Похитители снов Стивотер Мэгги
Он позвонил Ронану («Возьми трубку, возьми, хоть раз возьми»), потом на Фокс-Вэй («Блу дома? Адам – да, парень с кока-колой – не звонил?»).
А потом Ганси и Хелен перестали быть одни. Состав: Ганси, Хелен, мистер и миссис Ганси, домоправительница Марго, соседский привратник Делано. Ричард Ганси Второй конфиденциально позвонил другу, работающему в полицейском департаменте. Вечерние планы молча отложили на неопределенное время. Небольшая группа частных машин ездила по полутемным соседним улицам и исследовала торговые районы.
Отец сидел за рулем «Татры» пятьдесят девятого года, чешского производства, которая, по слухам, некогда принадлежала Фиделю Кастро, а Ганси не выпускал из рук телефон. Несмотря на кондиционер, у него вспотели ладони. Подлинный Ганси съежился далеко в глубине, так что он вполне мог сохранять внешнее спокойствие.
«Адам ушел. Ушел. Ушел».
В семь часов вечера над домами начал раскатываться гром. Когда Ричард Ганси Второй в очередной раз объехал прекрасные зеленые улицы Джорджтауна, телефон зазвонил. Номер был незнакомый, вирджинский.
Он схватил мобильник.
– Алло?
– Ганси?
И тут его охватило облегчение, от которого расплавились все суставы.
– Господи, Адам.
Отец смотрел на него, поэтому Ганси коротко кивнул. И тот немедленно принялся искать место, чтобы встать.
– Я забыл твой номер, – горестно сказал Адам.
Он изо всех сил старался говорить нормальным голосом, и звучало это ужасно. Адам то ли не мог, то ли даже не старался подавить родной акцент.
«Всё будет хорошо».
– Где ты?
– Не знаю… – и – чуть тише – кому-то рядом: – Где я?
Телефон передали другому; Ганси услышал, как на заднем плане несутся машины. Женский голос спросил:
– Алло? Ты друг этого мальчика?
– Да.
Женщина объяснила, как они с мужем остановились на обочине федерального шоссе.
– Мы подумали, что лежит труп. Больше никто не остановился. Вы рядом? Можете приехать за ним? Мы недалеко от поворота 7 на Триста девяносто пятое шоссе.
Ганси спешно откорректировал свое представление о местонахождении Адама. Они были совсем не рядом. Ему в голову не приходило искать так далеко.
Ричард Ганси Второй всё слышал.
– К югу от Пентагона! Пятнадцать миль отсюда.
Ганси указал на дорогу, но отец уже следил за приближавшимися машинами, чтобы развернуться. Когда он выехал на шоссе, вечернее солнце ударило прямо в ветровое стекло, моментально ослепив обоих. Они одновременно вскинули руку, чтобы заслонить глаза.
– Мы едем, – сказал Ганси в телефон.
«Всё будет в порядке».
– Ему, возможно, нужен врач.
– Он пострадал?
Женщина помедлила.
– Не знаю.
Не всё было в порядке. Адам абсолютно ничего не сказал Ганси. Ни когда лежал, свернувшись, на заднем сиденье машины. Ни пока сидел за кухонным столом, а Марго варила ему кофе. Ни после разговора по телефону с доктором, одним из старинных друзей семьи Ганси.
Ничего.
Он всегда умел сражаться намного дольше остальных.
Наконец он встал перед родителями Ганси, вздернув подбородок и отведя глаза, и сказал:
– Простите, что заставил волноваться.
Потом Адам заснул, сидя на той же кушетке. Без всяких предварительных совещаний семья Ганси полностью переместилась в кабинет наверху, за пределы слышимости. Хотя некоторые дела пришлось отменить, а Хелен опоздала на рейс в Колорадо, никто не упомянул о причиненных неудобствах. И они собирались молчать о них впредь. Потому что были Ганси.
– Что сказал врач? – спросила миссис Ганси, сидя в кресле, в котором днем спала Хелен.
В зеленом свете, который лился сквозь абажур стоявшей рядом лампы, она напоминала Хелен, иными словами – и Ганси тоже, и немножко – своего мужа. Все Ганси отчасти походили друг на друга, как собака начинает походить на хозяина, и наоборот.
– Перемежающаяся глобальная амнезия, – ответила Хелен.
Она слушала телефонный разговор и последующие обсуждения с огромным интересом. Хелен обожала забираться в чужие жизни и возиться там с ведром и лопаткой, возможно в старомодном полосатом купальном костюме с длинными рукавами и штанинами.
– Приступы длительностью от двух до шести часов. Ничего не помнит до самой последней минуты. Но жертвы… так выразился Фоз, а не я – как правило, в процессе понимают, что время идет.
– Ужасно звучит, – сказала миссис Ганси. – И бывают ухудшения?
Хелен что-то порисовала огрызком карандаша.
– Видимо, нет. У некоторых приступ случается раз в жизни. Другие страдают от них постоянно, как от мигрени.
– Это связано со стрессом? – поинтересовался Ричард Ганси Второй.
Хотя он почти не знал Адама, но волновался глубоко и искренне. Адам дружил с его сыном, а следовательно, обладал неотъемлемой значимостью.
– Дик, ты не знаешь, из-за чего он мог волноваться?
Было ясно, что родственники вознамерились решить эту проблему, прежде чем отпустить Ганси с Адамом обратно в Генриетту.
– Он только уехал из дома, – объяснил Ганси.
Он чуть не обмолвился про трейлер, но ему не хотелось думать, как родители к этому отнесутся. На пару секунд он задумался, а потом добавил:
– Отец бил его.
– Господи, – произнес мистер Ганси. – И почему этим людям позволяют размножаться?!
Ганси молча посмотрел на отца. Долгое время все молчали.
– Ричард… – с упреком сказала мать.
– И где он теперь живет? – спросил отец. – У тебя?
Он не знал, какую боль и почему вызывал этот вопрос.
Ганси покачал головой.
– Я его звал. Но он снимает комнату в Святой Агнессе… местной церкви.
– Это законно? У него есть машина?
– Адаму скоро будет восемнадцать. И – нет.
– Было бы лучше, если бы он жил с тобой, – заметил Ричард Ганси Второй.
– Он не согласится. Просто не согласится. Адам всё делает сам. Он не примет никакой благотворительности. Он подрабатывает в трех местах, чтобы платить за учебу.
На лицах родственников читалось одобрение. Семье в целом нравились обаяние и смелость и образ Адама Пэрриша, человека, который добился успеха своими силами, весьма ей импонировал.
– Но ему нужна машина, – сказал мистер Ганси. – Разумеется, так будет удобнее. Не можем ли мы дать Адаму некоторую сумму на покупку машины?
– Он не возьмет.
– Но если мы предложим…
– Он не возьмет. Клянусь, не возьмет.
Они долго думали; в это время Хелен выводила свое имя огромными буквами, отец листал «Краткую энциклопедию гончарного искусства», мать рассеянно искала в Интернете «перемежающуюся глобальную амнезию», а Ганси подумывал, не забросить ли вещи в машину и не уехать ли прочь как можно скорее. Очень тихий и очень эгоистичный голос в душе шепнул: «Что будет, если ты бросишь его здесь? Если заставишь добираться обратно самому? Если именно ему в кои-то веки придется звонить тебе и извиняться?»
Наконец Хелен сказала:
– Может быть, я отдам Адаму свою старую машину? Ту, побитую, которую я пожертвую на запчасти, если он ее не возьмет. Он избавит меня от заботы вызывать эвакуатор!
Ганси нахмурился.
– Которую?
– Разумеется, я ее приобрету, – ответила Хелен, рисуя пятидесятифутовую яхту. – И скажу, что это моя.
Старшим Ганси идея понравилась. Миссис Ганси тут же взялась за телефон. Осуществление этого плана заметно подняло им настроение. Ганси казалось, что одной машины недостаточно, чтобы избавить Адама от стресса, но, по правде говоря, тому правда надо было на чем-то ездить. И если Адам действительно купится на байку Хелен, все останутся довольны.
Ганси не мог выгнать из головы образ Адама на обочине шоссе. Он шагал, шагал, шагал… забывая, что делает, но не силах остановиться. Адам не смог вспомнить номер Ганси, даже когда кто-то остановился рядом, чтобы помочь.
«Мне не нужна твоя мудрость, Ганси».
А значит, он ничего не мог исправить.
43
– Так, принцесса, – сказал Кавински, протягивая Ронану упаковку пива. – Покажи, на что ты способен.
Они вернулись на поле. Оно было расплывчатым, блестящим, осовелым от жары. Подходящее место для волшебной математики. Сотня белых «Мицубиси». Двадцать поддельных водительских прав. Двое их.
Один день.
Два? Три?
Время не имело значения. Оно ни к чему не относилось. Они измеряли его снами.
В первом была всего лишь ручка. Ронан проснулся под ледяной струей из кондиционера, на пассажирском сиденье, прижимая к груди неподвижными пальцами тонкую пластмассовую ручку. Как всегда, он парил над собой – парализованный созерцатель собственной жизни. Из динамиков лилось нечто добродушное, оскорбительное и болгарское. Кусачие мушки безнадежно липли на ветровое стекло снаружи. На Кавински были солнечные очки в белой оправе, потому что он не спал.
– Ух ты, чувак, это… ручка.
Кавински достал ее из вялых пальцев Ронана и попробовал на приборной доске. Было что-то потрясающее в его полном неуважении к собственному имуществу.
– Блин, это что? Похоже на Декларацию независимости.
Совсем как во сне, ручка писала изящным курсивом, вне зависимости от того, кто ее держал. Кавински быстро надоела эта однообразная магия. Он постучал ручкой по зубам Ронана в такт музыке из динамиков. Тот наконец овладел собственными руками и отмахнулся.
Ронан полагал, что это неплохо для предмета, порожденного по приказу. Но Кавински смотрел на ручку насмешливо.
– Гляди сюда.
Он достал какую-то зеленую таблетку, сунул ее в рот и запил пивом[3]. Сняв очки, вдавил костяшки пальцев в глаз и поморщился. А потом заснул.
Ронан наблюдал, как Кавински спит, свесив голову набок. Под кожей у него на шее бился пульс.
Затем биение прекратилось.
Кавински, дико вздрогнув, враз проснулся. Одна рука у него была сжата в кулак. При виде удивленного лица Ронана он ухмыльнулся и, сделав эффектный жест, раскрыл ладонь. На ней лежал колпачок от ручки. Кавински подвигал пальцами, и Ронан протянул ему ручку.
Колпачок, разумеется, идеально подошел. Нужный размер, нужный цвет, нужная степень глянца. Почему бы и нет? Кавински славился своими подделками.
– Дилетант, – сказал Кавински. – Вот единственный способ вернуть Ганси яйца.
– Ты так и будешь об этом говорить?
Ронан злился, но не так, как до пива. Он взялся за дверь, готовый выйти.
– Ты и дальше собираешься шутить на эту тему? Потому что я в тебе не особо нуждаюсь. Могу разобраться и сам.
– Конечно, можешь, – ответил Кавински и указал на него пальцем. – Отдай ему ручку. Напиши записку. Почерком Джорджа Вашингтона. «Дорогой Дик, попробуй вот это, о-о. Ронан Линч».
Ронан сам не знал, в чем дело – в том, что Кавински назвал Ганси настоящим именем, или в воскресшем воспоминании о разбитой машине, но он убрал руку.
– Не впутывай в это Ганси.
Кавински округлил рот.
– Охотно, Линч. Давай договоримся. Ты берешь вещи каждый раз из одного и того же места, так?
«Лес».
– Возможно.
– Возвращайся туда. Никуда больше не ходи. Зачем тебе другие места? Ты пойдешь туда, где лежит твое барахло. Вот куда ты пойдешь. Прежде чем заснуть, представь то, что тебе нужно. Ты знаешь, что оно будет там. Не давай ему понять, что ты пришел. Иначе оно тебя обманет. Зайдешь и выйдешь, Линч.
– Зайти и выйти, – повторил Ронан.
Раньше он действовал по-другому.
– Как вор, блин.
Кавински выложил на ладонь еще две зеленых таблетки снотворного. Одну он оставил себе, другую протянул Ронану.
– Увидимся на той стороне.
Заснуть. Да, ты засыпаешь. Сначала не спишь, а потом закрываешь глаза, и набегают мысли, и наступает ясность. Ты балансируешь на грани сна и в конце концов сваливаешься на ту сторону.
Ронан не заснул. Он проглотил зеленую таблетку – и его бросило в сон. Швырнуло. Метнуло, разбило, убило в сон. Он выкатился на берег сна раздавленным и уничтоженным, и ноги под ним подогнулись. Над Ронаном склонились деревья. Воздух улыбался.
Вор? Да это ЕГО ограбили.
Войти
Выйти
Он хотел что-то взять. Так? Ронан не знал, что именно. Деревья скрывали этот предмет ветвями. Девушка-Сирота звала и звала его.
Войти
Выйти
Голос Кавински, очень отчетливо:
– Смерть – это скучный побочный эффект.
Ронан обхватил пальцами металл, чувствуя неумолимые рывки сердца. Кровь хлынула в пустую полость.
– УБИРАЙСЯ! – крикнула Девушка-Сирота.
И он открыл глаза.
– Добро пожаловать в мир живых, моряк, – сказал Кавински, склонившись над ним. – И помни: или ты принимаешь таблетку, или она тебя.
Ронан не мог двигаться. Кавински стукнул его в грудь кулаком.
– Всё в порядке, – добродушно сказал он, влил немного пива в расслабленные губы Ронана, а остаток допил сам.
Солнце выглядело странно по ту сторону стекла, как будто прошло некоторое время. Или машина сдвинулась с места.
– Блин, что это у тебя?
Руки Ронана обрели чувствительность. Он держал металлическую клетку с крошечным стеклянным «Камаро» внутри. Это ничуть не походило на стереосистему, которую он хотел взять. И с реальным «Камаро» сходство было лишь отдаленное. В стеклянной машине виднелся безымянный водитель с застывшим на лице смутным удивлением.
– Дорогой Дик, – сказал Кавински, – как тебе эта тачка?
На сей раз Ронан рассмеялся. Кавински показал ему свою добычу – серебристый пистолет с надписью «Убийца снов», выгравированной на дуле.
– Ты не сумел пробраться незаметно? – с упреком спросил он. – Говорю же, быстро вошел – и вышел. Взял что хотел – и свалил. Пока тебя не заметили.
– Гребаные таблетки, – буркнул Ронан. – Каков твой мир?
Кавински выложил на приборную доску еще две зеленых таблетки; они подпрыгивали и дрожали в такт музыке. Песня хитро говорила Ронану: «Аре махай се, аре махай се, аре махай се». Кавински протянул ему пиво.
– Мое секретное место? Ты хочешь в мое секретное место? – он рассмеялся, словно взвыл. – Я так и знал.
– Ну и ладно. Не говори. Ты подбрасываешь таблетки матери?
– Только когда она крадет мои вещи. Раньше, в Джерси, она не была такой стервозой.
Ронан мало что знал про семью Кавински, кроме легенды, известной всем: его отец, богатый, влиятельный болгарин, жил в Джерси и, очевидно, был бандитом. Мать, загорелая, подтянутая, словно сделанная на заказ, жила в пригородном особняке с сыном. Такова была история, которую рассказывал Кавински. Легенда. А слухи гласили, что носовая перегородка у матери сгнила от наркоты, а родительский инстинкт у отца умер, когда Кавински попытался его убить.
С Кавински всегда было трудно понять, что правда, а что нет. И теперь, глядя на мошеннически безупречное оружие у него в руках, Ронан понял, что совсем запутался.
– Ты реально хотел убить своего отца? – спросил он и посмотрел на Кавински в упор. Непоколебимый взгляд был вторым лучшим оружием Ронана, после молчания.
Кавински не отвел глаза.
– Я никогда не пытаюсь, чувак. Я просто беру и делаю.
– Ходят слухи, что именно поэтому ты здесь, а не в Джерси.
– Он пытался убить меня, – сказал Кавински, и глаза у него сверкнули.
У него не было радужек. Только зрачки и белки. И уродливая похотливая улыбка.
– Но он не всегда берет и делает. В любом случае, меня так просто не убьешь. Ты убил своего старика?
– Нет, – ответил Ронан. – Его убили сны.
– Яблоко от яблони, – заметил Кавински. – Готов попробовать еще разок?
Ронан был готов.
Таблетку на язык. Запить пивом.
На сей раз он заметил приближение земли. Словно его выплюнуло из воздуха. Он успел задержать мысли, задержать дыхание, свернуться – и влетел в сон. Быстро. Как будто выскочил из едущей машины.
Без единого звука Ронан вкатился в заросли.
Они с деревьями смотрели друг на друга. Закричала странная птица. Девушки-Сироты нигде не было видно.
Ронан пригнулся. Он был тихим, как впитавшаяся в землю дождевая капля.
Он подумал: «Бомба».
И увидел «коктейль Молотова», почти такой же, как тот, который он швырнул в «Мицубиси». Из сырой лесной земли торчали три камня, так что виднелись только их верхушки – изглоданные зубы, замшелые десны. И между ними лежала бутылка.
Ронан пополз вперед. Сомкнул пальцы на покрытом росой горлышке.
«Te vidimus, Greywaren», – шепнуло дерево.
«Мы тебя видим, Грейуорен».
Он плотнее обхватил бомбу рукой. И чувствовал, как сон движется, движется…
Ронан проснулся.
Кавински уже вернулся. Свет за окном стал тусклым и мертвым. Стемнело. Шея и подбородок у Кавински были освещены снизу, как у садового гнома. Его и без того напряженное лицо еще обострилось, когда он понял, что принес Ронан.
Ронана, как обычно, парализовало, но он прекрасно видел, что держит в руке «коктейль Молотова», такой же, как на вечеринке – скрученная футболка, сунутая в горлышко пивной бутылки, полной бензина. Бомба выглядела совершенно так же, как во сне.
Но теперь фитиль горел.
Пламя, прекрасное и ненасытное, уже дошло до стекла. Бензин плескался у стенки, стремясь к уничтожению.
С диким смехом Кавински локтем нажал кнопку, открыл окно, выхватил бутылку и швырнул ее в темноту. Она пролетела всего метра два, прежде чем взорваться; стекла полетели в бок «Мицубиси» и в открытое окно. Запах был ужасный – он победил в воздушном бою, – а от шума Ронан на некоторое время оглох.
Свесив руку из окна и как будто ни о чем не беспокоясь, Кавински стряхнул осколки с кожи на траву. Еще две секунды – и ему оторвало бы руку. А Ронан лишился бы лица.
– Эй, – сказал Ронан. – Не трогай мои вещи.
Кавински обратил к нему глаза под набрякшими веками.
– Посмотри.
Он продемонстрировал свою добычу – диплом в рамочке. Джозеф Кавински, закончивший Академию Агленби с отличием. Ронан раньше не видел таких штук и понятия не имел, как они должны выглядеть. Какая бумага, какие формулировки. Но он узнал окруженную чернильными брызгами подпись – как на корреспонденции из Агленби. Художественные росчерки директора Белла было нельзя не узнать.
Кодекс Ронана требовал ничему не удивляться, тем более не выказывать удивления, но точность воспроизведения была поразительной.
– Ты слишком эмоционален, Линч, – сказал Кавински. – Это нормально. Я всё понимаю. Будь у тебя яйца, было бы по-другому. – Он постучал себя по виску. – Тут целый магазин. Идешь в отдел электроники, берешь телевизор, валишь. Не отвлекайся.
Кавински достал с заднего сиденья еще упаковку пива.
– Готов?
И они заснули. Они засыпали раз за разом, а звезды катились и скрывались, и луна пряталась в деревьях, и солнце двигалось вокруг машины. «Мицубиси» был полон невероятных приборов и колючих растений, поющих камней и кружевных лифчиков. Когда нагрянул кипящий полдень, они вылезли, сняли пропотевшие футболки и стали спать на солнце. Им виделись вещи, слишком большие, чтобы вместиться в машину. Снова и снова Ронан вламывался в свои редеющие сны, крался среди деревьев, что-то воровал. Он начал понимать, что имел в виду Кавински. Процесс сна не имел особого значения; грезы были побочным продуктом, а деревья – просто препятствиями, чем-то вроде неработающей сигнализации. Закоротив их, он выносил что хотел, не беспокоясь, что сон испортит его добычу.
День тянулся, долгий и тонкий, как ниточка, готовая порваться, а потом настала ночь, соблазнительно отражавшаяся от сотни белых автомобилей. Ронан не знал, сколько дней прошло – а может, это была всё та же ночь. Как давно он разбил «кабана»? Когда в последний раз столкнулся с кошмаром?
Потом настало утро. Он не знал, было ли это всё то же утро или новое. Трава намокла, капот «Мицубиси» густо покрывали капли, но Ронан не мог сказать, что это – дождь или просто роса.
Он сидел, прислонившись к заднему бамперу «Мицубиси» – гладкая поверхность холодила его голую спину – и ел лакричные конфеты. Казалось, они плавали в алкоголе, переполнявшем желудок. Кавински осматривал последний шедевр Ронана – бензопилу. Он убедился, что она работает, изувечив покрышку на одном из «Мицубиси», а потом присоединился к Ронану и взял конфету. Кавински был слишком пьян, чтобы интересоваться едой как чем-то помимо самой идеи.
– Ну? – спросил Ронан.
После общения с бензопилой лицо и голая грудь Кавински были покрыты маленькими крапинками резины. Он сказал:
– А теперь присни «Камаро».
44
Легко.
Таблетка. Пиво. Сон.
«Камаро» стоял среди деревьев сонного леса; вообразить его оказалось не труднее, чем всё остальное, что забрал Ронан. Просто машина была больше.
Войти
Выйти
Он молча положил руку на ручку двери. Листья деревьев трепетали над головой, вдалеке всхлипывала птица.
Девушка-Сирота наблюдала за ним, стоя по другую сторону машины. Она покачала головой. Ронан поднес палец к губам.
«Проснись».
Он открыл глаза и увидел утреннее небо… и «Камаро» стоял рядом. Победоносно-оранжевый. Неидеальный. Идеально неидеальный, запачканный, потертый, как «кабан». Вплоть до царапины на дверце (Ганси однажды въехал в куст азалий).
Сначала Ронан испытал даже не радость, а облегчение. Он не портил всё подряд – он вернул «Камаро» и мог отправиться на Монмутскую фабрику, не боясь унижений. А потом нахлынул восторг. Ронана накрыло эйфорией. Она трепала и возбуждала его. А он-то так гордился коробкой-головоломкой, солнечными очками, ключами. Какой же он был дурак, совсем как ребенок, влюбленный в свои каракули.
Он приснил машину. Целую машину. Ее не было – и вот она появилась.
«Целый мир».
Теперь всё будет хорошо. Всё будет хорошо.
Кавински, стоявший перед «Камаро», казался не слишком-то впечатленным. Он поднял капот.
Читать бесплатно другие книги:
