Шпион и предатель. Самая громкая шпионская история времен холодной войны Макинтайр Бен

Глава 16

Паспорт для Пимлико

Через месяц после побега Гордиевского советника по науке при советском посольстве в Париже неожиданно пригласил на чай в «Альянс Франсез» один британский дипломат, почти незнакомый ему. А во второй половине дня 15 августа к нему подошел англичанин, которого он никогда раньше не видел. «У меня для вас очень важное сообщение, которое вы должны передать главе резидентуры КГБ», — сказал ему незнакомец.

Русский побледнел. Похоже, его собирались втянуть в какую-то очень мутную историю.

Англичанин спокойным тоном сообщил, что высокопоставленный сотрудник КГБ, недавно занимавший должность резидента в Лондоне, жив и здоров и находится в Великобритании под надежной защитой. «Он всем доволен, но хотел бы воссоединиться с семьей».

Так началась операция «Гетман» — кампания по добыванию разрешения для Лейлы и детей выехать в Британию и по воссоединению семьи Гордиевских.

Внутри МИ-6 возникли споры по поводу того, какие именно действия следует предпринять. Идею послать в КГБ официальное письмо с предложением сделки отвергли как слишком рискованную. «Любой письменный документ могли бы исказить и пустить в ход против нас же самих». В итоге было решено передать устное сообщение через какого-нибудь благонадежного советского дипломата, несшего службу за пределами Великобритании, и выбор пал на того невезучего советника по науке, сочтенного лучшим передаточным звеном.

«Я еще никогда не видел подобного испуга, — сказал потом сотрудник МИ-6, передававший сообщение. — Он уходил, весь трясясь».

Условия были изложены прямолинейно. Благодаря Гордиевскому британцы знали теперь поименно всех сотрудников КГБ и ГРУ, находившихся в Британии. Им придется покинуть страну. Но Москва могла бы «отзывать этих людей постепенно, в течение длительного периода — при условии, что семью Гордиевского выпустят». Таким образом Кремлю давали шанс сохранить лицо и незаметно убрать из Британии своих шпионов, избежав дипломатического скандала, а Гордиевские получали возможность воссоединиться. В случае же, если Москва откажется отпустить Лейлу с дочками, советских шпионов выдворят всех разом. На раздумья кагэбэшникам давали две недели.

Гордиевский с каждым днем все больше волновался за семью. К гордости от сознания того, что он перехитрил КГБ, примешивалось сокрушающее чувство вины. Люди, которых он любил больше всего на свете, оказались из-за него пленниками Советского Союза. Предложение Маргарет Тэтчер заключить тайную сделку с Москвой было крайне неординарным, как признавал сам Гордиевский в письме, адресованном премьер-министру: «Отход от привычных методов и выбор в пользу неофициального подхода к этому делу — очень гуманный и великодушный поступок»[86].

Но эта тактика не сработала.

В Москве к предложенному тайному соглашению отнеслись сначала с недоверием, а затем с возмущением. За месяц, истекший со дня исчезновения Гордиевского, КГБ успел прочесать всю страну: там все еще не верили, что предатель мог сбежать за границу. Лейлу много раз допрашивали, требуя открыть местонахождение мужа, и вызывали на допросы других родственников — сестру и мать. Марина оцепенела от страха. Ольга Гордиевская была потрясена. Следователи перетормошили всех коллег и друзей беглеца. Лейле удавалось сохранять достоинство: она твердо стояла на том, что ее муж — жертва какого-то заговора или ужасного недоразумения. За ней повсюду следовала шестерка кагэбэшных соглядатаев. Неотступно наблюдали даже за ее дочерьми. Почти каждый день Лейлу таскали в Лефортовскую тюрьму на очередной допрос. «Как это вы не знали, что он шпионит на британцев?» — спрашивали ее снова и снова. Наконец ее терпение лопнуло. «Знаете что? Давайте говорить начистоту. Я — жена. Моя работа — убирать, готовить, ходить за покупками, спать с ним, рожать и растить детей, быть мужу верной подругой. Со всем этим я справлялась хорошо. И я благодарна ему за то, что он ничего мне не рассказывал. Шесть лет своей жизни я была идеальной женой. Я делала для него все. А у вас в КГБ тысячи людей получают зарплату за то, чтобы следить за другими людьми, проверять их. И они проверяли его и следили за ним. А теперь вы во всем обвиняете меня, да? Вам не кажется, что это очень глупо? Вы сами не справились со своей работой. Это была ваша работа, а не моя. А вы погубили мою жизнь».

Со временем она узнала своих допросчиков поближе. Однажды один из кагэбэшников, проявлявший к ней больше сочувствия, чем другие, спросил: «А как бы вы поступили, если бы знали о том, что ваш муж планирует побег?» Наступила долгая пауза, а потом Лейла ответила: «Я бы отпустила его. Я бы дала ему три дня, а потом, как лояльная гражданка, доложила бы властям. Но прежде чем это делать, я бы убедилась в том, что он уже бежал». Следователь отложил ручку: «Пожалуй, не станем вносить это в протокол». Лейле и без того было несладко.

Михаила Любимова срочно вызвали в Управление «К» и засыпали вопросами о Гордиевском: «Где он может быть? Что могло произойти? Женщина? Забился в избу где-нибудь в Курской области?» Любимов, разумеется, ничего не знал. «Снова прошлись по моим взаимоотношениям с Гордиевским, словно во мне таился ключ к разгадке его измены». Но Любимов был так же озадачен, как и все остальные. «Моя теория была проста и зиждилась на его внешнем облике: глубокое нервное расстройство, возможно, самоубийство».

Через десять дней после встречи в Париже из Центра пришло ответное сообщение, переданное все тем же злосчастным советником по науке, — в виде «длинной бранной тирады». Суть сообщения сводилась к следующему: Гордиевский — изменник родины, его семья останется в СССР, никакой полюбовной сделки не будет.[87]

Британия подготовила свой ответ — операцию «Эмбейз». В сентябре Министерство иностранных дел выпустило новость о перебежке Гордиевского (хотя пока еще утаило сенсационные подробности его побега). Первые полосы всех британских газет украсили драматичные заголовки: «Поймана самая крупная рыба», «Друг Олег, резидент разведки», «Виртуоз шпионажа: русский супершпион сбежал на Запад», «Наш человек в КГБ». В тот же день британское правительство объявило о выдворении двадцати пяти сотрудников КГБ и ГРУ, указанных Гордиевским. Так началась массовая чистка страны от советских шпионов. В тот день Тэтчер написала Рональду Рейгану: «Мы ясно даем понять русским — и я несу за это личную ответственность, — что мы больше не можем терпеть их шпионские операции, о которых рассказал нам Гордиевский, но, с другой стороны, мы сохраняем желание поддерживать с ними конструктивные отношения. Между тем, мне кажется, будет очень неплохо, если мы наглядно продемонстрируем ему [Горбачеву] уже в начале его правления, что за действия КГБ подобного масштаба и подобного характера на территории западных стран придется расплачиваться».

Ответ Москвы пришел незамедлительно. Посла Великобритании, сэра Брайана Картледжа, вызвали в Министерство иностранных дел к Владимиру Павловичу Суслову — главе отдела, отвечавшего за связи с иностранными посольствами. На столе перед Сусловым лежала фотография, на которой новый посол был снят в окружении своих сотрудников. с каменным лицом Суслов ткнул двумя пальцами в головы Роя Аскота и Артура Джи. «Вот эти двое — политические бандиты», — заявил он. Значит, у КГБ уже начала складываться картина случившегося. Картледж разыграл непонимание: «О чем вообще речь?» Суслов осудил «возмутительную деятельность» сотрудников британской разведки в посольстве и добавил, что советским властям «известно о той роли, которую сыграли в этой истории первые секретари Джи и Аскот». Особенно разозлило Суслова притворство Рейчел Джи — «симулянтки», разыгравшей боль в спине. Затем он зачитал вслух имена двадцати пяти британских чиновников, в том числе уже названных сотрудников МИ-6 и их секретаря, Вайолет Чэпмен, и заявил, что им придется покинуть Советский Союз к третьей неделе октября (это был ровно тот же крайний срок, какой миссис Тэтчер дала выдворяемым сотрудникам КГБ в Лондоне). Большинство названных людей не имели никакого отношения не то что к эксфильтрации Гордиевского, а вообще к разведке.

Сэр Брайан Картледж встретился с Аскотом в комнате для безопасных переговоров и обрушил на него всю накопившуюся ярость. Посол, конечно, знал о том, что премьер-министр лично одобрила проведение операции побега, но последствия начали сказываться только сейчас. «Он был просто в бешенстве, — вспоминал потом Аскот. — Говорил, что мы уничтожили его посольский штат — и как раз тогда, когда у Тэтчер наладились хорошие отношения с Горбачевым (отчасти стараниями нашего друга, но этого я Брайану сказать не мог). Есть люди, которые чем больше злятся, тем красноречивее становятся. Он заявил мне, что мой прапрадед, премьер-министр, наверняка ворочается сейчас в гробу». Но если бы знаменитый предок Аскота в ту пору в самом деле занимался чем-нибудь у себя в гробу, он, скорее всего, вопил бы от радости и гордости.

Картледж сгоряча (и понапрасну) отправил в Лондон телеграмму весьма недипломатичного содержания. «Никогда не состязайтесь со скунсом в умении напустить больше вони: у него большие врожденные преимущества», — написал он. (Он разъярился еще сильнее, когда узнал, что его сообщение было дословно передано премьер-министру.) Но Тэтчер еще не закончила свое состязание в зловредности с СССР. Секретарь ее кабинета министров, сэр Роберт Армстронг, предложил выдворить еще четверых человек. Она сочла такой шаг «неадекватным» и настояла на высылке еще шести советских чиновников. Разумеется, это вызвало немедленное выдворение еще шестерых британских дипломатов. Таким образом, общее количество высланных лиц достигло шестидесяти двух — по тридцати одному с каждой стороны. Опасения Картледжа полностью подтвердились: «Я разом лишился всех русскоговорящих сотрудников… мы потеряли половину всего посольского штата».

Гордиевский оставался в своем потайном убежище в форте. Изредка он покидал его стены и исследовал окрестности, но всегда — под пристальным присмотром охраны. Он ежедневно бегал трусцой вокруг крепости или по лесу Нью-Форест в сопровождении сотрудника МИ-6 Мартина Шоуфорда. Но он не мог заводить новые знакомства или видеться со старыми друзьями в Британии. МИ-6 всячески пыталась сделать его жизнь похожей на нормальную, но пока Гордиевский поддерживал социальные контакты исключительно с представителями разведсообщества и членами их семей. Он всегда был занят, но остро ощущал одиночество. Разлука с семьей стала для него постоянной мукой, а полнейшее отсутствие известий о жене и дочерях — источником страдания, которое периодически прорывалось наружу горькими упреками. Чтобы заглушить душевную боль, он с головой погружался в составление отчетов и старался работать до глубокой ночи. Он метался между покорностью судьбе и надеждой, между гордостью за свои достижения и отчаянием при мысли о том, какой личной ценой все это далось. Вот что он писал Тэтчер: «Хотя я молился о том, чтобы как можно раньше воссоединиться с женой и детьми, я полностью принимаю и понимаю те соображения, исходя из которых выбор был сделан в пользу решительных действий. Однако я должен и дальше надеяться на то, что будет найден какой-нибудь способ добиться освобождения моей семьи, потому что без нее моя жизнь лишена смысла».

Тэтчер ответила ему: «Мы продолжаем тревожиться за вашу семью и не забудем о ней. Я сама мать и потому хорошо понимаю те мысли и чувства, с которыми вам приходится жить каждый день. Пожалуйста, не говорите, что жизнь лишена смысла. Всегда остается надежда». Затем премьер-министр, упомянув о том, что хотела бы когда-нибудь лично встретиться с Гордиевским, добавила: «Я очень ценю ваше личное мужество и вашу твердость в отстаивании свободы и демократии».

Внутри КГБ известие о бегстве Гордиевского в Британию вызвало мощную вспышку взаимных обвинений. Все принялись осыпать друг друга упреками и сваливать вину на кого угодно, лишь бы не брать ее на себя. Чебриков, председатель КГБ, и Крючков, глава Первого главного управления, обвиняли в случившемся Второе главное управление, которое, по идее, отвечало за внутреннюю безопасность и контрразведывательные операции. Начальство ПГУ винило во всем Управление «К». Грушко валил вину на Грибина. И все дружно винили группу наружного наблюдения, которая, занимая низшую ступень в иерархии, уже никого не могла ни в чем обвинить. Непосредственным виновником позора назначили ленинградское отделение КГБ, отвечавшее за слежку за британскими дипломатами, и многих его старших сотрудников или уволили, или понизили в должности. Среди тех, кого коснулись эти события, оказался и Владимир Путин: он служил тогда в ленинградском КГБ, и большинство его друзей, коллег и покровителей лишились своих мест из-за побега Гордиевского.

КГБ, находившийся в замешательстве и в ярости и все еще не знавший точно, как именно Гордиевскому удалось сбежать, ответил кампанией дезинформации: начал распускать ложные сообщения, будто британцы вывезли шпиона прямо из посольства во время дипломатического приема, сильно его загримировав и снабдив поддельными документами. При этом звание и должность предателя намеренно занижались. Позднее КГБ заявил (в точности как некогда МИ-6 — про Кима Филби), будто Гордиевского с самого начала подозревали в измене. В мемуарах Евгения Примакова, бывшего министра иностранных дел, есть намек на то, что во время допроса Гордиевский якобы выражал желание переметнуться обратно на советскую сторону. «Гордиевский был близок к признанию, и он стал зондировать возможность своего активного использования против англичан, даже предлагал различные „гарантии“ того, что будет „надежно“ действовать на этом направлении. Об этом результате первого дня работы с Гордиевским доложили руководству КГБ. Работники внешней контрразведки были уверены, что на следующий день он полностью признается во всем. Но вдруг поступил приказ: дебрифинг прекратить, наружное наблюдение с Гордиевского снять, направить его на отдых в подмосковный санаторий. Оттуда он и сбежал… через границу с Финляндией»[88]. Версия Примакова не выглядит вразумительной. Ведь если Гордиевский лишь «был близок к признанию», значит, он ни в чем не признавался; а раз он не признавался в том, что является британским агентом, то с чего бы он вдруг вызывался стать двойным агентом?

И Примаков, и Виктор Черкашин из КГБ, первый куратор Эймса, утверждали, будто еще за несколько месяцев до возвращения Гордиевского в Москву некий неназванный источник известил КГБ о его предательстве. Но, сколько бы КГБ ни врал и ни юлил, его руководство прекрасно знало правду: оно уже держало в руках самого значительного шпиона эпохи холодной войны — а потом дало ему ускользнуть сквозь пальцы.

Через два дня после англо-советской дипломатической расправы по шоссе от Ленинграда в сторону Выборга покатилась длинная колонна легковых машин — всего около двадцати. Из них восемь были дипломатическими автомобилями британцев, а каждая вторая — машиной наружного наблюдения КГБ. Дипломатов выдворяли через Финляндию: Аскоту и Джи пришлось еще раз проехать по хорошо знакомому им маршруту побега, только на сей раз их выпроваживали из СССР — «как пленников, которых победители проводят в триумфе у всех на виду». В багаж Джи бережно уложил пакет от Harrods и кассету с «Финляндией» Сибелиуса. Когда автоколонна подъехала к тому самому съезду на запасную полосу с характерным большим валуном, машины КГБ замедлили ход, все советские соглядатаи вдруг повернули головы и, проезжая на малой скорости мимо, во все глаза смотрели на этот съезд и этот камень. «До них вдруг дошло».

Но и на этом КГБ, до конца верный букве закона, не покончил с делом Гордиевского. 14 ноября 1985 года его заочно судили на Военном трибунале, признали виновным в измене и приговорили к смертной казни. Семь лет спустя Леонид Шебаршин, сменивший Крючкова на посту главы ПГУ, давая интервью, выразил надежду на то, что Гордиевского когда-нибудь убьют в Британии, — и намекнул на то, что эти слова стоит истолковать как угрозу. «В принципе, сделать это несложно»[89], — сказал он.

Олег Гордиевский стал гастролировать со своим «театром одного разведчика». Он ездил по миру в сопровождении кураторов из МИ-6, рассказывал о работе КГБ и развеивал мифы, окружавшие эту чрезвычайно таинственную организацию. Среди прочих стран он побывал в Новой Зеландии, ЮАР, Австралии, Канаде, Франции, Западной Германии, Израиле, Саудовской Аравии и во всех странах Скандинавии. Через три месяца после эксфильтрации в Сенчури-хаус была устроена встреча, на которую пригласили представителей всех разведывательных служб, а также избранных правительственных чиновников и союзников из других стран. Их целью было изучить «трофеи» Гордиевского и понять, какие выводы из этих данных следует сделать в области контроля над вооружениями, отношений между Востоком и Западом и дальнейшей разведывательной деятельности. Сотни папок с докладами громоздились на столе для совещаний, будто «гора закусок», и в течение нескольких дней собравшиеся разведчики различных рангов рылись в этих богатствах и угощались как могли.

В Британии МИ-6 купила Гордиевскому дом в пригороде Лондона, где он и зажил под фальшивым именем. МИ-6 и МИ-5 отнеслись к угрозам расправы со всей серьезностью. Гордиевский читал лекции, слушал музыку и писал книги в соавторстве с историком Кристофером Эндрю. Эти научно обоснованные работы до сих пор остаются наиболее подробными и обстоятельными трудами, посвященными советской разведке. Он даже давал телевизионные интервью, нацепив немного нелепый парик и фальшивую бороду. Конечно, в КГБ прекрасно знали, как он выглядит, но англичане рассудили, что береженого бог бережет. По мере того как в Советском Союзе начинались горбачевские реформы и становилось понятно, что коммунистический режим уже шатается, откровения Гордиевского делались все более востребованными.

В мае 1986 года Маргарет Тэтчер пригласила Гордиевского в Чекерс, свою официальную загородную резиденцию. Почти три часа она беседовала с человеком, которого сама когда-то прозвала мистером Коллинзом: она говорила с ним о контроле над вооружениями, о советской политической стратегии и о Горбачеве. В марте 1987 года он снова консультировал Тэтчер (на сей раз на Даунинг-стрит) накануне ее очередного успешного визита в Москву. В том же году он встретился с Рональдом Рейганом в Овальном кабинете, где они обсуждали советские шпионские сети и позировали перед фотокамерами. Встреча с лидером свободного мира длилась двадцать две минуты (как с удовлетворением отметил Гордиевский, на четыре минуты дольше, чем президент США беседовал с лидером партии лейбористов Нилом Кинноком). «Мы вас знаем, — сказал Рейган Гордиевскому, приобняв его за плечи. — И мы ценим то, что вы сделали для Запада. Спасибо! Мы помним о вашей семье и будем добиваться ее освобождения».

В первые годы своей свободы Гордиевский был занят по горло, но часто ощущал себя несчастным.

Семья Гордиевского оставалась в заложниках у мстительного КГБ. Олегу снова и снова снился один и тот же сон: будто он встречает жену и дочерей в зале прилета в Хитроу, они радостно обнимаются… Но всякий раз он просыпался и опять оказывался в одиночестве.

В Москве же Лейла жила фактически под домашним арестом: за ней вели пристальный надзор, опасаясь, как бы и она ненароком не сбежала. Ее телефон прослушивали. Письма перехватывали. Она не могла устроиться на работу, ее содержали родители. Друзья один за другим куда-то поисчезали. «Я оказалась в абсолютном вакууме. Все боялись со мной видеться. Я поменяла детям фамилии на Алиевых, потому что Гордиевские — слишком запоминающаяся фамилия. Моих детей ждала бы травля». Лейла перестала стричься и заявила, что не будет стричь волосы до тех пор, пока не воссоединится с мужем. Много лет спустя, когда один журналист спросил ее, что она почувствовала, узнав о перебежке мужа в Британию, она ответила: «Я просто обрадовалась тому, что он жив». Поскольку Гордиевского признали виновным в измене родине, по условиям судебного приговора его с женой совместная собственность подверглась конфискации: это были квартира, машина и движимое имущество, в том числе видеомагнитофон, привезенный из Дании. «Складная кровать с дырками в матрасе, утюг. Им особенно приглянулся утюг — он был импортный, марки Hoover».

Гордиевский пытался слать жене телеграммы, но они никогда не доходили до нее. Он покупал подарки — чаще всего дорогую одежду для дочек, — бережно упаковывал и отсылал в Москву. Все это перехватывал КГБ. Когда наконец пришло письмо от Лейлы, Гордиевский прочел первые несколько фраз — и понял, что оно написано под диктовку. Лейла писала: «Они простили тебе все», и «ты сможешь легко найти себе другую работу». Что же это: ловушка — с тем, чтобы заманить его обратно? Его жена вступила в сговор с КГБ? Он тайно, через одного советского чиновника, передал ей письмо, в котором повторил свое прежнее утверждение: он — жертва заговора внутри КГБ. Возможно, он думал таким образом защитить ее. Но Лейла пришла в ужас. Она уже понимала, что он пишет неправду. «Он мне написал: я ни в чем не виноват, я честный офицер, я верный гражданин и так далее, и мне пришлось бежать за границу. Не знаю, зачем он снова принялся врать мне. Это было непостижимо. Я пыталась понять. Там было еще что-то о детях, а еще он писал, что по-прежнему любит меня. Но я подумала: „Ты делал то, что хотел, — а я все еще здесь, с детьми. Ты сбежал, а мы тут в плену“». Они обманывали друг друга. Возможно, они обманывали самих себя. Кагэбэшники заявили Лейле, будто ее муж «завел любовную интрижку с молоденькой секретаршей из англичанок».

Лейле сказали в КГБ, что, если она официально разведется с Гордиевским, ей вернут конфискованное имущество — включая утюг. «Они говорили, что я должна подумать о детях». И она согласилась. Из КГБ за ней прислали такси, доставили в суд и заплатили налог за бракоразводный процесс. Лейла вернула себе девичью фамилию. Она думала, что больше никогда не увидит Гордиевского. «Жизнь продолжалась, — вспоминала она. — Дети пошли в школу, у них были хоть какие-то радости. Я никогда не смела плакать в присутствии детей или показывать им, что творится у меня на душе. Я всегда улыбалась и гордилась своим умом»[90]. Но одному благосклонному западному журналисту, которому удалось взять у Лейлы короткое интервью, она сказала, что по-прежнему любит мужа и хочет снова быть с ним. «Пускай по документам я теперь и не жена ему, в душе я ею остаюсь».

Кампания по воссоединению семьи Гордиевских длилась шесть лет — столь же упорно, сколь и безрезультатно. «Мы пытались найти подход через финнов и норвежцев, но нам не везло, — рассказывал Джордж Уокер, один из сотрудников МИ-6, отвечавших тогда за проведение операции „Гетман“, а сейчас являющийся одним из главных связных между Гордиевским и разведслужбой. — Мы беседовали с людьми из нейтральных стран, с людьми из правозащитных организаций. Мы задействовали французов, немцев, новозеландцев, кого угодно, чтобы те тоже сплотились и давили бы на советскую сторону, сообща добиваясь освобождения семьи. МИД неустанно твердил об этом через послов в Москве». В марте 1987 года Маргарет Тэтчер встретилась с Горбачевым и сразу же заговорила о семье Гордиевских. Чарльз Пауэлл отметил реакцию советского лидера. «Он весь побелел от гнева и наотрез отказался говорить на эту тему». В последующие годы они встречались еще дважды. Оба раза Тэтчер вновь возвращалась к этому вопросу и снова натыкалась на ожесточенное молчание. «Но это ничуть ее не обескураживало».

КГБ не желал сменять гнев на милость. «Олег выставил их полными кретинами, — говорил Уокер. — И единственная пакость, которую они, в свой черед, могли сделать Олегу, — это не выпускать его жену и детей».

Через два года после побега в Лондон пришло еще одно письмо от Лейлы — через финского водителя грузовика, который отправил его в Лондон по почте из Хельсинки. Это письмо на шести страницах, написанное по-русски, уже не было создано под диктовку КГБ. Оно было честным и яростным. Уокер читал его: «Это было письмо очень сильной, умной и очень рассерженной женщины, которая спрашивала: „Почему ты мне ничего не сказал? Как ты мог бросить меня? Что ты делаешь для того, чтобы нас освободить?“» Надежда на то, что вся эта история обретет сказочный счастливый конец, начала испаряться. Предательство, долгая разлука и распущенная КГБ дезинформация уже разрушили остатки доверительных отношений между супругами. Изредка им удавалось поговорить по телефону, но разговоры выходили натянутыми, потому что, конечно же, прослушивались и записывались. Девочки робели и говорили что-то односложное. Эти натужные беседы в телефонном эфире, полном помех и треска, казалось, лишь увеличивали расстояние — и физическое, и психологическое, — разделявшее собеседников. Уокер замечал: «Я с самого начала понял, что воссоединение будет делом нелегким. Оно при любых обстоятельствах не было бы легким. Но, как только я прочитал письмо, мне стало ясно, что вряд ли это воссоединение вообще состоится». И все же операция «Гетман» продолжалась. «Моя работа заключалась в том, чтобы напоминать всем: мы не забыли об этой женщине».

Побег Гордиевского потряс КГБ и поставил всю организацию в весьма неловкое положение, но когда дело дошло до наказания виновных, то, как всегда, покатились головы не самые крупные, а помельче. Был понижен в должности Николай Грибин, непосредственный начальник Гордиевского, хотя он вообще не имел никакого отношения к случившемуся. Владимир Крючков, глава Первого главного управления, в 1988 году стал председателем КГБ. Его заместитель Виктор Грушко поднялся по служебной лестнице вместе с ним. Виктор Буданов, проводивший расследование в отношении Гордиевского, был назначен главой Управления «К» и произведен в генералы. После краха коммунистического режима Буданов основал частный охранный холдинг «Элит Секьюрити». В 2017 году стало известно, что с этим холдингом заключен контракт на сумму 2,8 миллиона долларов на охрану посольства США в Москве. Эта новость очень позабавила Михаила Любимова — он заметил, что вряд ли российское посольство в Вашингтоне согласилось бы нанять для подобных услуг компанию, от которой тянулись бы ниточки к ЦРУ.

Берлинская стена — барьер, вид которого пробудил в Гордиевском первые бунтарские порывы, — была снесена в 1989 году, после того как по Центральной и Восточной Европе прокатилась волна антикоммунистических революций. с приходом гласности и перестройки КГБ начал ослаблять свою хватку на горле распадающегося СССР. У консерваторов из Кремля реформы Горбачева вызывали все большее недовольство, и в августе 1991 года группа заговорщиков во главе с Крючковым попыталась захватить власть. Крючков удвоил жалованье всем сотрудникам КГБ, велел им вернуться из отпусков и перевел их в состояние боевой готовности. А через три дня попытка переворота ГКЧП провалилась. Крючкова арестовали (вместе с Грушко) и обвинили в государственной измене. Горбачев поспешил принять решительные меры против своих врагов в советской разведке: войска КГБ численностью 230 тысяч человек были переведены под начало Министерства обороны, Управление «К» распущено, а большинство начальников ведомства уволено — за исключением Геннадия Титова, к тому времени уже генерала. В дни переворота Крокодил находился в отпуске, а вскоре он возглавил Управление контрразведки. «Разведка стала делом гораздо более трудным, чем раньше»[91], — с грустью сказал он через несколько дней после провала путча.

Крючкова сменил Вадим Бакатин — сторонник демократических реформ. Он сразу принялся демонтировать широко раскинувшуюся систему шпионажа и безопасности, которая столько лет держала в страхе весь Советский Союз. «Я знакомлю президента с планами по разрушению этой организации»[92], — говорил Бакатин. Новый председатель КГБ оказался и последним на этом посту. Одним из первых шагов, предпринятых им после вступления в должность, стало объявление о том, что семье Гордиевских будет разрешено воссоединиться. «Я понимал, что это уже давняя проблема, и ее нужно решать, — говорил Бакатин. — Когда я спросил об этом своих генералов, все они категорично ответили: „Нет!“ Но я решил проигнорировать их мнение — и считаю это своей первой крупной победой в КГБ».

Лейла Алиева-Гордиевская и ее дочери, Мария и Анна, приземлились в аэропорту Хитроу 6 сентября 1991 года, а оттуда их на вертолете доставили в форт Монктон, где их уже ждал Олег Гордиевский, чтобы отвезти домой. Ждали их и цветы, шампанское и подарки. Весь дом Гордиевский украсил желтыми ленточками — как делают американцы, когда встречаются с близкими людьми после долгой разлуки, а девочкам купил новое нарядное постельное белье. Уезжая в форт, он включил во всем доме свет, так что, когда они подъезжали к нему, дом издалека «светился огнями, знаменуя тем самым торжественность момента».

Через три месяца после воссоединения семьи Гордиевских Советский Союз был распущен. Газеты публиковали постановочные фотографии воссоединившегося семейства, радостно гулявшего по Лондону, и эти картинки символизировали семейную гармонию и торжество любви — по контрасту с политическими потрясениями, происходившими в ту пору в России. Получился очень удобный романтический символ конца коммунизма. Но после шести лет вынужденной разлуки между членами семьи пролегла трещина болезненного отчуждения. Маша, которой исполнилось уже одиннадцать лет, едва помнила отца. Для десятилетней Ани он был вообще незнакомым человеком. Олег ожидал, что его жизнь с Лейлой потечет как раньше. Но Лейла была настроена воинственно и враждебно, «стала требовать… объяснений и оправданий». Он принялся обвинять ее в том, что она нарочно воспитала дочерей так, что они были привязаны только к ней, а он оказался для них чужим. Для Лейлы возвращение в Британию стало всего лишь последней главой в той истории, на ход которой она сама никак не могла повлиять. Ее жизнь разрушили политика и тайный выбор, совершенный человеком, которого она очень любила, которому полностью доверяла — но которого, как выяснилось, никогда до конца не знала. «Он поступал так, как считал правильным, и за это я его уважаю. Но меня-то он ни о чем не спрашивал. Он втянул меня в эту историю без моего ведома. Он не дал мне возможности выбора. Он считал себя моим спасителем. Но кто же столкнул меня в выгребную яму? Об этой своей первой роли он и позабыл. Нельзя же столкнуть человека в пропасть, а потом протягивать ему руку и заявлять: „Это я тебя спас!“ В этом смысле он повел себя чертовски по-русски». Лейла не смогла ни забыть, ни простить того, что с ней случилось. Они попытались заново зажить одной семьей, но та супружеская жизнь, которая была у них до побега Олега, осталась в другом мире, в другом времени, и воссоздать ее заново так и не получилось. В конце концов Лейла почувствовала, что верность Гордиевского идее одержала верх над его любовью к ней. «Отношения между человеком и государством — это одно, а отношения между двумя любящими людьми — совсем другое», — говорила она много лет спустя. Их брак, уже расторгнутый советским законом, ждал быстрый и горький конец. «Нас уже более не связывало ничто», — написал Олег. В 1993 году они расстались навсегда: их любовь разрушила борьба между КГБ и МИ-6, между коммунизмом и Западом. Брак, зародившийся на фоне неразрешимых противоречий шпионажа времен холодной войны, распался как раз тогда, когда сама эта война подходила к концу.

Сейчас Лейла живет на две страны — то в России, то в Британии. Ее дочери, Мария и Анна, учились в британских школах и университетах и остаются в Британии. Они не носят фамилию отца. МИ-6 держит свое обещание и продолжает заботиться о семье Гордиевского.

Друзья и коллеги Гордиевского по КГБ тоже не смогли простить его. Максима Паршикова отозвали из Лондона, подвергли допросам, а потом уволили. Всю оставшуюся жизнь он недоумевал: почему же Гордиевский пошел на предательство? «Конечно, Олег был диссидентом. Но кто же в СССР, будучи в здравом уме, не был диссидентом в 1980-е — хотя бы отчасти? Большинство из нас, сотрудников лондонской резидентуры, были диссидентами разной степени убежденности, и всем нам нравилась жизнь на Западе. Но предателем стал один только Олег». Михаил Любимов воспринял предательство Гордиевского как личное оскорбление: ведь тот был его другом, они делились секретами, музыкой и книгами Сомерсета Моэма. «Сразу же после бегства Гордиевского. я почувствовал руку КГБ: почти все бывшие коллеги тут же разорвали со мною контакты, по телефону говорили напряженными голосами и уклонялись от встреч… Доходили слухи, что в грозных приказах по КГБ упоминалось мое имя, чуть ли не как главного виновника предательства Гордиевского». Лишь с запозданием до него дошло, на что намекнул ему Гордиевский в телефонном разговоре накануне побега, когда упомянул о рассказе «Стирка мистера Харрингтона». Хотя Любимову так и не удалось сделаться настоящим русским Сомерсетом Моэмом, он написал ряд романов, пьес и мемуаров и остался самым оригинальным гибридом времен холодной войны: советским по верноподданству, старомодно-английским — по манере. Его очень возмутило то, что Гордиевский использовал его в собственных целях для отвлечения внимания КГБ в решающий момент перед побегом и вовлек в обманный маневр. Гордиевский оскорбил его чувство британской добропорядочности. Он больше никогда в жизни не разговаривал с ним.

Сэр Брайан Картледж был удивлен тем, насколько быстро после взаимного выдворения шпионов отношения между Британией и Советским Союзом вернулись к прежнему градусу теплоты. Его пребывание в должности посла в СССР завершилось в 1988 году. Вспоминая дело Гордиевского, он называл его эксфильтрацию «исключительной победой»: Гордиевский снабдил Британию «полным набором сведений об устройстве и о методах работы КГБ… что очень помогло нам противодействовать операциям этого ведомства в течение многих лет». Розмари Спенсер, исследовательница из штаба Консервативной партии, пришла в оторопь, когда узнала, что обаятельный русский дипломат, с которым она так подружилась по просьбе МИ-5, оказывается, много лет работал на МИ-6. Она вышла замуж за датчанина и переехала в Копенгаген.

Сотрудники МИ-6, в разное время курировавшие Гордиевского, сохраняли с ним связь — их навсегда скрепили тайные узы в этом тайном мире. Другие сотрудники — Ричард Бромхед, Вероника Прайс, Джеймс Спунер, Джеффри Гаскотт, Мартин Шоуфорд, Саймон Браун, Сара Пейдж, Артур Джи, Вайолет Чэпмен, Джордж Уокер — оставались в тени, где остаются и сейчас — их настоящие имена изменены по их просьбам. На тайной аудиенции у королевы Аскот и Джи были произведены в офицеры Ордена Британской империи, а Чэпмен стала членом Ордена Британской империи. Филип Хокинс — шотландец, первый куратор Гордиевского, — узнав о побеге Гордиевского, отозвался на эту новость с типичной для него сухостью: «Так значит, он был искренне за нас? Я никогда в это не верил».

Джон Деверелл, глава отдела «К», возглавил МИ-у в Северной Ирландии. Он погиб в 1994 году вместе с большинством других британских разведчиков, работавших в Северной Ирландии, когда их вертолет «Чинук» разбился на мысе Кинтайр. В марте 2015 года, после того как Рой Аскот занял место в Палате лордов, другой пэр, историк Питер Хеннесси, во всеуслышание проболтался о сыгранной тем в прошлом роли: «Хотя и знаю, что благородный граф чересчур скромен, чтобы упоминать об этом, он занимает особое место в истории разведки как сотрудник, который тайно вывез из России в Финляндию замечательного и смелого человека — Олега Гордиевского». Дочь Аскота, чей замаранный подгузник сыграл столь странную роль в холодной войне, впоследствии стала видным специалистом по русскому искусству. В КГБ долго не могли всерьез поверить в то, что сотрудники МИ-6 взяли с собой младенца в качестве прикрытия для эксфильтрационной операции.

Майкла Беттани досрочно освободили под честное слово в 1998 году, когда он уже отсидел четырнадцать лет из двадцати трех, к которым был приговорен. В 1987 году Стиг Берглинг, шведский шпион, был выпущен из тюрьмы на положенное ему свидание с женой и сбежал в Москву, где зажил на роскошное жалованье — 500 рублей в месяц. Годом позже он перебрался в Венгрию, а затем в Ливан, где стал работать консультантом по безопасности при Валиде Джумблате, лидере друзской общины. В 1994 году он связался со службой безопасности Швеции и заявил, что хочет вернуться на родину. Отсидев в тюрьме еще три года, Берглинг был освобожден из-за ухудшения состояния здоровья. В 2015 году он умер от болезни Паркинсона вскоре после того, как ранил медсестру в своем интернате для престарелых, выстрелив в нее из пневматического пистолета.

Арне Трехолт был освобожден и на сомнительных основаниях помилован правительством Норвегии в 1992 году после того, как отсидел восемь лет в тюрьме особо строгого режима. Норвежский Комитет по оценке уголовных дел повторно начал расследование вынесенного приговора и в 2011 году пришел к заключению, что утверждения сторонников Трехолта о том, что свидетельские показания были искажены или подделаны, не имеют под собой почвы. После освобождения Трехолт поселился в России, а затем перебрался на Кипр, где занимается сейчас предпринимательской и консультационной деятельностью. Майкл Фут в 1995 году подал в суд на газету Sunday Times, печатавшую отдельными выпусками мемуары Гордиевского, из-за одного материала под заголовком «КГБ: Фут был нашим агентом». Фут назвал эту статью «маккартистской клеветой», и газета выплатила ему значительную сумму за нанесенный моральный ущерб. Часть этих денег пошла на выпуск Tribune. Фут умер в 2010 году в возрасте девяноста шести лет.

Для западных спецслужб дело Гордиевского стало хрестоматийным образцом того, как нужно вербовать и курировать шпионов, как использовать разведданные для установления и улучшения международных отношений и как в самых драматичных обстоятельствах можно спасти шпиона, попавшего в беду. Но по-прежнему оставался без ответа вопрос: кто же все-таки выдал его? У Гордиевского возникали собственные предположения: он подозревал и свою первую жену Елену, и своего чешского друга Станду Каплана. А может быть, это Беттани как-то вычислил, кто разоблачил его как крота внутри МИ-5? Или КГБ вышел на его след из-за ареста Арне Трехолта и суда над ним? Ни Гордиевскому, ни кому-либо в МИ-6 не приходило в голову заподозрить дружелюбного американца, который часто сидел напротив Олега во время его брифингов-марафонов в ЦРУ.

Отбыв срок командировки в Риме, Олдрич Эймс был переведен в аналитическую группу контрразведывательного центра ЦРУ и, получив доступ к свежей информации о советских агентах управления, принялся передавать ее в КГБ. Количество его жертв выросло — как и суммы на его швейцарских и американских банковских счетах. Он купил новенький серебристый «ягуар», а потом еще и «альфа-ромео». Заплатил за новый дом полмиллиона долларов наличными. Заменил свои проникотиненные зубы на коронки. Прикрытием для всех этих трат служило аристократическое происхождение Росарио: Эймс говорил всем, будто деньги у них — от ее богатой родни. КГБ уверял его, что поможет ему бежать, если он когда-нибудь попадет под подозрение: «Мы приготовились провести в Вашингтоне примерно такую же операцию, какую британцы провернули в Москве с Гордиевским», — говорил ему куратор из КГБ. В общей сложности Эймс получил от СССР 4,6 миллиона долларов, и размер этой суммы поражает не намного больше, чем тот факт, что коллеги из ЦРУ так долго не замечали всех этих его рубашек с монограммами и новеньких дорогих зубов.

На поверхностный взгляд, Гордиевский и Эймс поступали сходным образом. Оба предавали свои страны и организации, в которых служили, и использовали собственный профессиональный опыт для выявления шпионов, работавших на противника. Оба нарушили клятву, какую давали, вступая на поприще разведки, и оба внешне вели одну жизнь, а тайно — совсем другую. Но на этом сходство заканчивается. Эймс шпионил ради денег; Гордиевским двигали идейные соображения. Жертв Эймса КГБ находил и в большинстве случаев ликвидировал; за людьми, на которых указывал Гордиевский, долго наблюдали, затем их задерживали, судили в соответствии с законом, заключали в тюрьму и в конце концов освобождали, возвращая в общество. Гордиевский рисковал жизнью ради идеи; Эймс просто хотел машину побольше. Эймс решил послужить жестокому тоталитарному режиму, которому в глубине души не сочувствовал, чужой стране, где никогда не собирался жить сам; Гордиевский ощутил вкус демократической свободы, счел своей миссией защиту и поддержку этого образа жизни и культуры и наконец перебрался жить на Запад, понеся тяжелые личные потери. В конце концов, различие между этими двумя людьми пролегает в области нравственных оценок: Гордиевский встал на сторону добра, а Эймс думал лишь о собственной шкуре.

Поначалу в ЦРУ объясняли провал столь многих своих советских агентов не появлением внутреннего шпиона, а разными другими причинами — в том числе прослушкой в главном штабе ЦРУ или взломанным шифром. Из-за застарелой травмы, вызванной охотами на кротов Энглтона в 1960-х и 1970-х годах, сразу задумываться о возможном предательстве внутри ЦРУ никому не хотелось, эта рана еще саднила. Но в конце концов стало ясно, что подобную убыль агентов можно объяснить только им, и в 1993 году не по средствам роскошная жизнь Эймса наконец-то привлекла внимание. За ним начали наблюдение, его перемещения отслеживали, в его личных вещах рылись в поисках улик. 21 февраля 1994 года Рика и Росарио Эймсов арестовало ФБР. «Вы совершаете большую ошибку! — заявил Эймс. — Вы не того схватили!» Через два месяца его признали виновным в шпионаже и приговорили к пожизненному заключению. Росарио в результате досудебной сделки о признании вины получила пять лет за уклонение от уплаты налогов и соучастие в шпионаже. В суде Эймс признал, что скомпрометировал «практически всех советских агентов ЦРУ и других американских и иностранных спецслужб», о которых что-либо знал, и передал Советскому Союзу, а позже России «огромное количество сведений, касавшихся внешней политики, обороны и национальной безопасности США». Рик Эймс, он же заключенный 40087-083, в настоящее время продолжает отбывать наказание в федеральном исправительном учреждении в городе Терр-От, в штате Индиана.

Гордиевский был изумлен, когда узнал, что его пытался уничтожить тот самый человек, который показался ему образцовым американским патриотом. «Эймс разрушил мою карьеру, подпортил мне жизнь, — писал он, — но все-таки не убил меня».

В 1997 году американский тележурналист Тед Коппель взял интервью у Эймса в тюрьме[93]. Ранее Коппель проинтервьюировал в Лондоне Гордиевского и теперь привез с собой видеозапись того интервью, чтобы показать Эймсу и увидеть его реакцию. Преданный человек напрямую обращался к предавшему его. «Олдрич Эймс — предатель, — говорил Гордиевский, а Эймс, одетый в тюремную робу, напряженно всматривался в экран. — Он работал только ради денег. Он был просто жадным мерзавцем. Его будет мучить совесть до конца его дней. Можете передать ему: „Мистер Гордиевский почти простил вас!“»

Когда запись закончилась, Коппель спросил у Эймса: «Вы верите, что он почти простил вас?» — «Пожалуй, да, — ответил Эймс. — Пожалуй, все, что он сказал, очень сильно меня задевает. Я говорил однажды, что люди, которых я выдавал, сделали тот же выбор, что и я, и рисковали в той же мере. Любой разумный человек, который услышит эти мои слова, скажет: „Какая наглость!“ Но ничего наглого в моих словах нет». Пытаясь вот так морально уравнять собственные поступки и действия другого шпиона, Эймс оправдывал самого себя, почти красовался. И все же вид Гордиевского и его послание вынудили Эймса произнести слова, в которых слышалось нечто близкое к сожалению: «Я ощущаю стыд и некоторое раскаяние, и эти чувства навсегда останутся чем-то глубоко личным».

Олег Гордиевский по-прежнему живет под вымышленным именем в отдельном доме на неприметной улице в английском пригороде, где он поселился вскоре после побега из СССР. Дом его почти совершенно непримечателен, и лишь особенно высокая живая изгородь вокруг него и предательское жужжанье невидимой электрической растяжки, раздающееся при вашем приближении, говорят о том, что этот дом все же чем-то отличается от соседних. Приговор к смертной казни до сих пор не отменен, и в МИ-6 продолжают оберегать своего самого ценного шпиона эпохи холодной войны. Гнев КГБ перешел по праву наследства к ФСБ. В 2015 году Сергей Иванов, тогдашний руководитель администрации президента Владимира Путина, обвинил Гордиевского в том, что тот погубил его карьеру в КГБ: «Не скажу, будто его позорное предательство и переход на сторону британской разведки поломали мне жизнь, но определенные проблемы на службе возникли, факт. Грубо говоря, Гордиевский меня заложил»[94]. 4 марта 2018 года бывший офицер ГРУ Сергей Скрипаль и его дочь Юлия были отравлены подосланными агентами при помощи разработанного в России нервно-паралитического вещества. Как и Гордиевский, Скрипаль шпионил на МИ-6, но его схватили в России, судили, посадили в тюрьму, а в 2010 году выпустили при очередном обмене пойманными шпионами. Андрей Луговой — бывший сотрудник службы государственной охраны, в 2006 году обвиненный в убийстве перебежчика Александра Литвиненко, — дал любопытный ответ на вопрос о том, не российские ли спецслужбы отравили Скрипаля: «Если бы нам нужно было кого-то убить, это был бы Гордиевский. Его тайно вывезли из страны, а здесь заочно приговорили к смертной казни»[95]. Путин и его люди ничего не забыли. После отравления Скрипалей меры безопасности по отношению к Гордиевскому были усилены. Его дом находится под круглосуточным наблюдением.

Сейчас Гордиевский редко выходит из дома, но друзья и бывшие коллеги из МИ-5 и МИ-6 часто навещают его. Периодически к нему приводят разведчиков-новобранцев, чтобы они могли увидеть живую легенду спецслужб. Он до сих пор считается потенциальной мишенью возмездия. Он читает, пишет, слушает классическую музыку, внимательно следит за политическими событиями, особенно в своей родной стране. Он больше никогда не бывал в России с того самого дня, когда пересек советско-финскую границу в 1985 году, и говорит, что не хочет этого делать: «Теперь я британец». Он никогда больше не видел свою мать. Ольга Гордиевская умерла в 1989 году в возрасте восьмидесяти двух лет. Она до конца жизни была уверена в невиновности сына. «Он не двойной агент, а тройной, он продолжает работать на КГБ». У Гордиевского так и не появилось возможности сказать ей правду. «Жаль, что ей так и не довелось узнать от меня о том, как все обстояло на самом деле».

Как показывает дальнейшая судьба многих разведчиков, за шпионскую деятельность приходится расплачиваться очень долго и дорого.

Олег Гордиевский по-прежнему ведет двойную жизнь. В глазах своих соседей по пригороду этот согбенный пожилой человек с бородкой, тихо живущий в доме за высокой изгородью, — просто пенсионер по старости, каких много, ничем не примечательный. В действительности все не так: это личность, сыгравшая очень важную роль в истории, и притом человек весьма примечательный — гордый, проницательный, вспыльчивый, склонный к мрачным раздумьям, которые порой перемежаются со вспышками иронии и юмора. Иногда к Гордиевскому тяжело проникнуться симпатией, но не восхищаться им невозможно. Он говорит, что ни о чем не жалеет, но время от времени вдруг умолкает посреди разговора и мрачно смотрит в какую-то даль, видимую лишь ему одному. Он — один из самых смелых людей, каких я когда-либо знал, а еще один из самых одиноких.

В 2007 году на торжествах по случаю дня рождения королевы Гордиевский был произведен в кавалеры ордена Святых Михаила и Георгия (КМГ) за «услуги, оказанные безопасности Соединенного Королевства». Этой же награды, как с удовлетворением отмечает сам Гордиевский, удостоился его вымышленный коллега Джеймс Бонд. Московские СМИ ошибочно сообщили, что отныне к бывшему товарищу Гордиевскому полагается обращаться «сэр Олег». Портрет Гордиевского висит в форте Монктон.

В июле 2015 года, в тридцатую годовщину его побега, все причастные к его эксфильтрации из СССР и к его делу вообще собрались отпраздновать семидесятишестилетие русского шпиона. Подлинная дешевая сумка из кожзаменителя, которая была при нем во время бегства в Финляндию, хранится теперь в музее МИ-6. На праздновании годовщины ему подарили как сувенир новую дорожную сумку. В ней лежали следующие предметы: батончик Mars, пластиковый пакет от Harrods, карта западной части России, таблетки «для уменьшения тревожности, раздражительности, бессонницы и стресса», средство от комаров, две бутылки охлажденного пива и две кассеты с музыкальными записями — «Лучшими хитами» группы Dr Hook и «Финляндией» Сибелиуса.

А еще в сумке лежали пакетик сырно-луковых чипсов и детский подгузник.