Ночные тайны королев Бенцони Жюльетта

12. Мария-Антуанетта, французская королева

Воскресным вечером тридцатого января 1774 года улицу Сент-Оноре запрудили экипажи. На костюмированном балу в Опере[5] желали побывать многие. Там танцевали и веселились и, скрывая лица под масками, забавляли друг друга нелепыми вопросами и еще более нелепыми ответами. Наиболее распространенным костюмом была широкая шелковая мантия – домино…

В полночь на пороге зала появилась дама в белоснежном домино и белой атласной маске. Не обращая внимания на свою свиту, плотным кольцом окружавшую ее, дама огляделась по сторонам. Ее внимание привлек не скрывавший лица молодой человек – высокий, стройный, изящный. Густые светлые ресницы, казалось, подчеркивали задумчивость взгляда больших серых глаз. Серьезное лицо с правильными, весьма привлекательными чертами редко озаряла улыбка, но, если уж случалось, что молодой человек улыбался, он становился неотразим. Отлично сшитый костюм сидел на нем как влитой. Этого девятнадцатилетнего юношу звали Аксель Ферсен, он был сыном графа Ферсена, фельдмаршала, шведского сенатора.

Совсем недавно, первого января, его представили королю Людовику XV, а десятого января он уже танцевал на балу в Версале…

Тот бал давала дофина Мария-Антуанетта, и вся придворная молодежь веселилась в роскошном Зеркальном зале.

Мария-Антуанетта долго танцевала, но потом решила отдохнуть. С горящими от любопытства глазами она слушала очередной скабрезный анекдот, который рассказывал ее деверь, граф д'Артуа. Она обожала подобные истории: лишенная любви, дофина довольствовалась пикантными деталями чужих адюльтеров. Она весело смеялась над нелепой любовной интригой, когда к ней подошел посол Швеции.

– Ваше высочество, позвольте представить вам графа Акселя Ферсена.

Мария-Антуанетта подняла глаза и обомлела: перед ней стоял прекрасный юноша ее же возраста…

И вот сегодня в Опере она снова увидела его. Ферсен учтиво благодарил даму, с которой только что танцевал.

– Добрый вечер, – поздоровалась дама в белом домино, легко касаясь плеча Акселя. – Вы хорошо веселитесь?

Молодой швед, думая о приятном приключении, охотно ответил. Дама рассмеялась. Завязался галантный разговор. Испытывая все большее любопытство, граф гадал, кто же скрывается под белой маской. Юная незнакомка – о ее возрасте свидетельствовали легкие, воздушные движения – говорила высоким, звонким голосом с иностранным акцентом. Графу казалось, что он уже слышал прежде этот мелодичный голос…

Ферсен произнес еще несколько слов и как раз протянул даме руку, когда вдруг заметил сомкнувшееся вокруг них кольцо молодых людей – маски, казалось, смиренно ждали, пока белое домино наговорится. Дама кивком головы попрощалась и направилась… к королевской ложе. Один из спутников белого домино произнес: «Дорогая сестра», и Ферсен узнал его. Это был граф д'Артуа, младший сын короля, который везде сопровождал дофину.

Только тогда Ферсен понял, что говорил с Марией-Антуанеттой…

Рано утром в дневнике, который он вел с большой прилежностью, появилась запись, датированная «Воскресенье, 30 января»:

«На балу в Опере было полно народу. Супруга дофина, сам дофин, граф де Прованс и граф д'Артуа танцевали полчаса, не будучи узнанными. Супруга дофина удостоила меня длительной беседы…»

На следующий день, тридцать первого января, Ферсен был приглашен на бал в Версале, который традиционно устраивала дофина. Но пока он еще не подозревал, что вызвал у Марии-Антуанетты нежное чувство. Видимо, поэтому он ни словом не обмолвился о ней в своих дальнейших записках.

«В Версаль прибыл в 3 часа и оставался до 7.45», – вот что он соизволил доверить бумаге.

И все же, покидая Версаль, он увез с собой воспоминание о приятном голосе, изящном стане и огромных синих глазах, столь приветливо глядевших на него…

Оба еще не знали, что в их сердцах родилась любовь, которую им было суждено испытывать друг к другу всю жизнь.

Неосторожность дофины, заговорившей на балу в Опере с незнакомым мужчиной, стала притчей во языцех.

– Эта рыжая девчонка потеряла всякий стыд, – заявила мадам дю Барри своему венценосному любовнику. – Уже дошло до того, что на людях она пристает к мужчинам.

Людовик XV устало пожал плечами – ему страшно надоели вечные интриги мадам дю Барри. Однако Мария-Антуанетта в долгу не осталась.

– Дю Барри слишком много себе позволяет, – заметила дофина, прогуливаясь в Версальском парке. – Вот ведь старая сплетница! Никак не угомонится.

Ее слова, разумеется, тут же передали королевской фаворитке, и та из мести стала придумывать новую клевету, которая должна была привести к разводу Людовика-Августа с женой. Но дю Барри не повезло – на этот раз она опоздала.

Весной король опасно заболел и десятого мая после полудня скончался.

Толпа придворных тотчас же устремилась приветствовать нового государя и его супругу, которые в смятении выслушивали дифирамбы в свою честь.

Первый же документ, который подписал Людовик XVI, касался судьбы мадам дю Барри: ей запрещалось отныне появляться при дворе. Мария-Антуанетта вздохнула с облегчением – наконец-то она победила. Врагов, правда, у молодой женщины все равно хватало, однако же никто из них не мог предполагать, что после семи лет платонических отношений с супругой Людовик XVI влюбится в нее…

Мария-Антуанетта вела веселую жизнь, нисколько не скучая. Она кокетничала с кавалерами в Версале – и особенно у себя в Трианоне, дружила с принцессой де Ламбаль и герцогиней де Полиньяк, графиней Оссен, графом Водреем, герцогами Куани и Лозеном, а также графом Эстерхази – представителем старинного венгерского рода. Граф, хоть и родился от простой смертной – Филиппины де Ла Нугарэ на ее родине во французском Вигане, – любил доказывать, что его пращуром был сам Аттила. Не располагая состоянием, Эстерхази воспитывался в семье графа Беркени, который избрал для него карьеру военного. Со временем Эстерхази был представлен ко двору и стал одним из приближенных королевы, которая позаботилась о его дальнейшей судьбе. Она выбрала для него невесту очень богатую и значительно моложе его, а также сделала графа губернатором Рокруа и полковником гусарского полка. Спустя годы Эстерхази ответил королеве черной неблагодарностью: он и пальцем не пошевелил, чтобы помочь той, которой был обязан буквально всем…

Но пока граф Эстерхази ни на шаг не отходил от своей покровительницы и пользовался ее полным доверием…

В это же время Мария-Антуанетта со свойственной ей неосторожностью стала дарить благосклонностью герцога де Куани, глубоко любившего ее. Они встречались по ночам в уединенных местах, но довольствовались лишь беседами на любовные темы. Вопреки всем слухам, королева оставалась девственницей.

И она еще долго сохраняла бы девственность, если бы Людовик XVI, влюбившись в жену, не решился наконец на операцию.

Дело в том, что природа плохо обошлась с наследником французского престола. Нет, нет, принц не был импотентом, просто небольшой дефект мешал ему по-настоящему любить жену. Говорили, что «некая нить» придерживала крайнюю плоть, поэтому в момент проникновения Людовик испытывал острую боль, которая заставляла его сдерживать возбуждение…

Возможно, все было гораздо сложнее и опаснее, чем многие предполагали, но, к счастью, операция прошла успешно, и король Франции, едва оправившись, поспешил навестить супругу в ее спальне.

Мария-Антуанетта ждала этой ночи семь лет!..

– Я – королева Франции! – счастливо улыбаясь, сообщила она утром мадам Кампан, своей доверенной фрейлине.

Но поскольку выздоровление короля не сказалось немедленно на состоянии его супруги, «доброжелатели» сделали вывод, что Людовик XVI не может иметь детей. Беременность Марии-Антуанетты, о которой объявили в июне 1778 года, ничего не изменила в отношении к королеве «хорошо осведомленных лиц» – ребенка приписали герцогу Куани…

Аксель Ферсен прожил в Париже несколько месяцев и покинул французскую столицу двенадцатого мая, через два дня после смерти Людовика XV. Город ему понравился, о чем он не преминул написать в своем дневнике, однако еще больше Ферсену понравилась придворная жизнь, и он решил во что бы то ни стало вернуться в Версаль. А пока его путь лежал в Англию.

Отъезд молодого шведа не остался незамеченным – завсегдатаи модных салонов помнили о нем. Граф Крейц, шведский посол в Париже, писал своему королю:

«Сегодня отбыл в Лондон молодой граф Ферсен. Из всех наших соотечественников, которые здесь пребывают, он с наибольшим радушием был принят при дворе и заслужил доброе отношение королевского семейства. Он вел себя столь умно и тактично, что не мог не преуспеть. Ваше Величество вправе им гордиться. В пользу господина Ферсена говорит также благородство его помыслов…»

О да, он был красив, но скромен, любезен и сдержан; он нравился дамам и умел себя вести в их обществе, однако не заводил любовниц. Словом, он был мужчиной, о любви которого могла мечтать любая женщина. Впрочем, он так и остался холостяком – о продолжении рода Ферсенов должны были позаботиться его братья.

Из Англии в конце 1774 года Ферсен вернулся в Швецию, где блистал при дворе короля Густава III. Его считали хорошим дипломатом и незаурядным актером, однако сам он избрал для себя карьеру солдата.

В конце лета 1778 года Аксель Ферсен снова появился в Версале, где был представлен Людовику XVI.

Увидев молодого шведа, Мария-Антуанетта воскликнула:

– Вы ведь наш старый знакомый!

Видимо, она вспомнила галантную беседу в Опере и встречу на балу в Версале, потому что граф Ферсен сразу же получил приглашение на вечера, которые постоянно устраивала королева.

«Королева ко мне чрезвычайно добра, – писал Аксель отцу в присущей ему сдержанной манере. – Я часто бываю при дворе и участвую в играх, которые устраивает Ее Величество. В беседе со мной она недавно высказала пожелание увидеть меня в мундире шведской армии. Это пожелание я выполнил во вторник. Французская королева – самая любезная государыня из всех, кого я знаю…»

Ребяческое желание Марии-Антуанетты увидеть молодого шведа в офицерском мундире осуществилось. Ферсен произвел должное впечатление… Его успех был так велик, что породил множество сплетен.

– Королева слишком часто беседует с ним, – шептались придворные по углам.

– Да, да! И она столь выразительно смотрит на него…

Вдобавок ко всему Мария-Антуанетта со слезами на глазах пропела в его присутствии куплет Дидоны:

Слухи становились все настойчивее. Королева явно благоволила шведу, и вскоре кое-кто уже утверждал, что он – ее любовник. За последнее время Мария-Антуанетта успела совершить столько опрометчивых поступков, а нравственный облик ее друзей был столь сомнительным, что выводы напрашивались сами собой…

Девятнадцатого декабря 1778 года в Версале родилась Мария-Терезия-Шарлотта, прозванная Мадам Руаяль. Все подданные французского монарха понимающе улыбнулись – ни для кого не была тайной любовь герцога де Куани к прелестной королеве.

Теперь же его место занял молодой швед…

Желая положить конец сплетням и клевете, Ферсен решил отправиться в Америку с экспедиционным корпусом графа де Рошамбо. Он покинул Францию в марте 1779 года.

«Должен сообщить Вашему Величеству, – писал своему государю шведский посол граф Крейц десятого апреля 1779 года, – что королева заметно выделяет среди придворных молодого графа Ферсена, и это рождает всевозможные кривотолки и сплетни. Я тоже не мог не заметить, что она к нему явно благоволит, поскольку сам неоднократно видел тому подтверждения. В сложившейся ситуации граф Ферсен вел себя исключительно скромно и сдержанно и достоин высшей похвалы за своевременное решение отправиться в Америку. Таким образом он устранил всякую почву для пересудов и сплетен, что, однако, требовало проявления твердости характера, обычно не свойственной столь молодым людям. Королева в последние дни не сводила с него полных слез глаз. Умоляю Ваше Величество не делиться этой тайной ни с кем, кроме сенатора Ферсена.

Весть о скором отъезде графа удивила всех. Герцогиня Фитцджеймс сказала ему:

– Как же так, граф, вы изменяете своему призванию?

– Если бы у меня было призвание, я бы ему не изменил, – ответил молодой Ферсен.

Думаю, Ваше Величество согласится со мной, что так мог ответить лишь человек умный и предусмотрительный. Это весьма похвально в столь юном возрасте. Королева, впрочем, тоже ведет себя более сдержанно и мудро, чем ранее…»

Генерал Рошамбо высадился в Ньюпорте в июле. При нем, в качестве адъютанта, состоял Аксель Ферсен. Молодой швед не выказывал тоски по Франции, и все решили, что Мария-Антуанетта была влюблена гораздо сильнее, чем он. Правда, в своих письмах обожаемой сестре Софи, которые Ферсен отправлял из Америки, он часто упоминал некую «очаровательную графиню», владевшую всеми его помыслами. И тем не менее ему нравился воинский быт, он дружил со многими офицерами, прибывшими в Американские Штаты на других кораблях, и почти так же часто, как о «прелестной графине», упоминал о них в письмах сестре. Не было конца рассказам о милейшем виконте де Ноайе, молодом, но весьма опытном вояке, который вместе с адмиралом д'Эстеном участвовал в высадке на Гренаде; о герцоге де Лозене (в будущем – генерале Революции, кончившем свои дни на плахе); об успевшем прославиться маркизе де Лафайетте; о неразлучных братьях Бертье, одному из которых суждено было стать маршалом империи; о принце Ваграме…

В Америке Ферсен провел три года. В совершенстве владея английским языком, он чувствовал себя там как рыба в воде. Облаченный в прекрасный синий мундир с желтыми лампасами, который не только придавал ему воинственный вид, но еще и делал графа совершенно неотразимым, Аксель принимал участие в многочисленных военных операциях, участвовал во взятии Йорктауна и даже получил орден. Только ранг его все еще не был определен. То он именовался «адъютантом», то «военным советником», а то «полковником в составе полка Руаяль-Депон». Это последнее «воинское звание» давало ему право командовать полком в отсутствие «настоящего» командира.

В главном портовом городе Род-Айленда, Ньюпорте, Ферсен и его друзья пользовались гостеприимством некоей миссис Хантер, проводя чрезвычайно приятные вечера.

«С восьми до одиннадцати вечера, – писал Аксель сестре, как всегда точно указывая время, – мы просиживаем у миссис Хантер, о которой я могу сказать лишь одно: она исключительно милая особа…»

Из-за этой «милой особы» у Ферсена бесповоротно испортились отношения с герцогом Лозеном. Поговаривали, что красавчик Лозен давно таил злобу на шведа, завидуя его успеху в Версале, а тут новая «победа»… С тех пор Лозен при каждом удобном случае норовил навредить Ферсену.

В то время как граф Ферсен сражался с Англией за независимость Американских Штатов, Мария-Антуанетта продолжала развлекаться. Вместе с мадам де Полиньяк она устраивала приемы, где рассматривались непристойные картинки, зачитывались вслух фривольные отрывки из книг и дозволялись скабрезные высказывания и вольное обращение с присутствующими дамами. Стараясь угодить королеве, некоторые придворные из кожи вон лезли, лишь бы заслужить репутацию развратников.

Даже добродетельный Людовик XVI вдруг стал проявлять интерес к вольным речам. Он неожиданно рассказал нескольким придворным о том, сколь приятны ему страстные объятия королевы.

Злые языки утверждали, будто государя развратили Мария-Антуанетта, мадам де Полиньяк и граф де Водрей…

В октябре 1781 года, когда Ферсен все еще находился в Америке, королева произвела на свет наследника престола, и это событие было повсюду встречено с ликованием. Правда, ходили слухи о том, что счастливый отец ребенка – граф де Водрей… (К сожалению, дофин Людовик-Жозеф-Ксавье-Франсуа умер в 1789 году. Второго сына королева родила двадцать пятого марта 1785 года, и до смерти своего брата этот будущий маленький узник Тампля носил титул герцога Нормандского.) Это был второй ребенок Марии-Антуанетты, и ее мать, австрийская императрица Мария-Терезия, а также император Иосиф II, брат французской королевы, очень надеялись, что она наконец поумнеет. Но их надежды пока не оправдались…

В июне 1783 года во Францию вернулся граф Ферсен, о котором генерал Рошамбо писал Людовику XVI:

«Он – из тех офицеров, на которых можно всецело положиться».

Молодой швед поселился в Париже, сняв особняк на улице Матиньон. Ему хотелось постоянно проживать во Франции. Сначала он мечтал приобрести полк де Лозена, однако вскоре обратил свой взор на Шведский королевский полк. Затея явно была ему не по карману, и Аксель попросил денег у отца. Сенатор Ферсен, которому не нравилось намерение сына осесть во Франции, отказал ему, но предложил иной источник денег – выгодный брак. Он даже подыскал сыну богатую невесту – Жермену Некер, дочь женевского банкира, но Аксель не мог думать ни о ком другом, кроме королевы. В случае с невестой ему повезло: в Жермену влюбился барон Шталь, посол Швеции, который через два месяца женился на ней, предварительно поклявшись, что его супруге никогда не придется мерзнуть в северных снегах.

Вздохнув с облегчением, Аксель написал сестре:

«Я несказанно рад, милая Софи, что мне не придется связывать себя брачными узами. Поскольку я не могу разделить жизнь с единственной женщиной, которую я боготворю, мне никто другой не нужен…»

Этой женщиной, конечно, была Мария-Антуанетта: несмотря на трехлетнюю разлуку, Аксель по-прежнему ее любил. Но он ошибался, считая, что отец откажется от мысли женить его. Вскоре ему была представлена мадемуазель Лиэль, и молодой человек опять оказался в затруднительном положении. К счастью, и мадемуазель Лиэль не стала дожидаться предложения от молодого шведа, а вышла замуж за виконта де Канталу. Узнав об этом союзе, радостный Аксель, вздохнув с облегчением, в тот же день написал сестре Софи, графине Пипер:

«У меня камень с души свалился, когда я услышал, что мадемуазель Лиэль благополучно вышла замуж. Надеюсь, меня больше не будут сватать, поскольку жениться я не намерен. Милая Софи! Вы единственная женщина, которая может стать хозяйкой в моем доме, он будет Вашим, и мы никогда не расстанемся…»

На деньги отца Аксель больше не рассчитывал, но в конце концов, стараниями Марии-Антуанетты, он получил средства, необходимые для покупки Шведского королевского полка. Говорили, что сам Людовик XVI, по просьбе жены, сделал Ферсену столь щедрый подарок.

Став полковником, Ферсен поспешил в Версаль. Мария-Антуанетта приняла его в Золотой гостиной, где она как раз играла на арфе. При виде Акселя она не сумела скрыть волнения: ее давний возлюбленный очень изменился. Она помнила молодого, довольно застенчивого человека, а теперь перед ней стоял зрелый мужчина, что в глазах королевы делало его еще более желанным. Сама Мария-Антуанетта находилась в расцвете сил – материнство пошло ей на пользу.

Она была высокой, отлично сложенной женщиной, чуточку полноватой, но это не портило ее фигуру. У нее были великолепные плечи и руки, изящные тонкие пальцы и маленькие ступни.

Мадам Виже-Лебрен, придворная художница, много раз рисовавшая Марию-Антуанетту, вспоминала:

«Черты лица Ее Величества нельзя было назвать правильными. У нее было слишком узкое лицо, большие голубые глаза навыкате и сильно выпяченная верхняя губа – фамильный признак Габсбургов, что многие французы воспринимали как гримасу надменности или презрения. Но они, разумеется, ошибались: королева была исключительно милой женщиной, ко всем относящейся с большой доброжелательностью. Но самым замечательным в ее облике был необыкновенный блеск кожи. Она буквально светилась. Никогда ни у кого я ничего подобного не видела. Кожа ее лица казалась прозрачной. Мне никак не удавалось запечатлеть это на полотне: не хватало красок, чтобы передать эту свежесть и сияние, свойственные только ей одной…»

К тому же королева, портнихой которой была тогда знаменитая парижская модистка Роза Бертен, слыла самой элегантной дамой в Европе. На свои наряды, драгоценности и прически она не жалела денег – и результат превосходил всякие ожидания.

…Итак, увидев Ферсена, королева оставила арфу, протянула ему руку для поцелуя и тихо сказала:

– Я так рада видеть вас снова, милый друг…

Касаясь губами нежной руки Марии-Антуанетты, граф испытал потрясение, от которого долго не мог оправиться.

– Я польщен, я очень польщен… – пробормотал он, не находя слов, чтобы выразить свои чувства. – Надеюсь часто видеть Ваше Величество…

И все же разлука была неизбежной и тем более жестокой, что теперь Ферсена и королеву связывала истинная страсть. Правда, до сих пор неизвестно, были ли они любовниками. Даже недоброжелатели Марии-Антуанетты не осмеливались утверждать это.

Очень скоро графа призвал на службу Густав III и, присвоив ему звание офицера шведской армии, взял с собой в Италию.

Разлученный с королевой, Ферсен вел активную переписку с некоей «Жозефиной», и все сходятся во мнении, что под этим именем скрывалась королева.

«23 августа 1788 года. Я передал письмо через Эстерхази с просьбой вручить послание Ей…» – сообщил он Софи.

Граф Эстерхази не был их единственным «почтальоном». Многие письма Ферсена доходили до адресатки с помощью мадам Кампан, впоследствии утверждавшей, что у Марии-Антуанетты никогда не было любовников.

«Мария-Антуанетта оставалась исключительно добродетельной в своих поступках, – писала в „Мемуарах“ эта дама. – Королева купалась в длинной, застегнутой до подбородка фланелевой сорочке, а когда служанки помогали ей выйти из ванны, она требовала, чтобы перед ней держали простыню, скрывавшую ее наготу».

Слова преданной фрейлины оспорил лорд Холланд.

«Она была наперсницей Марии-Антуанетты, – писал англичанин, – и знала обо всех тайных увлечениях своей госпожи, многие из которых были предметом сплетен и пересудов. После трагической гибели королевы мадам Кампан стала менее сдержанной и многим поведала о тайной связи, существовавшей между Марией-Антуанеттой и герцогом де Куани, который то ли из робости, то ли из осторожности предпочел положить конец опасной интриге. Мадам Кампан припомнила и другое любопытное обстоятельство: ночью шестого октября, когда толпа парижан осадила Версаль, в спальне Ее Величества наедине с ней находился граф Ферсен…»

Не будем опускаться до цитат из подлых обвинений графа де Прованса (брата Людовика XVI), который называл детей королевы незаконнорожденными. Людям благородным мученическая гибель Марии-Антуанетты не позволила принять во внимание грязные намеки на ее слабости. Что же касается вышеупомянутых утверждений, то их причиной послужили два факта, вернее, два совпадения: малолетний герцог Нормандский, будущий дофин, и его сестра Мария-Софи, не прожившая и года, появились на свет ровно через девять месяцев после визитов графа Ферсена в Версаль. Чтобы на столь зыбком основании делать далеко идущие выводы, требовалась ненависть человека, для которого рождение малюток означало крушение всех надежд на престолонаследие.

Гораздо позже, став королем Людовиком XVIII, граф де Прованс велел в память о венценосных мучениках возвести часовню, но в то же время способствовал изданию воспоминаний герцога де Лозена, в которых тот представил королеву настоящей потаскухой. Вот когда Лозен смог наконец отомстить графу Ферсену! Оскорбительное содержание его записок побудило Наполеона I запретить их дальнейшие публикации из уважения к трону, на котором восседал он сам.

Однако вернемся к королеве и графу Ферсену.

В Италии шведу выпал случай познакомиться с многочисленной родней французской королевы: ее братом, императором Иосифом II, который, путешествуя, называл себя графом Фалкенштейном; великим герцогом Тосканы; пармской герцогиней Марией-Амелией; королевой Неаполя Марией-Каролиной и ее братьями и сестрами. Повсюду Ферсену оказывали радушный прием. Встречался он и с прелестными женщинами – например, с обольстительной леди Элизабет Фостер, несчастной дочерью графа Бристоля. В Неаполе Ферсен сошелся с заговорщиками, сторонниками Чарлза-Эдуарда Стюарта, графа Олбани, претендента на английский престол.

В одном из писем Софи Ферсен признался, что Элизабет вызвала в нем дружеские чувства; вскоре, однако, выяснилось, что чувства эти переросли в нечто более теплое, чем дружба. Но сердце графа было отдано королеве, о чем он и объявил своей новой знакомой.

Как ни странно, леди Фостер не только не приревновала Акселя, а, напротив, посочувствовала ему и даже попыталась помочь графу спасти любимую в самые трагические дни революции.

В июне 1784 года, сопровождая своего короля, Ферсен оказался в Париже.

Узнав о приезде графа, Мария-Антуанетта пожелала поскорее увидеться с ним, но пока это было невозможно.

«Не могу появиться прежде короля», – написал Ферсен «Жозефине» в письме, которое передал королеве месье Фонтен.

Чтобы встретиться с Марией-Антуанеттой, Ферсену пришлось прибегнуть к хитрости. После официального визита во дворец в свите шведского монарха граф сказался больным и остался дома, «чтобы спокойно писать и заниматься своими делами, а вечером иметь возможность отправиться на ужин в Версаль». Так он записал в своем дневнике…

Марии-Антуанетте захотелось отпраздновать возвращение Ферсена в Париж, и в его честь она устроила в Трианоне пышный прием. Предлогом послужил визит Густава III, и королева разослала приглашения на двадцать первое июня. Это был великолепный вечер, но шведскому королю в Трианоне почти не уделяли внимания. Достаточно сказать, что на празднике отсутствовали братья короля, а также принцы крови.

Гости, по желанию королевы одетые во все белое, шли по освещенному парку к Храму любви, когда внезапно за храмом вспыхнул огонь. Искры поднялись к вершинам деревьев, пламя обагрило облака… По замыслу королевы, огонь выражал силу ее любви, и значение этого символа понимал только один человек, присутствующий на празднике.

Взволнованный Ферсен прислонился к дереву.

– Вы довольны, друг мой? – прошептал нежный голос.

– Я восхищен… – ответил Аксель и обернулся: это была она.

Лишь мгновение они смотрели друг на друга. Затем королева сжала графу руку и исчезла во мраке…

В парковых павильонах подали ужин.

На рассвете Густав III поблагодарил Марию-Антуанетту за великолепный прием, не подозревая, в честь кого королева устроила праздник.

Никто также не догадывался, что это было последнее большое празднество в Трианоне. Вскоре разразился грандиозный скандал, в результате которого репутации королевы был нанесен сильнейший удар.

Повинными в скандале оказались кардинал Людовик де Роан и некая графиня де Ла Мотт-Валуа – якобы ведшая свой род от одного из внебрачных сыновей короля Генриха II. Впоследствии Мария-Антуанетта отрицала знакомство с этой женщиной, однако многие утверждали, что видели графиню на празднике в Трианоне…

О ненависти королевы к кардиналу де Роану при дворе знали давно; известны были и причины многолетней вражды. Прелат заслужил немилость королевы, когда, будучи в Вене, рассказывал о ней оскорбительные истории. В частности, он утверждал, что Мария-Антуанетта своим кокетством поощряет любовников… Кого он имел в виду, де Роан не уточнял, однако с тех пор прошло десять лет, а королева ни о чем не забыла и не простила ему злословия.

Итак, скандал назревал…

Граф Ферсен, состоявший на службе у своего государя, вынужден был покинуть Париж. Во Францию он вернулся только в апреле 1785 года и сначала направился в Ландреси, где стоял его Шведский королевский полк. В Париж он прибыл десятого мая и приступил к службе как командир вышеназванного полка – ибо был стараниями королевы произведен в полковники.

В мае он отправил сестре письмо довольно странного содержания:

«Сейчас восемь вечера, и я вынужден поскорее закончить это послание. Со вчерашнего дня я нахожусь в Версале, но прошу Вас не говорить никому, что я пишу Вам оттуда. Всю остальную свою корреспонденцию я отправляю как бы из Парижа…»

Почему эта поездка в Версаль окружена такой тайной, никто не знает. Тем более неизвестно, от кого прятался граф Ферсен. Почему он делал вид, будто отсылает письма из Парижа, когда находился в Версале?

Все эти вопросы остались без ответов, хотя кое-кто полагает, что некоторые странные события подтверждали, будто между Акселем Ферсеном и королевой завязались интимные отношения.

Однако когда пятнадцатого августа 1785 года разразился скандал из-за «дела об ожерелье» и король повелел задержать кардинала де Роана прямо в Зеркальном зале Версаля, Ферсен уже целых десять дней находился в Ландреси, где ждал своего брата Фабиана и занимался полковыми делами. В Ландреси он пробыл недолго – всего до второго сентября, – но по пути в Париж задержался на водах в Сен-Аман-Монтрон.

О причастности Ферсена к «делу об ожерелье» ничего не известно. Он приехал в Париж тридцатого сентября 1785 года, поселился на третьем этаже в доме мадам де Ла Фарр и проживал там до конца июня 1786 года. В это время он не писал писем «Жозефине» и крайне редко давал о себе знать своей сестре Софи. О его отношении к скандалу можно судить лишь по письму королю Густаву III:

«Все, что болтают о де Роане, особенно в провинции, не заслуживает доверия. Якобы бриллиантовое колье и поддельная расписка королевы не могут быть истинным поводом ареста кардинала. Все придумывают некую политическую причину, что, разумеется, полная чушь. В Париже говорили даже, что все это – только игра королевы и кардинала, что он оказывал Ее Величеству кое-какие услуги (например, с его помощью она доводила до сведения австрийского императора государственные тайны) и что она поручила ему приобрести драгоценное колье… Когда же король узнал обо всем, она разыграла праведный гнев…»

Действительно, о чем только не болтали в те дни в Париже!

Говорили, что его преосвященству вздумалось играть политическую роль в стране и он решил стать любовником Марии-Антуанетты, считая это лучшим способом для достижения своей цели. Поскольку королева по-прежнему ненавидела его, кардинал решил покорить ее своим обаянием. Он искренне считал, что роль Мазарини ему вполне по плечу…

Именно в это время он встретился с графиней де Ла Мотт и, недолго думая, поведал молодой женщине о своих политических амбициях.

– Чтобы стать министром, мне нужно помириться с королевой, – сказал он. – Я знаю, что она тратит большие суммы на благотворительность, и готов из своих доходов оплачивать ее добрые дела.

– Я могу вам помочь, – уверенным тоном заявила мадам де Ла Мотт. – Королева благоволит ко мне…

Графиня лгала. Она никогда не встречалась с Марией-Антуанеттой, но решила воспользоваться доверием кардинала:

– Я расскажу королеве о ваших добрых чувствах к ней и в подтверждение передам от вас некоторую сумму денег на ее благотворительные дела. Мне известно, что она испытывает финансовые затруднения, и ваша помощь будет очень кстати.

Вскоре графиня заявила кардиналу, что Мария-Антуанетта просит его письменно подтвердить добрые намерения, что де Роан и сделал. В ответ он получил письмо от королевы.

«Я простила Вас, – прочитал кардинал, – но пока не могу принять. Мы увидимся, как только обстоятельства позволят мне это…»

Воображение кардинала уже рисовало ему прелестную картину: в будуаре в Трианоне он держит королеву в объятиях…

Обмен письмами продолжался, и однажды графиня известила кардинала, что королева согласилась встретиться с ним наедине.

Пока де Роан мечтал о свидании с королевой, графиня занималась поисками женщины, которая за определенное вознаграждение сыграла бы роль Марии-Антуанетты. И она нашла ее в садах Пале-Рояля, который давно стал настоящим притоном…

Встреча кардинала с «королевой» состоялась в темной аллее Версальского парка, а поскольку женщина позволила ему некоторые вольные ласки, де Роан поверил в любовь Марии-Антуанетты.

На следующий день графиня сообщила кардиналу, что королеве нужно сто пятьдесят тысяч ливров для бедняков. Де Роан молча вручил графине увесистый кошель…

Что побудило графиню де Ла Мотт сыграть с кардиналом столь злую шутку? (Письма королевы, разумеется, были поддельными!) Неужели только возможность прибрать к рукам деньги, которые де Роан будет передавать «королеве» на благотворительные цели?

О нет, ставка в этой игре была баснословной. Однажды мошенница узнала, что королевские ювелиры предложили Марии-Антуанетте приобрести у них многоярусное бриллиантовое колье, которое они называли самым роскошным ожерельем в мире. Они уже предлагали его мадам дю Барри, испанскому королю и нескольким богачам, но цена – миллион шестьсот тысяч ливров – оказалась всем им не по карману.

Они показали колье Людовику XVI после его восшествия на престол, считая, что по этому случаю король, возможно, приобретет драгоценность для Марии-Антуанетты, питавшей слабость к украшениям. Однако юную государыню тоже остановила цена, и она величественно произнесла:

– Нам больше нужны корабли, чем украшения.

Расстроенным же ювелирам она сказала:

– Я не могу принять от короля столь дорогого подарка. Никогда больше не предлагайте мне это ожерелье. Постарайтесь разделить его на части и продать. Возможно, тогда вы найдете покупателя на свое колье.

Злосчастное ожерелье и стало предметом интриги, затеянной графиней де Ла Мотт. Она рассказала кардиналу о том, что королева страстно желает приобрести колье, на покупку которого у нее нет необходимой суммы. И, разумеется, Мария-Антуанетта нуждается в его, де Роана, помощи.

Кардинал тут же заключил с ювелирами сделку, обязуясь выплатить сумму в миллион шестьсот тысяч ливров в течение четырех лет. Первого февраля ювелиры привезли де Роану ожерелье, которое кардинал немедленно вручил графине де Ла Мотт. В тот же вечер мошенница разделила великолепное украшение на несколько частей, чтобы продать его.

Первый взнос, который кардиналу предстояло внести к августу, оказался ему не под силу. Встревоженные ювелиры поспешили в Версаль, где услышали ужасную новость:

– Вы введены в заблуждение. У королевы никогда не было вашего бриллиантового ожерелья.

Об этом заявила золотых дел мастерам доверенная фрейлина королевы, мадам Кампан. Мария-Антуанетта, узнав о случившемся от своей наперсницы, немедленно приняла ювелиров. Обеспокоенная королева попросила их составить для короля докладную записку и детально изложить суть дела.

Кардинала де Роана арестовали в тот момент, когда он, в епископском облачении после мессы в день Успения, проходил через Зеркальный зал Версаля. Разразился скандал.

Кардинал-мошенник и королева, оказавшаяся замешанной в деле о подлоге!

Пасквилянты графа Прованса и герцога Орлеанского позволяли себе все, что угодно, обливая королеву потоками грязи. Ферсен же понял, сколь сильно пострадала репутация Марии-Антуанетты, только когда королева, оправившись от родов, прибыла в Париж. Вместо приветствий жители столицы встретили ее гробовым молчанием.

Мрачную тишину нарушали лишь скрип карет да стук конских копыт по мостовой; казалось, это предвещало будущую трагедию.

«Дело об ожерелье» и требование королевы судить виновных в Париже вызвало град оскорблений в ее адрес. Однако, как ни странно, Ферсен не упомянул об этом ни в своем дневнике, ни в корреспонденции. Во время судебного процесса он отмечал в дневнике лишь светские события – например, бракосочетание мадемуазель Неккер и барона Шталь-Гольштейна, имевшее место четырнадцатого января 1786 года, на котором он присутствовал. В это время Мария-Антуанетта была вне себя от гнева, но и об этом Ферсен умолчал. Более того, как раз тридцать первого мая, в день оглашения приговора, граф решил покинуть Францию. Сделал он это двадцатого июня, в тот самый день, когда палач пометил графиню де Ла Мотт каленым железом.

После процесса Ферсен все же вернулся в Версаль. Его поразила перемена, происшедшая с королевой. Мария-Антуанетта, которой уже исполнилось тридцать, оставила балы, очень редко посещала театры, не появлялась больше в обществе мадам де Полиньяк и принцессы де Ламбаль и все свободное время проводила с детьми. Но ее чувства к графу Ферсену не изменились. Сразу после его прибытия в Версаль они возобновили долгие прогулки по парку. Иногда они отправлялись верхом подальше от дворца и весь день проводили вместе. Эти встречи не могли долго оставаться тайными и вскоре вызвали шумный скандал – несмотря на скромность и сдержанность фаворита, который был самым почтительным из всех друзей королевы. Снова зазвучали непристойные песенки и памфлеты. Опять вспомнили о «любовной встрече» кардинала с «королевой» темной ночью в Версальском парке…

Почему Ферсен, боготворивший королеву, в столь трудную для нее минуту все же покинул ее? Ведь именно тогда ненависть подданных впервые перестала быть для нее секретом… Возможно, Мария-Антуанетта сама потребовала, чтобы он уехал, пытаясь таким образом защитить самого дорогого ей человека…

В любом случае решение было принято, и граф Ферсен оставил Версаль. В течение двух лет он неустанно путешествовал между Швецией и Валансьенн, где в то время стоял его полк, но нигде подолгу не задерживался. В конце 1787 года он возвратился в Швецию и принял участие в войне с Россией.

Только в декабре 1788 года он вновь появился в Париже, где в ожидании созыва Генеральных штатов кипели страсти.

«Наблюдаю сильнейшее брожение среди народа, – написал он сестре, – но я убежден, что последствия не будут столь трагическими, как все предрекают…»

Что за непростительное заблуждение! Впрочем, надвигавшаяся революция не могла сильно шокировать шведа, поборника либеральных веяний, сражавшегося за свободу Американских Штатов на стороне Вашингтона. Конституционная монархия представлялась ему вполне естественной формой государственного устройства…

Тем временем королева нуждалась в помощи Ферсена больше, чем когда-либо: события развивались с устрашающей стремительностью.

Пятого мая Генеральные штаты собрались на первое заседание, и вскоре выяснилось, что полярность мнений депутатов поделила страну на два лагеря. Дискуссия продолжалась шесть недель. В результате представители третьего сословия объявили себя Национальным собранием. Людовик XVI, попытавшийся было воссоединить все три сословия, приказал представителям дворянства присоединиться к Национальному собранию, которое решило немедленно приступить к разработке конституции…

Четвертого июня умер маленький дофин – Мария-Антуанетта пережила страшное горе. В то же время потоки грязи проливались на несчастную государыню. Каждый день газетчики публиковали песенки, памфлеты и пасквили, соревнуясь в травле королевы…

Возбужденные парижане тринадцатого июля разгромили старый арсенал, завладели оружием и двинулись на Бастилию. Старая парижская тюрьма, в которой в это время содержалось всего семеро узников – четыре фальшивомонетчика, один вор и двое душевнобольных, – под натиском толпы пала четырнадцатого июля 1789 года.

В сентябре начались «хлебные бунты». Страшный ураган с градом уничтожил большинство урожая, и мука стала редким продуктом. Несмотря на голод, Людовик XVI дал обед в честь офицеров Фландрского полка, совершив тем самым роковую ошибку…

Пятого октября шумная толпа женщин, таща с собой пушки, под предводительством сержанта Майяра отправилась маршем из Парижа в Версаль. Вечером Людовик XVI принял в зале Совета делегацию из пяти женщин.

– Хлеба… – прошептала Луизон Шарби, молодая работница, которой поручили говорить с государем, и упала в обморок.

Когда ее привели в чувство, Людовик сказал:

– У меня нет хлеба, но вы можете забрать все съестные запасы из дворцовой кладовой… Завтра я прикажу привезти из Санлиса зерно для снабжения хлебом Парижа.

– Да здравствует наш добрый государь! – в восторге воскликнули женщины и покинули дворец. – Завтра у нас будет хлеб! – заявили они ожидающей во дворе толпе.