Воображаемый друг Чбоски Стивен

Глава 60

Мэри Кэтрин помолилась перед образом Иисуса, висевшим над кроватью.

Она знала: если родители заметят ее отсутствие, то запрут дома до конца дней, но делать нечего. Брать машину больше не разрешалось. Правдоподобного объяснения, зачем ей нужно в аптеку, придумать не удалось. Но в памяти засели слова миссис Кайзер.

«И пахнет от тебя как-то не так. Да она грязная. Эта девчонка грязная!»

Мэри Кэтрин натянула джинсы под ночной сорочкой. Застегивая пуговицу, почувствовала, что в талии они стали тесноваты. Она надеялась, что просто прибавила в весе. Господи, сделай милость: это же простая прибавка в весе, правда? Сняла ночную сорочку и накинула куртку-бомбер. Ту, которую получила за игру на флейте в марширующем оркестре.

Подойдя к кровати, Мэри Кэтрин засунула подушку под одеяло – наподобие человеческой фигуры. Потом взяла копилку. Подаренную бабушкой Маргарет перед смертью. Мэри Кэтрин давно хотела от нее отказаться. В конце концов, она уже не маленькая. Но это был последний бабушкин подарок – рука не поднималась его выбросить.

Мэри Кэтрин выгребла все, что там было, даже мелочь.

Добавила деньги, заработанные присмотром за детьми.

Получилось почти сорок три доллара.

Вполне достаточно.

И выскользнула из комнаты. В коридоре остановилась у дверей в родительскую спальню. Постояла, прислушиваясь, пока не уловила храп отца. Потом спустилась в прихожую, взяла ключи от машины, висевшие на колечке под распятием, и вышла на подъездную дорожку. Забралась в салон. Тихонько. Не стала прогревать двигатель. Уселась – и руки едва не примерзли к рулевому колесу; но кожаная оплетка быстро отогрелась под ее горячими ладонями.

Куда ехать, она так и не решила. В аптеку «Райт Эйд» рядом с торговым центром «Саут Хиллз Виллидж» нельзя – там ее знают. В другом супермаркете, в «Джайэнт Игл», где есть аптека, открытая допоздна, подвизается Дебби Данэм. Но лишние свидетели никому не нужны.

Лучше двигаться по девятнадцатому шоссе.

Подальше от Милл-Гроув.

Заехав на мост «Либерти» через одноименный тоннель, Мэри Кэтрин увидела слева от себя огни центральных улиц Питтсбурга, а справа – тюрьму. Этой дорогой она ехала в больницу Милосердия, где умерла бабушка. Та оставила Мэри Кэтрин кучу денег, которые ей даже не показали и не дали потрогать. Это средства на учебу в университете «Нотр-Дам», повторял отец. У Мэри Кэтрин осталась только копилка. Интересно, какая у бабушки была девичья фамилия? Почему Мэри Кэтрин столько о ней думает? В последнее время она редко ее вспоминала. И чувствовала себя виноватой.

Мэри Кэтрин поехала по межштатной автомагистрали номер триста семьдесят шесть и свернула на Форбс-авеню в направлении района Окленд, где находятся высшие учебные заведения. Питтсбургский университет и университет Карнеги-Меллон. Там ее никто не знает. Она доехала до круглосуточной аптеки. Припарковалась и минут пять просидела в машине, наблюдая за входом, чтобы понять, нет ли внутри знакомых. Но не увидела никого, только заметила камеры видеонаблюдения. Тогда она надела толстую вязаную шапку и какие-то солнцезащитные очки, до сих пор хранившие запах семейной поездки в Вирджинию-Бич. Там все было так просто. Так тепло и солнечно. И родители ее не ругали. И она еще ничего не натворила.

Автоматические двери, завидев ее приближение, раскрыли свою китовую пасть.

Мэри Кэтрин зашла в аптеку. Сердце колотилось. В каком отделе искать, она не представляла. И в такой ситуации оказалась впервые.

– Вам что-нибудь подсказать, милочка? – спросила ее женщина-провизор.

– Нет, спасибо. Не беспокойтесь, – ответила Мэри Кэтрин.

Сердце колотилось. Она знает. Она знает.

Идя между стеллажами, Мэри Кэтрин старалась вести себя как ни в чем не бывало. Поглазела на упаковку рождественских конфет. Перебрала несколько новогодних открыток. Остановилась у стеллажа с книгами и просмотрела названия. Дошла до лекарственного отдела: полки, отведенные для средств от простуды, оказались пусты. Она подумала, что грипп, видимо, свирепствует повсюду, но сейчас ей было не до этого. Наконец Мэри Кэтрин нашла, что искала, прямо рядом с тампонами.

Тесты на беременность.

Она понятия не имела, какие лучше, но спросить не решалась. Поэтому взяла три самых дорогих. Сначала хотела их украсть, чтобы женщина на кассе не узнала, что она покупает. Но это значило совершить еще один грех в придачу к тому, что давил всей тяжестью на Мэри Кэтрин. От одной мысли о воровстве ей стало стыдно.

Подумать – все равно что сделать.

Она подошла к кассе. Женщина посмотрела на упаковки, потом перевела взгляд на Мэри Кэтрин. На лице появилась тонкая, напряженная улыбочка, сказавшая все.

– Хорошо, что вам не нужны лекарства от простуды, милочка. У нас все раскупили. Рождество, знаете ли, – сезон гриппа, – сказала она.

Мэри Кэтрин кивнула и хотела ответить, но поняла: лучше молчать, чтобы не разрыдаться.

– Как там «Стилерсы» сегодня сыграли? Думаю, они в этом сезоне всех порвут.

Мэри Кэтрин кивнула и посмотрела на женщину. Она такая добрая. Почти как бабушка.

– Спасибо за покупку, милочка. Счастливого Рождества, – сказала женщина.

– Счастливого Рождества, мэм, – ответила Мэри Кэтрин.

Женщина пробила тесты и сложила их в пакетик. Мэри Кэтрин высыпала на прилавок монеты и мятые долларовые бумажки. Сдачи ждать не стала.

Когда она выходила из дверей, к аптеке с оглушительным грохотом подъехал «Форд Мустанг». Мэри Кэтрин услышала, как парни хвастаются своими похождениями. Помнишь «тупую шлюху» из общаги «Каппа»? А эта «горячая черная телка» такая обдолбанная пришла, что дала бы любому. Мэри Кэтрин быстро забралась в машину матери и заблокировала все дверцы. Сняла шапку, очки и вскрыла первую коробочку. В темной машине разобрать инструкции, напечатанные мелким шрифтом, было невозможно, но и свет включить она побоялась – вдруг кто-нибудь увидит. Нужно найти какое-нибудь укромное место. Завела машину и той же дорогой поехала в Милл-Гроув.

На обратном пути Мэри Кэтрин вспоминала, как они возвращались домой из бабушкиного дома, где праздновали сочельник. Смеялись, когда по радио включили песню «Сбил бабулю северный олень». Мелодия заканчивалась, и диджей сказал, что рядом с Северным полюсом замечены сани Санта-Клауса. Мэри Кэтрин просила папу поторопиться, чтобы успеть домой раньше Санты. Если она не ляжет вовремя, он рассердится и не оставит подарков.

Умоляю, папочка. Поторопись.

Мэри Кэтрин проехала мимо тюрьмы, по тоннелю «Либерти», через Дормонт и Маунт-Лебанон[59] и снова оказалась в Милл-Гроув. Свернула с девятнадцатого шоссе и стала петлять по улочкам, пока, наконец, не нашла совершенно безлюдное место.

Прямо рядом с Лесом Миссии.

Посмотрев через запотевшее лобовое стекло, Мэри Кэтрин убедилась, что поблизости никого нет. Только забор, за которым стоят бульдозеры и другая техника строительной фирмы «Коллинз Констракшн». Ни охранников. Ни камер. Здесь безопасно.

Мэри Кэтрин быстро вытащила инструкцию. Аккуратно развернула листок и стала читать все подряд, пока не дошла до перевода на испанский. Когда поняла, как пользоваться тестом, у нее глаза на лоб полезли.

Пописать на какую-то полоску?

Она чуть не заплакала. Какая гадость. Почему все связанное с девичьим телом так унизительно? Парни остаются чистыми и сухими. А девушки должны мириться с тем, что они грязные, делая вид, что это совсем не так.

И пахнет от тебя как-то не так. Ты грязная.

Мэри Кэтрин гостила у бабушки, когда у нее в первый раз начались месячные. Она думала, что порезалась. Не знала, что делать. Поэтому воспользовалась туалетной бумагой. И когда ее не хватило, пошла в мамину ванную и стащила тампон. Ей было так стыдно. Вставив тампон, она расплакалась. Какая-то часть ее натуры считала, что это грех. А вынув тампон, Мэри Кэтрин не поверила своим глазам. Тампон пропитался вовсе не голубой жидкостью, как в рекламе. А кровью. С какими-то сгустками. Ей стало противно. Какая же она грязная.

Ты грязная. Эта девчонка грязная!

Мэри Кэтрин открыла дверцу машины. Ужасно холодно. Она стянула джинсы и почувствовала, что кнопка оставила вмятинку на животе. Вылезла из машины и присела тут же, рядом. Расслабила мочевой пузырь. И помочилась на полоску. Мысли в голове неслись с бешеной скоростью.

Все в порядке. У тебя был оральный секс, и только один раз. От этого забеременеть невозможно. Невозможно, понимаешь? Через рот забеременеть нельзя. Такого не бывает, Мэри Кэтрин. Тебе же на уроках биологии рассказывали. И оттого, что Даг потрогал твою грудь, ничего не случилось. Это одно и то же. Так? Так.

Если я ошибаюсь, Господи, сделай так, чтобы по пути домой я сбила оленя.

Мэри Кэтрин включила телефон, чтобы немного посветить. И рассмотреть полоску. Если синий цвет – беременна. Если розовый – нет. В инструкции говорилось, что нужно пару минут выждать. А тут каждая секунда казалась вечностью.

Не паникуй. Да, его сперма попала на твой свитер, но забеременеть от спермы на одежде ты не можешь. Такого не бывает. Не бывает, так ведь? Даже если ты до нее дотронулась, а в душ сходила не сразу. Разве можно так забеременеть? Нет, конечно, нет. Ты же ходила на биологию. Это происходит не так. Ты же знаешь.

Господи, если я ошибаюсь, сделай так, чтобы по пути домой я сбила оленя.

Она обвела глазами строительную площадку. Деревья качались на ветру. Правое предплечье ужасно зудело. Как и вся кожа. Она натянула джинсы на окоченевшие бедра и вернулась в машину. Даже не стала выключать свет. Просто сидела и смотрела на полоску. Чесала руку. Ждала. Молилась.

Умоляю, Господи. Пусть проявится розовый цвет. Пусть я не беременна. Клянусь, я ничего не делала. Я себя не трогала. Да, я об этом думала. Знаю, что подумать – все равно что сделать, но я не делала этого! Я себя остановила! Пожалуйста, Господи, помоги мне! Пусть проявится розовый цвет. Клянусь, я буду чаще ходить в церковь. Клянусь, я буду волонтером в «Тенистых соснах» до конца года. Исповедуюсь отцу Тому. Признаюсь родителям, что сегодня вечером уехала без спроса. Пожалуйста, Господи. Я сделаю что угодно. Только, пожалуйста, пусть полоска станет розовой.

Мэри Кэтрин посмотрела на полоску.

Синяя.

Мэри Кэтрин всхлипнула.

Это беременность.

Глава 61

Арипипразол.

Мать Кристофера держала в руках пузырек с таблетками. Название такое, что язык сломаешь. Но детский психиатр после часовой беседы с Кристофером назначил именно это лекарство. Которое обычно прописывают детям и подросткам. Препарат считается эффективным.

– А что это? – спросила она.

– Антипсихотическое средство, – объяснил врач.

– Но Кристофер не психически больной.

– Миссис Риз, я понимаю ваши чувства, но ваш сын целый час отказывался со мной говорить, потому что… – Он порылся в записях, ища точную фразу. – Потому что «шептунья подслушивает». Я тридцать лет занимаюсь психическими заболеваниями у детей и вижу, что мальчику можно помочь. Только мне понадобится ваша поддержка.

Мать Кристофера изо всех сил старалась держать себя в руках, пока доктор полушепотом перечислял такие термины, как шизофрения, биполярное расстройство, клиническая депрессия, чтобы объяснить: конечно, она любит своего сына, но для его же пользы должна признать существование проблемы. Она все еще была твердо убеждена, что доктор ошибается.

Пока не вернулась в палату.

Этот образ ее поразил. Кристофер сидел на кровати – бледный, как привидение. Будто в ступоре, медленно моргая и облизывая сухие губы. Глаза угольно-черные. Казалось, он смотрит не на нее. А мимо нее. Сквозь нее. Сквозь стену за ней. В этот миг мать Кристофера подумала о его отце. Она встретила здорового, красивого мужчину. А через пять лет, приходя домой, видела, как он разговаривает сам с собой. Она бы заплатила любую цену за лекарство, способное его вылечить. Может, заполучи она тогда эти таблетки, у нее и сейчас был бы муж, а…

У Кристофера и сейчас был бы отец.

– Какое оно оказывает действие? – спросила мать Кристофера, ненавидя каждое слово, слетавшее у нее с языка.

– Оно помогает контролировать маниакальные эпизоды. А также эффективно предотвращает самоповреждение, агрессию и резкие смены настроения. Если арипипразол не поможет, попробуем что-нибудь другое. Но, с моей точки зрения, начинать лучше с этого препарата – побочных эффектов меньше.

– А какие у него побочные эффекты?

– У детей – в основном сонливость.

Детский психиатр почесал руку, выдал рецепт и мигом выписал Кристофера из больницы. Мать Кристофера отчаянно просила не спешить с выпиской. Требовала повторить анализы. Найти другую причину болезни. Но приема ждали сотни людей, и врачи не могли просто так держать в больнице ненормального ребенка (с его сумасшедшей мамашей, читалось на лицах медперсонала).

Уходя из больницы, мать Кристофера поразилась, насколько ухудшилась обстановка. Все помещения были переполнены. Народ толпился в коридорах. Она спросила у медсестры, которая везла Кристофера к выходу в кресле-каталке, бывало ли такое прежде. Медсестра ответила, что нет, но хотя бы смертельных случаев пока не зафиксировано.

– Чудо, – сказала она с сильным акцентом.

Они дошли до парковки. Медсестра забрала кресло-каталку.

Кейт Риз осталась один на один со своими тревогами.

Посадив Кристофера на переднее сиденье, она первым делом поехала в «Джайэнт Игл» за прописанным лекарством. Почему-то аптека при больнице не работала. Движение было таким же безумным, каким медики стремились представить ее сына. Истошная перекличка автомобильных сигналов напоминала кряканье уток на пруду.

Когда они, наконец, подъехали к супермаркету, Кристофер уже едва шевелился. Она поцеловала его в пылающую щеку. И открыла дверцу машины, чтобы морозным декабрьским воздухом пронзило жар, которого, по уверениям врачей, у ее сына не было.

– Идти можешь, солнце?

Кристофер не ответил. Он просто глядел сквозь лобовое стекло и моргал. Она помогла ему выбраться из машины, подхватила на руки и, как младенца, внесла в супермаркет. На детское сиденье тележки он уже не помещался, поэтому она сняла пальто, подстелила его на дно, чтобы было помягче, и усадила Кристофера туда. Потом поспешила в аптеку и протянула в окошко рецепт.

– Придется немного подождать, – сказал ей уставший фармацевт, почесывая руку.

Мать Кристофера, предвидя, что они с сыном, скорее всего, некоторое время будут привязаны к дому, решила пробежаться по «Джайэнт Игл», чтобы купить продуктов на несколько недель вперед.

Но покупать оказалось нечего.

Мать Кристофера и раньше видела пустые прилавки. Она достаточно поездила по стране и знала, что происходит, когда в той или иной местности синоптики предсказывают торнадо или ураган. Порой даже складывалось впечатление, что владельцы супермаркетов используют какие-то рычаги влияния на местных журналистов, чтобы на волне паники сбыть залежалый товар. Но ничего подобного этой картине она не видела никогда.

Весь адвил, тайленол и аспирин. Все средства от кожной сыпи и зуда. Все суповые, мясные и рыбные консервы, все сухофрукты.

Были сметены с прилавков.

Как будто город готовился к войне.

Она взяла что было. Вяленую говядину, пакетики супов «Липтон», пару банок консервированных персиков и хлопья для завтрака. По крайней мере, Кристофер не останется без своих любимых «Фрут-лупс». Перешла в молочный отдел. Купила сыр – он хорошо хранится. Остановилась у полок с молоком. С картонных упаковок за происходящим наблюдали растиражированные фотопортреты Эмили Бертович. Она схватила пару двухлитровых пакетов и последнюю пластиковую бутылку.

Мать Кристофера глянула на тележку – проверила, удобно ли сидеть Кристоферу. Увидела, что с ним все в порядке, а вот с покупателями творилось нечто несусветное. Все были на взводе. Чуть не дрались за последние упаковки. Ругали кладовщиков за нерасторопность. Мать Кристофера, глядя в пол, двинулась дальше. Наполнив тележку, она вернулась в аптеку за лекарством для Кристофера. Провизор пререкался с каким-то стариком.

– Еще раз спрашиваю: аспирин у вас в загашниках есть? – настаивал старик.

– Все перед вами, – отвечал аптекарь.

– Сходите проверьте в своих…

– Все перед вами, – перебил работник аптеки.

– Мне аспирин необходим для разжижения крови!

– Следующий!

Кипя от злости, старик ушел. Мать Кристофера заметила, что он чешет ногу. Снова повернулась к провизору, который взглядом сказал ей: «Полюбуйтесь на этого козла» и сложил таблетки для Кристофера в белый бумажный пакетик.

– Принимать во время еды или натощак? – спросила мать Кристофера.

– Инструкции почитайте. Следующий!

Рассчитавшись за лекарство, мать Кристофера пошла платить за продукты. Очередь выстроилась огромная, а работала только одна касса. За ней сидела хрупкая девочка-подросток. Очень миловидная. На нее наседал какой-то мужлан в грязных ботинках.

– Я двадцать минут стою. Какого черта не открываете вторую кассу?

– Простите, сэр. У нас работать некому – все на больничном, – отвечала юная кассирша.

– Тогда шевелись быстрее, соплив…

– Эй, чего к девчонке прикопался? – окоротил его стоящий сзади здоровяк.

– Тебя не спросил.

– А ты спроси!

Чтобы охладить страсти, потребовалось вмешательство охранника. Мать Кристофера дожидалась, когда уляжется буря. Стоявший перед ней парень обернулся и стал бесцеремонно разглядывать ее покупки. Ткнул пальцем в картонку молока и расплылся в гнусной ухмылке.

– Куда столько? У самой-то молочная ферма вон какая!

Мать Кристофера никогда не пасовала перед хамами. Против таких типов был только один прием.

– Ты, сморчок. К сыну моему не суйся, а то я ручонки твои шаловливые живо пообломаю!

Парень посмотрел на нее в упор.

– Курва.

– А че, всем нравится, – с непроницаемым видом сказала она.

Кипя от злости, тот наконец отвернулся. Мать Кристофера нашла глазами охранника и одарила его кокетливой улыбкой, чтобы задержать возле кассы. Пока юная кассирша пробивала ее покупки, мать Кристофера убедилась, что «любитель молока» сел в свой внедорожник. Кассирша закашлялась. Видимо, тоже подхватила грипп. На ее бейдже читалось имя: ДЕББИ ДАНЭМ.

– Мрачная пора, верно, Дебби? – спросила мать Кристофера.

– Ад, – без улыбки ответила девушка. – Следующий!

Мать Кристофера не выходила из магазина, пока не разъехались все мужчины из очереди. Она знала, что «молочник» способен вернуться и где-нибудь ее подкараулить. Где нет камер видеонаблюдения. Нет фонарей. Она уже попадала в такие передряги. И училась на своих ошибках.

Но ведь научилась.

Домой они могли бы доехать минут за десять, но на дороге были заторы. Пробка растянулась на добрых три мили. Автомобили все время сигналили. гудели. Опускались оконные стекла, и в темноту вырывались голоса:

– Заснул там, что ли?

– Давай, проезжай!

Добравшись, наконец, до начала пробки, мать Кристофера поняла, что все стояли из-за одной-единственной аварии.

– Ротозеи, – подумала она вслух.

В пикап врезался олень. Животное застряло в окне со стороны водителя. Казалось, будто олень нарочно метил в того, кто за рулем. Водитель безвольно обмяк; фельдшеры скорой помощи обрабатывали рану. Олений рог, как кол, пропорол руку. Вдруг мужчина поднял глаза. Сердце у матери Кристофера екнуло: водителем оказался «молочник». Она знала, в темноте ее не видно, но все равно казалось, что этот пошляк смотрит прямо на нее и в голове у него вертится одно слово.

Курва.

Мать Кристофера без задержек проехала место аварии и решила не возвращаться на девятнадцатое шоссе. Чтобы снова не попасть в пробку. Она свернула и стала петлять по маленьким улочкам.

Проехала мимо старого дома Олсонов на углу. Кристофер тем временем приложил голову к холодному стеклу. Намерзший на нем иней растаял – так сильно горел лоб. Добрались наконец домой. На чердаке бревенчатого особнячка напротив, сидя у окна на чердаке, дремала все та же старушка.

С подъездной дорожки мать Кристофера заехала в гараж. Быстро вылезла из машины. Обойдя ее, открыла дверцу со стороны Кристофера.

– Выходи, солнце. Мы дома.

Кристофер не шевельнулся. Он неотрывно смотрел сквозь лобовое стекло. Как неживой, только облизывал сухие потрескавшиеся губы. Мать Кристофера наклонилась и взяла его на руки. Давным-давно она не носила его из машины домой на руках. Тогда он был таким маленьким. Теперь он так болен.

Не распускай нюни, черт подери.

Зайдя в дом, она понесла Кристофера наверх в спальню. Сняла с него старую школьную одежду, которую он надел на рождественское торжество. Боже, сколько же дней прошло? Два? Два с половиной? А казалось, целый год. Одежда так пропиталась потом, что ее пришлось стягивать, как змеиную кожу. Мать Кристофера отнесла сына в ванную и искупала, как в детстве, когда он помещался даже в раковину. Хотела смыть с его тела больницу. Смыть микробов. Смыть сумасшествие. Она прошлась по нему мочалкой с головы до пят, а потом одела в свежую любимую пижаму. Ту, с Железным человеком. Почему-то месяц назад он вдруг перестал носить пижаму с Плохим Котом.

Уложив сына в кровать, мать Кристофера укрыла его одеялом. Вернулась в ванную и достала из аптечки болеутоляющее. Думала, там несколько упаковок. Но нашла только пару таблеток детского тайленола и адвила.

– Кристофер, ты брал таблетки?

Лежа на кровати, Кристофер смотрел в окно на ночное небо. И молчал. Видимо, поворовывал тайком, решила мать Кристофера. Сколько он уже болеет? И зачем притворялся здоровым, чтобы только ходить в школу? Разве обычно дети поступают не наоборот? Мать Кристофера усадила сына в кровати и дала тайленол. Почувствовала, что подушка под шеей уже горячая, и автоматически ее перевернула. Уложила сына на прохладную сторону.

– Солнце, пойду приготовлю ужин, чтобы ты принял лекарство. А сейчас отдыхай, ладно?

Он лежал в кровати. Не отвечая. Не двигаясь. Мать Кристофера сбежала вниз по лестнице. Открыла пакетик куриного супа «Липтон» с вермишелью. Его любимый суп с самого детства. «Мне нравится мелкая вермишелька, мамочка».

Хватит, Кейт.

Она тряхнула головой. Плакать нельзя. Надо крепиться. Слезами горю не поможешь. Она бросила в воду для супа немного замороженных овощей – полезно. Поставила таймер микроволновки на пять минут. Достала хлеб, масло и сыр. Стала поджаривать сэндвичи. «Я люблю с корочкой, мамочка».

Прекрати сейчас же.

Пока готовилась еда, мать Кристофера распаковала пузырек с арипипразолом. Пробежала глазами инструкцию. Принимать можно было как во время еды, так и натощак, но она боялась, что натощак его вырвет, а это лекарство – единственное, что способно ему помочь. Единственное, что заставит голоса замолчать. «Папа ушел в мир иной». «Как это «ушел в мир иной», мамочка?»

Не распускай нюни, черт подери.

Не получалось. Ее глаза застили слезы, как облака застили глаза Эмброуза Олсона. Мать Кристофера вернулась к инструкции. Дошла до побочных эффектов. Усталость. Сонливость.

«Пусть поспит. Ему нужно поспать», – сказала она себе.

Головная боль. Тошнота. Отек слизистой оболочки носа. Рвота. Неконтролируемые движения – мышечные подергивания, тремор конечностей, ригидность мышц.

Твой сын такой же сумасшедший, каким был твой муж.

Мать Кристофера пнула кухонный шкаф. Так и разнесла бы эту кухню. Она не спала уже больше двух суток. Не позволяла себе спать. Все время прижимала к себе сына, пускавшего слюни во сне, и никто не мог сказать, что с ним. Да пропади пропадом вся эта система. Кучка алчных людишек, готовых отдать детскую койку любому, чья страховка принесет им тысячи долларов в день.

Хватит реветь, ты!

ДИНЬ.

Звякнул таймер микроволновки. Мать Кристофера в замешательстве огляделась. Таймер был поставлен на пять минут. Неужели они прошли? Она вынула суп. Перевернула сэндвичи с сыром и увидела, что они прекрасно подрумянились. Поставила все на поднос и взяла одну таблетку арипипразола. Для запивки налила полный стакан холодного молока. Из холодильника на нее пристально смотрела Эмили Бертович. Мать Кристофера вытерла слезы и пошла наверх, готовая покормить сына с ложечки, как делала в его раннем детстве.

Но Кристофера наверху не было.

– Кристофер? – позвала она.

Молчание. Она опустила поднос с едой и лекарством на стол. Бросилась к окну. Присмотрелась к снежному покрову на заднем дворе. Никаких следов. Только пара оленей в Лесу Миссии объедала вечнозеленые кустарники.

– Кристофер?! – закричала она.

И бросилась в ванную. В голове проносились кадры из прошлого. Воспоминания, которые она прятала, как прячут огнетушитель в стеклянный шкаф. При пожаре разбей стекло. Вот мелькнул тот день, когда пропал Кристофер. Потом – тот день, когда она пришла домой и увидела, что в ванне лежит муж без признаков жизни, а рядом плачет сын.

Она открыла дверь. На крыльце Кристофера не оказалось. Вернулась к себе в спальню. Проверила вторую ванную комнату. Побежала вниз. В гостиную. Может, он смотрит телевизор? Нет. На заднем дворе? Нет. В гараже? На кухне? Перед домом? Нигде не видно.

– Кристофер Майкл Риз! Выходи немедленно!

Ответа не было. Она посмотрела на дверь в подвал. Открыта. Мать Кристофера бросилась вниз, в темноту. Свернула за угол, щелкнула выключателем флуоресцентной лампы. И увидела сына, сидевшего на коленях перед диваном. Он был в сознании. Сна – ни в одном глазу.

И разговаривал сам с собой.

– Что тебе удалось выяснить? – шепотом обращался он к дивану.

Мать Кристофера потеряла дар речи. Подошла к сыну. Опустила взгляд на диван, увидела старое пальто мужа, а под ним какие-то старые брюки. Вместо головы – белый пластиковый пакет. Пугало, плоское и зловещее.

– Кристофер, с кем ты разговариваешь?

– Ты уверен, что все нормально? – спросил он у белого пакета.

Потом с улыбкой повернулся к матери.

– Это мой друг, мам. Славный человек, – сказал он.

И приложил палец к губам.

– А теперь тс-с-с. Не то шептунья поймет, что он тут.

Глава 62

В дрожащей руке мать Кристофера держала таблетку. И смотрела, как ее маленький мальчик, сидя за кухонным столом, разговаривает сам с собой. Из носа опять течет кровь. Сам бледный как смерть. Уводя сына из подвала, она попыталась оставить там белый пластиковый пакет, но Кристофер отчаянно завизжал и бросился на нее с кулачками, как двинутый двухлетка, тронутый трехлетка или чокнутый четырехлетка. В конце концов мать Кристофера сдалась и позволила сыну забрать пакет. А теперь растягивала рот в ободряющей улыбке, отчего делалась похожей на пойманную рыбу с двумя крючками во рту.

– Давай налью тебе молока, солнце. Запей таблетку – сразу будет легче, – говорила она.

Но Кристофер знай шептал белому пластиковому пакету:

– Она уже здесь? Она близко?

Твой сын – сумасшедший, каким был и твой муж. Ты все делала правильно, Кейт. Это не твоя вина. Просто нужно заниматься этой проблемой.

Просто нужно его любить.

Мать Кристофера схватила стакан с молоком. Стараясь унять дрожь в руках.

– Все будет хорошо, – сказала она ровным тоном.

Положила таблетку сыну в рот и поднесла к его губам стакан с молоком. Она ждала, чтобы Кристофер проглотил лекарство. Не дыша, он держал таблетку на языке секунд десять.

А потом выплюнул на пол.

– Мама, – едва слышно пробормотал он. – Славный человек говорит, мне нельзя такие таблетки. Пожалуйста, больше не пичкай меня.

Он же сумасшедший, Кейт. Надо его заставлять. Лекарство сделает свое дело.

– Кристофер, все будет хорошо. Доверяй маме. Я тебе помогу.

Мать Кристофера взяла пузырек с таблетками. Надавила на крышку, чтобы снять защиту от детей. При нажиме пластмасса слегка треснула. Мать Кристофера вытряхнула на ладонь новую таблетку. И посмотрела на сына, который шептал себе под нос:

– Мама, прошу тебя. Доверяй ему. Не дай мне заснуть.

Ты хочешь, чтобы у тебя его забрали, Кейт? Чтобы отправили в психушку?

– Прими таблетку, солнце мое, – сказала она.

– Нет! – взвизгнул он.

Кристофер оттолкнул стакан. Ледяное молоко залило весь стол и ее джинсы. Мать Кристофера не выдержала.