Воображаемый друг Чбоски Стивен

Глава 65

– С возвращением, Кристофер, – проговорил голос.

Кристофер открыл глаза. Он лежал на больничной каталке. Над ним склонилась медсестра. Напевая себе под нос какой-то мотив, она готовила все необходимое для обтирания губкой. Женское лицо закрывала белая хирургическая маска, но в глазах чудилось что-то знакомое.

Тот же невозмутимый голос заговорил опять:

– Ну вот, все готово. Не дрейфь.

Откуда доносится голос, Кристофер не понимал. Он обвел глазами палату. Дверь в санузел была закрыта. Он прислушался, но так и не смог определить наверняка, откуда долетают слова. Или дыхание? Или царапанье?

– Да ты что, я ж не в клозете. Я тут, чувачок, где повыше.

Кристофер поднял глаза и увидел, что с телеэкрана его сверлит взглядом Плохой Кот. Показывали одну из любимейших серий Кристофера. Ту, в которой Плохой кот из пожарного шланга заливает соседнюю улицу, чтобы устроить там аквапарк. Только показывали все неправильно. Из шланга хлестала не вода.

Из шланга хлестала кровь.

– Здорово, Кристофер, – сказал Плохой Кот. – Давненько не видались, ей-богу. Я по тебе соскучился. Как сам, чувачок?

Плохой Кот улыбался. Зубы у него были острыми как бритва. С прилипшими объедками мяса. Кристофер попытался сесть, но оказалось, его связали по рукам и ногам. Стянули лодыжки и запястья веревками от воздушных шаров, а потом крепко-накрепко примотали к больничной койке на колесиках.

– Не рыпайся, Кристофер. Мы тебе помочь хотим. Нам только нужно узнать, чувачок, где он хоронится.

Кристофер запаниковал. Он стал искать, как бы отсюда выбраться. На окнах решетки. Это воображаемая сторона? Или страшный сон? Где он вообще находится? И как его сюда занесло?

– Извиняй, Кристофер. Никому не охота тебя удерживать силой, а дай тебе потачку – ты снова сделаешь ноги. Но этого, ей-богу, допускать нельзя, покуда мы его не найдем. Никак нельзя.

Кристофер посмотрел вниз. На полу остались кровавые следы. Всевозможных форм. И размеров. Мужские. Женские. Но в основном детские. Вероятно, любопытные шли сюда вместо зоопарка – чтобы только на него поглазеть, как на зверушку.

– Выкладывай, Кристофер, где он отсиживается, и пойдешь на все четыре стороны.

Взгляд Кристофера вернулся к телеэкрану. Плохой Кот щелкал языком, будто щелкает игральная карта, примотанная к велосипедной раме. Цок-цок. Цок-цок. И вдруг каким-то манером высунул лапы за пределы телевизора и переключил канал. Теперь Кристофер видел на экране себя. Привязанного к больничной каталке. А рядом – медсестру, которая макала губку в ведро. Но когда она губку вытащила и принялась отжимать, в ведро закапала кровь, как из кровоточащего сердца. На экране распахнулась дверь палаты. В сторону Кристофера направлялся Плохой Кот.

– Привет, чувачок. – Кот склонился над Кристофером. – Дошло до тебя наконец, где ты завис? И где же? Как тебе видится?

Кристоферу виделась воображаемая сторона. А что? Он ведь там уже бывал. Но сейчас-то как его туда могло занести? Или это все же сон? Или первое и второе разом? Или ни то ни другое?

– «Где я?» – вот о чем ты задумался, дружочек. Я носом чую. Ты не задрых, а стало быть, это не сон. Нет-нет-нет. И в свою хибарку на дереве не залезал. А вот поди ж ты – занесло тебя в такое место. Да-да-да. Четыре входа. Три выхода. Тебе известны два. Нам – больше. Ключ у нее. А где же дверь?

Протянув лапу, Плохой Кот стал почесывать Кристоферу темя, как будто из них двоих Кристофер – домашний кот. И никак иначе.

– Так и быть, чувачок, подскажу тебе, как отсюда выбраться. Но сперва ты мне ответишь, где его искать, – мурлыкал он. – Четыре входа. Три выхода.

Мысли у Кристофера заметались. Домик на дереве и страшный сон – вот две дороги из четырех, ведущих на воображаемую сторону. А где еще две? Он хотел припомнить, как сюда попал. Но вспоминался только яркий свет. И крик.

– Это для тебя последний шанс, дружочек. Мы тебе зла не желаем. Ей-богу, ни-ни. Но если вздумаешь утаивать, где он прячется, мы сами правду из тебя вырежем.

– Да не знаю я.

– Сдается мне, все ты знаешь, чувачок.

– Откуда мне знать?! Он ведь сбежал! – взмолился Кристофер.

– Так, да не так. Это ты помог ему сбежать. Почувствуй разницу. Он куда-то намылился. И наверняка тебе рассказал, в какие края.

– Не знаю.

– А ты подумай хорошенько, Кристофер. Вы как пить дать назначили место встречи. Где и когда ты с ним увидишься, дружочек?

О встрече они не договаривались. Но соображать требовалось быстро. И он солгал.

– У школы.

– Не умеешь ты врать, чувачок.

– Я не вру.

Плохой Кот больше не улыбался. Он глубоко и отрешенно вздохнул.

– Сестра, готовьте этого к операции.

Изображение на телеэкране исчезло; вместе с ним исчез и Плохой Кот. Медсестра взяла кровавую губку и принялась обтирать Кристоферу грудь и руки.

– Очень прошу, мэм. Помогите мне, – зашептал он.

Женщина его не услышала. Она знай напевала себе под нос. Завершив кровавое обтирание, она сняла каталку с тормоза и вывезла Кристофера в коридор.

– Куда вы меня везете? – взвился он. – Где я?! На воображаемой стороне?!

Сестра не ответила. Знай себе напевала ту же мелодию. «Голубая луна». И толкала перед собой каталку. Колеса проворачивались со скрипом. Одно – кривое, будто косолапое. Скрип-скрип-скрип.

В одной из палат находился мистер Хендерсон. Он сидел в койке, сжимал руками окровавленное горло и пытался звать на помощь. Но не мог произнести ни звука. Изо рта вырывалась только кровь. Она пузырилась, и пузырьки эти взмывали кверху, а потом лопались, будто махонькие воздушные шарики, и каждый приглушенно вскрикивал. Внезапно проснулся больничный репродуктор, как старая радиоточка, включенная в розетку. Настал жуткий миг ожидания, а потом коридор огласился гулкими звуками.

– Цок-цок, чувачок. Почти приехали, – объявил Плохой Кот.

Медсестра толкала перед собой каталку. Скрип-скрип-скрип.

– Это для тебя последний шанс, дружочек. Ей-богу, самый распоследний. Скажешь, где он прячется, тогда не будем заезжать в следующую дверь.

– Куда меня везут?!

– Ой, лучше тебе этого не видеть, дружочек. Считаю до трех. Готов? Раз. Два.

Медсестра направила каталку к двери. Скрип-скрип-скрип.

– Три!

Дверь отворилась. Кристофера на миг ослепило. Приглядевшись, он различил искаженные стонами и рыданиями лица. Когда глаза немного привыкли к яркому свету, Кристофер понял, что почти все лица – детские. Все – беззубые. Детей посадили в круг, словно для игры. В центре круга, под ярким рефлектором, свисающим с потолка, стоял холодный металлический стол с многочисленными инструментами.

Это была операционная.

Наготове стоял врач в полном хирургическом костюме и белой маске. Глаз его Кристофер не видел. Медсестра втолкнула в детский круг каталку с Кристофером: его тут же облепили дети. У них сверкали глаза.

Кристофер в ужасе отворачивался. Дети с воем запрыгали, как мартышки в зверинце. Каждый хотел выкрикнуть: «Скажи, Кристофер, куда за ним бежать!», но без зубов несли какую-то несуразицу:

– Шкашшши крииишшштошшер кудасссаним бишшшать!

В центре операционной медсестра поставила каталку на тормоз вплотную к металлическому столу. Хирург, требуя тишины, поднял руку. Дети повиновались. К каталке медленно подошел врач. Каждый его шаг отдавался гулким эхом. Хирург занес скальпель, серебристый, поблескивающий. И заговорил голосом Плохого Кота:

– Кристофер, мы не желаем тебе зла, дружочек, но чтобы выудить рыбу, нам потребуется наживка. Просто скажи, где он прячется, – и дело с концом. Ой, как не хочется нам этим заниматься, но ничего не попишешь. Ей-богу, ничего не попишешь.

Покосившись на холодный металлический стол, Кристофер вдруг увидел там Дэвида Олсона. Дэвид лежал с закрытыми глазами. Уснувший? Мертвый? Неужели она пронюхала, что Дэвид помог славному человеку бежать? И за это его покарала? Неужели Дэвида пытали?

– Часики-то тикают, Кристофер. Если не ответишь, мы вырежем тебе язык. Может, без тебя он разговорится, дружочек.

Кристофер вгляделся в толпу, надеясь увидеть кого-нибудь из своих. Друзей. Маму. Славного человека, примчавшегося на помощь. Но кругом были только чужие.

– Ой, да никто тебя не спасет, – фыркнул доктор. – Разве что откроешь нам, где его искать. – Белки докторовых глаз начали темнеть, как будто их заливали черной краской. – Так что развяжи язык – или прощайся с ним.

– Не знаю я, где его искать! Клянусь! – вскричал Кристофер.

Хирург вздохнул.

– Ладно. Сестра… наркоз, будьте добреньки.

Кивнув, сестра подкатила баллон с газом. Взяла пластмассовую маску и открыла клапан; из-под него с протяжным, неровным шипением – «хссссссссссссс» – вырвался газ. Она поднесла маску к губам Кристофера. Тот увернулся.

– НЕТ! Вы не посмеете меня усыпить! – пронзительно выкрикнул он.

– Этот газ не усыпляет, Кристофер. Напротив, он отменно бодрит. Вот испробуй.

Медсестра шлепнула маску поверх его рта и носа. Дети с воем запрыгали. Кристофер задержал дыхание и попытался сбросить маску. Хирург терпеливо ждал. У Кристофера побагровело лицо. Чуть не лопнули легкие. Терпеть дальше не было сил.

Кристофер сделал глубокий вдох.

Газ хлынул в легкие. Через пару мгновений Кристофер испытал небывалую БОДРОСТЬ! Глаза широко распахнулись, будто при виде миллиона леденцов-тросточек. Он пытался сдерживаться, но глотал все больше и больше этого газа, отчего сердце уже готово было взорваться. Однако этот газ таил в себе и что-то другое… О чем-то напоминал… От него исходил… исходил…

Запах бейсбольных перчаток.

Кристофер снова огляделся – и тут увидел ее.

Свою мать.

На ней была та же одежда, что и в машине. Да. В машине. Вот где я находился. Ее лоб исполосовали порезы. В волосах запутались осколки лобового стекла. После аварии. Сейчас она ползла по-пластунски, как солдат. Мимо детей с обезьяньими повадками. Чтобы в тени их ватаги скрываться от света.

Стоило хирургу поднести скальпель к языку Кристофера, как она вскочила с пола и загородила собой сына.

– Руки прочь! – вскричала она.

А потом всем телом навалилась на медсестру, одновременно выхватив у врача скальпель. И вонзила острие ему в плечо. Врач заверещал; хирургический костюм окрасился густым кроваво-красным цветом. Мать Кристофера сняла каталку с тормоза. Ей наперерез всей гурьбой бросились дети, но мать Кристофера их опередила. Она успела вытолкнуть каталку из операционного зала.

– Ты цел, солнце? Тебя не поранили? – спросила мать.

– Я в порядке, – зачастил он. – Быстрей на улицу!

– Что тут стряслось? Чего они от тебя хотели?

– Хотели узнать, где сейчас славный человек.

– И где же он?

По стрелке, указывающей в сторону выхода, мать Кристофера свернула за угол. Круто взяв вправо, она промчалась через приемное отделение. Кристофер заметил, как на реальной стороне прямо с парковки в сторону реанимации катят Мэри Кэтрин. Всю в крови.

– Где твой славный человек? – повторила свой вопрос мать.

– Не знаю. Он сбежал.

Кристофер посмотрел на следующую каталку, направлявшуюся в отделение реанимации. И увидел себя, лежащего без сознания. С пропоротой рукой. Со ссадиной на виске.

– Где у вас назначена встреча? – не унималась мать.

– Не знаю! – отрезал он.

– КРИСТОФЕР! ГДЕ НАМ НАЙТИ СЛАВНОГО ЧЕЛОВЕКА?!

На глазах у Кристофера из машины экстренной медицинской помощи в здание больницы завезли последнюю каталку. От увиденного он растерялся. На каталке лежала его мать. В той же самой одежде, в которой сидела за рулем. На лбу рана. В волосах осколки лобового стекла. Тут на Кристофера нахлынули воспоминания об автокатастрофе. Как разлетелось стекло. Как со скрежетом сложился гармошкой металл. Как закричала его мать, а сам он провалился в небытие.

Вот, оказывается, как я сюда попал.

Перед отъездом Кристофер не спал. И не залезал в дом на дереве. Значит, шептунья использовала третий способ перетащить его на воображаемую сторону. Да еще прихватила с собой его мать. В машине они ехали вдвоем. Вдвоем разбились. Вдвоем оказались в больнице. Но если это так…

Почему на реальной стороне моя мать бодрствует?

Он же видел ее своими глазами. Без сил. В крови. Она тянулась к Кристоферу всем своим искалеченным телом. И когда от боли у нее отключилось сознание, Кристофер задал себе кошмарный вопрос, от которого кровь стыла в жилах. Если мать на реальной стороне способна бодрствовать, то кто сейчас шагает позади на воображаемой стороне?

– Мам? – позвал Кристофер и от страха покрылся гусиной кожей. – Как ты сюда проникла?

Выгнув шею, он оглянулся и увидел ее.

Шептунью. С насмешливым оскалом.

– Язык-то, как пить дать, придется отчекрыжить, – изрекла она.

Глава 66

Мать Кристофера открыла глаза. Сперва она ничего не различала. Над головой светила яркая лампа. Перед глазами все расплывалось. Пару раз моргнув, она поняла, что лежит на больничной койке. К ее указательному пальцу крепился пульсометр. В вену впивалась игла капельницы. От обезболивающих накатило головокружение.

Она медленно привстала. От желудка до горла волнами поднималась тошнота. Во всем теле ощущалась слабость, но сейчас было не до этого. Сейчас требовалось разыскать Кристофера. Свесив ноги с койки, она, пошатываясь, встала. В поясницу под нетуго стянутой на спине больничной рубахой ударил холодный воздух. Чтобы не упасть, она подалась вперед. И тут ее пронзила боль.

Воспоминания складывались в мозаику. Вот какая-то сила расплющивает ее о водительскую дверцу. Трещат ребра. Гидравлические ножницы, «челюсти жизни», вгрызаются в металл, чтобы вызволить их обоих. скорая помощь с воем уносит ее сына в больницу.

– Не вставайте, пожалуйста, миссис Риз. Вы сильно пострадали в ДТП, – заговорил с ней голос.

– Мой сын. Где мой сын?! – потребовала она ответа у медсестры.

– В реанимации. Но вам необходим покой.

– Где у вас реанимация?!

– На третьем этаже, но, миссис Риз, вам необходим…

Без лишних слов мать Кристофера выдернула из венозного катетера иглу капельницы, проглотила боль в боку и заковыляла в коридор.

– Миссис Риз! – выкрикнула ей вслед медсестра.

Найдя лифт, мать Кристофера поднялась на третий этаж. Там ее ожидало потрясение: когда двери лифта разъехались в стороны, она увидела, что в отделении реанимации народу – как сельдей в бочке. В тамбуре стояло штук десять стульев. И в это помещение втиснулось не менее сорока пяти человек.

– Кристофер Риз, – обратилась она к дежурной. – Я его мать.

– Палата двести семнадцать. – Дежурная почесала руку.

Сердитой осой жужжала защитная дверь в реанимационный блок. Мать Кристофера отворила ее и двинулась по коридору. Свободных мест в боксах не было. Колото-резаные раны. Огнестрел. Ее захлестнуло не то безумие, не то бешенство, которое зрело, покуда она спала. Табличка с номером 217[61] оказалась в конце длинного коридора. Даже не постучав, мать Кристофера ворвалась в палату.

И увидела его.

Ее малыш застыл на койке. У него была жутко пропорота рука. Тело изрезали сотни осколков. Лежал он с закрытыми глазами. Изо рта торчала здоровенная трубка, подсоединенная к скопищу мониторов. За него дышали аппараты. Аппараты за него питались. И мониторили все – от сердца до мозга. На глазах у матери Кристофера медсестра вносила какие-то цифры в больничную карту Кристофера и прервалась только один раз – чтобы почесать плечо.

– Что с ребенком? – спросила мать Кристофера.

Медсестра, вздрогнув, обернулась. Все, что отразилось у нее на лице, мать Кристофера зафиксировала тут же. Сначала медичка удивилась: кто такая? Затем поняла, что это мать, сделала непроницаемую мину и забубнила, как в церкви:

– Давайте я приглашу сюда доктора, мэм.

С этими словами она улизнула. Мать Кристофера подошла к койке. Взяла Кристофера за руку – и будто притронулась к раскаленной плите. Пощупала лоб. Прикинула, что жар у сына – за сорок. Обвела глазами мониторы; среди цифр и огоньков нашла датчик температуры.

Который показывал тридцать семь градусов.

С тумбочки мать Кристофера схватила контейнер, наполненный толченым льдом. Высыпала на ладонь пригоршню льдинок и бережно положила на детский лоб. Они таяли, как на горячем асфальте. От соприкосновения с кожей лед превращался в воду, которая тут же испарялась. Тогда мать принялась остужать Кристоферу подмышки, шею, грудь.

– Миссис Риз, – окликнул голос.

Обернувшись, мать Кристофера увидела в дверях врача. Лицо его закрывала хирургическая маска.

– Доктор, его нужно разбудить! – потребовала Кейт.

– Миссис Риз, прошу вас, присядьте.

– Нет! – выкрикнула она. – Ему необходимо проснуться. Разбудите его немедленно!

Врач опустил хирургическую маску. Бесстрастная мина получалась у него хуже, чем у медсестры. Что-то он хотел сообщить, но явно ничего хорошего.

– Миссис Риз, к сожалению, мы исчерпали все средства. Ничто не помогло. Мы не сможем оживить вашего сына.

– Это почему же? – Она запаниковала.

– У Кристофера зафиксирована смерть мозга, миссис Риз.

Эти слова упали ей на грудь и придушили. Но она тотчас же взвилась:

– Что за чушь! Его необходимо вернуть к жизни! ПРИСТУПАЙТЕ НЕМЕДЛЕННО!

– Миссис Риз, поймите…

– Нет, это вы поймите! Моим сыном завладел некто посторонний!

Врач стрельнул глазами в сторону санитаров, топтавшихся на пороге. Те бесшумно вошли в палату.

– Кто-то завладел вашим сыном? Нельзя ли поподробнее, миссис Риз? – невозмутимо осведомился врач.

Она уже собралась было рассказать, как шептунья добивается, чтобы Кристофер заснул. А его воображаемый друг, славный человек, маскируется под белый пластиковый пакет. Но тут она заметила, что доктор безостановочно чешет ухо. А лицо его покрыто испариной. За спиной у нее топтались санитары. Не ровен час, еще и охрану вызовут.

Тебя примут за сумасшедшую, Кейт.

Она повторила про себя эту мысль – хотела убедиться, что слышит свой собственный голос, а не чужой.

Тебя примут за сумасшедшую, Кейт.

Голос – ее собственный. И она совершенно права. Мать Кристофера вгляделась в лица присутствующих. Такую же реакцию в свое время вызывал ее муж. Особую смесь спокойствия и напряжения. Готовность одним прыжком обездвижить пациента, проявляющего признаки нестабильности или агрессии. Вокруг нее, как в курильне опиума, все чесались. Врач. Медсестра. Санитары. Да и охрана, которая уже была тут как тут. Все только и ждали удобного повода, чтобы ее скрутить.

Она поняла, что Кристофер опять в больнице. Без сознания. Что и требовалось шептунье. А если та достаточно могущественна, чтобы такое устроить, то ей не составит труда исподтишка принудить любого доктора упечь безутешную мать куда следует – для «психиатрического освидетельствования».

– Кто же завладел вашим сыном, миссис Риз? – повторил врач.

– Никто. Простите. Это я просто… Я просто… – Она изобразила немую скорбь.

Все присутствующие тут же расслабились, как будто незримый сержант скомандовал «Вольно».

– Мы все понимаем, миссис Риз, – мягко сказал врач. – Я знаю, насколько это тяжело. Вас никто не торопит. Следующие шаги можно обсудить позднее.

Мать Кристофера догадывалась, что такое «следующие шаги». Это психолог, юрист, чистый бланк, ручка и похороны. Стоит ей только вывести на пунктирной линии «Кейт Риз», как этот докторишка тут же отключит от сети всю аппаратуру, которая поддерживает жизнь в ее сыне. И даже мысли не допустит, что у Кристофера нет никакой смерти мозга. Даже мысли не допустит, что ее сын просто заблудился. Там, где это выгодно шептунье.

– Извините, я сорвалась, – изобразив раскаяние, сказала она. – Не сомневаюсь: вы сделали все возможное.

– Не стоит извиняться, миссис Риз. Мы же понимаем. Вам нужно побыть одной. Вас никто не торопит.

Статисты, в том числе и мрачный охранник, который чесал бедро дубинкой и с вожделением поглядывал на мать Кристофера, покинули помещение. Оставшись в одиночестве, она поцеловала сына в горячий, потный лоб и тихонько, чтобы даже шептунья не услышала, сказала ему на ухо:

– Кристофер, я вытащу тебя отсюда, обещаю.

Глава 67

Эмброуз открыл глаза. И не сразу сообразил, где находится. Не смог вспомнить, как засыпал, но он же определенно проваливался в сон. Причем не раз. Черт возьми, почему он столько дрыхнет? Конечно, привычка в течение дня немного прикорнуть брала свое. В его возрасте такое нормально. Но когда из тебя получается форменный Рип Ван Винкль[62] – это уже перебор. Последнее, что врезалось в память: он проспал все рождественское торжество. Теперь вот продрал глаза и пошел в столовку на ужин, но никого не застал. На часах было 2.17. А в настенном календаре появился очередной крестик, навсегда вычеркнувший целые сутки.

Стало быть, Эмброуз проспал тридцать шесть часов.

– Доброе утро, мистер Олсон, – поприветствовал голос. – Вернулись из сонного царства? Добро пошаловать. – Обернувшись, Эмброуз увидел ночную санитарку.

– Утро доброе, – отозвался он. – Кажется, я ужин проспал.

– И завтрак тоше. И обед. И еще один ушин, – зачастила она. – Ну не страшно. Я вам соберу покушать. Не шелаете в холл перейти? Там потеплей будет.

Миску с остатками вчерашнего рагу она принесла в гостиную, где Эмброуз расположился в своем любимом кресле перед телевизором, который без умолку передавал местные сплетни, вертевшиеся вокруг рождественского праздника в «Тенистых соснах». Эмброуз уже стал думать, что пропустил грандиозное шоу. К традиционным «Мою маму Санта-Клаус целовал» и «Сбил бабулю северный олень» добавилось кое-что новенькое: не иначе как у Всемирной федерации реслинга появилась редакция детских программ, которая и спонсировала это зрелище. На празднике случился крупный скандал, закончившийся нападением миссис Кайзер на сына Кейт Риз. У мальчика носом хлынула кровь, мать отвезла его в больницу, но этим дело не кончилось.

– А дальше-то что было? – спросил он.

– Миссис Кайзер… у нее перестало забывать, – объяснила санитарка на своем ломаном английском.

– То есть?

– От нее уходить Альцгеймер. Это рождественское чудо.

Может, так и было?

Отрешившись и от этой мысли, и от бьющего в окно ветра, он раскрыл дневник брата.

Сегодня на уроке препарировали лягушек. Я накрыл лягушку рукой, и у меня снова начался этот непонятный зуд. Учитель сказал, что лягушка, скорее всего, просто спала, но сейчас прямо на лабораторном столе проснулась. Я сделал вид, что поверил, но когда вчера спустился из домика на дереве и шел домой, увидел на тропинке птицу. Она лежала на земле мертвая. Со сломанным крылом. Ее пожирала змея. Змею я прогнал и поднял птицу на руки. Потом я закрыл глаза, и пришел тот зуд с воображаемой стороны. Птицу я оживил. От этого у меня из носа хлынула кровь. Я перепугался. Потому что уже знаю: сила на воображаемой стороне оборачивает болью на реальной. Одного без другого не бывает. Вот и получается: я оживляю зверушек и тем самым приближаю свою смерть. И когда у меня из носа хлещет кровь, это кровь всего мира.

По спине у Эмброуза пробежал холодок. Рассказ санитарки про носовое кровотечение Кристофера после прикосновения к миссис Кайзер перекликался с записью Дэвида, поднявшего с земли мертвую птицу. Эмброуз сделал в уме засечку – позвонить утром миссис Риз – и вернулся к дневнику. Но глаза слипались. Как от дурмана. Словно какая-то сила нарочно мешала ему читать. Эмброуз вспомнил, как однополчане бросили ему в виски какую-то пилюлю и потом ржали, когда он, раздевшись догола, угнал чей-то джип. А когда утром продрал глаза, взбешенный сержант впаял ему наряд по кухне сроком на месяц.

Вот и нынче, когда он продрал глаза, его ждал ужас.

С улицы доносился какой-то шум. Остывшее рагу так и стояло нетронутым. Миновал целый час. Включенный телевизор перешел к региональным новостям. Эпидемия гриппа, волна тяжких преступлений. Эмброуз выглянул в окно и увидел бегущего по шоссе оленя. У Эмброуза перехватило дыхание. Рядом что-то было. Что-то недоброе. С лупой в руке он обернулся, поправляя бифокальные очки. В усталых глазах ощущалась сухость, но пришлось дальше разбирать почерк Дэвида. Чтобы докопаться до истины.

Воину за меня тревожно. Я слишком надрываюсь. У меня слишком сильно течет кровь. Он говорит, что обычные люди такой властью не обладают, а потому лучше мне притормозить. Но у меня не получается. По дороге в школу я тронул за локоть миссис Хендерсон. У меня вскипел мозг, пошла кровь из носа. За две секунды я про нее все понял. Не только все, что с ней случилось. Я узнал ее планы. Она собиралась зарезать мужа. Это событие раз от раза повторялось у меня перед глазами. Они оба, уже немолодые, сидят на кухне, а шептунья подзуживает ее схватить нож и перерезать мужу горло. Я закричал, и миссис Хендерсон спросила, что стряслось. Я соврал, а иначе она тут же упекла бы меня в психушку.

Эмброуз прервался. Знакомая фамилия. Хендерсон. Но откуда всплыла – непонятно. Нет, в самом деле: где она звучала? На мгновение он задумался, а потом переключился на экран телевизора: Салли Уиггинс читала выпуск региональных новостей.

– «…за ходом следствия по делу Беатрис Хендерсон, которая в кухне зарезала собственного мужа. Миссис Хендерсон, работавшая библиотекарем в начальной школе города Милл-Гроув…»

У Эмброуза волосы встали дыбом. Старик резко развернулся. За ним определенно кто-то наблюдал. Однако же рядом никого не было. Он вернулся к дневнику. Перелистнул страницу. Голос вновь пытался его убаюкать. Но Эмброуз не поддавался и читал дальше.

Ночью не мог уснуть: мозг слишком уж разгорячился. Мне было неспокойно, я встал и принялся читать энциклопедию. В 10.30 вечера открыл первый том. К 5.30 утра закончил последний. Жуть берет, сколько ошибок допустили составители. Даже странно: люди почему-то не понимают, что знания не ограничиваются конкретным годом. Раньше считалось, что Солнце вращается вокруг Земли, а Земля плоская. В дохристианскую эпоху считалось, что Бог – это Зевс. Тех, кто думал иначе, убивали. Люди еще не знали, что среди них живет шептунья, которая пугает их новыми знаниями. Им было невдомек, что она во все века крутилась рядом и подстрекала их ненавидеть ближних за сущие мелочи.

– «…печальное известие с Ближнего Востока: четверо христианских миссионеров подверглись нападению при попытке доставить продукты питания и предметы первой необходимости беженцам, которые…»

Кровь из носа не утихает. Мама таскает меня по врачам, но они ничего у меня не находят. Мы с воином придумываем, как бы открыть правду обо мне Эмброузу, чтобы он поверил. Мне нужна его помощь. Нужно, чтобы он продолжил борьбу с этой, если у меня не получится. Пока что он мне не верит. Думает, я разговариваю сам с собой, хотя на самом-то деле я разговариваю с воином. Думает, я ненормальный.

Сняв очки, Эмброуз потер воспаленные глаза. Его клонило в сон, но он надавал себе пощечин, как делал в армии, когда стоял в карауле. Ничто не могло заставить его бросить дневник. От этого чтения как будто зависела судьба всего мира.

Я уже не понимаю, где нахожусь. Не знаю, где реальное, а где воображаемое, но тянуть больше нельзя. Шептунья повсюду – маскируется под грипп. Нужно быстрее заканчивать курс обучения, пока она не захватила дом на дереве. Я спросил у воина, почему шептунье так приспичило завладеть домиком, и он объяснил на моем примере – как домик действует на меня. А шептунья хочет завладеть его могуществом. Все очень просто. Вот и объяснение того, что со мной происходит. Я хотел поделиться с Эмброузом, но боялся, как бы он снова не обозвал меня шизиком. Поэтому я дождался, когда он уснет, и забрался к нему в кровать. А там зашептал ему на ухо, чтобы только эта не услыхала.

«Эмброуз, я должен тебе кое-что рассказать».

«Ну что еще?» – спросил он во сне.

«Я должен тебе рассказать, в чем сила домика».

Эмброуз перевернул страницу.

Тогда-то все и произошло.

Сперва он ничего не понял. Рукописные листы расплывались и уже сделались почти серыми. Он прищурился еще сильнее, но контуры так и не прорезались. Буквы утратили очертания. Эмброуз поднес к глазам лупу. Никакого эффекта. Снял очки.

И опять ничего.

Значит, он все же ослеп.

– СЕСТРА! – завопил Эмброуз.

Послышался скрип половиц. Частый детский топоток. Молчание – и ничего больше. Ему почудилось, что у него за ухом кто-то дышит. Чье это дыхание, он не понимал, но определенно его чувствовал. Вот прямо тут. Этот шепоток на затылке, на кончиках вздыбленных волос.

– Кто здесь? – спросил он.

Ответа не было. Молчание. Эмброуз еще раз позвал санитарку и наконец-то услышал, как та идет по коридору со стороны кухни. Он собирался попросить ее прочесть следующую строчку.

Но у нее начался гриппозный кашель.

– Вам плохой, мистер Олсон? – спокойно заговорила на своем ломаном английском.

Что-то улавливалось в ее голосе. Что-то не то. Будь сегодня на дежурстве миссис Риз, он бы точно ей доверился и протянул дневник. Но у той попал в больницу сын, Кристофер – после прикосновения к миссис Кайзер и кровотечения из носа…

Как Дэвид, один в один.

Эмброуз понял, что нужно связаться с Кейт Риз. Нужно связаться с шерифом. Что случилось в прошлом, то повторялось и теперь. И, возможно, только дневник его брата мог подсказать, как это остановить.

– Вам плохой, мистер Олсон? – Санитарка что-то заподозрила.

Старик держал дневник мертвой хваткой – так школьный тренер по американскому футболу учил его держать мяч.

Считай, что в нем твоя жизнь, парень.

Опустив на колени закрытый дневник брата, старик постарался ответить как ни в чем не бывало.

– Мне нужно в больницу, – сказал он.

– А что вас беспокоить, сэр? – спросила она.