За тридцать тирских шекелей Корецкий Данил

– Ну, так имей в виду – за мной не заржавеет…

– Хорошо, – кивнул Коробейник. – Я подумаю, как это обставить…

– Подумай! Только принесешь мне доказательство!

– Голову хочешь? Или руку отрубить? Можно, конечно. Только запачкаю все вокруг…

– А ты мне его перстень принеси, – как можно равнодушней предложил Граф. – Он маленький, чистый. Положил в карман – и готово!

– Ладно, подумаю!

Голован тоже обдумывал, как провести траурные мероприятия. Мелькнула даже мысль организовать похороны в Москве. Но и в столице у Молотка не было ни родственников, ни друзей. Да и у самого Голована позиции в Москве утрачены. Значит, надо обходиться тем, что есть, и хоронить героического бойца там, где он погиб. Но где взять пышную процессию скорбящих, колонну гудящих клаксонами автомобилей, сотни венков с надписями: «Молотку от ростовской братвы», «Настоящему пацану Молотку от блатных Одессы» и т. д. и т. п.? Дело усугублялось еще и тем, что единомышленников и дружеских группировок у Голована в Питере не было, как и у всех беспредельщиков. Но кореша по Союзу были.

Он отослал телеграммы, позвонил по телефонам. В город приехали еще человек восемь. Дато Жесткий из Тбилиси, Каравай из Орджоникидзе, Хан из Алма-Аты… Нельзя сказать, что это были авторитеты союзного уровня, но в криминальных кругах люди довольно известные, и их сопровождали охранники. Заказали ресторан на пятьдесят мест, хотя всего-то и набиралось около трех десятков сопровождающих. Катафалк для Молотка наняли красивый, и гроб купили дорогой, из полированных досок.

В назначенное время небольшой кортеж направился к кладбищу. Голованские были без оружия, потому что, по неписаному правилу, на похоронах счеты между собой не сводят даже злейшие враги. Но из каждого правила есть исключение. Особенно, если его делают те же, кто эти правила и устанавливает. Поэтому на кладбище уже ждала засада. Автоматов в 1974 году у братвы еще не было, а если и попадались, то единичные экземпляры, оставшиеся с войны: от ППШ до шмайсеров. Поэтому оружейный арсенал был довольно скромен: три пистолета с ограниченным запасом патронов и два двуствольных обреза.

Процессия прибыла к вырытой могиле. Похожий на печального орангутанга Голован сказал прочувствованные слова. Гроб опустили на ремнях в вырытую яму, бросили по горсти земли, и землекопы стали зарывать могилу. Тут-то и раздались выстрелы. Одетые в неброские синие комбинезоны, в которых ходили кладбищенские рабочие, стрельненские окружили группу скорбящих у могилы голованских и в упор открыли огонь. Это было настолько неожиданно, как будто с ясного неба в грешников ударил гром и сразу поразил нескольких человек. Голована поразило в первую очередь, только его огромное тело было тяжело свалить пистолетной пулей, и он, зажав рану, бросился бежать, пригибаясь и лавируя среди памятников.

– Уходит, уходит! – истошно заорали стрельненские. – Голован уходит! Бей его!

Вслед огромной фигуре бегущего орангутанга затрещали выстрелы. Сухо кашляли пистолеты, грохотали обрезы, пули и картечь ударялись о памятники, выбивая мраморную крошку и со свистом рикошетируя в разные стороны. Несколько зарядов все же догнали Голована, он споткнулся – раз, другой, третий, но продолжал бежать на нервах и природной физической силе. Его бы, конечно, уложили, но ситуация изменилась: у охранников Дато, Хана и Каравая тоже оказались стволы, и они пустили их в дело, что смешало планы стрельненских и помешало им довести разгром голованской группировки до конца.

При звуке первых выстрелов землекопы бросили лопаты, упали на землю в рыхлый суглинок и, извиваясь, как змеи, отползли подальше, противоборствующие группировки рассеялись, прячась за памятники и могильные холмики. Те, у кого было оружие, стреляли друг в друга, некоторые сцепились в рукопашную, кое-кто пустил в ход ножи, большая часть, пригибаясь, покидала опасное место.

Перестрелка затихла. Пахло сгоревшим порохом, могильной землей и смертью. Кроме нескольких убитых и раненых у незакопанной ямы никого не осталось.

Голована не было ни среди раненых, ни среди убитых. Могло показаться, что фарт улыбнулся ему в очередной раз и позволил уйти, но это было не так. Голован не ушел. Он отбежал достаточно далеко, хотя и поймал несколько пуль. Но, несмотря на огромный вес, габариты и отменную физическую силу, переварить свинцовые шарики, оказавшиеся в его теле, он не смог. Забежав в глубину погоста, упал за могилу и через несколько минут скончался. Этого бы никто не увидел, если бы не человек, который следил за ним с самого начала. Коробейник подбежал к распростертому огромному телу, толкнул ногой, пощупал пульс на шее и, убедившись, что грозный беспредельщик мертв, стал обшаривать карманы.

Вытащил бумажник с деньгами, снял золотые часы, повозившись, стянул с толстого пальца на огромной волосатой руке перстень. Внимательно осмотрел: ничего особенного – обычная бижутерия. Хотел надеть, но огромная «гайка» могла удержаться только на сардельке. Да и лев на ней как-то зловеще улыбался. Коробейник не отличался впечатлительностью, но тут на него будто могильным холодом повеяло. Покрутил штучку в руках, подумал – и сунул в карман. Потом незаметно выбрался с кладбища, к которому уже, воя сиренами, неслись милицейские машины, и окольными путями вышел в город.

Через час он уже оказался возде «Кристалла» и, зайдя с предусмотрительно открытого Юздовским черного хода, поднялся наверх к нему в кабинет.

– Ну, что? – нетерпеливо спросил Граф. – Как все прошло?

– Хреново! Мочилово получилось, – ответил Коробейник. – Еле ушел…

– А кто ж начал? И с кем мочилово? – не понял Юздовский.

– Сам не знаю. Скажу только – если бы не я, Голован бы ушел. Я его уже на выходе, с другой стороны погоста догнал.

– Ну, и что? – нетерпеливо спросил Юздовский. – Дальше что?

– Да что дальше? Завалил я его, и все…

– Точно завалил?

– Точнее некуда, – ухмыльнулся Коробейник и со стуком положил на стол скалящегося льва. Юздовский жадно схватил, надел себе на палец. На удивление, перстень пришелся ему впору: он вовсе не был огромным – самого нормального размера. Но Коробейник не стал задумываться над такими странностями, потому что был человеком конкретным и всякие непонятки интересовали его мало.

– Ну что, рассчитаемся? – спросил он.

– Рассчитаемся, – согласился Юздовский и вынул из ящика стола приготовленный пакет. – Вот твой гонорар!

– Гооонорааар, ишь ты! Хорошо, что не гонорея! – Коробейник заглянул внутрь, удовлетворенно кивнул и сунул пакет за пазуху. Таких выгодных сделок у него еще не было: за чужого жмура знатное бабло скосил, да еще из карманов кое-что выгреб…

– Ладно, расход! – он встал. Довольные друг другом, они обменялись рукопожатиями и удовлетворенно разошлись. А Юздовский заперся и долго любовался перстнем. Лев благосклонно улыбался, излучал приятное тепло и накачивал его тело силой и уверенностью. Чувствовалось, что они тоже были довольны друг другом.

– Смотри, какая прелесть! – Семен Семенович достал из сейфа три черные коробочки, открыл и положил перед ним на стол. Юздовский подошел поближе.

Две одинаковых броши в виде веточек с зелеными листиками в капельках росы и кулон в виде птички с зелеными глазками. Бриллианты и изумруды. В просторном директорском кабинете стало светлее. А может, это на душе посветлело.

– Да-а-а! – восторженно протянул он. – Сколько стоят?

– Эти по пятнадцать тысяч, а птичка – двенадцать!

– Не слабо! Восемь «Жигулей»! А ведь машина сейчас – высший показатель жизненного успеха…

– Для бедных, Феликс, для бедных! – круглое лицо Семена Семеновича лучилось улыбкой, от чего щеки стали еще шире. – Наступит время, когда «тачки» упадут в цене и станут обыденностью, а с драгоценными камнями этого никогда не произойдет! Они всегда останутся эквивалентом успеха и богатства, им не страшны денежные реформы и девальвация! Недаром дальновидные люди вкладывают в них свои сбережения!

Юздовский усмехнулся.

– Хотел бы я посмотреть, как они «сберегают»! Небось, в копилку бросают по копеечке? Кстати, почему все копилки выполнены в виде свиньи?

– Наверное, потому, что официальная идеология принижает значимость денег в обществе, строящем коммунизм! Символ возвышенности – книга, скрипка, ноты… Хотя без них прожить можно, а без свиней и денег – нельзя!

– Вы циник, уважаемый Семен Семенович!

– Вряд ли больший, чем вы, уважаемый Феликс Георгиевич!

– Тут я с вами согласен! – Феликс посерьезнел и сел к столу. – Но я не только циник, я еще коммерсант, неплохо разбирающийся в человеческой психологии. И зашел к вам по делу!

Семен Семенович аккуратно закрыл коробочки, спрятал в сейф, запер его и сел напротив.

– Слушаю, Феликс!

– Думаю, у вас не будет проблем с продажей этих цацек? – кивнул на сейф Граф.

– О чем вы говорите?! Стоит нетерпеливая очередь!

– И кто трое первых в этой очереди?

– Какие между нами секреты, Феликс? Тем более что вы знаете всех постоянных покупателей. Рубик, Яков Моисеевич и Еремеева. В связи с чем интересуетесь?

– Рубщик мяса с Центрального рынка, директор комиссионки и заведующая райпищеторгом. С зарплатами от восьмидесяти до ста девяноста рублей. Я не ошибаюсь?

– Ну, примерно столько они и получают. И что?

– Не знаете, как они поступят с новыми приобретениями? Наденут для выхода в свет? Похвастаются перед коллегами? Сфотографируются с ними и разошлют родственникам и знакомым?

Семен Семенович саркастически улыбнулся.

– Ну, перестаньте, Феликс! Они боятся огласки, ОБХСС и бандитов, поэтому спрячут их в тайники или закопают в огородах на дачах…

– Прекрасно! А может, отнесут к ювелиру для контрольной оценки?

– Ну, полно… На украшениях опломбированный ярлычок с ценой, зачем посвящать в тайну лишних людей?

– Пока что вы подтвердили все мои мысли! – Юздовский вынул из кармана конфету «Мишка на Севере» и осторожно развернул. Это оказалась не конфета, а только фантик, в котором лежали несколько камешков.

– Что это?

Директор вынул из ящика стола лупу, вставил в глазную впадину и принялся рассматривать белые и зеленые кристаллики. Пауза затягивалась.

– Вы похожи на часовщика, – не удержался Юздовский.

Семен Семенович вынул лупу и поставил на стол.

– Я торговец, а не ювелир. Это вы у нас оценщик и наверняка знаете, что носите в карманах!

– Знаю, – кивнул Феликс. – Белые – фианиты, зеленые – стразы. Ни Рубик, ни эта продуктовая королева не отличат их от бриллиантов и изумрудов. Замена настоящих камней на этот фальшак займет пару дней и обойдется, самое большее, в тысячу рублей, не считая стоимости материала, который тоже потребует такой же суммы.

Семен Семенович слушал внимательно и, судя по проблескам мысли на упитанном лице, до него начинало кое-что доходить. Ничего удивительного – иначе бы он не продержался столько лет в должности директора крупнейшего ювелирного магазина.

– Сорок тысяч остаются нам, и мы делим их пополам, – продолжил Граф. – Мясной король, фокусник комиссионки и повелительница колбас полюбуются своими замечательными покупками и, счастливые, спрячут их подальше, в уверенности, что черный день для них никогда не наступит! Что скажете?

Директор молчал. Графу показалось, что он слышит шум вращающихся у него в голове шестеренок. За время совместной работы Юздовский успел достаточно изучить характер своего начальника, чтобы действовать наверняка. Осторожный, но склонный к авантюрам и падкий на лёгкую прибыль, Семён Семёнович должен был согласиться на его предложение, нужно только правильно его преподнести. А уж правильно преподносить Феликс умел, тем более что сам искренне верил в гениальность неожиданно возникшего в голове плана.

– Для вас риска вообще никакого! – вкрадчивым голосом объяснял он. – Вы ничего не знаете и продавали то, что получили с ювелирной фабрики. Доказать обратное будет очень трудно!

Семён Семёнович включил настольный вентилятор, достал из кармана пропитанный дорогим одеколоном платок, вытер им шею и двойной подбородок.

Граф знал, что в его душе борются страх и алчность. И, похоже, чаши весов замерли в равновесии.

– Кроме того, у нас остаются «сэкономленные» настоящие камни, их придется продать за пределами страны и, конечно, дешевле. Но тысяч тридцать, думаю, получить удастся – по пятнадцать на брата. Таким образом, в результате операции каждый получит тридцать пять тысяч. Вычтем по пять на сопутствующие расходы. Все равно останется достаточно, чтобы купить хороший дом, хорошую машину и гараж.

Семен Семенович еще раз вытер платком уже не только шею, но все лицо.

– За такую «экономию» и расстрелять могут…

Граф пожал плечами. Он понял, что одна чаша стала перевешивать.

– Расстрелять могут и за меньшее. Да и пятнадцать лет не многим лучше.

Директор тяжело вздохнул.

– И потом, как можно продавать «за пределами страны»?

– Это тоже на мне. Вам не придется беспокоиться.

– Ну, что ж, – директор снова вздохнул. Такой вздох Граф расценил как знак согласия.

– По рукам!

Они пожали друг другу руки. Пухлая ладошка Семена Семеновича была потной и слегка подрагивала.

И дело закрутилось на совсем другом уровне. Операция «Подмена» принесла сумасшедший доход! Кроме того, у Графа появилась уверенность в себе, исчез глубоко загнанный страх разоблачения. Теперь ему сопутствовала удача, и скромный оценщик ювелирного магазина стал быстро «подниматься» в жизни. Он первый из «деловиков» начал выходить из подполья: заводить знакомства среди должностных лиц, подкупать их и привлекать к своей деятельности. Почему-то у него это получалось, хотя чиновники того времени обычно не подпускали к себе «темных лошадок».

Вначале он вошел в контакт с начальником таможни, через него познакомился с прокурором, начальником милиции и оперативниками ОБХСС и УР. Появилась возможность расширять масштабы своей деятельности, а главное – беспрепятственно переправлять через границу иконы, антиквариат, драгоценности… Все неприятности гасились на начальных стадиях, и Юздовский даже перестал о них думать. Новые знакомые не только обеспечивали защиту, но и помогали решать юридические и организационные вопросы.

В свою очередь Граф щедро платил, он был интеллигентен, учтив и обходителен, чем располагал к себе, поэтому деловые отношения быстро переросли в дружбу, точнее, деловой эрзац дружбы – все участники это понимали, и всех это устраивало. Они были связаны между собой, как цветисто произносил Феликс на общих застольях: «Словно звенья золотой цепи». Хотя сам-то он знал, что крепость цепи определяется крепостью самого слабого звена, а золото – металл мягкий. И самым слабым, а главное, ненужным и чрезвычайно дорогим звеном, являлся Семен Семенович Верлицкий – директор ювелирного магазина. С ним надо было «решать вопрос», и Граф обратился к Коробейнику.

Уголовник понял его с полуслова.

– Две тыщи? Сработаю, без проблем!

– Подойди завтра к началу перерыва, если на моем окне шторы задернуты, – значит, он у себя. Дверь я отопру. Только это… Без шума, криков и… и не пачкай там…

Коробейник криво улыбнулся.

– Не учи ученого!

Семен Семенович часто обедал в кабинете: термос с бульоном, отварная курица, чай… Иногда он уезжал на какие-то встречи и деловые обеды, но в этот день, на свою беду, следовал обычному графику. Впрочем, изменение привычного приема пищи не изменило бы ничего – только отсрочило результат.

Юздовский отпер дверь черного хода, задернул шторы и спустился в торговый зал, где устроил совещание с Кириллом Яковлевичем по поводу тонкостей оценки старых золотых изделий.

– Если есть царапины, принимаем как лом! – инструктировал он своего помощника.

– Но люди не соглашаются! – возражал тот. – Говорят, что царапины можно заполировать…

– Как лом! – настаивал Феликс. – Не соглашаются – пусть уходят! И объясняй, что при полировке слой золота стирается. Вот смотри, две монеты: эта прекрасной сохранности, а эта стертая, покоцанная… Разве можно давать за них одинаковую цену?

Несколько раз он уронил монеты: руки дрожали. Он представлял, что сейчас происходит наверху, в кабинете Семена Семеновича и сердце колотилось под самым горлом. «Надо было вообще уехать подальше!»

– Я не говорю за одинаковую цену, я говорю, что это не лом! – настаивал Кир.

Феликс посмотрел на часы. Обеденный перерыв заканчивался.

– Людочка! – окликнул он проходящую молодую продавщицу. – Позови, пожалуйста, Семена Семеновича, пусть нас рассудит!

– Хорошо, Феликс Георгиевич! – кивнула девушка и побежала к лестнице.

Сердце Феликса готово было выскочить через рот. Вдруг он понадеялся, что у Коробейника что-то не срослось и сейчас в зале появится Семен Семенович, озабоченно дожевывающий свою курочку… Но вместо этого сверху раздался истерический женский крик.

Произошедшее расценили как разбой. Неизвестный преступник задушил директора веревкой, выдернул ящики из стола, перевернул всё в шкафах и скрылся, не оставив следов. Следователь предположил, что директор хранил в кабинете деньги и ценности, Юздовский на допросе не смог ни подтвердить этого, ни опровергнуть. Он вообще потерял способность к связному изложению и всё повторял, что Семен Семенович только налил в чашку бульон, но не успел выпить.

– Я когда зашел в кабинет, бульон был еще теплый, представляете? А он уже остыл!

Видно было, что старший оценщик потрясен – и не удивительно: они с товарищем Верлицким работали бок о бок много лет и стали не только сослуживцами, но и друзьями…

Через неделю после похорон Юздовский пришел на прием к директору Ювелирторга Лии Петровне Симаковой. Хотя она командовала торговлей ювелирными украшениями, но имела не ласковое прозвище типа «Бриллиантовая Лиечка», а холодное и грубое «Железная Лийка».

Дородная, ярко одетая и пахнущая удушающим парфюмом блондинка с непрокрашенными корнями волос, грубым голосом и манерами прусского ефрейтора, приняла его на удивление благосклонно, и явно ожидающе.

Феликс Георгиевич толково изложил обстановку в «Кристалле», пообещал, как всегда, выполнить план и выразил надежду, что, несмотря на безвременный уход Семена Семеновича, в коллективе все останется как раньше и он с удовольствием будет приходить на совещания по пятнадцатым и тридцатым числам.

Это было вроде пароля – в эти дни Верлицкий носил «Железной Лийке» плотные конверты. Таким образом, в ответ на испытующий, как луч радара, взгляд Симаковой система опознавания неизвестного «свой» – «чужой» дала четкий ответ: свой! Раз знает эти дни, значит, пользовался у Верлицкого доверием, а раз за столько лет этого доверия не утратил, значит, человек верный и надежный.

Чтобы между ними не возникло ни малейшего недопонимания, Юздовский положил на стол один из тех конвертов, которые остались в столе у Семена Семеновича. Пухлая, унизанная кольцами рука взяла его и взвесила на ладони.

– Говорят, вы из княжеского рода? – с улыбкой спросила Лия Петровна, и Феликс понял, что она определила разницу: конверт был такой же, как предыдущие, но начинка – в два раза больше. Вот это чутье!

– Не стану отпираться, – улыбнулся он.

– Ну, что ж… Думаю, мы сработаемся, – кивнула «Железная Лийка».

Через несколько дней Юздовский был назначен директором «Кристалла».

Своим заместителем он поставил многократно проверенного, верного Кирю, который сразу посолиднел, надел костюмчик с галстуком и превратился в Кирилла Яковлевича Безелуцкого.

Новая дача Юздовского резко выделялась среди окружающих деревянных домиков с туалетами-скворечниками во дворе, окруженных хлипкими штакетниками или почерневшими от времени дощатыми заборами. С этим убожеством контрастировали высокие, надежные ворота в высоком крепком заборе, свежепокрашенном зелёной краской и ограждающем широкий двор, вымощенный крупными чёрными камнями. В глубине возвышался двухэтажный кирпичный дом с газом, водопроводом и удобствами внутри. За домом располагалась длинная резная беседка, вокруг которой выглядывали из подстриженной травы фигурки смешных гномов. Дальше дорожка вела между фруктовыми деревьями: яблонями и грушами.

Двор никогда не заканчивался: с тыльной стороны ограждения не было – он выходил к небольшому озеру, раскинувшемуся между двумя покрытыми мхом холмами. На левом имелся родник, вода из которого вначале попадала в декоративную чашу, из которой стекала по камням в озеро. А на краю чаши стояла деревянная кружка, которой желающие могли зачерпнуть ключевой воды и утолить жажду…

Второго такого бесконечного и живописного двора во всей Ленинградской области было не сыскать. Да, может, и во всём СССР. Не Швейцария все же с ее буржуазными холмами, озерами, родниками… Здесь по природным условиям не могло быть такого скопления сочных колоритных пейзажей в одном месте.

Их и не было. «Родник» являлся всего лишь искусной имитацией, достигнутой с помощью проложенной под землей водопроводной трубы. Да и холмы, и озеро – всё это было творением рук тех, кого много позже станут называть ландшафтными дизайнерами. В этом удивительном, уникальном дворе имелся даже сосновый лес, который начинался прямо за озером. Лес был настоящим, с высокими деревьями, папоротниками, грибами, ягодами и паутиной. От этого воздух здесь был особенно чистым, с запахом хвои и древесной смолы, плавящейся под знойным солнцем, как на морском побережье.

Соседи, конечно, неодобрительно косились на новостройку, правда, бесконечного благоустроенного двора они не видели, но их возмущал даже просто вид глухого забора и неприступных ворот, отбивающих надежду на добрососедские отношения, совместную выпивку под ароматный дым мангала по праздникам, небольшие торжества по случаю дней рождения и беспричинные вечерние посиделки. Только сосед слева Иван Рычагов, проживающий в двухэтажном деревянном особнячке с башенкой, впрочем, обветшавшем и утратившем свой некогда нарядный вид, выпивал несколько раз с Юздовским у него в беседке и приглашал к себе, но это общение вытекало из общего забора и связанных с ним хозяйственных проблем.

Сейчас Феликс Юздовский стоял у открытых настежь монументальных ворот, и каждый желающий мог, будто случайно, пройти мимо и заглянуть во двор. Но никто не пользовался удобной ситуацией, потому что хозяин, в костюме с галстуком, явно ждал гостей, а прогуливающийся вдоль забора в камуфляже и проглядывающей в треугольном вырезе ворота тельняшке охранник Максимыч своим мрачным видом выразительно давал понять, что незваные гости тут не приветствуются.

Возвращавшийся домой Рычагов понял обстановку с полувзгляда и даже не подошел для рукопожатия: просто кивнул и толкнул свою скрипучую калитку.

Феликс оценил его сдержанность, тем более что уже подъехал Петр Павлович Гонза – солидный, круглоголовый, с короткой прической – «ежиком» и, вместо привычной зеленой формы, в неожиданном спортивном костюме «адидас», который, впрочем, не убавлял ему солидности. Таможенный начальник был на служебной «Волге» с водителем. Почти сразу за ним, передний бампер в задний, прибыл Валерий Образцов за рулём личной «тройки» белого цвета. Машина в экспортном исполнении, да еще с тюнингованным в Тбилиси салоном, что удвоило ее цену, выглядела вполне достойно, не бросаясь в глаза и не раздражая тем самым начальство. Образцов на службе оправдывал свою фамилию, хотя по виду был неотличим от тех, с кем должен был беспощадно бороться.

Юздовский шутливо принял позу регулировщика на перекрестке и, согнув руку в локте, сделал знак проезжать во двор. Хотя полосатого жезла не было, водители истолковали его правильно. Машины заехали и остановились друг за другом, благо места было достаточно. Вскоре подъехала ещё одна служебная «Волга» – Геннадия Петровича Ищенко. Все гости прибыли с жёнами, как и приглашал Феликс Георгиевич. Они выходили из машин, поздравляли хозяина с новосельем, дарили символические подарки, точнее, передаривали то, что по каким-то поводам дарили им самим. Подарки сейчас значения не имели: самым большим подарком было то, что в гости к простому оценщику ювелирного магазина прибыли таможенный и милицейский начальники и даже прокурор города. Они весело здоровались между собой, расшаркивались и целовали ручки чужим женам…

– Обычно мы встречаемся в таком составе только на серьезных межведомственных совещаниях высокого уровня, – сказал Образцов. Коренастый, коротко стриженный, с немного искривлённым носом, весь в джинсе: штаны, рубаха, жилет, – он был похож скорее на боксёра, чем на бойца передовых рубежей сражений с преступностью. Во всяком случае, крови, трупов и бандитов без наручников он повидал гораздо больше, чем прокурор Ищенко, и уж тем более чем таможенник Гонза.

– В обкоме партии, в облисполкоме, или у прокурора области, – закончил Валерий свою мысль – он любил полную ясность, без недомолвок или намеков, которые еще надо додумывать или истолковывать.

– А теперь встретились у нас, – раздался сзади приятный голосок и веселый смех. – И это приятно!

Виолетта вышла с некоторым опозданием – в коротком черном платье с открытыми плечами и голой спиной, в сетчатых колготках и черных лодочках на «шпильках», она произвела фурор. Мужчины втянули животы, распрямили спины, выпятили наполненные воздухом грудные клетки – словом, приобрели молодцеватый и удалой вид. Насколько им это удалось – другой вопрос, но они старались и сделали все, что могли. Потом началась церемония целования ручек хозяйки, и она была гораздо искреннее и горячее той, что только что окончилась. Ничего удивительного: тренированная, стройная Виолетта выглядела моложе и эффектнее других жен, успевших округлиться и порыхлеть. Но в глазах трех сановитых дам она была безродной золушкой, поскольку муж ее никаких важных должностей не занимал. А восторженная реакция их собственных номенклатурных супругов не прибавила к ней любви, скорее наоборот.

Наступила неловкая пауза, и Феликс взял происходящее в свои руки.

– Прошу на небольшую экскурсию! Пройдёмте по дорожке к озеру!

– Обычно мы предлагаем пройти, – усмехнулся Образцов.

– Значит, сегодня необычный день! – снова засмеялась Виолетта, и мужчины одобрительно заулыбались, полностью ее поддерживая. Дамы переглянулись – слишком вольно и уверенно чувствовала себя эта выскочка.

– Там у меня мангал приготовлен, – сказал Феликс. – Угли как раз подошли, сейчас будем ставить мясо.

– Коля! – привычно позвал водителя Гонза. – Займись шашлыком, пожалуйста, лучше тебя с ним никто не справится!

Опирающийся на «Волгу» пожилой мужчина в белой рубашке и чёрных брюках с готовностью подошёл, приветливо улыбаясь.

– Конечно! Где мясо?

– Я тоже помогу! – вызвался водитель прокурора, остававшийся возле машин без дела.

Он был немного моложе Николая, но с теми же манерами, свойственными шоферской братии, работа которой отнюдь не ограничивается рулевым колесом и рычагом переключения передач.

– Спасибо, ребята! – остановил их Юздовский. – Для этого есть специально обученные люди…

Он показал вперед – действительно, возле дымящегося мангала хлопотали двое мужчин: один занимался огнем, а второй – в белом халате и белом поварском колпаке, нанизывал мясо на шампуры.

– Сегодня попробуем три варианта мариновки: в гранатовом соке, в помидорах и красном вине… Это рецепты Тенгиза, он заведует мангальной кухней в «Астории». Насчет вина была целая дискуссия, но остановились на «Ахашени»…

Теперь многозначительно переглянулась мужская половина гостей.

– Ну, Феликс, ты организатор высшего уровня, – сказал Гонза. – Иди ко мне, замом по хозяйственной работе!

– Я подумаю! – усмехнулся Юздовский.

По выложенной камнем тропинке все прошли к озеру.

– Какая красота! – восхищённо ворковала Вера Сергеевна, супруга Гонзы – крупная женщина с избыточно ярким макияжем.

– А воздух, воздух-то какой! – вторила ей милицейская жена Ирина – самая молодая и симпатичная из номенклатурщиц.

Только прокурорша не проявляла восторгов, то ли снисходительно, то ли брезгливо рассматривая Веру Сергеевну и Ирину.

– Обратите внимание на источник, – сказал Юздовский. – Это целебный родник. Говорят, к нему специально для укрепления здоровья приезжала семья Николая второго!

– Ну, раз так! – прокурор взял деревянную кружку, зачерпнул воды и напился.

– Эхх, хороша водица!

Гости по очереди с удовольствием выпили водопроводной воды, нахваливая «целебный источник». Гонза поднял голову, принюхиваясь.

– Жареным запахло!

– Хорошо, что у нас жареным не пахнет, – озабоченно сказал милиционер, и непонятно было – то ли он шутит, то ли вполне серьезен.

– А царь плохо кончил, – подхватил Гонза. – Жареным запахло, и источник не помог!

– Но мы-то не цари, – рассудительно добавил Ищенко. – Некоторые, правда, чувствуют себя царьками, пока при должности… Только это вредная иллюзия. Царь по крови и роду трон занимал. А нынешние… Одно наше представление – и вылетел из кресла!

– Прав, Геннадий Петрович! Ох, как прав, – печально покивал головой Образцов. – Да еще и арестуют… Тьфу, тьфу!

– И такое бывает, – подтвердил прокурор.

Наступила пауза. Ведь гости только для Юздовского представляли единую и монолитную группу «начальства», от которого он полностью зависел. На самом деле группа не была ни однородной, ни единой.

Главным в ней, несомненно, был прокурор Ищенко: не являясь прямым начальником таможеннику и милиционеру, он возглавлял надзор за ними, у него в руках находился острый меч следствия и пока не отмененный надзор за судом. Но это была «белая», легальная, кабинетно-процессуальная власть. А у начальника милиции Валерия Образцова, кроме законных полномочий, имелись рычаги управления криминальным миром – через систему информаторов, зависимых авторитетов и сотен запутавшихся в жизни, зачастую отчаявшихся людей, чьи судьбы он держал в крепких кулаках боксера. Он находился в центре сходящейся к нему информационной паутины, до него доходили не только официальные рапорты, донесения, документы различных учреждений, но и ночной шепот в супружеской постели, пьяные откровения в пивной или на босяцком притоне, телефонные разговоры и содержание тюремных «маляв»…

Он наверняка знал о тайной жизни прокурора, о темных делишках таможенника, и хотя никогда не проявлял своей осведомленности, сами они тоже это знали, зачастую преувеличивая его информированность и опасаясь портить с ним отношения. Потому что в служебных информационных бюллетенях, рассылаемых по стране, иногда печатались поучительные и надолго запоминающиеся истории: например, как праздничным вечером увезли в вытрезвитель прикорнувшего на лавочке у своего подъезда прокурора, конфликтовавшего с начальником УВД. Правда, забрали его как обычного гражданина, ибо документов при нем не было, хотя сам он утверждал обратное, но фамилия попала в суточную сводку, и на другой день оскандалившийся прокурор, получив строгий выговор по партийной линии, действительно стал обычным гражданином. Или как в суде находящиеся под подпиской о невыезде подсудимые милиционеры после оглашения приговора открыли огонь из табельного оружия: не поздоровилось и судье, и прокурору, даже адвокат попал под раздачу… Конечно, чаще вектор карательных мер имеет противоположное направление: надзорный орган обычно берет верх и количество уволенных, арестованных и осужденных милиционеров в разы больше, но запомнившиеся истории гвоздем сидят в ведомственной памяти прокурорских работников и передаются из поколения в поколение, укрепляя мнение, что лучше не обострять отношения между могущественными организациями.

Петр Гонза не располагал ни процессуальными, ни оперативными возможностями, но в экономической сфере был докой, знал о заграничных поездках сильных мира сего, догадывался о том, что они вывозили из страны и ввозили с разлагающегося Запада, знал… Словом, гости Юздовского, мягко говоря, не очень любили, больше того – опасались друг друга. Хотя внешне это, конечно же, не показывали – наоборот, маскировали видимостью взаимной любви, уважения и нерушимой дружбы.

– Ну, кому еще водички? – нарушил неловкую паузу хозяин. – Напились? Ну, прошу отужинать!

В беседке был накрыт стол: запотевшие бутылки водки, армянский коньяк, красные и белые грузинские вина, овощные салаты, сыр, огромный запеченный донской лещ на блюде, обложенный для красоты стручками красного острого перца, дольками лимона и зеленью…

– А ты рыбу чем фаршируешь? – спросила Ирина у Виолетты.

– Я повариха, что ли?! – с непосредственностью бывшей стриптизерши ответила хозяйка и засмеялась.

И хотя среди «номенклатурщиц» не только поварих, но даже просто домовитых рукодельниц не было, они снова неодобрительно переглянулись.

– А вот мы сейчас и проверим, чем! – выправил ситуацию Феликс. И шепнул на ухо супруге. – Будь повежливее, пожалуйста!

– А что не так? – громко возмутилась та.

И, наклонившись к уху мужа, прошептала:

– Ты князь, я княгиня, а они кто?

– Ну, всё, всё, садись уже!

С учтивостью хозяина Юздовский быстро разлил спиртное.

– За вас, дорогие друзья! За золотую цепь! Мы с Виолеттой очень рады всех видеть!

Выпили, закусили, Феликс снова встал, будто собираясь произнести очередной тост.

– А чтобы воспоминания о нашей радости остались с вами на долгие годы, мы хотим подарить вам небольшие сувениры…

Обойдя стол, он положил перед гостями маленькие коробочки. Их с любопытством открыли. Каждый мужчина получил золотую пятнадцатирублевую монету.

– Это не «десятки», которых наштамповали множество, «пятнашки» выпускали только в 1897 году, – пояснил Юздовский.

Да, это редкая вещь, – подтвердил Геннадий Петрович, рассматривая на желтом кружке профиль Николая II. – Значит, воду из царского источника мы не зря пили!

– Не зря, ох не зря! – весело поддержали прокурора Гонза и Образцов.

У каждой дамы в коробочке оказалось изящное колечко с небольшим бриллиантом.

– А кольца – авторские, победившие на выставке «Алмазы Якутии» по двум показателям: качество работы и чистота камня, – прокомментировал Феликс.

– Ничего себе, небольшой сувенир! – не удержалась Ирина Образцова, она была самой непосредственной из номенклатурщиц. Остальные, хотя и не высказывались вслух, но примеряли подарки с явным удовольствием. Даже когда кольцо не налезло на палец прокурорши, она не расстроилась:

– Дочери подарю!

Сановитые жены явно смягчились по отношению к Виолетте, легкая напряженность исчезла, и обстановка стала дружеской и приятной.

– Слушай, Феликс Георгиевич, ты человек широкий, а у тебя-то самого перстенек почему такой бедный? – прогудел прокурор. – Не золотой, не бриллиантовый, – смотреть не на что…

– Так это семейная реликвия, – спокойно отозвался Граф. – Память о прапрадедушке…

– А-а-а-а, тогда понятно! Память – святое дело!

Застолье быстро набирало обороты: много пили, ели, дегустировали по-разному замаринованный шашлык. Поднимали тосты за гостеприимного Феликса, за его жену, за их дом. Желали Феликсу здоровья, благополучия и удачи в делах. Отмечали его изобретательность, изысканность и щедрость… Его имя не сходило с уст расслабленных и довольных гостей.

В это же время вдали от дачи Юздовского, на другом конце города, шел разговор, тоже касающийся непосредственно Графа, хотя и с прямо противоположными оценками его личности. В маленьком, неприметном кафе «Огонек», расположенном в тихом переулке и имеющем второй выход на другую улицу, обедали ранее неоднократно судимый гражданин Туземцев, в определённых кругах именуемый Тузом, и его правая рука – Витька Арап.

Стол их был гораздо беднее, чем на даче у Юздовского: эскалоп из свинины с жареной картошкой, квашеная капуста да горка ломтиков серого хлеба. Водка, впрочем, тоже присутствовала, причём не самопальная, а вполне питьевая, хотя по качеству не могла сравниться с той, которую пили сейчас гости Феликса. Но эта разница была обусловлена не ограниченными материальными возможностями – по положению Смотрящий за городом Туз мог сравниться с прокурором Ищенко в параллельном мире. Дело в отсутствии привычки к изыскам: если еда насыщает, а водка опьяняет, то зачем повышать их качество? Тем более что вкусовые рецепторы обоих различить нюансы вкусов не могли.

Вёл себя Смотрящий так же скромно, как и питался. «Огонек» он давно подмял под себя, но даже официанты и бармен не могли бы по поведению определить своего фактического хозяина. Обычные на вид посетители. Только синие перстни на пальцах, да на плече у одного сквозь белую рубашку просвечивает вытатуированный погон. Ну, ещё щёки впалые, а на левой – шрам, заходящий на верхнюю губу… Но не кричат, не матерятся, ничего не требуют, не хлопают официантку по заднице, не угрожают бармену. Приличные люди, хотя и судимые, но от сумы, как говорится, да от тюрьмы не зарекайся…

– Графом, говоришь, себя называет? – произнёс Туз, презрительно скривив губу со шрамом.

– Ну! И понты у него буржуйские: прикид и вообще… Гордый такой, высокомерный…

– Гордый, говоришь… Ну-ну! Сильно приподнялся, говоришь?

– Ну! «Волжану» прикупил «двадцать четвертую», дачу новую… Директором стал, а был простой оценщик, типа, ага. Я поузнавал за него… В порт вообще, как к себе домой заезжает на машине. Я Босяка к нему отправил, чтоб объяснил, мол, на общак отстегивать нужно… Так он даже слушать не стал. Типа, мы для него вообще никто!

– Никто, говоришь? – Туз хищно оскалился. – Что-то больно много отморозков у нас развелось… То Голован, а теперь этот… Но Голован хоть был из наших и в авторитете ходил… И то его грохнули, прямо на кладбище!

Арап хмыкнул.

– Все базарят, что ты его и грохнул…

Туз уперся в него холодным взглядом из-под развитых надбровных дуг.

– Ты-то чего порожняки гоняешь? Не я это! Ты же мои дела знаешь. Знаешь, кому бы я поручил. Да и без тебя бы тут не обошлось…

Хоть они и были корефанами, Арап под этим взглядом поежился: он ничего хорошего не сулил.

– Как скажешь, Туз. Не ты, значит не ты. А с этим, с Графом, что делать?

Смотрящий отвел взгляд, и Арап перевел дух.

– Ладно, забивай ему «стрелку», посмотрим, что за штымп[18]!