Похитители снов Стивотер Мэгги
– Кажется, ты сказал, чувак, что хорошо знал эту машину.
После того как конечности Ронана вновь обрели чувствительность, он встал рядом с Кавински у открытого капота и понял, в чем проблема. Мотора не было. Дыра проходила насквозь, до пожухлой травы. Вероятно, «Камаро» мог ездить и так. Если он работал во сне, то должен был работать и в реальности. Но это не утешило Ронана.
– Я не подумал о моторе, – сказал он.
Радость угасла так же быстро, как появилась. Разве он мог удержать в памяти все слабости «кабана»? Ганси не хотел идеального «кабана», машину, которая ездила без мотора. Он хотел СВОЕГО «кабана». Он любил «Камаро», потому что тот ломался, а не вопреки этому. В душе Ронана зазвучало отчаяние. Это было слишком сложно.
Кавински слегка стукнул его по голове.
– Думал? Думать нечего, придурок. Мы не профессора. Убей мозг.
Он вновь обозрел пустое отделение для мотора.
– Я так понимаю, Дик может сделать из этого клумбу. Посадить здесь петунии и всё такое.
Ронан раздраженно захлопнул капот, забрался на него – не было смысла щадить краску – и забарабанил пальцами по колену, пытаясь собраться с мыслями. «Не думай». Ронан не знал другого способа извлечь что-либо с той стороны. Он не понимал, как удержать образ машины в себе, когда его швыряет в сон.
Ронан устал от снов. Они казались истрепанными, как крылья ночной твари.
– Слушай, чувак, я уверен, что ему понравится, – продолжал Кавински. – А если нет, ну и хрен с ним.
Ронан устремил на него тяжелейший взгляд. Но Кавински был не Ганси, так что, возможно, он и не понял, в чем проблема. Послать Ганси на хрен было невозможно. Ронан не собирался портить «Камаро», когда взял его, но таки испортил. И он не хотел усугублять положение, притащив Ганси самозванца. Эта машина была подделкой. Симпатичной ложью.
– Это, – сказал Ронан, прижимая ладони к теплому металлу, – поганая золотая рыбка.
– И кто виноват?
– Ты.
Кавински обещал научить его. И не научил.
– «Ты». Я практиковался, чувак! – Кавински широким жестом обвел поле «Мицубиси». – Видишь эти жестянки? У меня ушло несколько месяцев, чтобы сделать всё правильно. Посмотри на этого гада!
Он указал на машину с одной осью, прямо посреди корпуса. Она стояла, сонно привалившись на передний бампер.
– Я ошибся, попробовал еще раз, подождал, пока место сна соберется с силами, попробовал снова, ошибся, попробовал еще…
Ронан спросил:
– Что ты имеешь в виду – «соберется с силами»?
– Место сна истощается, – пояснил Кавински. – Мой «Уолмарт» не может всю ночь напролет делать телевизоры. Он слабеет. Разве ты не чувствуешь?
Так вот что это было? Мир, словно обтрепавшийся по краям… Но прямо сейчас Ронан чувствовал только тревогу, которую пиво притупило до глупости.
– Некогда практиковаться. Машина нужна мне сейчас, иначе я не смогу вернуться.
Кавински сказал:
– Тебе необязательно возвращаться.
Ничего более бессмысленного он не говорил с самого начала эксперимента. Ронан просто проигнорировал эти слова. Он сказал:
– Я сделаю еще раз. И у меня всё получится.
– Блин, да.
Кавински достал еще пива – возможно, он и его добывал во сне – и тоже залез на капот «Камаро».
Они несколько минут пили молча. Он страстно мечтал о чем-нибудь помимо лакричных конфет. Сны отнимали много сил.
Если бы Ганси увидел его сейчас… Эта мысль изгибалась и чернела в душе Ронана, скручиваясь, как сгоревшая бумага.
– Бонусный раунд, – сказал Кавински и добавил: – Открой пасть.
Он положил Ронану на язык очередную таблетку. На мгновение тот успел ощутить на кончиках его пальцев вкус пота, резины и бензина. Потом таблетка ухнула в желудок.
– И что от нее будет? – спросил Ронан.
Кавински ответил:
– Смерть – это скучный побочный эффект.
Прошла секунда.
Ронан хотел сказать: «Подожди, я передумал».
Но обратной дороги не было.
Он стал чужаком в собственном теле. Закат врезался в глаза, косо и неумолимо. Мускулы дернулись; он лег ничком и прижался щекой к капоту – жар металла был болезненным, но не настолько, чтобы быть невыносимым. Ронан закрыл глаза. Его не швырнуло в сон, он оказался в состоянии текучей обреченности. Он чувствовал, как у него схлопывается мозг.
Спустя несколько секунд он услышал, как застонал капот, когда Кавински наклонился над ним. Мозолистый палец медленно провел по его спине. Неторопливо описал дугу между лопаток, обводя очертания татуировки. Спустился вдоль позвоночника, воспламеняя каждый мускул по пути.
Запал в душе Ронана сгорал, превращаясь в ничто.
Ронан не двигался. Если бы он шевельнулся, этот палец пронзил бы его насквозь. Оставил рану. Обратной дороги не было.
Но возможно, Ронану померещилось. Что тут было реальным?
И вновь среди спящих деревьев стоял «Камаро». Вновь за ним пряталась Девушка-Сирота с грустными глазами. Листья дрожали и вяли.
Ронан чувствовал, как это место лишается силы.
Он подкрался к машине.
Войти
Выйти
– Ронан, – прошептала Девушка-Сирота. – Quid furantur as nos?
«Почему ты крадешь у нас?»
Она увядала, как Ной, и была еле различима, как мертвая.
Ронан шепотом ответил:
– Еще одну. Пожалуйста.
Она уставилась на него.
– Unum. Amabo te. Я прошу не за себя.
Войти
Выйти
Но на сей раз он не прятался. Он не был вором. Ронан вышел из укрытия, и лес, внезапно ощутив его присутствие, содрогнулся. Затрепетал. Деревья шарахнулись.
Он не крал Бензопилу – самое правдивое, что когда-либо выносил из сна.
И не собирался красть машину. Только не теперь.
– Пожалуйста, – повторил Ронан. – Позвольте мне ее взять.
Он провел рукой по изящной линии крыши. Когда он отнял ладонь, та оказалась покрыта зеленой пыльцой. Ронан потер испачканные пальцы друг о друга, и сердце у него заколотилось. Вдруг стало жарко; в сгибах локтей собирался липкий пот, запах бензина щекотал ноздри. Это было воспоминание, а не сон.
Ронан открыл дверцу. Когда он сел, сиденье обожгло кожу. Он с особой остротой ощущал всё вокруг себя, вплоть до трещины под кое-как отремонтированной ручкой окна.
Он затерялся во времени. Это был сон?
– Назови его по имени, – велела Девушка-Сирота.
– «Камаро», – сказал Ронан. – «Кабан». Машина Ганси. Кабесуотер, пожалуйста.
Он повернул ключ. Мотор заводился, заводился, заводился, капризный, как всегда. Абсолютно реальный.
Когда мотор взревел, Ронан проснулся.
Кавински ухмылялся сквозь ветровое стекло. Ронан сидел за рулем «кабана».
Из кондиционера порывами выходил воздух, пахнувший бензином и выхлопом. Ронану не нужно было заглядывать под капот, чтобы понять, что стук, который он чувствовал ногами, исходил от настоящего мотора.
«Да, да, да».
А еще он понял, почему Кабесуотер исчез. И это значило, что теоретически он понял, как его вернуть. Это значило, что, возможно, он оживит мать. Это значило, что, возможно, Мэтью не перестанет улыбаться. Это значило, что он вернет Ганси не только исправленную машину.
Ронан опустил стекло.
– Я поехал.
Несколько секунд лицо Кавински ничего не выражало, а потом… включилось. Он сказал:
– Ты меня бросаешь.
– Я пришлю цветы, – ответил Ронан, запуская мотор.
Выхлоп и пыль бешено закружились позади «Камаро». Машина закашляла на скорости восемьсот двадцать оборотов в минуту. Совсем как «кабан». Всё вернулось на круги своя.
– Бежишь к хозяину?
– Мы неплохо развлеклись, – признал Ронан. – Но теперь время для взрослых игр.
– Ты играешь его жизнью, Линч.
«Вот в чем разница между нами и Кавински, – шепнул Ганси в голове у Ронана. – Мы что-то значим».
– Блин, ты же в нем не нуждаешься, – продолжал Кавински.
Ронан отпустил тормоз.
Кавински вскинул руку, словно собирался кого-то ударить, но вокруг был только воздух.
– Врешь.
– Я никогда не вру, – напомнил Ронан.
Он недоверчиво нахмурился. Это был чертовски странный сценарий.
– Подожди. Ты думал… что я теперь с тобой? Ты это думал?
Лицо Кавински словно выгорело.
– Или со мной, или против меня.
Какая чушь. Ронан всегда был против Кавински. Без вариантов
– Об этом никогда речи не шло.
– Я тебя сожгу, – сказал Кавински.
Улыбка Ронана была острее ножа. Он и так уже сгорел дотла.
– Мечтать не вредно.
Кавински изобразил двумя пальцами пистолет и приставил его к виску Ронана.
– Бам, – негромко сказал он и убрал руку. – Увидимся на улицах.
45
Так у Адама появилась машина.
Это была одна из трех вещей, которые он приобрел тем утром. По мере того как появлялись члены семейства Ганси, каждый чем-то наделял его. Чудаковатые феи-крестные. Ричард Ганси Второй обозрел свой галстук в зеркале в коридоре и протянул Адаму клетчатый жилет.
– Я немного поправился, – объяснил он. – Хотел отдать Дику, но, по-моему, тебе пойдет больше. На, держи.
Это был даже не подарок; это был приказ.
Следом пришла миссис Ганси. Она выглянула в окно, чтобы убедиться, что машина ждет ее, а затем сказала:
– Дик, я купила тебе еще одну мяту в горшочке, заберешь с собой. Не забудь. Адам, а для тебя я выбрала фикус. Вы, мальчики, совсем не думаете про фэншуй.
Адам знал: это всё только потому, что они трогательно спасли его с обочины шоссе. Но он сомневался, что может отказаться. В конце концов, что такое фикус.
И он испортил им выходной.
«Пропал», – подумал Адам. Он испортил им выходной – но суббота полностью выпала из ЕГО жизни. То, что делало его Адамом Пэрришем, исчезло, а тело продолжало ковылять.
Если он позволит себе об этом задуматься, то ужас…
Ничего подобного больше не случится. Нельзя.
Когда они зашагали к двери – Ганси держал свою мяту, а Адам сгибался под тяжестью горшка с фикусом, – появилась Хелен, катившая за собой крошечный черный чемоданчик.
– Дик, – сказала она, – ребята из автосалона сказали, что не могут сегодня. Пожалуйста, сделай что-нибудь, пока ты не уехал. Иначе я опоздаю на рейс.
Ганси, который и без того был не в лучшем настроении, из раздраженного сделался загнанным.
– Она ездит? Нельзя ее просто бросить?
– Ездит. Наверное. Но свалка, если что, в Герндоне.
– В Герндоне!
– Да. Поэтому я и хотела, чтоб ее забрали в мастерскую. Дороже обойдется тащить ее на свалку, чем пожертвовать на запчасти. Слушайте, вам она случайно не нужна? Адам, хочешь ведро с гайками? Тогда мне не придется платить за буксир.
Это предложение казалось фантастическим. Собственная память напоминала фильм.
Трое Ганси, три подарка, три часа пути до Генриетты.
«Не дай мне потерять контроль по дороге домой, – подумал Адам. – Просто помоги добраться, это всё, о чем я прошу».
Новая машина была неопределенного года и модели. Двухдверное нечто, от которого пахло автомобильными жидкостями. Капот, дверь со стороны пассажирского сиденья и заднее крыло явственно принадлежали трем разным машинам. Передачи переключались вручную. Адам находился в странном положении: он лучше знал, как перебрать сцепление, чем как с ним управляться. Но если попрактиковаться, он научится…
Это было ничто, но это было ничто Адама Пэрриша.
«Этот день… это место… эта жизнь…»
Как будто он всегда жил здесь, и родился в раскаленной асфальтовой чашке Петри, которую представлял собой Вашингтон. Генриетта и Агленби ему просто приснились. Чтобы помнить, что за этим непосредственным моментом есть какое-то будущее, уходили все силы.
«Просто вернись обратно, – думал он. – Вернись, и ты выяснишь…»
– Мигни фарами, если что-то пойдет не так, – сказал Ганси, стоя перед открытой дверью своего черного «Шевроле».
Обычно он держал его здесь, но, честно говоря, все сомневались, что новая машина Адама выдержит поездку через штат. Ганси слегка покачал дверцу со стороны водителя. Адам понимал, что другу очень хочется спросить: «Адам, ты как?» или «Что тебе нужно, Адам?». Мята, стоявшая на приборной доске, тревожно выглядывала из-за плеча Ганси.
– Не надо, – предупредил Адам.
Ганси нахмурился сильнее, чем позапрошлым вечером.
– Ты даже не знаешь, что я собирался сказать.
– Кажется, знаю.
Ганси снова качнул дверцу. За ним грузно высился «Шевроле Субурбан». В него могли бы поместиться и новая машина Адама, и «кабан», да еще осталось бы место для пары велосипедов. Адам вспомнил, как у него захватило дух, когда он впервые узнал о существовании «Шевроле». «Такой богатый, чтоб позволить себе две машины?..»
– Ну и что же я собирался сказать?
Над Адамом дрожали линии электропередачи. Что-то пело и вздрагивало в нем. Ему нужно было вернуться. Поскорее. Больше он ничего не знал.
Адам произнес:
– Наверное, нам не надо делать это сейчас.
– А мы сейчас что-то делаем? Я думал, это случилось потому, что ты…
Ганси с видимым усилием сдержался.
– Ты возвращаешься на Монмутскую фабрику или…
«Нет времени. На это нет времени. Надо перестать ждать и начать действовать». Он ничем не отличался от Ганси, ожидавшего, что кто-то другой разбудит силовую линию. Нужно было шевелиться.
– Я поеду на Фокс-Вэй попросить совета, – ответил Адам.
Ганси открыл рот. Он мог сказать сотню разных вещей, и девяносто девять из них лишь разозлили бы Адама. Ганси, видимо, интуитивно это понял, потому что помедлил – и лишь потом проговорил:
– А я пока посмотрю, как дела у Ронана.
Адам опустился на потертое и пыльное сиденье своей новой старой машины. Из вентиляционных отверстий несся шепот.
«Ладно, я иду, иду».
Ганси по-прежнему смотрел на него, но чего он ждал? У Алама все силы уходили на то, чтобы не забыть, кто он такой.
– Просто мигни фарами, – напомнил Ганси, – если что-то будет не так.
46
Когда Мора открыла дверь дома на Фокс-Вэй, то обнаружила задумчиво стоявшего на пороге Серого Человека. Он принес две вещи – венок из маргариток, который торжественно надел ей на голову, и розовый выкидной нож, который вручил. И то и другое было добыто с некоторыми усилиями. Первое – потому что Серый Человек забыл, как плести венки, а второе – потому что выкидные ножи, даже розовые, в Вирджинии запрещались.
– Я кое-что ищу, – сказал Серый Человек.
– Знаю.
– Я думал, это коробка.
– Знаю.
– Но нет?
Мора покачала головой. Она отступила, впуская его в дом.
– Выпить?
Серый Человек вошел не сразу.
– Это человек?
Она удержала его взгляд – и повторила:
– Выпить?
Со вздохом он последовал за ней. Мора провела его по коридору на кухню, где сделала ему коктейль (кое-как), а затем выпустила гостя на задний дворик. Калла и Персефона уже сидели в креслах, стоявших в том месте, где неаккуратный газон сменялся свежими лужами и старыми кирпичами. Вид у них, в золотистом вечернем свете, который появился после грозы, был неземной и блаженный. Волосы Персефоны напоминали белое облако. В волосах Каллы насчитывались три разных оттенка фиолетового.
– Мистер Грей, – произнесла Калла бурно и язвительно.
Она убила москита у себя на голени, а потом посмотрела на бокал в руке Моры.
– Сразу могу сказать, что это не коктейль, а дерьмо.
Мора грустно обозрела содержимое.
– Откуда ты знаешь?
– Потому что его делала ты.
Поправив венок на голове, Мора похлопала по свободному креслу и села на кирпичи рядом. Серый Человек уселся.
– О боже – сказала Персефона, наблюдая его бескостную гибкость. – То есть вы выяснили, да?
В качестве ответа он осушил свой бокал. Данные приборов привели его на поле с сотней белых «Мицубиси» в разных стадиях эволюции. Там были двое пьяных подростков, которые воплощали свои грезы. Он долго следил за ними. Каждый невероятный сон, каждый подслушанный обрывок разговора превращались в правду.
– Что теперь? – спросила Мора.
Серый Человек ответил:
– Я киллер, а не похититель.
Мора нахмурилась.
– Но, возможно, ваш босс…
Серый Человек сам не знал, на что был способен Гринмантл. Он знал, что тот не любил проигрывать. Знал, что тот маниакально искал Грейуорена как минимум последние пять лет. Еще он знал, что лично насмерть избил последнего Грейуорена монтировкой. Хотя на совести у Серого Человека был не один труп, он никогда не уничтожал то, что ему приказывали забрать.
Всё оказалось гораздо сложнее, чем он предполагал.
– Это точно те двое парней, да?
Впрочем, это не был вопрос.
Он попытался представить, как привезет одного из них к Гринмантлу. Он не привык транспортировать живых жертв. И ему показалось, что это до странности противно. Нечто совсем иное, чем прямое, откровенное убийство.
– Двое? – эхом отозвалась Калла.
Они с Персефоной переглянулись.
– Хм, – сказала Персефона своим тихим голосом и с помощью зонтика от коктейля извлекла из бокала комара. – Тогда понятно.
– Это не вещь, – проговорила Мора. – Вот что важно. Это в такой же мере вещь, как… сослагательное наклонение.
Персефона, потерев глаз, пробормотала:
– Очень неприятная метафора.
– Это – не то, что можно забрать, – пояснила Мора и выразительным тоном добавила: – И мы знаем, по крайней мере, одного из упомянутых парней. Мы очень рассердимся, если вы его увезете. Я очень рассержусь на вас.
– Мой босс не самый добрый человек, – признал Серый Человек.
Раньше это не мешало их отношениям; доброта слабо сочеталась с Серым Человеком.
– То есть вы не сможете объяснить, какие они хорошие мальчики? – уточнила Персефона.
Калла проворчала:
– Никакие они не хорошие. По крайней мере, один из них – точно нет.
Серый Человек сказал:
– Полагаю, для моего босса нет никакой разницы.
С тяжелым вздохом он откинул голову назад и закрыл глаза, беззащитный как никогда. Вечернее солнце озарило его лицо, шею, бицепсы – и Мору, смотревшую на них.
Они все выпили, кроме Серого Человека, который уже прикончил свою порцию. Он не хотел похищать мальчишку, не хотел злить Мору, он хотел… просто хотел. На деревьях бешено кричали цикады. Невероятно летний вечер.
Он хотел остаться.
– Так, – сказала Калла, посмотрела на часы и поднялась. – Я вам не завидую. У меня бокс. Я побежала. Та-там. Мора, гляди, чтоб тебя не убили.