Напряжение растет Ильин Владимир
Игорь все это время привычно освобождал нам путь, двигаясь на несколько шагов впереди.
О верности пути намекал нарастающий шум музыки, басами отдававшийся в дрожи стен. Да и людей прибавилось — в основном в одинаковых черных костюмах, стоящих по двое на поворотах и возле массивных дверей между переходами. Я принялся было считать повороты, размышляя, не водят ли нас кругами, когда Игорь замер возле двухстворчатой двери из темного дерева и развернулся к нам с видом загадочным и торжественным.
— Всего один шаг до победы! — пропел он лозунг, но тут же поправился: — Но участие — тоже немалая победа! То есть я хотел сказать — принять участие тоже важно… Вернее, победа — главнее, но быть в числе…
— Короче.
— В общем, сейчас выступают Шуваловы, затем Еремеевы и потом вы.
— Извините, Еремеевы или Еремеева? — посчитал я важным уточнить.
Игорь сверился с блокнотиком, достав из внутреннего кармана пиджака.
— Еремеевы, — уверенно подтвердил он.
— Интересно…
Наверное, потому ее и не было ни в автобусе лицеистов, ни на их платформе.
— Располагайтесь на крайних местах первого ряда и отдыхайте. Не стоит беспокоиться, вас проводят под сцену, когда придет время. Удачи! — распахнул Игорь одну из створок и первым нырнул в полумрак, пропитанный энергией музыки и напряжением зрителей.
— Идем? — робко полуспросил, полупредложил Паша.
— Вперед, — хлопнул я его по плечу. — Веди нас к победе.
Друг улыбнулся и вступил в зал. Следом прошел Артем, затем Светлана и Федор, а мне последнему пришлось буквально проталкиваться внутрь, потому что команда отчего-то застряла прямо на входе и не желала идти дальше. Дождавшись вместо пояснений слова «тише!», пробрался вперед.
На фоне гигантского полотна, изображавшего морскую гладь, в декорациях разбитого корабля, под музыку, созданную из чистого восхищения, танцевала босоногая девушка в простом наряде из домотканого полотна. Танцевала с дельфином, плывущим в рукотворной морской волне, закрученной вокруг него.
Девушка не была просто рядом с дельфином, не давала ему команд. Она существовала в одном танце с ним, продолжая движение рядом с волной, с удовольствием ловя брызги и со счастливой улыбкой протягивая руки ввысь, когда дельфин перелетал над сценой из одного участка воды в другой, создаваемый будто бы из ничего, и вновь кружась с ним в единении двух несовместимых стихий.
Хотя нам с нашего места — входа у самой сцены — было видно, что на втором уровне, встав по четырем сторонам света, поддерживают волну четверо ребят, по пояс стоящих в импровизированном бассейне, одетых в черное, оттого наверняка невидимых из зала в засветке прожекторов, задействованных в необычном танце. По их жесту вода опускалась за уровень сцены и появлялась вновь, подхватывая партнера девушки в объятия морской волны, создавая на сцене настоящее чудо, невозможное и неповторимое.
— Подумаешь, дельфин, — заворчал я на себя, обнял ребят за плечи и буквально силой отвел к пустующему ряду кресел.
— Это невероятно, — шептал Артем, позволив себя отвести, но не отрывая взгляда от сцены.
— Мы проиграли, — поник Паша.
— Мы еще даже не выступили, — стегнул я его словом и силком усадил в кресло. — А ты уже рыбе сдался.
— Дельфин — это млекопитающее, — поправил меня брат, самостоятельно, в стиле краба, добравшийся до места.
К счастью, Света выбрала крайнее кресло в ряду, и вся команда продолжила просмотр со штатных позиций.
— Все равно тигры лучше, — буркнул я.
Несмотря на ворчание, зрелище действительно завораживало. А если сравнить с тем, что придумали мы, то слегка расстраивало. Следовало что-то немедленно менять, чтобы не потеряться на фоне увиденного.
Забрезжившие идеи заглохли в шквале обрушившихся в сторону зала аплодисментов, знаменующих завершение танца. На сцену для поклона вышла вся команда, и даже дельфину хватило места — в рукотворном столбе из воды, который ребята без напряжения вели вслед за собой.
— Тем более что их шестеро, — нашел я недостаток, на фоне оваций это прозвучало слабенько и неуверенно.
— Стихия их клана, — явно не расслышал меня Артем. — Вода! Плавать учатся раньше, чем ходить! В море с ними лучше не связываться!
Ребят на сцене объявили поименно — в свет прожектора вступил импозантный конферансье в возрасте вместе с молодой ведущей. После короткого обмена фразами они обратили свой взор на уровень судей, с радостью, поддержанной залом, отмечая зажигающийся свет в комнатах, озвучивая имена уважаемых арбитров и ведя нехитрый подсчет итоговой оценки, которой наверняка суждено было быть высшей.
— Эй! — возмутился Федор, так и не увидев ни огонька в последнем, одиннадцатом, блоке окон.
— Десять баллов, уважаемые дамы и господа! Поприветствуем команду еще раз!
— Он там вообще живой, нет?!
— Говорят, князю Виду больше трех сотен лет, — меланхолично отметил Артем, который, как и Пашка, от увиденного поник.
Наверное, расстроился еще потому, что у нас нет декораций — мы просто не знали о том, что они возможны. Уверен, в документах у Артема не было и намека на них, но чувство ответственности, крайне сильное в нашем скрипаче, сейчас наверняка царапало его душу фразами «я ведь мог поинтересоваться и мог догадаться сам».
— А разве возможно жить так долго? — удивился Паша.
— Жить — нет, — коротко ответили ему и цыкнули на уточняющий вопрос — начинался новый номер.
— На сцене — Ника Еремеева и ее команда!
Сердце защемило неведомым доселе чувством, а тело само подалось вперед.
Глава 22
Медленно таяло освещение, угасая подобно солнцу. Белый свет прожекторов сменился устало-желтым, а затем и тускло-красным, рисуя отсвет последних секунд дня. Неведомо откуда налетел холодный ветер, повлекший за собой шорох песка, рассыпаемого из горсти. В зале наступала восточная ночь — столь же холодная, сколь жарок бывает в пустыне день. И настолько же внезапная, как поворот рубильника.
Зал рухнул во тьму. Лишь светили далекими звездами искорки нагретых ламп. Но совсем скоро выступили новые звезды — на полотне за сценой, появляясь под еле слышный ритм, сотканный из шума никогда не спящего города.
Но в музыке появился устойчивый мотив, и картина звездного неба двинулась вперед, будто сцена спешила навстречу звукам, пролетая над городом, но не давая на него посмотреть.
Словно чувствуя наше недовольство, сцена повернула к горизонту, на секунду ослепив огромной полной луной, взошедшей над черным горизонтом. А чуть ближе резко очерченными контурами виднелись два женских силуэта, девушки любовались ночью из башни, увенчанной четырьмя колоннами с массивными фонарями. Сцена медленно подняла их ввысь, луна поспешила занять свое место над горизонтом, давая иным краскам, кроме белого и черного, вернуться обратно в мир. Зажглись фонари, окрашивая теплым светом длинное белоснежное платье на девушке слева. Бронзой сияла открытая спина той, что справа. Ее платье в тон подруге и столь же длинное — порыв ветра струящимися лепестками поднял полы нарядов над землей. Правые руки синхронно отвели вправо, поигрывая распахнутыми веерами.
Какая из них она?
Музыка звучала уже отчетливо, струны перебирали пальцами и тоскливо терзали смычком. В ней больше не было равнодушия и меланхолического спокойствия, она наполнилась неясной тревогой и предчувствием. Резко забил барабан, заставив вздрогнуть. Ритм изменился — смычки рвали струны, не переставая, будто некто торопливо приближался в ночи. Тоскливый женский голос вплелся в музыку, заставив девушек резко обернуться и посмотреть вокруг.
— Ника! — тихонько вырвалось у меня, стоило увидеть лицо той, что справа.
— Так неудобно смотреть, — попытался пригнуться Паша, чтобы моя ладонь не закрывала ему вид.
— Она почти не одета! — произнес я возмущенно.
Подумать только, такой откровенный наряд!
— Ты влюбился, что ли? — использовал подлый прием Артем.
Из-за чего пришлось убрать ладони и сесть на них, чтобы доказать, что вообще — нет.
— Смотри! — встревоженно шепнул Федор.
А вот и причина тревоги — еле видимый в свете фонарей, со второго уровня пробирался вверх человек, замотанный в черное.
— Убийца, — вздрогнул Паша, разглядев тусклый отсвет на клинке.
И в этот миг человек будто взлетел ввысь, ударив Нику наотмашь — и та буквально в последний момент успела повернуться!
Музыка звучала в такт моей злости и биению сердца.
— Сиди тихо, — удержал меня Артем и злобно зашипел: — Это просто номер!
Но я же видел кровавую царапину, что выступила на идеальной спине! И убийцу, что картинно замер и вновь занес клинок!
— Ох, — донеслось от Светланы восхищенное.
И мы тоже замерли в восторге непонимания. Кровь на спине осыпалась алой пылью, а под ней — бледная полоса кожи! Чистой кожи!
— Целитель, — завороженно произнес Артем, забыв, что меня надо держать.
Но мне тоже требовалось время для осознания увиденного. Потому что так не бывает. Даже несмотря на то, что хочется, чтобы было.
А события на сцене и не думали держать трагическую паузу — вновь взлетел клинок, но на этот раз его на излете встретил веер увернувшейся девушки. Клацнул металл спиц вокруг клинка, уводя в движении за собой, и тут же с резким разворотом танцовщица ударила ассасина в шею, сбрасывая со сцены в темноту.
Выдох сам собой вырвался из грудной клетки. И тут же воздух в легких замер вновь — в тревожном проигрыше музыки показались еще двое наемников, почти подобравшихся к вершине. Но добыча уже настороже — и клинки встретил отпор стальных вееров, что складывались и разворачивались в хрупких руках, движимые таинственным, завораживающим волшебством. На сцене битва обрела форму танца, в котором битвы было гораздо больше, а ошибки отражались красными росчерками царапин на руке и спине Ники — ее подруга в этой схватке оказалась слаба, ее движения картинно запаздывали, вынуждая жертвовать собой, чтобы клинок не достиг тела союзницы. К счастью, раны были несерьезными, и кровь осыпалась пылью, вызывая облегченные вздохи у зала, пораженного разыгравшимся действом.
— Должен быть третий, — прошептал я напряженно, вглядываясь в темноту под сценой.
Я не верил в его смерть, этому танцу недостаточно драмы. Но я боялся, что замысел обернется трагедией.
И я нашел его — он крался из дальней части сцены, заходя девушкам за спины. Предупреждающий возглас не успел — убийца всадил нож в спину девушки в белом наряде. Тоскливый возглас облетел зал, и прожектор залил алым убиенную, окрасив цветом платье и место вокруг. Ника рвалась к подруге, но двое противников, наседая с новыми атаками, не давали ей пройти к тому, кто картинно добивал свою жертву.
Танец становится быстрее, движения — резче. Партия Ники теряла плавность защитных уловок и мягких блоков. Она все чаще принимала клинки голой кожей, но и ее атаки казались смертоносными — и убийцы один за другим летели со сцены, заваливаясь от резких ударов в глотку и глаза. Третий убийца, в испуге застыв над своей жертвой, попытался бежать, но ветер бил ему в грудь, опрокидывая на ту, что оказалась сильнее. Ника пропустила его, и веер картинно обозначил движение по горлу. На сцене более не было живых, кроме нее.
Ника склонилась на подругой и нежно взяла ее на руки. Свет прожектора выплеснул красное с платья партнерши на ее колени и руки. Не было причин сомневаться, проверять пульс или искать признаки дыхания. Девушка и не искала. Она просто прижала ее к себе, закрыла глаза и гордо подняла голову вверх. Ника стояла неподвижно, пока яркая вспышка света не озарила ее и подругу, на секунду ослепив зал. И будто по волшебству девушка, что считалась мертвой, робко подняла голову и с искренним удивлением посмотрела на мир вокруг, вздрогнула от вида убийц и с благодарностью остановила взгляд на Нике. Она обняла подругу руками, спрятала лицо на ее груди и содрогалась от плача, в котором перевились страх и счастье.
Луна на сцене зашла за тяжелые облака. Фонари уплыли вниз, и неведомый наблюдатель, глазами которого мы смотрели на эту сцену, вновь перевел взгляд на тусклые звезды. Музыка стихла, вновь сменившись шорохом песка вечной пустыни.
А мгновением позже зал взорвался восторженными криками и аплодисментами.
— Зря ты ее пригласил, — хлопая в ладоши, наклонился к моему уху Артем.
— Почему? — прокричал я через гул.
— К Целителю сейчас очередь из женихов выстроится, — сочувственно произнес он. — Особенно после такой рекламной акции.
— Какой еще рекламы? — возмутился я.
— Никто не тратит двести миллионов просто так, — покачал он головой и встал вместе с залом для приветствия выступающих.
На сцену вышла вся команда, но вновь по имени назвали только Нику, обозначив остальных «и команда». Наверное, это что-то значило. Но думать вообще ни о чем не хотелось. Вернее, хотелось знать ответ на один вопрос — но его я сейчас и так получу. Ника все равно будет выходить мимо нас. Такой порядок, потому что Шуваловы выходили с другой стороны.
— Внимание, оценки! — пролетело над головой. — Один… Два! Владетельный Куомо… Три!.. Сиятельный герцог Бюсси! Хозяин трона из черепов Мгобе! Вестник Неба на Земле Ли! Отец духов Кри Паундмейкер… Великий раджа Миттал! Десять! Будет ли побит рекорд этого дня?!
— Вот сейчас что ему не так?! — возмущенно всплеснул руками Федор, так и не дождавшись вместе с остальными света в последнем, одиннадцатом окне.
— Ребята, пора готовиться, — неуклюже приседая, прокрался к нам Игорь.
— Одну минуту, — попросил я его.
— У нас нет одной минуты! — возмутился Паша.
— Одну минуту, — чуть строже попросил я, терпеливо глядя на сцену и на то, как раскланивается команда.
Через десяток секунд ребята спустились со сцены, еще раз помахали руками зрительному залу и спокойно зашагали к выходу — как и предполагал, к тому, что располагался рядом с нами.
Я встал с места и внимательно смотрел на Нику. Узнает? Узнала.
Шаг девушки замедлился, взгляд встретился с моим. Замер на секунду, а затем равнодушно скользнул по рядам ввысь.
— Сочувствую, — похлопал по плечу Артем, стоило Нике и ее команде исчезнуть. — Не расстраивайся. Это жизнь.
В груди было холодно. Выстужено и проморожено.
— Ребята, у нас график! — волновался почему-то Игорь.
Зачем он переживает? Я не могу проиграть. Той девочке из детства с мороженым на берегу теплого озерца и неловкими, но искренними извинениями — мог бы уступить. Но ее больше не существует.
— Идем? — предложила руку леди Зима.
— Идем.
Рядом зябко поежился Игорь.
— С тобой все в порядке? — уцепился за руку Федор, тревожно посмотрев мне в глаза.
И наваждение холода исчезло, будто не было.
Я ведь здесь для другого. И даже цель — вовсе не выиграть. Цель — она в дружбе и в том, чтобы эту дружбу через соревнования пронести и сохранить. А уже для этого надо выиграть соревнования. Победа — всего лишь путь к цели.
— Квантовая физика — вообще не мое, — вырвалось из груди искренне и невпопад.
Ребята выдохнули с видимым облегчением.
— А ее вообще редко кто понимает, — махнул рукой Артем, двигаясь в указанном Игорем направлении. — Обычно только к старости, да и то не всегда.
— И как же тогда жить? — обеспокоенно зашагал рядом Пашка.
— Как говорит теорема Белла, если две частицы связаны, то никуда они друг от друга не денутся. Ищи свою частицу.
Паша пристально и с интересом посмотрел на Свету.
— Но не здесь и не сейчас, — припечатал Артем, придавая Паше ускорение рукой в спину.
Нас вели чуть в сторону от выхода и ближе к сцене, за гигантское полотно экрана. Справа высились массивные колонки в рост человека и металлические фермы, увитые проводами, приборами со смутно угадываемым назначением. А сам зал технической части тянулся еще на добрую сотню метров внутрь. Но нам туда было не надо.
— Уважаемые дамы и господа! Последнее выступление первой половины дня! — прозвучало за спиной до того момента, как неприметная дверца у стены плотно закрылась за спиной.
Нас уже ждали — пришлось изрядно прибавить скорости, буквально пробегая по выкрашенным в желтый и зеленый коридоры, краем глаза отмечая попытки устроителей все тут облагородить и украсить. Но аскетизм места, где зарождалось чудо, достойное сцены, неохотно пускал в себя роскошь, делал ее вид нелепым и ненужным в залитых белым светом подземных помещениях. Всюду сновали люди, с любопытством поглядывая на наш бег — это те, чья работа уже завершена или начнется после нас. Другие, кто непосредственно отвечал за выступления, пытались консультировать на бегу и подсовывали планшетки с бумагами на рассмотрение и подпись. Всех их как-то незаметно завязал на себя Артем, умудряясь читать одновременно два листка, держать футляр от бессменной скрипки, отвечать на вопросы и бежать в том же темпе, что и мы. К слову, работники выдыхались довольно быстро и со всем соглашались.
— А удобно, — задумчиво хмыкнул скрипач, стоило очередному «консультанту» полузадушенно согласиться, что обедать со всеми мы не будем и нам вместо обычной машины после выступления вполне подойдет вертолет.
— Так, все, сцена, — опираясь руками на колени, выдыхал слова Игорь, глядя на конструкцию в круглой комнате. — Осторожнее, двигаемся только по дорожкам.
Махнув рукой, Долгорукий указал на в общем-то единственные пути движения, окрашенные в желтый. Кроме них пола как такового в помещении не было — через дыры проглядывал подъемный механизм, отчетливо пахнущий металлом и маслом. Рядом с входом обнаружился широченный пульт механиков, оборудованный двумя рядами экранов, захватывающих как сцену со всех ракурсов, так и виды на всю подземную машинерию. Техники подсунули Артему под нос очередную бумажку, дождались задумчивого кивка, отняли листик обратно и полностью потеряли к нам интерес.
— Фортепиано есть, — облегченно произнес Пашка. — А как оно будет видно со сцены? Справа или слева?
— Справа.
— Сойдет, — согласился он и внезапно оробел, встав перед дорожкой соляным столбом.
— Так, отставить панику, — затряс я его за плечо. — Вон Федор даже не переживает.
— Пф, — с демонстративным пренебрежением отреагировал брат. — Это ж не прививка!
— Вот.
— Если страшно, — начал успокаивать Артем, обняв Пашку за плечо, — то представь зрителей голыми. Говорят, помогает.
Паша с оторопью поднял взгляд и отчего-то посмотрел на Свету.
Та звонко отвесила ему пощечину.
— Работает, — сосредоточенно кивнул капитан и сел за фортепиано.
Сверху уже гремело объявление нашей школы и княжества. Вот только странно — ни одной фамилии.
Примерно прикинув, где сцена, мы заняли свои места и дали отмашку Игорю, стоявшему рядом с пультом механика.
— Удачи! — прозвучало под гул подъемных механизмов и шелест отъезжающего в сторону потолка.
— И вам тоже!
— А им зачем? — заинтересовался Пашка, поднимая крышку инструмента.
— Мало ли что, — с сомнением произнес я.
— Ребята, ничему не удивляйтесь, — сосредоточенно произнес Артем, освобождая скрипку от чехла. — Если произойдет… всякое, не останавливаемся и доигрываем. Не забывайте, если что — нас ждет вертолет!
— Золотые слова, — растроганно всхлипнул я.
Над головой уже добродушно шумел зал.
— Фортепиано готово! — солидно доложил Федор, отходя от Пашки и поднимая с пола свои инструменты. — Маракасы готовы!
— Всегда готов! — отозвался я.
— Вертолет — это хорошо! — поддержала перекличку Света.
Через десяток секунд сцена замерла в выжидающей тишине. Лиц не разглядеть, но внимание ощущалось всей кожей. А еще — кроме него что-то давило на плечи, откусывало часть воздуха от дыхания и размывало пыль, подсвеченную прожекторами в воздухе.
«Защита», — пришла мысль одновременно с первым аккордом фортепиано.
Предложить Свете руку и дать ей простор в танце, не мешать. Я не умею танцевать — но она умеет за двоих!
Света выразительно посмотрела на меня. Ах да!
Из рук родилась одна Звездочка и сделала вокруг нас оборот. И еще одна, еще несколько — пока не замкнулся круг, двигаясь вслед за нами, продолжая композицию и завершая ее.
Из зала послышались жиденькие аплодисменты. Слишком тускло? А если сделать ярче?
Звездочки моргнули, вспыхнули, но тут же потухли до половины яркости — будто что-то вытягивало из них Силу. Но у меня ведь ее — океан!
А тут и партия скрипки вступила, и на душе сделалось пронзительно-радостно. И будто бы вновь начало дышаться полной грудью, и больше не тянуло плечи вниз невидимым грузом. И мир вне сцены стал совсем невидим в сиянии ярких точек.
Да и зачем на него смотреть — ведь любоваться Светланой гораздо интереснее. Вот для кого танец — не испытание, а счастье. Ее движение словно рождалось само, не требуя контроля и усилия. Вот она шагает, пропуская под подошвой линию круга, вот закручивается с закрытыми от удовольствия глазами, вот… Расстегивает тайный механизм, который должен потихоньку отматывать край платья, чтобы лезвие кольца его срезало! А кольца нет!
Справимся, главное, улыбаться и не подавать вида. Мерно звучит фортепиано, мурашками по коже отзываются маракасы, пронзительно вплетается в происходящее голос скрипки. Вьется ткань у ног, мелькает свет вокруг — и в этом свете на мгновение сверкает отрезанный кусочек фольгированного полотна. Получилось! — бьется в сердце, и тут же радость сменяется недовольством — в ярком свете полет крошечного фольгированного обрывка почти незаметен. Интересно, а можно сделать так, чтобы его заметили?
Свет — чуть тише. Чтобы было видно! И от круга отрывается крошечный разряд, ударяя в лоскут и поднимая его ввысь!
Я не контролирую это, я прошу у Звездочек, а им несложно. Так же, как и двигаться, чтобы наши ноги переступали через них.
Вновь обрывок ткани мелькнул в свете — и снова крошечный разряд от круга не дал ему упасть, со вспышкой откинул чуть дальше. И тут же — подхватил первый. А потом и еще один! И еще! Скоро треск стал заметен, и его пришлось вплетать в ритм музыки, выбивая вспышками паутины ритм молний. Целый океан искр вокруг нас! И счастливый смех Светы, который дороже всех аплодисментов в мире!
Последний аккорд воспринял уже с неким неудовольствием — эмоции затянули, радость переливала через край, хотелось двигаться дальше! Успокаивало одно — сразу после танца полет в деревню и вареники.
Мир вспыхнул искорками в последний раз. В глазах медленно исчезли радужные и световые разводы — надо только проморгаться потщательнее. Исполнили последний элемент на сегодня — поклон. И внимательно прислушались к аплодисментам. А их нет.
— Не понял? — протерев глаза кулаками, с изумлением обозрел пустой зал.
— А где все? — громко спросил удивленный Артем.
— Так это, — раздалось с другого края, возле самого выхода для гостей. — Эвакуация, стало быть.
— Какая еще эвакуация? — возмутился я. — Что случилось?
— И почему нас не предупредили? — в тон мне возмутился Артем. — Мы тут выступаем, а у них ЧП!
— Так это, стало быть, пробой высшего уровня защиты, стало быть… — откашлялся собеседник. — На сцене, стало быть. Вот всех и эвакуировали.
— А вы почему тут? — с сомнением поинтересовался я.
— А я из гардеробной, это самое… — хмыкнул он. — Я-то уйду, а если сопрет кто чего?
— Ясно, — задумчиво протянул я.
— Ребята, смотрите, — пересохшим от волнения голосом просипел Паша, показывая рукой ввысь.
И только после этого мы обратили внимание на трибуну судей, залитую светом.
— Семь, восемь, — не веря, сияя от счастья, шептал Федор вслух, — девять, десять…
Возле окон, размытые оптикой стекол, стояли арбитры. И, будто заметив наше внимание, демонстративно аплодировали.
— Одиннадцать? — словно не веря, с удивлением произнес брат.
За одиннадцатым стеклом не было никого. Пустая, сияющая светом комната. С бронестеклом, покрывшимся сеткой от чудовищных по силе ударов. Будто кто-то ломился изнутри.
— Одиннадцать, — с удивлением обвел нас взглядом Артем.
— Одиннадцать, — повторил за ним Паша.
— Одиннадцать…
— Ребята, вертолет! — нетерпеливо напомнила Света.
— А? — обернулся к ней капитан.
— Кто-то сломал защиту. И выжег все прожектора, — указала она жестом на отчего-то не светящиеся лампы. — И слегка подпалил экран за сценой, — последовал еще один жест в сторону желтоватого в коричневую крапинку полотна. — И…
— Ребята, вертолет! — подхватил я товарищей и повел к выходу.
Перед трехэтажным домом царила деятельная суета, созданная тремя десятками коробов и страшно недовольным стариком, таскающим их с кухни во двор.
— Еще никогда! Никогда в моей практике преподавателя! — доносились возгласы в те периоды, когда старик выныривал из дома, чтобы поставить очередную шикарно и волнующе благоухающую коробку на заранее подготовленную ткань. — Никогда в моей жизни!
Наверное, если пройти за ним внутрь дома, то можно узнать, что именно — «никогда», но Михаилу было слегка боязно. Оттого он наблюдал за происходящим с безопасного расстояния. Позади стратегически грамотно разместились дочери, с любопытством поглядывая из-за спины, и Брунгильда, успевшая вымахать до такого размера, что удерживать ее от «вкусного запаха» приходилось вдвоем.
«Интересно, какой она породы?» — мельком пролетело у Михаила в голове, но тут же было сметено очередным «никогда».
— Никогда в жизни у меня не было такого ученика! — поставив последнюю вынесенную коробку на другую, провозгласил старик. — Пропадает черте знает где! Возвращается с какой-то баб… бабушкой! Громит сцену! И что я слышу после всего этого?! «Пришлите тридцать этих замечательных шоколадных тортов?!»
Нет, Михаил понимал причину такой бури эмоций. Он, в принципе, и сам переживал за сыновей. И тоже давал свою оценку их поведению. Весьма, между прочим, строгую, особенно в связи с путешествиями без взрослых! Куда только Долгорукие смотрят! А князь?! А сами ребята?!
Но у него совершенно не укладывалось в голове, что их домоправитель, уже ставший практически незаменимым членом семьи, все-таки сделал эти торты. Сразу же! Все тридцать! Что как-то не очень вязалось с той волной гнева, что изливалась на всех доступных для окружающих звуковых волнах.
— За всю мою практику такого не было! — воскликнул старик вновь и требовательно посмотрел на дорогу, пока еще пустую.
— Может, я сам вас отвезу вместо такси? — робко предложил Михаил.
— Не надо беспокоиться, — буркнул тот. — У меня все равно дела в городе. На пару дней.
— Да мне совсем не сложно…
— Вон, уже едет, — кивнул домоправитель в сторону роскошного лимузина. — Сюда заворачивай! — махнул он рукой.
Из черной машины выскользнули услужливые водители и заспешили к коробкам.
— Руки! — рявкнул старик так, что мужчины подняли руки над головой. — В смысле сам загружу, еще помнете, — ворчливо поправился он.
Один из них тут же ринулся открывать багажник, а второй — дверь в салон.
— Надо будет спросить номер такси, — цокнул Михаил, оценив сервис.
— Уроки делать! — напоследок гаркнул наставник, указав пальцем на воспитанниц.
Кивнула даже Брунгильда.
Машина медленно покатила со двора. Грустно вздохнул Михаил — как бы он хотел навестить сыновей! Но, как объяснил наставник, даже его со всеми связями и сетью благодарных учеников к участникам вряд ли пустят. Вот торты — те да, доставят. Позади так же грустно вздохнули дочери — тоже скучали. Ладно хоть Брунгильда есть в качестве источника шума, иначе в доме стало бы совсем тоскливо.
Михаил отправил дочерей в дом, прошелся до калитки, затворил ее, походил по совсем пожелтевшему саду, скрипнул ступенькой лестницы, ведущей в домик на дереве, и с непонятным тянущим ощущением в душе вернулся в здание. Странно, вроде огромная площадь, но для троих с собакой — тут совершенно пустынно, а для шестерых — идеально заполнено, обжито и даже слегка — по-приятному — тесновато. А ведь эти трое — старик и два школьника. Казалось бы, много ли им места надо… Вот в его сердце — там да. Дочери, жена, Максим, Федор… Особенно Федор.
Как-то незаметно для себя Михаил дошел до комнаты младшего сына и остановился возле двери. Заходить внутрь — не совсем педагогично. У сына должна быть личная площадь, гарантированная от чужих посягательств. Там, где он будет чувствовать себя комфортно, и еще уйма других слов, налагающих табу на вход без стука и ведома.
Но на душе такая тоска… И телефонный разговор только разбередил ее, а вовсе не успокоил. Тем более что сын мог оставить что-то скоропортящееся, а Михаил глянет-то всего одним глазком и ничего трогать не будет.
Решившись, он приоткрыл дверь и буквально просочился внутрь. В свете дня, пробивающемся сквозь высокие окна, виделся «хаотический порядок», непонятный пришедшему со стороны, но привычный самому отцу семейства. Все разложено по мере использования. Порядок определен расстоянием вытянутой руки. Блокноты и ручки положены в трех местах. Заготовки изделий лежат так, чтобы не сбросить случайно на пол, а нагромождение рядом с ними — это материалы для продолжения работы, чтобы не искать и не потерять мысль. Обычного подросткового мусора нет — мама научила, что чисто там, где не мусорят и убирают за собой сразу.
Михаил довольно хмыкнул и собрался было покинуть комнату, когда взгляд зацепился за ячеистое полотно с камнями, отданное Федору на прошлой неделе. Щедрый жест, желание показать, что отец всегда поддержит. Хотя, если честно, слегка избыточный — как и бывает в любом ремесле, на изделия уходит только ограниченный спектр кристаллов. Так проще, удобнее, дешевле. Нет смысла использовать нечто крайне дорогостоящее там, где подойдут стекляшка или янтарь. Федор научен этому в первую очередь и не станет предаваться расточительству.
Несмотря на это, ряд специфических камней отсутствовал. Крайне специфических, не годных ни для чего, кроме… А вот это можно было выяснить. Михаил вытянул ленту с ячейками целиком и положил на стол, напряженно вглядываясь в отсутствующие элементы. Затем, не скрывая волнения, достал из кармана блокнот с ручкой и выписал всю гамму вновь. Резко зачеркнул, выдернул лист и еще шесть, что были под ним, из блокнота и тщательно порвал, сложив обрывки в карман. Позже он сожжет их, чтобы никто со стороны никогда не узнал часть тайны.
— Федор, не надо, — прошептал Михаил после порыва немедленно куда-то бежать, звонить и лететь самому, наплевав на все запреты.
Он доверял сыну. Доверял как мастеру, несмотря на его юный возраст. Он лично учил его и принимал экзамен. А значит, он не станет это использовать.
— Пожалуйста…
Глава 23
Волной плеснуло вино в широкий бокал. Еще одно движение, и соседний тоже наполнился темно-алым до половины.
— Бокалы неправильные, — посетовал старый князь Долгорукий, поставив бутылку на стол этикеткой к гостю.
Зато вино — самое верное, под стать уважению. Редкая партия, особый урожай, и самое важное — своя история, переплетенная с судьбами известных людей, что для ценителей не менее важно. То в погребах с этим вином кто-то прятался, то громили аббатство, добираясь до вина… Если нет темы для беседы, легко скоротать время, обратив внимание на часть прошлого рядом с гостем.
Читать бесплатно другие книги:
