Напряжение на высоте Ильин Владимир

Я только вздохнул, выпрямился и медленно зашагал вперед.

– Кланы называют великими не просто так, – начал я. – Кстати, сколько из пяти минут нам осталось? Начальник охраны и без того седой.

– Не отвлекайся.

– Если укладываться в оставшиеся нам три минуты… – все-таки глянул я на часы. – Тридцать лет назад Борецкие изобрели кое-что, за что их постановили уничтожить подавляющим большинством голосов на княжеском совете. Никакие отговорки о мирном применении не были приняты всерьез – данные получили в результате промышленного шпионажа, и картина возможностей открывалась совсем иная. Переговоры о заморозке исследований…

– Что внизу? – легонько хлопнули меня ладошкой по волосам.

Я недовольно покосился вверх. Посадил, понимаешь ли, на свою шею…

– Что-то, что осталось от клана, который не смогли уничтожить даже в результате тотальной войны. С ними пришлось договариваться. Результатом переговоров стала сотня лет добровольного изгнания, переданные на этот срок богатства и земли с той целью, чтобы победители могли найти и разрушить разработанное и лично удостовериться в том, что это никогда не будет повторено.

– Максим!

– Там один из трех рубильников от системы, которая во время войны была завершена и готова к запуску.

– Что она делает?

А я шеей и плечами ощутил, как напряглось ее тело.

– Кланы называют великими не просто так, – эхом повторил я свои же слова. – Самого факта существования машины хватило, чтобы завершить войну. Она способна уничтожить мир.

Кое-кому с фамилией Борецкие показалось несправедливым уходить из истории в одиночестве.

– Так, здорово… – механически произнесла Ника. – Отлично. Великолепно.

– Кстати, посещение этого места карается смертной казнью, – уточнил я.

– А-а… А если я не хотела там быть?

– Надо было раньше говорить, – попробовал я пожать плечами.

– Как я могла знать!

– Это как с рождением. Я тоже появился – а тут ба, надо мир спасать. Хоть бы кто предупредил… – проворчал я, компенсируя рывки невесты полушагом. – Да успокойся ты, все нормально.

– Верно, они ведь не знают, что мы там были… – выдохнула девушка, успокаиваясь после очередного шанса упасть.

– Ну, кроме полиции и тех пяти свидетелей…

– Вот же!..

– Не ругайся, – шикнул я наверх. – Ну не одна у нас смертная казнь, а две. Толку-то… Вот, кстати, за грабеж банка тоже…

– Молчи! Просто молчи! – судя по всему, схватилась за голову Ника. – Бог ты мой, какая свадьба?! – искренне выдала она. – Нас убьют гораздо раньше…

– Раньше, когда внизу ничего не работало, то да, – поддакнул я.

– А раньше оно не работало?.. То есть сейчас… – с беспокойством донеслось сверху.

– Угу, – кивнул я.

– Нам конец! – панически дернулась Ника.

– Не убьют, – уверенно высказал я свою точку зрения. – Во-первых, я оставил средство удаленного контроля.

И на всякий случай даже прислушался к себе – «звездочка», парящая внутри вмурованной в бетон электроники, ощущалась будто совсем рядом. Хотя с каждой секундой отделяющие нас километры пополнялись новым шагом.

– Бог ты мой, никто не даст тебе ее запустить! Они нападут во сне! Накачают тебя химией! Захватят в заложники семью и будут пытать!..

Я согласно кивал, поддакивая на все новые и новые варианты.

– Проблема в другом, – вставил я фразу, пока Ника набирала дыхание. – Есть и «во-вторых»: Механизм уже запущен.

Девушка опешила и на некоторое время будто бы даже потеряла голос.

– Примерно девятнадцать лет назад. Вероятно, последним из Борецких.

Ника тихонечко выдохнула.

– Не ты… – Это показалось ей важным.

Хотя главнее в этом вопросе кое-что другое.

– Таймер на срабатывание настроен на двадцать лет. На срок, который требуется для признания рода мертвым.

– Но есть княгиня, есть Паша!

– Они не знают, как остановить Механизм.

А если Борецкие не появятся на имперском приеме и в этом году, их даже не подпустят к первому из рубильников, чтобы хотя бы попробовать, – на выморочные земли найдутся новые претенденты.

Что до угрозы выживания мира… Для этого надо, чтобы княжна Борецкая захотела об этом сказать. Но она пока ищет хоть кого-то из уцелевших родичей. Однако вместо людей ее встречают только истории подлости, предательства и заказных убийств. Преступлений, которые почему-то никто не расследовал. Люди, некогда взявшие богатства на хранение, слишком привыкли к приятной тяжести карманов.

– Девятнадцать лет… И никто не знает? – робко подала голос Ника.

– Так вышло, – пожал я плечами. – Никто не проверял замурованное в песок и бетон. Сейчас, понятно, обнаружат стартовую обвязку и таймер. Сам Механизм вообще непонятно где, есть только рубильники для запуска.

Хотя и те слабо похожи на традиционные: включение – через приток воздуха в герметичную систему. Оттого и фундамент в башне Борецких в свое время буквально срезали слой за слоем, оставив удобные ступеньки для себя.

– А ты? Ты можешь его отключить? – звенел голос невесты.

– Может быть.

– Но… – упало потерянно в тишину.

– Если найду третий рубильник. И если захочу, – выразил я равнодушно свое мнение.

– Но ты же не злодей… – дрожал от страха голос Ники.

Я недоуменно повел шеей.

– В этом мире нет героев, поэтому только злодей тут будет жить долго и счастливо.

– Да мы все умрем через год!

– Мы с тобой можем умереть и раньше, – напомнил я о текущих трудностях, – так что миру придется здорово постараться, чтобы дать нам этот год.

– А потом?!

– Не потом – до этого. Ему стоит стать миром, который я хотел бы спасти.

– И в котором ты – император? – едко произнесла Ника.

– В котором очень внимательно прислушаются к моим рекомендациям.

– Собираешься шантажировать целый мир? Судить, правильно ли он живет? – дернулась девушка, словно собираясь сбежать с моих плеч.

Я придержал ее за ноги и успокаивающе погладил чуть выше ботинок.

– Я не собираюсь судить. Мы не террористы и не выдвигаем требования. У них достаточно своих законов и правил. Пусть соблюдают. Не более того.

– Боже мой, я вышла замуж на психопата… Да как они вообще догадаются, чего ты хочешь?!

– Я оставил им записку.

– Строчку? На клочке бумаги?! – высказала она свои наблюдения.

– Им хватит, – уверил я ее.

– И они послушаются? – едко отозвалась Ника.

– Это как болезнь. Они должны знать, что могут умереть, если не будут соблюдать режим. Болезнь – далеко, но если ты осознаешь, что уже болен, жизнь немедленно меняется.

– Послушай, не все узнают! Есть же простые люди!

– Значит, они умрут, не зная, от чего. Такое тоже бывает.

– Но я ведь тоже умру… – подавленно произнесла Ника.

– Как в старой доброй сказке: «И умерли они в один день…» – поддакнул я.

– Я хотела не такую сказку. – Ника требовательно затормошилась, чтобы я остановился и помог ей слезть.

А как оказалась рядом, не смотрела на меня.

– Иногда я начинаю склоняться к мысли, что все мы – сон, – произнес я, глядя в темноту речной воды. – Все эти огненные шары, твой песок, мои молнии и Пашкин ветер… Это же невозможно по законам физики и не может существовать. Но кто-то жаждет увидеть всполох пламени и верит в него так сильно, что спящий чувствует эту яркую эмоцию и она оживает в его сне.

Ника покосилась с явным испугом.

– Я просто хочу, чтобы ему снился хороший сон. Светлый и добрый. А не кошмары с тайными тюрьмами и людьми в рабских загонах. Иначе ему стоит проснуться.

Завершив на этой неловкой ноте, я направился к машине первым. Там уже недовольно прохаживался Димка, служивший нам сегодня водителем. Да и охрана вряд ли в восторге – пять минут давно исчерпаны.

Димка открыл дверь, стоило подойти ближе, и закрыл за мной, тут же перебежав на сторону, с которой сидела Ника.

– Вы знаете, что он задумал? – жестом остановив приготовившегося открыть створку парня, спросила его Еремеева.

Нику совсем не легонько трясло. А паника, охватившая душу, вовсе не хотела униматься и успокаиваться.

Еще она помнила юношу перед ней, равно как и то, что Максиму тот был дорог, а значит, мог к нему прислушаться.

Хотя в момент произнесения вопроса уже пожалела об этом, прикусив нижнюю губу от досады.

– Знаю, – смотрел на нее спокойный взгляд.

А сам Димка жестом указал в сторону, предложив пройтись.

Ника обернулась на машину, но все же двинулась вслед за доверенным подручным своего жениха.

– Все его люди знают, – подтвердил Димка. – Близкие.

– Он же несерьезно? Он же нас спасет? – выпалила Ника свою главную надежду. – Он же не может указывать всему миру, в конце концов!

– Раньше Максим думал, что мир – это интернат, в котором он рос. Потом к этому миру добавилась пара километров в ту и другую сторону. Потом он увидел карту страны, и мир расширился. У него не было уроков, его никто не учил – не спрашивайте, как так получилось. Но и глобус он увидел довольно поздно, осознав, что мир – это целая планета.

– Но сейчас…

– Когда гнилая часть интерната взбунтовалась против него, он сжег его с ними внутри, – жестко произнесли ей.

Ника стояла ошарашенная, словно огретая пыльным мешком.

– Было бы здорово, если бы у Максима появился повод не уничтожать этот мир.

Девушка через какое-то время осознала, что в тоне говорившего была искренняя просьба.

– Нашлось хоть что-нибудь, что удержало его от того, чтобы залить мир огнем, – слабо улыбнулся Димка. – Потому что нам с этой планеты не сойти.

Запах табака от недокуренных и разломанных пополам сигарет боролся со снежной свежестью ветра, сквозящего с балкона через приоткрытую дверь и тонкую тюль штор. В гостиничном номере, часы на стене которого отражали десятый час ночи, царили полумрак и тягостное ощущение опоздания – той самой духовной разбитости, что следует за воодушевлением, уверенностью, легкой паникой и напряжением в попытке ухватиться за последние минуты.

Князь Черниговский зажег новую сигарету, посмотрел на тлеющую бумагу, концентрируясь на крошечных угольках, медленно угасающих без тяги. Разломал ее пополам и бросил в тяжелую хрустальную пепельницу. Он давно завязал с пагубной привычкой – как продавца товара, без которого уже не могли жить тысячи людей, князя откровенно отвращало быть столь же зависимым. Но сам процесс, сам ритуал с тяжелой зажигалкой и лепестком огня его успокаивал. Отвлекал от телефона защищенной связи на столе, который не звонил уже более часа, что значило либо нерасторопность секретарей князя, обязанных скоммутировать его с иными землевладельцами империи, либо же нежелание князей разговаривать лично с ним, Черниговским.

Князь поднялся из-за стола и в очередной раз вышел на крошечный балкон. Его взгляд невольно опирался на княжеские высотки, видимые даже через ночь и снегопад, угадывал силуэты, подсказывал фамилии светлейших владельцев. Этому – звонили, этому… Сабуровым… Шахаевым… Кольцовым…

Из десяти необходимых согласий у него было только шесть. Шесть абсолютно подконтрольных ему князей, готовых подписаться под любым удобным ему документом и без звонка с личной просьбой. Оставалось уговорить пойти ему навстречу в такой малости, как жизнь незнакомого и не нужного им человека, еще четверых. Из семидесяти восьми населяющих империю князей.

Черниговский ощутил холод от невольно смятого и доведенного до ледышки комка снега, подобранного с перил. Отряхнул ладони от капель, оттер о полу пиджака и проследовал обратно в тепло номера. Под ногами легонько хлюпал нанесенный ранее внутрь и уже растаявший снег.

Семьдесят восемь – необъективное число, стоило отметить. Были там и те, кто на дух не переносил его, князя. Немалая часть осторожных принципиально не принимали чужую сторону и не шли на уступки даже в мелочах. А еще стоило вычесть затворников, тщеславных мерзавцев, абонентов, отдыхающих в удаленных местах планеты и возможное дурное настроение доступных для звонка.

Но четверо из условных тридцати, на кого можно было рассчитывать, – это более чем хорошая выборка для того, чтобы раз и навсегда решить вопрос. Уж что-что, но понимание мести за разрушенную собственность обязано быть близко каждому из них, а решение выглядело изящным и где-то даже благородным. Ведь негоже пытать и обрекать на вечные страдания гражданина своей страны. А вот отщепенца, лишенного прав, – вполне.

Еще было обещание подарков, уверения в почтении и мягкие намеки на ответные любезности, столь ценимые высшим светом, – особенно от людей его уровня власти. Ну а если многозначительно проронить, что есть уже семь согласившихся, а двенадцатым станет дядя самого императора… Странно, что ему вообще пришлось звонить самому.

Но после десятка обескураживающих отказов, переданных референтами, пришлось вмешаться лично. Ничего не изменилось.

Два десятка отказов за витиеватыми фразами, показным и намеренным игнорированием сути просьбы и перенос разговора на более поздний срок. Черниговский тоже умел так играть словами, оттого не срывался на прямые вопросы, требуя четкого «да» и «нет» – ответ уже был дан в интонациях и полутонах чужого голоса. Оставалось только вежливо попрощаться, аккуратно положить телефон… и вновь ломать одну сигарету за другой.

Все, что происходило с ним в этот день, не могло быть случайным. Авторов же замысла подобной величины, способной влиять на князей, не следовало даже уточнять.

Его, Черниговского, оттесняли из большой политики. Ставили на место, наказывая виновника разрушения клановой башни за него, лишая его этого права. Делали это прямо сейчас, напоказ гневаясь и расточая улыбки в лице императорского дяди.

Мерзавец, согласившийся примкнуть двенадцатым… будто не знал, что не найдется даже восьмого. Патентованный интриган, своим обещанием втоптавший Черниговского еще глубже в яму, вырытую для него ими же самими.

Еще одна сигарета была размолота в прах под напряженными пальцами.

Эти сволочи специально сделали так, чтобы создать между ними конфликт. Они назначат Самойловым наказание – никто не спорит. Но князь был на сотню процентов уверен, что император оставит виновника живым.

И что получится в итоге? Башня разрушена. А подлец, ее разрушивший, ходит на свободе. Убить его – выразить сомнение в справедливости императора, оскорбить его суд и пренебречь высочайшим решением. Да еще фактически надругаться над якобы «дружеской подсказкой» от Романа Глебовича, что бесспорно раструбит о беспомощности Черниговских, проваливших столь простой и очевидный вариант устранения проблемы.

Оставить Самойлова в живых, смириться и забыть… Отстроить башню. Жить, как раньше.

Никто не пойдет за человеком, об которого прилюдно вытерли ноги, а он ничего не сделал.

Это и была политика – сделать так, чтобы человек скрежетал зубами в бессильной злобе, а тебе мог только улыбаться, благодаря за мудрость, которой так и не удалось воспользоваться.

По счастью, в играх на большой арене было множество обходных вариантов. Например, по-простому скрасть человечка до суда.

Раз лишить гражданства неведомо где прятавшегося Самойлова Максима не удалось, то оставался более прямолинейный вариант – задержать и похитить его отца по дороге в Кремль. Пытать и убить, продемонстрировав сиятельному и светлейшему обществу жесткие и уверенные позиции Черниговских.

Император, безусловно, будет зол и недоволен. Но это всего лишь убийство человека на его земле, а не нарушение императорского решения – можно обойтись вирой и немилостью.

Главное – мнение иных князей, что бесспорно поддержат возмездие. А легкая конфронтация с императором даже добавит Черниговским веса в глазах этих князей.

Оставалось дождаться новостей от исполнителей – в Москве не так много дорог, ведущих к Кремлю. А полиция все еще подчинялась его ведомству.

Только отчего-то Самойлов-старший совершенно по-хамски не торопился на суд к главе государства. Почти десять ночи, и хотя путь его начинался прямо из княжества Шуйских, но решение было принято еще днем, а спецрейс под такое событие обязан был обернуться еще засветло.

Черниговский поднял телефон и парой фраз распорядился предоставить информацию.

В кабинет робко просочился порученец – один из новых, тот, что смог устроить ему встречу с Романом Глебовичем. Но последнее обстоятельство сейчас шло ему только во вред.

Князь на вошедшего посмотрел вовсе без ласки во взгляде, нахмурившись и жестом приказав зачитывать с принесенного порученцем листка.

– Информация по Самойловым уточняется, но… возможно, его вообще нет в Москве.

– Он должен быть, – надавил волей князь. – Сегодня. В Кремле. До полуночи.

– Патрули удвоены. Все дороги находятся под наблюдением. Вертолетные маршруты отслеживаем. Линия спецметро также просматривается специалистами через вибродатчики. Но…

– В разговоре со мной это слово неуместно, – резко оборвал князь порученца.

– Ваши люди спешат доложить, что в данный момент император принимает князя Юсупова с дочерью. Говорят, их заставили очень долго ждать и приняли буквально несколько минут назад. Иные приемы на этот вечер не согласованы.

Фраза прошла мимо ушей князя Черниговского, чтобы вернуться секундой позже.

– Отец Самойлова Максима – Самойлов Михаил, – проговорил он уверенно и медленно.

– Истинно так.

– Отцом Самойлова Максима не может быть князь Юсупов, – столь же неспешно выговорил Черниговский. – Мальчишка рос и воспитывался на землях Шуйских. Все, что могут обсуждать Юсупов и Шуйский, это как их предки убивали друг друга и как будут убивать они, а потом их дети и внуки.

– Истинно так… – занервничал порученец, на полшага отступив к двери.

– Если бы мальчишка был из Юсуповых, под Екатеринбургом я видел бы его родственников, а не Шуйского-младшего, – произносил вполне весомые доводы Черниговский.

Шуйский, как он верил, пришел говорить и решать проблему на правах сюзерена. Было вполне понятно и логично увидеть его там – молодого и слишком уверенного в себе княжича, откликнувшегося на просьбу друга. Возможно, похить девчонку кто-то другой, и с Шуйским даже стали бы разговаривать, обсуждая варианты, как разойтись мирно. Только вот Черниговский желал видеть Шуйского мертвым, а декорации глухого и тайного местечка для этого подходили как нельзя лучше. И косточки бы не нашли, если бы не…

Гроза над головой, оглушительные раскаты и всполохи, дергающие спазмами напряженные мышцы. Запах озона в гари выжженной земли и сияние, расплывающееся радужными всполохами, стоило прикрыть глаза.

Князь Черниговский повел ладонью к боку, поддел рубашку и притронулся к длинной ране на теле, ощутив неприятный бугорок нагноения на коже от магического яда медвежьих когтей. Легонько надавил, ощутив, как легко и болезненно – словно сотней иголок укололи – продавливается припухлость.

И впервые за эти два дня ощутил страх – до дрожи в пальцах, касающихся гибельной раны, которую сейчас пытался подавить организм, а до того – два княжеских целителя.

Они, Юсупов и Шуйский, – вместе!..

– Он не накажет отца Максима, – слегка онемевшим языком пробормотал Черниговский.

– Мы перехватим его раньше, – уверенно и бодро доложили ему.

– Нет. – Неловким жестом запахнув рубашку, Черниговский поднялся со стула, опираясь руками о столешницу. – Его отец уже там.

Князь обернулся к окну, безуспешно пытаясь разглядеть через снегопад и ночь шпили кремлевских башен.

Позади притих порученец. Возможно, позабыл, как дышать.

– Еще что-нибудь? – облизав губы, произнес князь.

Ему нужна была пауза, чтобы обдумать дальнейшие шаги. Что-нибудь спокойное, рутинное и не особенно важное.

– Письмо от Мстиславских по поводу совета князей в пятницу.

– У нас уже есть приглашение, – механически произнес Черниговский.

– Это не приглашение. Это требование быть.

Рана на боку заныла сильнее.

Ничего-ничего… В политике есть много вариантов для победы.

– Ты получил все материалы от своего предшественника? – обронил князь в тишину.

– Да.

– Заверши его работу. То, что он не успел.

– Будет сделано, – с готовностью и показной уверенностью произнес слуга.

– Что до пятницы – мы будем, – поддержал его тон князь.

Где-то совсем рядом бешено загрохотала гроза, странная для поздней осени, на мгновение обратив ночь в день и отразившись противной дрожью в оконных стеклах и плечах вжавшего голову князя.

Он дернул рукой, пытаясь зацепиться за стол, но чуть не рухнул вместе со спинкой стула. И только потом, до досады поздно, поднял защитный полог.

Но с улицы более не было звуков, а ночь вновь обрела белесо-серые оттенки большого города.

– Мы вернемся в пятницу, – чуть поправил свои слова Черниговский. – Да, вернемся. – На него нашла злоба за проявленную неловкость и эмоции. – Распорядись оповестить всех союзников и зависимые рода. Переговори с наемниками, найди, чем им заплатить. В пятницу нас должны слушать очень внимательно.

– Будет исполнено. Изволите подготовить самолет на утро?

Князь продолжал смотреть в ночь, всматриваться в ее оттенки. Как же он желал сейчас нового всполоха – молнии и стихии… Вот прямо сейчас, пусть. Пусть передерутся, вцепятся друг в друга зубами – там, в Кремле. Но ночь была тиха и спокойна.

А еще хуже – ночь, казалось, стала смотреть на Черниговского. Внимательно, равнодушно – глазами палача.

Князь отвел взгляд, сделал пару глубоких вздохов, вычищая слишком глубокий прилив чувств, и вновь глянул в окно. Палач продолжал смотреть из темноты.

– Что-нибудь… – князь вновь облизал губы, продолжая смотреть перед собой, – что-нибудь сегодня еще произошло? Из неординарного. Негативного. Плохого.

Интуиция исходила ором, требуя найти причину беспокойства.

– Есть непонятный момент… – на секунду задумавшись, уже не по листку доложил референт. – У моего покойного предшественника на похоронах украли голову.

Слуга развел руками, мимикой показывая собственное обескураженное отношение к произошедшему.

– Кто-то подрезал на светофоре катафалк, вскрыл гроб и отрубил голову топором. Какие-то азиаты. Полиция разбирается с видеозаписями. Качество с перекрестка не самое лучшее.

– Как они выглядели? Одежда. – Князь сжал губы до тонких белых полосок.

– Плащи или халаты. Красное, желтое… Может, золотое. Сумасшедшие, – недоумением выразил порученец свое к ним отношение.

– Мы уходим прямо сейчас. – Черниговский не сводил взгляда с тьмы за окном. – Объяви всем немедленно. Вещи оставить, номера не сдавать. Возвращаемся в Чернигов.

И уже там, из дома, все тщательно обдумав и обретя силу, – вернуться в столицу. Да, так будет правильно.

– Боевая тревога? – задержался у двери уже опрометью бросившийся на выход порученец.

– Нет. Это…

«Эвакуация?..»

– Не важно, – глухо бросил Черниговский, отступая к двери спиной вперед.

Словно опасаясь, что тьма напрыгнет ему на спину, стоит лишь отвернуться.