Сердце бури Мантел Хилари
Она снова написала Робеспьеру. Заслышав на улице шаги патруля, порвала письмо. Затем подошла к окну. Солдаты строились, звенела сталь. Они решили, у меня здесь армия, подумала она.
К тому времени, как солдаты подошли к двери, она подхватила саквояж, в который заранее сложила необходимые вещи. Ее маленькие дневники были уничтожены: настоящие записи о ее жизни больше не существовали. Кошка потерлась о ее щиколотку, она наклонилась, чтобы провести пальцем вдоль спинки.
– Тихо, – сказала она. – Не волнуйся.
Жанетта закричала, когда ей предъявили ордер. Люсиль покачала головой.
– Ты попрощаешься вместо меня с малышом, моей матерью, отцом и Аделью. Передавай мои наилучшие пожелания мадам Дантон и скажи, я желаю, чтобы в будущем ей повезло больше. Не думаю, что есть смысл что-либо искать, – сказала она офицерам. – Вы уже забрали все, что могло бы заинтересовать комитет, и многое из того, что комитету неинтересно. – Она подняла саквояж. – Идемте.
– Мадам, мадам. – Жанетта вцепилась офицеру в руку. – Позвольте мне сказать кое-что, пока вы ее не увели.
– Только быстро.
– Приходила одна молодая женщина. Из Гиза. Вот. – Жанетта бросилась к конторке. – Она оставила это, чтобы вы знали, где ее искать. Она хотела с вами повидаться, но теперь уже поздно.
Люсиль взяла карточку. «Гражданка де Тайлан» значилось на карточке крупным угловатым почерком, и ниже, в торопливой скобке: «Роз-Флер Годар».
– Мадам, она была так расстроена. Ее отец болен, она в одиночку добиралась до Парижа из Гиза. Говорит, там только недавно узнали об арестах.
– Вот она и явилась, – мягко промолвила Люсиль. – Роз-Флер. Слишком поздно.
Она перекинула плащ через руку. Вечер был теплым, у двери стояла закрытая коляска, но, возможно, в тюрьме будет холодно. Вы бы тоже думали, что в тюрьме будет холодно, разве нет?
– Прощай, Жанетта, – сказала она. – Береги себя. Постарайся нас забыть.
Письмо Антуану Фукье-Тенвилю:
Реюньон-сюр-Уаз, бывший Гиз
15 жерминаля, год второй
Гражданин и соотечественник!
Камиль Демулен, мой сын, республиканец в душе, в соответствии с принципами и, если можно так сказать, инстинктом. Он был республиканцем в душе и по собственному выбору задолго до 14 июля 1789 года и продолжает быть им в настоящем в своих поступках…
Гражданин, я прошу вас об одном: расследуйте и заставьте присяжных расследовать поведение моего сына.
С пожеланиями здоровья и братства от соотечественника и собрата-гражданина, который имеет честь быть отцом первому и самому решительному из республиканцев…
Демулен
«Эй, Лакруа, если я оставлю свои ноги Кутону, а яйца Робеспьеру, комитет воспрянет духом».
День четвертый.
Продолжается допрос братьев Фрей. Десять, одиннадцать часов. Декрет Конвента лежит у Эрманна под рукой. Он смотрит на заключенных – они смотрят на него. Следы прошлой ночи видны на их лицах. Эрманн прочел текст письма, адресованного комитетом командиру Национальной гвардии, и теперь воодушевлен: «Не арестовывать, мы подчеркиваем, не арестовывать ни прокурора, ни председателя трибунала».
Когда время приближается к полудню, Фукье обращается к Дантону и Лакруа:
– У меня хватает свидетелей, готовых вас обвинить. Однако я не стану их вызывать. Вы будете осуждены на основании документов.
– Что, черт подери, это значит? – Лакруа возмущен. – Каких документов? Где они?
Ответа он не получает. Встает Дантон:
– Со вчерашнего дня мы утратили веру в то, что закон будет соблюдаться. Но вы обещали мне, что я смогу себя защищать. Это мое право.
– Ваши права, Дантон, временно приостановлены. – Эрманн оборачивается к присяжным. – Вы слышали довольно?
– Да, мы слышали довольно.
– Судебное заседание закрыто.
– Закрыто? Что вы имеете в виду? Вы не зачитали наши заявления. Вы не вызвали ни одного нашего свидетеля. Суд еще не начинался.
Камиль встает рядом с ним. Эро тянется удержать его, но Камиль отступает в сторону, ускользая из его рук. Он делает два шага по направлению к присяжным. Поднимает бумаги.
– Я настаиваю, чтобы мне предоставили возможность выступить. На протяжении всего процесса вы отказывали мне в праве говорить. Вы не можете осудить человека, не выслушав его доводов в свою защиту. Я требую, чтобы мне разрешили зачитать мое заявление.
– Вы не можете его зачитать.
Камиль комкает бумаги и с поразительной меткостью швыряет их в голову председателю. Эрманн позорно ныряет вниз. Фукье вскакивает:
– Заключенные оскорбили государственную юстицию. В соответствии с декретом их следует вывести из суда. Присяжные удаляются для вынесения приговора.
За барьером толпа уже потянулась наружу, занять места вдоль пути следования повозок и рядом с эшафотом. Вчера вечером Фукье приказал выделить повозки: три штуки, ближе к вечеру.
Два пристава спешат поднять Фабра.
– Мы должны отвести вас вниз, граждане, пока присяжные совещаются.
– Уберите от меня руки, пожалуйста, – говорит Эро с опасной вежливостью. – Идемте, Дантон, что толку здесь стоять. Идемте, Камиль, надеюсь, вы не станете поднимать шум.
Однако Камиль намерен поднять как можно больше шума. К нему подходит судебный пристав. Пристав знает – для него это символ веры, – что приговоренные не сопротивляются.
– Прошу вас следовать за нами, – говорит пристав. – Прошу не шуметь. Никто не собирается причинять вам боль, но, если не подчинитесь, нам придется применить силу.
Дантон и Лакруа уговаривают Камиля. Он отчаянно цепляется за скамью.
– Я не хочу причинять вам боль, – смиренно повторяет пристав.
Часть толпы задержалась и смотрит на них. Камиль ухмыляется ему в лицо. Пристав безуспешно пытается оторвать его от скамьи. Давление нарастает. Невидящий взгляд Фукье останавливается на кузене.
– Бога ради, примените силу и вынесите его, – кричит Эрманн. Он раздраженно швыряет на стол книгу. – Выведите их всех отсюда.
Один из приставов хватает Камиля за длинные волосы и с силой дергает назад. Слышно, как хрустит кость, Камиль кричит от боли. Спустя мгновение его швыряют на пол. Лакруа с отвращением отводит глаза.
– Пусть Робеспьер знает, – говорит Камиль, пока его тащат по мраморному полу. – Пусть он это запомнит.
– Итак, – говорит Эрманн Фукье, – половина Полицейского комитета в комнате присяжных, и теперь мы можем к ним присоединиться. Если они замешкаются, предъявим им документы из британского Министерства иностранных дел.
За дверью силы почти оставляют Фабра.
– Стойте, – выдыхает он.
Два пристава, которые его сопровождают, прислоняют Фабра к стене. Он пытается отдышаться. Мимо него трое тащат по полу обмякшее тело Камиля. Его глаза закрыты, на губах кровь. Фабр видит Камиля, его лицо искажается и внезапно он начинает плакать.
– Ублюдки, ублюдки, – говорит он. – Какие ж вы ублюдки.
Фукье обводит глазами присяжных. Субербьель отводит взгляд.
– Видимо, это все, – говорит он Эрманну, кивает Вадье. – Довольны?
– Я буду доволен, когда их головы слетят с плеч.
– Передают, толпа собралась большая, но не буйная, – говорит Фукье. – Как и сказал гражданин Робеспьер: никому нет до них дела. Все кончено.
– Мы вызовем их в зал суда и начнем все снова?
– Нет, думаю, не стоит, – говорит Фукье. Он передает документ одному из судейских. – Отведите их в приемную. Это смертный приговор. Зачитаете, пока Сансон будет стричь им волосы. – Он вынимает часы. – Четыре часа. Он успеет.
– Мне плевать на ваш приговор. Я не хочу его слушать. Мне неинтересен ваш вердикт. Дантона будет судить народ, а не вы.
По привычке Дантон продолжает вещать начальственным голосом, поэтому никто из тех, кто с ним рядом, не слышит, как им зачитывают приговор. В тюремном дворе перешучиваются помощники Сансона.
Лакруа сидит на деревянном табурете. Палач, отвернув ворот его рубахи, быстро срезает волосы на затылке.
– Один без сознания, – кричит стражник. – Один без сознания!
За деревянной решеткой, что отделяет осужденных от внутреннего двора, палач поднимает руку, давая понять, что слышит. Шабо завернут в простыню. Лицо у него синее. Он почти в коме. Только губы шевелятся.
– Он заказал мышьяк, – объясняет стражник. – Заключенные все время что-то заказывают.
– Да, – говорит Дантону Эро. – Я размышлял над этим. В конце я решил, что покончить с собой в таких обстоятельствах значит признать вину, и, если они настаивают на том, чтобы отрезать тебе голову, это всего лишь вопрос вкуса. Кто-то же должен подать пример этим подонкам? В любом случае лучше всего было бы вскрыть себе вены.
Его внимание приковано к противоположной стене, где продолжается яростная потасовка.
– Мой дорогой Камиль, чего ради? – спрашивает Эро.
– Уж и хлопот вы нам доставили, – говорит один из стражников.
Наконец им удается крепко связать Камиля. Они обсуждают, не стукнуть ли его хорошенько, чтобы он лишился сознания, но тогда Сансон вспылит и назовет их чертовыми неумехами. Когда его пытались усадить прямо, чтобы отрезать волосы, то порвали ему рубашку на спине, и теперь с худых плеч свисают лохмотья. На левой скуле явственно проступает багровый синяк. Дантон садится на корточки рядом с ним.
– Мы должны связать вам руки, гражданин Дантон.
– Одну секунду.
Он наклоняется, снимает с шеи Камиля медальон, в котором заключена прядь волос Люсиль, сует медальон в его связанные ладони и чувствует, как пальцы Камиля сжимаются.
– А теперь давайте.
Лакруа пихает его под ребро:
– Эти бельгийские девочки – оно того стоило?
– Оно того стоило. И вовсе не из-за бельгийских девочек.
Эро немного бледен, когда поднимается в первую из повозок, но больше на его лице ничего не прочесть.
– Я рад, что мне не придется ехать с ворами.
– В этой повозке только лучшие из революционеров, – говорит Дантон. – Вы готовы через это пройти, Фабр, или мы похороним вас в пути?
Фабр с усилием поднимает голову:
– Дантон. Они забрали мои бумаги.
– Да, забрали.
– Я только хотел дописать мой «Мальтийский апельсин». В нем есть чудесные строки. А теперь комитет заберет рукопись, и этот ублюдок Колло присвоит ее себе.
Дантон запрокидывает голову и начинает смеяться.
– Его поставят в «Комеди Итальен», – говорит Фабр, – под именем этого чертова плагиатора.
Новый мост, набережная Лувра. Повозка трясется и качается. Он расставляет ноги, чтобы стоять прямо и поддерживать навалившегося Камиля. Его слезы пропитали ткань Дантоновой рубашки. Камиль оплакивает не себя, а Люсиль: их общность, вечность их писем, жесты, ужимки и шуточки, все ушло, все потеряно, – и их ребенка.
– Вы не отвечаете высоким стандартам Эро, – мягко замечает Дантон.
Он изучает лица толпы. Молчаливые и равнодушные, люди замедляют продвижение повозки.
– Давайте попробуем умереть достойно, – предлагает Эро.
Камиль поднимает глаза, резко выходя из скорбного оцепенения.
– Черт вас подери, – говорит он Эро, – не будьте таким бывшим.
Набережная Эколь. Дантон разглядывает фасады.
– Габриэль, – шепчет он.
Он смотрит вверх, словно надеется увидеть кого-то: лицо за портьерами, руку, поднятую в прощальном жесте.
Улица Оноре тянется бесконечно. В ее конце они выкрикивают проклятия закрытым ставням дома Дюпле. Впрочем, Камиль пытается говорить с толпой. Сансон трусливо озирается. Дантон роняет голову, шепчет:
– Прекратите. Оставьте в покое этот подлый сброд.
Садится солнце. Когда они будут мертвы, совсем стемнеет, думает Дантон. В хвосте повозок аббат Кераванан в одежде санкюлота молча читает молитву о тех, кому вскоре предстоит умереть. Когда повозка сворачивает к площади Революции, он поднимает руку, давая им условное отпущение грехов.
Есть черта, за которую обычай и воображение не велят переступать. Вероятно, она там, где повозки освобождаются от груза, еще живой и дышащей плоти, которая вскоре станет сырым мясом. Дантон воображает, что, поскольку он самый знаменитый из осужденных, его вместе с Камилем оставят напоследок. Он меньше думает о вечности, чем о том, как удержать вместе душу и тело друга на те пятнадцать минут, прежде чем Бритва Франции их разделит.
Впрочем, все происходит совсем не так. Почему все должно быть так, как ты задумал? Первым на эшафот тащат Эро: вернее, трогают за локоть и провожают навстречу смерти.
– Прощайте, друзья, – только и говорит Эро.
И немедленно руки палачей тянутся к Камилю. В этом есть смысл. Поскорее избавиться от того, кто может возбудить толпу.
Внезапно Камиль успокаивается. Эро не суждено увидеть, каким благотворным оказался его пример. Камиль кивает Анри Сансону.
– Как сказал бы Робеспьер, нужно улыбаться. Отец этого человека подавал на меня в суд за клевету. Вам не кажется, что теперь и мне есть на что жаловаться?
И он улыбается. У Дантона переворачивается все внутри: дышащая плоть – сырое мясо. Он видит, как Камиль говорит с Сансоном, видит, как палач берет медальон из связанных рук. Медальон предназначен Аннетте. Палач непременно его доставит – последняя воля казненного, традиция, освященная веками. На десять секунд Дантон отводит глаза. Больше он глаз не отводит, наблюдая каждый яркий алый всплеск. Он наблюдает каждую смерть, пока учится собственной.
– Эй, Сансон?
– Гражданин Дантон?
– Покажи людям мою голову. На нее стоит посмотреть.
Улица Оноре.
Однажды, много лет назад, его мать сидела у окна, плетя кружева. Яркий утренний свет заливал обоих. Он видел, что значение имеют пробелы – узор создают пространства между нитями, а не сами нити.
– Покажи мне, как ты это делаешь, – попросил он. – Я хочу научиться.
– Это занятие не для мальчика, – ответила она.
Ее лицо было сосредоточенно, работа двигалась. От обиды у него перехватило горло.
С тех пор, когда бы он ни смотрел на кружево – даже сейчас, когда глаза уже не те, – он видит каждую нить. За столом комитета образы скользят в глубине его сознания, заставляя вглядываться в детство все глубже и глубже. Он видит девушку, ее раздутое тело беременно смертью: видит свет на ее склоненной головке; между пальцами воздушный узор, никуда не ведущий, ускользающий прочь.
«Таймс» от 8 апреля 1794 года:
Когда в последний раз Робеспьер примирился с Дантоном, мы отмечали, что произошло это не от взаимной приязни, а от страха, который два знаменитых революционера питали друг к другу. Мы замечали, так будет и дальше, пока более ловкий не найдет способ уничтожить соперника. И это время, фатальное для Дантона, наконец-то настало… Мы не понимаем, почему Камиль Демулен, которого Робеспьер защищал так открыто, был сокрушен в день триумфа этого диктатора.
Послесловие
Люсиль Демулен и генерала Дийона обвинили в заговоре и казнили двадцать четвертого жерминаля. Максимилиана Робеспьера казнили без суда десятого термидора, или двадцать восьмого июля по старому стилю. С ним были казнены его брат Огюстен, Антуан Сен-Жюст и Кутон. Филипп Леба застрелился.
Луиза Дантон вышла замуж за Клода Дюпена и во времена империи стала баронессой.
Анна Теруань умерла в 1817 году в клинике для умалишенных Сальпетриер.
Незамужней Шарлотте Робеспьер при Наполеоне выделили маленькую пенсию. Элеонора так и осталась «вдовой Робеспьера». Как выяснилось, отец Максимилиана умер в Мюнхене в 1777 году.
Лежандр умер в 1795 году. Робер Ленде выжил и преуспел. Сыновья Дантона вернулись в родную провинцию и трудились на своей земле.
Станислас Фрерон переметнулся во вражеский стан. После падения Робеспьера преследовал якобинцев, ведя за собой по улицам банды вандалов и щеголей. Умер на Гаити в 1802 году.
Жан-Николя Демулен и Клод Дюплесси умерли через несколько месяцев после падения Робеспьера. Ребенка Камиля вырастили Аннетта и Адель Дюплесси. Он окончил бывший лицей Людовика Великого и стал членом парижской адвокатской коллегии. Умер на Гаити в возрасте, в котором был казнен его отец. Адель Дюплесси умерла в Вервене, Пикардия, в 1854 году.
Примечания
С. 28. Жюль Мишле (1798–1874) – французский историк и публицист, представитель романтической историографии. Цитата взята из его книги «История Французской революции».
С. 30. Демулену тридцать три, он муж, отец, адвокат, член городского совета, генерал-лейтенант бальяжа… – Бальяж – исторический округ судебной власти во Франции, к описываемому времени довольно мелкий. Должность генерал-лейтенанта бальяжа была не военная, как может показаться по названию, а судейская.
С. 32. Самое древнее из всех обществ и единственное естественное – это семья. Но ведь и в семье дети связаны с отцом лишь до тех пор, пока в нем нуждаются… Семья – это, если угодно, прообраз политических обществ, правитель – подобие отца, народ – его дети… – Ж.-Ж. Руссо. «Об общественном договоре, или Принципы политического права» (перев. А. Хаютина, В. Алексеева-Попова).
С. 34. De profundis: «От стражи утренняя до нощи да уповает Израиль на Господа…» – De profundis («Из глубины») – Пс. 129.
С. 46…маркиз де Сад, который ныне отсиживался в одном из своих замков, пока жена хлопотала о смягчении приговора за отравление и противоестественный блуд. – Речь о так называемом «Марсельском деле». В 1772 году марсельские проститутки подали жалобу в полицию на маркиза и его лакея – по их показаниям, те заставляли их заниматься анальным сексом и угощали возбуждающими конфетами, от которых у девушек разболелся живот. Маркиз с лакеем, не дожидаясь преследования властей, бежали и были обвинены судом заочно. Их приговорили к публичному покаянию и казни, однако настоящая казнь не состоялась, и вместо приговоренных были сожжены их чучела.
С. 49…Станислас Фрерон… носящий имя своего крестного, короля Польши. – Свое имя Станислас получил в честь покровителя отца, короля польского и великого князя литовского Станислава I Лещинского (1677–1766).
…а его дядя был заклятым врагом Вольтера. – Заклятым врагом Вольтера был не дядя, а отец Станисласа. Эли Катрин Фрерон (1719–1776), журналист и издатель, был известен нападками на энциклопедистов. Вольтер даже изобразил его в качестве персонажа в одной из своих пьес под именем Фрелона.
С. 69. …пришел Франклин… – Выдающийся ученый и один из отцов-основателей США Бенджамин Франклин (1706–1790) выполнял также дипломатические миссии и в означенное время был послом во Франции.
С. 84…как обращает банальную юридическую формулу в изречение какого-нибудь увенчанного тирана… – Ср.: «Мне увенчать должна чело корона, / И взор мой, как Ахиллово копье, / То хмурясь, то блеснув улыбкой, будет / Попеременно ранить и целить» (У. Шекспир «Генрих VI». Перев. Е. Бируковой).
С. 86. Кстати, это одно из вещественных дел благодати, – посещать узников. – Семь вещественных дел благодати основаны на притче Иисуса о Последнем суде (Мф. 25: 31–46; Ис. 58: 6–10): накормить голодных, напоить жаждущих, принять странников, одеть нагих, посетить больных, посетить узников, похоронить мертвых.
С. 96…другие увлекаются романами мистера Филдинга. – Генри Филдинг (1707–1754) – английский писатель-сатирик и один из основоположников литературного реализма, его самый известный роман – «История Тома Джонса, найденыша».
С. 101. Это лучше, чем кукольный театр мистера Панча… – Уличный театр, главными персонажами которого были перчаточные куклы мистер Панч и его жена Джуди, первоначально возник в XVII веке в Италии, где Панча звали Пульчинелла; каждая сцена в спектакле продолжалась не более трех минут.
Она, словно леди Макбет, уставилась на свою руку. Как, в нашем доме? – Ср.: «О горе! Как? В нашем доме?» Также: «Прочь, проклятое пятно, прочь, говорю я тебе!» (У. Шекспир «Макбет». Перев. Ю. Корнеева).
Гости отвлеклись на птифуры. – В описываемый период во Франции стали популярны наборы пирожных и печений с разными начинками на один укус. После приготовления целых туш в тех же огромных печах выпекались маленькие пирожные, для которых печи не требовалось повторно разжигать.
С. 106. «Когда я умру и меня разрежут, они найдут на моем сердце слово: Кале». – За несколько месяцев до смерти английской королевы Марии I Тюдор, последовавшей в 1558 году, Англия потеряла порт Кале, который отвоевали французы под предводительством герцога де Гиза.
С. 109. Он вложил много денег в аферу с водой братьев Перье… – В 1782 году братья Перье заключили пятнадцатилетний контракт на монопольное снабжение парижан водой.
С. 114. Хотя я могу последовать совету из предисловия и отдать тебе эту книгу в день твоего замужества. – «Время, когда эта именно книга может уже не быть опасной, а наоборот, приносить пользу, очень хорошо определила некая достойная мать, выказав не простую рассудительность, но подлинный ум. „Я считала бы, – сказала она мне, ознакомившись с этой рукописью, – что окажу настоящую услугу своей дочери, если дам ей ее прочесть в день ее замужества“» (Ш. де Лакло «Опасные связи». Перев. Н. Рыковой).
С. 115…а будет хранить их в труде Мабли 1768 года «Сомнения о естественном порядке человеческих обществ». – Аббат Мабли (1709–1785) – французский социальный философ, утопический социалист.
С. 129. Она избегала общества, перечитывала «Новую Элоизу». – «Новая Элоиза», как и упомянутая позднее «Исповедь», принадлежат перу выдающегося мыслителя эпохи Просвещения и писателя-сентименталиста Жан-Жака Руссо (1712–1778), сторонника социального равенства и «возврата к природе».
С. 132. А вы разве не Полиньяк? – Мари-Жан Эро де Сешель (1759–1794) приходился ближайшей подруге Марии-Антуанетты герцогине де Полиньяк двоюродным братом, и она способствовала его успешной и стремительной карьере в сфере юриспруденции.
C. 136. «Серебро их и золото не смогут избавить их в день гнева Господня»… – Иез. 7: 19 (перев. Юнгерова).
«Царь восплачет и князь облечется печалию»… – Иез. 7: 27 (перев. Юнгерова).
С. 148. А вдруг ты, как та дьявольская анжуйка, исчезнешь в клубах дыма при освящении Святых Даров? – По легенде, дьявольское создание фея Мелузина, которая умела превращаться в змею, вышла замуж за графа Анжуйского и родила ему детей, поэтому анжуйцы считают, что происходят от дьявола. Во время мессы при виде Святых Даров Мелузина не могла больше скрывать свою истинную сущность, вылетела из церкви через окно, и никто больше ее не видел.
С. 152. Париж стоит мессы… – Крылатое выражение, приписываемое Генриху Наваррскому, которому пришлось перейти в католичество, чтобы стать французским королем под именем Генриха IV.
«Я хотел бы, и это последнее и самое горячее из моих желаний, чтобы последнего короля задушили кишками последнего священника». – Крылатое выражение, которое иногда приписывают философу Дени Дидро, однако слова эти принадлежат священнику Жану Мелье из Шампани; см. также четверостишие А. С. Пушкина: «Мы добрых граждан позабавим / И у позорного столпа / Кишкой последнего попа / Последнего царя удавим».
С. 160. Маркиз Сент-Юрюж затаил обиду против нынешней власти. Фабр рассказывал его невероятную историю о мезальянсе и lettre de cachet. – Маркиз Сент-Юрюж женился на актрисе, которая вскоре его бросила и выхлопотала у своего покровителя-министра lettre de cachet, по которому Сент-Юрюж был заключен в дом для умалишенных в Шарантоне, где пробыл с 1781 по 1784 год.
С. 177. Дж. Ч. Вильерс, член парламента от Старого Сарума. – Джон Чарльз Вильерс (впоследствии третий граф Кларендон) (1757–1838) – британский политик. Старый Сарум, от которого он впервые прошел в парламент, был самым знаменитым из «гнилых округов» – обезлюдевших мест, сохранивших право выбирать депутата в парламент, так что депутата фактически назначал помещик (в случае Вильерса – Уильям Питт-старший).
…по одной на каждый мучительный месяц в Венсенском замке. – В Венсенском замке по обвинению, выдвинутому собственным отцом, Мирабо просидел три года. В это время он также был приговорен к смертной казни за похищение жены маркиза де Моннье, несмотря на то что София де Моннье последовала за ним добровольно. Впоследствии ему удалось обжаловать приговор, выиграв дело в суде. Кроме него, узниками замка были другие знаменитости: маркиз де Сад, философ Дени Дидро, а эпизод с бегством из замка герцога де Бофора описан в романе Дюма «Двадцать лет спустя».
С. 179. Памфлет аббата Сийеса… – Эммануэль Жозеф Сийес (1748–1836) – французский политический деятель, публицист; его памфлеты, написанные к созыву Генеральных штатов, имели большое влияние на народ. Приведенные слова взяты из его сочинения «Что такое третье сословие?» (янв. 1789).
С. 183. …из вступления по делу Дюпона… – Максимилиан де Робеспьер выступал адвокатом по делу Гиацинта Дюпона – солдата, который был лишен наследства собственной семьей. Этот документ был опубликован до отъезда Робеспьера в Париж, однако содержит в себе четкое требование реформ.
…францисканской церкви, которую парижане именовали церковью Кордельеров. – Кордельеры – французское прозвище францисканцев, возникшее оттого, что они подпоясывались веревкой (cord).
С. 197. Вашингтон pot-au-fe. – Это высказывание Демулена привел в его биографии французский публицист и беллетрист Жюль Кларети (1840–1913). В конце XVIII века во Франции бытовало выражение Milord pot-au-fe – денежный мешок, глупый богач, особенно такой, который содержит женщину, а она ему изменяет (изначально, вероятно, от богатых англичан, которые приезжали в Париж развлекаться и брали на содержание актрис).
O salutaris hostia… – Гимн, написанный святым Фомой Аквинским к празднику Тела Христова:
- О жертва искупления,
- Врата небес открывшая;
- Теснят нас силы вражие,
- Дай помощь нам и мужество.
- Господь единый в Троице
- Да примет славу вечную.
- Он дарит нам бессмертие
- В Божественном Отечестве.
С. 217. Мисс Лэнгвиш, называет ее д’Антон. Это из какой-то английской пьесы, которую он читает. – Лидия Лэнгвиш – персонаж пьесы английского драматурга Р. Б. Шеридана (1751–1816) «Соперники»: глупенькая жеманная девушка, которая, валяясь на диване с томным видом, мечтает о тайном браке и побеге с возлюбленным.
С. 232. Лучше, чтобы один человек умер за людей. – «И не подумаете, что лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб» (Ин. 11: 50).
С. 238. …пистолет, один из пары, изготовленной для Морица Саксонского… – Мориц Саксонский (1696–1750) – французский полководец, маршал, теоретик военного искусства.
С. 251. Те, что поднесли Генриху Четвертому. Некогда он завоевал свой народ, а теперь народ завоевал своего короля. – В 1590 году армия Генриха Наваррского при поддержке гугенотов, несмотря на осаду, которая продолжалась несколько месяцев и стоила жизни тысячам парижан, не смогла отбить Париж у Католической лиги. В 1593 году Генрих Наваррский сам перешел в католичество, и ликующие парижане провозгласили его королем под именем Генриха IV.
Его имя майор Уайт… – Джеймс Фрэнсис Ксавье граф де Уайт (1730–179?) родился в Дублине, служил во французской армии, в 1781 году сошел с ума, в 1784 году вместе с маркизом де Садом был помещен в Бастилию. Во время штурма тюрьмы был освобожден парижанами, но на следующий день вследствие полной невменяемости помещен в сумасшедший дом, где позже умер. Называл себя «майором необъятности», воображал себя Юлием Цезарем и Святым Людовиком.
С. 261. … проблеск идей, которые, несомненно, довлеют дневи. – Ср.: «Довлеет дневи злоба его» (Мф. 6: 34).
С. 268. Знаменитый литератор Мерсье ввел Камиля в салоны Парижа и Версаля. – Луи-Себастьян Мерсье (1740–1814) – французский писатель и драматург, теоретик и создатель мещанской драмы.
С. 269. Фанни де Богарне жестом собственницы взяла его под руку… – Фанни де Богарне (1734–1813) – писательница и поэтесса, хозяйка литературного салона. По линии мужа Клода де Богарне состояла в родстве с семейством де Богарне, Жозефине приходилась тетей, муж Жозефины Александр де Богарне был сыном губернатора французской колонии Мартиника.
С. 285. Он знал Иеремию Бентама и Джозефа Пристли. – Иеремия (Джереми) Бентам (1748–1832) – британский философ и социолог, теоретик политического либерализма, родоначальник утилитаризма. Джозеф Пристли (1733–1804) – британский священник, философ, естествоиспытатель, химик, открыватель кислорода.
Он утверждал, что дружит с Томом Пейном… – Томас Пейн (1737–1809) – англо-американский писатель, публицист, философ, прозванный «крестным отцом Соединенных Штатов Америки».
С. 295. Наш округ, как и все остальные, упразднили, а город разделили на секции для голосования. – Для выборов в Генеральные Штаты Париж разделили на 60 округов. В июне 1790 года округа упразднили, и вместо них создали 48 «секций». Хотя секции предназначались только для голосования, они сыграли в революции значительную роль; возглавившие их комитеты взяли на себя функции муниципальных властей.
С. 299. Куда до него Джону Ноксу. – Джон Нокс (1514–1572) – шотландский богослов, основатель пресвитерианской церкви Шотландии.
С. 300. Заседание Национального собрания: лорд Морнингтон, сентябрь 1790 года. – Ричард Колли Уэсли, лорд Морнингтон (1760–1842) – британский государственный деятель, старший брат герцога Веллингтона. Осенью 1790 года он побывал в Париже и написал отчет, который напечатали в «Эдинбургском вестнике». Как депутат британской палаты общин, лорд Морнингтон мог сравнить порядок заседаний в двух странах.
С. 311…иначе он весь вечер вещал бы про Общую волю. – Общая воля, Volont gnrale – основная политическая концепция в работах Жан-Жака Руссо, согласно которой общая воля проявляется тогда, когда граждане, принимая политические решения, думают о благополучии общества в целом. Благодаря этому понятию Руссо удается выстроить идеал общественного устройства.
С. 317. …провел в Лиссабоне год, когда случилось землетрясение. – Знаменитое лиссабонское землетрясение 1755 года – одно из самых разрушительных в истории. Вместе с последовавшими за ним цунами превратило в руины столицу Португалии, лишив португальцев колониальных амбиций.
С. 338. Однако «Фоблас» – книжка весьма безобидная. – «Любовные похождения кавалера де Фобласа» – гривуазный роман Жан-Батиста Луве де Курве о красивом и развращенном юноше, который, переодевшись девушкой, пробирается в постели молодых замужних дам. Роман выходил частями с 1786 по 1791 год: «Один год из жизни кавалера де Фобласа» (5 частей), «Шесть недель из жизни кавалера де Фобласа» (8 частей); «Конец любовных похождений кавалера де Фобласа» (6 частей).
С. 360. …без всего, как говорит тот английский поэт. – Ср.: «Конец всей этой странной, сложной пьесы / Второе детство, полузабытье: / Без глаз, без чувств, без вкуса, без всего» (У. Шекспир «Как вам это понравится». Перев. Т. Щепкиной-Куперник).
С. 361. …которому мог позавидовать правитель Кокани… – Кокань – мифическая страна изобилия и безделья во французской и английской литературе XII–XIII веков, где текут винные реки, а пироги растут на деревьях.
С. 362. Мы заснем тебя в Шарантон, а твою шлюху в желтый дом. – Приют Шарантон был основан монахами в 1641 году. В разное время в этой психиатрической лечебнице содержались такие знаменитости, как маркиз де Сад, Поль Верлен и другие представители творческих профессий.
С. 411. Навязчивая мысль не давала ему покоя – этот человек два года сидел в Бастилии. – Дюмурье посадили в Бастилию в 1772 году, после тайных миссий в Польшу и Швецию, за растрату денег, выделенных ему для оплаты тайных агентов, на покрытие собственных долгов.
С. 417. …как там звали того английского короля? б…с Нет, Канут. – Канут, или Кнут (994/995–1035) – король Дании, Англии и Норвегии. По легенде, он в прилив велел поставить свой трон на берегу и приказал морю остановиться; волны прихлынули и намочили его одежду.
С. 453. Дни, когда вы были зелены… – Ср.: «Что ж, зелена была, не понимала, вот и несла спокойно этот вздор…» (У. Шекспир «Антоний и Клеопатра». Перев. Б. Пастернака).
С. 473. Ты либо рожаешь, либо используешь английский плащ… – Презервативы (которые в то время изготавливались из обработанных бараньих кишок либо из льна) назывались во Франции «английский плащ», а в Англии – «французский конверт».
С. 604…от песен септембризеров задрожали стены. – Массовые убийства в сентябре 1792 года получили название септембризад, а их участников стали звать септембризерами.
С. 662. Ты у меня еще понесешь свою, как святой Дени. – Дионисий (Дени) Парижский – христианский священномученик III века, первый епископ Лютеции (Парижа). По преданию, будучи обезглавленным, святой взял в руки свою голову и прошествовал с ней до храма и только там упал замертво.
С. 663. Революция – это я. – Позже (в 1804 году) точно так же, перефразируя высказывание Людовика XIV «Государство – это я», выскажется Наполеон Бонапарт, объявляя, что будет короноваться императором.
С. 674. …ранее известной как Сад растений… – Сад растений Парижа был устроен в 1635 году при короле Людовике XIII на левом берегу Сены как аптекарский огород, впоследствии стал ботаническим садом со зверинцем.
С. 682…ты слышала об Ост-Индской компании? – Французская Ост-Индская компания была основана Кольбером в 1664 году. В 1790-м Ассамблея отменила ее монополию на торговлю с Востоком. В августе 1793-го Конвент запретил все акционерные общества. Руководители компании подкупили правительственных чиновников, чтобы провести ликвидацию самостоятельно, а не под надзором государства.
С. 718…путь нечестивых благоуспешен… – Иер. 12: 1.
С. 743. Шабо писал стихи и заказал гражданину Бенару свой миниатюрный портрет. – Бывший придворный миниатюрист Пьер-Морис Бенар находился в Люксембургской тюрьме с осени 1793 года. Шабо, у которого, по словам свидетелей, в тюрьме было подозрительно много денег, заказал Бенару девять своих миниатюрных портретов: пять обычных миниатюр, три кольца с миниатюрными вставками и бонбоньерку со своим портретом на крышке на общую сумму 545 ливров.
С. 784. Нивоз выдался бесснежным… – Для названий месяцев нового республиканского календаря, которые были привязаны к природным явлениям, Фабр д’Эглантин использовал латинские, греческие и французские корни. Так, «нивоз» означал «месяц снега», «жерминаль» – «месяц прорастания», «плювиоз» – «месяц дождя» и т. д.
С. 787. А после я с вами во все дни. – Ср.: «Я с вами во все дни до скончания века» (Мф. 28: 20); «Еще недолго быть Мне с вами…» (Ин. 7: 33).
С. 851. …ведя за собой по улицам банды вандалов и щеголей. – Фрерон был идейным вдохновителем «мюскаденов», или «золотой молодежи Фрерона», – модно одетых молодых людей, которые душились мускусными духами (отсюда их название) и во времена термидорианской реакции большими группами бродили по улицам и тростями избивали всех, кто казался им похожим на якобинцев.
Читать бесплатно другие книги:
