Тридцатая любовь Марины Сорокин Владимир

Марина молча соглашалась.

Нина садилась на кровать, вздыхала, глядя в темное окно:

– Да… Меня Платон тогда десятой музой назвал…

Часто после ласк она нараспев читала свои переводы каких-то эллинских текстов, вроде:

Лоно сравнится твое разве что с мидией нежной, Пеной морскою сочась и перламутром дыша…

Роман с ней оборвался внезапно: к своему ужасу Марина узнала, что Нина знакома с Митей, который давно уже тешил всех рассказами о филологической лесбиянке, помешанной на Ахматовой и Сафо.

«Еще не хватало мне попасть Митьке на язык», – думала тогда Марина, набирая номер Нины. – Да, Каллисто, слушаю тебя, – с подчеркнутым достоинством пропел в трубке грудной голос.

– Нина, понимаешь… я люблю другую…

Минуту трубка чопорно молчала, затем последовало спокойное:

– Это твое дело. Значит тебя больше не ждать?

– Не жди. Я не могу любить двоих…

– Хорошо. Только верни мне Эврипида.

В тот же вечер Марина выслала потертый томик ценной бандеролью…

Милка… 9х12… почти во всю страничку…

Манекенщица. фарцовщица, алкоголик… Из весеннего пьяного вихря запомнилось одно: полуосвещенная спальня, перепутавшиеся смертельно усталые тела, бутылки и окурки на полу, Милкины руки, спускающие кожуру с банана:

– Солнышко, это банан нашей любви…

Все те же руки осторожно вводят его в переполненные слизью влагалища, и вот он – липкий, рыхлый, едва не сломавшийся – уже перед губами Марины:

– Ну-ка. ам и нет…

Марина кусает – мучнисто-приторное мешается с кисло-терпким…

Милка по-пеликаньи глотает оставшуюся половину и откидывается на подушку…

Наташа..

Райка…

Две жалкие неврастеничные дуры. Трудно что-либо вспомнить… какие-то вечеринки, пьянки, шмотки, слезливые монологи в постели, ночные телефонные звонки, неуклюжие ласки… чепуха…

А вот и она.

Марина улыбнулась, поднесла к губам еще не вклеенное Сашино фото и поцеловала.

Милая, милая…

Позавчера этот небольшой снимок протянули Сашенькины руки:

– Вот, Маринушка… Но я тут некрасивая…

Некрасивая… Прелесть голубоглазая, дивное дитя. Если 6 все так были некрасивы, тогда б исчезло и само понятие красоты…

Ангелоподобное лицо в ореоле золотистых кудряшек, по-детски выпуклый лоб, по-юношески удивленные глаза, по-взрослому чувственные губы.

Марина встретила ее после многомесячной нечленораздельной тягомотины с Райкой-Наташкой, оскомина от которой надолго выбила из розовой колеи в серую яму депрессии.

Как осветили тот монохромный зимний вечер золотые Сашенькины кудряшки! Она вошла в прокуренную, полную пьяно бормочащих людей комнату и сигарета выпала из оцепеневших Марининых пальцев, сердце дернулось: ЛЮБОВЬ!

Двадцать девятая любовь…

Сашенька не была новичком в лесбийской страсти, они поняли друг друга сразу и сразу же после вечера поехали к Марине домой.

Казалось все будет как обычно, – выпитая под тихую музыку бутылка вина, выкуренная на двоих сигарета, поцелуи – и ночь, полная шепота, стонов и вскриков.

Но – нет. Сашенька позволила только два поцелуя, легла на кушетке. В предрассветную темень осторожно оделась и ушла.

Три дня она не звонила, заставив Марину напиться до бесчувствия и плакать, распластавшись на грязном кухонном полу.

На четвертый – короткий звонок подбросил Марину с неубранной тахты. Запахивая халат и покачиваясь, она добралась до двери, отворила и ослепла от радостно хохочущего кудрявого золота:

– Вот и я!

Двадцать девятая любовь…

Марина вздохнула, достала из левого ящика тюбик с резиновым клеем, выдавила коричневатую соплю на тыльную сторону фотографии, бережно размазала и приклеила к листу.

В дверь позвонили.

– Это твой оригинал, – шепнула она фотографии, спрятала тетрадь в стол, – Иду, Сашенька!

Дверь распахнулась, они обнялись:

– Девочка моя…

– Маринушка…

– Кудряшечка моя…

Марина взяла ее прохладное лицо в ладони, покрыла порывистыми поцелуями:

– Ангелочек мой… золотце… деточка моя…

Саша улыбалась, гладя ее волосы:

– Ну дай же мне раздеться. Мариш…

Руки Марины расстегнули розовый плащ, помогли снять платок, растрепали кудряшки и скользнули вниз – к слегка забрызганным сапожкам.

– Ну. что ты, Мариш. я сама… улыбнулась Саша, но Марина уже принялась стягивать их:

– Ноженьки мои, где гуляли, откуда пришли?

– С ВДНХ.

– Господи…

– Мариш, есть хочу.

Поставив сапожки в угол, Марина снова обняла любимую:

– Я без тебя жутко скучаю..

– Я тоже ужасно.

– Ласточка, закрой глаза.

– Что?

– Закрой глаза и жди.

Сашенька повиновалась, спрятав лицо в ладошки. Марина сбегала в комнату, достала из стола серебряное колечко с каплей бирюзы, вернулась и, отняв одну из ладошек от милого лица. Надела колечко на Сашенькин безымянный палец:

– Теперь можно.

Черные крылышки ресниц колыхнулись, бирюзовые глаза с изумлением посмотрели на крохотного родственника:

– Ой… прелесть какая… Мариш… милая моя…

Сашенька бросилась ей на шею.

– Носи на здоровье… – бормотала Марина, гладя и целуя подругу.

– Душечка моя…

– Ласточка моя…

– Маринушка…

– Сашенька…

Сашенькины губы медленно приблизились, прикоснулись, прижались, раскрылись…

Они долго целовались, постанывая и тиская друг друга, потом Марина шепнула в раскрасневшееся Сашенькино ушко:

– Киса, ты полезай в ванну, я приготовлю все и приду…

– Хорошо… – улыбнулась Сашенька.

Марина смотрела на нее с нескрываемым обожанием.

Сашенька была прекрасна сегодня, как никогда: золотые кудряшки ниспадали на широкий ворот белого свитера, который свободно тек вниз, суживался в талии и наплывал на прелестные, стянутые джинсами бедра.

Марина восхищенно покачала головой:

– Ты… ты…

– Что я? – улыбнулась Сашенька и быстро прошептала, – Я люблю тебя…

– Я люблю тебя, – с придыханием повторила Марина.

– Я люблю тебя…

– Я люблю тебя…

– .Люблю…

– Люблю… люблю…

– Люблю-люблю-люблю…

Марина снова обняла эти дивные юные плечи, но Сашенька виновато зашептала:

– Маринушка… я ужасно хочу пи-пи…

– Прелесть моя, идем я тебе ванну приготовлю…

Обнявшись они зашли в совмешенку: узкие джинсы нехотя полезли с бедер, отвинчивающаяся пробка – с югославского флакона. Хлынули две нетерпеливые струи – белая, широкая – в ванну, тоненькая желтенькая – в унитаз…

Вскоре Сашенька блаженно утопала в облаках о чем-то неразборчиво шепчущей пены, а Марина, с трудом вытянув пробку из пузатенькой мадьярской бутылки, жарила обвалянных в яйце и муке цыплят, напевая «этот мир придуман не нами…»

– Клево как… – Сашенька бросила обглоданное крылышко на блюдо, облизала пальцы, – Ты просто волшебница…

– Я только учусь, – усмехнулась захмелевшая Марина, разливая остатки вина в фужеры.

Они сидели в переполненной ванне друг против друга, разделенные неширокой, покрытой вафельным полотенцем доской. На успевшем подмокнуть полотенце покоилось бабушкино серебряное блюдо с остатками цыпленка и фужеры с вином. Маленький грибообразный ночничок наполнял совмещенку голубым светом.

Марина поставила пустую бутылку на мокрый кафельный пол, подняла фужер.

– Твое здоровье, ласточка…

– Твое, Маринушка…

Они чокнулись, губы медленно втянули кажущееся фиолетовым вино.

Пена давно успела опасть, в голубоватой воде перемежались неторопливые блики, прорисовывались очертания тел.

– Ой, здорово. Как в раю… – Сашенька зачерпнула фужером воды и отпила глоточек, – Мариш, с тобой так хорошо…

– С тобой еще лучше.

– Я тебя так люблю…

– Я тебя еще сильнее…

– Нет, серьезно,… милая, красивая такая… – Сашенькина рука легла на плечо Марины, – У тебя грудь, как у Лолобриджиды…

– У тебя лучше.

– Ну, что ты, у меня крохотная совсем…

– Не скромничай, ласточка моя…

– Милочка моя…

Привстав и расплескивая воду, Саша поцеловала ее.

Фужер сорвался с края доски и бесшумно исчез среди голубых бликов.

Они целовались хмельными губами, пропитанные вином языки нещадно терли друг друга.

Переведя дыхание, Сашенька коснулась кончиком языка уголка губ подруги, Марина, в свою очередь, облизала ее губки. Проворный Сашенькин язычок прошелся по щеке и подбородку, потерся о крылышко носа и снова поразил Марину в губы.

Марина стала целовать ее шею, слегка посасывая нежную голубую кожу, Сашенька, постанывая, сосала Маринины мочки, лизала виски.

Вода плескалась от их порывистых движений.

Поцелуи и ласки стали более страстными, любовницы стонали, дрожащие руки скользили по мокрым плечам.

– Пошли, пошли, милая… – не выдержала первой Саша, забирая в ладонь грудь Марины.

– Идем, киса… – Марина с трудом стала извлекать из воды онемевшее тело, – Там простыня, Сашок…

Но Сашенька не слушала, тянула в черный прямоугольник распахнутой двери, пьяные глаза настойчиво молили, полураскрытые губы что-то шептали, вода капала с голубого тела.

Повинуясь Сашенькиной руке, они оказались в неузнаваемой прохладной тьме, разбрасывая невидимые, но звучные капли, с грехом пополам выбрались из коридора и, обнявшись, упали на кровать…

Догорающая спичка стала изгибаться черным скорпионьим хвостиком, огонек быстро подполз к перламутровым ногтям Марины, она успела поднести сигарету, затянулась и бросила спичку в пепельницу.

Прикурившая секундой раньше Сашенька, лежала рядом, слегка прикрывшись одеялом и подложив руку под голову.

Принесенный из ванной ночничок светился в изголовье на тумбочке.

Бабушкины медные часы на стене показывали второй час ночи.

Марина придвинулась ближе к Сашеньке. Та выпростала руку из-под головы и обняла ее:

– Мариш, а у нас выпить нечего?

– Заинька, больше нет…

– Жаль…

Марина погладила ее щеку, потом вдруг тряхнула головой:

– Так, постой, у меня же планчик есть!

– Правда?

– Точно! Вот дуреха! Забыла совсем!

Она села, забрала у Сашеньки сигарету:

– Хватит это дерьмо курить… сейчас полетаем…

Безжалостно расплющив головы сигарет о живот Шивы, она подошла к книжным полкам, вытянула двухтомник Платонова, из образовавшегося проема достала начатую пачку «Беломора» и небольшой кисет.

Сашенька приподнялась на локте, томно потягиваясь:

– Оооой… все-тки как у тебя уютненько…

– Хорошо?

– Очень. Кайфовый уголок. Здесь любовью заниматься клево. И ночничок уютненький…

– Ну, я рада… – Марина села за стол, включила настольную лампу, достала из кисета щепотку зеленоватого плана и костяной поршенек.

Ее голое красивое тело, таинственно освещенное бледно-желтым и бледно-голубым, казалось мраморным.

Откинув одеяло, Сашенька села по-турецки:

– Маринк, я тебя люблю офигенно.

– Заинька, я тебя тоже…

Марина выдула в пригоршню табак из гильзы и принялась смешивать его с планом.

– Набей парочку, Мариш, – шлепнула себя по бедрам Саша.

– Конечно, киса. Это крутой план. Из Ташкента.

– Мариша.

– Что, киса?

– А у тебя мужчин не было за это время?

– Нет, кошечка… а у тебя?

Сашенька тихо засмеялась, запрокинув голову:

– Был мальчик…

– Лешка твой?

– Неа. Другой… там, знакомый один…

– Бесстыдница.

– Ну я больше не буду, Мариш…

– Хороший мальчик?

– Ага. Нежный такой. Правда кончает быстро.

– Молодой еще.

– Ага. Ничего научится…

– Конечно…

Сашенька сняла трубку со стоящего на тумбочке телефона, набрала наугад номер.

– Опять хулиганишь, – усмехнулась Марина.

Саша кивнула, подождала немного и быстро проговорила в трубку:

– Радость моя, можно у тебя клитор пососать?

Марина засмеялась.

Сашенька захохотала, нажала на рычажки и снова набрала:

– Мудачок, ты когда последний раз ебался? А? Нет, что ты. У меня все дома. Ага… ага… сам ты дурак!

Ее пальцы придавили рычажки, голое тело затряслось от смеха:

– Ой, не могу! Какие кретины!

Бросив трубку на телефон, она изогнулась, потягиваясь.

Голубой свет нежно обтекал ее складную худенькую фигуру, делая Сашеньку более стройной и привлекательной.

Набивая вторую гильзу, Марина покосилась на любимую.

Заметив взгляд, Сашенька медленно приподнялась на коленях и изогнулась.

– Прелесть ты какая, – улыбнулась Марина, забыв о папиросе, – Только еще, еще вперед немного… вот так…

Саша изогнулась сильнее, небольшие грудки дрогнули, свет заискрился на беленьких волосиках пухлого лобка.

Томно прикрыв глаза и постанывая, она облизывала губы.

– Афродита…

Сашенькины руки скользнули по телу и сошлись в паху.

– Ты уже хочешь, киса? – спросила Марина. – Я всегда хочу, – прошептала Саша и вытянулась поверх одеяла, поглаживая свои .гениталии и делая Марине знаки языком.

– Сейчас, милая…

Марина закончила набивать, подошла, вложила папиросу в губы подруги, другую в свои, чиркнула спичкой.

Приподнявшись на локте, Сашенька прикурила, сильно затянулась, с коротким всхлипом пропустив глоточек воздуха. Она всегда курила план профессионально, – ни одна затяжка не пропадала даром.

Марина подожгла скрученный торец папиросы, легла рядом.

– Вуматной косяк… – пробормотала Саша, сжимая зубами папиросу и поглаживая себя по бедрам.

– Азия, – Марина жадно втягивала горьковатый дым, подолгу задерживая его в легких.

Над тахтой повисло мутное облако.

Когда папироса почти кончилась, Марина почувствовала первый «приход»: комната мягко качнулась, расширяясь, голые Маринины ноги потянулись к удаляющемуся окну.

Она засмеялась, прикрыла глаза. В голове ритмично пульсировали разноцветные вспышки.

– Ой, поплыли! – раздался рядом непомерно громкий голос Саши, – Косячок охуительный, Мариш! Набей еще по штучке!

Давясь от смеха, Марина посмотрела на нее.

РЯДОМ лежала огромная голубовато-белая женщина: ноги маячили вдалеке, грудь и живот сотрясались от громоподобного хохота, в толстых губах плясало тлеющее бревно.

Марина повернулась, ища пепельницу. Вместо нее на расползшейся во все стороны тумбочке зияла невероятная каменная лохань с горкой грязных березовых поленьев.

Хихикая, Марина бросила туда папиросу.

Что-то массивное пронеслось у нее рядом с виском и с громким треском расплющило тлеющее бревно о дно лохани.

– МАРИШ, ЧТО ТЫ ОТВЕРНУЛАСЬ?!! – загрохотало над головой и не понятно откуда взявшиеся мраморные руки сжали ее грудь.

Стало очень приятно, ново и легко.

Марина повернулась.

Страницы: «« ... 7891011121314 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

...Далекое будущее. Здесь мирно и дружно сосуществуют ДЕСЯТКИ разумных рас....
Три разных дела неожиданно сливаются в одно – сбитая автобусом старушка-ведьма, погибшие на заброшен...
Для сидящих в приемной комиссии важно за время короткого выступления претендента распознать в нем ак...
– Дон-Кихот в сумасшедшем доме, – сказал он с тяжелой усмешкой. – Нет, Самсон… ты не беспокойся. Сум...
Невозможно возродить погибший в ядерном пламени сказочный мир, но можно создать в глубоком подземном...
Действие повести разворачивается через полтора столетия после распада Московской Империи на чужой пл...