Клей Уэлш Ирвин
– Боже, неужто так долго? Как время летит, – сказал Вулли и выковырял сыну из уха остатки пены для бритья. – Ну ты и неряха.
Непринужденное отцовское запанибратство одновременно и напрягло, и успокоило. Родители прошли за ним в гостиную.
– И чем же ты теперь питаешься, жена-то от тебя ушла? – спросила Сандра, готовая отыскать в глазах сына любой намек на притворство.
– Мы не были женаты.
– Шесть лет жить под одной крышей, спать в одной постели, по мне, так это муж и жена, – резко сказала Сандра, и Рэб почувствовал, как по хребту пробежал холодок.
– Гражданский брак, что называется, – поспешил улыбнуться Вулли.
Рэб взглянул на стенные часы.
– Давайте я напою вас чаем, но дело в том, что я как раз собирался выходить. Вечером на Истер-роуд наши играют.
– Мне нужно по-маленькому, сынок, – сказала Сандра.
Рэб проводил ее по коридору и указал на стеклянную с напылением дверь. Вулли тем временем с удовольствием уселся на диван.
– Если ты собрался на матч, надень, может, тогда футболку, что тебе мама на Рождество подарила, ту переливчатую, зеленющую такую, – предложил Вулли с воодушевлением.
– Ну нет, как-нибудь в другой раз, – поторопился возразить Рэб, – мне уже пора бежать.
Футболка была – дикий ужас.
Услышав этот разговор, Сандра, не замеченная Рэбом, застыла и сделала шаг обратно к двери.
– Он ее никогда не носит. Она ему не нравится, – упрекнула она, и глаза ее наполнились слезами. Повернувшись на каблуках, она направилась обратно в туалет, добавив: – Ничего-то у меня не выходит…
Вулли поднялся, схватил Рэба за руку и притянул начинающего обалдевать сына к себе.
– Послушай, сынок, – торопливо зашептал он, – твоей маме нездоровится… с тех пор как она вышла из больницы после этой гистерэктомии, она все время на нервах. – Он покачал головой. – Ходишь как по лезвию бритвы. То она «опять ты в своем Интернете», а если нет, тогда «Билли купил тебе дорогущий компьютер, он так и будет пылиться?» – Он пожал плечами.
Рэб сочувственно улыбнулся.
– Порадуй ее сынок, и мне станет легче. Надень эту чертову футболку на матч. Один раз, сделай одолжение старику, – отчаянно взмолился Вулли, – она вбила это себе в голову, только об этом и говорит.
– Я люблю сам покупать себе одежду и сам выбирать, что носить, папа, – ответил Рэб.
Вулли снова сжал ему руку:
– Ну же, сынок, всего разок, сделай одолжение.
Рэб воздел глаза к потолку. Он пошел в спальню, открыл нижний ящик шкафа. Футболка лежала нераспакованная, цвет – желто-зеленый электрик. Отвратительно. Он не может выйти в этом. Если его увидят пацаны… Он разорвал полиэтилен, сдернул с себя «Лакост» и натянул вещицу.
Выгляжу как мудак, леденцом наряженный, думал он, рассматривая себя в зеркале. На мне форменная футболка команды – знак задроты повсеместно. Остается только номер получить.
9 МУДАК 10 ПРИДУРОК 11 ЗАДРОТА 15 ОСЕЛ 25 СОПЛЯК 6 ИСПОРЧЕННЫЙ МАЛЬЧИШКА 8 ОХОТНИК ЗА СЛАВОЙ
Он вернулся в гостиную.
– Ох, как тебе идет, – заворковала Сандра, заметно успокоившись, – вот он, настоящий космический век.
– «Миллениум-Хибз», – улыбнулся Вулли.
Рэб стоял с каменным лицом. Он считал, что если позволять людям вольности, даже – а может, особенно – близким тебе людям, тебе в итоге сядут на шею.
– Не хочу вас подгонять, но я уже опаздываю. Я вам позвоню, вы приедете, я приготовлю вам ужин.
– Да нет, сынок, мы удовлетворили свое любопытство. Приходи сам к маме, она тебя накормит как следует, – сказала Сандра, и лицо ее растянулось в напряженной улыбке.
– Мы с тобой поедем, сынок, – сказал Вулли, – мы к тете Вив, нам по дороге.
Рэбу показалось, что сердце его в грудной клетке упало на целый дюйм. Вив живет на пути к стадиону, и времени вернуться и избавиться от этого кошмара просто не будет. Сверху он надел кожаную коричневую куртку и застегнулся до ворота, чтобы футболка не вылезала. На кофейном столике заметил мобильный телефон, взял, сунул в карман.
На улице, по дороге к автобусной остановке, Сандра схватила язычок молнии и дернула его книзу.
– Цвета своей команды носят с гордостью! Сейчас тепло, застегнешься ближе к ночи, если похолодает.
Через месяц тридцать, а она до сих пор пытается наряжать меня, как пупса гребаного.
Никогда он еще с таким удовольствием не расставался с родителями. Он смотрел им вслед. Мама уже приземистая, папа до сих пор худощавый. Он застегнул молнию и направился в паб. Уже на входе он засек в углу пацанов: Джонни Катар, Фил Нельсон, Барри Скот. Рэб даже не понял как, но, к своему ужасу, при входе он машинально расстегнул куртку. Джонни Катар взглянул на торс Рэба и сперва не поверил своим глазам, но потом осклабился по-крокодильи.
Рэб понял, что случилось.
– Забудь, Джонни, просто забудь.
Потом к нему подошел Гарет; и не рассекал еще по секторам чувак, более замороченный на стиле. В отличие от большинства пацанов, происхождение которых Рэб определял строчкой «вышли мы все из рабочих», Гарет ходил в самую навороченную школу – Феттес-колледж, где воспитывался Тони Блэр. Рэбу всегда нравился Гарет, нравилось, что он предпочитал выставиться, нежели уйти в тень, нравилась его принадлежность к верхушке среднего класса. Прикалывается он или говорит всерьез, понять было невозможно, он выступал арбитром в отношении одежды и манер и то веселил, то смущал пацанов из центра и с окраин задиристыми насмешками. «Разве мы не можем вести себя как настоящие эдинбургские джентльмены! Мы ж не сорняки какие-нибудь!» – вещал он на весь вагон на выездах, пародируя Малькольма Рифкинда.[53] Пацаны бывали в восторге.
И вот он взглянул на Рэба.
– В вопросах моды ты, Биррелл, все-таки несгибаемый единоличник, – начал Гарет, – как тебе удалось выковать это непоколебимое чувство стиля? Да, не для нашего Рэба тупой диктат консюмеризма…
Рэбу оставалось только слушать и обтекать.
Паб заполнялся радостными болельщиками, чей энтузиазм усиливался соразмерно выпитому. Рэб думал о Джоан, о том, что, по сути, должен быть доволен вновь обретенной свободой, но почему-то чувствует себя совсем иначе. Он спросил Гарета, скучает ли он по старым денькам, по тогдашним треволнениям. Теперь его друг был авторитетным ветеринаром со своей практикой; у него была подруга, ребенок, и они ждали второго.
– Если быть до конца честным – это лучшие годы моей жизни, то время ни с чем не сравнится. Но вернуться туда невозможно, кроме того, главное – это суметь разглядеть нечто хорошее и закончить вовремя, пока тема не скисла. Но скучаю ли я? Каждый день. И по рейвам тоже. Пиздец как скучаю.
Джоан ушла, и с тех пор, не считая одного беспонтового перепихона, Рэб обходился без секса. В свободную комнату заселился Энди, теперь вместо девушки у него был сосед. Еще он студент. Чему он учится? Тридцать лет, девчонки нету, практически нетрудоспособный. Каков же итог? Рэб завидовал Гарету. Казалось, он с самого начала знает, чего ему нужно. Учился он очень долго, но не отступал. «А почему ты решил стать ветеринаром?» – как-то спросил его Рэб, ожидая услышать лекцию о материальном и душевном благополучии животных и фашизме, который сквозит в отношении ко всем видам.
Гарет сделал непроницаемое лицо и сдержанно сказал: «Я рассматриваю это как способ возмещения ущерба. В прошлом я доставлял животным немало страданий». И, улыбнувшись, добавил: «Особенно на выездах в Паркхед и Иброкс».
Они допили и пошли на стадион. На месте снесенных ржавых секторов строили новые трибуны. Он помнил, как его отец брал их сюда с Лексо, Билли и Голли. Как они считали себя навороченными, потому что стояли на трибуне! Трущобы из старой фанеры и гофрированного железа! Смех. Взрослые дядьки выстукивали ногами ду-ду, ду-ду-ду, ду-ду-ду-ду… «Хибби-и!» Рэб подумал, что это имело отношение скорее к кровообращению в затекших ногах, нежели к происходящему на поле.
Теперь это фестивальный стадион, ну или три отремонтированные стороны. Олд-скульные болельщики все еще кучковались в спартанском укрытии старых секторов на восточной стороне поля, ожидая, пока строители и бульдозеры не истребят их как вид или же переведут из ранга футбольных фанатов в разряд потребителей спортивных услуг.
Рэб повернулся к Джонни и увидел, как тот отхаркнул и сплюнул на бетон, где раньше был деревянный настил восточных трибун. Пройдет немного времени – и за такое поведение Джонни выведут со стадиона с полицейским эскортом. Радуйся, пока можно.
Маркетинговые возможности
– Со всеми причитающимися гонорарами бабок у нее хватит, – ухмыльнулся Тейлор, – если только… ха-ха-ха… если только налоговики не удержали с нее большую часть. – Он даже прослезился от хохота.
Рюмка за рюмкой шли так легко, что Франклин и Тейлор были уже почти готовы зажечь, но Франклин дал задний ход.
– Надо проверить, как там сучка, – пробормотал он, вздрагивая внутри от собственных слов; какой-то его части была крайне неприятна та легкость, с какой после нескольких глотков он стал сообщником Тейлора. Но она действительно настолько поглощена собой. Тейлор прав. Ну что такого сложного просто поднять вилку ко рту, прожевать и проглотить?
Он позвонил ей в номер с мобильного, но там никто не ответил. В нарастающей панике он поспешил обратно в гостиницу, представляя костлявый труп рядом с бутылкой водки и таблетками снотворного. Тейлор с той же картиной в голове не колеблясь последовал за ним. Только вот для него эта перспектива была источником возбуждения и эмоционального подъема, он уже обдумывал список песен на двойной альбом «Best of…». Потом будет переиздание бокс-сетом и, конечно, трибьют. Аланис поет песни Катрин Джойнер. Важно. Энни Ленокс… обязательно. Танита Тикарам… Трейси Чэпмен… Шинейд. Это то, что сразу приходит в голову. Нужен, однако, список пошире, главное – качество. Арета – немного притянуто за уши, но – почему нет? Джоан Джет – в качестве сюрприза. Долли Партон – обработка в стиле кантри. Возможно, соблазнятся даже Дебби Харри или Мейси Грэй. Может, даже Мадонна. Возможности накручивались в его голове, когда они подошли к дверям гостиницы.
Оба были чрезвычайно изумлены, когда им сообщили, что полчаса назад Катрин ушла с каким-то мужчиной.
– Она что, съехала? – выдохнул Франклин.
– О нет. Она просто пошла прогуляться, – благоразумно рассудила девушка за стойкой и по-деловому сверкнула на нго глазами из-под темной челки.
Она никогда не тусовалась с незнакомыми людьми. Сучка страдала агорафобией.
– А как выглядел этот мужчина?
– Довольно крупный, волосы в мелких кудряшках.
– Что?
– Как перманент, так еще сто лет назад носили.
– Как бы вы описали ее психическое состояние? – спросил Франклин девушку за стойкой.
– Анализ психического состояния гостей отеля – вне нашей компетенции, сэр, – бодро ответила она.
На что Тейлор позволил себе ухмыльнуться.
Ричард Гир
После долгой ванны она поставила на видео фильм «Красотка». Всплеск чувства вины сопутствовал приливу энергии, источником которой был появившийся в ее руках вибратор. Как будто на Ибице ей не хватило: перцы всевозможных форм, размеров и цветов, но, как часто с этим делом бывает, чем больше было, тем больше хочется еще. Снова напомнила о себе, зазудела губища, и то, что было поначалу беззаботным почесыванием, быстро переросло в прямое зондирование. Дальше уже дело техники. Дошло до включенного видео и упоительного пощипывания клитора. Ричард Гир умеет настроить на нужный лад, он один мог довести Лизу до исступленных восторгов. Теперь посмотрим, что там у Ричарда львиного в штанах, сможет ли он закончить начатое…
– Ричард… – стонала Лиза, в то время как огромный вибрирующий пластиковый херес Ричарда неустанно подергивал ее влагалищные губы, медленно поглаживал их, с огромным умением раскрывал, постепенно продвигаясь внутрь.
Он остановился, на мгновение подался чуть назад, в то время как она заскрипела зубами, обозревая его белоснежную улыбку на экране. Искусно работая пультом в одной руке, вибратором в другой, Лиза стала ловить ртом воздух, когда Ричарда показали крупным планом.
– Испытай меня, – сказал он ей, и она нажала на паузу.
– Не дразни меня, детка… засади мне, – взмолилась Лиза, перематывая на то место, где после звука расстегивающихся джинсов следует кадр с Ричардом в душе.
Потом вперед
FF>>
Вибратор жужжит…
Снова вперед
FF>>
PAUSE
Полая юбочка пластикового члена Ричарда тыркалась уж ей в пиздогубы, а на экране в его ироничных, слегка лукавых глазах отражались ее желание, ее порочность… и эта упоительная борьба за власть… это перетягивание каната, без которого все превратилось бы в скучные механические движения…
PLAY
Ричард с ней постели. Ричард крупным планом.
– Я думаю, ты очень красивая, очень необычная женщина…
– О Ричард…
Назад
REW<<
Назад
REW<<
PAUSE
ЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖ…
– О Ричард…
PLAY
Зубастая улыбка Ричарда рассеивается, и лицо принимает деловое выражение.
– Я буду платить тебе, чтоб ты являлась по моему первому зову…
REW<<
– …моему первому зову…
REW<<
– Я буду платить тебе, чтоб ты являлась по моему первому зову…
– У тебя такой женщины, как я, и не было никогда, сынок, не то что эти фригидные сучки голливудские, да…
ЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖ
– Еби…
FF>>
Вперед, проматываем жеманную сучку Джулию Робертс, ее появление все портит, ведь здесь должны быть только они с Ричардом…
PAUSE
PLAY
– Я скоро кончу, – это Ричард говорит Лизе…
ЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖ
– О боже, Ричард…
ЖЖЖЖжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжжж…
Ричард пропихнул свой силиконовый хрен еще дальше, и тут что-то сломалось. Перегретый мозг нечаянно перещелкнуло предательским флешбэком: ирландский парень в Сан-Антонио, шланг у него обмяк и прямо вывалился из нее, а он говорит: «Джизус, со мной такого раньше никогда не было…»
…ЖЖЖЖЖ…ЖЖЖЖЖ…ЖЖ…Ж…
Но с Ричардом не могло ведь такого случиться…
И все.
Сука пиздец.
Батарейки. Батарейки ебаный хуй.
Лиза рывком вытянула из себя влажный кусок силикона и натянула штаны. Она уже готова была рвануть в гараж; ненавидя себя, она думала, что у смышленой девочки в сумочке всегда есть «Дюрекс», но у той, что поумнее, – «Дюраселл».
Тут прозвенел дверной звонок, Лиза Леннокс нажала на пульт, изображение исчезло с экрана. Она напряженно поднялась и пошла в прихожую.
Голубые горы, Новый Южный Уэльс, Австралия
Среда, 1.37
Я снова на ногах, выхожу из палатки и штопором вворачиваюсь в массу чувственных тел. С флангов меня поддерживают Селеста Парлор и Риди.
– Давай, старина, выпляши все. Выпляши, – подбадривают они.
Басовая линия синхронизируется с моим сердцебиением, и я чувствую, как сознание мое расширяется далеко за рамки черепа и серого вещества.
фффууушшшш
В клубах пыли извиваются в танце полуголые люди; одни в диком зарубе с выпученными глазами, другие изящно приплясывают, как танцоры кабаре в субботнем телешоу семидесятых.
И я закрутился, завертелся вбок и в сторону, вверх и вниз, подрагивая в неверном свете звезд, пока не почувствовал, что горячую землю под моими ногами сменило нечто похожее на холодный мрамор.
Вот он я, я готов.
– Кейс, где мой кейс, – кричу я парню за вертушками, он кивает, указывая мне под ноги, Риди помогает мне подняться, я достаю из кейса первую пластинку и хочу ее поставить. Вокруг подиума толпится народ, по толпе пронеслось: N-SIGN, N-SIGN…
Сквозь молву я слышу один голос, голос шотландца, насмешливый и злобный: «Да он обхуяченный в кал», – говорит он.
Изворачиваясь, они постепенно вырисовываются в клубах пыли, и клишированные движения позволяют мне идентифицировать их прежде, чем я вижу лица, на которые все равно не в состоянии навести достаточную резкость. Я слышу беспокойные голоса, я спеленут в липкие одежды, которые не дают коже дышать, душат меня, какая-то лампочка загорелась у меня в голове… я хочу содрать все слои, отделить плоть от костей, освободить дух из гниющей затхлой клетки.
…потоки горячего воздуха змеями обвиваются вкруг меня, мучают, сковывают движения.
Я рванул прямо на вертушки, с ногами, и увидел широкоротый ужас мальчиков и девочек; скрип царапающейся пластинки, и я падаю на твердую землю. Я чувствую то же, что супергерой, когда его сносят лазерной пушкой с крыши небоскреба. Смертельную усталость скорее, нежели какую-то особенную боль.
Я просто смеюсь, и смеюсь, и смеюсь.
Вот он, матерый человечище, сбросил куртку и остался в армейских штанах и жилетке. На руке блестящая футбольная татуировка. Берти Блейд красуется, играет мускулами, а потрепанный Осси Оул лежит у его ног. Риди! Он спрашивает, живой ли я. Вот и Хелена здесь, она что-то пытается мне сказать, но я только скалюсь как дурак.
Хелена?
Хелена здесь. Да мне, бля, приснилось. Хелена! Какого хуя…
Я бурчу что-то, как насытившееся плотоядное из какой-нибудь учебной программы, и ее слова теряют смысл, испаряются в жаровне моих мозгов.
Зверь заурчал, потом открыл пасть, из его желудка поднялись протухшие пары, оскорбляя мое обоняние. Я отвернулся, поднялся на ноги и ломанулся в толпу, поближе к басам. Я слышу, как кто-то зовет меня, но не теперешним моим именем, а тем, старым, но это девичье имя, не мое.
Карл – заводила среди девчонок.
Эдинбург, Шотландия
Среда, 20.30
Воспоминания о дискотеке «Волынка»
Джус Терри не мог поверить своему счастью, когда увидел, что всемирно известная звезда ждет его в фойе «Балморала». На ней были дорогой по виду белый пиджак и черные, мягкого денима джинсы. Он порадовался, что не зря потрудился принять душ, и побриться, и откопать свой бархатный пиджак в стиле диско, хоть и выглядел тот теперь довольно скромно. Он постарался пригладить свою шевелюру гелем, хоть и подозревал, что к концу вечера она снова подымется.
– Привет, Кэт, как дела?
– Все в порядке, – сказал она, оправляясь от первого шока, который она испытала, разглядев его. Он выглядел полным оборванцем, она еще не видела, чтобы кто-нибудь так дурно одевался.
– Так-с… давай-ка бухнем в «Гилдфорде» через дорогу, а потом возьмем такси и поедем в Лейт. Пару ковшичков в «Бэй-Хорс», потом, может, переместимся в «Радж», слопаем чего-нибудь остренького.
– Давай попробуем, – осторожно согласилась Катрин, абсолютно сбитая с толку скороговоркой Терри.
– Я говорю «томат», ты говоришь «томато»,[54] – сострил Терри.
«Радж» – отличная идея, высший класс среди индийских забегаловок. До этого он был там только однажды, но эта рыбная пакора… Терри почувствовал, как поры во рту раскрылись и слюни полились струей, как вода из спринклерной системы в пылающем торговом комплексе. Когда они переходили Принцесс-стрит, он бросил оценивающий взгляд на Катрин. Тощая девка. И выглядит не очень. Однако немного карри-шмарри и пара пинт решат проблему. Ей надо отожраться шотландской говядиной, и хуй с ним, с коровьим бешенством и ВИЧ, пусть не пугают. Видно было, что он произвел на нее впечатление. Он, между прочим, тоже постарался, прикинулся как следует. Он рассудил, что богатые телки привыкли к определенным стандартам, их просто так с лету не возьмешь.
Они зашли в «Гилдфорд-Армз». Там было полно гостей Фестиваля и офисных служащих. В толпе, в клубах дыма Катрин разнервничалась и вслед за Терри взяла пинту светлого. Они пристроились в углу, она стала быстро пить, и, когда осушила кружку наполовину, в голове уже немного шумело. Джус Терри, к ее ужасу, поставил на музыкальном автомате «Я твоя жертва».
- Скажи, что ты меня не любишь,
- Взгляни же на меня, не лги.
- Всю жизнь свою была я жертвой
- Мужиков, что мучили меня, как ты.
- Бутылка водки на столе, таблетки.
- Сознанье гаснет, я во мгле
- Вся онемела, твоя жертва,
- Ушла за страшный поворот судьбы.
- Скажи, уж и не шевельнется,
- Когда увидишь ты мой труп,
- Когда к остывшей плоти прикоснешься,
- Холодное сердце в груди.
- Мне нечего сказать, любимый,
- В душе всегда я знала, что
- Беда ничем не отвратима
- И что любовь обречена-а-а.
– Вот что я тебе скажу, тебе, наверное, грустно бывает петь такие песни. Я б уж точно на стенку полез. Я не такой, я предпочитаю ска. Веселый музон, слыхала? Десмонд Деккер – наш чувак. Северный соул, вся туса. Помню, мы частенько ездили на автобусе в «Казино Виган», знаешь? – гордо заявил Терри. Он лгал, но полагал, что это должно произвести впечатление на телку из шоу-бизнеса.
Катрин кивнула вежливо, безучастно.
– Но больше всего я любил диско. – Он расстегнул пиджак и, просунув в лацканы большие пальцы, распахнул его во всю ширь. – Оттуда и наряд, – добавил он с театральным жеманством.
– В восьмидесятых я много времени провела в «Студии пятьдесят четыре» в Нью-Йорке, – сказала Катрин.
– Я знаю парочку тамошних тусовщиков, – дерзко отпарировал Терри, – но здесь у нас было покруче: «Волынка», Бобби Макги, «Вест-Энд-Клаб», «Аннабель»… до фига. Эдинбург – вот настоящая родина диско. В Нью-Йорке предпочитают об этом не вспоминать. Здесь это был больше… андерграунд… но в то же время и мейнстрим, если ты соображаешь, к чему я клоню.
– Нет, не понимаю, – настойчиво сказала Катрин.
Настала очередь Терри соображать. Это ж бред какой-то, размышлял он: некоторые телочки из янки начинают чего-то вякать, когда все, что от них требуется, это отвечать вежливо, рассеянно кивать, как вела бы себя любая настоящая телка из местных.
– Долго объяснять, – сказал Терри, потом добавил: – Чтоб понять, о чем я, ты должна была бы побывать здесь в то время.
Голубые горы, Новый Южный Уэльс, Австралия
Среда, 7.12
Меня отнесли обратно в палатку. Мной занялась Хелена. Волосы ее собраны в два поросячьих хвостика, глаза красные, как будто она плакала.
– Ты так обхуячился, не понимаешь даже, что я тебе говорю.
Говорить я точно не могу. Я обнимаю ее за плечи и пытаюсь извиниться, но я в таком ахуе, что сказать ничего не могу. Я хочу сказать ей, что лучше подружки у меня никогда не было, да вообще ни у кого не было.
Она взяла мою голову в ладони.
– ВНИМАНИЕ. КАРЛ, ТЫ МЕНЯ СЛЫШИШЬ?
Это примирение или встречное обвинение, не понимаю…
– Слышу… – тихо отвечаю я, потом, услышав собственный голос, от удивления повторяю с большей уверенностью: – Я тебя слышу!
– Как тебе это сказать, не знаю… фак. Звонила твоя мама. Отец очень болен. У него случился удар.
Что…
Нет.
Не дури, только не мой старик, все с ним в порядке, он в прекрасной форме, да он здоровей меня…
Но она не шутит. Ни хуя она не шутит.
БЛЯ… НЕТ… ТОЛЬКО НЕ МОЙ СТАРИК… МОЙ ОТЕЦ…
Сердце мое в панике забилось в груди, я вскочил и пытаюсь найти его, как будто он здесь, в палатке.
– Аэропорт, – слышу я свой голос. Голос выходит из меня. – Аэропорт… дома, магазины…
– Что? – переспрашивает Селеста Парлор.
– Он говорит, что хочет поехать в аэропорт, – говорит Хелена, она понимает мой акцент, даже когда я в кашу.
– На фиг. Сегодня он не в состоянии никуда ехать. Никуда ты не поедешь, дружок, – сообщает мне Риди.
– Посадите меня на самолет, – говорю, – пожалуйста. Сделайте подгон.
Они видят, что я не шучу. Даже Риди.
– Без вопросов, старина. Ты не хочешь переодеться?
– Просто посадите меня на самолет, – повторяю я, заело пластинку, – посадите меня на самолет.
О господи… мне нужно добраться до аэропорта. Я должен его увидеть. Нет, не хочу.
НЕТ
НЕТ, НЕ МОЖЕТ БЫТЬ, Я НЕ ВЕРЮ
Нет.
Я хочу запомнить его таким, какой он был. Каким он останется для меня навсегда. Удар… какой еще, на фиг, удар…
Риди качает головой:
– Карл, от тебя несет, как от старого пса. В таком состоянии тебя в самолет не пустят.
Настал момент… не полной ясности, но частичной управляемости. Воспитание воли. Как, должно быть, ужасно всегда быть трезвым, все время терпеть узды воли, не иметь возможности сбросить их, сдаться на время. Но я сдался в совсем неподходящий момент. Я задержал дыхание. Попытался открыть глаза и навести фокус, победить шум и несуразицу и поддержать захлопывающиеся веки.
– Что я тебе говорю?
– Да, Карл, я поняла, ты хочешь, чтоб я посадила тебя на самолет, – говорит Хелена.
Я киваю.
Хелена вдруг и внешне, и голосом стала похожа на мою мать.
– Не думаю, что это реально осуществить прямо сейчас, но таково твое желание. Вот твоя сумка. Я захватила твой паспорт и забронировала билет на свою кредитку. Его можно забрать на стойке «Бритиш-Эруэйз» в аэропорту. Вот номер брони. Сейчас я отвезу тебя в аэропорт.
Все это она сделала для меня. Я смиренно киваю. Она лучше всех.
– Спасибо за все. Я отплачу… я разберусь, приведу себя в порядок.
– Это еще далеко не все. Ты – эгоистичный урод, ты же хотел убить себя!
Я громко смеюсь. Что за чепуха. Если б я хотел убить себя, я б не выбрал для этого наркотики. Я бы спрыгнул с… ну, с утеса, что ли. Я просто пытался кого-то найти.
– Не смейся надо мной, – кричит она, – ты заглотил кучу таблеток и отправился один гулять по лесу.
– Да я просто перебрал с наркотой. Я хотел взбодриться. Теперь я должен увидеть отца, о боже, бедный мой папа…
Селеста обняла меня.
Читать бесплатно другие книги:
