Лестница в небо Бойн Джон

4. Декабрь

Когда моя мать сломала себе руку, где-то поскользнувшись на льду, мы решили в конце концов поехать на Рождество к моей родне, а не к твоей, и у меня сложилось впечатление, что ты облегченно вздохнул. Хоть я и знала, что твоим родителям никогда толком не нравилась, – мать твоя винила в выкидышах мое писательство, вновь и вновь рассказывая тебе, что нельзя “позволять” мне работать, а твой отец отказывался считать меня англичанкой, утверждая, будто цвет моей кожи означает, что я иммигрантка, вне зависимости от того, что родилась я в Хэкни, – я готова была терпеть их устарелые гендерные стереотипы и бытовой расизм, если это означало, что рядом не будет моей сестрицы. Но в итоге совесть моя одержала верх и я поняла, что не могу оставить свою мать без пригляда, а Ребекку и мальчишек – без подмоги, в особенности потому, что мы с сестрой почти не виделись аж с сентября.

Запах пирожков с голубятиной, плантанов, куш-куша и жареного ямса, разносившийся в воздухе, немедленно напомнил мне детство. Родители мои приехали с Карибов в начале 60-х, и, когда мы были детьми, вся семья возвращалась туда раз в пару лет повидаться с родней, оставшейся на островах. Но там я чувствовала себя не в своей тарелке, дом мой был, скорее, в Англии, – тот единственный дом, что я когда-либо знала, хотя дети в школе и даже некоторые учителя не задумываясь применяли ко мне расовые эпитеты.

Мы вышли в гостиную с бокалами вина, и я подступила к этажерке у кресла, в котором мама читала, на ней она держала библиотечные книги, – и, пробегая взглядом по названиям, я с удивлением обнаружила среди них “Город и столп” Гора Видала.

– Смотри, – сказала я, показывая тебе обложку, и ты глянул на нее и улыбнулся.

– Не подумал бы, что это ваше, Амойя, – сказал ты, поворачиваясь к моей матери. – Все эти потехи мальчиков с мальчиками.

– Ну, я же не предполагала, что в ней окажется так много секса, когда ее брала, – ответила мама. – Но все эти грубости мне вполне нравятся. Теперь, когда Хенри больше нет, читать о сексе – ближайшее к этому занятию, что мне остается. Кстати сказать, вы знали, что Ребекка приведет сюда с собой Арьяна, да?

– Я не знала наверняка, – ответила я. – Но догадывалась, что может. Вы с ним уже познакомились?

– Познакомились, – с опаской ответила она, поскольку Роберта любила примерно так же, как и я, и ей не хотелось выглядеть изменницей. – Поди пойми, что тут сказать, да? Он же, так или иначе, тут не виноват, а человек, похоже, очень приятный.

– А он откуда? – спросил ты, поскольку не ездил со мной в тот день, когда я навещала их с Ребеккой, да и особого интереса к нему все это время не проявлял. – Индия или где-то там?

– Из Восточной Европы, я думаю. Латвия или Эстония. Какое-то такое место.

– А чем занимается?

– Он актер. Ну или пытается им стать. Он младше Ребекки, однако, что не должно удивлять. И очень хорошенький.

– Ну, если собираешься наставлять мужу рога, а потом его бросить, – сказал ты, – полагаю, нет смысла заниматься этим с кем-то старым и уродливым.

После все мы пытались оправдать спор тем, что мама деликатно обозначила как Арьяново не вполне совершенное владение английским, но, разумеется, крылось за всем этим гораздо большее.

Ребекка, Арьян и мальчики приехали груженные рождественскими подарками. Слишком уж их много, подумала я, как будто она старается что-то доказать своей щедростью. У Дэмьена и Эдварда было по новому телефону, а это выглядело нелепым, потому что было им соответственно девять и семь лет, а мне она купила духи, из любимых, да только забыла отклеить со дна коробки наклейку магазина беспошлинной торговли в Хитроу.

– Если честно, – сказала сестра, откидываясь в кресле с бокалом шампанского, – я бы предпочла остаться в этом году дома, а не приезжать сюда.

– Ну, ты же еще успеешь вернуться, – сказала ей я. – В это время дня на дорогах спокойно, а мы просто завернем тебе еду с собой.

– График у меня был просто сумасшедший, – продолжала она, не обращая на меня внимания. – Две недели назад я за три дня побывала в трех разных странах. Совершенно вымоталась.

– В каких странах? – спросила я. – Англии, Шотландии и Уэльсе?

– Нет, – рявкнула она. – В Англии, Франции и Италии, если тебе прям надо знать.

– Не уверена, что Англия считается, дорогая, – сказала мама. – Ты же здесь живешь, в конце-то концов.

– Считается, конечно. Ведь это же страна, правда?

– Так расскажите нам немного о себе, Арьян, – сказал ты, повернувшись к нему, и я видела, что ты не уверен, вставать на его сторону или же нет. Он был на десять лет моложе моей сестры, которой лишь недавно исполнилось тридцать восемь, и был очень симпатичен: мускулистый корпус и красивая кожа. Конечно, получалось, что он еще и на шесть лет младше тебя.

– Что бы вам хотелось узнать? – вежливо уточнил тот.

– Вы хотите стать актером, правильно?

– О нет, – ответил Арьян, качая головой.

– А нам говорили, что да.

– Я не хочу стать актером, – сказал тот. – Я есть актер.

– Ну да, – сказал ты. – Конечно.

– Я играю всю мою взрослую жизнь.

– И сейчас где-то играете?

– Прямо сейчас – нет.

– Отдыхаете, полагаю, – сказал ты, кивая. – Я слышал, многие актеры так поступают. Ну, вам же не приходится столики обслуживать, верно? С теми деньгами, какие зарабатывает Ребекка.

– Вообще-то я не беру у Ребекки никаких денег, – ответил он с достоинством. – У меня хватает работы, чтобы платить за себя самому.

– Арьяна только что заняли в одном крупном телесериале, – сказала Ребекка. – Он будет играть серийного насильника, который затем расчленяет своих жертв и ужинает их внутренностями. Кто знает, к чему это приведет?

– А вы разве не предпочли бы работать в кино или театре? – спросил ты, и в твой голос прокралось некоторое напряжение.

– Я счастлив брать любую работу, какая перепадает, – ответил Арьян, очевидно не обижаясь на твое высокомерие. – Может, работа в фильме мне в будущем и достанется, но так бывает не у всех. Если я и дальше смогу играть, я не возражаю.

– Да, но я уверен, вы ж не мечтали с детства стать серийным насильником. Это не совсем Шекспир, согласитесь?

– Энтони Хопкинз играл что-то подобное в “Молчании ягнят”, не так ли? – вмешалась я. – И получил за это “Оскара”. Как его там звали?

– Ганнибал Лектер, – сказала мама. – Ганнибал-каннибал.

– Я спать не могла, когда это посмотрела, – содрогнувшись, произнесла Ребекка.

– На самом деле я однажды полгода играл Лаэрта, – сказал Арьян.

– Неужели? – отреагировал ты, воздев бровь так, словно ему не поверил. – В чьем Гамлете?

Арьян нахмурился – вопрос его явно смутил.

– Шекспира, – ответил он.

– Нет, я имею в виду – кто играл Гамлета? – произнес ты, насмешливо вздохнув, и когда он назвал актера, ты покачал головой и заявил, что никогда о таком не слышал, хоть я и знала, что слышал. Незадолго до этого мы видели его в мини-сериале и оба сочли, что он очень даже хорош.

– В других классических театральных постановках я тоже участвовал, – продолжал Арьян. – Играл Перкина Уорбека в “Королевской бирже” в Манчестере и Бонарио в “Вольпоне” на Эдинбургском фестивале. А в прошлом году я сыграл Маккэнна в “Дне рождения”[47], хотя отзывы на эту роль были не очень хороши.

– Вот как? – ухмыльнулся ты. – И почему это?

– Критики сказали, что я слишком молод для нее. Она предназначена для мужчины гораздо старше. Вашего возраста, я думаю.

Я как раз отхлебнула вина и едва не поперхнулась, увидев, какое у тебя сделалось лицо.

– Ну, я же не актер, – сказал ты после долгой паузы. – Предпочитаю создавать слова, а не просто стоять на сцене и попугайски их повторять, как… как… – Ты замялся, подыскивая уместное сравнение.

– Как попугай? – предложила Ребекка, придя в восторг от того, как ее возлюбленный одержал над тобой такую легкую победу.

– Вообще-то я читал ваш роман, – продолжал Арьян, и выглядело так, будто он уже чувствовал себя увереннее. Мы оба посмотрели на него, чтобы понять, кому он это говорит.

– Спасибо, – ответила я. – Совершенно необязательно было.

– Я читал его не потому, что встречусь сегодня с вами. Я уже прочел его до того, как познакомился с Ребеккой. Может, два года назад? Мне очень понравилось.

– А что именно вам в нем понравилось? – спросил ты, и я повернулась к тебе, удивленная вопросом. Ты на лжи пытался поймать его – или как?

– Мне понравилась сама история, – ответил он. – Понравились герои. И мне понравилось, как все написано.

– А поточнее нельзя? – спросил ты, и я ощутила, как у меня что-то проваливается в животе: он дал ответ настолько общий, что с немалой вероятностью ничего поточнее сказать он и не мог. – Видите ли, писателю всегда полезно знать, какие пассажи произвели наибольшее впечатление на читателя. Мы так скверно судим собственные работы.

Несколько мгновений он безмолвно смотрел на тебя, и я видела, что он понимает: ты стараешься столкнуть его с лесенки на ступеньку-другую. Вы с ним долго удерживали взгляды друг друга, а потом он вновь повернулся ко мне и поставил винный бокал на стол.

– Тот момент, когда девочка берет дядину машину, – сказал он. – А до этого она пила и теперь вместе с машиной улетает в кювет. Дверцы, они… – Он задумался. – Как это слово? Они не могли открыть дверцы, потому что их зажало между двумя деревьями, да?

– Да, – подтвердила я.

– Мне понравилось напряжение в той сцене. И когда она перебралась на заднее сиденье, чтобы вылезти. Я сам так однажды делал. Взял у дяди машину, то есть, а он не знал. И попал в аварию. Девушка, с которой я был, она мне очень нравилась, ее сильно поранило. И она меня так и не простила.

– Что с нею случилось? – спросила я.

– Ветровое стекло раскололось, и сотни осколков поранили ей лицо. Много зашивать пришлось.

– И помогло? – спросила я. – В смысле – операции?

– Да, но шрамы все равно остались. В общем, тот отрывок у вас мне очень понравился. Вы очень хорошо пишете о страхе.

– Ну, роман же так и называется, в конце концов, – раздраженно пробормотал ты. – “Страх”.

– Да, но книга на самом деле не совсем об этом, ведь так? – продолжал Арьян. – Более того, я думаю, что роман имеет очень мало отношения к страху. С моей точки зрения, он о храбрости.

– Вы очень проницательны, – сказала я. – Не все это понимают.

– Я б не слишком льстила себе, – сказала Ребекка. – Как актера Арьяна, очевидно, литература интересует очень сильно, вот он много и читает.

– Что-то подсказывает мне – когда учились в школе, вы были тем мальчиком, кто всегда приходит на уроки хорошо подготовленным, – заметил ты, и я бросила взгляд на тебя: меня уже раздражали твои капризы.

– Наверное, да, – признал Арьян, отказываясь глотать твою приманку. – Мне хотелось успешно сдать экзамены и…

– Да-да, – перебил ты, отмахнувшись от него.

– Ребекка мне рассказывала, вы тоже раньше были писателем, – сказал Арьян, и я поморщилась от его выбора слов.

– Прошу прощения? – сказал ты.

– Она говорит, когда-то вы сочинили роман, – ответил он.

– Написал я, вообще-то, больше двух, – сказал ты, а я подумала: “Шесть”.

– Тогда между вами должна быть какая-то конкуренция? – спросил он, переводя взгляд с меня на тебя, и я покачала головой.

– Ой нет, – сказала я. – Ничего подобного. Моего мужа печатают гораздо дольше, чем меня, и весьма уважают. Я-то во всем этом сравнительный новичок.

– Однако ваша книга пользовалась таким успехом, – сказал он.

– Да, – признала я, желая хоть раз принять комплимент. – Да, с ней вышло удачно.

– Меня тут беспокоит прошедшее время в вашей реплике, – сказал ты.

– Я этого не понимаю, – произнес Арьян, прищурившись.

– Вы упомянули, что я раньше был писателем. Ничем я не был. Я и есть он.

– Точно так же, как я – актер, – сказал Арьян. – Быть может, вы тоже отдыхаете. Я слышал, многие писатели так поступают. Как бы то ни было, я с нетерпением жду, когда можно будет прочесть вашу следующую книгу. Со временем, я имею в виду. Если она отыщет себе издателя.

Ты не успел на это откликнуться – вошла мама и сообщила нам, что ужин готов. По-моему, я никогда в жизни не бывала так счастлива кого-то видеть.

Позднее я застала тебя в прихожей – ты мрачно рассматривал какие-то старые семейные фотографии. На меня накатила вдруг тревога, что ты на меня сердишься, но она рассеялась, когда ты улыбнулся, подался ко мне и поцеловал меня.

– А давай на будущий год не поедем на Рождество ни к твоей родне, ни к моей? – предложил ты. – А вместо этого можно отправиться в отпуск. Куда-нибудь, где жарко. Только мы с тобой вдвоем.

– Мне эта мысль нравится, – сказала я. – Как ты вообще?

– Отлично, – ответил ты. – А почему ты спрашиваешь?

– За ужином ты был очень тих.

– Я ел.

Я замялась, сомневаясь, стоит мне поднимать эту тему или нет.

– Знаешь, Арьян же не пытался тебе грубить, – наконец произнесла я. – Он, вероятно, просто…

– Да и нахер этого Арьяна, – перебил меня ты. – Есть в нем нечто трагическое, ты не находишь?

– Да нет, вообще-то, – ответила я.

– Ты не считаешь, что он несколько обольщается?

– В каком смысле?

– Мечтает добиться успеха в Голливуде.

Какой-то миг я ничего не отвечала, не понимая, и в самом ли деле ты в это веришь или же просто решил исказить его реплики, чтобы они начали отвечать твоему собственному замыслу.

– В общем мне показалось, что он достаточно реалистично смотрит на свое будущее, – наконец ответила тебе я.

– Ты на нем залипла, так?

Я раздраженно вскинула взгляд.

– Скажи мне, пожалуйста, что ты пошутил, – ответила я, уже заранее ненавидя то, куда, казалось, вел наш разговор.

Ты уставился на меня и смотрел так очень долго, а потом расплылся в широчайшей улыбке.

– Конечно, шучу, – сказал ты. – Будь проще, Идит! Это же Рождество!

Я отстранилась от тебя, но не успела ничего сказать – в дверь позвонили, и я услышала, как мама окликает меня из гостиной, прося открыть.

– Извини, – произнесла я, пытаясь обогнуть тебя, но ты прижал меня к стене. – Морис, ты мне мешаешь, – сказала я, чуть повысив голос, и лишь тогда ты сделал шажок в сторону, только чтоб удалось протиснуться, я добралась до парадной двери и открыла ее. Снаружи, весь в снегу, под лампочкой стоял Роберт. На нем было серое пальто, по виду совсем новое, и шарф, какой могла бы ему подарить только его мать. Еще он постригся. Стрижка у него выглядела слишком уж молодежно, она хорошо смотрелась бы на человеке лет на десять младше, а у Роберта казалась чуточку безысходной.

– Привет, Идит, – произнес он. – Счастливого Рождества.

– Роберт, – сказала я, слегка отступая от удивления при виде него. – Никто не говорил, что ты… Ребекка тебя ждет?

– Возможно, я забыл ей сказать, что загляну.

– Ну да. – Я стояла и смотрела на него, не зная толком, что мне делать дальше, и тут у меня за спиной возник ты.

– Привет, Роберт, – сказал ты.

– Морис.

– Похоже, ты замерз, дружище.

– У меня уже яйца отмерзают. Можно зайти в дом?

– Я не уверена, – ответила я. – Ты считаешь, это хорошая мысль?

– Конечно, можно, – произнес ты, распахивая дверь пошире. – Ты же по-прежнему член семьи. Заходи.

Я шагнула вбок, когда он прошел в прихожую и снял пальто и шарф, после чего потянулся ко мне и неловко чмокнул в щеку. От его холодных губ я немного вздрогнула.

– Ты же не пил, правда? – спросила я. – Ты пришел не скандал тут устраивать?

– Я совершенно трезв, – ответил он. – Обедал с матерью и не принял ни капли спиртного – мне хотелось приехать повидаться с мальчишками.

– Они вон там, – сказал ты и показал на гостиную.

– Они порядком устали, – вмешалась я. – Играли весь день, а за ужином наелись до отвала.

– Роберт, – произнес голос у меня за спиной, и я повернулась навстречу своей сестре – та вышла в прихожую, на лице маска досады. – Ты это какого хера тут делаешь?

– Счастливого Рождества, – повторил он, делая шаг вперед, чтобы поцеловать и ее тоже, но она отпрянула и вытянула руки, словно бы тщательно выдерживая дистанцию.

– Вот не надо мне тут этого счастливого Рождества, – сказала она. – Я задала тебе вопрос. Какого хера ты тут делаешь?

– Полна праздничного благодушия, понимаю.

– Роберт, я…

– Мне хотелось немного побыть со своими сыновьями, – вздохнув, ответил он. – Это уголовное преступление?

– Нет, но мы уже об этом разговаривали. Они твои весь день двадцать седьмого.

– Но ведь это не одно и то же, правда? – сказал он. – Я пропустил, как они сегодня утром разворачивали подарки. Меня впервые при этом не было.

– Ну а я была. И Арьян был. Поэтому все вышло прекрасно. Ты им не понадобился. Они, вообще-то, про тебя даже не вспомнили.

– Ребекка, это жестоко, – сказала я, и она теперь обернулась ко мне, ткнула пальцем в воздух и велела не совать нос не в свое дело. Она уже была слегка пьяна, и от ее тона я припомнила наше с нею общее детство, когда сестра набрасывалась на меня безо всякого повода и ссора наша в любой миг грозила перерасти в драку. Воспоминание об этом испугало меня.

– Я просто хочу повидать своих детей, – тихонько произнес Роберт. – Мне можно войти? Пожалуйста!

– Нет, нельзя, – сказала она. – Если ты сейчас туда войдешь, они только перевозбудятся, а я их планировала уже скоро укладывать. Лучше бы ты просто ушел.

– Но, Ребекка, он же добирался в такую даль, – возмутилась я. – Несколько минут уж точно не помешают…

– Ох, ну вот, поехали, – сказала она, закатывая глаза. – Вечно ты за него, а?

– Ничего я ни за кого, – ответила я. – Но сегодня же Рождество, в конце концов.

– Видишь? – сказала она, повернувшись к Арьяну, который тоже вышел к нам в прихожую, но держался чуть поодаль, не уверенный в своей роли в общей беседе – если такая ему вообще полагалась. – Вот с чем мне приходится жить. Никто никогда меня не поддерживает.

– Я вот честно не ссориться приехал, – спокойно произнес Роберт. – Привет, Арьян, как дела?

– У меня хорошо, спасибо, – ответил тот. – А ты как?

– Лучше некуда, – ответил Роберт. – В начале недели был небольшой насморк, но теперь, кажется…

– Мы не могли бы прекратить, пожалуйста, этот светский треп? – спросила Ребекка, уже возвысив голос.

– Тебе от насморка и простуды лучше чего-нибудь попить, – произнес ты. – В такое время года подцепишь что-нибудь – и сляжешь на несколько дней.

– У меня нурофен есть, если поможет, – предложил Арьян.

– Спасибо, Арьян, – сказал Роберт. – Но, кажется, пока у меня все в порядке.

– Ну, я могу дать тебе парочку с собой, если…

– Арьян! – взревела Ребекка, и я аж вздрогнула. – Ты не мог бы… – Она умолкла, закрыла глаза и глубоко вдохнула носом. Такое, воображала я, терапевт ей мог посоветовать делать в минуты стресса.

– Будет как раз то, что надо, если я увижусь со своими детьми, – сказал Роберт. – Так даже Идит считает.

– Я просил тебя не впутывать в это Идит, – сказал ты, сделав шаг вперед и обхватив рукою меня за плечи.

– Я помню, – согласился он. – Извини. Но послушай, Ребекка, можно я просто зайду и поздороваюсь? Чего нам тут всем топтаться в прихожей.

Не успела она ответить, как старший мой племянник Дэмьен выскочил из гостиной и завопил от восторга при виде своего отца, подбежал к нему и обхватил ему ноги. Мгновение спустя возник и Эдвард – и поступил точно так же, и сразу же оба мальчишки принялись наперебой ему рассказывать, какие подарки они получили, схватили его за каждую руку и потащили в гостиную показывать новые игрушки.

– Извини, – произнес Роберт, проходя мимо Ребекки, при этом ему не удалось скрыть в голосе нотку торжества. – Честное слово, я ненадолго. Час максимум.

– Этого я так не оставлю, – произнесла Ребекка, едва он скрылся в гостиной и притворил за собой дверь. – Если он считает, будто может являться когда ему только заблагорассудится и…

– Быть может, если б ты организовала ему подходящие часы посещений, – сказала я. – А то, я так понимаю, с тобой ужасно трудно иметь дело.

– Ох, да заткнись ты уже, Идит. Ты же совсем не соображаешь, о чем толкуешь.

– Но ты обратилась к нам всем, Ребекка, – проговорил ты. – Поэтому вполне обоснованно твоя сестра высказала собственное мнение.

– И ты, значит, на его стороне, да? – спросила она. – Какой сюрприз! Послушай, между нами все кончено, и я не желаю, чтобы он все время околачивался вокруг, неужели это так трудно понять? Мальчики принадлежат мне, и…

– Ох да ради ж бога, – сказала я, всплеснув руками. – Мальчики никому не принадлежат! А если они и чьи-то, то вас обоих!

– Они принадлежат мне, – стояла на своем она, – и их нужно оставить в покое, чтобы они приспособились к своей новой жизни.

Я больше не могла слушать всю эту чепуху и вслед за Робертом ушла в гостиную, а за мною медленно, один за другим, – ты, Ребекка и Арьян. Роберт сдержал слово – пробыл лишь час, и если б мальчишки не кинулись в слезы, когда он наконец ушел, это был бы совершенно приятный визит.

Только позже тем вечером, когда я уже засыпала, на ум мне взбрела одна реплика нашего спора. Ты сказал это Роберту.

Я просил тебя не впутывать в это Идит.

Когда это ты у него это просил, Морис? Потому что было это не тогда, когда мы все там стояли. Ты звонил ему после того, как он приезжал ко мне повидаться в УВА? Или сам ездил в Лондон и мне об этом ничего не сказал? И что еще делал ты все те месяцы, о чем я не подозревала? С учетом всего этого ты простишь меня, если я кажусь несколько мнительной.

5. Январь

Новый семестр начался волнующе – с двух известий; одно стало поводом для празднования, другое – причиной скандала.

Первое – объявление Гэрретта Колби, что он подписал договор с издательством на выпуск его дебютного сборника рассказов “Голоса зверей”. Он сообщил нам это, когда мы расселись перед вводным семинаром, на котором критиковать должны были как раз его, и реакция других студентов разнилась от восторга до зависти и от неверия до чего-то, напоминающего тщательно подавляемую ярость.

Я взвесила хорошенько, говорить об этом тебе или не стоит, но решила, что должна. Все равно ты в итоге узнаешь и спросишь, почему я сразу не сказала тебе сама. Но пару дней все-таки я выждала и сообщила, когда мы сели вместе ужинать и у тебя, судя по виду, было хорошее настроение. В тот вечер я вернулась домой, и меня немного раздосадовало, что ты снова работаешь у меня в кабинете. Ты отметил, что его окно смотрит в сад, а не на улицу, а тебе нужен покой, чтобы писать, а кроме того, я же все равно почти весь день в студгородке, поэтому какая разница?

– У тебя, кажется, приподнятое настроение, – заметила я, когда мы ели. – Работа, должно быть, продвигается неплохо.

– Очень хорошо она движется, – бодро заявил ты. – Знаешь тот миг, когда осознаешь, что книга у тебя в надежной хватке и ты точно понимаешь, куда дело идет?

– Вроде того, да.

– Вот так вот мне сейчас. Писать роман – это война, и мне кажется, что я в ней наконец побеждаю.

– Я не на шутку рада это слышать, – ответила я. – Так ты мне хоть намеком дашь понять, о чем будет твоя книга?

– Боюсь, что нет, – сказал ты, покачивая головой и ухмыляясь, словно проказливый малыш. – Ты ж не против, правда?

– Едва ли я имею на это право, – сказала я. – Не то чтоб я рвалась тебе рассказывать о своей.

– Именно, – подтвердил ты. – Ты, должно быть, все равно уже движешься к окончательному черновику?

– Еще месяца полтора или около того. А ты?

– Примерно столько же.

– Что? – спросила я и уставилась на тебя в изумлении. – Но ты же начал только в ноябре.

– Я знаю, но она просто складывается гораздо быстрее, чем я воображал. Такое бывает. Энтони Берджесс написал “Заводной апельсин” где-то за три недели, между прочим. Фолкнер “Когда я умирала” – за шесть.