Белая кошка Блэк Холли
– Эй.
Я поворачиваюсь. Незнакомый парень в длинном плаще нацелил на меня пистолет. Пакет выскальзывает из рук, молоко проливается на пол.
– Что ты здесь делаешь?
– Ой… – думай, думай быстрее. – У друга был ключ. Он здесь работает.
– С кем ты говоришь? – на свет выходит еще один мужчина, бритоголовый, в широком вырезе его футболки красуется ожерелье из шрамов. – Это еще кто?
– Парни…
Подняв руки, лихорадочно придумываю историю, вхожу в роль: беспризорный малолетний мастер, только-только с автобуса, ищет работу и где переночевать, кто-то рассказал ему про ресторан и про Захаровых.
– Я воровал еду. Простите. Могу посуду помыть или еще что в счет оплаты.
В противоположном конце кухни открывается дверь, входят Антон с Филипом.
– Какого черта? – бурчит бритоголовый.
– Уберите от него свои лапы! – приказывает Филип.
Парень в плаще направляет пистолет на брата.
Инстинктивно я вскидываю руку, чтобы сбить прицел. Оружие почему-то теплое на ощупь. А потом во мне срабатывает еще один инстинкт, и я изменяю пистолет.
Я будто смотрю сквозь него, вижу все вплоть до самых крошечных частиц. Металл жидкий и переливается во все новые и новые формы, нужно лишь выбрать одну.
Поднимаю голову. Получилось так, как я представлял: вокруг пальцев громилы обвилась змея, изумрудно-зеленая, словно перо жар-птицы с того барельефа. Он вскрикивает и в панике трясет рукой. Змея извивается, сжимая и разжимая кольца; будто задыхаясь, открывает и закрывает пасть и через мгновение выплевывает пулю, которая со звоном катится по стальному столу.
Раздается два выстрела.
Со мной, с моим телом что-то происходит. Грудь болезненно сжимается, выворачивает плечо. Может, меня подстрелили? Но нет, я смотрю вниз на свои пальцы – они превратились в узловатые древесные корни. Делаю шаг назад, ноги подгибаются: одна покрылась мехом, другая согнута не в ту сторону. Моргаю, и в следующую секунду уже смотрю десятком глаз, каким-то образом вижу даже потрескавшийся кафельный пол позади себя. Там лежат два человека, кровь смешалась с молоком, ко мне ползет пистолет, и в его пасти трепещет красный раздвоенный язык.
Это галлюцинации. Я умираю. Горло сдавило от ужаса, но кричать не получается.
– Какого черта они тут делали? – вопит Антон. – Мы не планировали убивать своих. Этого не должно было случиться!
Руки становятся ветками дерева, ручками дивана, мотками веревки.
Помогите. Кто-нибудь. Пожалуйста, помогите.
– Это все его вина! – Антон продолжает кричать, тыкая в меня пальцем.
Надо встать, но ноги превратились в рыбий хвост, глаза съехали вбок, вместо слов с губ срывается неразборчивое бульканье, да это и не губы вовсе.
– Надо избавиться от трупов, – доносится до меня голос Баррона.
Потом другие звуки – ломаются кости, что-то падает с влажным тихим шлепком. Пытаюсь повернуть голову, разглядеть, что происходит, но не могу понять, как это сделать.
– Пусть заткнется! – кричит Антон.
Я что-то говорил? Сам себя не слышу.
Меня хватают чьи-то руки, поднимают, тащат через весь ресторан. На потолке нарисован обнаженный старик верхом на гнедой лошади, он спускается с холма, воздев над головой саблю, волосы развеваются на ветру. Забавное зрелище. Мой смех похож на свист чайника.
– Отдача, – шепчет Филип. – Скоро все придет в норму.
Брат кладет меня в багажник Антонова «мерседеса» и захлопывает крышку. Воняет машинным маслом и чем-то еще, но я настолько не в себе, что почти ничего не замечаю. Заработал двигатель. Я ворочаюсь в темноте, тело больше мне не принадлежит.
В себя прихожу уже на шоссе. Сквозь щель то и дело светят фары попутных машин. На каждом ухабе голова ударяется об автомобильную шину, подо мной все трясется. Перевернувшись набок, я натыкаюсь на полиэтилен, набитый чем-то мягким и теплым.
Хорошо бы положить на него голову. Но там что-то мокрое, липкое… Внезапно я понимаю, что это. Пластиковые мешки для мусора.
Меня тошнит, я стараюсь отползти от них как можно дальше, прижимаюсь к задней стенке. В спину врезается металлическая рама, шею приходится подпирать рукой, но я сижу неподвижно до тех пор, пока машина не останавливается.
В голове пусто, все тело болит. Хлопает передняя дверь, шуршат по гравию шаги, и крышка открывается. Мы около дома. Надо мной возвышается Антон.
– Зачем ты это сделал?! – кричит он.
Качаю головой. Не знаю, зачем и как я изменил пистолет. Рука в чем-то темно-красном. Рука без перчатки.
– Это был секрет, твое существование – секрет!
Он тоже смотрит на мою руку и стискивает зубы. Перчатка, наверное, осталась в ресторане.
– Мне жаль, – шатаясь, поднимаюсь на ноги. Мне действительно жаль.
– Как самочувствие? – спрашивает Баррон.
– Тошнит.
И не потому, что укачало. Меня трясет, никак не могу унять дрожь.
– Из-за тебя я убил тех двоих, – шипит Антон. – Они на твоей совести. Я всего-навсего хочу вернуть старые добрые деньки, когда слово «мастер» еще что-то значило, когда магии никто не стыдился. Нам принадлежали полиция и чиновники, мы правили этим городом. Те времена можно вернуть. Нас называли магами, волшебниками, искусниками. Когда я окажусь во главе клана, весь город снова будет нас бояться. Благородная, стоящая цель.
– И как же ты этого добьешься? Думаешь, правительство закроет на все глаза только потому, что ты кокнул дядю и встал во главе семьи? Думаешь, Захаров такой альтруист? Не взял бы их за горло, если б мог?
Антон бьет меня прямо в челюсть. Голова буквально взрывается от боли. Неуклюже спотыкаюсь и чуть не падаю навзничь.
– Погоди! – Филип пытается оттащить друга. – Он просто малолетний пацан, хоть и болтает много.
Делаю шаг по направлению к Антону, Баррон хватает меня за локоть и пытается натянуть рукава толстовки на мои голые руки.
– Не глупи.
– Держи его, – командует племянник Захарова. – Я с тобой еще не закончил, малец.
Баррон хватает меня за второй локоть.
– Что ты делаешь? – причитает Филип. – На это нет времени. Синяки же останутся, сам подумай.
– Уйди с дороги, – сквозь зубы цедит Антон. – Забыл, кто твой босс?
Брат переводит взгляд с меня на него, будто соизмеряя мою глупость и его гнев.
– Эй ты! – я все еще пытаюсь вырваться, хоть сил почти и не осталось. С Барроном мне не справиться, но рот-то свободен. – Что ты мне сделаешь? Убьешь, как тех парней? Как Лилу? Чем она провинилась? Стояла у тебя на пути? Оскорбляла? Отказывалась перед тобой пресмыкаться?
Иногда я веду себя очень глупо. Баррон держит меня сзади, и Антон бьет прямо под подбородок. Наверное, этот удар я вполне заслужил. Перед глазами вспыхивают искры, боль отдается в зубах.
– Заткнись! – кричит он.
Во рту металлический привкус, будто лизнул старую монетку, щеки и язык на вкус как куски сырого мяса, с губ капает кровь.
– Довольно, достаточно, – суетится Филип.
– Я здесь решаю, когда достаточно.
– Хорошо, прошу прощения, – сплевываю кровь на землю. – Все усвоил. Можешь больше меня не бить. Беру свои слова назад.
Филип прикуривает сигарету, отворачивается и выдыхает облако дыма. Антон заносит кулак, и на этот раз удар приходится в живот.
Пытаюсь увернуться, но двигаюсь слишком медленно, да и у Баррона крепкая хватка. Как больно. Со стоном сгибаюсь пополам. Слава богу, теперь можно упасть на землю, свернуться калачиком, не двигаться. Лежать тихо и не двигаться, пока боль не пройдет.
– Бейте его, – голос у Антона прерывистый. – Вы должны доказать свою преданность. Ну же! Или все отменяется.
Усилием воли заставляю себя сесть, пытаюсь выпрямиться. Все трое смотрят на меня сверху вниз, как на пустое место, как на прилипшую к ботинкам грязь. В голове вертится «пожалуйста», но вместо этого я выдавливаю: «Только не по лицу».
Баррон бьет первым. Всего несколько ударов, и я теряю сознание.
Глава тринадцатая
Больно шевелиться, больно даже дышать. Вчера ушибы ныли не так сильно. Лежу на кровати в своей старой комнате и проверяю память: нет ли провалов? Точно так же в детстве я осторожно нащупывал языком дырку от выпавшего зуба. Помню все совершенно отчетливо: надо мной нависают братья, Баррон бьет ногами, снова и снова. И пистолет – он стал змеей, обвился у того парня вокруг запястья. Только как в кровати очутился, не помню, но это потому, что сознание потерял.
– Боже мой.
Дотрагиваюсь до лица, рука вроде моя – обычной, нормальной формы. Медленно ощупываю шов на ноге. Там под кожей остался один целый камешек, два других раскололись. Рана ноет от малейшего прикосновения. Значит, я не сошел с ума. Талисманы сработали, Баррон дважды колдовал, и они раскололись.
Баррон… Мастер памяти. Он копался в голове у Моры. И у меня.
Желудок скручивает спазм. С трудом перекатываюсь набок, еще не хватало подавиться собственной рвотой. Кружится голова, все как в тумане, напротив на стопке чистой одежды сидит и щурится белая кошка.
– Ты что здесь делаешь? – шепчу я. В горле будто битое стекло насыпано.
Она спрыгивает с моего свитера, потягивается, выгнув спину, пару раз выпускает когти.
– Видела, как меня вчера притащили? – вместо слов получается неразборчивое кваканье.
Кошка облизывается, демонстрируя розовый язычок.
– Прекрати кокетничать.
Она подходит, замирает на секунду, а потом прыгает прямо на меня. Вздрагиваю, все тело немедленно скручивает от боли.
– Я знаю, кто ты, знаю, что с тобой сделал.
«На меня наложили проклятие. Только ты можешь его снять». Ну конечно.
Какая у нее мягкая шерсть. Протягиваю руку и глажу выгнутую спину. Вранье все это – я не знаю ее. Возможно, догадываюсь, кем она была раньше, но кто передо мной теперь?
– Не знаю, как тебя обратно превратить. Теперь понимаю, что сам тебя проклял, все сходится, но я не имею ни малейшего понятия, что делать.
Кошка замирает. Уткнувшись носом в ее пушистый мех, я чувствую острые коготки на своей коже.
– Амулета против сна у меня нет, ты можешь работать. Помнишь, как тогда, на крыше, или в сарае в грозу, или когда ты еще была человеком.
Кошачье мурлыканье похоже на отдаленный рокот грозы. Я закрываю глаза.
Открываю их и снова чувствую боль во всем теле. Когда пытаюсь встать, то поскальзываюсь в луже крови. Надо мной склонились Филип, Баррон, Антон и Лила.
– Он ничего не помнит. – Лила теперь в образе девушки, она улыбается, оскалив острые собачьи клыки. Ей определенно больше четырнадцати. Такая красивая, что я съеживаюсь от страха. Смеется.
– Кто пострадал?
– Я, – отвечает Лила. – Ты что, забыл? Я умерла.
С трудом встаю на колени. Театр, я на сцене веллингфордовского театра. Вокруг никого. Тяжелый синий занавес опущен; из-за него доносится приглушенный шум голосов: наверное, публика собирается. Лужа крови исчезла, в полу зияет открытый люк. С трудом встав на ноги, я снова поскальзываюсь и чуть не падаю прямо в черную дыру.
– А как же грим? – на сцене появляется Даника в сияющей кольчуге и с пуховкой в руках; ударяет меня по лицу, поднимая целое облако пудры.
– Это всего лишь сон, – громко говорю я сам себе, но помогает не очень-то.
Снова открываю глаза. Теперь вокруг зрительный зал настоящего драматического театра: красные ковровые дорожки, пыльные деревянные панели, хрустальные люстры и золотая роспись на лепных потолках. Передние ряды заняты разодетыми кошками, они мяукают и обмахиваются программками.
Ковыляю к ближайшему пустому ряду, оглядывая публику. Некоторые звери оборачиваются, в их глазах отражается свет ламп. Усаживаюсь, и тут как раз поднимается красный занавес.
На сцену выходит Лила в длинном белоснежном викторианском платье с блестящими пуговками, следом за ней Антон, Филип и Баррон в нарядах разных эпох. Племянник Захарова облачен в темно-красный костюм с широкими плечами в стиле 30-х годов, на голове у него огромная шляпа с пером. Старший брат в дублете[8] и брыжах[9] похож на лорда времен королевы Елизаветы. На Барроне длинная черная мантия – священник или судья?
– Случилось так, – Лила нарочито театральным жестом воздевает руку к лицу, – что я, девица юная, склонна к забавам.
– Случилось так, что я готов вас забавлять, – низко кланяется Баррон.
– Случилось так, – вступает Антон, – что мы с Филипом за деньги избавляемся от неугодных. О нашем приработке скромном ее отец не должен знать. Когда-нибудь я встану во главе всего.
– Увы, увы! – восклицает Лила. – Злодей.
– Случилось так, что мне по нраву деньги, – с улыбкой потирает руки Баррон.
– С Антоном мы наконец выберемся из грязи, – Филип смотрит прямо мне в глаза и, похоже, обращается в эту минуту только ко мне. – Моя девушка беременна. Ведь ты же понимаешь? Я делаю это ради всех нас.
Мотаю головой. Нет, не понимаю.
Лила вскрикивает и начинает съеживаться, становится все меньше, меньше, вот она уже размером с мышь. Из первого яруса на сцену прыгает белая кошка, платье рвется, цепляясь за шершавые деревянные доски, сползает с нее. Она набрасывается на Лилу-мышь и откусывает ей голову. Во все стороны брызжет кровь.
– Лила, прекрати, не играй со мной.
Кошка проглатывает крошечное тельце и поворачивается ко мне. Внезапно я оказываюсь в слепящих лучах прожекторов. Моргаю, встаю. Белая кошка подкрадывается ближе, у нее Лилины глаза: один голубой, другой зеленый – такие яркие, что я, спотыкаясь, отступаю в проход.
– Ты должен отрубить мне голову.
– Нет.
– Ты любишь меня?
– Не знаю.
– Если любишь, отруби мне голову.
Размахиваю во все стороны непонятно откуда взявшимся мечом. Кошка начинает расти, превращается в огромное чудовище. Оглушительный гром аплодисментов.
Тело пульсирует от боли, но я все равно заставляю себя встать, пойти в ванную, справить нужду. Проглатываю горсть аспирина. Зеркало бесстрастно отражает мои покрасневшие глаза и разукрашенные синяками ребра. Мне вспоминается дикий сон и огромная страшная кошка. Чушь какая-то, но мне совсем не до смеха.
– Эй, ты там? – зовет снизу дед.
– Да.
– Только бы дрыхнуть, – старик что-то бормочет себе под нос; ругается, наверное, на внука-лентяя.
– Я плохо себя чувствую и вряд ли смогу сегодня работать.
– Да я и сам не очень. Хорошо вчера погуляли? Так напился, что почти ничего не помню.
Спотыкаюсь на ступеньках, бессознательно прикрывая ребра руками. Кожу словно натянули на совершенно чужое тело. Шалтай-Болтай. И вся королевская конница, вся королевская рать не могут меня собрать.
– Ни о чем рассказать не хочешь? – интересуется дедушка. Вспоминаю, как он вчера приоткрыл один глаз. Что ему известно? Он что-то подозревает?
– Нет.
От горячего черного кофе без сахара по телу разливается тепло – первое приятное ощущение за последние сутки.
– Выглядишь ты паршиво.
– Говорю же, плохо себя чувствую.
В соседней комнате звонит телефон. От резкого звука я вздрагиваю.
– Ты вообще много чего говоришь, – дедушка уходит, чтобы ответить.
На лестнице размытым пятном маячит кошка, в солнечном свете она напоминает привидение. Братья избегали меня не потому, что я убийца или чужак. Как выясняется, я и не чужак вовсе. Всем мастерам мастер. Свой среди чужих. Хочется шарахнуть об пол что-нибудь из посуды, или закричать во весь голос, или воспользоваться вновь обретенными силами и превратить все, до чего дотянутся руки.
Свинец в золото.
Плоть в камень.
Ветки в змей.
Беру в руки кофейную кружку. Вчера дуло пистолета стало мягким, переливчатым. Но как я ни стараюсь, кружка остается кружкой, на блестящей темно-бордовой эмали по-прежнему темнеет надпись «Эмхерст: грузовые перевозки».
– Ты чего это делаешь? – спрашивает дед.
Дернувшись от неожиданности, проливаю на себя кофе. Старик протягивает телефон:
– Это Филип. Тебя. Ты что-то у них забыл.
Я мотаю головой.
– Возьми-возьми, – сердится дедушка.
Ничего не остается, беру трубку.
– Да?
– Что ты с ней сделал? – в голосе брата злость и, кажется, даже паника.
– С кем?
– С Морой. Она уехала и сына забрала. Кассель, где она?
– Ты у меня спрашиваешь?
Вчера он стоял и любовался, как Баррон избивает меня до потери сознания, а сегодня я, оказывается, организовал побег Моры. От ярости перед глазами все плывет. Как бы телефон не треснул – с такой силой я его сжимаю.
Филипу бы следовало извиниться. Ему бы умолять меня следовало.
– Знаю, вы с ней разговаривали. Что ты ей сказал? Что она тебе сказала?
– Ой, прости, – отвечаю не задумываясь, яростно чеканю каждое слово, – забыл!
И вешаю трубку. Месть – сладкое чувство. Только через мгновение до меня доходит, как же я сглупил.
Но ведь я больше не Кассель Шарп, малолетний братишка, позор семьи. Я мастер самого редкого и опасного свойства. Я никуда не повезу Лилу. Никуда не побегу. Пусть теперь они меня боятся.
Примерно через час дед уезжает в магазин. Спрашивает, что мне купить. Ничего. Он велит упаковать вещи.
– А в чем дело?
– Прокатимся в Карни.
Киваю, по-прежнему держась за ребра. Лила сидит на столе в гостиной посреди наваленных в кучу бумаг, одежды, тарелок и что-то жует. Изо рта у нее свисает кусочек бекона, жир капает прямо на какой-то шарф.
– Тебя дедушка покормил?
Она усаживается и начинает вылизываться.
Звонит мобильный. Это Даника. Не беру.
– Ты сбежала от нее? – спрашиваю я кошку. – Всю дорогу шла пешком?
Лила зевает, демонстрируя острые клыки. Надо превратить ее обратно прямо сейчас, пока не вернулся дед. Боль вроде поутихла немного, и я могу хоть как-то сосредоточиться. Знать бы еще, что делать.
Кошачьи глаза блестят. Я подхожу к столу.
«На меня наложили проклятие. Только ты можешь его снять».
Глажу ее по теплой мягкой шерсти. Кости под ней такие тонкие, хрупкие, словно у птички. Вспоминаю, как пистолет стал чешуйчатой зеленой змеей; что я в ту минуту чувствовал?
Без толку.
Пытаюсь представить, как кошка удлиняется, растет, превращается в девушку. Даже не знаю, как она теперь должна выглядеть. Черт с ним, пусть будет что-нибудь среднее между моими воспоминаниями и той Лилой из сна. Хоть что-то. Изо всех сил концентрируюсь, но тщетно. Я весь дрожу от усилий. Кошка рычит низко, утробно.
Усевшись верхом на стул, кладу голову на спинку. Пистолет я изменил бессознательно, подчиняясь инстинкту: увидел, что в опасности близкий мне человек, и тут же будто сработала мышечная память, скрытый резерв мозга. Злюсь я довольно часто, но при этом ни разу никого ни во что не обращал. Значит, эмоции тут ни при чем.
В детстве я все же трансформировал муравья в соломинку, а Баррон меня обманул. Как же я это сделал? Оглядываю гостиную. У стенки все еще стоит меч, который я раскопал во время уборки. Беру его, словно наблюдая за собой со стороны. Лезвие покрыто ржавчиной, клинок совсем непохож на школьные фехтовальные рапиры, оттягивает руку.
«Если любишь, отруби мне голову».
– Лила, я не знаю, как превратить тебя обратно.
Она мягко спрыгивает со стола. Нереально, все это совершенно нереально, не на самом деле.
– Наверное, нужно как-то заставить себя. Придется совершить один безумный поступок, чтобы магия заработала.
Абсурд. Кто-то должен меня остановить. Пусть она меня остановит.
Лила, закрыв глаза, трется о лезвие, сначала несильно, потом всем телом. Снова и снова.
– Ты правда одобряешь эту идею?
Кошка протяжно вскрикивает, вспрыгивает обратно на стол и усаживается в ожидании.
Кладу руку ей на спину.
– Занесу меч у тебя над головой, хорошо? Но не по-настоящему.
Останови же меня.
– Не двигайся.
Лила-кошка смотрит на меня, замерла и ждет, только подрагивает кончик хвоста. Поднимаю меч, замахиваюсь и со всей силы обрушиваю его на крошечное кошачье тельце.
Боже мой, сейчас я опять ее убью.
И тут все вокруг начинает течь и переливаться. Я могу превратить меч в моток веревки, струю воды, облако пыли. А кошка теперь состоит вовсе не из хрупких, покрытых мехом косточек – я вижу сложное переплетающееся заклятие, а под ним девчонку. Одно мысленное усилие – и колдовство рассыпается, распадается.
Меч стремительно опускается на обнаженную скорчившуюся на столе девушку. Я отшатываюсь и, потеряв равновесие, падаю на пол, клинок вырывается из рук и вонзается в старый заляпанный комод.
У Лилы длинная копна спутанных светлых волос и загорелая кожа. Она пытается подняться на ноги, но безуспешно. Наверное, разучилась.
В этот раз отдача едва не разрывает меня на части.
– Кассель, – на ней огромная футболка, которая почти не скрывает длиннющие ноги. – Кассель, проснись. Кто-то идет.
Как же болят ребра! Это, интересно знать, хорошо или плохо? Нужно поспать. Усну, а когда открою глаза, окажусь в Веллингфорде, Сэм будет поливаться одеколоном, все будет как обычно, как и должно быть.
Лила изо всей силы ударяет меня по лицу. Судорожно вздохнув, открываю глаза. Больно она ударила. Из комода торчит меч, пол усыпан осколками вазы, везде валяются книги и бумаги.
– Кто-то идет, – голос у Лилы изменился, стал хриплым и грубым.
– Дедушка возвращается из магазина.
– Их двое.
Ее лицо такое знакомое и одновременно чужое. Что-то во мне сжимается, я протягиваю руку, но Лила отстраняется. Конечно: она знает, чем чревато мое прикосновение.
– Скорее.
Пошатываясь, встаю.
– О черт!
Совсем забыл: я же такого наговорил Филипу. А еще воображал себя талантливым вруном.
– В шкаф, – командует она.
Шкаф набит изъеденными молью шубами и пальто. Мы торопливо выкидываем какие-то коробки и протискиваемся внутрь. Приходится поднырнуть под штангу, на которой болтаются вешалки, подпереть спиной дальнюю стенку. Лила забирается следом за мной, закрывает дверь и прижимается прямо к моим покрытым синяками ребрам. Чувствую на шее частое отрывистое дыхание. От нее пахнет травой и еще чем-то непонятным, насыщенным. Ничего не видно, только тусклый свет в щелочке между дверями. Подбородок щекочет мамин норковый воротник, слабо пахнет духами.
Открывается входная дверь, я слышу голос Филипа:
– Кассель? Дедушка?
Дергаюсь совсем чуть-чуть, но Лила хватает меня за руки, ее ногти глубоко вонзаются в кожу.
– Тсс!
– Сама не шуми.
Почти бессознательно копирую ее жест. В темноте девушка кажется ненастоящей, привидением. Худенькие плечи чуть подрагивают под моими ладонями.
Мы оба без перчаток. Так дико.
Читать бесплатно другие книги:
