Всего лишь тень Жибель Карин
Бежать отсюда, быстрее.
Она идет вперед, через заросли, расставив руки, чтобы ни на что не наткнуться. Нога спотыкается о корень, она летит лицом вниз, расцарапывает ладони и колени. Тут же вскакивает, упорно продолжает пробираться через папоротники. Каждые десять секунд оборачивается назад, хотя различить ничего не может. В постоянном страхе, что он здесь, прямо сзади. Что он сейчас схватит ее за волосы и она снова окажется в его когтях.
Лодыжка подворачивается, она стонет, но не останавливается.
Ужас толкает ее вперед, все дальше и дальше.
Наконец вокруг светлеет, нога ступает на широкую дорогу. Наверняка ту самую, где он схватил ее… Она колеблется: направо или налево. Ни малейшей возможности определить направление.
Выбирает налево, бежит изо всех сил, несмотря на боль, которая ползет вверх по ноге. Прижимая сумку к животу, она несется, как шальная. Легкие горят, она начинает кричать, чтобы придать себе мужества.
Просто крик, даже не призыв о помощи.
Вдруг она замечает вдали темную массу и молится, чтобы это оказалась ее машина. Дрожащей рукой нащупывает ключи в кармане, нажимает на кнопку. Когда зажигаются огни, она чувствует неимоверное облегчение.
Наверное, это и есть счастье. Только длится оно всего несколько секунд.
Такова сама природа счастья.
Она кидается внутрь «мерседеса», тут же блокирует дверцы. Оборачивается, чтобы оглядеть заднее сиденье, и наконец заводит мотор. Часы на приборном щитке сообщают ей, что сейчас девятнадцать сорок девять. Она была уверена, что уже середина ночи.
Думала, что обречена на смерть.
Задний ход, быстрый маневр, чтобы выехать на дорогу. Хлоя ставит обогрев на двадцать семь градусов – максимум, – потом жмет на газ до отказа.
Но далеко она не отъезжает. Всего через километр ей приходится прижать седан к обочине. Долгие минуты она плачет, рыдания перемежаются криками. Она должна выплеснуть это, пока не задохнулась.
Наконец она утирает лицо рукавом куртки.
Успокойся, Хло… Надо уезжать отсюда!
Она опускает щиток, смотрит в зеркальце на свое грязное, исцарапанное лицо. И внезапно на нее накатывает дурнота сильнее всех прочих.
Что он сделал со мной?
Только теперь, оказавшись в безопасности, она осознает, что очнулась совершенно голой.
Он меня раздел. Он трогал меня. А может, и хуже.
Она расстегивает молнию джинсов, запускает руку между ляжек.
Она хочет знать.
Что эта мразь сотворила с ней, пока она была без сознания.
Снова льются слезы, ляжки смыкаются вокруг руки. Приступ тошноты выворачивает ей желудок, она едва успевает открыть дверцу и выплюнуть струю желчи.
Снова запирается в машине, продолжая дрожать.
Он меня изнасиловал.
Ощущение, что тело каменеет. Что оно умирает.
Ледяная жидкость течет в ее венах, теплая жидкость течет по щекам.
Что-то сломалось внутри.
И это необратимо.
Глава 39
Александр расплачивается за такси и выскакивает на улицу, под проливной дождь. Бежит к подъезду, набирает код и влетает внутрь, в укрытие.
Шаг у него тяжелый, он чувствует себя усталым, хотя провел почти весь день, не отрывая задницу от кресла. Когда он добирается до третьего этажа, рука вцепляется в перила. Человеческий силуэт скорчился у его двери. Уткнувшийся лбом в колени и дрожащий как осиновый лист.
– Хлоя?
Он помогает ей подняться, она падает в его объятия. На секунду замявшись, он все же прижимает ее к себе.
– Хлоя, успокойтесь… Что случилось?
Она не может говорить, только рыдает. Ее лицо в царапинах и подтеках, руки в крови. Она не разыгрывает спектакль.
Не отпуская ее, он открывает входную дверь и ведет ее в маленькую гостиную. Она цепляется за него, как за спасательный круг, дышит с трудом. Он решает не подгонять ее, а терпеливо дождаться объяснений.
– У вас совершенно замерзший вид… Сейчас приготовлю что-нибудь горячее.
Он убирает свое оружие в ящик, запирающийся на ключ, и поспешно идет на кухню.
Сердце колотится слишком быстро. Он предчувствует худшее, знает, что с этой женщиной случилось что-то серьезное. Если человек лишается дара речи, значит шок был жестоким.
Нагревает воду в микроволновке, достает чашку и чайный пакетик. Приносит все это потерпевшей.
Сидя на диване, Хлоя все еще плачет, уставившись на стену напротив. Белую стену, на которой висит портрет Софи.
– Выпейте, – приказывает он.
Она берет протянутую чашку, он замечает, что ее джинсы разорваны на правом колене. Он садится напротив, не сводя с нее глаз. Чтобы уловить малейшее выражение ее лица. Простой взгляд иногда может сказать так много…
– Что случилось, Хлоя? Расскажите мне, прошу вас.
Он снимает кожаную куртку, накидывает ей на плечи.
– Вы ранены?
По-прежнему молчание, ни слова. Она не смотрит на него, словно ей стыдно.
Стыдно чего?
Александр начинает понимать. Его охватывает глухая ярость.
– Вы правильно сделали, что пришли, – мягко говорит он.
– Я не знала, куда идти… Он повсюду!
Первые слова, наконец-то.
– Что он вам сделал?
Хлоя закрывает глаза, пытаясь рассказать невыразимое. Но рот отказывается выговаривать этот ужас. Тогда Александр берет ее за плечи, привлекает к себе. Так ей будет легче говорить. Если ей не нужно будет встречаться с ним взглядом.
– Скажите мне, прошу вас. Не бойтесь, – шепчет он.
Ничего особенного, мой ангел.
Но надеюсь, тебе понравилось.
Мне захотелось предвкусить тебя.
Я не ошибся. Выбор был хорош.
Вообще-то, я никогда не ошибаюсь. Или очень редко.
И каждая ошибка полезна, она нас учит. Заставляет нас делать новые успехи.
Ты была неосторожна, мой ангел. Так неосторожна! Решила, что лучше заблудиться в лесу, мое дорогое дитя… Какое легкомыслие!
Ты меня немного разочаровала, должен признать. Но я знаю, что ты больше так не будешь. Потому что каждая ошибка учит нас.
Хотя тебя это не спасет.
Отныне ты будешь жить с поселившимся в теле страхом.
У тебя красивое тело. Которым я мог восторгаться, не торопясь. Которое я мог трогать… Трогать и даже проникнуть в него.
И знаешь, это ведь было не в первый раз.
Ты такая красивая, когда спишь! Но я предпочитаю, чтобы твои глаза были открыты.
И в следующий раз ты будешь на меня смотреть, обещаю.
И мое лицо даже станет последним, что ты увидишь.
Последним образом, который ты унесешь в могилу.
Глава 40
– Пора идти, – мягко напоминает Александр.
Хлоя сжимает руки. Она все еще дрожит, хотя обогреватель накачивает в салон горячий воздух.
– Я не могу…
– Я буду рядом, я вас не оставлю.
Он открывает пассажирскую дверцу, Хлоя сидит неподвижно. Он берет ее руку в свою, она сопротивляется.
– Идемте, – повторяет он. – Обещаю, все пройдет хорошо.
– Я в жутком виде.
Александр грустно улыбается:
– Если вы сначала заедете в парикмахерскую и на маникюр, они вам ни за что не поверят!
Она выдергивает руку, бросает на него сердитый взгляд.
– Идемте со мной, Хлоя.
– Это ничего не даст!
Он присаживается перед ней на корточки, оставаясь на тротуаре.
– Вы мне доверяете? – спрашивает он.
Она просто кивает.
– Тогда послушайте меня… Вы должны подать жалобу, чтобы мы могли схватить эту сволочь и не дали ему больше никому навредить.
– Я уже подавала жалобу!
– Это другое дело. Сегодня вечером они отнесутся к нам всерьез, можете мне поверить.
– Но вы же коп! И я вам все рассказала…
Как объяснить ей ситуацию? Сейчас не время признаваться, что у него нет никакого права вести это расследование.
– Вот именно, я коп. И поэтому знаю, что нужно делать. А теперь идемте со мной.
Его голос стал настойчивей, и Хлоя наконец выбирается из машины. Гомес все еще держит ее за руку, опасаясь, что она сбежит. В момент, когда они уже заходят в комиссариат, она высвобождается из его хватки.
– Я должна буду пройти медицинское освидетельствование?
– Да. Иначе никак. Мужайтесь…
Не говоря ни слова, Хлоя разворачивается и идет обратно. Гомес перехватывает ее у двери, берет за плечи.
– Хватит уже, черт! Выбора нет, уверяю вас.
Она пытается вырваться, но он держит крепко.
– Хлоя, послушайте меня, пожалуйста. Если не остановить этого мерзавца, он пойдет дальше. Он от вас не отстанет. Вы слышите?
Она смотрит в сторону, стараясь сдержать слезы.
– Если вы не сделаете то, что я вам говорю, вы развяжете ему руки! Вы этого хотите? Чтобы он продолжал вас терроризировать?
Он снова подталкивает ее вглубь здания с ужасным чувством, что ведет ее на растерзание.
– Обещаю, это последнее испытание, через которое вы должны пройти, – добавляет он.
Ей хотелось бы верить. Но он и сам не выглядит вполне убежденным.
Совсем выбившись из сил, она позволяет подвести себя в стойке регистрации, дежурный внимательно ее разглядывает. Выглядит она наверняка ужасно.
– Добрый вечер. Я сопровождаю подругу, которая хотела бы подать жалобу.
Хлоя не ожидала, что он представит ее как подругу. Но благодаря этой уловке они проходят без очереди и через две минуты оказываются в крошечном кабинете напротив молодого человека, которому нет еще и двадцати пяти. Хлоя предпочла бы поговорить с женщиной, но не протестует, а послушно усаживается и протягивает свою визитку.
– Мадемуазель сегодня днем подверглась нападению, – поясняет Гомес. – Она все еще немного в шоке, но сейчас расскажет тебе, что именно произошло.
Лейтенант улыбается Хлое, начиная «входить в доверие».
– Слушаю вас, мадемуазель.
Хлоя думает прежде всего о том, чтобы не заплакать. Что угодно, лишь бы не внушать жалость. Она делает глубокий вдох, потом еще один. Несмотря на холод, пробирающий ее до костей, ей бы хотелось, чтобы открыли окно. Вот только окон здесь нет.
– Не спешите, – приветливо добавляет коп. – Я понимаю, что это не так-то легко.
– Я… я решила погулять по лесу…
Лейтенант ничего не записывает. Только внимательно слушает.
– Это был лес в Синаре, кажется. Я долго гуляла, а потом пошла к своей машине.
Она останавливается, Александр кладет ей руку на плечо.
– Продолжайте, Хлоя.
– И там я его увидела. Он облокотился на мою машину. Одет в черное, с капюшоном на голове. На нем были темные очки и что-то вроде… платка на шее, который закрывал половину лица.
Оба копа ловят каждое слово, хотя Александр уже знает всю историю. Но не исключено, что сейчас он услышит более полную версию. И более ясную. За вычетом рыданий.
– Когда я увидела его, то бросилась бежать, я кинулась в другую сторону…
– А почему? – спрашивает лейтенант.
– Почему? – повторяет Хлоя. – Но… это ведь был он!
– Кто он?
Хлоя закрывает глаза. В кабинете повисает тишина. Давящая.
Она понимает, что придется рассказывать все с самого начала. Объяснять, снова и снова. Возможно, выглядеть ненормальной.
Когда она опять открывает веки, то видит глаза Гомеса. Как ни странно, они больше не кажутся ей ужасающими. Они даже невероятно красивы.
И тогда она цепляется за этот взгляд, как за последнюю нить, которая не даст ей заблудиться. Как за последний бакен, который не даст ей утонуть. К ней возвращаются силы.
Нет, мерзавец ты этакий, со мной еще не покончено. Я еще не умерла. Ты меня так легко не уничтожишь.
Ты хочешь поиграть со мной, думаешь, я беспомощна? Ошибаешься. Я не одна и еще готова сражаться. И я тебе это докажу.
Когда Хлоя начинает говорить, перескакивая с одного на другое, на лице Гомеса появляется легкая улыбка.
Возможно, на этот раз убийца ошибся в выборе цели…
– Как все прошло? – осведомляется Гомес.
Хлоя не отвечает, как он и думал. Он гасит сигарету, открывает дверцу. Она садится в машину, но Александр не трогается с места. Сначала он хочет, чтобы она ему хоть что-то сказала. Хоть слово.
– Это было тяжело?.. Я понимаю.
– Вы не можете понять! – взрывается Хлоя.
Он немного удивлен этим приступом гнева, направленным на него. Вообще-то, он здесь ни при чем. Но если ей так легче, он готов выдержать упреки и даже нападки.
– Чего вы ждете?
Он включает первую скорость, машина удаляется от Института судебно-медицинской экспертизы.
– Что сказали медики? – спрашивает Александр пять минут спустя.
Хлоя по-прежнему сидит, сжав челюсти и уставившись в одну точку.
– Имеете полное право поплакать, – уточняет майор.
Он прибавляет скорость, надеясь, что она немного расслабится.
– Так что сказал врач? Я должен знать, это важно для дальнейшего.
– Я не желаю об этом говорить!
– Отвечайте, – приказывает Гомес, не повышая голоса.
Она прижимается виском к холодному стеклу.
– Никаких следов ударов, кроме гематом, которые я получила при падении. Никаких следов… ничего.
Гомес готов был поспорить. Этот тип слишком хитер, чтобы оставить собственную ДНК.
– Вы успокоились?
– Мне бы хотелось вернуться домой.
– Вы можете поехать ко мне, если желаете, – предлагает Гомес.
Тем хуже, если он нарушает правила. Учитывая его нынешнее положение…
Хлоя колеблется. Конечно, она боится оставаться одна у себя дома. При одной только мысли об этом ее горло сжимается до удушья.
Не исключено, что Тень может вернуться этой ночью. Но ей необходимо снова обрести свое убежище, свои вещи, свой уклад. Ухватиться за привычную обстановку, знакомые запахи.
Среди хаоса необходимы точки опоры.
– Мне завтра утром на работу, я не могу ночевать у вас. И мне нужно принять душ.
– У меня тоже есть ванная комната, – с легкой улыбкой замечает Гомес. – А завтра воскресенье.
Хлоя не знает, какой еще предлог выдумать. Лучше уж сказать правду.
– Мне нужно побыть одной. Но спасибо за предложение.
Он снова прибавляет скорость, она хватается за приборную панель. Напряжение такое, что его можно потрогать.
Хлое хочется кого-нибудь убить. Закричать. Удариться головой об стену.
Александру хочется закурить, хочется прижать психа, который только что причинил ей такую травму. Наверняка пожизненную.
Ему хочется обнять ее и утешить.
– Мне очень жаль, что вам пришлось через все это пройти, – добавляет Гомес.
Ее мучительно душат рвущиеся наружу слезы.
– Клянусь, он за все заплатит, – добавляет Александр.
Больше они не говорят друг другу ни слова, пока «пежо» не останавливается на улице Мулен.
– Я провожу вас, – заявляет майор. – Осмотрю дом.
Это предложение успокаивает Хлою, но больше всего ей не терпится остаться одной. Чтобы уже не нужно было делать вид, что она сильная.
Они заходят в дом, Хлоя направляется в гостиную. Встает у окна. Гомес осматривает каждую комнату.
– Все чисто, – сообщает он наконец.
– Доброго вам вечера, майор. И спасибо.
Александру не по себе из-за того, что он вынужден предоставить ее своей судьбе.
– Я позвоню вам завтра. И вы звоните без колебаний. В любое время, ночью и днем.
Он кладет ей руку на плечо, чувствует, как она вся сжимается.
– Он принял меня за чокнутую, – еле слышно говорит она.
– Кто?
– Врач… Он… Он сказал, что у меня ничего нет, совсем ничего. Что со мной, наверно, глупо пошутили… Глупо пошутили, вы хоть отдаете себе отчет?
– Не думайте больше об этом, – просит Гомес. – Жалобе дадут ход. И мы его схватим, поверьте мне.
– Никто его не схватит, – предсказывает Хлоя.
У Гомеса ощущение, будто ему дали пощечину, его рука сжимается на плече молодой женщины.
– Я умру, я знаю. Я это чувствую.
Он вынуждает ее повернуться; она не плачет и холодна как лед.
– Чтобы убить вас, ему придется сначала убить меня.
Наконец он покидает дом, и, едва заперев за ним дверь на два оборота, Хлоя скидывает одежду. Вернее, сдирает ее с себя, словно та жжется.
Вместо того чтобы отправить ее в грязное белье, она выбрасывает все в мусорное ведро. Будь в доме камин, она бы ее сожгла. Все, к чему он прикасался, должно исчезнуть.
Но она не может избавиться от собственной кожи, не может освежевать себя. Тогда она запирается в ванной и становится под струю горячей воды. Очень горячей.
Почти обжигающей.
Намыливается с головы до пят, раз за разом, лихорадочно трет кожу. Истерика.
Может, ей все-таки удастся все смыть. Она просидит здесь хоть целую ночь, если потребуется.
Гомес поднимает воротник куртки.
Очередная холодная ночь среди многих прочих. Ночь без сна. Среди многих прочих.
Пристроившись метрах в тридцати от дома, он наблюдает. Глаза его пока не подводят.
Если говнюк покажет хоть кончик носа, он заставит его пожалеть, что тот вообще родился на свет.
Но невидимка остается невидимкой. Вообще-то, логично. Александр опять пробует набросать его профиль, это помогает не заснуть. Он спрашивает себя, что может связывать Лору и Хлою, не считая очевидной внешней привлекательности.
Судя по портрету, который набросал ее брат, Лора была бойцом, не склонным опускать руки. Конечно, за ней не стоял карьерный взлет, как у Хлои, очевидно, потому, что в двадцать лет она в порыве чувств бросила учебу в университете, чтобы последовать за мужчиной на другой конец света. Но за некоторое время до смерти у нее хватило мужества вернуться к заочному обучению, она даже ходила на вечерние занятия. И, что еще более удивительно, свободное время она посвящала борьбе против жестокого обращения с женщинами в феминистской организации, вице-председателем которой и была.
Прикуривая очередную сигарету, майор осознает, что этот извращенец не ищет легкой добычи. Он, без сомнения, любит, чтобы они сопротивлялись, чтобы они сражались до конца. До смерти.