Очаруй меня Линдсей Джоанна
Может, ей следовало сказать Доминику, что она имела в виду свою постель, а не его?
Она фыркнула, представив его изумление. Интересно, принял бы он ее предложение? Нет, до свадьбы вряд ли.
Брук вздохнула и встала у окна, выходящего на залитый лунным светом парк. Наверное, стоит спуститься в кухню за стаканом теплого молока, которое поможет ей вновь уснуть…
Но тут она увидела белое животное, мчавшееся к дому. Господи боже, белый пес последовал за ней и перескочил через живую изгородь?
Брук поспешила вниз, пробежала через музыкальный салон, находящийся в глубине дома, и подошла к высоким стеклянным дверям, открывавшимся на широкую террасу над парком. Встала на верхней ступеньке спускавшейся в сад лестницы и стала ждать, придет ли к ней пес.
Он пришел и стал медленно взбираться наверх. Брук широко улыбнулась.
– Я всегда хотела иметь свою собственную собаку, – сказала она ему, расхрабрившись настолько, чтобы почесать его за ушами. – Хочешь здесь жить? Если хочешь, пойдем. Утром решим, где тебя поселить.
Пес, словно поняв каждое слово, последовал за ней в дом. Сначала Брук зашла на кухню, где схватила большую миску густого рагу, которое ела на ужин, и унесла с собой. По крайней мере, рядом не было слуг, которые могли бы заметить ее необычного друга.
Брук повела пса к себе, поставила миску на пол и закрыла дверь.
Он мгновенно все съел и вылизал миску.
Возможно, она не сможет оставить его здесь, по крайней мере без позволения. Но после того, что Доминик сказал насчет Растона, он вполне может разрешить ей держать еще одно животное, тем более что сам он любит собак. Впрочем, чтобы сделать назло, он вполне способен ей отказать.
Но она побеспокоится об этом утром. И нужно спросить на кухне, чем кормят Вулфа. Ее новому другу понадобилось всего несколько секунд, чтобы уничтожить большую миску рагу.
Брук наполнила опустевшую миску водой и села рядом с псом на пол, чтобы получше с ним познакомиться. После того, как он позволил ей почесать себя за ушами, возможно, он допустит и другие вольности. Оказалось, что он ничуть не возражает. И даже лег на пол, позволяя почесать его живот. Выяснилось, что это вовсе не мальчик, а девочка. Этот факт окончательно убедил Брук в том, что собаку надо оставить. И она найдет способ это сделать.
Утром, когда ее разбудила Алфрида, принесшая кувшин с водой, Брук улыбнулась, вспомнив сон о белой собаке, которая пришла в Россдейл. Сон был таким правдоподобным и одновременно таким невероятным, что Брук ахнула, увидев собаку, спавшую в изножье кровати.
Первым порывом было прикрыть ее одеялом, пока не найдется объяснение тому, что она здесь делает, но вместо этого Брук сказала Алфриде:
– Не тревожься. Я нашла себе новую любимицу. Она вполне дружелюбна.
– С чего мне тревожиться? Я видела эту большую собаку сегодня утром, когда она пришла навестить Растона, так что думаю, мне лучше держаться на расстоянии.
– Это всего лишь собака.
– Да ну? Пойду попытаюсь уверить в этом слуг, прежде чем ты выведешь ее из комнаты и половина обитателей этого дома убежит с воплями.
Брук широко улыбнулась. Алфрида даже в этом вопросе была вполне прагматична, хотя уже пятилась к выходу.
– Со временем ты полюбишь ее, – уговаривала Брук.
– Почему все постоянно мне предсказывают, кого или что я обязательно полюблю? – пробормотала горничная, выходя.
Не переставая разговаривать с собакой, Брук быстро оделась. Она надеялась, что Алфрида шутит насчет воплей испуганных слуг, но возможно, стоит расчистить дорогу, прежде чем позволить животному выйти из комнаты. Но когда Брук пошла к двери, собака спрыгнула с кровати, чтобы последовать за ней, поэтому Брук остановилась и встала на одно колено.
– Я сейчас вернусь и выведу тебя погулять. Можешь подождать? Остаться?
Собака, очевидно, привыкла к людям. Ни разу не зарычала, не ощерилась, но все же Брук не знала точно, понимает ли она сказанное или хотя бы простые команды. Тем не менее собака села в центре комнаты, снова позволила себя погладить и осталась на месте, когда Брук поспешила к выходу. В коридоре она едва не споткнулась о Вулфа. Он обнюхивал порог и пытался протиснуться в комнату, но она проворно закрыла дверь. Брук обязательно познакомит животных и надеется, что они поладят, но произойдет это не раньше, чем она получит разрешение оставить собаку. Хорошо еще, что Вулф не лаял и не привлекал внимание к ее тайной гостье.
Но на это Брук надеялась напрасно.
– Какого черта? – спросил Доминик, выйдя из своих покоев и увидев, что делает Вулф. – Вы приворожили моего пса проклятой морковкой.
И поскольку Вулф стал царапаться в ее дверь, Доминик добавил:
– Он думает, что внутри есть еще морковь?
– Да, – солгала Брук.
Но она совершила явную ошибку, раскинув руки и загородив собой дверь! Именно поэтому Доминик отодвинул ее и потянул за ручку. Вулф ворвался в комнату, но замер при виде другой собаки. Доминик тоже не вошел в комнату.
– Да это волк! – ахнул он.
– Откуда вам знать, если вы ни разу не видели волков? – бросила Брук.
– Видел и покажу вам, но больше вы не подойдете к этому животному.
Она попыталась обойти его, встать между ним и собакой, но он выбросил вбок руку, чтобы ее остановить.
– Прекратите! – запротестовала Брук. – Это хорошая дружелюбная собака!
– Да вы хоть знаете, как выглядит дружелюбная собака? Она бы сразу завиляла хвостом, а не сидела, озирая вас с таким видом, словно вы ее следующий обед! Придется ее убить.
– Только посмейте! – взорвалась Брук.
Послышавшееся в следующий момент тонкое поскуливание заставило ее взглянуть в сторону Вулфа. Он упал на брюхо и полз к собаке, не прекращая скулить. Широко раскрыв глаза от изумления, Брук вдруг догадалась:
– Это его мать.
– Глупости, – отмахнулся Доминик.
– Присмотритесь же! Это потерявшийся щенок умоляет мать принять его в стаю.
– Вы не можете держать ее здесь, – отрезал он.
– Почему нет? Держите же вы Вулфа! Ваш любимец был таким же диким, когда вы его нашли. Он пытался вас укусить.
– Раньше он не знал лучшего обращения, но знает теперь. Но вот это… – Он ткнул пальцем в ее величественного друга. – Это дикое животное, причем взрослое.
– Как вы можете это утверждать, когда она спокойно сидит здесь и не делает ничего угрожающего?
– Нельзя держать волка в доме.
– Я не верю, что это волк.
Доминик резко вскинул голову:
– Значит, теперь вы считаете, что их истребили, хотя сами дважды пытались убедить меня в обратном?
Брук упрямо выдвинула подбородок:
– Эта собака помогла мне. Позвала в развалины во время бури, когда я не видела ничего в двух шагах. Она знает людей. Не зарычала на Алфриду сегодня утром. Не зарычала на вас, когда вы ей угрожали. Я хочу оставить ее себе. Никакая она не волчица.
Вместо ответа он взял ее за руку, вытащил из комнаты и повел вниз, в гостиную.
– Что вы… – удивленно спросила Брук.
И получила ответ, когда он вынул из кармана ключ и направился в тот угол, к которому примыкала стена башни. Она пыталась уже зайти в эту комнату, когда бродила по дому, но дверь была заперта.
Когда Доминик повернул ключ в замке, Брук напряглась, решив, что он намерен запереть ее в башне и убить ее друга. Она была готова сражаться насмерть, но, заглянув в комнату, потрясенно застыла.
Глава 31
Озноб прошел по спине Брук, когда она нерешительно вошла в мрачную комнату. Ее круглые стены были сложены из неотесанного серого камня, такого же, как на полу. На стенах висело несколько картин, закрытых белой тканью, – возможно, чтобы защитить их от пыли. На низком столе посреди комнаты стоял старый сундучок. Кроме этого Брук ничего не увидела, потому что в комнате не было окон. Свет пробивался только через открытую дверь. В световом столбе плясали пылинки. Но здесь она не видела паутины, как в башенной комнате наверху.
Мрачные воспоминания заставили ее спросить:
– Вам известно состояние комнаты в башне, куда вы пытались меня поселить? Там полно паутины.
– Правда? Я не был там с детства. Но вы могли прибраться. Воображаете, что если останетесь, просто будете сидеть и ничего не делать?
Но говоря это, он улыбался.
Брук сжала губы. Намек на то, что он превратит ее в горничную, когда в доме и без того полно слуг, – еще один способ заставить ее сбежать.
– Минуту, – сказал Доминик и вышел из комнаты. Она зажмурилась, ожидая услышать стук двери, но он вернулся с зажженной свечой. Глаза его сверкали, как у волка. Неудивительно, что слухи о нем не утихали.
– Что в сундучке? – спросила Брук, когда он поставил свечу на стол.
– Безделушки, украшения, любимые сувениры и дневники, принадлежавшие предкам.
Дневники? Может, в сундучке заперты вырванные из дневника Эллы странницы? Осмелится ли она попросить разрешения прочитать их?
– Каждый оставил хотя бы один предмет, достойный сохранения, – продолжал Доминик. – Некоторые слишком велики, чтобы поместиться в сундучок. Хотя бы эта картина. Ей триста лет.
Он снял покрывало с одной из картин. Брук затаила дыхание. Два волка. Один белоснежный, другой серый. Животные были поджарыми, с хищным блеском в глазах. Настоящие звери. Кроме того, она не могла не заметить невероятное сходство между белым волком и запертой в ее комнате собакой. Неудивительно, что Доминик привел ее сюда.
– А эта даже старше.
Он открыл другую картину, но Брук не могла отвести глаз от первой. Один волк был готов напасть, другой с довольным видом лежал перед первым, словно только что досыта наелся.
– Кто это написал? – спросила она.
– Корнелия. Младшая дочь Корнелиуса Вулфа.
– Она смогла так близко подобраться к волкам? – удивилась Брук.
– Нет, она написала в дневнике, что рассматривала их в подзорную трубу. На чердаке лежит еще десяток ее картин. Сюжет один – волки. Очевидно, они занимали ее, и в то время их было много. Неужели теперь появится другая Вулф, тоже очарованная волками?
Брук растерялась. Кажется, он только что признал, что они поженятся? Но она была уверена, что он издевается. И поэтому спросила:
– Почему вы держите эту картину под замком?
– Она единственная, на которой крупным планом нарисованы волки. Прекрасная работа. Я повесил ее в своей спальне, но когда мне исполнилось восемнадцать, посчитал это ребячеством и снял.
– Но если слуги видели ее в вашей комнате, неудивительно, что они распустили слухи о том, что вы превращаетесь в волка.
Доминик вскинул брови:
– Дурацкие слухи пошли, когда я был мальчишкой и ради забавы выл в школе, чтобы напугать малышей. Дочь Корнелиуса едва не умерла, заканчивая эту картину. Другие ее творения написаны на большем расстоянии. Но эту она решила написать так, словно волки были прямо перед ней. Ей требовалось, чтобы животные сидели в одной и той же позе. Хотя волка с волчицей она видела часто – они были парой и постоянно находились рядом друг с другом.
– Откуда вы знаете все это?
– Она вела дневник. Как многие мои предки. Они писали о фамильном проклятии и своем мнении о нем. Некоторые были достаточно глупы, чтобы в него верить. Но все винили в нем этих двоих.
Брук, наконец, глянула на вторую картину, изображавшую аристократа елизаветинской эпохи, одетого в парадный костюм со всеми регалиями. Он стоял, положа руку на плечо сидевшей женщины, одетой так же роскошно. Типичная поза для супружеской пары.
– Кто они? – спросила Брук.
– Корнелиус Вулф, паршивая овца, о котором я рассказывал. Этот портрет написан в ту пору, когда он получил титул, стал хозяином Россдейла и лопался от тщеславия. Женщина – его любовница. Некоторые считают, что она была незаконной дочерью йоркского аристократа, но большинство уверяют, что она была одной из деревенских девиц Россдейла. Корнелиус повысил ее статус, одел, как знатную леди, и обращался с ней соответствующе. Даже представлял своим друзьям, как титулованную особу, потому что это его забавляло.
– И этим заслужил издевки и неприязнь всей округи? – предположила Брук, думая о Шоу.
– Да, но Корнелиусу было все равно, – неодобрительно ответил Доминик. – Как я уже говорил, он был гедонистом, которого занимали лишь собственные развлечения. И эта женщина была для него развлечением. После того, как был написан их портрет, она была уверена, что он на ней женится, но когда заговорила об этом, он рассмеялся ей в лицо.
– Не слишком…
– Паршивая овца, что тут скажешь.
– Теперь я понимаю: это она прокляла вашу семью, потому что он разбил ее надежды.
– Что-то в этом роде, – кивнул он. – Она ушла, прокляв его и весь род Вулфов. И в тот же день умерла загадочной смертью.
– Он убил ее?
– Нет. Есть две различные версии того, что с ней случилось. Согласно первой, она вернулась домой и покончила с собой, согласно второй – была обвинена своим родственником, деревенским священником, в колдовстве и сожжена на костре. Но больше никакой информации до наших дней не дошло. Даже ее имя неизвестно. Тогда вера в ведьм была широко распространена во всех слоях общества, от самого низкого до высшего. Ничего не стоило обвинить кого-то в колдовстве. Люди не изменили своего мнения о той женщине, даже когда десять лет спустя Корнелиус женился и первенец умер, едва родившись. Трагедию отнесли на счет проклятия.
– Но смерть всегда может произойти, по несчастной случайности или из-за болезни.
Доминик как-то странно взглянул на нее:
– Конечно. Не только в нашей семье кто-то умирает, и мы теряли членов семьи, которые вовсе не были первенцами. Если над Вулфами и висит какое-то проклятие, так это обычное невезение.
– Если проклятие любовницы Корнелиуса было таким неопределенным, как вы говорите, и первенец Корнелиуса умер в младенческом возрасте, откуда взялось дополнение про двадцать пять лет?
– Еще одна загадка, учитывая, что только трое моих предков умерли в двадцать пять лет, и одним из них был мой отец. Так что теперь всем первенцам не суждено прожить больше двадцати пяти лет.
– Ни одному?
– Ни одному.
– Как погиб ваш отец?
– Они с матерью были в саду. Он взобрался на яблоню, сорвать для нее яблоко, и упал. Дерево вовсе не было высоким, но он сломал шею. После похорон мать велела сжечь сад. После того, как миновал период траура, сад заново не посадили.
– Мне очень жаль.
– Как вы сказали, несчастные случаи бывают.
– Вы читали все дневники?
– Нет. Один написан на латинском, несколько – на французском.
– Я знаю французский. И могла бы обучить вас или прочитать вам дневники.
– Считаете, что останетесь здесь на такой долгий срок?
Брук скорчила гримасу, но Доминик этого не заметил, потому что в этот момент накрывал картины.
Брук вышла из комнаты первой. Ей еще предстояло убедить жениха позволить ее новому другу остаться. Но лучше подготовиться к неудаче. Он показал картину с волками, чтобы убедить ее в том, что идея держать дома дикое животное абсурдна. И не важно, каким ручным оно кажется. Удивительно, что Доминик вообще приложил усилия, чтобы доказать, что это животное – волчица.
Он вышел из башни и запер дверь.
– Я прикажу выстроить ей конуру за живой изгородью на восточном газоне, подальше от лошадей, – сказал он, и она не поверила своим ушам. – Но если волчица спугнет табун или если хотя бы одно животное умрет, ей придется уйти. Я делаю это против воли и вопреки здравому смыслу. Поверьте, немного потребуется для того, чтобы я передумал.
Брук хотела восторженно и многословно его поблагодарить, но не стала, решив, что если он узнает, как она благодарна, он может передумать. Поэтому она лишь кивнула и поспешила наверх, чтобы убедиться, что Вулф пережил встречу со своей матерью, если, конечно, Брук не ошиблась относительно их родства. Возможно, Вулф просто распознал более грозного противника и вел себя соответственно, совсем как она сама с волком, за которого должна выйти замуж.
Глава 32
Брук в тот день была так занята собаками или волками, что потеряла представление о времени. Она решила назвать новую подругу Сторм, в честь бури, во время которой они встретились. И она сама наблюдала за постройкой конуры для Сторм и настояла не только на том, чтобы для нее соорудили убежище, где животное может спрятаться от дождя, но и велела вырыть нору, более привычную для дикого зверя. Доминик сперва собирался окружить конуру шестифутовой оградой, но приказал снести ее, когда Вулф едва не напоролся на колья, пытаясь ее перескочить.
С момента первой встречи животные были неразлучны. Они гонялись друг за другом по пустошам, как веселые щенки. Оба сопровождали Брук, когда та ездила на Ребел, и кобыла ничуть не возражала против их присутствия. В отличие от Ройяла, когда его хозяин пытался к ним присоединиться. Доминик вовсе не был доволен тем, что его пес теперь предпочитал оставаться во дворе, рядом со Сторм, а не в доме, вместе с хозяином, но не пытался его заставить. Однако решил проблему, впустив обоих животных в дом тем же вечером. Слугам это не нравилось. Не то что Брук. Но Сторм вела себя как обычная собака, не как волчица. Значит, со временем люди привыкнут. Если время будет.
На следующий день было вновь зачитано оглашение. Шло ее второе воскресенье в Россдейле. Еще одна неделя – и срок помолвки подойдет к концу.
Брук поняла, что если Доминик найдет способ отделаться от женитьбы и она вернется домой, не опасаясь попасть в сумасшедший дом, родители никогда не позволят ей оставить Сторм – она слишком хорошо их знала, – и тогда у нее разорвется сердце. Так что появилась еще одна причина, по которой она хотела выйти за Доминика. Еще одна причина заставить его ее полюбить. Со временем.
После той ночи в развалинах, казалось, он перестал стараться ее выгнать. Возможно, из-за собак. Большую часть времени Брук проводила с ними. И вчера, и сегодня. Но и Доминик постоянно находился рядом, так что у Брук не было нужды искать причину повидаться с ним. Вчера он сказал даже, что ждет ее к ужину. Должно быть, подумал, что это ее разозлит, так что она не сказала, как ждет этих совместных ужинов.
И она молчала о том, что позволив оставить животное, которого Доминик считал волком, он полностью ее завоевал. Конечно, он надеялся, что волчица решит его проблему, попросту съев Брук, но она знала, что этого не произойдет. Однако случившееся той ночью почти убедило ее, что поскольку до свадьбы осталась всего неделя, он собирается принять отчаянные меры. И все же зерно сомнения у нее оставалось. Брук не думала, что Доминик способен изобразить панику. Но когда за ужином ему подали письмо из Лондона, он запаниковал.
Прочитав письмо, он немедленно встал.
– Моя мать заболела. Вечером сложите саквояж и ложитесь спать пораньше. На рассвете мы отправимся в путь. Экипаж едет чересчур медленно, и мы не успеем добраться до побережья вовремя. Если проделаем всю дорогу верхом, будем в Скарборо завтра к полудню.
– Я могла бы сопровождать вас в экипаже.
– Нет, вы поскачете со мной.
– Но…
– Вы поедете со мной. Встанете до рассвета, чтобы успеть позавтракать. – И тут же добавил: – Прошу прощения за спешку. Кроме матери, у меня не осталось родных.
Прежде чем Брук вышла из комнаты, он дал ей дальнейшие инструкции. Она поспешила наверх, чтобы дать знать Алфриде. Конечно, горничная расстроилась, услышав о плане Доминика как можно скорее добраться до Лондона, особенно потому, что этот план не включал ее участия.
– Совсем не безопасно мчаться на побережье с такой скоростью, – предупредила Алфрида. Ты быстро устанешь, если поднимешься так рано. А что если заснешь в седле?
Но Брук только ухмыльнулась.
– Не думаю, что это возможно. И у него есть маленькая лодка, которую он держит в Скарборо. Утверждает, что может проплыть за один час то же самое расстояние, которое экипаж проезжает за день. Хочет быть рядом с матерью уже завтра, до сумерек. Кроме того, я никогда не плавала на лодке. Это, должно быть, забавно.
– Вы можете попасть в штиль. Парусным лодкам нужен ветер, а он может и не подуть.
Это так, но Доминик, очевидно, не думал, что это его остановит, иначе решил бы скакать прямо до Лондона.
– Учитывая то, как быстро плывет лодка, час-другой штиля особой роли не сыграет. Мы все равно завтра окажемся у его матери.
– А можете вообще не добраться до Лондона. Ты это не учла? Что его отчаянное стремление вырваться отсюда продиктовано тем, что времени, чтобы отделаться от этой женитьбы, осталось совсем немного.
– Прекрати, – велела Брук, поспешно раздеваясь и натягивая ночную сорочку. Но тут она подумала о том единственном, что может успокоить Фриду: – Тебе здесь нравится?
– Да.
Неужели Фрида покраснела?
Брук закатила глаза. Здесь поработал Гейбриел, разумеется. Может, он был прав, предсказывая, что Фрида его полюбит?
– Мне тоже нравится. Больше, чем я думала. Я хочу остаться. Хочу, чтобы он полюбил меня. И может, эта поездка окажется очень полезной.
– Тогда возьми это с собой. – Алфрида сунула ей в руку маленький пузырек. – Может, во время вашей поездки представится подходящий момент, и поскольку ты уверена, что хочешь лорда Вулфа, воспользуйся зельем.
Брук не отдала пузырек обратно, но все же сказала:
– Мы будем в Лондоне к завтрашнему вечеру, но я буду помнить о зелье, особенно когда мы туда доберемся. Ты сложи все мои вещи и возьми в Лондон, поскольку мы, возможно, не приедем сюда до свадьбы. Гейбриел поедет с тобой.
– Правда?
– Надеюсь, ты не прикончишь его по дороге, – поддела Брук.
– Мне и без того есть о чем тревожиться. Ты, в крошечной лодчонке…
Глава 33
Ветер, дувший с моря, грозил сорвать шляпку с головы Брук. Хорошо, что она туго завязала ленты под подбородком.
– У вас нет каюты? – спросила она, когда Доминик помог ей подняться на борт.
– Это просто лодка, – отрезал он.
– Но…
– Она предназначена для коротких плаваний вдоль побережья, хотя я много раз приводил ее в Лондон.
Брук надеялась, что здесь будет каюта, где можно укрыться от ветра или немного поспать, поскольку прошлой ночью от волнения она почти не сомкнула глаз.
Около часа она подремала на диване в доме Доминика в Скарборо, пока он готовил лодку и договаривался о том, чтобы лошадей увели обратно в Россдейл, а также приготовили еды им в дорогу.
В доме был полный штат слуг, и это радовало. В гостиной были большие окна, выходившие на Северное море. Брук впервые увидела такую большую массу воды. И она могла бы прийти в восторг от этого импровизированного путешествия в Лондон, если бы ее не волновало мрачное настроение Доминика. Он тревожился за мать. Но Брук не знала, что с ней случилось, если не считать лихорадки и высокой температуры, так что не могла утешить Доминика.
Длина лодки была не менее двадцати футов, так что Алфрида ошибалась, утверждая, что она крошечная. Всего два паруса, один грот и один парус поменьше, на носу лодки. Оба принайтовлены к единственной высокой мачте. Сиденья были встроены в борта. Перед тем, как они покинули гавань, Брук села. Ветер был довольно сильный. Ее поражала скорость, с которой лодка разрезала голубовато-зеленую, сверкавшую на солнце воду. Берег быстро исчезал за кормой, и ей стало не по себе. Она никогда не была в лодке и никогда не заплывала далеко от суши. Жаль, что она не умеет плавать.
Но только рассмеялась, когда порыв ветра сорвал шляпку и швырнул в море.
И даже не сказала об этом Доминику, устанавливавшему грот, вместо этого заплела волосы в косу, хотя на таком ветру это была нелегкая задача. Лодка плыла на юг. Вскоре Брук увидела тонкую зеленую линию побережья справа и необъятный голубой простор моря слева, хотя за горизонтом, вероятно, находилось немало судов.
– Как, по-вашему, мы увидим английскую армаду? – спросила она вслух.
– Она контролирует эти воды. Мы уже прошли мимо нескольких английских сторожевых судов.
Доминик бросил ей подзорную трубу. Брук приставила ее к глазу, но не увидела ничего, кроме моря и неба.
– Они там сражаются?
– Нет, просто охраняют английские воды от нарушителей блокады. Они палят по врагу, который пытается прорвать блокаду. И эта стратегия уже сработала. С начала войны наш флот удвоил количество кораблей, в то время как французский уменьшился наполовину. Блокада не позволяет Наполеону ввозить материалы, необходимые ему для постройки новых кораблей. Он не посмеет рискнуть оставшимися кораблями, затеяв битву в этих водах. Кроме того, он силен на суше, а не на море.
– Так в кого палят наши пушки?
Доминик пожал плечами:
– Вражеские суда пытаются доставить в Англию французских шпионов и контрабандистов. Англичане слишком любят французский бренди, даже по грабительским ценам, и смелые моряки, как англичане, так и французы, поддаются искушению получить много денег, доставляя бренди контрабандой. Но контрабандисты действуют по ночам, не при свете дня. Однако мы не отходим далеко от побережья, чтобы избежать стычек между нашим флотом и нарушителями блокады.
Немного позже Брук вынула из корзинки для пикника сэндвич и с жадностью съела. Вот что значит свежий морской воздух!
Потом она неверными шажками перебралась к Доминику и поставила корзинку у его ног, на случай, если он тоже захочет поесть. Он даже не взглянул на провизию. Может, ему опасно отрывать руки от руля?
Она предложила бы помочь ему, но чувствовала, что он откажется или попросту рассмеется над ее предложением.
– Я могла бы ненадолго вас сменить. Очень много времени уйдет, чтобы дать мне несколько уроков?
– Вы когда-нибудь плавали на лодке такого размера?
– Вообще не плавала ни на одной.
– Но плавание под парусом – дело сложное. Нужно провести несколько недель на воде, чтобы усвоить…
– Но вы научили сестру…
Доминик бросил на нее недобрый взгляд:
– Откуда вы знаете?
Она понимала, что если скажет, что это Гейбриел впустил ее в запертую комнату Эллы, у него будут неприятности, поэтому начала оправдываться.
– Вы не желали ничего говорить мне о ней, даже объяснить, как она умерла, поэтому я спросила слуг. Они тоже не хотели о ней говорить. Но кто-то упомянул, что она любила выходить в море на своей лодке и что научили ее вы.
Он больше не смотрел на нее. Его взгляд был устремлен вперед. Брук не думала, что он ответит, но вдруг услышала:
– Ей было всего лишь восемнадцать, когда она умерла. Почти два года назад. Ее первый лондонский сезон имел огромный успех, но она не приняла ни одного предложения, хотя поклонников у нее было – не сосчитать. Я сам был с ними первые несколько недель и видел, как взволнована сестра светской суетой, но мне пришлось уехать. Тогда я работал на армию. Мне послали настоятельное требование поставить лошадей, больше, чем у меня имелось, и приложили длинный список конеферм, где я мог их раздобыть. Большинство находилось в Ирландии. Необходимое для миссии количество лошадей ошеломляло. Я посчитал, что у меня уйдут месяцы на то, чтобы собрать табун. Так и случилось, и поэтому я пропустил почти весь сезон Эллы. И даже ее похороны.
Брук затаила дыхание. Доминика снова охватил гнев. Она слышала это, видела и полагала, что больше он ничего не скажет. И все же он не открыл ей того, что она хотела знать.
Брук попыталась вызвать его на откровенность, спросив:
– Не мог ли кто-то еще купить лошадей, чтобы вам не пришлось покидать сестру в такой важный период ее жизни?
– Полагаю, да, но армейские чины привыкли работать со мной, и они были уверены, что я смогу раздобыть им самых резвых коней. Мне не сказали, почему дело столь срочное. Но я полагал, что животные необходимы для новой шпионской или разведывательной сети в Европе. В любом случае, меня предупредили, что ничего важнее этого задания нет и быть не может.
Брук сжалась, но все-таки набралась храбрости, чтобы спросить:
– Как умерла ваша сестра?
– Это произошло в начале осени. Двое поклонников Эллы после сезона проводили ее в Россдейл, чтобы продолжать за ней ухаживать, но Элле они не нравились, и она попросила мать на несколько недель, пока не похолодало, отвезти ее в Скарборо. Она надеялась, что молодые лорды уедут, прежде чем они с матерью вернутся в Россдейл.
В Скарборо она безрассудно одна отправилась в плавание. На море начался шторм. Когда прошло несколько часов, а Элла не вернулась, мать была вне себя от тревоги. Весь город, почти все корабли и лодки в гавани были посланы на поиски.
– Ее… нашли?
– Да. Два дня спустя ее тело выбросило на берег в сотне миль от гавани. Оно было так изуродовано и настолько распухло, что мать не могла вынести вида несчастной дочери. Но на теле был медальон, который мать опознала как принадлежавший Элле. Я подарил ей его на шестнадцатилетие и велел выгравировать на обратной стороне одно слово «Дикарке». Это ее рассмешило, и она всегда носила медальон с дневными платьями. Как вы можете себе представить, мать была вне себя от горя и, не зная, как связаться со мной, приказала похоронить Эллу через неделю.
Я вернулся в Йоркшир и узнал страшные новости. Тогда мы винили во всем ее бесшабашную натуру и природу, наславшую внезапный шторм. Я винил себя за то, что никак не пытался обуздать ее беспечность. Мать винила себя за то, что увезла Эллу в Скарборо. Она плакала, рассказывая мне о похоронах. Там были несколько подруг Эллы, которые упоминали, что ожидали увидеть ее перед Рождеством на домашнем празднике, который она собиралась посетить. Некоторые ее поклонники тоже присутствовали, они казались убитыми горем. Собрались все слуги обоих домов. Все любили Эллу. Единственной странностью был поспешный отъезд ее камеристки из дома в Скарборо в день гибели Эллы. Позже мать обнаружила, что большая часть драгоценностей сестры пропала. Мать посчитала, что молодая горничная воспользовалась всеобщей суматохой, начавшейся после исчезновения Эллы, чтобы украсть целое состояние. Местные власти искали девушку, но так и не нашли.
Брук не понимала, каким образом эти трагические события связаны с ее братом. Кроме печали она испытывала полнейшее недоумение. Она не смела упомянуть о тайно прочитанном ею дневнике и о страшных словах, которые нашла на последней странице.
Но могла высказать то, что лежало у нее на сердце.
– Мне так жаль, что ваша сестра не смогла одолеть шторм.
– Она могла, – глухо сказал Доминик. – Но не хотела. Только тогда я этого не знал. После долгого года траура я ждал еще шесть месяцев, чтобы пойти в ее любимое место, старую игровую комнату в западной башне. Я все еще не мог без слез думать о ее смерти. Я нашел ее старый дневник, в котором рассказывалось о наших детских приключениях и проделках. Но был потрясен, прочитав последние страницы, написанные после ее лондонского сезона и возвращения в Йоркшир.
Интересно, были ли на месте пропавшие страницы, когда Доминик его читал? Или только последние две строчки? Но и они достаточно обличающие. Возможно, ему и этого хватило, чтобы пытаться убить Роберта. И неудивительно, что он сжег башню. В ту ночь он, скорее всего, был вне себя от ярости.
Брук осторожно села на скамью перед Домиником. Не стоило и спрашивать, что он прочитал в ту ночь. И она не хотела устраивать допрос, но ее молчание могло показаться ему странным.
– Что было в этих последних записях? – произнесла она, хотя ответ уже знала.
Он не смотрел на нее.
– Элла писала о прекрасном человеке, в которого влюбилась во время сезона. Он обещал повести ее к алтарю после того, как убедит родителей, что не женится ни на ком, кроме нее. Они встречались тайно, чтобы побыть наедине, вдали от зорких глаз матери. Во время одного такого свидания он соблазнил ее. Когда он сказал, что не женится на ней и никогда не собирался, Эмма была потрясена и испугана. Дело было не столько в ее наступившей беременности и позоре, сколько в предательстве молодого человека и боли разбитого сердца. Все это заставило ее искать покоя и утешения в море. Она написала, что намерена сделать это, потому что выхода нет. И даже держала его имя в секрете до последней страницы, на которой прокляла его за то, что погубил ее жизнь. Нет, Элла не пыталась уйти от шторма в тот день. Она позволила ему забрать себя.
Читать бесплатно другие книги:
