Дальняя дорога Спаркс Николас
– Да, – шепчу я.
В горле как будто взрывается фонтан вулканического пепла. Жажда мстительно впивается в меня когтями. Хуже прежнего. Намного хуже. Я ничего не пил больше суток, и мука становится сильней с каждым вздохом.
– Здесь бутылка воды, – вдруг говорит Рут. – Кажется, на полу у меня под ногами.
Голос у нее нежный и певучий, как музыка, и я цепляюсь за него, чтобы не думать об очевидном.
– Откуда ты знаешь?
– Не знаю точно, но где еще ей быть? На сиденье ее нет.
«Рут права, – думаю я. – Скорее всего бутылка на полу, но я никоим образом ее не достану».
– Не важно, – говорю я в отчаянии.
– Конечно, важно. Попробуй дотянуться до бутылки.
– Не могу, – отвечаю я. – Я слишком слаб.
Рут задумывается и некоторое время молчит. Мне кажется, что я слышу дыхание жены, а потом понимаю, что это кряхчу я сам. В горле снова запекся ком.
– Помнишь торнадо? – вдруг спрашивает Рут. Что-то в ее голосе заставляет меня сосредоточиться, и я пытаюсь понять, о чем она говорит. Торнадо. В голове пустота, а затем постепенно воспоминание начинает обретать форму…
Я уже час как вернулся домой с работы, когда внезапно небо приобрело зловещий серо-зеленый оттенок. Рут хотела выйти и посмотреть, в чем дело, но я схватил жену за руку и потащил в ванную, подальше от окон и дверей. Это был первый в жизни Рут торнадо, и, хотя наш дом не пострадал, ниже по улице ветер вырвал с корнем дерево и обрушил на соседскую машину.
– Апрель 1957 года, – говорю я.
– Да, – подтверждает Рут. – Именно. Неудивительно, что ты помнишь. Ты помнишь, какая была погода, даже много лет назад.
– Я помню, потому что испугался тогда.
– Ты эту черту характера не утратил.
– Я смотрю прогноз по телевизору.
– И хорошо. На «Погодном канале» много интересных передач. Есть чему поучиться.
– Куда ты клонишь?
– Ты кое-что должен вспомнить, – говорит Рут очень серьезно.
Я не понимаю, что она имеет в виду, и от усталости мне внезапно становится все равно. Дыхание слабеет, я закрываю глаза и плыву в черноту по волнам. К далекому горизонту, прочь отсюда. Прочь от Рут.
– Там ты увидел кое-что интересное! – кричит она вдогонку.
Но я продолжаю плыть. Лететь. Я уже за пределами машины. Под луной и звездами. Небеса яснеют, ветер стих, и я так устал, что понимаю: я буду спать вечно. Руки и ноги расслабляются и теряют вес…
– Айра! – кричит Рут с нескрываемой паникой. – Ты должен кое-что вспомнить! Это показывали по телевизору!
Ее голос доносится издалека, словно эхо.
– Того шведа! У него не было ни пищи, ни воды!
Хотя я едва слышу Рут, слова жены каким-то образом оседают в сознании. «Да, – думаю я, и образы вновь начинают обретать форму. – Умео. Полярный круг. Шестьдесят четыре дня».
– Он же выжил! – кричит Рут, тянется ко мне и кладет руку на колено.
И тут я перестаю плыть и, открыв глаза, вновь оказываюсь в машине.
Погребенный под снегом. Без пищи и воды.
Без воды.
Без воды…
Рут так близко, что я чувствую нежный запах розовых духов.
– Да, Айра, – говорит она, с серьезным лицом. – У него не было воды. Так как же он выжил? Вспоминай!
Я моргаю. Такое ощущение, что веки поросли чешуей, как у рептилии.
– Снег, – отвечаю я. – Он ел снег.
Рут следит за моим взглядом, и я знаю, что она подзадоривает меня.
– Здесь тоже есть снег, – говорит она. – Прямо за окном.
При этих словах я чувствую прилив сил, несмотря на дурноту. Хоть мне и страшно двигаться, я медленно поднимаю левую руку, дюйм за дюймом продвигая ее по бедру и наконец переношу на подлокотник. Усилие кажется невероятным, и приходится сделать паузу, чтобы отдышаться. Но Рут права. Вода рядом. Я тянусь пальцем к кнопке. Боюсь, что окно не откроется, но все-таки тянусь. Мной двигает какой-то первичный инстинкт. «Надеюсь, аккумулятор не разрядился. Он работал, – твержу я себе. – После аварии он работал». И вот палец касается кнопки, и я нажимаю.
Происходит чудо. В салон врывается холодный воздух. Мороз просто страшный, и на руку мне падает комок снега. Так близко. Но я повернут лицом в другую сторону. Нужно поднять голову. Эта задача кажется невыполнимой, но вода зовет, и невозможно не откликнуться.
Я поднимаю голову и чувствую взрыв боли в руке, плече и ключице. Сначала все белеет, потом чернеет, но я продолжаю поворачиваться. Лицо опухло, и я вдруг начинаю сомневаться, что справлюсь. Хочется вновь опустить голову на руль, сделать так, чтобы боль прекратилась, но левая рука уже движется ко рту. Снег тает, я чувствую, как вода капает, и рука продолжает двигаться…
Когда я уже готов сдаться, ладонь наконец приближается к губам. Снег прекрасен на вкус, и горло оживает. Я чувствую влагу на языке. Вода холодная, божественно вкусная, отдельные капли катятся по гортани. Совершившееся чудо вселяет в меня смелость, и я тянусь за второй порцией снега, глотаю еще, и жажда отступает. Я сразу становлюсь молодым, как Рут, и даже не ощущаю холода в машине. Еще одна пригоршня и еще – и изнеможение, которое я чувствовал всего минуту назад, проходит. Я устал и ослаб, но это терпимо по сравнению с жаждой. Я смотрю на Рут и отчетливо вижу ее. Ей за тридцать – возраст, когда она была особенно красива. Жена сияет.
– Спасибо, – говорю я.
– Не за что. – Она жмет плечами. – А теперь лучше закрой окно, пока ты не простыл.
Я подчиняюсь, не сводя с нее глаз, и хрипло говорю:
– Я люблю тебя, Рут.
– Знаю, – отвечает она и улыбается. – Потому я и пришла.
Вода вернула мне силы – несколько часов назад я на это даже не надеялся. Во всяком случае, сознание ожило. Тело по-прежнему болит, и я боюсь двигаться, но Рут, кажется, довольна, что мне полегчало. Она сидит тихо, прислушиваясь к моим мыслям. В основном я гадаю, когда кто-нибудь заметит мою машину.
Состарившись, я превратился в невидимку. Даже когда я наполнял бак бензином – в результате чего и заблудился, как я теперь понимаю, – женщина за прилавком смотрела не на меня, а на парня в джинсах. Я стал тем, кем так боятся стать молодые люди – очередным безымянным стариком, дряхлым, разбитым, которому нечего предложить миру.
Мои дни утратили смысл, превратились в череду простых фактов и еще более простых радостей. Я ем, сплю, думаю о Рут, брожу по дому и смотрю на картины, а по утрам кормлю голубей на заднем дворе. Мой сосед жалуется. Он утверждает, что птицы – летающие разносчики заразы. Возможно, он прав, но он срубил роскошный клен, который стоял на границе наших участков, только потому что устал сгребать листья. Поэтому я не особенно склонен доверять его суждениям. В любом случае мне голуби нравятся. Нравится их нежное воркование, нравится смотреть, как они качают головками, когда клюют зерно.
Конечно, большинство людей сочтут меня отшельником. Так сказала и та журналистка. Хоть я и не люблю это слово и то, что под ним подразумевают, в статье, которую она написала, есть доля правды. Я вдовец, без детей и, насколько мне известно, без родственников. Мои друзья, не считая поверенного Гоуи Сандерса, давно скончались, и после волны интереса в прессе, вызванной статьей в «Нью-йоркере», я почти перестал выходить из дома. Так жить проще. Но частенько я задумываюсь, не зря ли согласился побеседовать с журналисткой. Зря, наверное, но когда Дженис – или Джанет, уже не помню точно – без предупреждения появилась на пороге, ее темные волосы и разумные глаза напомнили мне о Рут, и в следующее мгновение она уже стояла в гостиной. И не уходила шесть часов. До сих пор ума не приложу, откуда она узнала про коллекцию. Может быть, от какого-нибудь перекупщика с севера – сплетничают они хуже школьниц, – но я, во всяком случае, не стал винить Дженис в произошедшем впоследствии. Она выполняла свою работу, и я мог бы ее выгнать, но вместо этого предпочел ответить на вопросы и позволил сделать фотографии. Когда журналистка ушла, я тут же о ней позабыл. А через несколько месяцев какой-то писклявый молодой человек, назвавший себя сверщиком из журнала, позвонил, чтобы проверить информацию. Я наивно ответил и на его вопросы – и несколько недель спустя получил по почте небольшую посылку. У Дженис хватило ума прислать мне экземпляр журнала, в котором напечатали статью. Разумеется, я взвился. Я выбросил его, как только прочитал, но потом остыл, достал из мусорной корзинки и прочел еще раз. Теперь, конечно, я понимаю, что журналистка была не виновата – она просто не поняла то, что я пытался до нее донести. В конце концов основной интерес большинства людей заключался в коллекции.
Это случилось шесть лет назад, и моя жизнь перевернулась с ног на голову. На окнах появились решетки, двор обнесли забором. Я установил охранную систему, и полицейские начали проезжать мимо моего дома как минимум дважды в день. Посыпались телефонные звонки. Звонили журналисты и продюсеры. Некий сценарист, обещавший вывести историю коллекции на большой экран. Несколько юристов. Двое, называвшие себя дальними родственниками со стороны Рут. Совершенно посторонние люди, решившие попытать счастья и надеявшиеся на подачку. В конце концов я просто отключил телефон, потому что все они мерили искусство исключительно деньгами.
Никто из них так и не понял, что дело не в деньгах, а в воспоминаниях, связанных с картинами. Если у Рут были письма, которые я ей писал, то у меня – картины и воспоминания. Когда я вижу полотна де Кунинга, Раушенберга и Уорхола, то вспоминаю, как Рут обнимала меня у озера. Увидев Джексона Поллока, я заново переживаю нашу первую поездку в Нью-Йорк в 1950 году. На полпути мы заглянули в Спрингз, деревушку на Лонг-Айленд, вблизи Ист-Хэмптона. Стоял прекрасный летний день, на Рут было желтое платье. Ей тогда исполнилось двадцать восемь, и с каждым днем она делалась все прекрасней – и от Поллока это не ускользнуло. Не сомневаюсь, именно элегантный облик моей жены вынудил его впустить в студию двух незнакомцев и в конце концов совершить исключительный поступок – продать Рут недавно законченную картину. В тот же день, когда мы возвращались в город, то остановились в Уотермилле, в небольшом очаровательном кафе с потертыми деревянными полами, залитыми солнцем. Хозяин провел нас к шаткому столику во дворе. Рут заказала белое вино, легкое и сладкое, и мы пили его, глядя на пролив Лонг-Айленд. Дул легкий ветер, погода была теплая, и, наблюдая за проплывавшими вдалеке судами, мы вслух размышляли, куда они могут направляться.
Рядом с картиной Поллока висит работа Джаспера Джонса. Мы купили ее в 1952 году – летом, когда Рут отрастила волосы. В уголках глаз у нее стали появляться первые тонкие морщинки, придавая лицу особую женственность. Утром мы стояли на крыше Эмпайр-стейт-билдинг, а потом, в тихом номере отеля, несколько часов занимались любовью, прежде чем Рут наконец уснула у меня в объятиях. А я не мог спать. Я смотрел на жену, наблюдал, как тихонько поднимается и опускается ее грудь, и наслаждался теплом прекрасного тела. В полумраке комнаты, глядя на рассыпавшиеся по подушке волосы Рут, я то и дело задавался вопросом: кому еще повезло так, как мне?
Вот почему я брожу по дому поздними вечерами. Вот почему я не продал ни единой картины. Исключено. В этих полотнах и красках – мои воспоминания о Рут, каждая картина – глава книги нашей совместной жизни. И для меня нет ничего более драгоценного. Кроме картин, ничего не осталось от женщины, которую я любил больше жизни, и я буду смотреть на них и вспоминать Рут, пока мои глаза не закроются навеки.
Рут иногда участвовала в моих ночных блужданиях, потому что и ей нравилось уноситься в прошлое. Она тоже любила вспоминать и рассказывать, хотя никогда не сознавала, что героиней всех этих историй была она сама. Рут держала меня за руку, пока мы бродили по комнатам и ликовали, воскрешая прошлое.
Брак дал мне огромное счастье, но в последнее время я только и делаю, что грущу. Разумеется, любовь и трагедия идут рука об руку, одной без другой не бывает, и все-таки порой я думаю, что это несправедливо. По-моему, человек должен умереть соответственно тому, как он жил. Пускай в предсмертную минуту его окружают и утешают те, кого он любил.
Но я уже знаю, что на смертном одре буду одинок.
Глава 18
Следующие несколько недель были одним из тех редких и удивительных периодов, которые наводят на мысль, что лучше не бывает. София слушала интересные лекции и получала отличные отметки, и пусть даже ей не написали из Денверского музея, куратор порекомендовал девушку на практику в Музей современного искусства в Нью-Йорке. Ей предстояло собеседование на рождественских каникулах. Заработать денег на этой работе София не ждала, и скорее всего пришлось бы ездить поездом из дома, если бы ее взяли, но… Музей современного искусства! Даже во сне она не мечтала туда попасть.
София приходила в общежитие только ночевать, но и то заметила, что Марсия начала ходить вприпрыжку – как всегда, если на кого-нибудь положила глаз. Подруга постоянно пребывала в хорошем настроении, хоть и заверяла, что парни тут ни при чем. В то же время Мэри-Кейт заметно сократила количество обязанностей Софии в ассоциации – помимо посещения общих собраний, девушку по большей части освободили от прочих дел. Возможно, причина была в том, что София сама пренебрегала ими, но какая разница? Главное, она не встречалась в кампусе с Брайаном – он не писал и не звонил, – а потому уже почти забыла, что они когда-то встречались.
Ну и, разумеется, Люк.
София впервые, казалось, поняла, что такое настоящая любовь. После выходных, проведенных в кемпинге – не считая Дня благодарения, когда она уехала домой погостить, – они всякий раз проводили ночь с субботы на воскресенье на ранчо в объятиях друг друга. В промежутках между поцелуями, чувствуя электризующее прикосновение обнаженного тела Люка, София воскрешала в памяти звук его голоса, повторяющего вновь и вновь, что он ее обожает и ценит превыше всего на свете. В темноте она ласково касалась пальцем шрамов и иногда находила новый, который раньше не замечала. Они разговаривали до утра, прерываясь лишь для того, чтобы еще разок заняться любовью. Страсть, которую они испытывали, опьяняла, она разительно отличалась от чувств Софии к Брайану и выходила за рамки физического влечения. Девушке нравилось, как Люк, стараясь не разбудить ее, тихонько вставал рано утром в воскресенье, чтобы покормить животных. Она продолжала дремать – и просыпалась, когда он приносил ей чашку горячего кофе. Иногда они целый час сидели на крыльце или вместе готовили завтрак. И почти каждый раз они ездили верхом, иногда не сходя с седла целый вечер. От морозного зимнего воздуха у Софии краснели щеки и болели руки, но в такие минуты она чувствовала себя накрепко связанной с Люком и с ранчо и гадала, почему они не встретились раньше.
Приближались праздники, и большую часть времени они стали проводить в ельнике. Люк рубил, связывал и грузил деревца, а София вела учет. В перерывах она готовилась к экзаменам.
Еще Люк начал тренировки на своем механическом быке. Порой София наблюдала за ним, сидя на капоте старого трактора в полуразвалившемся сарае. Бык стоял в центре круга, заполненного пеноматериалом, чтобы смягчать падения. Обычно Люк начинал медленно, чтобы расслабиться, и постепенно наращивал темп. Бык вертелся, нырял, внезапно менял направление, но каким-то чудом Люк удерживал равновесие, вскинув свободную руку кверху, чтобы она не прикасалась к телу. Он делал три-четыре захода, а потом отдыхал, сидя рядом с Софией. Затем он вновь забирался на быка – тренировка иногда длилась до двух часов. Хотя он никогда не жаловался, София догадывалась, что Люку больно, когда он время от времени морщился, усаживаясь поудобнее или сбиваясь с шага. Вечер воскресенья они обычно проводили в спальне, окруженные свечами, и София разминала ему мышцы, пытаясь умерить боль.
Хотя они проводили мало времени в кампусе, все же иногда ходили в кино или в ресторан, а однажды даже побывали в деревенском баре, где играл тот самый оркестр, что и в день их знакомства. Люк наконец научил Софию танцевать кантри. Рядом с ним мир казался живым и настоящим, а когда они расставались, девушку неизбежно тянуло к нему.
На второй неделе декабря наступили ранние холода, со стороны Канады задул ледяной ветер. Впервые за зиму выпал снег, и, хотя он почти весь растаял на следующий день, София и Люк успели полюбоваться белизной ранчо, прежде чем отправиться в ельник: предстоял напряженный трудовой день. Потом, следуя привычке, они пошли в большой дом. Пока Люк менял в машине тормозные колодки, Линда учила Софию печь пироги. Люк не соврал, когда расхваливал материнскую выпечку, и женщины провели на кухне восхитительный вечер, болтая и смеясь, в запачканных мукой передниках.
Проводя время с Линдой, София вспоминала родителей и жертвы, которые они принесли ради нее. Наблюдая за тем, как мать и сын поддразнивают друг друга и шутят, девушка задумывалась, удастся ли ей однажды достигнуть таких же отношений с собственными родителями. Маленькая девочка, которую они помнили, давно выросла. Она стала не только дочерью, но и другом. Войдя в жизнь Люка, София чувствовала себя взрослой. В колледже оставалось учиться всего семестр, и девушка наконец поняла: взлеты и падения, мечты и борьба были частью долгого пути. Пути, который привел на ранчо вблизи городка под названием Кинг, где она влюбилась в ковбоя по имени Люк.
– Опять? – жалобно спросила Марсия. Она скрестила ноги на кровати, натягивая на бедра просторный свитер. – Двенадцати выходных подряд на ранчо для тебя недостаточно?
– Ты преувеличиваешь. – София закатила глаза и слегка подкрасила губы блеском. Рядом лежала уже собранная сумка.
– Конечно. Но это наши последние выходные перед каникулами. В среду мы уезжаем, а я весь семестр тебя не видела.
– Мы же все время вместе, – возразила София.
– Нет, ты путаешь с тем, что было раньше. А теперь ты вечно торчишь у Люка на ранчо. Ты даже не захотела пойти на нашу клубную рождественскую вечеринку.
– Ты же знаешь, мне эти развлечения не нравятся.
– То есть они не нравятся Люку?
София поджала губы, не желая оправдываться. Она впервые почувствовала раздражение.
– Мы оба не хотели туда идти, понятно? Он работал, а я ему помогала.
Марсия провела рукой по волосам, явно рассерженная.
– Даже не знаю, как тебе сказать, чтоб ты не обиделась…
– Что ты хочешь сказать?
– Что ты совершаешь ошибку.
– Ты о чем? – София отложила помаду и взглянула на подругу.
Марсия всплеснула руками.
– Сама подумай, как это выглядит со стороны… что бы ты сказала на моем месте? Предположим, я два года встречалась с парнем…
– Не верится, – перебила София.
– Да, да, но просто представь. Я для тебя стараюсь. Предположим, я пережила тяжелый разрыв и несколько недель не выходила из комнаты, а потом внезапно познакомилась с новым парнем. Я разговариваю с ним, на следующий день еду в гости, мы общаемся по телефону, вместе проводим выходные. Скоро я уже смотрю на него так, как будто в мире больше никого нет, и каждую свободную минуту посвящаю ему. Что бы ты сказала? Что я встретила идеального парня именно тогда, когда оправлялась после неприятного разрыва? Ей-богу, шансы равны нулю!
София почувствовала, как кровь прилила к лицу.
– Я не понимаю, к чему ты клонишь.
– А вдруг ты ошиблась? Будь поосторожней, иначе опять разочаруешься.
– Я не ошиблась, – огрызнулась София, застегивая сумку. – И не разочаруюсь. Мне хорошо с Люком.
– Знаю, знаю. – Марсия смягчилась и похлопала по постели рядом с собой. – Посиди со мной. Ну пожалуйста.
София поколебалась, но потом подошла и села на кровать. Марсия повернулась к ней.
– Я вижу, что он тебе нравится, – сказала она. – Правда вижу. И я рада, что ты опять счастлива. Но чем, по-твоему, все это закончится? То есть на твоем месте я бы тоже охотно с ним потусила, просто чтобы приятно провести время. Но я бы даже на минуту не задумалась о том, чтобы остаться с Люком до конца дней.
– Я об этом тоже не думаю, – возразила София.
Марсия вновь принялась натягивать свитер.
– Ты уверена? Потому что у меня другое ощущение. – Она помолчала и как будто погрустнела. – Зря ты им увлеклась. Каждый раз, когда вы видитесь, ты только усугубляешь ситуацию.
София покраснела.
– Зачем ты так говоришь?
– Потому что ты не в состоянии ясно мыслить, – объяснила Марсия. – Иначе бы ты вспомнила, что ты выпускница колледжа, с дипломом по истории искусств, родом из Нью-Джерси, а Люк скачет на быках и живет на ранчо где-то в глуши Северной Каролины. Ты бы задумалась, что будет в следующие полгода, как только ты закончишь учиться… – Она замолчала, вынуждая Софию задуматься над недосказанным. – Как по-твоему, ты сможешь провести следующие пятьдесят лет на ранчо? До конца жизни объезжать лошадей, пасти коров и чистить стойла?
София покачала головой:
– Нет…
– Так, – перебила Марсия. – Значит, Люк переедет в Нью-Йорк? Ты представляешь, как вы будете проводить воскресные утра в модных кафе, попивая капуччино и читая «Нью-Йорк таймс»? Ты именно таким видишь ваше совместное будущее?
София не ответила, и Марсия взяла подругу за руку и крепко сжала.
– Я знаю, что он тебе небезразличен, – сказала она. – Но у вас не просто разная жизнь – вы вообще принадлежите к разным мирам. А значит, не давай волю чувствам, иначе в конце концов сердце разлетится на мелкие кусочки…
– Ты сегодня какая-то тихая, – сказал Люк в перерыве между глотками горячего какао. София сидела на кушетке, держа кружку обеими руками и глядя на снежные хлопья за окном. Второй раз за зиму шел снег, хотя он наверняка должен был быстро растаять. Люк, как обычно, затопил камин, но Софию знобило.
– Прости, – сказала она. – Я немного устала.
Она чувствовала, как он внимательно смотрит на нее, и сегодня это отчего-то беспокоило девушку.
– Знаешь, о чем я думаю? – спросил Люк. – Марсия опять тебе что-то сказала, и ты расстроилась.
София ответила не сразу.
– С чего ты взял? – наконец произнесла она тише, чем рассчитывала.
Он пожал плечами.
– Когда я позвонил, чтобы предупредить, что выехал, тебя было не оторвать от телефона. А когда я приехал, ты молчала. И я заметил, как вы с Марсией переглянулись. Похоже, вы с ней о чем-то успели посекретничать, и обе огорчились.
Теплая кружка грела руки.
– А ты очень восприимчив для парня, который за целый день может не сказать ни слова, – заметила София, глядя на Люка.
– Именно потому я и восприимчив.
Его ответ напомнил девушке, отчего они так быстро сблизились. Но София уже сомневалась, что это хорошо.
– Ты опять задумалась, – поддразнил Люк. – Я начинаю нервничать.
Невзирая на волнение, она рассмеялась.
– Как по-твоему, что будет дальше? – вдруг спросила она, повторяя вопрос Марсии.
– То есть между нами?
– Весной я заканчиваю колледж. Всего через несколько месяцев. И что потом? Что будет, когда я вернусь домой или найду работу где-нибудь в другом месте?
Люк подался вперед, поставил кружку на столик и медленно повернулся к Софии.
– Право, не знаю.
– Не знаешь?
По лицу непонятно было, о чем он думал.
– Я не умею предсказывать будущее. И ты тоже.
– Звучит как оправдание.
– Я не оправдываюсь, а просто говорю честно.
– Но ты ничего не говоришь! – воскликнула София, чувствуя отчаяние и ненавидя себя за это.
Люк спокойно ответил:
– Тогда вот что. Я люблю тебя и хочу быть с тобой. Мы как-нибудь справимся.
– Ты так думаешь?
– Я бы не сказал, если бы я так не думал.
– Даже если тебе придется переехать в Нью-Джерси?
Огонь камина оставлял половину его лица в тени.
– Ты хочешь, чтобы я поехал в Нью-Джерси?
– А что не так?
– Ничего. Я же говорил, что уже бывал там и мне понравилось.
– Но?…
Люк впервые опустил глаза.
– Я не могу бросить ранчо, не убедившись, что у мамы все в порядке, – твердо сказал он.
София прекрасно понимала. Но…
– Ты хочешь, чтобы я после окончания колледжа осталась здесь, – сказала она.
– Нет. – Люк покачал головой. – Я бы ни за что не стал об этом просить.
Девушка не в силах была скрыть досаду.
– Тогда что мы все-таки будем делать?
Он положил руки на колени.
– Мы – не первая пара, которой грозит разлука. И у меня ощущение, что мы справимся, если будем настроены серьезно. Нет, я не знаю, как именно мы это сделаем. Если бы ты уезжала сегодня, я бы волновался сильней. Но у нас еще полгода впереди, и многое может измениться… Допустим, я буду хорошо зарабатывать и не придется беспокоиться о ранчо, ну, или однажды, вкапывая столб для забора, я найду клад. Или ранчо просто заберет банк, и в любом случае придется уезжать. Или ты найдешь работу в Шарлотте, чтоб недалеко ездить. Бог весть. – Люк придвинулся ближе, словно подчеркивая значимость своих слов. – Но одно я знаю наверняка: если мы оба этого хотим, то как-нибудь выкрутимся.
София понимала, что ничего другого Люк сказать и не может, но все-таки сомнения насчет будущего по-прежнему вселяли в девушку тревогу. Впрочем, она промолчала, только придвинулась ближе и позволила Люку обнять ее, согревая теплом своего тела. Она тяжело вздохнула, мечтая о том, чтобы время остановилось. Ну или хотя бы замедлилось.
– Ладно, посмотрим, – прошептала она.
Он поцеловал Софию и положил подбородок ей на макушку.
– Я тебя люблю, ты же знаешь.
– Знаю. И я тебя люблю.
– Я буду скучать, когда ты уедешь.
– Я тоже.
– Но я рад, что ты побудешь с родными.
– Я тоже.
– Хочешь, я приеду в Нью-Джерси и сделаю тебе сюрприз.
– Нет, не надо.
– Почему?
– Я, конечно, буду рада тебя видеть, но сюрприза не получится. Ты сам его испортил.
Люк задумался.
– Да, наверное. Что ж, тогда я сделаю тебе сюрприз и не стану приезжать.
– Лучше приезжай. Мои родители хотят с тобой познакомиться. Раньше они никогда не видели ковбоя и, наверное, думают, что ты расхаживаешь с шестизарядным револьвером и говоришь всем: «Хэй, мужик, как дела?»
Он рассмеялся.
– Я их разочарую.
– Нет. Этого ты точно не сделаешь.
Люк улыбнулся.
– Ты будешь занята тридцать первого числа?
– Не знаю. Как по-твоему?
– Думаю, да.
– Прекрасно. Но не можешь же ты просто взять и свалиться нам на голову вечером. Придется тебе некоторое время пообщаться с моими родителями.
– Справедливо, – признал Люк и кивком указал в угол. – Поможешь нарядить елку?
– Какую?
– Нашу. Я притащил ее вчера. Она маленькая, не очень густая, так что покупателям вряд ли бы понравилась, вот я и подумал, что здесь она придется впору. Ты будешь знать, по чему конкретно скучать.
София прислонилась к нему.
– Я уже и так знаю.
Через час они уже любовались на свою работу.
– Еще не все, – сказал Люк, скрестив руки на груди и рассматривая увитую мишурой елочку. – Чего-то не хватает.
– Ну, с этим мы уже ничего не поделаем, – заметила София и протянула руку, чтобы поправить фонарики. – Она немного пожухла.
– Нет, нет. Просто… погоди-ка, я сейчас приду. Я понял, чего не хватает. Минутку.
Он скрылся в спальне и вернулся, неся небольшую подарочную коробку, перевязанную лентой. Пройдя мимо Софии, Люк поставил коробку под елку и отошел.
– Теперь намного лучше.
Девушка взглянула на него.
– Это мне?
– Ну да.
– Но я тебе ничего не купила.
– И не нужно.
– Может быть, но мне теперь совестно.
– Пустяки. Еще успеешь сделать мне подарок.
София смерила Люка пристальным взглядом.
– Ты ведь знал, что так и будет, правда?
– Это все часть моего плана.
– Что еще ты задумал?
– Открой подарок, – попросил он.
София подошла к елке и взяла коробку. Она оказалась довольно легкой, и девушка догадалась, что внутри, еще до того, как развязала ленту и подняла крышку. София достала шляпу и повертела в руках, рассматривая со всех сторон. Черная, сплетенная из соломы, она была украшена бусинами и лентой, за которую было заправлено небольшое перо.
– Ковбойская шляпа?…
– Красивая. Для девушки.
– А есть какая-то разница?
Читать бесплатно другие книги:
