В высших сферах Хейли Артур
Термин «невысказанная предпосылка» означает, что судья, каковы бы ни были его намерения, не может быть беспристрастным. Судья ведь человек, следовательно, он не всегда может держать весы в равновесии. Сознает он это или нет, но на каждую его мысль и каждое действие влияют происходящие события и окружение.
Судья Стэнли Уиллис принимал допуски. Он знал, что у него была невысказанная предпосылка. Ее можно было суммировать одним словом.
Белзен.
Это было в 1945 году.
Карьера Стэнли Уиллиса в юриспруденции, как и у многих людей его поколения, была прервана Второй мировой войной. Он служил артиллерийским офицером в канадских войсках в Европе с 1940 года до конца войны. И незадолго до ее окончания майор Стэнли Уиллис, награжденный орденом «Военный крест», офицер связи с британской Второй армией, вместе с 63-м противотанковым полком участвовал в освобождении нацистского концлагеря Берген-Белзен.
Он пробыл в Белзене месяц, и то, что он там увидел, преследовало его потом всю жизнь. На протяжении многих лет, а иногда даже и теперь, ужас тех тридцати дней возвращался к нему в лихорадочных четких снах. И Стэнли Уиллис, человек образованный и, несмотря на суровую внешность, чувствительный, уехал из Белзена, дав себе клятву в оставшиеся годы делать все от него зависящее, чтобы облегчить бедственное положение униженных и больных людей насколько удастся.
Ему нелегко было это делать, будучи судьей. Были случаи, когда, несмотря на внутреннее предубеждение, он вынужден был выносить приговор виновному, тогда как инстинкт подсказывал ему, что главным преступником является общество, а не отдельные люди. Но бывали случаи, когда незадачливый несчастный уголовник, списанный большинством как неисправимый, получал легкий или смягченный приговор, потому что в уме судьи Уиллиса… возникла тень прошлого… бессловесная предпосылка.
Как и теперь.
Плачевное положение Анри Дюваля, какое он наблюдал при рассмотрении приказа nisi, продолжало волновать судью.
Человек, по сути, сидел в тюрьме. И он мог быть по справедливости свободен.
Между одним и другим стояла гордость достопочтенного судьи.
«Подавив гордость, следуй, чему учит справедливость», — подумал он. И подошел к телефону.
Не надо звонить непосредственно Алану Мейтленду — этого требовало благоразумие. Но есть другой путь. Он может поговорить со своим бывшим партнером-юристом, уважаемым старшим юрисконсультом, человеком умным, который поймет скрытый смысл разговора. Сообщенная им информация будет тотчас передана, не открывая источника. Но его бывший партнер тоже строго смотрел на вмешательство судьи…
Судья Уиллис вздохнул. Для конспирации, подумал он, нет идеального плана.
Его соединили. Он возвестил:
— Это Стэнли Уиллис.
Басовитый голос по телефону любезно произнес:
— Какой приятный сюрприз, ваша милость.
Судья быстро вставил:
— Это неофициальный звонок, Бен.
На линии раздался смешок.
— Как поживаешь, Стэн? Давненько мы не общались. — В интонации было искреннее дружелюбие.
— Я знаю. Надо непременно как-нибудь посидеть вместе. — Но он сомневался, что это произойдет. Судья из-за своего положения вынужден идти одиноким путем.
— Что ж, Стэн, чем могу быть полезен? Есть кто-то, кого тебе хотелось бы прищучить?
— Нет, — сказал судья Уиллис. Он никогда не занимался болтовней. — Я решил перекинуться с тобой словцом по делу Дюваля.
— A-а, эта история с безбилетником. Я читал твое постановление. Очень жаль, но не вижу, что еще ты мог тут сделать.
— Да, — признал судья, — ничего другого сделать было нельзя. Все равно молодой Мейтленд — умный молодой адвокат.
— Согласен, — сказал его собеседник. — Я думаю, он немало прославит свою профессию.
— Я слышал, он провел настоящие поиски прецедентов.
— Как мне рассказывали, — хохотнул бас, — Мейтленд и его партнер перевернули всю юридическую библиотеку. Но счастье не улыбнулось им.
— Меня несколько удивило, — медленно произнес судья Уиллис, — почему они не обратили внимания надело «Королева против Ахмеда Синга» в Отчетах Британской Колумбии, том тридцать четыре, за тысяча девятьсот двадцать первый год, страница сто девяносто один. Мне кажется, что на этом основании они без вопроса получили бы решение, основанное на Habeas corpus.
На другом конце провода наступило молчание. Судья мог представить себе, как у его собеседника поднялись осуждающе брови. Затем более холодно голос произнес:
— Повтори-ка мне еще раз данные. А то я не все понял.
Повторив данные и вскоре после этого повесив трубку, судья Уиллис подумал: «За все свои действия надо платить». Но он знал, что его информация будет передана.
Он взглянул на часы, прежде чем вновь обратиться к исписанным страницам приговоров на столе.
Четыре с половиной часа спустя, когда над городом уже спускались сумерки, тощий пожилой клерк из регистрации появился в дверях и объявил:
— Милорд, мистер Мейтленд принес заявление о применении Habeas corpus.
4
Под яркими лучами прожекторов на «Вастервике» шла погрузка леса.
Уверенно, взволнованно Алан Мейтленд взбежал по ржавым сходням на обветшалую захламленную главную палубу.
Запах удобрений исчез. Остававшееся напоминание о нем унес дувший с моря освежающий бриз. На корабле пахло свежестью — елью и кедром.
Ночь была холодная, но в небе сверкали звезды.
Третий помощник, которого Алан видел в рождественское утро, направился к нему с палубы бака.
— Я пришел к капитану Яаабеку, — крикнул ему еще издали Алан, — и если он у себя в каюте, то я найду дорогу.
Худой стройный помощник подошел ближе.
— Значит, найдете дорогу, — сказал он. — И даже если бы вы ее не знали, вы сегодня так настроены, что нашли бы ее.
— Да, — согласился Алан, — полагаю, что вы правы.
И инстинктивно дотронулся до кармана своего пиджака, чтобы удостовериться, что драгоценный документ все еще там.
Он крикнул через плечо:
— Как ваша простуда?
— Станет лучше, — ответил третий помощник, — как только двинемся в путь. — И добавил: — Еще сорок восемь часов — и все.
Сорок восемь часов. Совсем скоро, подумал Алан, но, похоже, они успели. Сегодня днем он был дома на Гилфорд-стрит, когда Том Льюис передал ему сообщение: «Посмотри “Королева против Ахмеда Синга”».
Решив не упускать ни одного шанса, но без особой надежды он отправился в юридическую библиотеку. Там, когда он прочитал постановление от 1921 года, сердце у него подпрыгнуло. После этого началось лихорадочное составление проектов постановлений, печатание, сверка и сбор многочисленных аффидевитов и приказов, которые требовались по закону. Срочно или не срочно твое дело, пасть монстра должна быть ублаготворена бумагами…
Затем гонка в суд, чтобы успеть в регистратуру до закрытия. И он успел, хотя едва-едва, а через две-три минуты появился перед судьей Уиллисом, который в тот день снова дежурил.
Судья, суровый и отчужденный, как всегда, внимательно его выслушал, затем после двух-трех вопросов разрешил выдать приказ по Habeas corpus — приказ абсолютный, а не ущемленный, как nisi. Это был редкий и драматичный момент. Оригинал приказа и копия были теперь у Алана в кармане: Елизавета, милостию Божией владычица Объединенного Королевства, Канады и других государств и территорий, защитница веры… повелевает вам по получении этого нашего приказа… выдать телесно Анри Дюваля…
Конечно, еще будет слушание в суде, назначенное на послезавтра. Но итог безусловен: «Вастервик» уплывет без Анри Дюваля.
Завтра, напомнил себе Алан, надо будет позвонить адвокату, который подсказал им посмотреть дело Ахмеда Синга. У Тома Льюиса есть его имя. Такая тяжесть свалилась с плеч…
Алан подошел к двери каюты капитана. Голос изнутри приказал:
— Входите!
Капитан Яаабек сидел в рубашке в облаке табачного дыма и при свете настольной лампы с абажуром делал записи в гроссбухе. Отложив перо, он поднялся и, как всегда любезно, предложил посетителю одно из зеленых кожаных кресел.
Немного покашляв от попавшего в легкие дыма, Алан начал:
— Я вас прерываю…
— Ничего-ничего. Я уже достаточно написался. — Капитан протянул руку, закрыл гроссбух и устало добавил: — Будущие археологи, ведя раскопки нашего мира, никогда не поймут его. Слишком много мы оставим им слов для чтения.
— Кстати о словах, — сказал Алан, — я принес вам кое-что.
И, улыбаясь, он извлек из кармана приказ об исполнении Habeas corpus и вручил его капитану Яаабеку.
Капитан читал медленно, шевеля губами, приостанавливаясь на юридических терминах. Наконец он поднял взгляд и недоверчиво спросил:
— Вам все-таки удалось… в конце концов?
— Да, — сказал счастливый Алан. — Приказ означает, что Анри освобождается. Он не уплывает с вами.
— И сейчас же… в этот момент…
— В этот момент, капитан, — решительно сказал Алан, — я хотел бы, чтобы он собрал свои вещи и поехал со мной. В приказе сказано, что он отдается на мое попечение. — И добавил: — Если вы сомневаетесь, мы можем вызвать конную полицию…
— Нет-нет! В этом нет необходимости. — Капитан Яаабек опустил приказ, лицо его сморщилось в теплой приятной улыбке. — Не знаю, как вам удалось это сделать, но вас надо поздравить. Просто это так неожиданно.
— Я знаю, — сказал Алан. — Я сам с трудом перевожу дух.
Десятью минутами позже Анри Дюваль, сияя и широко улыбаясь, вошел в каюту капитана. Он был в шерстяной морской куртке, которая была на несколько размеров велика ему, и держал в руке побитый картонный чемодан, перевязанный бечевкой. Завтра, решил Алан, надо будет прежде всего купить ему на собранные деньги новую одежду для появления в суде.
— Мистер Мейтленд забирает тебя, Анри, — объявил капитан.
Молодой безбилетник кивнул — на лице его было написано возбуждение и предвкушение.
— Я сейчас готов.
— Ты больше не вернешься на корабль, — тихо сказал капитан. — Так что я с тобой теперь прощаюсь.
На секунду с лица парня исчезло возбуждение. Казалось, слова капитана открыли для Анри Дюваля непредвиденную реальность. Он неуверенно произнес:
— Это хороший корабль.
— Многое бывает таким, каким мы это для себя делаем. — Капитан протянул руку. — Я желаю тебе быть счастливым, Анри, и да благословит тебя Господь. Работай хорошо, читай свои молитвы и делай то, что говорит тебе мистер Мейтленд.
Безбилетник тупо, с несчастным видом кивнул.
«Странная сцена, — подумал Алан, — они прощаются, как отец с сыном». Он чувствовал, что обоим не хотелось расставаться.
— Пора нам идти. — Алан взял оригинал приказа, оставив капитану копию. Обмениваясь с ним рукопожатиями, он сказал: — Приятно было иметь с вами дело, капитан Яаабек. Надеюсь, мы еще встретимся.
— Если у меня появятся безбилетники, мистер Мейтленд, — и капитан улыбнулся, — я найду вас, поскольку вы им друг.
Слух быстро распространился по кораблю. Когда Алан и Анри Дюваль вышли на палубу, команда, прекратив погрузку, стояла вдоль поручней. В воздухе слышалось бормотание возбужденных голосов. Стабби Гейтс шагнул вперед.
— Пока, товарищ, — сказал он, — и большого тебе счастья. Это тебе от меня и от ребят.
Алан увидел, как небольшая пачка банкнот перешла из рук в руки. Когда они с Анри пошли вниз по сходням, команда нестройно крикнула «ура».
— Стойте где стоите! — раздался из темноты дока властный голос.
Алан остановился, и их озарил поток вспышек.
— Эй! — крикнул он. — Это еще что такое?
— Пресса, — ответил Дэн Орлифф. — А что же еще?
И Орлифф вместе с другими репортерами окружили их.
— Какой же вы подлюга, Мейтленд! — весело произнес кто-то. — Но мы вас все-таки выследили.
Другой голос выкрикнул:
— Лихо сработано!
— Послушайте, — запротестовал Алан, — сегодня я ничего не могу вам сказать. Возможно, утром мы сделаем заявление.
— А Анри не может сказать словечко?
— Вы разрешите Дювалю говорить?
— Нет, — твердо заявил Алан. — Во всяком случае, не сейчас.
Дэн Орлифф спокойно спросил:
— Как вы сюда добрались?
— На такси.
— Моя машина стоит тут на пристани. Я отвезу вас куда хотите.
— Ладно, — кивнул Алан. — Поехали.
Под протестующие крики других репортеров они залезли в микроавтобус Дэна Орлиффа. Камеры продолжали вспыхивать. Анри Дюваль улыбался во весь рот.
Когда они выехали из доков, Дэн спросил:
— Куда вы его везете?
Столько было всего другого, о стольком надо было думать…
— Теперь, когда вы меня об этом спросили, — сказал Алан, — должен признаться, что я об этом не думал. — Его собственная квартирка, рассуждал он, слишком мала. А вот Том и Лилиан Льюис могли бы поставить временно кровать…
— Я так себе это и представлял, — сказал Дэн. — Поэтому газета сняла номер в отеле «Ванкувер». Оплату берем на себя.
Алан неуверенно сказал:
— Пожалуй, это сгодится. Хотя я думал о чем-то поскромнее…
— Какого черта! — Дэн повысил скорость, чтобы проскочить на желтый свет. — Дайте Анри немножко пожить.
Через несколько минут он добавил:
— Кстати, насчет номера. Я забыл вам сказать, что номер премьер-министра в том же коридоре. — И хрипло хмыкнул. — Ну разве это не понравится Хоудену?
Глава семнадцатая
Маргарет Хоуден
1
— Бог ты мой! — воскликнула Маргарет Хоуден. — В жизни не видала такого крупного заголовка.
Выпуск ванкуверской «Пост» был разложен на столе в гостиной Хоуденов. Во всю первую страницу шел заголовок:
«АНРИ ВЫХОДИТ НА БЕРЕГ!»
Остальная часть страницы была целиком посвящена фотографиям Анри Дюваля и Алана Мейтленда крупным планом и рассказу о них, напечатанному жирным шрифтом.
— Они именуют это Вторым пришествием Христа, — сообщил Маргарет лидер партии. — И применяют это наименование только в особых случаях. — Затем угрюмо добавил: — Например, при падении правительства.
Шагавший по комнате Джеймс Хоуден резко бросил:
— Давайте, если не возражаете, обойдемся без юмора.
— Надо же добавить чего-то светлого, — сказал Ричардсон.
День клонился к вечеру, темнело, и шел снег. Ночью, после речи в Ванкувере, премьер-министр вернулся самолетом в Восточную Канаду. В полдень он выступил в Квебек-Сити и через час должен был вылететь в Оттаву для выступления вечером в Монреале. Завтра в четыре часа дня он объявит в палате общин об Акте о союзе. На нем начала сказываться перенасыщенность последних нескольких дней.
Ванкуверская газета, вышедшая всего два-три часа назад, была переслана по воздуху согласно специальной договоренности Ричардсона. Он получил ее лично в оттавском аэропорту и поехал прямо домой к премьер-министру на Суссекс-драйв, 24. Как он уже знал, новости были поданы в том же духе, что и повсюду в стране.
Джеймс Хоуден, приостановившись, саркастически спросил:
— Я полагаю, они все-таки где-то упомянули о моем выступлении.
Это была его наилучшая за всю поездку речь — в других обстоятельствах она была бы в центре сегодняшних новостей.
— Вот она, — объявила Маргарет, переворачивавшая страницы. — Она на третьей странице. — И, казалось, подавив смешок, добавила: — О Господи, до чего же она маленькая!
— Я рад, что ты обнаружила что-то забавное, — ледяным тоном заметил муж. — Я лично ничего такого не вижу.
— Извини, Джейми, — сказала Маргарет. Она старалась, чтобы голос звучал покаянно, но это не очень у нее получалось. — Но право же, я не могу не думать о том, что все вы, все правительство, преисполнены такой решимости, а этот человечек…
Брайан Ричардсон спокойно заметил:
— Я согласен с вами, миссис Хоуден. Этот ловкий молодой юрист снял с нас штаны.
— Раз и навсегда, — со злостью объявил Джеймс Хоуден. — Меня не интересует, кто кого побил.
— Пожалуйста, не кричи, Джейми, — увещевала его Маргарет.
— Меня интересует, — сказал Ричардсон, — повлияет ли это на что-либо в день подсчета голосов.
— Не слишком ли большая просьба, — гнул свою линию премьер-министр, — держаться только фактов?
— Хорошо, давайте посмотрим на цифры, — напрямик произнес Ричардсон. И достал из внутреннего кармана сложенную бумагу. — Новый опрос общественного мнения, проведенный сегодня утром Гэллопом, показывает, что популярность правительства за последние две недели упала на семь процентов. А на вопрос: «Вы за смену правительства?» — шестьдесят два процента ответили «да», тридцать один процент — «нет» и семь процентов еще не решили.
— Сядь, Джейми, — упрашивала Маргарет. — И вы тоже, Брайан. Я попрошу принести чай, и мы можем спокойно его выпить.
Хоуден плюхнулся в кресло у камина.
— Разожгите огонь, ладно? — И он указал на уже лежавшие в камине дрова.
Чиркнув спичкой, Ричардсон прикрыл ее руками и наклонился. Через секунду пламя начало разгораться.
Маргарет в это время говорила по внутреннему телефону в другом конце комнаты.
Хоуден тихо произнес:
— Я не представлял себе, что все так плохо.
— Это не просто плохо, а ужасно. Нас засыпали почтой и телеграммами — и все против нас. — Тем же тоном, каким говорил минуту назад премьер-министр, Ричардсон спросил: — Как вы посмотрите на то, чтобы отложить намеченное на завтра объявление?
— Об этом не может быть и речи.
— Предупреждаю вас: мы не готовы к выборам.
— Должны быть готовы, — заявил Хоуден. — Придется пойти на испытание.
— И проиграть?
— Акт о союзе жизненно необходим Канаде для выживания. Если это объяснить народу, он поймет.
— Поймет ли? — тихо произнес Ричардсон. — Или будет видеть лишь Анри Дюваля?
Хоуден хотел что-то импульсивно ответить, но остановил себя. Вопрос, в конце концов, был поставлен разумно, подумал он. И предположение, таящееся в нем, может оказаться верным.
Потеря престижа из-за инцидента с Дювалем может привести к поражению правительства при голосовании Акта о союзе. Хоуден понял это теперь — совершенно безошибочно, тогда как ранее это не было ему ясно.
И однако же, рассуждал он, если это произойдет, какая странная ирония, что какой-то безбилетник с корабля может повлиять на судьбы стран.
Или это вовсе не странно? Или тут что-то новое? Быть может, на протяжении столетий проблемы, касающиеся человека, всегда влияли на положение в мире, творя историю, толкая человечество вперед, к маячащему в тумане, но всегда недостижимому просвещению…
«Быть может, это способ принизить нас, — подумал он, — способ нас научить вести борьбу за более высокие ценности…»
Но дела практические были ближе. И он сказал Ричардсону:
— Есть веские причины не откладывать. Нам нужен каждый день существования Акта о союзе. Защита и выживание зависят от него. А кроме того, если мы станем ждать, появятся утечки. Политически мы будем хуже выглядеть.
Лидер партии кивнул:
— Я думал, что вы так скажете. Я просто хотел быть в этом уверен.
— Я велела приготовить чай, — объявила Маргарет, присоединяясь к ним. — Вы ведь останетесь, Брайан, верно?
— Благодарю, миссис Хоуден.
Брайану Ричардсону всегда нравилась Маргарет. Он завидовал Хоудену, что у него такой успешный брак, что у него такая уютная и спокойная атмосфера дома.
— Я подозреваю, что даже если департамент по иммиграции примет теперь Дюваля, — задумчиво произнес премьер-министр, — это ничего хорошего уже не даст.
Ричардсон усиленно затряс головой:
— Ни в малейшей степени. К тому же он ведь у нас в стране. Что бы завтра ни произошло в суде, насколько я понимаю, его нельзя депортировать на судно.
Растопка сгорела, и теперь запылали березовые дрова. В комнате, и так уже теплой, стало еще жарче.
А Ричардсон рассуждал про себя: быть может, его мучительная встреча с Харви Уоррендером была ошибкой? Конечно, произошла она слишком поздно, чтобы помочь решению данного дела, хотя по крайней мере теперь снято на будущее пятно с Джеймса Хоудена. «Если это будущее состоится», — мрачно подумал он.
Горничная принесла чай и исчезла. Маргарет Хоуден разлила чай, и Брайан Ричардсон принял из ее рук тонкую чашку королевского далтонского фарфора, а от пирожного отказался.
Маргарет нерешительно произнесла:
— Я полагаю, тебе действительно надо сегодня вечером поехать в Монреаль, Джейми.
Ее муж устало провел рукой по лицу.
— Хотел бы я туда не ехать. В любое другое время я послал бы кого-нибудь. Но сегодня я должен сам быть там.
Глава партии посмотрел в окна, на которых еще не были задернуты занавески. Теперь уже совсем стемнело, и по-прежнему шел снег.
— Я проверил погоду, перед тем как ехать сюда, — сказал он. — С полетом у вас проблемы не будет. В Монреале ясно, и так будет все время, и там вас будет ждать вертолет.
Джеймс Хоуден кивнул.
Раздался легкий стук в дверь, и вошла Милли Фридман. Ричардсон поднял на нее удивленный взгляд: он не знал, что Милли находится в доме.
Но это не было чем-то необычным: он знал, что она часто работает с Хоуденом в кабинете премьер-министра наверху.
— Извините, — сказала Милли. И, улыбнувшись Ричардсону и Маргарет, обратилась к Хоудену: — Белый дом на проводе, и они хотят знать, удобно ли вам поговорить с президентом.
— Я тотчас подойду, — сказал премьер-министр вставая.
Брайан Ричардсон поставил свою чашку с чаем.
— Я полагаю, мне тоже лучше удалиться. Благодарю вас за чай, миссис Хоуден.
Он любезно остановился у стула Маргарет и легонько дотронулся до локтя Милли. Мужчины вместе вышли из комнаты, и до дам донесся голос Ричардсона: «Я буду в аэропорту при вашем отъезде, шеф».
— Не уходите, Милли, — сказала Маргарет. — Останьтесь и выпейте чаю.
— Спасибо. — И Милли села в кресло, которое освободил Ричардсон.
Наливая в чашку из серебряного чайника и кувшина с горячей водой, Маргарет заметила:
— Ужасно неспокойный дом. Ни в чем не бывает покоя больше чем на несколько минут.
Милли спокойно произнесла:
— За исключением вас.
— У меня нет иного выбора, моя дорогая. — Маргарет подала Милли чай и снова наполнила свою чашку. — Все проходит мимо меня. Меня почему-то никогда не волнуют все эти важные события. — И задумчиво добавила: — А наверное, должны бы.
— Не понимаю, почему они должны вас волновать, — сказала Милли. — Если разобраться, это одно и то же.
— Я-то всегда так думала. — Маргарет улыбнулась. И пододвинула к Милли сахарницу и молочник. — Но меня удивляет, что я слышу это от вас. Я всегда считала вас правой рукой Джейми, увлеченной своим делом.
Милли внезапно сказала, к собственному удивлению:
— Увлечение проходит, а руки устают.
Маргарет рассмеялась:
— Мы обе бываем ужасно нелояльны, верно? Но должна сказать, что время от времени чувствуешь от этого облегчение.
Читать бесплатно другие книги:
