Жнец Шустерман Нил
Серия «Жатва смерти»
Neal Shusterman
SCYTHE
Перевод с английского В. Миловидова
Компьютерный дизайн Е. Ферез
Печатается с разрешения издательства Simon & Schuster, Inc. и литературного агентства Andrew Nurnberg.
© Neal Shusterman, 2016
© Перевод. В. Миловидов, 2016
© Издание на русском языке AST Publishers, 2019
Часть 1
Мантия и кольцо
Закон обязывает нас вести счет невинным – тем, кого мы лишаем жизни.
Как я думаю, невинны все. Даже виновные. Каждый из нас в чем-то виновен, но каждый несет в себе воспоминания о невинности своего детства – и неважно, сколькими слоями жизненного опыта обернута память о той поре. Человечество невинно; человечество виновато – оба эти утверждения в равной степени неоспоримо истинны.
Закон обязывает нас вести счет.
Все начинается в первый день ученичества, но официально мы не называем это «убийством». Это неверно – ни с моральной, ни с иных точек зрения. Это именовалось всегда и именуется сейчас «жатвой». Каждому ребенку, когда он вырастает достаточно, чтобы понимать что к чему, говорят о том, насколько важна для общества работа жнецов. В современном мире наша миссия окружена почти священным ореолом.
Вероятно именно поэтому мы обязаны вести счет. В общедоступном журнале, обращаясь к тем, кто никогда не умрет, равно как и к тем, кто еще не был рожден, мы объясняем, почему мы, жнецы, делаем то, что обязаны делать. Нам предписывается не просто регистрировать наши действия, но также описывать и чувства – все и каждый должны знать, что таковые у нас имеются. Угрызения совести. Сожаления. Печаль столь сильная, что невозможно вынести. С другой стороны, если бы души наши не разрывались от этих чувств, в каких бы чудовищ мы превратились!
Из журнала жнеца Кюри.
Глава 1
Солнце никогда не погаснет
Жнец явился холодным ноябрьским днем, уже ближе к вечеру. Ситра сидела за обеденным столом и сражалась с особенно трудной алгебраической задачкой, перетасовывая возможные переменные, не в силах найти значения ни для «икса», ни для «игрека». И именно в этот момент новая, фатальная переменная вошла в уравнение ее жизни.
Гости часто являлись в квартиру Терранова, а потому, когда прозвенел звонок, к нему отнеслись как к чему-то обычному – солнце не померкло, и ничто не предвещало появления смерти на пороге дома. Вероятно, вселенная должна все-таки располагать соответствующими средствами предупреждения, но в жнецах было не больше сверхъестественного, чем в сборщиках налогов, а потому в великой схеме бытия они занимали самое обыденное место. Появлялись, выполняли свои неприятные обязанности и исчезали.
Дверь открыла мать. Ситра не видела гостя – его фигура была закрыта отворенной дверью. Она увидела только, как мать застыла в неподвижности, словно жилы ее мгновенно затвердели. Казалось – толкни ее слегка, и она, упав на пол, разлетится на куски.
– Могу я войти, миссис Терранова?
Тон, которым гость произнес эти слова, выдал его. Звучный голос, таящий саму неизбежность; голос, подобный гулу колокола, убежденного в том, что звучание его настигнет всякого, кто обречен его услышать. Еще не видя вошедшего, Ситра поняла: это жнец. Боже! Жнец явился в наш дом!
– Конечно, проходите.
Мать Ситры сделала шаг в сторону, чтобы освободить проход, – словно гостем была она, а не наоборот.
Жнец миновал порог, неслышно ступая по паркетному полу обутыми в мягкие туфли ногами. Его складчатая мантия была сшита из льняной ткани цвета слоновой кости, и хотя она почти касалась пола, на ней не было видно ни пятнышка. Жнецы, как Ситре было известно, могли сами выбирать цвет своей мантии – любой цвет, кроме черного, который не вполне, как считалось, подходил их службе. Черный означал отсутствие цвета, и это противоречило сути жнеца. Сияющие и просветленные, жнецы считались цветом и светом человечества – именно поэтому они и выбирались для этой работы.
Некоторые мантии были яркого цвета, иные более приглушенного. Выглядели они как богатые, струящиеся по воздуху одеяния ангелов, слетевших с картин мастеров Ренессанса – тяжеловесные и одновременно невесомые. Оригинальный стиль мантий, вне зависимости от вида ткани и ее цвета, позволял легко замечать жнецов в любой толпе, а потому без труда избегать встречи с ними, – если вы этого хотели. Многие же не столько уклонялись от такого рода встреч, сколько стремились к ним.
Цвет мантии мог немало рассказать о личности жнеца. Слоновая кость – не столь яркий цвет, как белый, и не так сильно бьет в глаза. Но даже это обстоятельство не позволяло забыть о том, кем был пришедший и зачем он явился.
Жнец откинул капюшон, из-под которого показались аккуратно постриженные седые волосы, скорбное лицо, раскрасневшееся с мороза, и темные глаза, сами по себе казавшиеся оружием. Ситра встала – не из уважения, а от страха. Потрясение было слишком велико. Она старалась сдержать прерывающееся дыхание, не дать коленям подогнуться. Ноги ее дрожали, а потому Ситре пришлось призвать на помощь свою волю и напрячь мускулы. Зачем бы ни пришел жнец, она не выкажет слабости.
– Можете закрыть дверь, – предложил жнец матери, и та подчинилась, хотя Ситре было видно, насколько ей не по себе. Пока дверь оставалась открытой, страшный гость, стоящий в прихожей, мог еще вполне повернуть назад. Теперь же он был действительно в их доме.
Он осмотрелся и немедленно заметил Ситру. Улыбнулся ей:
– Привет, Ситра!
То, что жнец знал ее имя, привело ее в такой же ступор, в какой впала ее мать, увидевшая жнеца на пороге своего дома.
– Будь вежливой, – сказала мать, с чрезмерной торопливостью. – Поприветствуй нашего гостя.
– Добрый день, Ваша честь.
– Привет! – сказал и младший брат Ситры, Бен, только что появившийся из спальни, привлеченный глубоким голосом гостя. Бен едва смог выдавить из себя это двусложное слово – в его голове трепетала та же мысль, что и у его матери и сестры: «За кем он пришел? Не за мной ли? Или я останусь, чтобы переживать потерю?».
– Я уловил в коридоре запах чего-то аппетитного, – проговорил жнец, вдыхая аромат. – Теперь я вижу, что не ошибся: это здесь.
– Только что испекла зити, Ваша честь. Ничего особенного.
До этого момента Ситра и не подозревала, что мать может быть такой робкой.
– Это хорошо, – кивнул головой жнец, – потому что я неприхотлив.
Затем он сел на диван и принялся терпеливо ожидать обеда.
Кто бы мог подумать, что этот человек явился сюда только для того, чтобы пообедать, и более ни за чем? В конце концов, должны же жнецы где-то есть! Обычно рестораны не требуют с них платы, но могут же они захотеть чего-нибудь домашнего! Ходили слухи, будто некоторые жнецы заставляли свою жертву сперва приготовить им поесть, а потом уже занимались своим делом, «жатвой». Может быть, и здесь будет так?
Каковы бы ни были намерения жнеца, он держал их при себе, и у семьи не оставалось иного выбора, кроме как дать ему все, что он хотел. Пощадит ли он жизнь одного из них, если еда придется ему по вкусу, спросила себя Ситра. Неудивительно, что люди иногда бывали готовы переломиться пополам, только бы угодить жнецу. Надежда, выросшая в тени страха, – самый мощный из существующих мотивов.
По просьбе жнеца мать принесла какой-то напиток, а потом принялась делать все от нее зависящее, чтобы этот обед оказался лучшим из тех, которые она когда-либо подавала гостям. Стряпня вовсе не была ее коньком. Обычно она возвращалась с работы такой усталой, что ее хватало только на то, чтобы на скорую руку приготовить для детей что-нибудь немудрящее. Сегодня же сами их жизни зависят от ее сомнительных кулинарных навыков. А как же отец? Придет ли он домой вовремя, или же «урожай» в его семье будет собран в его отсутствие?
Как ни была Ситра напугана, ей не хотелось оставлять жнеца наедине с его мыслями, а потому она проследовала за ним в гостиную. Бен, испытывавший страх пополам с восхищением, присел с ней рядом.
Наконец гость представился. Его именовали Досточтимый жнец Фарадей.
– Мм… Я как-то делал в школе доклад о Фарадее, – сказал Бен, и его голос дрогнул лишь единожды. – Вы назвали себя в честь реально крутого ученого.
Жнец Фарадей улыбнулся.
– Мне радостно думать, что я выбрал достойного Отца-покровителя. Как и многие ученые, Майкл Фарадей при жизни был недооценен, хотя наш мир без него не стал бы тем, чем он стал сейчас.
– Мне кажется, вы у меня есть в коллекции жнецов, – продолжал Бен. – На карточках. У меня есть почти все Мидмериканские жнецы. Только на карточке вы моложе.
Гостю было, очевидно, около шестидесяти, и хотя его волосы поседели, бородка все еще отдавала солью с перцем. Редко кто из людей доводил себя до такого возраста. Обычно возврат в более юную физическую оболочку происходил гораздо раньше. Ситре было интересно – а какой же у гостя действительный возраст? Сколько лет он уже занимается «жатвой»?
– Это ваши реальные годы, или вы нарочно выбрали внешность конца периода? – спросила она.
– Ситра! – охнула мать, едва не выронив только что снятую с плиты кастрюлю. – Что за бестактность, дочь?
– Я люблю прямые вопросы, – сказал жнец. – Это честные вопросы, а потому я дам честный ответ. Признаюсь, я сделал уже четыре полных разворота. Мой истинный возраст – где-то около ста восьмидесяти лет, хотя точную цифру я забыл. Недавно я выбрал эту почтенную внешность, поскольку те, к кому я прихожу в таком виде, чувствуют себя более комфортно.
Он рассмеялся.
– Они видят во мне мудреца, – закончил он.
– Вы к нам пришли, чтобы заняться «жатвой»? – выпалил вдруг Бен.
По лицу жнеца Фарадея скользнула едва различимая улыбка.
– Я пришел на обед, – ответил он.
Отец Ситры появился перед самым обедом. Мать, вероятно, успела рассказать ему о госте, и эмоционально отец был гораздо более подготовлен, чем прочие члены семьи. Войдя, он сразу направился к жнецу, пожал ему руку, попытался изобразить радушие, выказать гостеприимство – хотя такая степень притворства ему явно претила.
Ели в неловком молчании, которое время от времени прерывалось словами жнеца:
– У вас милый дом!
– Какой душистый лимонад!
– Это, вероятно, самая вкусная зити из тех, что запекают в Мидмерике.
И хотя он говорил лестные для хозяев вещи, его голос сейсмическим ударом отдавался в спинах сидевших за столом.
– Я раньше не видел вас в наших краях, – наконец сказал отец Ситры.
– В этом нет ничего странного, – ответил жнец. – Я не отношусь к публичным фигурам, каковыми предпочитают выставлять себя многие другие жнецы. Им приятны огни рампы; я же считаю, чтобы правильно выполнять нашу работу, нужна некая анонимность.
– Правильно? – сама мысль заставила Ситру ощетиниться. – Разве может быть правильный способ «жатвы»?
– Как тебе сказать? – начал жнец. – Во всяком случае есть неправильные способы.
И больше не стал ничего говорить, продолжая с удовольствием поглощать зити.
Наконец, когда обед уже подходил к концу, жнец сказал:
– Расскажите мне о себе.
Это не являлось просьбой или простым вопросом. Истолковать слова жнеца можно было только одним способом: это приказ. Ситра не знала, является ли этот вопрос частью того танца смерти, который он исполняет, или жнец действительно заинтересован. Но ведь он знал их всех по имени, когда явился к ним в квартиру; конечно же он заранее узнал про них и все остальное. Зачем тогда спрашивать?
– Я занимаюсь историческими исследованиями, – сказал отец.
– Я инженер по производству синтетической еды, – проговорила мать.
– И тем не менее вы приготовили все это из простых ингредиентов, – произнес жнец, удивленно подняв брови.
Мать положила вилку.
– Это синтетические ингредиенты, – пояснила она.
– Да, но если мы можем синтезировать что угодно, – сказал жнец, – зачем нам нужны инженеры по производству синтетической пищи?
Ситра увидела, как кровь буквально отхлынула от лица матери. Но на ее защиту тут же встал отец, решивший бороться за жизнь своей жены:
– Всегда есть возможность совершенствовать процессы!
– Да, – вставил словечко Бен. – И у папы работа очень важная.
– Что? Исторические исследования? – жнец пренебрежительно тряхнул вилкой. – Прошлое никогда не меняется. И, насколько я это вижу, будущее тоже.
Родителям и брату было явно не по себе от замечаний жнеца. Ситра же понимала, что тот имеет в виду. Развитие цивилизации было завершено. Все это знали. В том, что касалось человеческой расы, все было известно, и узнать нечто новое не представлялось возможным. А это означало, что ни один человек не мог быть более значимым, чем другой или другие. По сути, если исходить из общего плана бытия, все были в равной степени бесполезны. Именно это имел в виду жнец, и это приводило Ситру в ярость, поскольку – на определенном уровне понимания проблемы – она знала, что он абсолютно прав.
Ситра легко выходила из себя, и это знали все. Она взрывалась, не дожидаясь повода, и остывала уже после того, как наломает дров. Сегодняшний день не был исключением.
– Зачем вы это делаете? – выпалила она. – Вы ведь пришли, чтобы лишить кого-то из нас жизни, верно? Забирайте того, кто вам нужен, и перестаньте нас мучать.
– Ситра! Что ты делаешь? – голос матери дрожал. – Нужно уважать людей!
– Нет! Он пришел к нам исполнить свою работу. Пусть и занимается ею. Он давно решил, кто ему нужен. Жнецы всегда заранее знают, что им делать – еще до того, как переступят порог дома!
Но жнеца, казалось, совсем не смутили слова Ситры.
– Некоторые из нас действительно знают, – сказал он спокойно, – а другие нет. У каждого свои правила.
Бен плакал. Отец обнял его за плечи, но мальчик был безутешен.
– Да, жнецы вынуждены заниматься «жатвой», – покачал головой Фарадей. – Но нам нужно также есть, спать, вести с кем-то простые разговоры.
Ситра схватила его пустую тарелку и отставила в сторону.
– Обед закончен, и вам пора уходить, – почти прокричала она.
Отец приблизился к жнецу. Встал на колени. Ее отец встал на колени перед мужчиной! Это было невыносимо!
– Ваша честь, прошу вас, простите ее. Я беру ответственность за ее поведение на себя.
Жнец неспешно поднялся.
– Не нужно извинений, – проговорил он. – Такого рода выпады здорово освежают. Вы не представляете, как устаешь от одного и того же. От сводников, от подобострастия, от лести, от этой бесконечной чреды подхалимов! Удар по физиономии способен взбодрить. Это напоминает тебе о том, что ты человек.
Потом он отправился на кухню и выбрал самый большой и самый острый нож из тех, что там были. Несколько раз взмахнул им, словно хотел почувствовать, насколько хорошо он рассекает воздух.
Плач Бена становился все громче, а отец все крепче обнимал его. Жнец приблизился к матери. Ситра была готова броситься вперед, чтобы защитить ее от лезвия, но, вместо того чтобы взмахнуть ножом, жнец протянул вперед другую руку.
– Целуйте кольцо, – произнес он.
Никто не ожидал такого поворота событий, и меньше всех – Ситра.
Мать во все глаза смотрела на жнеца, качала головой, словно не хотела верить в происходящее.
– Вы… вы наделяете меня иммунитетом? – произнесла она.
– Да. За вашу доброту и за отличный обед, которым вы меня угостили, я наделяю вас иммунитетом. Сроком на год, во время которого ни один из жнецов не имеет права тронуть вас.
Мать колебалась.
– Пусть лучше иммунитет будет у моих детей, – пробормотала она.
Но жнец по-прежнему протягивал руку матери. Кольцо украшал алмаз величиной с костяшку пальца, с темной сердцевиной. Такие кольца носили все жнецы.
– Я предлагаю иммунитет вам, а не им, – сказал жнец.
– Но…
– Дженни, не отказывайся, – вступил в разговор отец.
Мать подчинилась. Встав на колени, она поцеловала кольцо. И сейчас же данные о ее ДНК были сканированы и переданы в базу данных иммунного центра, который контролировало сообщество жнецов. В одно мгновение весь мир узнал, что Дженни Терранова может не бояться жнецов все последующие двенадцать месяцев. Жнец посмотрел на кольцо, которое теперь слегка светилось красным, что означало: стоящий перед ним человек имеет иммунитет. Удовлетворенный, он хмыкнул.
И наконец сообщил им правду.
– Я пришел к вашей соседке, Бриджет Чадуэлл, – сказал он. – Но она еще не вернулась, а я был голоден.
Он мягко тронул голову Бена, словно благословлял его. Прикосновение жнеца успокоило мальчика. Затем жнец направился к двери, по-прежнему сжимая нож в руке, не оставляя никаких сомнений по поводу того, каким способом он будет проводить «жатву». Но перед тем как выйти, он повернулся к Ситре.
– Твой взгляд проникает по ту сторону оболочки вещей, в самую их суть, – сказал он. – Из тебя выйдет хороший жнец, Ситра Терранова.
Ситра отшатнулась.
– Я никогда не хотела быть жнецом, – сказала она.
– Это – первое требование к кандидату, – отозвался жнец.
И отправился убивать их соседку.
Этот вечер они провели почти в полном молчании. «Жатва» даже не упоминалась – словно неосторожное слово могло вызвать немедленное действие.
Из-за стены, отделявшей соседнюю квартиру, не доносилось никаких звуков – ни криков, ни мольбы о пощаде. А может быть, они просто слишком громко включили свой телевизор? Именно это сделал отец, как только жнец ушел, – врубил звук на полную мощность, чтобы ничего не слышать. Но необходимости в этом не было – жнец сделал свое дело тихо и без лишних звуков. Ситра вдруг заметила, что напряженно и не без интереса прислушивается, и то же, как оказалось, делает Бен. И оба они втайне устыдились того болезненного любопытства, что овладело ими.
Часом позже Досточтимый жнец Фарадей вернулся. Дверь отворила Ситра. На мантии цвета слоновой кости – ни пятнышка крови. Может быть, он надел запасную? Или после того как сделал свое дело у соседки в квартире, воспользовался ее стиральной машиной? Нож был тоже чист, и он протянул его Ситре.
– Нам он не нужен, – сказала она, вполне уверенная, что говорит и от имени родителей. – Мы уже не сможем им пользоваться.
– Вы обязаны пользоваться им, – отозвался жнец, – в качестве напоминания.
– Напоминания о чем?
– Жнец – просто орудие смерти, но это орудие – в ваших руках. Ты, твои родители, все люди мира управляют жнецами.
Он осторожно вложил нож в руки Ситры.
– Все мы соучастники, – проговорил он. – И ты должна нести свою долю ответственности.
Наверное, жнец был прав, но после его ухода Ситра выбросила нож в мусорный бак.
Это – самое сложное, о чем можно попросить человека. И ему совсем не легче от понимания того, что все это делается во имя добра, во имя общего блага. Раньше люди умирали естественным способом. Старость была терминальным состоянием, а не временным. Существовали невидимые убийцы под названием «болезни», которые уничтожали тело. Старение нельзя было обратить вспять, а кроме того, постоянно происходили несчастные случаи, и погибшие уже не возвращались. Самолеты падали. Машины сталкивались. В мире царили боль, горе, отчаяние. Большинству из нас невозможно даже представить столь опасный мир, где из каждого невидимого и неведомого угла человеку что-то угрожало. Все это позади, и тем не менее для каждого из нас очевидна простая истина: люди вынуждены умирать.
И, похоже, деваться нам некуда – катастрофы, произошедшие в колониях на Луне и Марсе, доказали это. У нас очень маленький мир, и, хотя мы победили смерть, как когда-то победили полиомиелит, люди все равно должны умирать. В прошлом дело завершения человеческой жизни было в руках природы. Но мы присвоили это право себе. Мы обладаем монополией на смерть. И мы – ее единственные поставщики.
Я понимаю, зачем нужны жнецы, как важна и необходима их работа. Но иногда я задаю себе вопрос: почему выбор пал на меня? А если после этого мира нас ждет мир вечности, то какая судьба ожидает в нем того, кто забирает чужие жизни?
– Из журнала жнеца Кюри.
Глава 2
0,303%
Тигр Салазар выбросился из окна тридцать девятого этажа и некоторое время лежал на мраморной плаза бесформенной грудой костей и окровавленного рваного мяса. Его родители так расстроились, что даже не захотели прийти посмотреть. Зато Роуэн пошел. Роуэн Дэмиш Тигру был кем-то вроде друга.
Теперь Роуэн сидел возле постели Тигра в восстановительном центре и ждал, когда тот придет в себя после процедуры темп-излечения. Настроение – отличное. В центре было тихо. Мирно. Хороший отдых от шума и суеты, царивших дома, – ведь дом за последнее время наполнился таким количеством родственников, какое не вынесет ни одно человеческое существо. Двоюродные сестры, троюродные сестры, кровные родственники, полукровные… А теперь еще и бабушка вернулась домой, сделав третий разворот; явилась, да еще и с новым мужем, и, в довершение всего, беременная.
– У тебя будет еще одна тетя, Роуэн! – провозгласила она. – Ну разве это не мило?
Все это порядком достало мать Роуэна, поскольку на этот раз бабуля выбрала себе двадцатипятилетний возраст и стала на десять лет моложе собственной дочери. Мать всерьез подумывала тоже сделать разворот – хотя бы для того, чтобы стать ровесницей бабушки. Дедушка вел себя более разумно. Он был в отъезде, в Евроскандии, и ухаживал там за дамами, с честью неся на плечах свои достойные уважения тридцать восемь лет.
Роуэн, которому было всего шестнадцать, твердо решил, что сделает первый разворот только после того, как вдоволь налюбуется своими седыми волосами. Да и не станет слишком омолаживаться, чтобы не приводить никого в смущение. Некоторые люди выбирают двадцать один год – минимум, на который способна генетическая терапия. Правда, ходили слухи, что теперь они усиленно работают над тем, чтобы желающие смогли вернуться в подростковый возраст, – нелепость, с точки зрения Роуэна. Вряд ли человек в здравом уме и твердой памяти захочет снова стать тинейджером.
Роуэн взглянул на приятеля и увидел, что тот открыл глаза и изучающе смотрит на него.
– Привет, – сказал Роуэн.
– Сколько? – спросил Тигр.
– Четыре дня.
Тигр победно взметнул вверх сжатые кулаки:
– Есть! Новый рекорд!
Он посмотрел на свои руки, словно оценивал повреждения. Конечно, никаких повреждений не было. Человека после темп-излечения не возвращают в сознание, пока есть хоть что-то, что еще нужно лечить.
– Ты думаешь, это из-за этажа или же из-за того, что там был мрамор? – спросил Тигр.
– Скорее всего, из-за мрамора, – проговорил Роуэн. – Как только ты достигаешь максимальной скорости, высота уже не играет роли.
– Я его разбил? Они заменяли плитки?
– Не знаю, Тигр. Это было здорово, но хватит об этом.
Тигр откинулся на подушку, чрезвычайно довольный собой.
– Самый крутой удар! Круче не бывало, – сказал он удовлетворенно.
Роуэн понял: ему хватило терпения, чтобы дождаться пробуждения приятеля, но теперь, когда тот пришел в сознание, терпение иссякло.
– На кой черт ты это делаешь? – спросил он. – Я имею в виду, что это же время – коту под хвост.
Тигр пожал плечами.
– Мне нравится лететь вниз. Классное чувство. Кроме того, я должен постоянно напоминать предкам, что их салат все еще здесь.
Роуэн усмехнулся. Именно он придумал словосочетание «ребенок-салат», которое отлично описывало место, которое мальчишки занимали в своих семьях. Оба они – и Тигр, и Роуэн, – родились где-то посередине чреды своих сестер и братьев, были стиснуты ими со всех сторон и отнюдь не являлись любимцами родителей.
– Наша семейка – это сэндвич, – говорил Роуэн. – Парочка моих братьев – это мясо; сестры – сыр и помидоры, а я, как мне кажется – листик салата.
Шутка прижилась, и Роуэн основал в школе клуб «Кочаны Айсберга», который теперь насчитывал две дюжины членов, хотя Тигр постоянно над ними подтрунивал и заявлял, что отколется и начнет «Революцию Латука».
Тигр принялся сигать из окон несколько месяцев назад. Роуэн тоже разок попробовал, и нашел боль от падения ни с чем не сравнимой. Но из-за этого он отстал в школе, и родители пригрозили ему самыми страшными карами, осуществление которых не состоялось – одно из преимуществ того, что в семье ты салат. В общем, удовольствие от падения не уравновешивало тех сложностей, которые у Роуэна возникли. Тигр же, напротив, стал настоящим фанатом падений. Даже зависимость возникла, как у наркомана.
– Ты бы подыскал себе другое хобби, приятель, – говорил Роуэн. – Первое восстановление ведь бесплатное, а остальные влетают твоим предкам в копеечку.
– Это точно! Но у них нет выбора; они ведь должны тратить на меня свои деньги.
– Может быть, они предпочли бы купить тебе машину?
Тигр покачал головой:
– Восстановление – обязаловка, машина – по желанию. Если их не заставить тратиться, они и не будут.
С этим Роуэн поспорить не мог. У него самого не было машины, и он сомневался, что предки когда-нибудь ему ее купят. Все те же дешевые отмазки: посмотри на авто-такси – и чисто, и эффективно, и работает без водителя. Какой смысл тратиться на то, что тебе совершенно не нужно? А сами так и швыряли деньгами, только не в его направлении.
– Салат – грубая жратва, – сказал Тигр. – Если время от времени не вызывать у них расстройства желудка, никто на нас и внимания обращать не станет.
На следующее утро Роуэн лицом к лицу столкнулся со жнецом. Кое-кто говаривал, что время от времени видели его на районе. Но чтобы тот заявился прямо в школу!
Роуэн был сам виноват. Пунктуальность никогда не являлась его сильной стороной, а сейчас к тому же он обязан был по утрам эскортировать в школу всех своих многочисленных братишек и сестренок, и только потом, прыгнув в авто-такси, мчаться на уроки. Вот и сейчас: только приехал и направился к окну регистрации, когда из-за угла вышел жнец в развевающейся на ходу мантии цвета слоновой кости.
Однажды, путешествуя с семьей, Роуэн откололся от группы и встретился лицом к лицу с пумой. Примерно то же самое он чувствовал и сейчас: сердце подпрыгнуло и замерло, а низ спины и промежность налились тяжелой слабостью. Либо дерись, либо беги – так отреагировало тело. Но Роуэн не сделал ни того, ни другого. Он победил голос плоти и спокойно поднял вверх руки (он читал, что именно так нужно поступать в таких случаях), чтобы казаться выше ростом. Его уловка сработала, зверь отпрыгнул в сторону, а Роуэн, таким образом, избавил себя от визита в местный восстановительный центр.
Сейчас, столкнувшись со жнецом, Роуэн испытал то же желание – поднять руки вверх и отпугнуть жнеца. Мысль показалась столь забавной, что он неожиданно для себя засмеялся – вот уж точно, как не следует поступать лицом к лицу со жнецом.
– Покажи мне дорогу в главный офис, – попросил его жнец.
Роуэн поначалу решил объяснить жнецу, как тому добраться до места, а самому улизнуть в обратном направлении, но потом счел, что так поступают лишь трусы.
– Я как раз туда иду, – сказал он. – Могу вас проводить.
Жнец оценит его готовность помочь, а заручиться симпатией жнеца не повредит.
Роуэн вел жнеца, сталкиваясь в коридоре с другими школьниками – кто-то из них, как и Роуэн, опаздывал, кто-то несся во весь дух выполнять поручение преподавателя. Когда жнец приближался к ним, они глупо таращились и готовы были слиться со стеной. Теперь, когда вокруг в коридоре было столько напуганных глаз, сам Роуэн боялся значительно меньше, к тому же не мог не замечать, как уважительно смотрели на него его однокашники, ведь он был провожатым самого жнеца! Только когда они достигли главного офиса, стала ясной причина прихода жнеца в школу. Он явился на «жатву», и жертвой должен был стать один из соучеников Роуэна.
Как только жнец вошел, все в офисе повскакивали с мест, и он не стал терять времени.
– Прошу немедленно вызвать в офис Кола Уитлока, – сказал он.
– Кола Уитлока? – переспросила секретарша.
Жнец не стал повторять своих слов, потому что был уверен, что секретарша расслышала все – она просто не хотела верить.
– Да, Ваша честь, немедленно вызываю.
Роуэн знал Кола. Черт побери, да в школе все знали Кола! Он учился в предпоследнем классе и поднялся до куотербека школьной команды. С ним они запросто впервые за все время существования школы станут чемпионами лиги.
Когда секретарша делала объявление по внутренней связи, голос ее явственно дрожал. Произнося имя Кола, она закашлялась и едва не задохнулась.
Жнец терпеливо ждал прибытия Кола.
Последнее, что Роун хотел бы сделать, так это восстановить против себя жнеца. Вообще-то ему давно пора было рвануть к окну регистрации, забрать свой пропуск и бежать в класс. Но, как и в случае с пумой, он решил не отступать. И это был момент, который изменил всю его жизнь.
– Вы собираетесь забрать нашего куотербека, нашу звезду, – проговорил Роуэн. – Надеюсь, вы понимаете, что это значит.
Лицо жнеца, столь дружелюбное мгновение назад, превратилось в надгробный камень.
– Не понимаю, почему ты должен вмешиваться, – сказал жнец.
– Вы пришли в мою школу, потому я и вмешиваюсь, – сказал Роуэн.
Затем чувство самосохранения в нем возобладало, и он засеменил к окну регистрации, где жнец его уже не увидит. Протянул записку от родителей, повторяя про себя вполголоса: «дурак, дурак, дурак». Ему очень повезло, что он не родился тогда, когда смерть была обычным, естественным делом – вряд ли он дожил бы до зрелых лет.
Выходя из главного офиса, Роуэн увидел, как жнец ведет Кола Уитлока в кабинет директора. Кол бросал по сторонам унылые взгляды. Директор сам, по своей воле, выскочил из кабинета, стал всматриваться в лица собравшихся учителей, словно ожидал прочитать в их наполненных слезами глазах объяснение тому, что происходит, но они только качали головами.
Роуэна, похоже, никто и не замечал. Кто обратит внимание на салат, когда тут собираются проглотить кусок говядины?
Он скользнул мимо директора, который успел лишь тронуть его за плечо.
– Сынок, ты ведь не хочешь туда идти, верно? – спросил он.
Конечно не хочет. Но он все-таки пошел и прикрыл за собой дверь.
Рабочий стол директора являл собой образец порядка и чистоты. Перед ним стояли два кресла; в одном сидел жнец, в другом, сгорбившись и всхлипывая, Кол. Жнец буквально прожег Роуэна взглядом. Настоящая пума, подумал Роуэн. Только эта действительно могла прервать твое существование навсегда.
– Его родителей здесь нет, – сказал Роуэн жнецу, объясняя свое присутствие. – А с ним обязательно кто-нибудь должен быть.
– Ты имеешь какое-то отношение к его семье?