Голос монстра Несс Патрик

Сотня лет

Бабушка Конора остановилась у двери в мамину палату.

– Вы не зайдете? – спросил Конор.

Бабушка отрицательно покачала головой.

– Я буду в приемной, – сказала она и оставила его в одиночестве.

Желудок у Конора вновь сжался от неприятного предчувствия – он не знал, что ждет его в палате. Его еще никогда не забирали из школы прямо посреди уроков, даже на прошлую Пасху, когда маму положили в больницу.

Вопросы лихорадочно крутились у него в голове.

Вопросы, которые он игнорировал.

Он распахнул дверь, опасаясь худшего.

Но мама не спала, а сидела, спинка кровати была поднята. Более того, мама улыбалась, и на мгновение сердце Конора так и подскочило. Видимо, лекарство помогло. Тисовое дерево исцелило ее. Монстр выполнил свое обещание…

А потом он заметил, что мамины глаза совсем не улыбаются. Она была очень рада его видеть, но и напугана. И печальна. А еще он никогда не видел ее такой усталой – а это о чем-то да говорит.

Его не стали бы забирать из школы, чтобы сообщить, что ей стало чуть лучше.

– Здравствуй, сынок, – сказала она, ее глаза наполнились слезами, а в голосе послышалась слабость.

Конор ощутил, что в нем начинает закипать злость.

– Иди сюда, – сказала мама, похлопав по покрывалу рядом с собой.

Но он туда не сел, а опустился на стул рядом с ее постелью.

– Как у тебя дела, сынок? – спросила она, голос ее был слабым, а дыхание – еще более воздушным, чем вчера. Казалось, сегодня в нее воткнули гораздо больше трубок, через которые в ее организм поступали лекарства, кислород и… кто знает, что еще? Она была без шарфа, и ее обнажившаяся голова белела в свете флуоресцентных ламп. Конор ощутил почти непреодолимое желание срочно покрыть эту голову чем-нибудь, пока никто не увидел, до чего же она беззащитна, спрятать эту наготу.

– Что происходит? – спросил он. – Почему бабушка забрала меня из школы?

– Я хотела тебя увидеть, – ответила она. – А учитывая, что морфий отправляет меня в мир грез, я не была уверена, что у меня будет возможность сделать это позже.

Конор крепко скрестил руки на груди.

– Иногда по вечерам ты не спишь, – сказал он. – Мы могли бы увидеться и вечером.

Он осознавал, что задает вопрос. Осознавал, что и ей это ясно.

И когда она заговорила, он понял, что она ему отвечает.

– Я хотела увидеться с тобой сейчас, Конор, – и снова голос был слабым, а глаза – полными слез.

– Вот и весь разговор, да? – спросил Конор резче, чем хотел. – Вот и…

Он не закончил свою мысль.

– Сынок, посмотри на меня, – попросила мама, потому что он уставился в пол.

Он медленно поднял на нее глаза. Она улыбалась невероятно усталой улыбкой, Конор заметил, насколько сильно она вжалась в подушки – будто ей не хватало сил даже на то, чтобы держать голову. Он понял, что спинку кровати подняли потому, что иначе она попросту не смогла бы его увидеть.

Перед тем, как о чем-то сообщить, она сделала глубокий вдох, из-за чего у нее начался приступ ужасного, тяжелого кашля. И только через несколько долгих секунд она вновь смогла говорить.

– Сегодня утром я общалась с врачом, – произнесла она слабым голосом. – Новое лекарство не помогает, Конор.

– То, что из тисового дерева?

– Да.

Лицо Конора помрачнело.

– Как оно может не помогать?!

Мама сглотнула.

– Болезнь прогрессирует чересчур быстро. Надежды и так было мало. А теперь еще эта инфекция…

– Но как оно может не помогать? – снова спросил Конор, будто бы задавая вопрос кому-то третьему.

– Знаю, – сказала мама все с той же грустной улыбкой. – Глядя на то тисовое дерево каждый день, ты думал о том, что у меня есть друг, который придет на выручку, если все станет хуже некуда.

Конор все сидел со скрещенными руками.

– Но лекарство не помогло.

Мама легонько покачала головой. Выражение ее лица было встревоженным, и Конор понял, что причина ее тревог – он.

– Ну а теперь-то что? – спросил Конор. – Какое лекарство будут пробовать дальше?

Она не ответила. Что само по себе было ответом.

Но Конор все равно произнес его вслух:

– Других лекарств нет. – И это было утверждением, а не вопросом.

– Мне так жаль, сынок, – сказала мама, и из глаз ее потекли слезы, хоть она и продолжала улыбаться. – Как никогда в жизни.

Конор вновь уставился в пол. Казалось, он больше не мог дышать – будто ночной кошмар выжимал из него весь воздух.

– Ты говорила, что лекарство поможет, – сказал он подрагивающим голосом.

– Знаю.

– Ты говорила. Ты верила, что оно поможет.

– Знаю.

– Ты лгала, – сказал Конор, поднимая на нее глаза. – Ты лгала мне все это время.

– Я действительно верила, что лекарство поможет, – сказала она. – Возможно, поэтому я все еще жива. Потому что верю, чтобы и ты верил.

Она потянулась рукой к его руке, но он убрал ее.

– Ты лгала, – повторил он.

– Думаю, в глубине души ты всегда это чувствовал, – произнесла мама. – Разве нет?

Конор не ответил ей.

– Твоя злость – это нормально, милый, – сказала она. – Абсолютно нормально. Я тоже очень злюсь, если честно. Но я хочу, чтобы ты знал, Конор, мне важно, чтобы ты меня выслушал. Ты слушаешь?

Она снова потянулась к нему. Через мгновение он дал ей свою руку, но ее хватка была очень, очень слабой.

– Не сдерживай свою злость, – сказала она. – И не давай никому ее сдерживать. Ни бабушке, ни папе, никому. И если тебе нужно ломать и крушить все вокруг – ради Бога, ломай и круши хорошенько и изо всех сил.

Он не мог смотреть на нее.

Просто не мог.

– И если однажды, – сказала она, уже не сдерживая рыданий, – ты обернешься назад и почувствуешь вину за то, что в тебе было столько злости, за то, что ты так сильно злился на меня, что даже говорить со мной не мог, вспомни, Конор, непременно вспомни, что это нормально. Совсем не страшно. Вспомни, что я знала. Я знаю, понимаешь? Я знаю все, что ты хочешь мне сказать – так что и вслух произносить не обязательно. Договорились?

Он все не мог смотреть на нее. Не мог поднять головы – она вдруг сделалась такой тяжелой. Его словно разорвало пополам.

Но он кивнул.

…

Конор слышал, как она вздохнула глубоко и хрипло, слышал облегчение в этом вздохе, слышал и крайнюю усталость.

– Прости, сынок, – сказала она. – Мне нужно принять обезболивающее.

Он отпустил ее руку. Мама потянулась и нажала кнопку больничного прибора – он контролировал обезболивающие лекарства, настолько мощные, что после их приема она моментально засыпала. Нажав на кнопку, она снова взяла его руку в свою.

– Вот бы у меня была сотня лет… – очень тихо сказала она. – Сотня лет, которую я могла бы провести с тобой.

Конор ей не ответил. Через несколько секунд лекарство подействовало, и мама уснула, но это уже не имело значения.

Разговор состоялся.

Сказать больше было нечего.

– Конор? – позвала бабушка, просунув голову в дверной проем чуть позже – Конор точно не знал, сколько прошло времени.

– Я хочу домой, – тихо сказал он.

– Конор…

– К себе домой, – сказал он, поднимая голову, его глаза покраснели от горя, от стыда, от злости. – Туда, где растет тисовое дерево.

Какой в тебе толк?

– Я поеду обратно в больницу, Конор, – сказала бабушка, высадив Конора у его дома. – Не хочу оставлять маму в таком состоянии. Что ты тут позабыл такого важного?

– Мне нужно кое-что сделать, – ответил Конор, глядя на дом, в котором провел всю свою жизнь. Дом казался пустым и чужим, хотя Конор уехал отсюда совсем недавно.

Он вдруг понял, что, возможно, ему придется уехать отсюда навсегда.

– Я вернусь за тобой через час, – сказала бабушка. – Ужинать будем в больнице.

Конор ее не слушал. Он уже захлопнул за собой дверь машины и отвернулся.

– Через час! – крикнула ему бабушка из-за закрытой двери. – Чтобы через час был здесь.

А Конор уже поднимался по ступенькам крыльца.

– Конор? – позвала бабушка. Но он не обернулся.

Он едва слышал, как она выехала на дорогу и унеслась прочь.

…

В доме пахло пылью и застоявшимся воздухом. Конор даже не потрудился закрыть за собой дверь. Он пошел прямиком на кухню и выглянул в окно.

На холме стояла церковь. Церковное кладбище сторожило возвышающееся над ним тисовое дерево.

Конор прошел через сад позади дома. Потом взобрался на садовый столик, за которым его мама в летнюю пору любила сидеть и пить крюшон, оттуда – на забор, перелез через него и спрыгнул. Последний раз он делал так, когда был еще совсем-совсем маленьким – это было настолько давно, что наказывал его за это еще папа. Дыра в ограждении из колючей проволоки у железнодорожных путей по-прежнему существовала, протискиваясь в нее, он порвал рубашку – но ему не было до этого никакого дела.

Переходя рельсы, он почти не следил за тем, не приближается ли поезд. Потом он перелез еще через один забор и оказался у подножия холма, на вершине которого стояла церковь. Он перескочил через невысокую каменную ограду, окружавшую холм, и начал подниматься наверх, лавируя между надгробиями и не сводя глаз с дерева.

Которое все это время оставалось деревом.

Конор помчался к нему.

– Просыпайся! – закричал он еще до того, как оказался у тиса. – ПРОСЫПАЙСЯ!

Он подбежал к стволу и начал пинать его ногами.

– Я сказал, просыпайся! Мне плевать, сколько сейчас времени!

Он пнул дерево еще раз.

И сильнее.

И еще раз.

И дерево отступило назад, да так быстро, что Конор потерял равновесие и упал.

– Перестань, а то поранишься, – предостерег монстр, возвышаясь над ним.

– Не помогло! – закричал Конор, поднимаясь на ноги. – Ты обещал, что тисовое дерево ее вылечит, а оно не помогло!

– Я сказал, что, если ее можно вылечить, тисовое дерево ее вылечит, – произнес монстр. – Выходит, что нельзя.

В груди Конора нарастала злость, и сердце яростно забилось о ребра. Он бросился на ноги монстра и принялся колотить руками по коре, от чего на ней тут же появились глубокие царапины.

– Вылечи ее! Ты должен ее вылечить!

– Конор, – сказал монстр.

– Какой в тебе толк, если ты не можешь ее вылечить? – спросил Конор, не прекращая бить по стволу. – Только и умеешь, что рассказывать глупые истории, устраивать мне пакости, из-за которых все смотрят на меня так, будто я болен какой-то страшной болезнью…

Он замолчал, потому что монстр опустил руку, схватил его и поднял в воздух.

– Ты сам меня позвал, Конор О’Мэлли, – сказал он, серьезно глядя на Конора. – И у тебя самого есть ответы на эти вопросы.

– Если я тебя и звал, так для того, чтобы ты спас ее! Чтобы ты ее вылечил! – воскликнул Конор. Лицо его было пунцовым, а по щекам текли слезы, которых он даже не замечал.

Листья монстра зашелестели, словно их охватил долгий, неспешный порыв ветра.

– Я явился не для того, чтобы вылечить твою маму, – сказал монстр. – Я явился, чтобы вылечить тебя.

– Меня? – спросил Конор, перестав вырываться из гигантской ладони. – Меня не надо лечить. Моя мама, вот кто…

Но он не мог этого произнести. Даже теперь. Хоть у них и состоялся разговор. Хоть он все это время знал. Конечно, знал, конечно, и как бы сильно ему ни хотелось верить, что это неправда, – разумеется, он все знал. Но все еще не мог этого произнести.

Не мог сказать, что она…

Слезы безостановочно текли по его щекам, ему было трудно дышать. Казалось, его скручивает и разрывает на части.

Он поднял глаза на монстра.

– Помоги мне, – тихо взмолился он.

– Пришло время для Четвертой Истории, – сказал монстр.

Конор закричал от злости:

– Нет! Я совсем не об этом! Происходят куда более важные события!

– Да, – подтвердил монстр. – Происходят.

Он раскрыл свободную ладонь.

Их вновь охватил туман.

Они вновь оказались в самой пучине кошмара.

Четвертая история

Даже в огромной, сильной ладони монстра Конор чувствовал, как в него проникает ужас, чувствовал, как мрак начинает заполнять легкие и душить его, чувствовал, как внутри будто бы что-то обрывается…

– Нет! – закричал он, вновь начиная вырываться, но монстр держал его крепко. – Нет! Пожалуйста!

Холм, церковь, кладбище – все исчезло, даже солнце, и они остались посреди холодного мрака, который начал преследовать Конора еще до того, как мама впервые попала в больницу, еще до того, как она начала принимать лекарства, от которых у нее выпали волосы, еще до того, как она заболела гриппом, пошла к врачу, и оказалось, что это вовсе не грипп, еще до того, как она начала жаловаться на усталость, еще до всего этого, – казалось, кошмар был с ним целую вечность, ходил за ним по пятам, охватывал его, отрезал от жизни, оставлял в одиночестве.

Казалось, что всю свою жизнь Конор провел в этом кошмаре.

– Забери меня отсюда! – закричал он. – Пожалуйста!

– Пришло время для четвертой истории, – повторил монстр.

– Не знаю я никаких историй! – воскликнул Конор. Страх завладел его разумом.

– Если ты сам ее не расскажешь, – произнес монстр, – мне придется рассказывать за тебя. – Он поднес Конора ближе к своему лицу. – И, поверь мне, ты об этом пожалеешь.

– Прошу тебя, – снова взмолился Конор. – Мне нужно вернуться к маме.

– Но ведь она уже здесь, – сказал монстр, поворачиваясь в темноте.

Монстр резко опустил его на землю – почти бросил, – и Конор повалился на колени.

Он узнал холодную землю под своими руками, узнал полянку, с трех сторон окруженную непроходимым лесом, узнал и то, что было с четвертой стороны – обрыв, за которым зияла чернота.

А на краю обрыва она, его мама.

Она стояла спиной к нему, но смотрела на него через плечо и улыбалась. Она выглядела такой же слабой, как и в больнице, но молча махала ему.

– Мама! – закричал Конор, чувствуя, что тело стало слишком тяжелым, чтобы стоять – так было каждый раз, когда начинался кошмар. – Нужно уходить отсюда!

Мама не шевельнулась, но слова Конора ее слегка обеспокоили.

Собрав все силы, Конор пошел вперед.

– Мама, надо бежать!

– У меня все хорошо, сынок, – сказала она. – Не о чем беспокоиться.

– Мама, беги! Пожалуйста, беги!

– Но, милый, ведь…

Она замолчала и повернулась к краю обрыва, будто что-то услышала.

– Нет, – прошептал Конор самому себе. Он сделал пару шагов навстречу маме, но она была слишком далеко, так далеко, что он не мог подоспеть вовремя, и в теле была такая тяжесть…

По ту сторону обрыва послышался низкий звук. Раскатистый, гулкий шум.

Будто бы там, внизу, двигалось нечто огромное.

Больше, чем целый мир.

И оно взбиралось наверх.

– Конор? – позвала мама, обернувшись к нему.

Но Конор знал: уже слишком поздно.

Приближался настоящий монстр.

…

– Мама! – закричал Конор, заставляя себя подняться на ноги, изо всех сил сопротивляясь невидимому весу, что давил на него. – МАМА!

– Конор! – закричала мама, отступая от края обрыва.

Но шум становился все громче. И громче. И еще громче.

– МАМА!

Он знал, что не успеет.

Потому что тут же послышался рев, и в облаке слепящего мрака над краем обрыва появились два гигантских кулака. На какое-то время они зависли над мамой, которая пыталась сделать хоть несколько шагов назад.

Но она была очень слаба, слишком слаба…

Оба кулака резко и хищно ринулись вниз, схватили маму и потащили ее за край обрыва.

Конор наконец-то смог бежать. С криками он бросился через поляну, он несся так быстро, что чуть не падал, он спешил прямо к маме, к ее протянутым рукам, а гигантские кулаки тащили ее за край обрыва.

Он схватил ее руки своими.

Таким был его кошмар. Кошмар, из-за которого он с криками просыпался каждую ночь. Кошмар, происходящий прямо здесь и сейчас.

Он стоял на краю обрыва, собрав все свои силы, и держал маму за руки так крепко, как только мог, пытаясь не допустить, чтобы ее утянуло во мрак, пытаясь отобрать ее у существа, притаившегося по ту сторону обрыва.

Теперь он мог разглядеть это существо.

Это был настоящий монстр, тот, которого он действительно боялся, тот, которого он ожидал увидеть, когда тисовое дерево впервые появилось, настоящий монстр из кошмарного сна, чудовище из дымных клубов, пепла и темного пламени, наделенное истинной силой, истинной мощью, глядящее на Конора красными, горящими во мраке глазами, чудовище со сверкающими зубами, готовыми заживо съесть его маму. «Видал и похуже», – как сказал Конор тисовому дереву в их первую встречу.

И вот оно, это самое «похуже».

– Конор, помоги мне! – взмолилась мама. – Не отпускай!

– Не отпущу! – громко ответил Конор. – Обещаю!

Монстр из кошмара заревел и потянул сильнее, крепко сжимая маму в своих кулаках.

И она начала выскальзывать из рук Конора.

– Нет! – завопил он.

Мама кричала от страха.

– Прошу тебя, Конор! Держи меня крепче!

– Хорошо! – крикнул Конор. Он обернулся к тисовому дереву, которое неподвижно стояло позади. – Помоги мне! Я не могу ее удержать!

Но дерево стояло неподвижно и наблюдало.

– Конор! – закричала мама.

Ее руки выскальзывали.

– Конор! – снова прокричала она.

– Мама! – заорал Конор, сжимая руки крепче и крепче.

Но ее ладони выскальзывали из его рук, она становилась все тяжелее и тяжелее, а монстр из кошмара тянул все сильнее и сильнее.

– Меня утягивает! – закричала мама.

– НЕТ! – проорал Конор.

Он упал на грудь – слишком уж тяжелой стала мама, и слишком уж сильно тянули ее чудовищные кулаки.