За век до встречи Джуэлл Лайза

42

Не успел Годфри сесть на поезд, идущий из Лондона в Манчестер, чтобы на целый месяц исчезнуть из круга повседневного общения Арлетты, как буквально в тот же день, словно вторая фигурка на старинных «погодных часах»[32], в ее жизни снова возник Гидеон – веселый, остроумный, очаровательный, исполненный романтических устремлений. Годфри уехал утром, а уже вечером художник поджидал Арлетту на тротуаре возле служебного входа «Либерти» с огромным букетом роз цвета стыдливого румянца. Увидев Арлетту, он снял свободной рукой шляпу и застенчиво улыбнулся.

– Добрый вечер, – сказал Гидеон, целуя ей руку. Губы у него были сухими и горячими. – Давненько я тебя не видел. Ты выглядишь просто потрясающе.

Арлетта взглянула на него с недоумением. Она-то знала, что выглядит совершенно ужасно.

– Очень сомневаюсь, – покачала головой Арлетта. – Я три ночи почти не спала, а это не способствует «потрясающему» виду. Как бы там ни было, спасибо за комплимент.

Несколько мгновений он мечтательно разглядывал ее лицо, потом, словно спохватившись, сказал:

– Да, чуть не забыл… Цветы. Это для тебя.

И, склонившись в почтительном поклоне, он вручил ей букет.

– Спасибо. – Арлетта улыбнулась. О том, что означает этот букет, она спрашивать не стала, не желая знать ответ, поэтому еще несколько мгновений оба неловко молчали. Арлетта считала – это он должен заговорить первым, но Гидеон не спешил объясниться. Наконец он сказал:

– Куда ты сейчас?

– Я иду домой, Гидеон, – терпеливо объяснила она. – Я устала и…

– …И не спала три ночи, – подхватил он. – Да-да, конечно, я понимаю… Могу я тебя проводить?

Арлетта улыбнулась.

– Это было бы очень мило с твоей стороны. Идем

Гидеон посмотрел на нее со смесью благоговения и радости.

– Прекрасно! – воскликнул он. – Великолепно!

Даже самому последнему идиоту было бы ясно, что Гидеон влюблен, а Арлетта не была идиоткой. В течение последних нескольких недель, начиная с того вечера в «Лебеде», когда она увезла Годфри к себе, она держала художника на расстоянии. Арлетта намеренно не садилась рядом с ним в клубах и барах и только махала ему рукой в знак приветствия, если замечала его в зале.

«Бедный, бедный Гидеон! – говорил в таких случаях Годфри. – Я еще никогда не видел такого несчастного лица. Его сердце разбито на части».

Чтобы избежать порчи остальных жизненно важных органов художника, Арлетта прекратила с ним почти всякое общение, а теперь (и что это вдруг на нее нашло?) не только взяла у него цветы, но и разрешила проводить себя до дома. Если бы ее спросили – почему она так поступает, Арлетта ответила бы, что не имеет ни малейшего представления. Возможно, что после отъезда Годфри ей было одиноко. Возможно, в глубине души ей немного не хватало Гидеона и его цветистых комплиментов. В конце концов, их дружба, выросшая в тишине студии, когда в продолжение долгих сеансов глаза художника вбирали, запоминали каждую черточку ее лица и фигуры, всегда была очень близкой, почти интимной.

И пока они шли по темнеющим улицам вечернего Лондона, пока шагали по отливающим сентябрьским золотом мостовым, Арлетта вспомнила, как приятно ей было когда-то общаться с ним, чувствовать его рядом, слушать его шутки и комплименты, знать, что он каждую секунду готов выкинуть что-то смешное и неожиданное. Она вспомнила, как встретилась с ним в первый раз в прошлое Рождество – странная, высокая фигура в старомодном цилиндре, на котором шапкой лежал снег, дирижирующая хором молодых мужчин и женщин, во все горло распевающих рождественские гимны. Тогда ее поразил какой-то дикий огонь, горевший в его глазах; Гидеон выглядел как человек, готовый на любое безумство. Эта загадка не давала ей покоя, и однажды она, набравшись храбрости, спросила Гидеона, какая мысль или переживание заставили его вести себя столь эксцентрично. Она ожидала услышать какую-то романтическую, быть может, даже трагическую историю о потерянной любви, но в ответ он только рассмеялся и сказал, что причиной был абсент. По его словам, это было его первое и единственное знакомство с «зеленой феей», но и впоследствии Арлетте не раз казалось, что Гидеон вот-вот совершит нечто такое, на что ни один нормальный человек просто не способен. Художник, однако, все отрицал и даже признался, что после того, первого раза, его так долго и сильно тошнило, что он зарекся впредь даже прикасаться к этому коварному напитку. И все же Гидеон по-прежнему казался Арлетте натурой непредсказуемой, переменчивой, загадочной и буйной.

– Мы давно не виделись, правда? – сказала она сейчас.

– Я хотел встретиться с тобой раньше, – ответил он, – но мне не хотелось мешать. В последние несколько недель ты, кажется, была очень занята.

– Да, – кивнула Арлетта. – Я как будто побывала на другой планете. В другом мире.

Гидеон взглянул на нее с любопытством.

– И как тебе понравился этот другой мир? – спросил он.

Арлетта повернулась к нему, и глаза ее сияли.

– Ах, Гидеон, это был восхитительный и прекрасный мир. Волшебный. Я… – Она хотела добавить еще что-то, но ее горло перехватило словно внезапным спазмом.

Гидеон резко остановился, преградив ей дорогу. Они как раз были на Аргил-стрит напротив лондонского «Палладиума»[33], у входа в который стояла небольшая очередь желающих попасть на модное представление, и Арлетта, не желая, чтобы посторонние видели ее слезы, позволила Гидеону обнять себя и даже спрятала лицо у него на плече.

– Бедная, бедная Арлетта! – проговорил он с сочувствием. – Он увез с собой твое сердце, не так ли?..

Она кивнула, не отрывая лица от шершавой ткани его пальто.

Не выпуская ее из объятий, Гидеон развернулся и тронулся дальше в сторону Блумсбери.

– Когда он возвращается?

– Через месяц или около того.

– Через месяц? Всего-то?.. – Гидеон мягко рассмеялся. – Месяц пролетит быстро, ты и не заметишь.

Арлетта, всхлипнув, затрясла головой.

– Нет, – сказала она. – Не пролетит. Месяц – это очень, очень долго!

– Это всего четыре недели, – твердо сказал он, глядя на нее с наигранной строгостью. – Послушайте меня, мисс де ла Мер… Я ваш друг, и я уж постараюсь, чтобы этот месяц пролетел как можно быстрее. Я найду способ развлечь ваш ум и согреть ваше озябшее сердце. И если вы только позволите, я готов сделать все, чтобы вы больше не плакали.

Она улыбнулась ему сквозь слезы.

– И как ты собираешься этого добиться, Гидеон?

– Сначала скажи – ты разрешаешь? – Он снова прижал ее к себе.

Арлетта задумалась. Она намеревалась провести этот месяц, проливая слезы в священной тоске по уехавшему Годфри, и не раз воображала себе собственное изможденное лицо со впалыми щеками и покрасневшими глазами. Она отчетливо представляла себе, как будет часами ждать у парадной двери появления почтальона, надеясь получить весточку от любимого, но слова Гидеона заставили ее задуматься о других возможностях. И предложенная им альтернатива неожиданно показалась Арлетте куда более предпочтительной и заманчивой.

– Хорошо, – кивнула она. – Я разрешаю тебе попытаться меня отвлечь. Должна, однако, предупредить, что оставляю за собой право быть несчастной, если мне захочется. Договорились?

– Как скажешь. – Он улыбнулся. – Я согласен.

– Вот и отлично.

– Тогда, может быть, начнем?

– Что, прямо сейчас?

– А что нам мешает?

– Вообще-то, сегодня вечером я планировала написать несколько писем.

– Писем? – удивленно переспросил он. – Кому?

– Мне давно нужно было написать маме.

Он немного подумал, приставив кончик пальца к небольшой мушкетерской бородке, которую он отрастил за последние несколько недель.

– Конечно, тебе решать, что делать, – проговорил он наконец, – но лично я собирался прямо отсюда отправиться в поэтический салон на Рассел-сквер. Говорят, там подают прекрасное имбирное печенье домашнего изготовления, мороженое и отличный херес. Не исключено, что как раз сегодня там будет выступать сам Зигфрид Сассун[34].

Арлетта удивленно вскинула брови, и Гидеон, слегка откашлявшись, продолжал:

– Потом я бы поехал в Найтсбридж к моей старшей сестре Ребекке, которая устраивает небольшой прием по случаю своего возвращения из Голливуда. – Он мастерски выдержал паузу, давая своим словам дойти до ее сознания, и добавил самым небрежным тоном: – Между прочим, в Америке она не раз обедала с самим Лайонелом Бэрримором[35]… ну и со всеми остальными тоже.

У Арлетты перехватило дыхание. Она подумала о матери – о том, как она живет в огромном доме совершенно одна и каждый день ждет от дочери письма – нормального письма, а не второпях нацарапанной записки, но тут же вспомнила, как еще подростком подолгу вглядывалась в туманную морскую даль, гадая, как сложится ее судьба. Ей повезло – волею случая она оказалась в самой гуще увлекательной и веселой жизни. Так что же, теперь отказываться от свалившейся прямо в руки удачи? Да ни за что!

– Ладно, – сказала Арлетта. – Я поеду с тобой. Только имей в виду – я должна вернуться домой не позже полуночи.

Гидеон просиял.

– Разумеется! Я обещаю, нет – гарантирую, что ты будешь дома ровно в полночь, и ни минутой позже.

– Тогда поспешим, – деловито сказала Арлетта, беря его за руку. – Мне еще нужно переодеться и поставить в воду цветы.

Гидеон широко и беззаботно улыбнулся, и они рука об руку побежали по улице к ее квартире в Блумсбери. Услышав, как они с топотом поднимаются по лестнице, из своей гостиной выглянула квартирная хозяйка Арлетты. Миссис Читлинг была пятидесятилетней старой девой с туго завитыми седыми волосами и крошечными блестящими глазками, смотревшими пытливо и внимательно.Ей очень нравилось, что у нее в мансарде живут две очаровательные молодые девушки, с которыми можно поговорить об их жизни и увлечениях. Она не уставала восторгаться их модной одеждой и стильными прическами и постоянно брала у них самые последние модные журналы, чтобы вскоре вернуть со вздохом восхищения и зависти. Но главное достоинство миссис Читлинг заключалось в том, что она была глуховата, чем Арлетта и Мину с успехом пользовались, приглашая к себе знакомых мужчин и выпуская их обратно на улицу в любое время дня и ночи.

– Добрый вечер, мисс де ла Мер. Добрый вечер, молодой человек, – сказала миссис Читлинг, улыбаясь Гидеону.

– Добрый вечер, миссис Читлинг. Это мой друг мистер Уорсли.

– Приятно с вами познакомиться, мистер Хорсли.

Гидеон галантно приподнял шляпу.

– Взаимообразно, миссис Читлинг.

– А я вас слышала! – шепотом сообщила квартирная хозяйка и, взмахнув слуховой трубкой, заговорщически подмигнула.

– Прошу прощения, миссис Читлинг?.. – Гидеон вопросительно взглянул на нее.

– Я говорю – я слышала, как вы поднимались и спускались вот по этой самой лестнице! – Миссис Читлинг повысила голос, словно это он был глухим. – И вечером, и ночью… Я знаю, вы думали, будто шагаете тихо, как мышка, но это не так. Я вас слышала! – повторила она и визгливо рассмеялась, стыдливо прикрыв губы сухой ладошкой.

Гидеон неуверенно улыбнулся.

– Извините, но нам нужно спешить, – вмешалась Арлетта. – Нас ждут в десятке мест, и мы не хотим опаздывать.

– Нет! Ни в коем случае! – с воодушевлением заявила миссис Читлинг. – Конечно, вы не должны опаздывать. Ну, ступайте, ступайте!.. – Она похлопала Гидеона по руке и, снова понизив голос до шепота, добавила: – Нет, не подумайте, я вовсе не возражаю. В конце концов, они – современные молодые женщины! Мне очень приятно иметь таких жильцов, которые к тому же вовремя платят за квартиру.

Гидеон ласково посмотрел на нее.

– Конечно, миссис Читлинг, конечно!.. Рад был познакомиться, а сейчас нам действительно пора спешить, – сказал он, когда Арлетта потянула его за руку. Хохоча и прыгая через ступеньки, они поднялись в мансарду и остановились, чтобы отдышаться.

– Она думает, что я – это Годфри! – выдохнул Гидеон, убедившись, что дверь на площадку надежно закрыта.

– Похоже, что да.

– То есть с ним ты ее не познакомила?

Арлетта улыбнулась.

– Нет. Разумеется, нет!..

– Гм-м… – проговорил Гидеон, падая на кушетку.

Арлетта сердито посмотрела на него.

– И что означает это твое «гм-м»?

– Ничего не означает, – парировал он.

– По-моему, ты врешь. Ну-ка, признавайся, что ты имел в виду?

Гидеон прищурился.

– Я имел в виду, что это выглядит немного странно, – начал он. – Сама подумай: Годфри навещал тебя у тебя дома в течение двух с половиной месяцев, и за это время ни разу не попался на глаза твоей очаровательной квартирной хозяйке, тогда как я удостоился чести быть представленным ей в первый же свой визит.

Арлетта постаралась взять себя в руки.

– Ничего странного, – сказала она. – Просто Годфри приходил, гм-м… в несколько более поздний час, и мне не хотелось лишний раз беспокоить миссис Читлинг.

– Гм-м… – На этот раз в его мычании слышался отчетливый скептический оттенок, и Арлетта моментально бросилась в атаку.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что я не представила Годфри миссис Читлинг, потому что стыдилась его?

– Ничего такого я не говорил! – Казалось, Гидеон до глубины души возмущен подобным предположением. – Нет, нет и нет! Даже не знаю, с чего ты это взяла. Просто мне вдруг стало интересно, как подобные, э-э-э… встречи воспринимаются за пределами нашей уютной маленькой компании. Иными словами, как относятся к твоему увлечению джентльменом с другим цветом кожи в так называемом обществе.

С угрозой приподняв плечи, Арлетта смерила его мрачным взглядом.

– Что за чепуху ты несешь! – воскликнула она. – Это миссис Читлинг-то – общество? Да и Годфри вовсе не «джентльмен с другим цветом кожи». Он – всемирно известный музыкант, лучший кларнетист современности. Он прекрасно образован, начитан, и вообще он намного умнее меня!..

Гидеон поднял руку и терпеливо улыбнулся.

– Арлетта, – сказал он твердо, но ласково, – ты меня не слушаешь. Я не собираюсь оспаривать ни одного твоего слова. И можешь мне поверить – я восхищаюсь мастерством мистера Каперса ничуть не меньше, чем ты. Я не сомневаюсь, что он настоящий джентльмен, человек глубокий, умный и талантливый. Мне только хотелось узнать… – Он ненадолго замолчал, тщательно подбирая слова, чтобы не разозлить Арлетту еще больше. – Мне хотелось бы знать, – повторил Гидеон, – как ты представляешь ваше с Годфри будущее лет, скажем, через пять, когда всем нам придется выйти за пределы того либерального, яркого, свободомыслящего круга, в котором мы вращаемся сейчас. – Он обвел руками комнату, словно обозначая тот круг, о котором говорил, а потом повернулся к окну, за которым сгущались осенние сумерки, казавшиеся еще плотнее из-за плывущих в воздухе дыма и копоти. – Ведь существует и другой мир, Арлетта, – сказал он. – Серый, ограниченный, скованный традициями и опутанный предрассудками мир. Как, по-твоему, он воспримет ваш союз? И как отнесется к подобному решению твоя мать?

Обернувшись через плечо, Гидеон испытующе взглянул на нее, и Арлетта ощутила в груди, со стороны сердца, острую боль, словно ее ткнули меж ребер палкой. Машинально потирая больное место, она сказала:

– Моя мама всегда была человеком широких взглядов.

– О, прошу прощения… С моей стороны было невежливо предположить, что твоя мать хоть чем-то похожа на большинство представителей так называемого «света», – извинился Гидеон. – Она, безусловно, замечательная женщина, раз у нее такая дочь. Но, к сожалению, помимо твоей мамы существуют и другие…

Арлетта села рядом с ним, чувствуя, что у нее не осталось ни сил, ни желания спорить. Да, ее мать действительно была человеком широких взглядов, но с другой стороны, она никогда не покидала их маленького островка и не знала, что происходит в большом мире, о котором говорил Гидеон. Как она отнесется к Годфри? Как она будет относиться к их детям-мулатам? Да, на улицах Сент-Питерс-Порта можно было запросто встретить моряков любого цвета кожи, но местные жители старались не иметь с ними ничего общего. Для коренных обитателей Гернси они были пришельцами из других миров – чуждых, опасных, далеких, как луна. Разумеется, Арлетта понимала, что нельзя ставить на одну доску Годфри и матросов с иноземных кораблей, и все же… Она до сих пор помнила, какими глазами смотрели на него продавщицы, если ему случалось зайти к ней в «Либерти», и как они потом шептались за ее спиной. А та леди, которая, увидев Годфри в отделе парфюмерии, неодобрительно поджала губы и заявила, что впредь будет делать покупки только в «Лилли энд Скиннер»?.. Неужели именно от таких людей будет зависеть их счастье?

– Я понимаю, почему ты беспокоишься, – сказала она Гидеону. – Но мне кажется, что главное – любовь. Главное и единственное, что имеет значение.

Гидеон ласково, как старший брат, посмотрел на нее и слегка сжал ее плечо.

– Безусловно, Арлетта. Любовь превозмогает все.

И он покачал головой, но что это означает, Арлетта спрашивать не стала.

43

Когда вечером Бетти вернулась домой, в проволочной корзине, висевшей с внутренней стороны двери под прорезью почтового ящика, белел листок бумаги. Узнав почерк Джона, она почувствовала, как ее сердце забилось быстрее, но почти сразу Бетти вспомнила, что накануне вечером она переспала с Домом и что он видел, как рано утром она, непричесанная и с трусиками в сумочке, возвращалась от него домой. Вздохнув, она достала записку и прочла:

«Бетти, позвони Александре. У нее есть для тебя новости. Дж. Л.».

Прочтя эти слова, Бетти почувствовала, как ее охватывает разочарование. Всего пять дней назад они с Джоном выпивали в его грязноватой «Мельнице» и разговаривали по душам. Всего два дня назд он коснулся ладонью ее щеки и сказал, что ей многое по плечу. Бетти даже начинало казаться, что она отыскала лазейку в частоколе, которым он себя окружил, и вот-вот сумеет проложить путь к его сердцу, но сейчас лазейка снова закрылась. Вместо теплых, дружеских слов – сухая, безличная записка в почтовом ящике. И самое обидное, что винить в этом ей некого, кроме себя.

Скомкав записку, Бетти сердито отшвырнула ее в угол.

Выйдя с сигаретой на площадку пожарной лестницы, она набрала на мобильнике номер Александры, но нарвалась на автоответчик. Она долго слушала записанное на пленке сообщение и уже готова была дать отбой, когда в самом конце Александра сказала: «А если это ты, Бетти, то в пятницу вечером приходи в бар «Джимми» на Фрит-стрит. Я буду там после восьми. Мне нужно многое тебе рассказать».

Бетти посмотрела на часы на экране мобильника. Часы показывали половину восьмого. Потом она посмотрела на окна Дома, но ни в одном из них не было света. Вздохнув, она подтянула колени к груди. Еще днем Дом прислал ей текстовое сообщение: «Уезжаю с группой на частный концерт. Вернусь в пятницу. Береги себя. Целую, Дом».

Как к этому относиться, Бетти не знала. Отчасти она была польщена тем, что Дом посвятил ее в свои планы, и в то же время ей было досадно, что он ни намеком не упомянул о том, что случилось вчера. С другой стороны, зачем лишний раз говорить о том, о чем они оба знали? То, что произошло, понравилось обоим, но… В конце концов, он был рок-звездой, а она – няней его детей, и как сложатся их отношения дальше, оставалось покрытым мраком неизвестности.

44

– Арлетта! – Держа в руке бокал, Летиция бросилась к ней через всю гостиную и заключила в объятия. – С днем рождения, дорогая, с днем рождения! А вы, наверное, Гидеон?.. – И, заставив художника наклониться, она обняла и его. – Рада, очень рада познакомиться.

Летиция была с ног до головы одета в белые кружева, и даже волосы ее были перехвачены белой кружевной лентой, а на груди сверкало бриллиантовое колье.

– Глоток шампанского?.. – Остановив проходившую мимо официантку, она сняла с ее подноса бокалы для обоих.

– Благодарю, миссис Миллер, – кивнула Арлетта, беря в руки бокал. – И спасибо за эту очаровательную вечеринку, которую вы для меня устроили. Это было очень щедро с вашей стороны.

– Ах, пустяки! – ответила Летиция, продолжая улыбаться Гидеону. – Я всегда рада угодить дочери моей лучшей подруги. Бедняжка Долли, наверное, очень по тебе скучает. Да и Лилиан настояла, чтобы мы объединили твой и ее дни рождения. Она тебя просто обожает. Ей всегда хотелось иметь старшую сестру.

Арлетта улыбнулась.

– Какое совпадение! Мне тоже очень нравится ваша дочь, к тому же я всегда хотела, чтобы у меня появилась младшая сестра или брат. Теперь, когда я познакомилась с Лилиан, моя мечта сбылась.

Летиция просияла и вскоре отошла, чтобы приветствовать очередных гостей.

По случаю вечеринки гостиная была убрана в японском стиле. На столах стояли в вазах цветущие ветки вишни, с потолка свисали бамбуковые светильники, а официантки были наряжены в кимоно и причесаны как гейши. На приглашениях было написано: «Просьба надевать белое или желтое». Правда, большинство гостей все же предпочли более традиционный белый цвет, но отдельные смельчаки рискнули появиться в костюмах персонажей оперы «Микадо»[36]. Что касалось Арлетты, то она надела открытое платье из белого атласа с юбкой до лодыжек и серебристые сандалии. В салоне красоты «Либерти» ей завили волосы и уложили красивыми волнами, так что, по выражению Гидеона, она стала похожа на «королеву серебряного экрана».

– Арлетта! – крикнула из дальнего угла гостиной залы Лилиан. – Ты сегодня просто бесподобна!

Сама Лилиан была в костюме Пьеретты и выглядела совершенно очаровательно в свободном атласном комбинезоне с помпонами вместо пуговиц и густо подведенными черным глазами.

– С днем рождения, детка! – Арлетта поцеловала ее в щеку, пахнущую румянами и жирным театральными гримом.

– И тебя тоже. Просто не верится, что мы с тобой познакомились всего-то год назад. Ты помнишь?.. Мама сделала тебе один из своих ужасных коктейлей, от которого ты мигом окосела. А еще на тебе был кошмарный зеленый костюм! – Лилиан рассмеялась.

– Да, кажется, что это было очень, очень давно, – кивнула Арлетта. – И мой костюм действительно был жутким!

Они засмеялись, потом Лилиан привстала на цыпочки, чтобы поцеловать Гидеона, который, удерживая кончики ее пальцев в ладонях, поглядел на нее сверху вниз и сказал:

– Вы сегодня выглядите просто как картинка, мисс Лилиан.

– Какая картинка? – с подозрением осведомилась Лилиан.

– Картинка, на которой запечатлены свежесть и красота.

Лилиан хихикнула. Комплимент пришелся ей по душе.

– Скажите честно, – продолжал художник, – вы сегодня ожидаете вашего Пьеро?

Она снова улыбнулась.

– Это совершенно не исключено, Гидеон. Кстати, если вы случайно на него наткнетесь, пожалуйста, пошлите его прямо ко мне. Впрочем, не надо… вот он, сам меня нашел! – Ее лицо расцвело еще одной улыбкой, и она протянула руку навстречу удивительно красивому юноше со светло-золотистыми локонами и выбеленным лицом, одетому в костюм Пьеро. – Познакомьтесь, это Филипп… А это Арлетта и Гидеон.

Филипп, как сразу заметила Арлетта, выглядел невероятно юным и невинным и нисколько не напоминал тех искушенных мужчин, с которыми Лилиан регулярно общалась в джаз-клубах и барах Сохо.

– Так-так-так… – удивленно проговорила она, окидывая Филиппа еще одним внимательным взглядом. – Расскажите-ка нам, молодой человек, где вас отыскала наша Лилиан.

Филипп улыбнулся.

– Я живу по соседству.