Люби меня вечно Линдсей Джоанна

Глава 22

— По-моему, это та-ак романтично!

— Но я считала, что леди Кимберли и маркиз почти помолвлены!

— Видимо, нет, иначе…

— Ну, а я слышала…

— Просто варварство, по-моему…

— Шотландцы всегда…

— Ну а вот с этим я не могу согласиться. Двоюродный брат моего отца и сам из горной Шотландии. Они даже в гольф играют, знаете ли — признак высокой цивилизованности.

— Я имела в виду — сломать зонтик об его голову. Жаль, хороший зонтик.

— Ну я слышала, что…

— А по-моему, это довольно забавно.

— Ну ты-то, естественно, так считаешь, Абегайл. Ты ведь сломала о своего Элберта не меньше пяти, правильно?

— Только два, милочка.

— А я слышала, что он!!!

— Боже правый, Мэйбл, ну к чему так кричать? Что ты слышала?

Послышалось невнятное бормотание:

— Ну вот, теперь забыла.

Смешок.

— А вот я слышала из верного источника, что она уже три раза ему отказала.

— Кому? Маркизу?

— Нет, глупышка. Шотландцу.

— А как же насчет виконта? Прекрасный жених — и явно увлечен.

— Кэнстон? Он вечно увлекается, но что-то не женится, понимаешь?

— Ну-ну, Хилари, не надо ехидничать. Только потому, что виконт ухаживал за твоей племянницей несколько месяцев назад и из этого ничего не вышло…

— Ухаживал за моей дочерью во время прошлого сезона, но так и не собрался сделать ей предложение.

— Он пошел в отца, вот что я вам скажу. Старый Кэнстон в свое время был ужасным повесой.

— Чепуха, они просто долго не могут принять решение. Это у них семейное, знаете ли.

Такие разговоры или нечто похожее доносилось до Кимберли целый день: за поздним завтраком, на концерте, куда она ходила потом, за чаем ближе к вечеру и за ужином она либо слышала шепот, либо ее встречало глубокое молчание, говорившее о том, что разговор только что шел о ней. Иногда, когда ее присутствия не замечали, она слышала и громкие пересуды. Крепко сжав губы, она выскальзывала из комнаты для карт, чтобы не смущать собравшихся там, — пусть даже они этого и заслуживали.

Она сожалела, что стала объектом сплетен, — это было неприлично, но разыгранный этим утром спектакль, инициатором которого был Лахлан, не мог не пройти в Шерринг-Кроссе незамеченным.

Ясно, что завтра известие о случившемся разнесется еще дальше. По правде говоря, она бы не удивилась, если к концу недели разговоры дошли бы и до отца и он вскоре явился бы сюда, пылая гневом. В конце концов ее имя будет произноситься вместе с именем шотландца. Отец захочет выяснить, почему.

Неудивительно, что все рассказы о происшедшем были в чем-то неточными, — ведь это типично для сплетен. Переданный неоднократно из уст в уста рассказ изменился до неузнаваемости.

Согласно одной версии беднягу Говарда шотландец хорошенько отхлестал кнутом. По другой Кимберли разорвала с Лахланом помолвку — якобы из-за этого он обезумел, увидев ее с Говардом. В еще одном рассказе утверждалось, что виконту подбил глаз Джеймс Трэверс. Маркиз при этом не присутствовал, однако и его втянули в эту историю просто из-за того, что в последнее время он часто был с нею. А потом она услышала, что отказала Лахлану дважды, трижды… Один джентльмен даже утверждал, будто Макгрегор шесть раз делал ей предложение. Видимо, это было придумано для того, чтобы хоть как-то объяснить его ревность.

Ревность? Трудно было бы придумать что-то более абсурдное. Может быть, если бы дело касалось Меган… Но чтобы Лахлан ревновал ее, Кимберли? Она была с ним лишь однажды той ночью, когда оба выпили слишком много шампанского. Но с того времени они стали почти врагами. Его предложение, которое и предложением-то нельзя было назвать, оказалось запоздавшим и было сделано только для успокоения совести.

"Так, значит, ты хочешь, чтобы я на тебе женился?» Как ни толкуй, но искренним признанием это не назовешь.

Тогда почему же он накинулся на Говарда Кэнстона?

Теперь, когда у Кимберли было время об этом подумать (а она весь день ни о чем другом думать не могла), она заподозрила, что эти двое скорее всего поссорились — недавно, а может быть, и давно. Отношения их постепенно накалялись, поскольку они продолжали оставаться под одной крышей, и наконец это привело к взрыву. Причина их столкновения никакого отношения к ней не имеет; она просто имела несчастье присутствовать при том, как их терпению пришел конец, — в данном случае, терпению Лахлана.

Все произошло слишком стремительно, и она была совершенно потрясена. Может быть, заметь она приближение Лахлана, все сложилось бы по-другому. Но она была застигнута врасплох, поэтому отреагировала импульсивно.

Злом зла не поправишь.

Не надо было бить его зонтиком — она тут же об этом пожалела. Она оказалась не лучше Лахлана — пусть даже удар, сломавший ее хрупкий зонтик, ничуть ему не повредил.

Лахлан не ожидал нападения и был настолько изумлен, что даже заорал:

— Какого дьявола ты меня стукнула?

Может быть, если бы он на нее не заорал, Кимберли извинилась бы. Может быть. Но она была ошеломлена уже не только его поступком, но и своим собственным и поэтому ответила почти так же громко:

— А какого дьявола ты его стукнул? Это же Англия, а не твоя дикая Шотландия. Здесь люди имеют привычку разговаривать, а не пускать в ход силу!

В ответ на этот образчик идиотического просвещения он очень пристально посмотрел на сломанный зонтик, который она продолжала сжимать в руке, потом сардонически приподнял бровь — и ее лицо залилось густой краской стыда. И на тот случай, если она не до конца осознала происшедшее, он еще презрительно добавил:

— Прекрасно умеешь разговаривать, милочка, просто прекрасно.

Потом Лахлан удалился, не сказав больше ни слова, всем своим видом показывая, что он в ярости. Кимберли в тот день его больше не видела — да и Говарда, если на то пошло, тоже. Виконт не мог оправиться от удара добрых десять минут. Он тоже был зол, но кто мог его в этом винить? Хотя он весьма старательно пытался не выказать гнева, взгляд его темно-голубых глаз, вернее, одного глаза, заставил ее похолодеть.

В ответ на вопрос, почему Лахлан на него набросился (его задала любопытная Абегайл), он только сказал:

— Будь я проклят, если знаю.

Это не удовлетворило всеобщего любопытства, и в особенности двух сплетниц. Все почему-то вообразили, что Лахланом должна была двигать ревность. Но Кимберли-то понимала, что это не так. Если она вообще станет разговаривать с этим несносным человеком, то обязательно поинтересуется, в чем заключалась истинная причина такого его поведения. Однако маловероятно, что она снова с ним заговорит.

Лахлан Макгрегор в очередной раз заставил ее вести себя совершенно недопустимым образом, и она просто кипела от негодования. Почему получается так, что она снова и снова нарушает правила этикета и благопристойности? Ведь она прекрасно знает, как можно и нужно вести себя в благородном обществе!

По правде говоря, за свое недолгое знакомство с Лахланом Макгрегором Кимберли злилась и досадовала чаще, чем за последние несколько лет жизни рядом с отцом-тираном. Конечно, она давно привыкла не обращать на отца внимания. С красивым шотландцем так не получалось. Совсем не получалось!

Глава 23

— Господи, как вы меня напугали! — вскрикнула Меган, когда, войдя в оранжерею, заметила слева от себя быстрое движение. — Что вы делаете тут в темноте?

Кимберли пожала плечами, водя пальцем по зубчатому листу какого-то растения, стоявшего рядом на подставке.

— Здесь не так уж и темно: сюда доходит свет от освещенных окон напротив.

— Гм, вы совершенно правы, — согласилась Меган, бросив быстрый взгляд на сплошную стеклянную стену, обращенную в сторону дома. — Я тут еще ночью не бывала, вот почему и захватила с собой лампу. Теперь она мне не понадобится!

С этими словами Меган погасила лампу, и Кимберли невесело улыбнулась. Ей хотелось побыть в одиночестве. Она была не настроена вести разговоры, но не могла быть невежливой с герцогиней, которая неизменно была к ней добра.

Поэтому хоть она и не стала отвечать на заданный вопрос, но спросила у герцогини;

— А что вас привело сюда так поздно? Меган озорно засмеялась.

— Я пришла сорвать розу. Мой Девлин целый день злорадствует, и я страшно разозлилась. Надо его поставить на место. Я решила, что хорошая роза с длинным стеблем подойдет, — сегодня перед сном положу ее ему на подушку. Без розовых лепестков, естественно.

Кимберли весело рассмеялась — до чего же приятно после такого ужасного дня забыть наконец о раздражении! Герцогиня всегда придумает что-то тонкое и умное! Стебель с шипами на подушке мужа. Он наверняка догадается, о чем это говорит, и от души над этим посмеется.

Кимберли улыбнулась:

— Будем надеяться, что он заметит розу прежде, чем положит голову на подушку.

— О, я об этом позабочусь. Поможете мне найти самую подходящую розу?

Кимберли кивнула, и они вместе пошли по дорожке к кусту темно-красных роз: на нем были и бутоны, и цветы. Нагнувшись понюхать цветок, Меган непринужденно сказала:

— По правде говоря, я даже рада, что вы здесь. Я все собиралась вас кое о чем спросить, только никак не могла застать вас одну. Вы не думали о шотландце?

— Не думала?

— В качестве будущего мужа?

— Нет.

Кимберли ответила настолько быстро, что Меган изумленно моргнула.

— Правда? Но он так хорош собой и такой обаятельный! Из него получился бы прекрасный муж. И он хочет найти себе жену.

— Да, у него есть хорошие качества… — согласилась Кимберли, добавив про себя: «И не меньше плохих», — ..но мне он не подойдет.

Меган возмущенно фыркнула:

— Почему вы так решили? Напротив, очень подойдет. Кимберли могла бы ответить: «Потому что он влюблен в вас», но это только поставило бы их обеих в неловкое положение. Поэтому она сказала:

— Наверное, надо было предупредить вас, что мой отец никогда не даст своего согласия на мой брак с шотландцем.

— Вы шутите? — проговорила Меган. Она, казалось, была потрясена.

— Нет, к сожалению, это истинная правда, — неохотно сказала Кимберли, жалея, что разговор повернулся таким образом. — Он питает к шотландцам глубокую антипатию.

Меган нахмурилась.

— Наверное, это связано с тем, что вы живете поблизости от границы: нападения шотландцев и все такое прочее… Да, теперь я припоминаю, я знакома с несколькими семьями, где настроены именно так. Недружелюбие передается от поколения к поколению…

— Но не в нашем случае, — прервала ее Кимберли. — У моего отца это — глубоко личное чувство. К сожалению, он распространил свою ненависть на всех шотландцев.

— Личное? — заинтересованно переспросила Меган. — Так, значит, вы не разделяете его взглядов?

— Нет, я почти ни в чем не разделяю взглядов моего отца, как и его предрассудков.

Герцогиня с облегчением вздохнула.

— Очень приятно это слышать. Но разве…э-э… совершенно необходимо, чтобы он одобрил ваш выбор?

— Если я не хочу скандала. Меган ахнула:

— Вы хотите сказать, что он от вас публично отречется?

— Наверняка — и не колеблясь. Герцогиня нахмурилась.

— Это, по-моему, довольно жестоко.

— Конечно. Но я же говорила вам, что он довольно тяжелый человек — неуступчивый, закоснелый в своих предрассудках.

— Ну, надо признаться, я ужасно расстроена… из-за вас. Просто не могу себе представить… А что, если бы вы вдруг безумно влюбились в какого-нибудь шотландца? Не в Макгрегора, конечно, — поспешно добавила Меган, — а в какого-нибудь другого шотландца, который бы случайно вам встретился. И он бы тоже вас обожал…

— Но тогда — совсем другое дело.

— Правда?

— Конечно. Я не питаю особого желания угодить отцу — так же как и он никогда не пытался угодить мне. Если бы произошло такое, я не испугалась бы и скандала.

— Чудесно… То есть я хотела сказать… ну… Такой скандал был бы, конечно, неприятен, но не думаю, чтобы это вас погубило. Сама королева встала бы на вашу сторону — она ведь любит своих подданных-шотландцев! Скорее всего жестокость вашего отца все осудили бы, как и его упрямство. Если кого свет и отверг бы, так это его. Вас бы… э-э…

— Жалели бы?

Меган совсем смутилась:

— Ну… нет…

Кимберли улыбнулась и похлопала Меган по руке:

— Ничего. Я ведь не имею намерения влюбляться в какого-нибудь шотландца. Меган снова вздохнула:

— Верно. Но, знаете, я не могу понять такого отца, как ваш. Мой ужасно меня баловал. Я не могу вспомнить, чтобы он хоть в чем-то мне отказал. Ну… кроме единственного случая, когда я потребовала, чтобы он выгнал Девлина. Тут он мне отказал.

— Выгнал? Откуда? Меган рассмеялась:

— Это долгая история, дорогая. Сейчас уже поздно, так что отложим ее на другой раз. Мне надо вернуться домой, пока Девлин не отправил целый полк слуг меня разыскивать. — Она наклонилась, чтобы сорвать розу, и добавила:

— Да, кстати, а почему вы здесь бродили?

Кимберли смешалась — лгать не было смысла. В конце концов герцогиня не могла не слышать сплетни, которые весь день ходили по дому.

Однако она ответила довольно неопределенно:

— Мне захотелось немного побыть в одиночестве, но в доме я не могла найти комнаты, где никого не было бы. Наверное, надо было просто уйти к себе, но мне еще не хотелось ложиться.

Меган понимающе улыбнулась и, взяв Кимберли под руку, повела обратно к дому.

— Я и сама иногда испытываю такую потребность, а в вашем случае… Знайте, что сплетни не могут вам повредить, милочка. По правде говоря, они даже вам на пользу. Остальные джентльмены начинают понимать, каким успехом вы пользуетесь.

Кимберли решила не обсуждать этот вопрос, но переменить тему не смогла.

— Я замечаю, что джентльмены, ставшие предметом этих сплетен, предпочли не показываться. Меган ухмыльнулась:

— Я из верных источников знаю, что лорд Лахлан отправился в ближайшую таверну, чтобы напиться. А лорд Кэнстон провел день со своим адвокатом. Он был полон решимости передать дело в суд.

— Что?!

— О, не беспокойтесь, больше повода к сплетням не будет. Девлину удалось отговорить его, сказав, что он только ухудшит положение. Так наверняка и вышло бы. Он весь день… ну, слово «дулся» для виконта звучит не слишком солидно, но именно оно лучше всего характеризует его поведение.

Кимберли не могла представить, как такой мужественный человек, как виконт, может дуться.

— Так, значит, он собирается отсюда уехать в ближайшие дни?

— Нет, — ответила Меган с некоторым разочарованием. — Я уверена, что он уже завтра будет в гуще событий. У нас на утро назначена охота на лис, не забыли? Уверена, что он не захочет ее пропустить.

Кимберли с удовольствием бы пропустила: ей никогда особенно не нравилась охота — ни на кого, да и лис она считала славными…

— Так вы возвращаетесь в дом? — спросила Меган, когда они оказались у выхода из оранжереи.

— Скоро.

Меган кивнула и огляделась:

— Знаете, надо бы устроить здесь пикник. Да, великолепная идея!

Кимберли улыбнулась и покачала головой, глядя, как Меган плывет к дому, держа в руке розу с шипами. Да, наверное, мучительно принимать у себя такое количество народа, особенно когда все время приходится придумывать, чем бы их развлечь.

Однако герцогине это прекрасно удавалось. А пикник тут действительно может получиться хороший. Воздух в оранжерее немного влажный, но зато как напоен ароматом цветов! Если уж устраивать пикник зимой, то это надо делать именно в теплой оранжерее. А в Шерринг-Кроссе она очень большая. Да, очень заманчиво, и…

Значит, он напился? Прекрасно. Она надеется, что утром у Лахлана голова будет раскалываться. Так ему и надо, этому противному человеку.

Глава 24

В стену громко застучали, потом спросили:

— Ким, ты не спишь?

Кимберли не спала — уже. Она совершенно проснулась. И все-таки не могла поверить, что Лахлан устроил такой шум среди ночи. Опять! Он вел себя в последнее время так тихо, что Кимберли подумала было, что после их возвращения из Лондона ему отвели другую комнату.

Господи, который час? Тяжелые шторы на окнах были задернуты, так что угадать было невозможно. Тем не менее она вспомнила, с каким трудом ей удалось заснуть. Когда она в последний раз отчаянно взбила подушку, было уже далеко за полночь…

— Ким?

В ответ она издала звук, который иначе, как рычанием, назвать было нельзя. Отбросив одеяло, она встала на колени лицом к стене и как следует в нее стукнула.

— Замолкните, там! Вы что, совсем с ума сошли? Вы хоть представляете себе, который сейчас…

— Я… умираю.

— Что?! — вскрикнула она.

Сердце у нее оборвалось. Больше ответа она не получила, даже когда снова забарабанила в стену. По жилам растекся страх, подобного которому она еще никогда не испытывала. Стремительно вскочив с кровати, она бросилась к двери, думая только о том, чтобы поскорее попасть к нему. Если понадобится, она взломает дверь… Но в этом необходимости не было. Дверь распахнулась при первом же ее прикосновении — даже ударилась о стену.

Она нашла Лахлана именно там, где ожидала: у стены, в которую он колотил. Он стоял на коленях, скрючившись так, что голова почти касалась пола, и не шевелился… При неверном свете свечи, освещавшей комнату, она не могла различить ни малейшего движения. Затаив дыхание, она опустилась на колени рядом с ним.

— Лахлан?

Обхватив руками его голову, она услышала стон и почувствовала такое глубокое облегчение, что готова была расплакаться. Да, он не умер, но она все еще не знала, что с ним случилось, и ее снова охватил панический ужас.

— Где у тебя болит? Скажи! Ты истекаешь кровью? Тебя ранили или…

— Ты пришла?

— Конечно, пришла! Ты сказал, что умираешь. А теперь скажи, что с тобой?

— Отравили.

— О Боже, я не знаю, что при этом надо делать! — воскликнула она. — Как это произошло? Давно? Я немедленно пошлю за врачом…

— Нет, не покидай меня.

Он высвободил руку, которая была прижата к животу. Слепо потянувшись к девушке, он наткнулся на ее щиколотку и крепко сжал. Его состояние пока никак не сказалось на его силе. Хватка у него была стальной, так что Кимберли сморщилась от боли.

— Отпусти меня на минуту, Лахлан. Я пошлю кого-нибудь за врачом.

— Доктор мне не поможет. Она рассердилась:

— Не говори так! Ты не умрешь, слышишь? Наверняка можно чем-то помочь — врач должен знать способ.

— Мне нужна постель, Ким, да нежные руки. У тебя не найдется капельки сострадания, чтобы мне помочь?

— Я и стараюсь тебе помочь, — снова резко начала она, но потом добавила уже мягче:

— Ладно, пойдем, я уложу тебя. Садись, я помогу тебе подняться.

Она попыталась поднять его под руки, но не смогла сдвинуть с места. Если Лахлан не пошевелится, она не сможет его поднять.

Он наконец приподнялся и уперся руками в пол, чтобы не упасть. Теперь Кимберли его рассмотрела: он был одет — видимо, только-только вошел в комнату и сразу же начал колотить в стену — и вид у него был неважный: волосы спутались, одежда была в грязи и соломе, словно он упал в конюшне и забыл отряхнуться. Но больше всего ее поразило, как от него пахло спиртным, — будто его облили виски.

Кимберли только сейчас вспомнила, как Меган сказала ей, что Лахлан хотел напиться, и возмущенно спросила;

— Ты что, целый день пил?

— Нет, я спал… Не помню где.

— А потом снова пил? Он криво улыбнулся:

— Как я припоминаю, меня терзала дьявольская жажда. Кимберли села на корточки. Он походил не на умирающего, а на пьяного. И по запаху, да, признаться, и по выговору тоже.

— Как тебя отравили, Лахлан? Ты уверен, что отравили?

— Отравили?

Она посмотрела на него, прищурив глаза.

— Ты ведь только что так сказал, помнишь?

— Да, когда выпьешь лишку, всегда так бывает. Никогда еще мне не было так погано…

— Ах ты, бесстыдник! Перепугал меня до полусмерти, сказал, что умираешь, — а всего лишь напился?!

Придя в ярость, она вскочила, забыв, что он по-прежнему держит ее за щиколотку. Ей даже удалось повернуться к двери, но тут она потеряла равновесие и села — хорошо еще не упала плашмя.

— А вот от такого приглашения, милочка, я не откажусь, — услышала она его ленивые слова. — Что?!

Она наконец пришла в себя после падения и ужаснулась: ночная рубашка (она так спешила, что не надела пеньюар) закрутилась вокруг бедер и задралась вверх, с одной стороны почти до колена, с другой — до середины икры. А ее колени (Господи, помоги!) были подняты и широко раздвинуты.

Теперь она поняла неприличный смысл его слов. Хуже того, он начал подползать к ней, хоть двигался медленно и не слишком уверенно, — очевидно, что он собрался воспользоваться «приглашением». Одна только мысль о том, что он это сделает, зажгла в ней огонь, который ее изумил и ужаснул.

В ответ на его слова она издала сдавленный возглас смущения, резко сдвинула колени, а потом свободной ногой уперлась ему в грудь.

— Даже и не думай! — предостерегла она.

— Нет?

— Категорически нет!

Он сел на корточки, покачнулся и, сдвинув брови, посмотрел на нее:

— Ты суровая женщина, Ким, суровая!

— С тобой иначе нельзя, — пробормотала она еле слышно, но он услышал и мгновенно оживился.

— Правда? Почему же это, милочка? Может, ты борешься с соблазном?

Он почти угадал, и Кимберли выпрямилась и возмущенно спросила:

— Ты сошел с ума? Посмотри на себя! От тебя разит спиртным, ты растрепан, глаза осоловелые. Что же меня могло соблазнить, скажи на милость?

В словах ее прозвучало столько презрения, что он даже содрогнулся. Беда была в том, что Лахлан был хорош собой и даже неопрятным и пьяным не терял своей привлекательности — Хотел бы я сказать то же самое о тебе. У тебя тоже глаза туманятся со сна, и волосы растрепаны, а мне все равно хочется…

— Больше ни слова! — отчаянно прервала она его, опасаясь, как бы не услышать такого, что заставит ее окончательно лишиться воли. — Отпусти мою ногу! Ты вообще не имел права меня будить, а мне не надо было приходить.

Он посмотрел на свои пальцы, сомкнувшиеся на ее щиколотке, удивился и со вздохом их разжал.

— Ну, иди в теплую постель, а я проведу ночь на холодном полу. Ведь мне самому не лечь. Прищурившись, она поднялась на ноги.

— Я должна тебя пожалеть?

— Для этого нужно иметь хоть немного сострадания, а у тебя его нет ни капли.

— Если хочешь знать, сострадания у меня не меньше, чем у любой другой, — возразила она. — Иначе зачем бы я сюда прибежала?..