Похитители снов Стивотер Мэгги
Тот отозвался:
– Я абсолютно вежлив, блин.
– У тебя средневековые взгляды, – заметил Ганси. – Многочисленные исследования подтверждают, что ясновидение лежит в области науки, а не магии.
«Просветлен».
– Да брось, чувак.
Ганси сел.
– Сам ты брось. Мы все знаем, что Кабесуотер искажает время. Ты каким-то образом оставил послание на камне в Кабесуотере, до того как мы туда попали. Время нелинейно. Это круг, или цифра восемь, или черт его знает что. Если ты способен поверить в это, я не понимаю, почему ты не веришь, что кто-то в состоянии заглянуть чуть дальше нынешней минуты.
Ронан посмотрел на него.
Блу подумала: «О да… Ронан Линч сделает для Ганси что угодно».
«И я, наверное, тоже», – добавила она чуть погодя. Блу никак не могла понять, каким образом Ганси умудрялся производить такой эффект в рубашке цвета лососины.
– Ладно. По фиг, – ответил Ронан.
Это значило, что он согласен.
Ганси посмотрел на Блу.
– Ты рада, Джейн?
Она сказала:
– По фиг.
Это значило «да».
Мора и Персефона работали, но в телефонной/рукодельной/кошачьей комнате Блу удалось застать Каллу. Если нельзя было заполучить всех троих, то без Каллы она не обошлась бы точно. Калла была вполне традиционной ясновидящей, как Мора и Персефона, но она обладала дополнительным странным даром – психометрией. Прикоснувшись к какому-нибудь предмету, она нередко понимала, откуда он взялся, где мог в конце концов оказаться и о чем думал его владелец, когда пользовался им. Поскольку речь шла об объектах, которые одновременно были людьми и предметами, талант Каллы казался самым подходящим.
Стоя в дверях с Ронаном и Ганси, Блу сказала:
– Нам нужен твой совет.
– Не сомневаюсь, – отозвалась Калла не то чтобы радушно.
У нее был низкий, хрипловатый голос, как в черно-белом фильме.
– Спрашивайте.
Ганси вежливо поинтересовался:
– Вы уверены, что вам так удобно?
– Если вы во мне сомневаетесь, – резко сказала Калла, – я не понимаю, что вы здесь делаете.
В оправдание Ганси нужно заметить, что она была перевернута вниз головой. Она величественно свисала с потолка телефонной/рукодельной/кошачьей комнаты, и единственное, что не позволяло Калле грохнуться на пол, так это темно-фиолетовое шелковое полотнище, обмотанное вокруг бедра.
Ганси отвел глаза и спросил у Блу шепотом:
– Это какой-то ритуал?
Блу полагала, что в этом и правда заключалось нечто магическое. Хотя комната с зелеными полосатыми обоями изобиловала странными вещицами, способными привлечь внимание, трудно было оторвать взгляд от медленно вращающегося тела Каллы. Казалось, полоса шелка лишь каким-то чудом выдерживала ее вес. Сейчас Калла поворачивалась к ним спиной. Туника у нее задралась, выставив на обозрение много темно-коричневого тела, розовый лифчик и четырех крошечных койотов, вытатуированных вдоль позвоночника.
Блу, держа в руках коробку-головоломку, шепотом ответила Ганси:
– Это аэройога.
И немного повысила голос:
– Калла, это касается Ронана.
Калла сменила позу, обернув шелк вокруг другого бедра.
– Напомни, который он? Тот, симпатичный?
Блу и Ганси переглянулись. Взгляд Блу ясно говорил: «Извини». А взгляд Ганси – «Я симпатичный?»
Калла продолжала поворачиваться – почти незаметно. По мере вращения становилось всё более очевидно, что она не самая стройная женщина в мире, но мускулы у нее на животе были весьма впечатляющие.
– В футболке с кока-колой?
Она имела в виду Адама. В первый раз он пришел в красной футболке с кока-колой и отныне идентифицировался по ней.
Ронан тихо прорычал:
– Змея.
Калла перестала вращаться, когда он это произнес. Они долго смотрели друг на друга: он как положено, а она вверх ногами. Бензопила, сидя на плече у Ронана, повернула голову, чтобы вглядеться получше. В Ронане не было ничего вызывающего сочувствие – красивый рот превратился в жестокую линию, зловещая татуировка выползала из-под воротника черной футболки, к бритому виску прижимался ворон. Он не походил на того Ронана, который совсем недавно, в Амбарах, прижимал к щеке крошечного мышонка.
Калла, вися вниз головой, пыталась принять небрежный вид, но было ясно, что одна из ее бровей чертовски заинтересована.
– Понимаю, – сказала она наконец. – И что за совет тебе нужен, Змея?
– Мои сны, – ответил Ронан.
Теперь брови Каллы пришли в соответствие с небрежным ртом. Она вновь описала круг, отворачиваясь от гостей.
– Сны толкует Персефона. Всего доброго.
– Они вас заинтересуют, – сказал Ронан.
Калла хихикнула и вытянула ногу.
Блу издала раздраженный звук. Сделав два шага через комнату, она прижала коробку-головоломку к щеке Каллы.
Та перестала вращаться.
И медленно выпрямилась. Это движение было изящно, как балетное па. Словно разгибалась танцовщица, изображающая лебедя. Калла спросила:
– Почему ты не сказал прямо?
– Я сказал.
Сливовые губы Каллы поджались.
– Кое-что ты должен знать обо мне, Змея. Я никому не верю.
Бензопила зашипела. Ронан произнес:
– И обо мне вы кое-что должны знать. Я никогда не лгу.
В течение всего разговора Калла продолжала выполнять упражнения.
Иногда она оказывалась нужной стороной вниз и зависала, подогнув под себя ноги.
– Всё эти штуки – по-прежнему часть тебя. Я их ощущаю примерно так же. Ну, в основном. Они – вроде обрезков ногтей. Поэтому они ведут ту же жизнь, что и ты. У них та же душа. Вы – одно целое.
Ронан хотел заспорить – если бы Бензопила упала со стола, ему не стало бы больно, – но действительно он не почувствовал бы и боль обрезков ногтей.
– Поэтому, когда ты умрешь, они остановятся.
– Остановятся? Не умрут сами?
Калла перевернулась вниз головой, согнув колени и прижав стопы друг к другу. Она походила на мудрого паука.
– Когда ты умрешь, твой компьютер не умрет вместе с тобой. Порождения снов не живут в нашем смысле слова. Их оживляет не наличие души. Заберите сновидца – и они превратятся в компьютер, ждущий сигнала.
Ронан вспомнил, что сказал Диклан много месяцев назад. «Мама ничто без папы». Он был прав.
– Значит, моя мать никогда не проснется.
Калла медленно повернулась, высвободив руки.
– Змея, подай мне свою птицу.
– Не жми, – предупредил Ронан, складывая крылья Бензопилы и передавая ее Калле.
Бензопила тут же укусила Каллу за палец. Ничуть не впечатлившись, та оскалила зубы.
– Осторожней, птичка-синичка, – произнесла она со смертоносной улыбкой. – Я тоже умею кусаться. Блу?
Она хотела воспользоваться ее незримой силой, чтобы видеть яснее. Блу положила одну руку на колено Каллы, а другой взялась за шелковое полотнище, чтобы она перестала вращаться. Долгое время Калла просто висела, закрыв глаза. Бензопила неподвижно сидела в ее руках, нахохлившись от унижения. Затем Калла устремила взгляд на Ронана, и на сливовых губах появилась острая улыбка.
– Что ты сделал, Змея?
Ронан не ответил. Тишина никогда не бывала неверным ответом.
Калла сунула птицу Блу. Та попыталась успокоить Бензопилу, прежде чем вернуть ее Ронану.
Калла сказала:
– Вот в чем дело. Твоя мать – сон. Твой глупый отец забрал ее оттуда. Что, в нашем мире недостаточно женщин и нужно придумывать себе жену? А теперь она лишилась сновидца. Ты хочешь ее разбудить, а она должна вернуться в свой мир.
Она проделала несколько замысловатых упражнений – изящно и безыскусно. Они слегка напоминали Ронану движения коробки-головоломки, поскольку были такими же нелогичными, немного невероятными. Он не мог понять, как Калла выпутала руку из шелка, не замотавшись всем телом. Как изогнула ногу, не свалившись на пол.
Ронан прервал тишину.
– Кабесуотер. Кабесуотер – это сон.
Калла перестала вращаться.
– Можете не говорить, что я прав, – продолжал Ронан.
Он вспомнил все те разы, когда ему снились старые деревья Кабесуотера. Вспомнил, каким знакомым казался ему этот лес. Деревья знали его имя. Он вплелся в их корни, а они вросли в его вены.
– Если мама окажется в Кабесуотере, она проснется.
Калла уставилась на него. Тишина никогда не бывала неверным ответом.
Ганси сказал:
– Значит, нам действительно нужно вернуть Кабесуотер.
Блу склонила голову набок, чтобы Калла приобрела для нее чуть более привычную позицию.
– Есть идеи?
– Я не волшебница, – ответила та.
Блу подтолкнула ее. Калла засмеялась – радостно и непристойно. Она указала на Ронана, который уже шагнул к двери.
– В отличие от него. Кстати, избавься от той маски. Мерзкая штука.
22
Завещание ниалла линча
Пункт 1
Предварительные определения
Я женат на Авроре Линч, и все отсылки к моей супруге в данном завещании относятся к Авроре Линч.
У меня трое сыновей, которых зовут: Диклан Т. Линч, Ронан Н. Линч и Мэтью Э. Линч. Все отсылки в данном завещании к моему «сыну», или «детям», или «потомству» включают вышеупомянутого сына, или сыновей, а также любого ребенка, или детей, рожденных после составления завещания или усыновленных мной. Все отсылки к «среднему сыну» относятся к Ронану Н. Линчу.
– Я думал, мы вместе проведем Четвертое июля, – сказал Мэтью, глядя на Ронана.
В вечернем свете его кудри казались ангельскими. По просьбе Ронана они встретились за ужином в городском сквере. Это был чистый эгоизм. И Диклан, и Ронан использовали Мэтью как подушку безопасности.
– Мы, все трое. Будем пускать фейерверки.
Ронан присел на край старого столика для пикников.
– Нет.
Прежде чем младший брат успел сказать нечто, способное случайно вызвать в нем чувство вины и убедить, Ронан указал на завернутый сэндвич с тунцом.
– Как еда?
– Отлично, – с энтузиазмом отозвался Мэтью.
Не то что он специально ободрял брата. Мэтью Линч был золотой ямой, совершенно неразборчивой, куда мир складывал еду.
– Очень вкусно. Я не поверил, когда ты позвонил. Когда увидел твой номер, чуть не обосрался. Телефон у тебя, наверно, совсем как новенький!
– Блин, не ругайся, – сказал Ронан.
Пункт 2
Конкретные категории
Я передаю сумму в двадцать три миллиона долларов ($23 000 000) в особый фонд, из которого будут оплачиваться расходы на поддержание в порядке собственности, именуемой «Амбары» (см. пункт Б), а также на содержание, образование и обеспечение жильем моих выживших детей. Этим фондом будет распоряжаться Диклан Т. Линч, до тех пор пока все мои сыновья не достигнут восемнадцати лет.
Я отдаю сумму в три миллиона долларов ($3 000 000) моему сыну Диклану Т. Линчу, как только он достигнет восемнадцати лет.
Я отдаю сумму в три миллиона долларов ($3 000 000) моему сыну Ронану Н. Линчу, как только он достигнет восемнадцати лет.
Я отдаю сумму в три миллиона долларов ($3 000 000) моему сыну Мэтью Э. Линчу, как только он достигнет восемнадцати лет.
Ронан взял кусочек картошки и сунул Бензопиле, которая принялась уродовать его, скорее, из развлечения, чем от голода. Женщина, катившая по тротуару детскую коляску, неодобрительно взглянула на Ронана, то ли за то, что он сидел на столе, то ли за то, что выглядел весьма сомнительно и вдобавок возился с «помоечной птицей». Ронан ответил ей точно таким же взглядом, добавив в него побольше яда.
– Послушай, Диклан по-прежнему лезет в бутылку и требует, чтоб мы не ездили в Амбары?
Мэтью, с удовольствием жевавший, помахал содержимому детской коляски. Содержимое помахало в ответ. Затем Мэтью, с полным ртом, ответил:
– Он всегда так. Лезет в бутылку, я имею в виду. Из-за этого. Из-за тебя. Мы правда потеряем деньги, если поедем домой? Папа действительно такой жестокий, как говорит Диклан?
Пункт 7
Дальнейшие условия
После моей смерти никому из моих детей не позволяется переступать фактическую границу «Амбаров» и прикасаться к их содержимому, живому или неподвижному, иначе имущество и активы, о которых идет речь в данном завещании, будут переданы фонду «Нью-Йорк – Роскоммон», не считая денег, предназначенных для оплаты ухода за Авророй Линч.
– Что? – спросил Ронан, отложив сэндвич.
Бензопила устремилась к нему.
– Что он говорит про папу?
Младший брат пожал плечами.
– Не знаю – ну, что он проводил с нами мало времени. Сам знаешь. Слушай, Диклан не такой уж плохой. Я не понимаю, почему вы не ладите.
«Просто мама и папа больше не любят друг друга», – подумал Ронан. Но он не мог сказать это Мэтью, который смотрел на него точно такими же доверчивыми глазами, как мышонок.
Сэндвича с тунцом было недостаточно, чтобы восстановить баланс. Незаконный визит в Амбары, откровение насчет матери, мнение Каллы… всё это потрясло его. Вдруг он оказался перед выбором: воскрешать Аврору Линч или нет. Если бы он сумел ее вернуть, ему, разумеется, полегчало бы, даже если бы матери пришлось жить в Кабесуотере. Жизнь лучше смерти. Бодрствовать лучше, чем спать.
Но слова Диклана уязвили его: «Без папы она ничто».
Похоже, он всё знал. Ронан отчаянно хотел выяснить, насколько Диклан в курсе. Но задать ему вопрос он не мог.
– Диклан начал ненавидеть меня первым, – сказал он. – Это так, к сведению. Так что проблема не во мне.
Мэтью выдохнул. У него было блаженное, оптимистичное лицо монахини – или наркомана.
– Просто он расстроился из-за того, что папа любил тебя больше. А мне было всё равно. Каждый вправе выбирать, что любить. И вообще, мама больше всех любила меня.
Пункт 2а
Дальнейшие распоряжения
Я передаю право собственности на недвижимое имущество, которое служило мне местом обитания на момент моей смерти («Амбары»), заодно со всеми страховыми договорами на упомянутую недвижимость, моему среднему сыну.
Братья молча жевали сэндвичи. Ронан подумал: оба, возможно, размышляли над тем, что Диклан оказался никому не нужен.
«Если я был твоим любимцем, – спросил Ронан у мертвого отца, – почему ты оставил мне дом, в который я не могу вернуться?»
Осторожно – и не без труда, поскольку Ронан никогда не был склонен к осторожности, – он поинтересовался:
– Диклан когда-нибудь говорит о снах?
Ему пришлось повторить вопрос. Мэтью и Бензопила были в равной мере увлечены парой кружащихся бабочек.
– О своих? – уточнил Мэтью и затейливо пожал плечами. – Сомневаюсь, что Диклан видит сны. Ты знаешь, что он принимает снотворное?
Нет, Ронан этого не знал.
– Какое?
– Понятия не имею. Я, впрочем, посмотрел на пузырек. Таблетки ему дал Док Мак.
– Док кто, блин?
– Ну, доктор из Агленби.
Ронан фыркнул.
– Он не доктор, чувак. Просто медбрат на практике или типа того. Сомневаюсь, что он имеет право выдавать лекарства. Почему Диклан пьет снотворное?
Мэтью сунул в рот оставшуюся четверть сэндвича.
– Он говорит, от тебя у него язва.
– Язва – это не проблема со сном. Это когда кислота проедает дырку у тебя в желудке.
– Он говорит, что ты и папа видели сны, – продолжал Мэтью, – и что из-за тебя мы всё потеряем.
Ронан сидел очень спокойно. Так спокойно, что Бензопила тоже застыла, позабыв об украденном сэндвиче и склонив голову в сторону младшего Линча.
Диклан знал про отца. Знал про мать. Знал про Ронана.
Что это меняло? Наверное, ничего.
– Он держит пистолет под сиденьем машины, – сказал Мэтью. – Я увидел его, когда уронил телефон между креслами.
Ронан понял, что Мэтью перестал жевать и двигаться; он изогнулся на скамье, неуверенно устремив текучий взгляд на старшего брата.
– Только не говори про грабителей, – наконец произнес Мэтью.
– И не собирался, – ответил Ронан. – Ты же знаешь, я не лгу.
Брат быстро кивнул и прикусил губу. Глаза у него беззастенчиво увлажнились.
– Послушай, – сказал Ронан. И повторил: – Послушай. Кажется, я знаю, как вылечить маму. Она не сможет оставаться в Амбарах… и, в любом случае, нам туда нельзя… но, кажется, я знаю, как ей помочь. По крайней мере, мы вернем ее себе.
Составляя данное завещание, Ниалл Линч находился в здравом уме и твердой памяти, не действовал под принуждением и не был в каком-либо отношении недееспособен. Данное завещание остается основным документом, если только не будет создан новый.
Подписано сего дня: T’Libre vero-e ber nivo libre n’acrea
Вот почему Ронан позвонил Мэтью. Возможно, он с самого начала хотел посулить ему эту невероятную надежду. Возможно, Ронан просто был должен сказать это вслух, чтобы сократить непрерывно растущую брешь в душе.
Младший брат с подозрением взглянул на него:
– Правда?
Принятое решение наполнило Ронана энергией.
– Обещаю.
23
Серый Человек лишь через несколько суток понял, что посеял бумажник. Он заметил бы пропажу раньше, если бы у него не случились серые дни – дни, когда утро казалось лишенным цвета и вставать совсем не хотелось. В таком состоянии Серый Человек частенько забывал поесть – и уж точно не следил за ходом времени. Он одновременно спал и бодрствовал, но оставался бессонным и беспокойным. А потом, однажды утром, он открывал глаза и обнаруживал, что небо вновь стало синим.
Серые дни настигли его в подвале гостиницы «Приятная долина». После того как на рассвете он поднялся и, дрожа, что-то съел, то полез в задний карман брюк и обнаружил пустоту. Поддельное удостоверение и бесполезные кредитки – Серый Человек за всё платил наличными – пропали. Очевидно, это произошло в доме номер 300 на Фокс-Вэй.
Он решил, что заглянет туда потом. Серый Человек проверил телефон на предмет сообщений от Гринмантла, то и дело незаметно скашивая глаза на пропущенный звонок от брата. Наконец он сверился со своими краткими шифрованными заметками.
Он посмотрел в окно. Небо было нереально синим. В первый день он всегда ощущал себя необыкновенно живым. Что-то напевая, Серый Человек сунул ключи в карман. Следующая остановка – Монмутская фабрика.
Ганси никак не мог привыкнуть к исчезновению Кабесуотера. Он пытался сжиться с тем, что произошло. Это была просто очередная неудача, и он знал, что нужно относиться к этому как к обычной неудаче – составить план, найти следующую зацепку, бросить все ресурсы в новом направлении. И все-таки ему казалось, что случившееся – не просто неудача.
Он провел сорок восемь часов практически без сна, в беспокойстве, а затем, на третий день, купил гидролокатор бокового обзора, два оконных кондиционера, кожаную кушетку и бильярдный стол.
– Теперь тебе лучше? – сухо спросил Адам.
Ганси удивился:
– Ты о чем?
– Слушай, – сказал Ронан, – мне нравится бильярдный стол.
Вся эта ситуация доводила Блу до белого каления.
– На улицах Чикаго умирают от голода дети, – объявила она, закипая от негодования. – Каждый час в природе исчезают три вида, потому что нет средств на их защиту. А ты по-прежнему носишь эти дурацкие мокасины и до сих пор не сменил их, при всем количестве барахла, которое купил!
Ганси удивленно обозрел свои ноги. Движение пальцев было едва заметно сквозь кожу мокасин. В свете недавних событий только они одни и казались правильными.
– Они мне нравятся.
– Иногда я тебя ненавижу, – сказала Блу. – И… с ума сойти, Орла!
Ганси нанял лодку, трейлер и машину к нему, а затем предложил Орле, старшей двоюродной сестре Блу, присоединиться к ним. Чтобы вести трейлер, нужен был кто-то старше двадцати одного года – и вдобавок, по мнению Ганси, запланированная миссия требовала присутствия экстрасенса. Орла подходила под оба требования – и была абсолютно не прочь поучаствовать. Она прибыла на Монмутскую фабрику в рабочем костюме – брюки-клеш, сандалии на платформе, оранжевый верх от бикини. Между поясом брюк и верхом от бикини была уйма обнаженной кожи. Голый живот Орлы столь явно требовал восхищения, что Ганси буквально услышал пренебрежительный голос отца: «Ох уж эти современные девушки». Но Ганси видел фотографии девушек отцовского поколения, и они не то чтобы разительно отличались.
Он переглянулся с Адамом, потому что ситуация того требовала, и Блу, разумеется, это заметила. Она прищурилась. На ней были две изрезанных футболки и вылинявшие бриджи. В какой-то параллельной вселенной существовал Ганси, который мог сказать Блу, что десять дюймов ее голых лодыжек выглядят гораздо притягательнее, чем тринадцать кубических футов обнаженного тела Орлы. Но в данной вселенной это было делом Адама.
Настроение у Ганси совсем испортилось.
На другом конце Генриетты что-то опасно затрещало. То ли очередной трансформатор пал жертвой электрического каприза силовой линии, то ли Джозеф Кавински преждевременно взялся за свои печально знаменитые праздничные фейерверки. В любом случае стоило убраться из города.
– Поехали, – велел Ганси. – Становится всё жарче.
Всего в нескольких метрах дальше по улице Серый Человек сидел на Монмут-авеню в «Кремовом Чудовище», листал книгу по истории и слушал рок. Воздух из кондиционера приятно холодил кожу. Честное слово, следовало получше познакомиться с историй Уэльса – предварительный сбор материалов дал понять, что один из ребят, с которыми общались братья Линч, был буквально на ней помешан, – но вместо того Серый Человек позволил себе попытать удачи в новом переводе «Предсмертной песни Беды». Это напоминало архаический кроссворд. Если в тексте говорилось Fore m nedfere nnig wiore, что было ближе к изначальному намерению автора? «Перед началом рокового путешествия» или «встав на тропу, ведущую к Смерти»? Приятное испытание!
Серый Человек поднял голову, когда из Монмутской фабрики вышел парень. Заросшая парковка и так уже представляла собой мешанину подростков, взятых напрокат транспортных средств и лодок; они, очевидно, куда-то собирались. Этот последний юноша был широкоплечий и пижонистый, он выглядел так, словно ему оставалось два шага до Сената. Ричард Ганси Третий. Следовательно, имелись еще как минимум двое. Он не заметил машины Серого Человека, стоявшей в тени. Как не заметил и белый «Мицубиси», припаркованный чуть дальше. Серый Человек был не единственным, кто ждал, когда здание Монмутской фабрики опустеет.
Один коллега как-то спросил Серого Человека: «Почему именно англосаксонская история?» Тогда этот вопрос показался ему глупым и бессмысленным. То, что его влекло, было подсознательным и многослойным, впитавшимся в кровь посредством давних влияний. С тем же успехом можно было спросить: почему он предпочитает носить серое, почему ненавидит мясную подливку, почему любит эпоху семидесятых, почему его так умиляют братья, в то время как сам он явственно не преуспел по части братских отношений. Серый Человек сказал коллеге-ученому, что огнестрельное оружие сделало историю скучной – и сам сразу понял, что это ложь, а затем вышел из разговора. Разумеется, впоследствии он нашел подходящий ответ, но было уже слишком поздно.
Дело заключалось в Альфреде Великом. Альфред стал королем в глухом закоулке английской истории. Собственно, в те времена Англии как таковой вообще не было. Просто маленькие королевства с дрянными зубами и коротким терпением. Если верить старому присловью, жизнь тогда была трудной, жестокой и короткой. Когда на остров ворвались викинги, королевства ни за что не устояли бы. Но Альфред объединил их. Он превратил королей в братьев и выгнал викингов. Поощрял поэтов, художников, писателей. При нем строили школы и переводили важные книги. Он положил начало Возрождению задолго до того, как итальянцы в принципе об этом задумались.
Альфред был один, но он изменил англосаксонскую Британию навсегда. Он привнес на острова такие понятия, как порядок и честь, и сквозь примятую траву закона пробился цветок поэзии и цивилизации.
«Вот это герой, – думал Серый Человек. – Второй Артур».
Читать бесплатно другие книги:
