Дерзкие забавы Лорен Кристина

Я подаюсь вперед, отламываю кусочек от теплой, вкусной булочки. И, клянусь Богом, мои глаза закатываются аж к самому затылку.

– Черт возьми, это лучшее, что я когда-либо пробовал.

Не думая, я встаю, обхожу стол, беру рукой ее лицо и целую ее в губы. Это должно было быть быстро. Должен был быть забавный, слегка преувеличенный благодарственный дружеский поцелуй. Но Харлоу вдруг издает легкий стон, чуть задыхается, ее руки оказываются на моем обнаженном животе. По моим венам разливается огонь, и я каждой клеточкой своего тела ощущаю ее: ее грудь, которая прижимается к моей, ее руки на моей коже, ее губы, отвечающие моим…

Я отстраняюсь, еле дыша, и Харлоу прочищает горло.

– Ты на вкус как корица, – бормочет она, облизывая губы.

– Что ж, и вам приветик.

Мы синхронно поворачиваем головы в сторону Оливера, стоящего в дверях, скрестив руки на груди. Он почесывает щеку, глядя на меня самым самодовольно-гадским взглядом, который я когда-либо видел.

Я опускаю руки и поспешно делаю шаг назад:

– Просто благодарность мисс Харлоу за завтрак.

– Финн, я решительно обижен. Я приготовил тебе на днях ужин и был бы признателен, получив хотя бы просто похлопывание по спине в знак благодарности. Теперь я вижу, какой ты.

– Ха, ну да. – Я возвращаюсь на свое место.

Оливер нацеливается на еду, и Харлоу протягивает ему его кофе и белый, снова закрытый пакетик.

– Я вынужден поблагодарить тебя, потому что нет никакой надежды, что этот мужлан сообразит сделать это, – говорит он, кивая в мою сторону. – Спасибо тебе, милая.

Он наклоняется и целует Харлоу в щеку.

– Там одна для Не-Джо, – сообщает она, и я не понимаю, что происходит: я смотрю на них обоих, вот сейчас, и вдруг до меня медленно начинает доходить: вот таким должно быть мое утро каждый долбаный день. – Передай ему, что я рассчитываю на приватный танец у Фреда попозже.

Я издаю стон, но Оливер только смеется:

– Передам. Ведите себя хорошо, детки.

Мы оба смотрим вслед исчезающему Оливеру и сидим молча, слушая, как захлопывается входная дверь, а потом, спустя несколько секунд, ревет мотор его «Ниссана», постепенно стихая вдалеке.

Харлоу ставит свою собственную тарелку и кофе на стол, садится на стул рядом со мной, ее нога касается моей.

– Ты жутко выглядишь, – произносит она, глядя на мои губы так, словно ей хочется их лизнуть.

– Как и ты. – Я смотрю на ее идеальные сиськи, такие упругие и соблазнительные под этим ее маленьким обтягивающим топом. – Мне почти было стыдно за тебя.

Она склоняет голову, демонстрируя свою длинную, загорелую шею:

– Безобразно?

– Отвратительно. – Я протягиваю руку и вытираю крошечное пятнышко глазури с ее нижней губы.

Она смотрит, как я засовываю свой большой палец в рот и посасываю его, и я отвожу глаза, чтобы немного прийти в себя. Мы сидим с ней в одежде, и мы только друзья. Я помню, как трахал ее на этом диване, шлепал и трахал до самого обеда, а она кончала, подняв задницу. Но, что самое странное, быть с ней рядом, просто завтракать вместе в тишине – это воспринимается так… нормально. И именно это я хочу запомнить: секс с Харлоу потрясающий, но быть ее другом тоже не так плохо.

– Спасибо за завтрак, – говорю я, вытирая рот салфеткой.

– Без проблем. Как я уже говорила, мне думается лучше всего, когда я бегаю, и на беду для моей наполовину латиноамериканской задницы кондитерская находится прямо в конце самой лучшей беговой дорожки в Ла-Хойе. А теперь давай-ка поговорим о том, что меня сюда привело, – о том, как решить твою проблему.

– Я ценю твои старания, но мне не нужно, чтобы ты…

– Заткнись. У меня есть идеи.

Похоже, Харлоу настроена решительно, поэтому я решаю уступить. Вместо того чтобы пытаться объяснить ей, что я уже, наверное, все сто раз обдумал, я наклоняюсь, выуживаю из ее булочки самую сердцевинку и отправляю ее в рот. Харлоу смотрит на меня сердито:

– Это же самое вкусное! Ты просто опасен!

– Ммм-хммм, – мычу я, жуя.

Она поворачивается на своем стуле лицом ко мне.

– Как насчет туристов? Катать людей на вашей лодке?

Я проглатываю, запивая кусок глотком кофе:

– Ни за что.

– Почему?

– Коммерческая рыбалка, Рыжик, это опасно. Бывает разное: вещи падают, лески путаются, люди спотыкаются. Ни за что я не пущу кучу любопытных идиотов с деньгами на свои корабли.

– О’кей, – соглашается она. – А как насчет инвесторов?

– Ты думаешь, я об этом не думал?

– Должен же быть кто-то, кто…

– Единственная причина, по которой люди готовы вкладывать во что-то деньги, – это желание получить прибыль. Для рыболовов сейчас не лучшие времена, – объясняю я ей. – Всякие новшества, изменения климата, катастрофы – все это влияет на ситуацию, и я далек от мысли, что в ближайшее время она улучшится. Я не могу одалживать деньги, если у меня нет надежды вернуть их.

Я чувствую, как реальный смысл этих слов тяжелым грузом ложится мне на сердце. Больше никогда не будет так, как было. Мы с братьями уже никогда не узнаем той жизни, которая была у нашего отца. И у отца нашего отца. В этом есть что-то поразительное. Умный человек бросил бы все это: продал бы все, что можно, забрал бы деньги и начал новую жизнь, занявшись чем-то еще. Но вся эта долбаная история – то, через что моей семье пришлось пройти, чем пожертвовать, что помогло отцу удержаться на плаву после того, как он потерял маму… – все это не дает мне просто уйти.

– Верно, – одобрительно кивает она. – Думаю, это имеет смысл. А если ловить другую рыбу?

– Мы уже это делаем. Мы ловим нерку, лосося и горбушу, кету, палтуса, моллюсков, делаем икру сельди, – перечисляю я, а потом замолкаю, глядя, как вытягивается ее лицо. Я чувствую что-то вроде вины, она ведь честно потратила на это время, а я просто разбиваю ее идеи, одну за другой.

Что абсолютно в стиле Харлоу – она не собирается отступать.

– Тогда нам нужно придумать что-то нестандартное, не по шаблону.

– Не по шаблону? Это как?

– Так, дай-ка подумать. – Она тянется вперед, прижимаясь коленом ко мне, рука ее касается моего бедра. Я все еще без рубашки, и клянусь, что чувствую жар от ее тела, чувствую тревогу от того, что она так близко ко мне. И думаю про себя, понимает ли она, что происходит, или я единственный из нас двоих, кто настолько попал, что может точно определить расстояние между нами – в миллиметрах.

– А как насчет футболок?

Я моргаю:

– Футболок?

– Ну да, типа открыть вашу собственную линию одежды. С изображением тебя и твоих офигенных братцев. Вы стоите в центре, одетые в обтягивающие футболки…

– Ты сейчас издеваешься надо мной, да?

– Ну, может быть, совсем чуточку. – Она касается кончика моего носа указательным пальцем. – Потому что ты такой милый утром. – Выпрямившись, она продолжает: – Только представь себе: ты, мускулы и стрелка, которая показывает вниз, прямо на слова: «ПРИМАНКИ И СНАСТИ. РОБЕРТС».

– Стрелка показывает прямо вниз? – уточняю я.

– Да.

– На мой член.

– Да.

Я закрываю глаза и глубоко дышу, считая до десяти.

– Рыжик, милая, – выдыхаю я и делаю расстояние между нами еще меньше. – Клянусь, я потратил на все это гораздо больше времени, чем ты можешь даже представить себе. Я рассмотрел все возможности.

– Все?

Кивнув, я подношу кофе к губам:

– Да.

– А что насчет донорства спермы?

Подавившись, я отплевываюсь.

– Прошу прощения?

– Сперма. Живчики. Семя. Протеиновый коктейль. Сок жизни. Слюна члена. Крем для ли…

– Харлоу.

– Что? Ты сказал – все!

– Зачем? – начинаю я, но потом только качаю головой. – Подожди, что ты там начала говорить про крем для лица?

Она кивает. Я снова качаю головой, решив не останавливаться на этой картинке:

– Зачем мне, ради всего святого, сдавать сперму?

– Не могу поверить, что ты об этом спрашиваешь! Ты вообще смотрел на себя в зеркало? Ты видел своих братьев? Это же золотой генофонд! Черт, если бы я была старой девой, живущей в старом викторианском доме на Золотых Холмах, я бы купила…

И я целую ее снова. Я не собирался… Хотя на самом деле вру. Собирался. Но не думал, что это продлится так долго. Слова Харлоу замирают у меня во рту, когда я накрываю своими губами ее губы и воздух мягко выходит из ее легких с тихим стоном.

Я сползаю со своего стула и прижимаюсь к ней, одной рукой запутавшись в ее волосах, а другой держа ее за подбородок. Открываю рот и лижу ее язык своим, прижимаю ее к себе как можно крепче, так, как она любит, я знаю это. Большим пальцем нажимаю ей на горло, несильно, но достаточно для того, чтобы она почувствовала. Руки Харлоу вцепляются в мои бедра, и она встает, всем телом прижавшись ко мне. Моя кожа пылает там, где по ней пробегают кончики ее пальцев, где она проводит ногтями по направлению к поясу моих штанов. Кровь как будто отхлынула от моего мозга и вся устремилась вниз, все мысли вдруг стали о Харлоу: о том, где я могу ее коснуться, что я могу попробовать на вкус, о том, как она отреагирует, если я разложу ее прямо здесь, на этом столе, и буду трахать до тех пор, пока мы оба не потеряем способность думать.

Но я этого не делаю. И хотя я абсолютно уверен, что буду ненавидеть себя за это потом, когда останусь один, буду дрочить и думать, какого черта я вздумал отстраниться, я отстраняюсь. Делаю шаг назад и пытаюсь не обращать внимания на то, как мне не хватает ее, всем моим долбаным нервным окончаниям, как я еще ощущаю ее тело, даже несмотря на то, что между нами теперь несколько дюймов свободного пространства.

– Ты все еще на вкус как корица, – говорит она с придыханием.

– А ты идеальна на вкус.

Я знаю, что испытываю судьбу, но все еще наклоняюсь и произношу эти слова вместе с маленьким поцелуем в уголок ее губ и подбородок.

– Я думала, мы больше так не делаем. – Это звучит как вопрос, и я понимаю, что это потому, что она сбита с толку, как, черт побери, и я сам.

– Не делаем, – подтверждаю я с коротким кивком.

– Тогда почему ты меня поцеловал?

– Мне пришлось, – отвечаю я и целую ее снова, на этот раз в кончик носа. – Это единственный способ заставить тебя замолчать и перестать говорить о моих братьях как о вещах. Это было обидно.

Я улыбаюсь, а она разражается смехом, сокращая дистанцию между нами и кладя голову мне на плечо:

– Ладно, больше никаких разговоров о горячих братьях Финна. Обещаю.

Мы стоим так какое-то время – ее губы на моем обнаженном плече, мое лицо у нее в волосах… А потом Харлоу, кажется, приходит в себя. Она выпрямляется, и я сразу чувствую ее отсутствие. Мои руки падают по бокам, и я смотрю, как она поворачивается к столу и начинает собирать тарелки:

– Что ж, я так понимаю, что мы вернулись к тому, с чего начали?

Я сую руки в карманы и разворачиваюсь на пятках:

– Думаю, так оно и есть.

Харлоу убирает со стола, а потом тянется за своими ключами:

– Не волнуйся, Финниган. Я гений, и я еще пока не сдалась. Я придумаю выход.

– Харлоу, мне не нужно, чтобы ты…

– Опять, Финн? – ласково произносит она. – Заткнись, хватит быть таким упертым, позволь уже кому-нибудь взвалить на себя часть твоих проблем хотя бы на несколько часов, ладно? Я не знаю, что ответить, поэтому просто тупо стою, пока она поднимается на цыпочки и легким поцелуем прижимается к моей щеке: – Я с тобой.

РАНЬШЕ Я ДУМАЛ, что самый упрямый человек, которого я знаю, – это мой отец.

Когда мне было восемь, он встал и пошел уже через несколько часов после сложной хирургической операции, чтобы починить два разорванных диска. Когда мне было девять, он провел зиму на зимней рыбалке во льдах Аляски и потерял там кончики трех пальцев, когда их зажало между двумя стальными ловушками для крабов. И он отправился туда снова в следующем году. Когда мы потеряли маму, отец спасался работой, иногда проводя на лодке по восемнадцать часов. А когда у него случился инфаркт – летом, мне как раз исполнилось девятнадцать, – и врачи велели ему держаться как можно дальше от лодок, он настоял на том, чтобы ему показали все в тот же день, когда его выписали, чтобы просто убедиться, что мы ничего не портим.

И все же я думаю, что он не идет ни в какое сравнение с Харлоу Вега.

Через два дня после булочек с корицей и слов пополам со слюной во рту у Харлоу не уверен, что когда-нибудь смогу об этом забыть.

Мой телефон, поставленный на ночной режим, начинает вибрировать. До рассвета еще несколько часов, и в маленькой комнатке для гостей Оливера совершенно темно. Я тянусь за телефоном, стараясь не сбить в процессе бутылку с водой, и понятия не имею что еще, и мутным взглядом смотрю на экран. Может быть, что-то случилось с папой? С Колтоном или Леви? С лодкой?

Приведи себя в порядок. Я буду через тридцать минут. Харлоу.

На часах нет еще даже пяти, и на какое-то мгновение меня посещает соблазнительная мысль написать ей в ответ, куда именно она должна отправиться со своими тридцатью минутами. Мне нужно выспаться. Мне нужно поговорить с Колтоном и Леви. Мне нужно понять, что, черт возьми, делать со своей жизнью.

Бросив телефон на кровать, я тупо лежу, уставясь в потолок. Сердце громко стучит у меня в груди, и я кладу руку себе на грудную клетку, чувствуя под ладонью его учащенные удары. Желудок у меня одновременно и пустой, и тяжелый, и, хотя идея о том, чтобы выключить телефон и проспать следующие три часа, кажется мне восхитительной, я и сам прекрасно понимаю, что все равно этого не сделаю.

Харлоу появится здесь через тридцать минут, чтобы забрать меня, и совершенно не важно, как именно я собирался провести это утро, внутренний голос говорит мне, что мы оба знаем: я буду стоять на улице, ожидая ее.

И КАК КАКОЙ-НИБУДЬ мальчишка в школьном дворе, влюбленный и совершенно потерявший голову, я так и делаю. Машина Харлоу въезжает на дорожку ровно двадцать девять минут спустя, и я уже сижу на крыльце с двумя дымящимися чашками кофе в руках.

Она выходит и идет по влажной траве, одетая в джинсы и вылинявшую синюю футболку с длинными руками, волосы у нее зачесаны назад в высокий хвост, на лице сияющая улыбка и ни следа косметики.

И я абсолютно уверен, что никогда она не была красивее, чем сейчас.

– Ты готов? – спрашивает она, останавливаясь у крыльца.

Она выглядит такой юной сейчас, невинной, и если это ноющее чувство, которое появляется у меня в желудке, является индикатором, я, кажется, действительно теряю голову.

– Ни в малейшей степени. – Я окидываю ее взглядом с ног до головы. – Ты выглядишь так, будто нас ожидает дресс-код.

– Ты и так идеален.

Спокойно, Финн. Я протягиваю Харлоу ее кофе, и она смотрит на меня, подняв брови:

– Какой джентльмен.

Я игнорирую это замечание, чтобы не вспоминать снова свой пятиминутный горячий спор с самим собой, не будет ли это неловко, если я приготовлю для Харлоу кофе, и не дать ей понять, что творится у меня в голове. Я безумен.

Вместо всего этого я говорю:

– Так куда мы едем?

Харлоу поворачивается и идет к машине.

– На рыбалку, – сообщает она, забираясь в машину и включая зажигание.

Я поднимаю взгляд и смотрю на нее с переднего сиденья спортивной машины, куда пытаюсь вклинить все шесть футов три дюйма своего роста.

– Что?!!

Она проверяет зеркала и выезжает на дорожку, а потом выскакивает на улицу и только потом отвечает:

– Я подумала, что вот мы все здесь. И ты, должно быть, чертовски устал делать то, что хотят все остальные. Плюс я уверена, что ты очень скучаешь по дому. Так почему бы не дать тебе кусочек родного дома, а? – Она, наверное, неправильно понимает мое обескураженное молчание, потому что быстро добавляет: – То есть я, конечно, понимаю, что это совсем не то же самое для тебя, но доверься мне, Солнышко. Будет весело.

И ладно. Я вроде как лишился дара речи.

Как только я начинаю думать, что понял Харлоу, так она выкидывает что-нибудь, что это напрочь опровергает.

– Спасибо, – выдавливаю я из себя и поспешно утыкаюсь в свою чашку с кофе.

– И может быть, – добавляет она, закусив губу, чтобы не засмеяться, – по дороге мы встретим парочку деревьев, которые ты сможешь срубить.

– Неужели на «яхте мечты» Барби растут деревья?

Ну вот мы и возвращаемся к нормальному общению. Тяжесть уходит из моей груди, и вместо нее приходят наши постоянные шутки и подколы.

– А ты вообще когда-нибудь ловила рыбу? – интересуюсь я у нее.

Она напевает себе что-то под нос, включает поворотник и пересекает полосу.

– Несколько раз, вместе с отцом. Но это была речная рыбалка, не в океане. И я ни разу ничего не поймала.

– Потому что это же рыбалка, а не охота, Рыжик. Иногда тебе везет, а иногда нет.

– Да, верно. – Она усаживается поудобнее и высовывает локоть в окно, перебирая пальцами кончик своего хвоста. – Конечно, это будет совсем не то, что ты делаешь каждый день на своей рыбалке. Думаю, что ты вряд ли сидишь, развалившись в шезлонге, пока кто-то носит тебе сэндвичи и пиво.

– Ну нет.

– Тогда расскажи мне, Финн. Чем вы занимаетесь? Просто забрасываете удочки в воду и ждете?

– Некоторые так и делают.

– Но не вы же.

Я качаю головой.

– «Линда» – это сейнер, поэтому мы ловим рыбу с помощью сетей.

– Сети, точно. – Она замолкает, глядя на меня. – Подожди, а кто капитан вашего корабля?

– Вообще-то я, Эйнштейн.

Она дерзко улыбается мне:

– Можно я буду называть тебя капитан?

– Нет.

– А я могу быть первым помощником? Ты протрешь мои палубы?

Я смеюсь, а она прыгает на своем сиденье.

– Ты совсем сошла со своего долбаного ума.

– Я просто пытаюсь разговаривать на твоем языке, Гекльберри. – Она съезжает на автостраду и бросает на меня мимолетный взгляд, когда мы оказываемся среди летящих на скорости машин. – Ладно, нам придется немного проехаться, чтобы попасть на мыс Лома. Как раз будет время поучить меня искусству рыбной ловли по-ванкуверски.

Я смотрю на проплывающий мимо пейзаж: размытые очертания автострады, дома, пальмы. Небо начинает светлеть по краям, и во всем этом есть что-то необыкновенно умиротворяющее. И я вдруг понимаю, что вроде как действительно хочу рассказать Харлоу о жизни на лодке. Мне нравится разговаривать с ней, и то время, которое мы проводим вместе, – единственное время, когда я не погружаюсь с головой в свои проблемы.

– Ну сначала нам надо найти рыбу, – начинаю я, обводя большим пальцем эмблему на панели. – Это значит, что мы ищем место на воде. Затем мы забрасываем сети. Когда рыба оказывается внутри, мы подтягиваем дно и рыба оказывается в ловушке. Это в общих чертах, но есть еще куча всего, что мы делаем помимо этого. Когда мы не рыбачим, кто-то должен следить за поплавками, за направлением, нужно проверять, нет ли дырок в сетях, следить за двигателем и другим электро- и гидравлическим оборудованием. Чтобы поднять сети, используется резервный двигатель, вот почему нужно, чтобы оба двигателя всегда были в порядке, и почему мы впадаем в такое отчаяние, когда один выходит из строя. – Я замолкаю и снова смотрю на нее, уверенный, что она уже давно перестала слушать. Но это не так. – Ты до сих пор слушаешь? Это чудо какое-то.

– Ну это не совсем то же самое, что размещать посты в «Твиттере» или перекладывать бумажки в NBC, – поддразнивает она меня. – Но я вроде как восхищаюсь тем, что ты делаешь. Можешь добавить еще деталей, если хочешь: например, типа того, как вы, мальчики, делаете все это, сняв рубашки, и океан осыпает брызгами ваши мускулы, так что вы блестите на солнце… просто чтобы немного помочь мне с визуальным рядом.

– Буду иметь в виду.

– Я так понимаю, рабочие дни у тебя довольно долгие, да?

– Мы начинаем на рассвете и заканчиваем, когда темнеет. Обычно я сам встаю вместе с солнцем, без будильника, но, судя по всему, мои внутренние часы совсем сбились, пока я здесь. Ну, – я улыбаюсь в свою чашку с кофе, – в те дни, когда ты не вламываешься на крыльцо, чтобы разбудить меня.

Мы едем так некоторое время, любуясь прекрасным пейзажем, проносящимся мимо нас, пока я не замечаю, что Харлоу заезжает на парковку и выключает зажигание:

– Ну вот, смотри, солнышко нас приветствует.

Я смотрю в лобовое стекло и вижу сорокатрехфутовый дизель, пришвартованный к пристани.

– Мы на нем сегодня поедем?

– Так точно, капитан!

Я бросаю на нее притворно строгий взгляд и гаркаю:

– Готова пройти обучение, юнга Рыжик?

Она смеется и бросает ключи в сумку:

– Я готова ко всему, что ты можешь предложить, Солнышко.