Под счастливой звездой Браун Дженни

Глава 9

Когда церковный колокол пробил в седьмой раз, Трев приказал себе не питать иллюзий. Ее там не будет. А если и будет, дверь наверняка окажется закрыта. С чего бы ей отдаваться ему теперь, когда он сам позаботился о ее независимости? Он проклинал себя за этот необдуманный рыцарский порыв. Теперь он не сможет взять то, что она наконец сама предложила. Эта девушка, чье стройное, гибкое тело снилось ему каждую ночь. Он обнимал ее, но вдруг понимал, что она растаяла как дым и оставила его ни с чем.

Но, возможно, именно поэтому он так и поступил. Довольно с него того, что она постоянно от него ускользает. Ему не оставалось ничего другого, как заставить ее раскрыть карты. По крайней мере он будет уверен: если каким-то чудом она все еще здесь и дверь открыта, то это лишь потому, что она желает его.

Когда он увидел полоску света под дверью, сердце его учащенно забилось. Но он не должен думать, что она ждет его. Может, она перед уходом просто забыла задуть свечу. Даже если она здесь, это не значит, что она его впустит. Может быть, ей доставит извращенное удовольствие то отчаяние, которое он испытает, если дверь окажется запертой. Трев потянулся к ручке, чувствуя, как к горлу подкатил ком. Но когда он слегка толкнул дверь, она открылась, и он шагнул через порог.

Она все еще здесь.

Темперанс сидела на одном из простых деревянных стульев, которыми была меблирована маленькая комнатка. В ней также имелись умывальник, маленький угловой буфет и узкая кровать у крашеной стены. Когда он вошел, Темперанс отложила книгу, посмотрела ему в глаза и улыбнулась.

Она распустила свои медово-золотистые волосы. Блестящими волнами они ниспадали по плечам. Румянец, алеющий на щеках, выдавал ее волнение. Глаза были цвета моря после шторма у берегов Португалии, они сияли в теплом свете единственной свечи, освещающей комнату.

Она поднялась ему навстречу и широко раскинула руки, приглашая в свои объятия. Он кинулся в них и жадно отыскал ее губы. Когда их тела тесно прижались друг к другу, она прильнула к нему бедрами, а он втянул ее язык к себе в рот. Ему всего было мало. Наконец-то она принадлежит ему, такая податливая и уступчивая. Его плоть напряглась. Но даже когда мысли растворились в невыразимой словами животной страсти, что-то заставило его притормозить.

Опять это внутреннее чутье.

Он перестал обнимать ее и отстранился. Она попыталась вновь прильнуть к нему, обняв еще крепче и ища его губы своими губами, алыми от поцелуев и желания. Было что-то отчаянное в том, как она это делала, словно чувствовала, что должна стремительно нестись к последнему рубежу, не в состоянии наслаждаться путешествием. Казалось, она ужасно спешит.

— У нас еще будет время, чтобы предаться удовольствиям, — сказал он, одергивая мундир и поправляя кивер, который сбился на бок от их горячего объятия. — Сначала попробуй угощение, которое я приготовил для тебя.

— Угощение?

— Знакомство с восточными наслаждениями. Помнишь, ты спрашивала меня про карри в ту первую ночь, когда мы встретились?

Цвет ее глаз изменился, они приобрели оттенок грозового серого неба.

— Ты предостерегал меня, что это может быть больно.

— Больно может быть… от карри, — ответил он, нарочно сделав ударение на последнем слове, чтобы она гадала, что он имеет в виду. — Особенно в первый раз. Пока не привыкнешь.

Глаза ее расширились, выдавая беспокойство. Она не могла понять, о чем он говорит. Но именно этого он и добивался. Это жалкий способ вернуть себе самообладание и контроль над ситуацией, но он возымел действие, и Трев почувствовал себя чуть увереннее. На маскараде она ввела его в заблуждение, внушив мысль, что живет в борделе. Теперь они поменялись ролями.

— Мне не терпится отведать карри вместе с тобой, — сказал он. Потом секунду помолчал, впившись в нее взглядом. — Как думаешь, сможешь ты это вытерпеть?

Краска прихлынула к ее щекам.

— Я не… е знаю.

— Тогда не откажи мне в удовольствии. Если ты будешь моей Шехерезадой, то должна быть готова постигать тайны Востока. — Ты ведь доверяешь мне, не так ли? — Он вскинул брови. — И я могу доверять тебе?

Глаза ее вновь изменили цвет. Она явно что-то скрывает.

Когда Темперанс повернулась, чтобы взять накидку, висевшую на крючке у двери, ее чувства были в смятении. Почему она не взяла у него пятьдесят фунтов и не убежала, когда он давал ей такую возможность? Должно быть, она сошла с ума. Какой бес дернул ее уступить предательскому влечению к этому мужчине? Неужели вероломство Рэндалла ничему ее не научило? И если уж она желает мужчину, то почему именно этого, которого она рассердила своим враньем и своими фокусами?

Теперь он играет с ней, отвечая на каждый ее выпад своим. Ее поцелуй не вскружил ему голову. Он по-прежнему относится к ней с подозрением, ей грозит опасность потерять голову. Ее тело все еще пульсирует от горячего желания, которое он разжег своим поцелуем, и она хочет его, даже зная теперь, куда это может привести.

И он тоже знает. Он предупреждал ее в кофейне, что жесток. Он напомнил ей об унижениях, которым она подвергала его, когда брала над ним верх. Он предложил ей свободу и посоветовал как следует обдумать свой выбор. Неужели она не поняла, что он пытался ей сказать? Неужели согласилась на что-то, чего не понимает?

Она приготовилась вытерпеть все, что ей предстоит. Быть может, она лишь докажет, что является тем самым скорпионом, который смертельно жалит себя себе же назло. Но она не поддастся своему страху. Вытерпела же она все трудности и лишения после того, как отдалась Рэндаллу. Пусть Трев делает с ней все, что пожелает. Она переживет и это.

Возможно, она даже получит удовольствие от пытки, которую он приготовил для нее. Ей доводилось слышать о подобном от девушек из заведения мамаши Бриствик. Но это вряд ли. В ее короткой жизни уже было слишком много боли, и никогда она не превращалась в удовольствие, только обращалась еще большей болью. Боль возвращалась, еще сильнее, чем прежде.

— Я готова попробовать карри, — сказала она, поворачиваясь к своему мучителю.

— Отлично, — отозвался Трев, глядя на нее.

Он натянул перчатки, которые являются обязательным атрибутом джентльмена, и взял ее руку в свою только после того, как его теплая ладонь оказалась затянутой в прохладную кожу. Надеется, что это защитит его от той власти, которой может обладать ее прикосновение? Они спустились по лестнице, вышли на улицу и остановили кеб.

Кебмен высадил их возле ничем не примечательного здания на неизвестной улице. Трев снова взял ее за руку и подвел к какой-то двери. Понять, что за ней находится, было невозможно. Эта неизвестность нервировала. Он постучал, и спустя несколько секунд дверь распахнулась. Невысокий смуглолицый мужчина с тюрбаном на голове приветствовал их, произнося слова с сильным акцентом, который она не смогла определить. Он быстро поклонился и сказал Треву несколько слов на каком-то чужеземном языке, Трев ответил на том же языке, хотя его произношение чуть-чуть отличалось от акцента мужчины в тюрбане. Этот человек совершенно не обращал на нее внимания, старательно отводя глаза. Возможно потому, что он знает, что последует дальше?

Вдруг она почувствовала сильный, резкий запах экзотических пряностей. Когда ее ноздри затрепетали от приятного аромата, она на мгновение прикрыла глаза. Ей-богу, скорее бы уж узнать, чего Трев от нее хочет, и дать это ему. Куда лучше, чем игра ее буйного воображения.

Трев предложил ей руку и повел к двери, закрытой толстыми занавесями. Они были затканы цветочным узором, как та дорогая шаль, что была у ее мачехи и надевалась только напоказ. Он раздвинул занавеси, приподнимая тяжелую парчу, чтобы Темперанс могла пройти. От нее не ускользнуло, что толстые занавеси будут приглушать звуки.

Вся комната от пола до потолка была задрапирована роскошными тканями, создававшими впечатление шатра. Маленькие масляные лампы, расставленные по углам, отбрасывали бледный свет на рубиново-красный шелк, расшитый золотой нитью. Крошечные осколки зеркал, которыми был отделан потолок, разбрызгивали лучи света от ламп. Низкий столик, не выше ее колен, окружен диванными подушками и горами подушек под спину. Они выглядели такими мягкими. Идеально для любовной игры. Длинная тонкая палочка, воткнутая в медный держатель, источала головокружительный аромат, похожий на ваниль.

— Фимиам, — пояснил он, — для стимуляции чувств.

Она повнимательнее вгляделась в полумрак комнаты, но, к своему облегчению, не увидела никаких предметов, которые вызывали бы тревогу. Лишь медные кувшины да маленькие картины в рамах.

Он жестом предложил ей сесть на одну из подушек. Она подчинилась с некоторой опаской, но когда подошла ближе, разглядела детали одной из картин. На ней были изображены мужчина и женщина в восточных одеяниях, которые предавались любострастию в какой-то неестественной позе, переплетя руки и ноги. Пенис мужчины выглядел неправдоподобно длинным. Трев улыбнулся, увидев, что она разглядывает. Темперанс вспыхнула, отвела глаза и тут же пожалела об этом, услышав его смех.

Он устроился на подушке рядом с ней. Тело ее начало слегка покалывать от желания, вызванного сладострастной картинкой. Ванильный запах дыма, казалось, проникал внутрь, усиливая ее чувственный голод. Он поймал ее взгляд, и губа со шрамом изогнулась в полуулыбке. Она заставила себя ответить на его улыбку, стараясь сохранить самообладание, однако чувствовала, как с каждым вздохом вздымается грудь, хорошо видная в низком вырезе платья. Его взгляд одобрительно скользнул по ложбинке между грудей, потом он поднял глаза и спросил:

— Ты готова попробовать карри?

Она кивнула.

Кончиком языка он провел по верхней губе — невысказанный намек. Она услышала, как воздух с шумом устремился в его легкие, когда он глубоко втянул в себя аромат ванили. Но он не двинулся с места. Может быть, он ждет, чтобы первый шаг сделала она? Темперанс смело наклонилась к нему и провела рукой по щеке, удивившись, какая она гладкая. Должно быть, он побрился прямо перед тем, как прийти за ней. Он на мгновение закрыл глаза. Ему это нравится. Когда кончики пальцев коснулись чувствительной кожи возле уха, дрожь удовольствия пробежала по всему телу. Но потом он схватил ее руку и положил к ней на колени.

— Это потом. Сейчас время для… карри. Раджив виртуоз в этом искусстве. Пора нам вкусить плодов его мастерства.

— Раджив? — Он ведь не собирается использовать мужчину в тюрбане в их любовной игре? Но откуда ей знать? Она понятия не имеет, что ей предстоит. Это уже не тот Лондон, который она знает. А он? Как она вообще могла думать, что понимает его?

— Как пожелаешь, — прошептала она.

— Что ж, тогда насладимся его божественной стряпней. — Он дважды громко хлопнул в ладоши.

— Стряпней? — переспросила она дрожащим от страха голосом.

— Ну разумеется. Карри — это индийское блюдо. — На лице Трева промелькнуло озорное выражение. — Мы будем вместе обедать. А ты чего ожидала?

Насилия. Пыток. Жутких сексуальных извращений, неизвестных даже девушкам мамаши Бриствик.

И он намеренно удерживал ее в этом заблуждении. Глаза его поблескивали, из сумеречно-синих они стали сланцево-темными. Он с трудом сдерживал улыбку. Шельмец! Он играл с ней, отплатив ей той же монетой за шутку, что она сыграла с ним, когда заманила его в приют.

Но она не могла не восхититься изяществом его невинной шалости. Темперанс почувствовала, как широкая улыбка расползается по лицу, когда она пыталась побороть смех. Может, он и шельмец, но он говорит с ней на одном языке — причем так же хорошо, как и на непонятном наречии их экзотического хозяина.

Маленький мальчик раздвинул занавеси, и вошел Раджив. Он держал в руках большой медный поднос, уставленный разнообразными блюдами, от которых поднимался пар. Хозяин поставил поднос на низкий столик, поклонился, как джин из «Тысячи и одной ночи», и удалился, оставив их наслаждаться изысканной едой.

— Карри! — Трев счастливо вздохнул. — Вот уже несколько месяцев я не ел приличного карри. Раджив прекрасно его готовит. Раджива привез в Англию один генерал в качестве слуги. А когда хозяин умер, Раджив воспользовался наследством, оставленным ему генералом, и открыл этот ресторан для избранных. Он обслуживает только тех, кого ему порекомендовали другие клиенты. Мой друг, майор Стэнли, был так добр, что замолвил за меня словечко.

Трев поднял крышку одного блюда, с наслаждением понюхал содержимое и отложил крышку в сторону. Потом развернул то, что оказалось горкой лепешек, завернутых в вышитую ткань, взял одну, отломил от нее кусочек и обмакнул в зеленоватое месиво.

— Откуси совсем чуть-чуть, — предупредил он. — Я просил Раджива сделать блюдо не слишком острым, чтобы ты могла его есть. Но как у всех индусов, его понятие «неострое» может быть неожиданным.

Она взяла лепешку, поднесла ее ко рту и вначале понюхала, прежде чем откусить кусочек. Запах был сложным и незнакомым, но соблазнительным. Она слизнула каплю карри с лепешки. Вкус взорвался у нее на языке — острый, сладкий и пряный одновременно. И обжигающий. Ужасно обжигающий. Она проглотила, чувствуя, как жар растекается по горлу.

— О Боже! — выдохнула она, когда наконец смогла заговорить.

— Это поможет. — Он подал ей стакан какого-то сока.

Она сделала глоток. Сок был фруктовым, но очень странным, не похожим на то, что она пробовала раньше.

— Карри чудесно, — сказала она. — Если я закрою глаза, то смогу представить, что я в Индии.

— Это лишь бледное отражение волшебства Востока. — Он отломил еще кусок, обмакнул его и позволил себе насладиться восхитительным вкусом. — Если бы мы на самом деле были в Индии, ты бы слышала не слабое пение лондонских скворцов, а звонкие трели соловья и, быть может, даже отдаленное рычание тигров.

— Тигры. Какие они, должно быть, красивые!

— И смертельно опасные, не забывай об этом. Они нападают на неосторожных женщин, которые спускаются к реке постирать белье. Но они действительно прекрасны, как почти все в Индии. Прекрасное и опасное. Индийская лихорадка может превратить здорового мужчину в труп за один день. Здесь тебе намного безопаснее. Англичанки не слишком хорошо приживаются в Индии. Они чахнут и скучают по холодной картошке и вареным колбаскам.

— Я бы не скучала.

— Возможно. Ты храбрая. — Его неожиданная похвала согрела ее, как карри.

Он протянул руку к крышке на другом блюде.

— Это может быть острее. Попробуй только капельку.

Для нее это оказалось чересчур остро, но он ел с наслаждением, хотя тоже время от времени делал глоток-другой из стакана с фруктовым напитком. Язык и губы у него, должно быть, горели огнем.

— Слишком остро даже для тебя? — полюбопытствовала она.

— Для меня никогда не бывает слишком остро. — Он улыбнулся, и темные радужки его глаз заискрились.

Она гадала, каково было бы поцеловать его губы, пока они еще горят от вкуса карри. Обжег бы он ее или воспламенил желанием?

— Раджив зажарил фазана по-индийски. Это блюдо неострое. Позволь, я положу тебе.

Он поставил перед ней маленькую тарелку, на которой поверх горки шафранного риса лежали кусочки дичи без шкурки, без костей, окрашенные в какой-то необычный красный цвет. Подавая еду, он наклонился к ней, и его губы оказались так близко, что она могла чуть податься вперед и поцеловать их. Не без труда ей удалось сдержать этот порыв. Он подложил себе в тарелку еще с одного блюда, зачерпнув ложку и для нее, и сделал знак, чтобы она приступала к еде.

Он не заглатывал еду быстро и жадно, как это делают многие мужчины, а наслаждался каждым кусочком. Поневоле она задалась вопросом, относится ли он с той же неторопливостью и вниманием к любовным утехам. Насытившись, он откинулся на подушки и прикрыл глаза. Довольная улыбка играла на его губах.

Вид у него был такой, словно он уже занимался любовью. Словно ему это и не нужно. Словно она, Темперанс, ему без надобности. С минуту посмаковав удовольствие, он спросил, поела ли она, а затем три раза громко хлопнул в ладоши, призывая Раджива.

— Бихшу доволен угощением? — спросил мужчина по-английски с сильным акцентом.

Когда Трев ответил, он поклонился, составил блюда на поднос и унес их. Мальчик, вошедший вслед за ним в обеденную комнату, убрал столик от дивана, на котором они полулежали, и тоже удалился.

— Он не побеспокоит нас, пока я не позову его снова, — сообщил ей Трев.

— Почему он назвал, тебя бихшу? На его языке это значит «господин»?

— Нет. Это прозвище, которое мне дали в Индии. Оно означает «скорпион».

Скорпион, который леди Хартвуд назвала символом саморазрушения.

— Почему?

Он вскинул брови. На нее внимательно смотрели его глаза цвета индиго.

— У скорпиона шесть глаз. Он все видит. — Он помолчал, потом, небрежно отмахнувшись, добавил: — Солдаты дают друг другу такие прозвища. Это началось как шутка.

Но сейчас это была не шутка, и они оба это знали. Она знала, как много видят его глаза, чей цвет темнеет в свете масляных ламп, как ткань, надолго оставленная в воде. Он проникает в ее душу и понимает, как действует на нее. Ее губы все еще горят от карри, а он так близко, что она чувствует пряный аромат его губ. Он протянул руку и погладил чувствительную кожу возле ее уха, где она недавно гладила его. Кожу покапывало от этого легчайшего прикосновения.

— Губы все еще горят? — спросил он.

Она кивнула.

— Быть может, я смогу успокоить их.

Он наклонился к ней и прильнул к ее губам, раздвигая их кончиком языка. Язык был горячим — от острых пряностей и от желания. Она жадно втянула его язык и почувствовала, как тот разбух у нее во рту, пульсируя и рассылая по ее телу волны страсти. Он обхватил ладонями груди и сжал их сквозь тонкую ткань. Ее соски стали твердыми, когда его большие пальцы прижались к тугим вершинкам, выступающим навстречу его прикосновениям. Он откликался на ее невысказанное желание, и она вновь теряла голову.

Темперанс пыталась взять себя в руки, сдержать свои чувства. Как бы сильно она ни хотела его, но все же боялась всецело отдаться ему. Она слегка отстранилась, и он не попытался притянуть ее вновь, но терпеливо подождал, пока она не набралась храбрости и не вернулась к нему. Трев смаковал ее поцелуй точно так же, как каждый кусочек их восхитительного угощения, с тем же неторопливым спокойствием.

Он будет наслаждаться ею, но не позволит себе нуждаться в ней и потерять голову. Она поступила бы точно так же, если бы у нее был выбор.

Но он не оставил ей выбора. Он целовал ее до тех пор, пока у нее не возникло нестерпимого желания сорвать с себя одежду и броситься в его объятия. Такой сильной была страсть, которую он пробудил в ней. Однако он по-прежнему не сделал ни единого движения, чтобы снять одежду с нее и с себя. Она потянулась к его напрягшейся плоти, едва умещавшейся под кожаными бриджами, и соблазнительно пробежала по ней пальчиками. Он схватил ее запястье и мягко убрал руку как тогда, на маскараде, когда остановил ее, не дав залезть в чужой карман.

— Еще не время, — сказал он, улыбаясь этой своей потрясающей полуулыбкой. — Карри нужно смаковать маленькими порциями. Давай не будем спешить, пока не узнаем друг друга лучше.

Он сдерживает ее. Мило, вежливо, но властно. Он нашел способ управлять ею, и использует его. Он играет в ее же игру, только лучше, чем она сама. Ощущение, что они понимают друг друга, усилилось. Потом он отстранился, замерев, как кот перед мышиной норкой. Он чего-то хочет от нее, но не только ее тело. Что ему еще нужно?

— Я возьму тебя, Темперанс, а потом оставлю ради жены, которую мне придется выбрать. Через год я буду за десять тысяч миль отсюда. Я ничего тебе не обещаю. И все равно ты желаешь меня. Ты красива, умна. Ты могла бы найти кого-то лучше, чем я, намного лучше. Зачем тебе нужно наказывать саму себя? Что ты такого сделала?

Трев увидел, как она в ужасе отшатнулась от него. Этот вопрос задел ее гораздо глубже, чем его ласки и поцелуи. Она готова была обнажиться перед ним и позволить ему овладеть ею, даже если нужно было бы терпеть боль. Но такого она не ожидала. И сейчас она отступает, снова прячет душу за тот же побитый щит, за которым уже надежно скрыто ее сердце, не желая показывать свою уязвимость.

Но он должен убедить ее сделать это. Его тело изнемогало от неутоленного желания, но он научился терпеть голод и жажду, потому что без железной дисциплины солдат умирает молодым. Он может не обращать внимания на пульсацию в паху. Он может терпеть боль, которая затмевает эту настойчивую жажду. Солдат должен уметь не замечать боли, если хочет выжить среди ужасов сражения.

Она слишком глубоко проникла за его оборонительные укрепления, чтобы он мог просто овладеть ее прекрасным телом. Он должен понять, как она сделала то, чего не удавалось ни одной другой женщине — заставила его забыть об осторожности. Почему он был готов заплакать, когда поворачивал ручку двери и думал, что ее уже и след простыл? Он должен понять, чтобы больше не допустить повторения подобного.

— Что ты такого сделала, — повторил он, — и зачем хочешь сделать меня инструментом наказания? Это не та роль, которую я хотел бы играть. Даже когда я стараюсь быть нежным, ты торопишь меня и побуждаешь поскорее овладеть тобой, не давая нам возможности лучше узнать друг друга. Почему? Потому что не можешь простить себе измены своему умершему возлюбленному?

От этих слов ее передернуло.

— Ты была верна ему, когда он был жив?

Темперанс кивнула. Но ее серые глаза заблестели еще сильнее, и слезинка, которую она пыталась сдержать, все же на мгновение повисла на кончике ресниц.

— А он? Он был верен тебе?

Слезинка скатилась по щеке.

Ублюдок.

— Должно быть, он был смельчак, если предавал тебя. Я бы дважды подумал, прежде чем нанести тебе оскорбление. Как он осмелился на это, зная твою силу духа?

Она произнесла тихим, едва слышным шепотом:

— Я слишком доверяла ему. Но он не верил в брак. Говорил, что мы должны жить свободными, не как рабы, а верность — всего лишь форма рабства.

Как удобно для мужчины.

— Он был первым?

Она снова кивнула.

— Сколько лет тебе было?

— Почти шестнадцать.

Такая юная.

— Где вы с ним познакомились?

— На ярмарке у нас в деревне. Он привез с собой свою шайку — позволил им что-то вроде небольшого отдыха. Сказал, что это очень полезно — ездить повсюду и узнавать настроения людей. Пока девчонки развлекались, он вызывал людей на откровенность, притворяясь, что предсказывает им судьбу.

— Тебе он тоже предсказал?

— Сказал, что я выйду замуж за толстосума, такого же, как мой отец, и нарожаю паразитов, которые будут пить кровь из рабочих. — Она сморгнула еще одну слезинку.

— Странный способ заниматься любовью с женщиной.

— Он не занимался со мной любовью. Он занимался революцией. Говорил, что я просто-напросто пустоголовая богатая девочка. Я ответила, что это неправда. Он рассмеялся и сказал, что я не смогу отдаться бедняку.

— И ты доказала, что это тоже неправда?

Она закусила губу и опустила глаза.

Умный ублюдок, подумал Трев, но вслух произнес:

— А куда смотрела твоя мать? Была слишком занята угнетением трудящихся?

— Она умерла при моем рождении. Меня растила женщина, на которой отец потом женился. Она проводила время в молитвах, прося Господа смягчить мое жесткое сердце, чтобы я не впала в грех и не сгорела в геенне огненной.

— Но ты все же согрешила, когда отдалась этому мужчине. Почему?

Она прикусила губу и довольно долго ничего не отвечала. Потом сделала глубокий вдох.

— На ярмарке Рэндалл сказал мне, что я должна прочесть одну книжку — «Права человека». Он пообещал принести ее мне той же ночью, если я встречусь с ним за конюшнями. Я пришла. Но отец обнаружил нас и отходил Рэндалла хлыстом. — Она тряхнула головой, словно стараясь избавиться от воспоминаний. — А потом ударил и меня. Он прямо обезумел, обзывал меня всякими грязными словами, которых не услышишь даже от конюхов.

Она замолчала. Только тяжело вздымающаяся грудь выдавала бурю эмоций, которым она не позволяла выплеснуться наружу.

Трев мягко коснулся ее руки:

— Что было потом?

Ее глаза приняли умоляющее выражение.

— Я была такой наивной, что даже не понимала, в чем обвиняет меня отец. Я всего лишь позволила Рэндаллу поцеловать меня, ничего больше. Я тогда еще не знала, что следует за поцелуями. Но, отхлестав меня кнутом, отец оттащил меня домой и запер в комнате. Вот тогда-то я и показала ему — разбила окно и сбежала. Отыскала Рэндалла на ярмарке и стала умолять, чтобы взял меня с собой в Лондон. — Взгляд ее стал отсутствующим. Она помедлила. — Вначале он не соглашался, но я убедила его.

Она крепко зажмурилась.

— В ту ночь я отдала Рэндаллу свою девственность.

— Он любил тебя?

— Я думала, что любил.

Когда она вновь открыла глаза, они были потухшими. Слова ее были странными. Трев готов был побиться об заклад, что тут кроется какая-то тайна, но пока оставил свои расспросы. Он и так достаточно ее расстроил — и себя тоже.

Ее любовник был негодяем, а ее великая любовь — дешевкой. Трев был рад, что ублюдок мертв. Он забрал у нее не только девственность, но и невинность. Душа Трева болела за девочку, которой она когда-то была, полную идеалов, чья смелость не могла сравниться с коварством негодяя. Ему хотелось успокоить ее, пусть даже безжалостные расспросы причинили ей боль. Хотелось заключить ее в объятия и предложить утешение.

Но он не поддался этому порыву. Ее грудь была слишком соблазнительной. Он не доверял себе. Если он дотронется до ее нежной мягкой кожи, то не сможет остановиться, и будет ничуть не лучше, чем этот Рэндалл.

Но это не единственная причина, по которой он должен оставить ее в покое. Ведь когда он прорвется сквозь ее защиту и вынудит открыть кровоточащую рану, то откроет и свои раны тоже. Ее боль отзывалась в нем такой же болью, какими бы разными ни были причины. Она не единственная, чье сердце обнажено и кровоточит. Если они займутся любовью, оба такие незащищенные, то слиться могут не только их тела, но и души. А ведь через несколько недель ему придется покинуть ее. Это еще больше разбередит ее рану.

Он этого не сделает.

Она откинулась на мягкие подушки, положив на них голову. Изгиб лебединой шеи, тонкие ключицы, идеальная грудь. Она выгнула спину, отчего грудь стала более манящей. Это должно было отвлечь его.

С нее достаточно боли, которую он пробудил в ней. Теперь она делает то, что делала раньше, — предлагает ему свое прекрасное тело в этой холодной, кокетливой манере, чтобы он уже не мог думать ни о чем, кроме чувственного удовольствия, и чтобы больше не задавал вопросов.

Но он не может откликнуться на этот соблазн. Он не возьмет то, что она ему предлагает. Трев отстранился от нее.

— Ты больше не хочешь меня после того, как услышал мою историю? — Она спросила это прямо как обиженный ребенок.

— Я не знаю, чего хочу. Но ты заслуживаешь большего, чем то, что я могу тебе дать. Тебе нужно больше.

Потребуется больше, чем укол совести, чтобы остудить похоть, разбуженную ее восхитительным телом. Но им управляет не плоть, не бездумная потребность погружаться в манящее тепло женского тела до тех пор, пока он не насытится. А жаль. Лучше бы он безо всяких раздумий взял то, что она ему предлагает, и дело с концом. Так бы поступил на его месте любой другой. Но только не он.

Негодяй овладел ею, воспользовавшись ее юностью и идеализмом и внушив ей, что она не должна требовать любви или верности. Он не может и не должен нанести ей такую же рану.

— Тебе нужна любовь и верность, — сказал он. Но он не добавил, что ей нужен мужчина, способный соединиться с ней не только телом, но и душой. Достаточно смелый, чтобы сделать ее такой, какую она изображает из себя — бессердечную, прожженную девицу, не брезгующую применять свои таланты, чтобы соблазнять и манипулировать. Если он воспользуется ею, то будет не лучше того подонка, который отнял у нее юность.

Она протянула руку, отчаянно — не флиртуя, но так, словно утонет, если он не схватит ее. Он не ответил на этот жест. Он уже дважды становился жертвой заблуждения, думая, что может спасти ее, но обе попытки только еще глубже втянули их в пропасть.

Он встал:

— Уже поздно, и Раджив, должно быть, хочет закрыть ресторан. Идем, я отвезу тебя в пансион.

Глава 10

Трев ожидал, что на обратном пути в гостиницу атмосфера между ними будет натянутой. Но как только он ясно дал ей понять, что в этот вечер ничего не будет, она расслабилась и оставила свои заигрывания, с помощью которых пыталась управлять им. Раз или два ему мельком удалось увидеть ее настоящую. Такой она могла бы стать, если бы прекратила играть в игры. И все же его твердая решимость не остужала возбуждения, которое он испытывал рядом с ней, поэтому он даже с облегчением пожелал ей доброй ночи.

Когда он вернулся на Кеппел-стрит, мать еще не спала.

— Ну наконец-то! — приветствовала она его. — Здесь было столько шуму. Посыльный принес письмо для тебя и потребовал, чтобы я сказала, где ты. Я, разумеется, не сделала этого, потому что не знала. Но тот человек вел себя просто несносно — как будто я что-то скрываю. Некоторые люди никому не верят?

Взглянув на печать, Трев сразу понял, что это от Фэншо. Он не ожидал от него известий так скоро. Чего он хочет?

Как оказалось, встречи. Причем безотлагательно, этой же ночью. Помощник министра писал, что будет в своем кабинете за полночь и вынужден просить капитана Тревельяна прийти к нему как можно скорее. Возникло одно дело, которое он должен обсудить с ним незамедлительно с глазу на глаз.

Трев вздохнул. С такой манерой он уже встречался раньше, работая на сэра Чарлза. У людей, руководящих секретными миссиями, просто какая-то непреодолимая тяга к полуночным встречам и свиданиям в самых неожиданных местах. Можно считать, ему еще повезло, что письмо не написано симпатическими чернилами. Едва ли дело, по которому его вызывает Фэншо, требует таких предосторожностей. Но, возможно, помощник министра просто проверяет его, желая убедиться, что он не дилетант.

Как бы там ни было, он порадовался, что угрызения совести помешали ему провести ночь с Темперанс. Иначе он пропустил бы встречу, и Фэншо решил бы, что он необязателен. Какая удача, что он приехал домой.

Он уже собрался уходить, когда мать промолвила:

— Я вчера была у астролога.

— У леди Хартвуд?

— Да. Это ведь она нашла изумруды Пембертонов и после этого стала ужасно модной. Правда, она несколько эксцентрична, но определенно из нашего круга, поэтому ей можно поведать то, что просто невозможно рассказать цыганке. Она может ответить на любой вопрос с помощью гороскопа.

Стиснув в кулаке письмо Фэншо, Трев осторожно поинтересовался:

— И что же она тебе сказала?

Мать состроила недовольное лицо.

— В том-то и дело, что ничего. Я сообщила ей дату твоего рождения, она составила гороскоп, но отказалась найти тебе пару. Сказала, что было бы неправильно это делать, пока ты сам не придешь и не попросишь ее. Зато она соизволила посмотреть мой гороскоп и пообещала, что я дождусь появления внуков. Но откуда они возьмутся, если ты не хочешь пошевелить и пальцем, чтобы найти себе жену, я просто не представляю.

— Ты должна спросить звезды, — посоветовал ей Трев с кривой усмешкой и отправился наверх, чтобы подготовиться к встрече с Фэншо.

Прибыв в здание Ост-Индской компании на Лиденхолл-стрит, Трев нашел мистера Фэншо в своем кабинете. Тот ожидал его. Недоеденный сандвич, лежащий на столе среди аккуратно сложенных папок с депешами, говорил о том, что помощник министра работал весь вечер и будет трудиться всю ночь, если потребуется. Поприветствовав Трева, он сразу приступил к делу:

— Наши планы изменились.

— Мой визит к набобу отменяется? — В душе Трев даже был рад этому — он сможет провести больше времени с Темперанс.

Но Фэншо разбил его надежды.

— Совсем наоборот. Мы изменили дату отъезда. Вы должны отбыть в имение сэра Хамфри в конце этой недели.

И снова Трев порадовался, что прислушался к своей интуиции и оставил Темперанс в покое. Им было бы слишком тяжело расстаться после того, как между ними только-только что-то началось.

— Есть кое-что еще. — Фэншо сделал многозначительную паузу. — Мне очень неловко просить вас об этом, но у меня нет другого выхода. Как только камень окажется у вас, вы должны сразу же доставить его настоящему владельцу.

— Но он же в Индии!

Фэншо кивнул:

— Вот именно. Те, кто стремится расстроить наши планы, не теряют времени. Мы не можем рисковать и позволить, чтобы камень попал к ним в руки, поэтому для выполнения этого задания нам нужен человек с вашим опытом.

— Но мой отпуск?

— Он окончен. — Помощник министра сложил руки домиком. — Мне очень жаль, что вы должны прервать свой отпуск, но если нам не удастся передать камень набобу Бундилора, это будет означать войну. Вы наша единственная надежда. Вы обладаете всеми необходимыми способностями и навыками, чтобы выполнить это опасное задание. Вот почему мы вынуждены просить вас принести эту жертву.

Трев сглотнул. Неужели так было задумано с самого начала? Теперь понятно, почему сэр Чарлз с такой готовностью помогал устроить этот отпуск. Но подавить вспышку гнева не удалось. Он заслужил отдых и не готов отправиться в утомительный шестимесячный вояж, только-только оправившись от путешествия в Англию.

Но есть и еще одно обстоятельство. У него не будет времени, чтобы найти невесту и жениться, как он обещал матери. Но он поборол эти эгоистичные мысли.

Солдат в любой момент должен быть готов отдать свою жизнь во имя короля и государства. Как он может выражать недовольство, когда его просят всего-навсего пожертвовать своим отпуском!

Он заставил себя внимательно слушать Фэншо. Тот излагал подробности, которые Треву необходимо было знать, чтобы выполнить свою миссию. Капитан кивал, откладывая их в памяти одну за другой.

— Вот и хорошо, — сказал Фэншо. — Мы перевели значительную сумму на ваше имя в банке на Треднидл-стрит. Этого должно хватить на расходы. Также мы надеемся, что это будет достаточной компенсацией за жертву, которую вас просят принести.

Помощник министра демонстративно зашуршал бумагами, давая понять, что беседа подошла к концу.

Трев был прав. Дело оказалось из тех, что может подождать до утра, но он не сердился на помощника министра за излишнюю драматизацию ситуации. Он кабинетный начальник и не может себе позволить никакого риска. А все настоящие приключения выпадают на долю таких, как Трев, тех, кто выполняет их задания. Он одернул мундир, приготовившись встать, но тут помощник министра жестом остановил его.

— И еще одно, капитан. Мы получили сведения от своих источников, что вы завязали знакомство с некой особой определенного сорта.

Треву потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, о ком идет речь.

— Вы говорите о мисс Смит?

— Да, о Темперанс Смит. Я не знаю подробностей, но мы считаем, что она является агентом одной темной личности по имени Ткач.