Белая кошка Блэк Холли

Но лучше всего, конечно, просто перестать ходить во сне.

К четырем добираюсь до Веллингфорда. Сэм, наверное, на уроке драмы. В учебный театр имени Картера Томпсона проскользнуть проще простого. Усаживаюсь в кресло на последнем ряду. Свет приглушенный, студенты толпятся на сцене, Пиппин бросается на отца, массовка бросается на него, мисс Ставракис, учительница драмы, помирает от скуки:

– Встань ближе. Пиппин, нож повыше. Надо, чтобы в нем отразился свет.

Одри улыбается Грегу Хамсфорду. Отсюда плохо видно, но я по памяти представляю себе ее глаза – точно в тон голубому свитеру.

Ставракис втолковывает Джеймсу Пейджу (он играет Карла):

– А ты, пожалуйста, не двигайся. Лежать всего ничего, воскреснешь через минуту.

На сцену выходит Сэм и прокашливается:

– Кхм… Прошу прощения, можно хотя бы раз опробовать наш спецэффект? Без крови получается неправдоподобно, к тому же нам нужно попрактиковаться. Кстати говоря, может, Пиппину лучше застрелить Карла? Гораздо круче, чем ножом. Используем особые пакеты, как брызнет в разные стороны!

– Восьмой век. Никаких пистолетов.

– Но в начале мюзикла у всех костюмы из разных исторических эпох. Так что…

– Никаких пистолетов!

– Ну ладно, но один-то пакет можно? Или прикрепим к фальшивому лезвию специальный контейнер.

– Сэм, нам нужно еще раз отрепетировать сцену. Подойди ко мне завтра перед началом, мы обо всем поговорим. Хорошо?

– Хорошо.

Он уходит за кулисы, я отправляюсь следом. На сцене Одри что-то кричит о субботней вечеринке.

В подсобке на столе разбросаны бутылки с красной жидкостью и обертки от презервативов.

– Ну и чем вы тут занимаетесь? На драме народ развлекается вовсю, я смотрю.

Сэм резко поворачивается, он не слышал, как я вошел. Взглянув на презервативы, он нервно хихикает, краснеет и пускается в объяснения:

– Это для крови. Они прочные, но хорошо рвутся, когда надо.

Подбираю один со стола.

– Ну как скажешь, брат.

– Да нет, гляди. Крепишь маленький заряд на металлическую пластину поверх губки или пленки, потом пакет с кровью. Работает на батарейке. Приматываешь скотчем к актеру, прикрепляешь кнопку, чтобы не видно было. Прозрачным скотчем, например. Если для кино – вообще неважно, пускай провода торчат – сотрут при монтаже. Но в театре надо все аккуратно и незаметно.

– Ну да. Жалко, она тебе не разрешит.

– Ей и накладки мои не понравились, а я хотел Джеймсу сделать бороду. Интересно, Ставракис видела портреты Карла Великого вообще? Бородища ого-го. Ты в порядке?

Сэм пристально смотрит на меня.

– А то. Лучше всех. Так кто сколько выиграл?

– Да, извини.

Сосед убирает свое добро.

– Засекли двоих учителей. Почти никто на них не ставил, всего трое. Тебе… нам надо выплатить около шести сотен.

– Ну, не всегда везет. Кто?

Серьезный просчет. Но лучше пусть Сэм не знает, насколько серьезный. Как обычно, я слишком полагался на проигрышные ставки.

– Рамирес и Картер, – ухмыляется мой сосед.

Качаю головой. Учительница музыки и учительница английского. Обе замужем.

– Доказательства? Без них выигрыш…

Сэм открывает ноутбук. На фотографии миссис Картер обнимает миссис Рамирес за шею и целует ее в губы.

– Может, фальшивка? – спрашиваю я с надеждой.

– Нет. Знаешь, после твоего отъезда все ведут себя странно. Начали про меня друзей расспрашивать.

– Людям обычно не нравится, что у букмекера тоже есть друзья. Подозревать начинают.

– Но я не собираюсь бросать своих друзей.

– Никто тебя и не заставляет, – отрезаю машинально, а потом вздыхаю. – Я пошел за наличкой. Слушай, прости, что веду себя как свинья, требую доказательств.

Жутко неловко. Разговариваем, как два подельника.

– Да нет, ничего особенного, ты всегда такой. И ведешь себя как обычно.

Сэм, кажется, искренне озадачен. Привык, наверное, иметь дело с подозрительными вспыльчивыми типами. Или я никогда и не походил на нормального, только зря себе льстил.

Иду в библиотеку. Если меня застукает Норткатт или кто-нибудь из ее прихвостней, точно впаяют «нарушение административного предписания», я же вроде как на больничном. Лучше не смотреть никому в глаза. Стараюсь ниже опустить голову.

Библиотеку Лейнхарта построили в восьмидесятых на деньги какого-то известного музыканта. Тогда, вероятно, казалось, что это перекошенное круглое здание удачно осовременивает старинные кирпичные постройки. Новое слово в архитектуре. В действительности – самое уродливое строение на кампусе. Зато внутри уютно: повсюду диваны, от центра веером расходятся книжные стеллажи, в главном читальном зале красуется громадный глобус. Каждый год двенадцатиклассники пытаются его украсть – регулярные ставки.

Из-за большого дубового стола мне машет рукой библиотекарша в очках в продолговатой разноцветной оправе. Она сама недавно выпустилась из колледжа, и некоторые придурки пытаются ее закадрить и ставят на это. Такие ставки мне принимать противно.

– Здо2рово, что вы вернулись, Кассель.

– Я тоже рад, мисс Фиске.

Раз уж она меня заметила, надо не вызывать подозрений. Надеюсь, Фиске не сразу поймет, что я не насовсем, а когда поймет, уже вернусь в школу по-настоящему.

Рабочий капитал спрятан в огромном переплетенном в кожу словаре имен собственных. Три тысячи долларов. Я уже два года их тут храню, и пока все шло гладко. Никто этим словарем не пользуется, кроме меня. Боюсь только, что книгу в любой момент могут списать – какой прок от ономастикона? С другой стороны, том на вид дорогущий, название непонятное, и веллингфордовское начальство наверняка его хранит, чтобы втирать очки родителям: вот, мол, какие заумные книжки читают наши ученики.

Достаю шесть сотен, несколько минут делаю вид, что рассматриваю сборники поэзии Возрождения, а потом по-тихому сливаюсь в общежитие. Там уже должен ждать Сэм. На лестнице я чуть не натыкаюсь на Валерио. Второпях ныряю в туалет и запираюсь в кабинке. Сердце бьется как сумасшедшее. Прислонившись к стене, успокаиваю сам себя. Ничего страшного, меня пока не застукали. Валерио, видимо, ничего не заметил. Пишу сообщение Сэму.

Через минуту он уже в туалете.

– У нас тут тайная явка?

– Смейся-смейся.

Даже не злюсь на него, скорее испытываю облегчение. Открываю дверь кабинки.

– Все чисто. Прием-прием. Орел в курятнике. Бабушка приехала.

Невольно улыбнувшись, достаю деньги.

– Ты прямо мастер маскировки.

– Слушай, Кассель, научи меня вычислять процент, а? А если я сам захочу на что-то поставить? А как ты перераспределяешь деньги игроков? В интернете я нашел кое-что, но ты вроде по-другому работаешь?

– Все сложно.

Не хочется объяснять, что на самом деле я мухлюю.

Сосед наклоняется к раковине.

– Мы, азиаты, знаешь ли, здорово сечем в математике.

– Ну ладно, гений. Давай в другой раз.

– Лады.

Интересно, а не собирается ли Сэм выкинуть меня из дела? В случае чего можно устроить ему серьезные неприятности. Хотя думать об этом неприятно.

Сосед пересчитывает деньги. Я слежу за ним в зеркале.

– Знаешь, какая у меня мечта?

– Какая?

– Вот переделаю свою кровать в робота, чтобы она билась до смерти с другими робокроватями.

– Получилось бы классно, – смеюсь я.

Сэм смущенно улыбается:

– Ставки можно было бы принимать. Разбогатели бы в момент.

Замечаю, что по белой кафельной плитке разбегаются в разные стороны пожелтевшие трещинки. Прислоняюсь к прохладной стене лбом, ухмыляясь во весь рот:

– Беру свои слова назад. Сэм, ты действительно гений.

С друзьями у меня никогда не ладилось. Я могу быть кому-то полезным, могу освоиться в любой компании. Меня приглашают на вечеринки, и в столовой сижу с кем захочу. Но если человеку от меня ничего не нужно, как ему доверять? Нелогично. Любая дружба – это союз, союз в поисках выгоды.

У Филипа есть лучший друг Антон, двоюродный брат Лилы. Он иногда приезжал с ней в Карни на каникулы. Как-то летом они с Филипом три невыносимо жарких месяца подряд пили все, что могли достать в нашей глуши, и ковырялись в своих тачках.

Ева – мать Антона и сестра Захарова. Получается, Антон – ближайший родственник старика по мужской линии. И он ясно дал понять Филипу: хочешь работать на семью, придется работать на меня. Такая у них дружба, была и есть, братец признает авторитет «друга» и во всем ему подчиняется.

Меня Антон никогда не любил. Из-за Лилы. Наши отношения никак не вязались с его статусом. Однажды он застал нас на кухне у Лилиной бабушки. Нам было тринадцать. Смеялись, боролись в шутку, натыкаясь на шкафы и стулья. Он схватил меня за шиворот и сбил с ног.

– Извиняйся, маленький извращенец.

В общем-то, правильно. Возня была лишь предлогом: мне постоянно хотелось прикоснуться к Лиле. Но я скорее бы позволил себя избить, чем признался.

– Прекрати! – закричала она, хватая двоюродного брата за затянутые в перчатки руки.

– Дядя послал меня сюда присматривать за тобой. Ему бы не понравилось, что ты все время проводишь с этим недоделком. Он даже не один из нас.

– Не смей мне указывать. Никогда.

– А ты, Кассель? – Антон смотрел на меня сверху вниз. – Тебе я буду указывать. На колени перед принцессой клана мастеров.

– Не слушай его. Встань.

Я попытался подняться, но он ударил меня ногой. Я снова рухнул на колени.

– Прекрати! – завопила Лила.

– Вот так. Поцелуй-ка ее туфельку. Знаю, тебе этого хочется.

– Антон, оставь его в покое. Что ты за придурок?

– Целуй, тогда отпущу.

Ему было девятнадцать. Здоровенный детина. Ударил меня со всей силы. Плечо болело, щеки горели от стыда. Я наклонился и прижался губами к Лилиной босоножке. Кожа оказалась соленая на вкус – мы в тот день как раз купались.

Она отдернула ногу. Антон засмеялся.

– Думаешь, ты тут самый главный? – голос у нее дрожал. – Думаешь, папа сделает тебя наследником? Я его дочь, наследница. Когда окажусь во главе клана, припомню тебе это, не сомневайся.

Я медленно поднялся и побрел домой к деду.

Лила несколько недель со мной не разговаривала. Наверное, злилась, что я послушался Антона, а не ее. Филип вел себя как ни в чем не бывало. Он-то уже выбрал сторону. Выбрал выгоду, а не меня.

Я не могу доверять людям, не верю близким. Боюсь, что мне сделают больно. Да и в себе не уверен – я, может, и сам вполне способен им навредить.

Так что дружба – полная фигня.

По дороге к машине смотрю на часы. Пора домой, а то дед будет расспрашивать. Но кое-куда надо заехать. На ходу звоню Море. Это последний штрих моего плана: она будет отвечать по номеру телефона, который я указал в письме.

– Алло.

Голос в трубке тихий, вдалеке слышен детский плач. Слава богу, не Филип ответил.

– Привет, это Кассель. Занята?

– Да нет, просто счищаю со стенки персиковое пюре. Ты брата ищешь? Он…

– Нет-нет, – получилось слишком торопливо. – Хочу попросить тебя об одолжении. Очень выручишь.

– Ладно.

– Мне надо, чтоб ты отвечала по мобильнику и говорила, что ты регистратор в клинике. Телефон я дам и напишу все, что надо.

– Дай угадаю: говорить буду, что тебе можно вернуться в школу?

– Да нет. Подтвердишь, что клиника послала им письмо, и скажешь, что доктор сейчас занят с пациентом и подойти не может. Потом мне позвони, я улажу остальное. На самом деле вряд ли до этого дойдет. Но вдруг они захотят проверить данные в письме.

– Не рановато ли тебе впутываться в такие дела?

Улыбаюсь в трубку.

– Сделаешь?

– Без проблем. Вези свой телефон. Филипа еще час не будет, ты ведь вряд ли хочешь посвящать его в свою аферу.

Ухмыляюсь. Говорит она уверенно и спокойно. Не то что в тот раз, когда сидела на лестнице и рассказывала про ангелов.

– Мора, ты просто прелесть. Я тебя изваяю из картофельного пюре и буду тебе поклоняться. Когда уйдешь от Филипа, выйдешь за меня?

– Ему только не говори, – смеется она.

– Ага. А ты ему не сказала? Я имею в виду, он еще не знает?

– О чем?

Я настораживаюсь

– Ну тогда, ночью. Ты говорила, уйдешь от него. Но вы, наверное, уже помирились. Молодцы.

– Никогда я такого не говорила, – отвечает Мора бесцветным голосом. – Мы же счастливы, зачем мне так говорить?

– Не знаю, может, я не понял чего. Все, побежал. Заеду с мобильником.

Вешаю трубку. Ладони вспотели. Это что такое было сейчас? Мора не хочет по телефону трепаться, боится, что подслушают? Или кто-то был с ней в комнате? Дедушка утверждал, что Филип над ней поработал. Но, может, я не расслышал? А вдруг он на самом деле нанял кого-то стереть воспоминания жены? И что еще она забыла?

Звоню в дверь. Она чуть приоткрывается, но не до конца, в дом меня не приглашают. Что-то неладное здесь творится. Смотрю Море в глаза. Там только усталость.

– Спасибо еще раз.

– Да не за что.

Она забирает мобильник и листок с инструкциями, слегка коснувшись меня рукой в кожаной перчатке. Я успеваю просунуть ногу в щель, пока дверь не захлопнулась.

– Погоди.

Мора хмурится.

– А музыку помнишь?

– Ты тоже ее слышишь? – выпустив ручку, она удивленно смотрит на меня. – Сегодня утром началось. Такая красивая.

– Нет, не слышу.

Мне не по себе. Она и правда ничего не помнит. Если жена забыла, что собирается уйти от мужа, кому это в первую очередь выгодно?

Достаю из кармана амулет памяти. «Чтобы не забыть». Вполне подходящая семейная реликвия – достойный подарок невестке. Получится правдоподобная ложь:

– Мама просила тебе передать.

Мора отшатывается. Вот я дурак! Конечно, мамочку любят далеко не все.

– Филипу не нравится, когда я ношу амулеты. Он говорит, жене мастера не пристало бояться.

– А ты спрячь.

Но дверь уже закрылась.

– Будь осторожен, Кассель. Пока.

Еще пару минут стою на крыльце, сжимая амулет. Что происходит? А что забыл я сам?

Память – ненадежная штука. Ее искажают наши представления о мире, предрассудки. Свидетели преступления редко вспоминают одно и то же. Они часто опознают на следствии не тех людей, рассказывают о событиях, которые никогда не случались. Да, память – ненадежная штука. А моя память?

После развода родителей Лила отправилась в Европу, потом жила в Нью-Йорке с отцом. Наши бабушки дружили, только поэтому я знал, где она. Удивился очень, когда однажды застал ее на нашей кухне. Она болтала с Барроном как ни в чем не бывало и надувала пузыри из жвачки.

– Привет.

Она обрезала волосы до плеч и покрасила их в ярко-розовый. Из-за новой прически и черной подводки для глаз Лила выглядела старше тринадцати. Старше меня.

– Исчезни, у нас тут дела, – отрезал Баррон.

Горло перехватило.

– Как хотите.

Я подобрал своего Хайнлайна[5], взял яблоко и вернулся в подвал. Сидел там и таращился в телик, в котором какой-то аниме-парнишка крошил мечом монстров почем зря. Да плевать мне, что Лила вернулась! Через пару часов она спустилась ко мне и плюхнулась рядом на потертый кожаный диван. Серый свитер с дырками, на щеке пластырь.

– Чего надо?

– Тебя увидеть хотела, а ты что подумал? Книжка хорошая?

– Если любишь читать про крутых убийц-клонов.

– Кто ж не любит.

Я невольно улыбнулся. Она немного рассказала про Париж. Как на аукционе «Сотбис» ее отец купил бриллиант, который якобы дарил владельцу бессмертие и раньше принадлежал Распутину. Как по утрам на балконе с видом на город она пила кофе с молоком и ела багет. По Южному Джерси Лила не скучала. Да и кто бы на ее месте скучал?

– А чего Баррон хотел?

– Ничего. – Она собрала розовые волосы в маленький тугой хвост.

– Всякие тайные дела, мастера секретничают? Не рассказывай, а то вдруг я к копам пойду.

Лила обернула нитку вокруг большого пальца.

– Он сказал, все очень просто. И обещал мне вечную преданность.

– Ну да.

Мастера секретничают. До сих пор не знаю, куда они ходили и что делали. Но я заметил, что у Лилы волосы растрепались и стерлась помада. Мы об этом не говорили. Смотрели в подвале старый черно-белый фильм про ограбление банка, курили ее парижские сигареты без фильтра. В моей крови разливалась ядовитая ревность. Мне хотелось убить Баррона. И, наверное, именно тогда я окончательно втюрился в Лилу.