перебравшийся на остров Ангилья, самоуправляемую заморскую территорию Великобритании в Карибском море, чтобы работать там над проектами онлайн-ресурсов для любителей азартных игр. Второй – специалист по информационной безопасности Райан Лэки, недоучившийся в Массачусетском технологическим институте и отличавшийся крайней независимостью суждений.
Оба молодых человека были убежденными либертарианцами, сторонниками абсолютной онлайн-свободы и противниками любых попыток государства ограничить свободу слова или нарушить конфиденциальность данных пользователей. Убедив Бейтсов создать компанию в Силенде, Хейстингс и Лэки привлекли инвесторов, среди которых оказались два успешных интернет-бизнесмена.
У основателей HavenCo были большие планы. Чтобы обезопасить серверы от посягательств, они собирались нанять по крайней мере четырех хорошо вооруженных охранников. В помещениях вместо воздуха должен был быть чистый азот. Дышать им невозможно, поэтому войти в комнату можно было бы только в водолазном снаряжении. Защиту от хакеров должна была обеспечить группа суперпрофессиональных программистов и специалистов по кибербезопасности. Для предотвращения возможных проблем со связью, обусловленных желанием Британии или других государств прекратить деятельность HavenCo и заблокировать доступ к данным на серверах компании, Силенд должен был иметь интернет-коммуникацию с несколькими странами, а для обеспечения максимального уровня доступности – еще и соединение через спутник связи. Данные клиентов должны были передаваться и храниться только в зашифрованном виде, чтобы даже сотрудники HavenCo не могли узнать, чем именно те занимаются.
Большинству этих планов не суждено было реализоваться. «Это был полный провал», – с сожалением констатировал Майкл, задержавшись в помещении, где вдоль стен стояли трехметровые стеллажи, на полках которых когда-то размещались серверы HavenCo. Наладить охлаждение серверных не удалось. В большинстве помещений не было розеток. Топлива для генераторов постоянно не хватало. Одна из компаний-партнеров, которая должна была обеспечивать HavenCo подключение к интернету, обанкротилась[177], а спутниковое соединение, которое решили использовать взамен сервисов обанкротившегося партнера, обеспечивало скорость не более 128 Кбит/с – примерно, как у мало продвинутых домашних пользователей в начале XXI в. Южная колонна Силенда так и не заполнилась серверами. Трюк с закачиванием в серверные азота для дополнительной безопасности был обычной маркетинговой уловкой и так никогда и не стал реальностью. Из-за беспрерывных интернет-атак на сайт HavenCo связи не было по несколько дней. HavenCo удалось привлечь с десяток клиентов, в основном онлайн-казино, но их не устраивали постоянные сбои связи и некомпетентность сотрудников HavenCo. Так что вскоре они ушли к другим провайдерам услуг хостинга.
Разругавшись с партнерами, в 2003 г. ушел из HavenCo и Лэки. Выступая на ежегодной конференции хакеров и разработчиков DEF CON, он рассказал, что большинство обещаний HavenCo были обманом и оказались невыполнимы. «Почти все время тратилось на взаимодействие с прессой, – признался Лэки. – Никто не занимался продажами. Никто не подумал о системе регистрации и обработки обращений. Поступавшие в самом начале запросы были либо потеряны, либо по ним ничего не было сделано»[178].
Майкл перечислил и другие проблемы. «Скажем так, мы разошлись с компьютерщиками во мнениях относительно того, каких клиентов мы собирались привлекать», – сказал он. В частности, «княжеская» семья не поддержала план Лэки по размещению на серверах данных сайта, предоставлявшего пользователем незаконный доступ к контрафактным DVD-дискам. По мнению Лэки, HavenCo как раз и создавалась для того, чтобы предоставлять такие услуги. Несмотря на всю свою браваду, Бейтсы настороженно относились к тому, что могло обострить отношения с британскими властями и навредить их тщательно сбалансированным притязаниям на суверенитет. Я не мог понять, была эта осторожность, обостренное чувство самосохранения результатом многолетней борьбы или Бейтсы с самого начала скрывали эти свойства за маской фанфаронского бахвальства. У меня создалось впечатление, что конфликт с Лэки был больше вызван личной неприязнью, нежели какими-то принципиальными разногласиями («Он был таким странным», – не переставал повторять Майкл), а пиратские DVD стали просто предлогом. После ухода из HavenCo Лэки переехал в Ирак, где в 2004 г. основал компанию Blue Iraq, предоставлявшую интернет-услуги армии США и частным подрядчикам[179].
Когда мы допили последнюю чашку чая на той же кухне, где начали этот день, лицо Майкла неожиданно расплылось в широкой улыбке. Судя по всему, он гордился и лихо закрученным сюжетом, который представляла собой история странного детища его семьи, и живучестью Силенда. Воспользовавшись лазейкой в международном законодательстве, Бейтсы сохраняли свое микрогосударство уже много лет, а большинство проектов независимых «вотчин» в море так и остались фантазиями. Конечно, Бейтсам в наглости не откажешь. Но секрет выживания Силенда совсем в другом – в скромности амбиций. Дерзкое, но без особых претензий микрогосударство не было ни Аль-Каидой, ни «Исламским государством», пытающимся создать грандиозный халифат. В глазах могущественных соседей Силенд был ржавым королевством, которое проще не замечать, чем пытаться что-то с ним сделать.