Я спас СССР. Том V Вязовский Алексей
– Давай добавим сюда еще палатку, складной походный стол, парусиновые кресла и надувной матрас, чтобы больше не бегать по прокатам, – развивает мою мысль Вика, – а хранить все это в Абабурово будем.
– Добавляй, – соглашаюсь я с невестой и, подождав, пока она допишет, продолжаю диктовать: – «Желанным подарком для нас станет книга «О здоровой и вкусной пище», а также сборники всевозможных кухонных рецептов. Глава семьи любит вкусно поесть, а молодая хозяюшка любит и умеет готовить. Приветствуются и подарки в виде кухонной утвари: кастрюль и сковородок всех размеров и фасонов».
– Ну, Лешка, это уже как-то… чересчур!
– Хорошо. Исправь сковородки и кастрюли на чудесных фарфоровых слоников всех размеров.
– Да ну тебя… вредина!
Вскоре памятка для гостей готова, и перечисленные в ней вещи вполне доступны студентам для покупки. Если и не в одиночку, то вскладчину точно. А главное – они действительно нам необходимы.
– А еще срок нашего приглашения в салон для новобрачных истекает через десять дней, – вздыхает Вика, – жалко будет, если мы так и не используем его.
– Ладно, на поездку в салон я согласен, – уступаю нехотя, – может, еще в пару универмагов по дороге заскочим. Но на этом остановимся, хорошо?
– Обещаю!
Повеселевшая невеста бросается меня целовать, и понятно, чем это для нее заканчивается. На какое-то время вся эта ерунда с покупками и подарками отступает на задний план. Десять дней! Мне надо просто помнить, что через десять дней все это сумасшествие закончится и можно будет вздохнуть спокойно…
Но это только через десять дней, а до девятнадцатого декабря еще дожить нужно. Пока же мне даже выспаться в законный выходной не удалось. Не говоря уже о других моих увлекательных постельных планах. Полночи я просидел за печатной машинкой, извлекая из памяти два сценария – «Адъютанта…» и моэмовского «Театра». Писчей бумаги и копирки перевел немерено. Наверное, соседи меня здесь уже тихо ненавидят – то у нас громкие стоны за стеной, то музыка, то я по клавишам машинки фигарю без передыха. Но им, бедным, тоже осталось подождать совсем недолго, скоро мы съедем на площадь Восстания, и они забудут нас, как страшный сон.
И вот как сердце чувствовало, не зря я так торопился с «Театром» – в десять утра воскресного дня меня разбудил телефонный звонок Александрова. Обменялись приветствиями, мэтр вежливо поинтересовался, как мое драгоценное здоровье, и аккуратно перешел к делу. Они, мол, в курсе, что я был в командировке, но Любовь Петровна так переживает, так переживает… как там у меня идет работа над сценарием? Услышав, что сценарий я нынешней ночью закончил, Григорий Васильевич воодушевился:
– Тогда мы вечером ждем вас с Викторией в гости! По-простому, по-соседски.
– Непременно будем, спасибо за приглашение.
А как отказаться? Сам же затеял эту историю со сценарием, теперь не отвертишься. И приглашение на свадьбу звездной паре все равно нужно вручить. Уж лучше свой выходной день на это потратить, чем на неделе вечером во Внуково ехать.
Так что дальше я окончательно проснулся, сходил в душ, позавтракал плотненько и метнулся по уже известному маршруту: Елисеевский магазин – Дорогомиловский рынок. Вика в это время по-быстрому справилась с домашними делами, накопившимися за неделю, а потом приступила к чистке перышек перед ответственным визитом. В этот раз она почти не нервничала, потому что не так давно видела Александрова и Орлову, когда они навещали меня в больнице. Мне теперь скорее нужно волноваться, чтобы моя невеста не впала в ступор, когда увидит в Грибоедовском весь остальной звездный состав наших гостей. Она ведь пока знает далеко не обо всех, потому что я благоразумно решил заранее ее не волновать.
К пяти мы были уже во Внуково. Встретили нас тепло, и обстановка была для нас уже привычной. Мы с Григорием Васильевичем как-то очень синхронно склонились к ручкам наших дам, что вызвало у них смех – до того забавно это получилось. Смех разрядил обстановку, нас с Викой снова мило пожурили за чрезмерные дары, но, кажется, оценили и красивый букет, и корзину с фруктами. Известие о предстоящей свадьбе вызвало у этих милейших людей искреннюю радость за нас. Любовь Петровна от души расцеловала Вику, а Григорий Васильевич долго тряс мне руку, заверив, что пары лучше нас давно уже не видел. Официальное приглашение было тут же им вручено, и, чтобы у хозяев не возникло мысли вежливо отказаться, я рассказал про «взрослую» и «молодежную» часть торжества. Поняв, что в Грибоедовском будут в основном хорошо известные им персоны, пара заметно расслабилась.
– Очень разумно, – похвалила нас Любовь Петровна. И тут же встревоженно повернулась к мужу: – Григорий Васильевич, ну мне же совершенно не в чем пойти на это торжество! Придется завтра же заняться новым нарядом.
Мне стоило большого труда сдержаться и не расхохотаться, поскольку о размере гардеробной Орловой и количестве ее нарядов по Москве гуляют целые легенды. Юлька, например, недавно рассказывала, что якобы у Любовь Петровны абсолютно к каждому наряду подобраны и отдельная пара обуви, и определенного цвета перчатки. Вот совсем не удивлюсь, если так оно и есть. И в Париж Любовь Петровна летает явно не за тем, чтобы в сотый раз сходить в Лувр. На улице Риволи для этой модницы есть и более интересные заведения.
– Вика, а что у вас со свадебным платьем? – проявила заботу Орлова и о моей невесте.
Услышав, что наряд привезен мною из Японии и Вика от него в полном восторге, Любовь Петровна заинтересовалась фасоном, и наши дамы погрузились в обсуждение модных тенденций нынешнего сезона.
– Алексей, поверь мне, это теперь надолго! – Григорий Васильевич лукаво подмигнул и увлек меня к бару. – Пока женщины обсуждают наряды, мы вполне успеем принять аперитив, обменяться последними новостями и даже сыграть в шахматы.
– Боюсь, и не одну партию! – поддержал я его шутку.
– Тогда мартини? Или что-нибудь покрепче? – Хозяин гостеприимно распахнул передо мной дверцу бара, открывая вид на батарею разнокалиберных бутылок. А там все что хочешь для души!
– Если можно, виски со льдом.
Александров кивнул и потянулся за серебряным ведерком со льдом, накрытым салфеткой.
– Пожалуй, присоединюсь к тебе. «Баллантайнс» или «Уайт Хорс»?
– «Уайт Хорс», пожалуйста.
– Хороший выбор. А дамам мы сейчас предложим шампанского.
Почему я выбрал «Уайт Хорс»? Да потому что он там был не классический, а двенадцатилетней выдержки и в какой-то совершенно незнакомой бутылке. По крайней мере, в прежней жизни мне такую не доводилось видеть. Красиво живет наша творческая интеллигенция!..
Пока дамы увлеченно щебетали, сидя на диванчике, о чем-то своем, мы с Григорием Васильевичем расположились в глубоких креслах, и общение наше сразу приняло непринужденный характер. Настолько, насколько это вообще возможно между людьми с такой разницей в возрасте и положении. И разговор, конечно, довольно быстро перешел на сценарий «Театра». Я вручаю Александрову приготовленный экземпляр, объясняю, что постарался обойти все щекотливые моменты в романе, сместил акценты и подобрал самые тактичные слова для тех сцен, которые обойти было нельзя в силу сюжета. Зато тонкий юмор автора, его очаровательно-ироничный стиль повествования я максимально сохранил.
– Обещаю, что с вашим голосом и вашими интонациями закадровый текст будет звучать феерично!
– Но тема адюльтера все же осталась? – вздыхает мэтр. – К этому обязательно прицепятся. Моральный облик строителя коммунизма – ну, вы знаете…
– Совсем адюльтер убрать нельзя, иначе теряется весь смысл, – развожу я руками.
И предлагаю Александрову избрать такую стратегию по продвижению сценария. О наших планах на совместное творчество мы пока молчим, чтобы не возбуждать чиновников раньше времени. Сценарий сдаем в Министерство культуры в таком виде, как есть. Дожидаемся замечаний от сценарного отдела и лично от Фурцевой. Потом, в зависимости от строгости этих замечаний, выбираем дальнейшую тактику поведения.
– Думаю, Екатерина Алексеевна не будет возражать. Потому что перед «Театром» у меня идут два отличных сценария с патриотической тематикой. Уж третий-то может быть на постороннюю тему?
– Один «Город», а какой второй? – тут же делает стойку мэтр.
– Там про красного разведчика в штабе белогвардейцев, – легкомысленно машу я рукой, – Гражданская война и чисто мужской состав актеров. «Адъютант его превосходительства».
Александров тут же теряет интерес к «Адъютанту», и разговор возвращается к «Театру»:
– Мы пообещаем министру утереть нос французам, вернув действие романа в 20-е годы и убрав всю эту современную мишуру с фривольными сценами и ненужной роскошью западной жизни. И никто нас не сможет упрекнуть в поклонении современной западной культуре – эпоха-то совсем другая. По сути, это уже давняя история: Англия, начало века и никакой политики. Мы с вами сосредоточим внимание зрителя на главной теме сюжета – театре, все остальное пойдет лишь фоном. Но красивым. Только представьте, насколько выигрышно будут смотреться в кадре необычные наряды героев той эпохи, даже самые повседневные. Да, стиль модерн, но не роскошный декадентский арт-нуво, а более поздний сдержанный арт-деко.
– И автомобили 20-х! – довольно добавляет мэтр. – На «Мосфильме» в гараже есть несколько подходящих экземпляров. Я договорюсь.
– Да, и автомобили тоже. Но в то же время авторский текст за кадром позволит нам что-то дать пересказом и обойтись сравнительно небольшим количеством декораций, поскольку действие происходит примерно в одних и тех же интерьерах. При большом желании этот роман можно было бы и в театральную пьесу превратить.
Григорий Васильевич уже не может сдержаться и засунул любопытный нос в папку со сценарием. Не терпится ему взяться за работу, и идея моя захватила его уже с головой.
– Так что прочтите сценарий вместе с Любовью Петровной, не спеша обсудите его и вынесите свой вердикт. Буду с нетерпением ждать вашего звонка.
– А если у Фурцевой все же возникнут серьезные замечания?
– Тогда озвучим ей ваш интерес к сценарию и общими усилиями немного поправим текст. Или же наоборот – начнем втроем отстаивать именно свою точку зрения.
– Мужчины, как всегда, самое интересное обсуждают без нас! – шутливо грозит нам пальчиком Орлова. – Давайте уже сядем за стол.
– Любовь Петровна, для вас мы готовы повторить все дословно еще раз!..
Глава 5
И. Губерман
- Все споры вспыхнули опять
- и вновь текут, кипя напрасно:
- умом Россию не понять,
- а чем понять – опять неясно.
7 декабря 1964 г., понедельник
Журфак МГУ, Москва
В понедельник начинаются тяжелые будни. Сегодня в течение дня мне нужно успеть побывать в нескольких местах и отменить все эти дела никак нельзя, иначе я совсем выбьюсь из жесткого предсвадебного графика. И утро, конечно, начинается с посещения альма-матер, университет – это святое. Неумолимо приближается сессия, и пора уже озаботиться сдачей зачетов. Да и совесть вообще-то нужно иметь, сам же обещал Заславскому появиться на лекциях. Так что Вика сегодня снова поехала на учебу своим ходом на метро, а я отправился в универ пораньше, чтобы перед лекциями еще успеть зайти к декану.
Заславский уже на рабочем месте, секретарь без проволочек запускает меня в его кабинет.
– О, Русин?! – изображает декан веселое изумление. – Никак вспомнил, что пока еще у нас на журфаке учишься?
– Да ладно вам, Ян Николаевич! – смущенно улыбаюсь я. – Обещал же вам походить на лекции.
– Это хорошо, что держишь свое обещание. Стыдно будет, если зимнюю сессию завалишь.
– Не завалю. Я сейчас усиленно займусь учебой и с конца недели начну сдавать первые зачеты.
– Так ты по делу или просто показаться на глаза начальству? – продолжает декан надо мной подтрунивать.
– По делу, и по очень важному.
Я протягиваю Заславскому приглашение на свадьбу. Тот вчитывается в текст, приподнимает бровь.
– Так вроде ваша свадьба здесь, в нашем ДК будет?
– Это, так сказать, уже вторая серия. А первая – в Грибоедовском. Вы же понимаете, что не все гости смогут в наш ДК прийти. Если кто-то из них захочет продолжить банкет – милости просим и сюда. Вас с Михаилом Васильевичем мы рады будем видеть и там, и здесь. Передадите для него приглашение?
– Передам. Его сегодня не будет, так что оставляй мне.
Заславский задумчиво трет подбородок.
– Слушай, Алексей… Я здесь такую интересную новость услышал… Говорят, в ЦК создается какая-то группа журналистов, которая на постоянной основе будет сопровождать Гагарина во время официальных визитов. Ты случайно не в курсе?
– В курсе, – вздыхаю я, – меня тоже в нее включили. Как сотрудника «Известий» и представителя молодежной прессы.
– А кто, кроме тебя, еще в нее входит? – загораются любопытством глаза Яна Николаевича.
– Пока не знаю, – развожу руками. – В эту среду у нас только первое собрание в Кремле.
– Хорошая идея. Интересно, в чью светлую голову она пришла?
– Аджубей сказал, что это инициатива самого Юрия Алексеевича. А там кто знает?
– Ну да… ну да… Теперь бы только чиновники все не испортили…
Мы оба понятливо усмехаемся и молчим какое-то время, потом я спрашиваю:
– А как у нас на факультете дела? Что плохого случилось, что хорошего?
– Из плохого – у Виктора Ерохина мать умерла. Вот заявление в деканат принес, просит перевести его на заочное отделение. – Декан показывает мне листок. – Пишет, что он теперь единственный кормилец в семье.
– Ян Николаевич, а придержите, пожалуйста, его заявление, не давайте ему пока хода, – прошу я. – Давайте сначала попробуем решить это по-другому. Виктор довольно неплохо пишет – по крайней мере, в нашем клубе он в числе лучших. Мы хотели ему предложить поработать в журнале, а на заочку он всегда успеет перевестись.
Заславский смотрит на меня с благодарностью:
– Прекрасно! А у нас есть возможность предложить ему полставки в университетской библиотеке. Там пожилым женщинам тяжеловато по вечерам книги разносить, а для молодого парня работа будет в самый раз. Конечно, на эти деньги не проживешь, но, если он стипендию не потеряет да еще и статьями у вас подрабатывать будет, это уже вполне нормальные деньги получатся…
Я киваю. Да, это выход. Для будущего журналиста библиотека – дом родной, а уж какие там сердобольные женщины работают – они точно над ним опеку возьмут! Если Ерохин сам не оплошает, то до диплома полтора года точно протянет.
– Есть у нас и хорошие новости! – улыбается декан. – С сегодняшнего дня Ираида Сергеевна Краськова больше у нас не работает.
– Да ладно?! Неужели удалось ее без шума на пенсию выпроводить?
– Удалось, как видишь. Не знаю, конечно, ее дальнейших планов, но очень надеюсь, что неприятностей больше не будет. Не в ее интересах поднимать скандал. Последствия мы ей с Михаилом Васильевичем обрисовали.
Заславский смотрит на часы, висящие на стене.
– Все. Беги, скоро уже лекция начнется. За приглашение спасибо, обязательно будем с Солодковым. Не так часто у нас комсомольские свадьбы с таким размахом проводят.
– У меня еще одна просьба есть… – мнусь я. – Не могли бы вы на мой новый сценарий глянуть? Завтра мне его Фурцевой показывать, что-то страшновато.
– И когда только все успеваешь… – удивленно качает головой декан. – Давай уже. Вечером почитаю, завтра утром заберешь.
Довольный, я вручаю ему папку с экземпляром «Адъютанта» и прощаюсь до завтра. После занятий нужно будет еще отвезти такой же экземпляр Федину, чтобы не выглядело так, словно я в обход него действую. Может, оба мэтра какие ценные замечания сделают по этому сценарию. Может, я чего-то не вижу, а оно прямо на поверхности лежит.
В аудиторию захожу одним из последних. Парни машут мне с задних рядов, девчонки тоже рядом с ними. Ольга сидит на ряд ниже – вроде и не в стороне от них, но…
– Всем доброе утро! – громко приветствую я своих сокурсников и под их радостные возгласы пробираюсь на галерку.
Пожимаю протянутые со всех сторон руки, здороваюсь с друзьями и… плюхаюсь рядом с Ольгой, вызвав этим легкое удивление парней. Тем временем на кафедру уже заходит преподаватель, лекция начинается. Но дела не терпят, придется кое-что решать прямо во время занятий.
– Что у нас с Ерохиным, товарищ староста? – склоняюсь я к Ольге.
Девушка упрямо сжимает губы, показывает мне глазами на препода. Я слегка толкаю ее ногой в ногу. Пылесос мило краснеет, шепчет:
– Деньги мы собрали, сегодня на большой перемене вручим ему.
Я недовольно морщусь, ну что это за казенщина!
– Оль, не стоит из этого шоу устраивать. Ребята же не для галочки старались, а от чистого сердца. Такие дела тихо делаются – отозвала его в сторону да вручила незаметно. Или ты хочешь, чтобы он начал всех нас публично благодарить и речи произносить?
– Нет, ты что!
– Вот. Поэтому тихо, без показухи. Я сейчас у Заславского был – Ерохин хочет на заочное переводиться.
– Ну… это нормально, ему же младшего брата поднимать.
– Ни фига это не нормально, Оль. Нормально, это когда сокурсники не только деньгами помогают, но и дружеское плечо подставляют в трудную минуту.
– Но что мы можем?!
– Шефство над ним взять. Хотя бы на первые пару месяцев, пока они с братом не привыкнут к новой жизни. Понимаешь? Им сейчас человеческое участие и помощь друзей гораздо важнее денег.
– Правильно! – подает сверху голос Димон. – А то выглядит так, словно от него деньгами откупаются. Мы вон от клуба тоже денег ему собрали, но Витьке-то сейчас важнее постоянную работу найти.
Рядом одобрительно гудят. Оказывается, мои друзья, да и те, кто просто сидит рядом на скамье, внимательно прислушиваются к нашему разговору. Это хорошо.
Преподаватель раздраженно стучит указкой по столу, я тихонько поворачиваюсь к Кузнецу, благодарно киваю другу. И сразу снова перевожу взгляд на Ольгу. Эх… выгонят сейчас с лекции…
– Действуем так. Деньги, конечно, отдаем сразу, они им сейчас очень нужны. И кого-то из девчонок нужно временно отрядить им в помощь по хозяйству. Посмотреть, как они там вдвоем вообще с бытом справляются – с уборкой, стиркой, готовкой и прочими делами.
Ольга открывает тетрадь на последней странице и начинает старательно записывать все по пунктам. Вот за что ценю ее – все у нашей старосты строго по делу, никаких девичьих охов и ахов.
– А для тебя, Оль, персональное задание – нужно съездить в школу к младшему Ерохину и проследить, чтобы они сразу выделили ему бесплатное питание. Виктор сам вряд ли додумается, а потом, когда начнет работать, ему вообще не до этого будет. Теперь насчет его работы. Деканат готов взять Ерохина на полставки в библиотеку, чтобы он по вечерам мог подрабатывать. Деньги невеликие, но там можно в тишине готовиться к сессии – это раз. А два – у них есть своя пишущая машинка. И значит, он сможет писать статьи для нашего журнала. И вот эта помощь Ерохину будет уже на тебе, Оль. Никто лучше тебя с этим не справится.
Девушка вспыхивает от моей похвалы, но нас прерывает громкий голос преподавателя:
– Молодые люди, я вам не мешаю?
Мы с Ольгой стыдливо опускаем головы и замолкаем. Превращать галерку во временный штаб, конечно, не очень красиво. Но время, время, время! Не могу удержаться от маленькой диверсии и, дождавшись, пока преподаватель снова отвернется к доске, передаю друзьям несколько экземпляров «Руководства…», которое мы написали на пару с Викой. Еще один лист ложится перед Ольгой.
Друзья заинтригованно вчитываются в текст, за спиной раздаются первые сдавленные смешки. Преподаватель снова недовольно смотрит в нашу сторону, но натыкается на мой кристально честный взгляд. Я демонстрирую ему повышенное внимание и аж не дышу от усердия. Ольга, дочитав, еле сдерживает улыбку и толкает меня локтем в бок:
– Ну вы с Викой даете! – шепчет она. – Надо же такое придумать!
Краем глаза замечаю, как друзья уже пустили гулять по рядам «Руководство». В зале начинается нездоровое оживление. Или здоровое – это как еще посмотреть.
Обвожу взглядом аудиторию, с удовольствием разглядывая знакомые лица сокурсников. Многих из них я уже знаю по именам и фамилиям – с кем-то рядом в общаге жил, с кем-то вместе в поход ходили, болиды опять-таки из нашего клуба. А некоторых запомнил по митингу и презентации журнала в «России». Все лица молодые, открытые, увлеченные… Кто-то сосредоточенно конспектирует лекцию, кто-то мечтательно смотрит в окно, есть и такие, кто втихаря читает книгу или журнал.
А я вдруг понимаю, что мы сейчас находимся в той же самой аудитории, где я впервые оказался в теле Алексея Русина. Сколько уже прошло с тех пор? Полгода точно, даже чуть больше. И сколько произошло событий, изменивших страну! Носят ли эти изменения необратимый характер? Не знаю… Но очень хотелось бы верить. И насколько вообще сильна в истории роль отдельно взятой личности?
Вот Хрущев. С одной стороны, умер он раньше, чем в моей истории. С другой стороны – здесь он избежал позорной отставки и нескольких лет ссылки, откуда с горьким бессилием наблюдал за тем, как бывшие друзья остервенело поливают его грязью и уничтожают все его достижения. Арестован его главный «друг» – Брежнев, лишился власти непотопляемый идеолог Суслов, многие заговорщики сами отправились в ссылку. Причем в весьма почетную, в отличие от той, что они готовили для Хрущева. Начинается смена элит. И осторожная смена курса. Но что дальше? Как это отразится на стране? Не пойдет ли вразнос вся государственная система, когда к рулю станут новые люди? И какая моя роль во всем этом?
СЛОВО об этом помалкивает. И судить о правильности своих действий я могу только по этому молчанию. Иначе бы оно так в голове моей взвыло, что… Значит, пока я все делаю правильно, продвигаясь наверх медленно, но верно. Да и медленно ли? Вон Мезенцев, наоборот, меня постоянно осаживает – «не спеши»! Для парня двадцати четырех лет я, и правда, много чего достиг по нынешним временам. Писательская карьера, считай, состоялась. Журналистская же моя «стезя» сейчас развивается столь стремительно, что со стороны это вообще, наверное, кажется чудом. И именно это я читаю в обращенных на себя взглядах однокурсников.
Ох, что-то я расчувствовался, глядя на молодежь, и снова заговорил во мне учитель-историк, умудренный жизненным и профессиональным опытом. Пора возвращаться в реальность.
В перерыве между лекциями я пересаживаюсь в верхний ряд к ребятам, чтобы обменяться последними новостями, а девчонки спускаются к Ольге. Девчонки о чем-то своем секретничают, мы же с парнями рассуждаем все больше о насущных делах. Рассказываю про визит к Аджубею. О том, что обложка с фотографией Сони им одобрена, что он обещал Архангельскому помочь со строительством турбазы в Славском и что у нас намечается противостояние с правдистами по линии экономической реформы.
– Как же все не вовремя с Пилецким получилось! – морщусь я. – Лишний штык нам бы сейчас совсем не помешал. Ведь хорошо же пишет, зараза такая!
– Про Пилецкого забудь, – хмурится Димон, – гнида он еще та!
– Я чего-то не знаю?
Друзья смущенно переглядываются. И что-то мне это их переглядывание совсем не нравится. Включаю «строгого начальника»:
– Колитесь: что еще натворили?
– Да почему сразу «натворили»?! – возмущается Левка. – Подумаешь, прижали в туалете одного из его дружков. Должны же мы знать, что они еще замышляют?
– И как – узнали? – усмехаюсь я.
– Конечно, узнали! Кузнец как Жорику свой кулачище под нос сунул, этот слабак сразу раскололся и Антошу сдал.
Закатываю глаза и осуждающе качаю головой:
– Парни, вы что творите? Вот только гражданской войны нам в универе не хватает!
– Кишка у них тонка воевать! Так, гадят по-мелкому, на большее смелости нет.
Левка геройски расправляет плечи и негодующе сверкает глазами. Забыл уже, как сам неделю назад канючил после «львовской операции». Из его дальнейшего сумбурного пересказа разговора с Жориком выясняется, что причина неприязни ко мне Пилецкого стара как мир – зависть. И конкуренция. Антоша с детства привык во всем и всегда быть первым – и в школе с английским уклоном, и на журфаке в ЛГУ. Есть вот такая странная категория людей, которым постоянно нужно доказывать окружающим, что они лучшие, причем доказывать любой ценой. И Пилецкий думал, что в Москве на журфаке с этим тоже проблем не будет, а тут, оказывается, несколько другие ценности в ходу.
Поначалу у него все шло по накатанной. На семинарах отличные знания показывал, от общественной работы не уклонялся, мало того – сам в комитет комсомола напросился. Вечеринки опять-таки по пятницам… для избранных. Так что свиту себе он собрал быстро. Но масштаб-то все равно не тот! Чем дальше, тем чаще Пилецкий слышал от сокурсников фамилию Русина – местного лидера с журфака. И восхищенные разговоры о новом студенческом журнале, о клубе, на заседания которого запросто приходят космонавты и известные поэты. Недавно Русина даже сам сэр Сноу в Англию пригласил. А тут еще статья из Японии про американцев-расистов – теперь уже чуть ли не каждое утро сокурсники с чтения «Известий» начинали и поиска в ней новых статей Русина. Бесит! К такому уровню конкурентов Антоша не привык, но и остановиться тоже уже не мог. Задело парня за живое.
Так что тактику Пилецкий выбрал иезуитскую: пока я был в отъезде, решил максимально поколебать мой авторитет. Невеста у Русина есть? Попробуем ее выставить шлюшкой и разрушить их красивую «лав стори», которой все так восхищаются. Друзья и клуб? Нужно срочно подружиться с ними и влиться в ряды болидов, чтобы потом войти в руководство клубом и перехватить там инициативу. Была у Антоши большая надежда, что меня после Японии КГБ посадит, но… не случилось – наоборот, репутация студенческого лидера только взлетела до небес – митинги собирает. Сволочь какая-то непотопляемая!
А тут еще отец Антона, узнав про Русина, начал постоянно ставить его сыну в пример. Смотри, мол, как твои ровесники блестящую карьеру делают! В таком возрасте парень уже и в Кремль вхож, и за границу ездит, и против Либермана выступить не побоялся, чей план реформ, между прочим, сам Косыгин поддерживает. А у тебя, Антон, только одни вечеринки да рестораны в голове. Пора браться за ум и с гулянками заканчивать. Хватит пустоголовых дружков в наш дом водить. Такого удара по самолюбию Пилецкий стерпеть уже не мог – чтобы собственный отец да какого-то детдомовца ему в пример ставил?! И дальше он уже начал действовать более решительно. Грандиозное мероприятие в «России»? Будет тебе, Русин, премьера журнала – такая, что до конца жизни потом не отмоешься!
В общем, вытрясли мои парни из трусоватого Жорика все, что он знал. А знал этот мажор не так уж и мало. Оказывается, я был далеко не первой жертвой «волшебной микстурки», как называл ее сам Пилецкий. Он успокоил дружков, что средство это давно проверенное – в Питере он не раз добавлял ее в вино несговорчивым или слишком стеснительным девицам. Раскрепощает «микстурка» безотказно. А уже с пары следующих капель эффект наступает такой, словно человек перебрал со спиртным и его развезло самым позорным образом. Так что ему оставалось только выбрать подходящий момент и дотянуться до моего фужера.
– Вот же подлая сука, – качаю я головой, – откуда такие только берутся?..
– А мы тебе про что! Его с дружками к вашей свадьбе на пушечный выстрел подпускать нельзя – обязательно нагадят.
– Да, это проблема… Но приглашены все, и формальных причин отменить приглашение Пилецкого и Ко у меня нет. Что ему можно предъявить? Человек захотел помириться и предложил свои услуги по заказу торта. Убить его за это? А Жорик от своих слов быстро откажется. Так что предлагаю подождать с ответкой, а пока не спускать с них глаз.
После второй пары у нас семинар. Народ отправляется в другую аудиторию, а я прощаюсь с друзьями и исчезаю по-английски. Завтра с утра снова приеду. А пока мой путь лежит в Союз писателей.
У Федина в приемной привычное столпотворение. Но я заранее позвонил Константину Александровичу и договорился о встрече, так что, к большому неудовольствию просителей, секретарь запускает меня в кабинет к начальству без очереди.
– Привет, Алексей! – Мэтр приветливо улыбается и жмет мне руку.
Вижу, как он незаметно косится на часы. У Федина, похоже, тоже аврал.
– Что-то срочное?
– Очень срочное! – улыбаюсь я и протягиваю ему два приглашения. Второе, разумеется, на имя Шолохова.
– Свадьба – это отлично, хоть какая-то приятная новость за последнюю неделю, – устало вздыхает Федин, – видел, что в приемной творится? Народ как с цепи сорвался!
– Может, осеннее обострение в Москве? И бросились все писать. Я вон тоже пару сценариев накропал.
– Ну, ты сравнил! Если бы все, как ты, писали, я бы каждый свой рабочий день приемным сделал, а еще с удовольствием сверхурочно поработал бы. И голова бы у меня не болела, кого на Госпремии выдвигать.
Кто о чем, а вшивый о бане! Далась ему эта чертова Госпремия…
– Кстати, – спохватывается он, – на днях имел разговор со Степаном Денисовичем, а потом еще и с Екатериной Алексеевной по поводу твоего выдвижения на Ленинскую премию. Мезенцев нас убедил, что для начала стоит все-таки ограничиться премией рангом пониже. Ты парень молодой, у тебя все впереди.
Я довольно киваю. Действительно, ни к чему это, только завистников плодить. Была бы моя воля, я бы от всех этих премий вообще отказался, но ведь не выйдет – у них же план по этим премиям горит.
А вид-то у Федина не просто усталый, а замученный. Хотел ему на рецензию сценарий «Адъютанта» отдать, но передумал. Даже не буду мужика грузить. Лучше доеду до Баскакова в Госкомитет по кинематографии. В ответ на мою скромную просьбу позвонить Владимиру Евтихиановичу мэтр тут же берется за трубку. Так что в целом мой визит к Федину прошел удачно и занял всего минут семь, не больше. Тепло попрощавшись, я помчался дальше – теперь в Гнездниковский переулок.
…В приемной руководства Госкомитета народа сидело не меньше, чем у Федина. Такое впечатление, что наши творческие работники полжизни в этих приемных проводят. Ага… а вторую, по вечерам – в ресторане ЦДЛ! Туда точно так же не пробьешься. Заметив меня в дверях, молоденькая секретарша расплывается в улыбке:
– Здравствуйте, товарищ Русин! Присядьте на минуточку, я сейчас сообщу о вашем приходе Алексею Владимировичу.
Головы всех посетителей тут же поворачиваются ко мне, разговоры стихают. Я смущенно улыбаюсь милой девушке, имя которой даже не удосужился узнать в прошлый раз.
– Да я же вроде не к товарищу Романову. Мне бы к Владимиру Евтихиановичу.
– Нет, нет! Алексей Владимирович хотел лично с вами поговорить.
Ну… поговорить так поговорить. Под неприязненные взгляды посетителей скромно присаживаюсь на свободный стул в углу. Вообще-то это странно. Какое дело Романову до начинающего писателя? Если только Федин решил мне по доброте душевной помочь?
Председатель Госкомитета по кинематографии оказался ничем не примечательным чиновником лет шестидесяти. Плотный, невысокий, с залысинами, на носу очки в тонкой оправе. Спокойный, как удав. Его с одинаковым успехом можно было представить и в кабинетах ЦК, и в Совмине, и на заседании Верховного Совета. С живым, эмоциональным Баскаковым они представляли разительный контраст.
Знакомимся. Я даже удостаиваюсь вялого рукопожатия председателя – неслыханная честь для молодого автора. Нет, пожалуй, это Фурцева ему позвонила. Больше некому. Меня сдержанно хвалят, говорят, что мой сценарий получился крайне удачным, принято решение запустить его в производство. Рассматриваются несколько кандидатур на роль режиссера, но есть ли у меня самого какие-то мысли на этот счет?
Я теряю дар речи. С каких это пор начинающих авторов здесь вообще о чем-то спрашивают? На мое счастье, в этот момент в кабинет Романова заходит Баскаков. Поняв мое замешательство, Владимир Евтихианович спрашивает:
– Алексей, ты, наверное, предпочел бы кого-то из молодых режиссеров?
– Да нет, – пожимаю я плечами. – А можно узнать, чьи кандидатуры вы рассматриваете?
Владимир Евтихианович начинает перечислять фамилии, большинство из которых мне ни о чем не говорит. Но среди них я вдруг слышу главное для себя – Евгений Ташков.
– Если вы не против, давайте остановимся на Ташкове.
– Уверен? – Романов удивленно переглядывается с Баскаковым. – Его последний фильм вообще-то комедия.
– Но это же он снял фильм про войну «Жажда»? Значит, справится с таким сложным материалом.
– Ладно, – кивает Владимир Евтихианович, – пойдем тогда ко мне в кабинет. Не будем отвлекать Алексея Владимировича.
Надо так понимать, что высочайшая аудиенция закончена, и дальше судьбой моего сценария будет заниматься исключительно Баскаков. Ну и прекрасно, именно на это я и рассчитывал. Прощаемся с Романовым.
А через полчаса я уже выхожу на улицу, довольно вдыхая холодный воздух полной грудью. С Владимиром Евтихиановичем мы явно поладили. Как я и подозревал, мой сценарий «Города» находится под особым контролем у Фурцевой. Меня теперь считают ее протеже. Ну и плевать. Лишь бы дело делалось, а протеже не протеже – дело десятое. Сценарий «Адъютанта» я Баскакову тоже вручил. Он, прикинув на глаз объем рукописи, обещал прочесть ее в ближайшее время.
Так что к своей высотке я подъезжаю в отличном расположении духа. До назначенного времени еще двадцать минут, и я вполне успеваю забежать в кафе перекусить. Чай, пара бутербродов с краковской колбасой, пирожок с капустой – и можно жить дальше.
Войдя в квартиру, слышу громкие голоса, доносящиеся из гостиной.
– Алексеич, ну как же так получилось, а? Перед жильцом ведь неудобно! Обещали все сделать в лучшем виде, а сами напортачили.
– Марина Сергеевна, ну не виноваты девчонки, ей-богу – в спальне-то все нормально получилось! Никто же не ожидал, что эти заграничные обои окажутся такими хлипкими.
– А надо было ожидать!
– Да там же ни одной понятной буквы на бумажке, только эти чертовы «роглифы». Кто ж их прочтет-то! Было б хоть на английском или немецком, девчонки тогда бы со словарем перевели, а здесь же одна абракадабра, китайская грамота какая-то – сами гляньте!
Захожу в комнату, вижу, как у окна техник-смотритель и секретарь управдома склонились над упаковкой от обоев – тех, что с листьями бамбука.
– Добрый день!
Оба испуганно оглядываются, Алексеич так и вовсе застывает растерянным сусликом.
– Что случилось?
– Да, вот… девочки обои ваши испортили, – вздыхает женщина.
– Все?
– Нет, конечно! Только одно полотно.
– Ну и не переживайте. Сейчас чего-нибудь придумаем.
Начинаю разбираться, и довольно быстро выясняется, что я сам лох еще тот. Обои в Японии часто делают на рисовой бумаге, и тогда они выпускаются смазанными клеем. Естественно, что и клеить их нужно по-другому – просто смочить стену водой, а потом приложить обои к стене. Откуда это было знать девчонкам, если я и сам не в курсе?
Так что в спальне фотообои они поклеили без проблем, а вот в гостиной ремонт застопорился. Этих обоев и так только-только на отделку хватало, а теперь…
– Вот что, – принимаю я решение, – девочки ни в чем не виноваты. Это моя вина, что не предупредил их. А сейчас подъедет Матвей, и мы с ним что-нибудь придумаем.
Прямо вижу, как работников домоуправления на глазах отпускает. Марина Сергеевна, поняв, что претензий с моей стороны не будет, уходит, сославшись на срочные дела. Алексеич тут же веселеет на глазах.
– Тогда давайте я покажу вам, что уже сделано. Начнем с кухни.
Проходим с ним по всей квартире, я с интересом рассматриваю результаты месячного труда. Ну, что… вполне достойно получилось. Кухня после косметического ремонта даже с прежней мебелью выглядит неплохо – вся в бело-голубых тонах. Бестолковый буфет передвинули, освободив место для нового «ЗИЛа», старый небольшой холодильник пока отправили на склад. Конечно, эта устаревшая кухонная мебель раздражает своей несуразностью, но временно ее потерпеть можно. В служебной квартире, где мы сейчас живем, даже и такой нет – стол у окна да полка под посуду.
В санузле потолки побелили, сантехнику и плитку оттерли до зеркального блеска и еще освежили затирку швов. Над раковиной и на свободной стене закрепили хромированными болтами два больших прямоугольных зеркала – на этом все.
Зато прихожая, которая и так-то была неплохой, теперь за счет светлых стен и огромного зеркала в полный рост стала казаться еще просторнее. Темная окантовка зеркала, темные планки на матовом стекле раздвижных комнатных дверей, имитирующие перегородки сёдзи, и в тон им темный паркет. Даже по меркам двухтысячных это выглядит неплохо. Только вот светильники во всей квартире выбиваются из общего японского стиля. И с этим что-то нужно будет делать…
А спальня… ее теперь просто не узнать! Бросаются в глаза окна с жалюзи из широких деревянных ламелей. Батарею отопления закрывает экран из реек, повторяющий цветом и конструкцией жалюзи. Темные потолочные молдинги подчеркивают высоту потолков, а над окном такой же темный широкий карниз скрывает штанги для штор. Фотообои с веткой сакуры над низким изголовьем кровати смотрятся лучше дорогого ковра. Да и сама кровать получилась именно такого размера, как я хотел. Приподнимаю матрас – под ним отличное место для хранения, куда можно будет убрать кучу вещей.
Перед самой презентацией в «России» я все-таки купил через дядю Изю часть какого-то гарнитура. Купил, если честно, от безысходности. Длинный подсервантник и две тумбы совсем не подходили мне по цвету, да и состояние у них было так себе. Понравились только их сдержанный дизайн и размеры. Позвонил Матвею – он велел брать. Даже прислал своих людей с машиной, чтобы перевезти все в мастерскую. И вот сейчас я с изумлением рассматриваю две прикроватные тумбы и подсервантник, установленный напротив кровати, – вместо ножек-шаров невысокие подиумы, покоцанные поверхности отреставрированы и цвет – благородный венге – получился совсем как на картинке в японском журнале. По большому счету наша спальня уже готова. Сюда бы только добавить светильники, шторы и постельное белье.
А вот в гостиной мебели пока нет. Шкаф-купе Матвей начнет устанавливать завтра, он, собственно, и едет сюда затем, чтобы убедиться в готовности комнаты. Но порадовать его нечем – с обоями у нас затырка, так что, видимо, придется делить комнату с малярами. Правильно умные люди говорят: в ремонте главное – не начать его, а вовремя закончить. Так что, когда в дверь позвонили, я только вздыхаю. Вот и Матвей. Может, с ним вдвоем сейчас что-нибудь придумаем?
И наш мозговой штурм действительно приносит результаты – он подтверждает пословицу про «две головы лучше». Напротив дивана в гостиной оставшийся кусок обоев придумали клеить не от потолка до пола, а в виде большого «медальона» с отделкой деревянными молдингами в цвет мебели. И со светильниками вопрос легко решился – Матвей сделает их в традиционном японском стиле по фотографиям в журнале. Конструкция их проста до безобразия – деревянный прямоугольный каркас из реек, а стенками послужат пластины из белого матового стекла. Решив все дела с Матвеем и выдав ему очередную сумму на расходы, я спешу на ЗИЛ.
А вот там уже мне пришлось задержаться. Сначала вручил отцу приглашение на свадьбу – чем сильно его удивил. Это ведь для меня желание видеть на свадьбе своих родителей вполне естественно. Потом мы вместе с ним отправились в КБ. Я порадовал зиловцев тем, что по сноуборду у нас никаких замечаний нет, на него вполне можно оформлять свидетельство и зарубежный патент на изобретение. И запускать в экспериментальную серию. На пять снежных досок покупатели уже есть. Слезно попросил выполнить этот заказ до Нового года. Зиловцы обещали не подкачать.
Из приятных новостей – ЗИЛу наконец-то подтвердили выделение фондов на следующий год для организации в Москве небольшого экспериментального цеха по производству новейшего высококлассного спортивного инвентаря. Это наша с ними общая маленькая победа, но подозреваю, что к ней и Гагарин руку приложил.
Предлагаю им новую идею – пластиковые горные лыжи. Рассказываю, что в США в 62-м уже выпустили стеклопластиковые лыжи под названием Holiday. И теперь деревянные лыжи, как и алюминиевые, постепенно отходят на второй план, поскольку лыжи из стекловолокна заметно легче, маневреннее и для входа в поворот требуют гораздо меньших усилий. Американцев с их моделью К2 нам уже не удастся опередить, как со сноубордом, но вот экспортную конкуренцию им вполне можно составить. Потому что стоят их Holiday К2 недешево, а наши конструкторские идеи покруче будут. И если мы справимся с горными лыжами, то беговые нам уже на один зубок. Ведь современные горные лыжи во многом повторяют наш сноуборд: такая же многослойность, есть закладные для установки креплений и уже знакомый металлический кант. Конечно, отличия в их конструкциях есть, но технические решения в принципе те же. А чтобы воодушевить зиловцев на новые свершения, рассказываю про бедственное положение советских горнолыжников: и с трассами беда, и подъемников мало, и главное – лыж нормальных нет. Но если с первыми двумя бедами мы им помочь никак не можем, то с современными лыжами – вполне.
Ну а дальше все как всегда – наброски и эскизы с размерами, бурное обсуждение разных технических деталей и снова моя просьба управиться до Нового года, чтобы увезти лыжи с собой в Карпаты и испытать там на склонах разной сложности.
…В итоге в редакцию к началу вечерней летучки я не успеваю. Извиняюсь перед Марком Наумовичем и ребятами, но причина моего опоздания и впрямь уважительная. Горные лыжи – это тема первого номера нашего журнала в следующем году. И нам нужно успеть.
Второй номер уже сдан в работу, и выглядит он ничуть не хуже первого. Кроме шикарной обложки с Соней Ротару его украшают еще множество цветных фотографий, снятых Димоном. Они есть и в Юлькиной статье про моду, и в репортаже с открытия памятника «Покорителям космоса», и даже в рубрике «Готовься к Новому году, студент!». Про Левкину статью о сноуборде я уж и не говорю. Есть парочка фотографий, снятых мною, – портреты Жаботинского для «Героя номера» и Чарльза Сноу. Это все делает молодежный журнал по-настоящему привлекательным и ярким.
Читать бесплатно другие книги:
