Другая Блу Хармон Эми
– Ничего, – соврала я, покачав головой. – Я так и думала.
– Думала что? – Тиффа вопросительно склонила голову набок.
– Что он потерял голову, – ровным тоном ответила я. Меня замутило.
– Потерял голову от Мелоди! – воскликнула Тиффа, недоверчиво пожимая плечами. – Ты бы видела свое лицо. А ты о ком подумала? О Памеле?
Я уставилась в пол, не желая отвечать.
– Блу. Что происходит с вами обоими? Я думала, после вечеринки вы наконец осознали свои чувства друг к другу. Это было так заметно! Я его вчера спросила о тебе, а он ответил так холодно. Даже не знала, как его и понимать.
– Да. Уилсон, должно быть, редкий вид. Точно не филин, потому что я стала совершенно невидимой.
– Ох, моя дорогая, – вздохнула Тиффа. – Мой брат – сын своей матери. Пусть и не биологический, но во всем остальном – да. Его чувство приличий безнадежно устарело. Я очень удивилась, что он позволил себе так открыться тебе. А тот поцелуй? Мы с Элис несколько дней не могли нарадоваться.
Как неловко. Я не могла повернуться к ней лицом, а Тиффа все укачивала девочку и говорила.
– Моему брату нужен хороший толчок. Отлично сработало, когда мы попытались втолкнуть тебя в объятия Джастина. Может, тебе пора уже расправить крылышки и заставить его сделать выбор? – размышляла она вслух, похлопывая Мелоди по спинке. Бутылочка давно закончилось, и Мелоди уснула, тихонько сопя. Из уголка ее красиво очерченного ротика капало молоко.
– Я кое над чем работала в последнее время, но не хотела тебе говорить, пока ничего не решено. В следующую субботу в Шеффилде выставка, и там должен был принять участие один художник. Но он решил пересмотреть условия контракта, и допересматривался до того, что его выставили за дверь. И так случилось, что твои работы кажутся мне очень подходящими ко всей выставке. На самом деле, я думаю, они даже будут сильно выделяться. Я придержала «Женщину-птицу» и несколько других работ, просто потому, что для них нужна была правильная аудитория. Думаю, что смогу продать «Женщину-птицу» за пять тысяч долларов на выставке, а в галерее она бы стояла месяцами.
Я чуть не задохнулась и едва слышно выругалась. Тиффа мне подмигнула.
– Это почти даром, дорогая. Когда-нибудь твои работы будут стоить гораздо больше, поверь мне. «Женщина-птица», «Рубикон», «Ведьма» и та, которую ты назвала «Доспех», – все, что у меня осталось. Они будут смотреться великолепно, но мне нужно больше. Что еще у тебя есть готового?
Я вырезала скульптуру, которую назвала «Святой». Святой Патрик, увековеченный в дереве. Он шел, опустив голову, опираясь на посох, а вокруг него плясали языки пламени. Хотя проще простого было принять его фигуру за что-то совершенно другое. Та, что Уилсон назвал «Потерей», тоже стояла в подвале за моим столом, накрытая простыней, чтобы не попадалась на глаза. Вполне возможно, что это – моя лучшая работа, но смотреть на нее было больно. Было и несколько других, включая переплетенные ветви, над которыми я с таким остервенением трудилась месяц назад.
– Думаю, всего работ может быть десять.
– Тогда решено. Привези мне скульптуры, и я все устрою. И вот еще что. Не говори Дарси. Пусть это будет нашим маленьким сюрпризом.
Я закончила работу в кафе в четверг поздно вечером и отправилась домой, думая о субботней выставке, о работах, которые подготовила, и о том, что нужно бы позвонить в Рино. Они, наверное, решили, что я сошла с ума. Детектив Муди оставил два сообщения на автоответчике, и Хейди Морган снова звонил. Я пообещала себе, что позвоню им после выставки.
Одной из основных причин моей нерешительности был Уилсон. В тот раз мы ездили вместе, а тут за последний месяц едва ли пару раз виделись. Он стал моим лучшим другом, и я отчаянно по нему скучала и злилась за то, что он так отдалился. «Пространство», как я решила, было всего лишь вариантом фразы «ты не виновата, дело во мне», которую люди используют, чтобы прекратить отношения. Но у дружбы не должно быть срока годности. Лучше бы этого дурацкого поцелуя вообще не случилось. С тех пор Уилсон стал совсем другим.
Стоя у двери в свою квартиру, я проглядывала почту, когда дверь Уилсона открылась и закрылась надо мной. Я напряглась, прислушиваясь к шагам на лестнице, а потом поморщилась, услышав голос Памелы, которая спрашивала про выставку в Шеффилде в субботу.
– Я видела билеты. Ты хотел сделать мне сюрприз? Это подарок на День святого Валентина? – кокетливо выспрашивала она.
Как мне захотелось взбежать по лестнице и швырнуть ее через перила. Похоже, она не почувствовала моих смертоубийственных намерений, потому что продолжила говорить.
– Мы можем сначала поужинать с моими родителями. Они остановятся в отеле на следующей неделе.
Я и забыла о связи Памелы с отелем. Тиффа говорила, что семья Шеффилд уже не была единственным владельцем отеля, но деньги решают все, так что отель по-прежнему носил это имя.
Памела с Уилсоном спустились вниз, и я крадучись отступила, надеясь, что они меня не заметили. Нужно было зайти в квартиру и закрыть дверь, а теперь уже поздно, я себя выдам. Так я и стояла, застыв на месте, видя, как Памела закидывает руки Уилсону на шею, приподнимается на носочки, чтобы скользнуть поцелуем по губам. Я отвернулась. А нужно было смотреть, нужно было заставить себя признать, что это она – его девушка. А я – просто соседка. Проект. Или каприз? Я уже не знала, кто я для Уилсона.
– Увидимся в субботу? – спросила Памела.
Ответа Уилсона я не услышала, сосредоточившись на замке. Пожалуй, мне все равно, заметили они меня или нет. Я вошла и захлопнула за собой дверь. Когда несколько минут спустя раздался легкий стук, я хотела его проигнорировать. Это мог быть только Уилсон, но его появление могло только еще больше расстроить меня. Но я же была обычной девушкой. А парень, который мне нравился, стоял за дверью. Так что я открыла ему.
– Привет, – радостно поздоровалась я, будто не обратила внимания на увиденную сцену. Уилсон не выглядел довольным мужчиной, которого только что поцеловала подружка. Наоборот, он казался немного расстроенным. И напряженным. Я старалась не думать, что это может значить.
– Привет, – тихо ответил он. – Можно с тобой поговорить?
– Конечно. Мой дом – твой дом. Буквально. – Я повернулась и прошла в квартиру, чувствуя его присутствие. – Камилла только что уехала? – в открытую спросила я. Когда Уилсон не ответил, то я вопросительно обернулась.
– Камилла? – он ухмыльнулся, сложив руки на груди. – Ты только что спросила, уехала ли Камилла.
– Я так сказала? – нахмурилась я.
– Да. Ты назвала Памелу Камиллой.
– Хм-м-м. Оговорка по Фрейду, – немного смущенно пробормотала я. Тут не было моей вины. Я думала о поцелуях, а в последнее время они ассоциировались у меня с Камиллой… и «Золотыми девочками».
На кухонном столе стояла скульптура, над которой я работала в наш последний разговор, и Уилсон замер возле нее. Рассматривал внимательно, поворачивал ее туда-сюда, но я не смотрела на него, зная, что любое упоминание Камиллы должно было напомнить ему о том, что произошло между нами больше месяца назад.
– Скажи, что ты видишь в этой скульптуре? – спросил Уилсон спустя какое-то время, не отводя взгляда от чувственных линий на мореном красном дереве. Он почтительно проследил их рукой.
Я убрала лишнее, добавив легкости, вырезала углубления и мускулы, создав намек на любовников, слившихся в единое целое, но сохранив невинность и простоту переплетенных ветвей. Это было красное дерево, с древесиной натурального красно-коричневого оттенка. Я втерла немного темной политуры в одну ветку, и она поблескивала, точно шкурка черного камышового кота. Золотисто-красные тона смешивались с темными, как если бы я смотрела на нее против солнца. Другую ветку я ничем не красила, но отполировала и натерла так, что дерево засияло, как янтарь. В результате скульптура казалась сделанной из ветвей двух разных видов деревьев. И она говорила сама за себя.
Я отвернулась. Лицо вспыхнуло, во мне поднялась злость, а грудь сдавило непонятным чувством, которое всегда появлялось рядом с Уилсоном.
– Мне бы не хотелось.
– Почему? – Он казался искренне озадаченным моим отказом, ведь я всегда была рада обсудить с ним свои работы.
– К чему мне объяснять, как вижу я? Что ты сам видишь в ней? – сердито спросила я. Уилсон отнял руку от скульптуры и схватил меня за кончик косы, свешивающейся на грудь. Легонько дернул, намотав на руку.
– В чем дело?
– Ни в чем. Просто мысли заняты другим, – возразила я. – И мое искусство – не то, что я вижу. А что чувствую. И сейчас мне совсем не хочется обсуждать свои чувства. – Я попробовала выдернуть косу, но он только сжал сильнее, притягивая меня к себе.
– Я вижу соприкасающиеся тела, любовь и страсть, – ровно сообщил он. Я перестала вырываться и встретилась с ним взглядом. Он смотрел открыто и честно, но губы сжаты, будто знал, что переходит невидимую черту, которую сам для себя нарисовал.
– Неудивительно, что ты это видишь, – мягко заметила я.
– Почему?
Он не отводил настойчивого взгляда, и я неожиданно разозлилась. Да, я влюбилась в Уилсона, сомнений быть не может, но это не значит, что он мог играть со мной. И я уж точно не собиралась набрасываться на него с поцелуями, едва только Памела ушла.
– Ты только что провел вечер с Памелой, – мило напомнила я. – Она красивая женщина.
Его глаза гневно сверкнули, и он отпустил мою косу, поворачиваясь обратно к скульптуре. Явно мысленно считал до десяти. Что ж, если я его разозлила, он сам виноват. А что он думал я буду делать? Брошусь ему на шею, после того как он месяцами демонстративно игнорировал меня? Не в моих правилах. А может, он считал наоборот. Я несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь не обращать внимания на возникшую между нами напряженность. Она сгустилась до такой степени, что ее можно было резать и подавать, полив сверху большой порцией отрицания. Уилсон взъерошил волосы и прошелся по квартире, чтобы быть от меня подальше.
Я осталась стоять на месте, ждала, какой будет следующий шаг. Что вообще он тут забыл? Он, похоже, тоже не знал. Когда Уилсон снова взглянул на меня, в глазах читалось что-то похожее на мольбу, будто он должен был в чем-то меня убедить.
– Ты сказала, что твое искусство – то, как ты чувствуешь, а не как ты видишь. Я сказал тебе, что вижу я. Теперь скажи, что чувствуешь ты, – попросил он.
– О чем мы говорим, Уилсон? – отозвалась я. Подошла к нему, держа руки в карманах. – Мы говорим о скульптуре? – Он наблюдал за моим приближением, но я не остановилась, пока едва не уперлась в его ботинки. – Если мы говорим о скульптуре, что ж. Я вижу желание, единение, любовь, которая занимает все пространство, – сказала я тоном гида в музее, подчеркнув слово «пространство». – Что я чувствую? Это легко. Я работала весь день. Я устала. И хочу есть. И мне не нравится Памела. Ну вот. Это я и чувствую. А как насчет тебя?
Уилсон посмотрел на меня так, будто хотел взять и трясти, пока у меня не застучат зубы. А потом просто покачал головой и пошел к выходу.
– Прости, что спросил, – вздохнул он. Голос звучал устало и обреченно, как у тех отцов из сериалов, пытающихся справиться с дочкой-подростком. – Спокойной ночи, Блу.
Я была слишком озадачена и сбита с толку, чтобы ответить. Он вышел из квартиры, больше ничего не сказав.
Глава двадцать пятая
Высокое напряжение
На завивку волос я потратила до смешного много времени. А когда закончила, они спадали мне на спину сияющими темными волнами. Очень аккуратно я нанесла драматический макияж, который не использовала уже несколько месяцев. То, что нужно для художника на его первой выставке. Я даже позволила себе купить коктейльное платье, голубое со стальным отливом, под цвет глаз. Цена была нормальной, и я очень надеялась, что оно не будет смотреться дешево. С короткими рукавами-«крылышками» и вырезом под горло, оно оставляло спину открытой почти до талии. Хоть и обтягивающее, оно было длиной мне ровно до колен, не слишком узкое или откровенное. И еще нашлись подходящие босоножки на высоком каблуке. Так что я считала, что выгляжу отлично, и даже тихонько взвизгнула от радости, когда закончила все приготовления. Из зеркала на меня смотрела повзрослевшая девушка, соблазнительная, но и утонченная, как Тиффа. Замерев под дверью, я прислушивалась, не вышел ли Уилсон. Если они с Памелой ужинали с ее родителями, он точно скоро уедет. И ждать пришлось недолго. Уилсон закрыл дверь и начал спускаться ровно в 6.30 вечера.
Я спокойно закрыла за собой дверь, прошла к выходу и, как и планировала, оказалась у лестницы раньше него. Он смотрел в телефон, но, услышав цоканье моих каблучков, тут же поднял голову и вытаращил глаза. Я постаралась сдержать улыбку. Мне так хотелось добиться от него такой реакции, чтобы он думал обо мне весь этот вечер с Памелой. Надеюсь, вечер будет ужасным. Он окинул меня взглядом, задержавшись на ногах. С каким трудом я удержалась от довольного хихиканья… вместо него кашлянула. Его глаза в ту же секунду встретились с моими, и их выражение было сердитым. Секундочку. Это в мои планы не входило. Смущение, бормотание, комплименты – это да. Но не сердитые взгляды же.
– Куда ты собралась? – Его голос звучал странно. Почти раздраженно.
– Ухожу, – беспечно откликнулась я.
– Понятно. – Теперь по его лицу ничего нельзя было разобрать. – Платье коротковато.
– В самом деле? – недоверчиво хмыкнула я. Посмотрела вниз на подол, который вообще-то заканчивался где надо. – И почему же тебя так волнует длина моей юбки?
– Не волнует, – отрезал он.
А вот и волнует. Может, это ревность? Тогда хорошо. Очень хорошо. Я пожала плечами и прошла мимо него к двери. Уилсон выругался.
– Черт возьми! Так это все начнется сначала? – воскликнул Уилсон за моей спиной. Я замерла. Боль пронзила меня ударом тока, и я повернулась к нему. Лицо будто каменное, взглядом можно заморозить, челюсти сжаты. Руки скрещены на груди, ноги широко расставлены – никак готовился к моему язвительному ответу.
– Что ты хочешь сказать? Что начинается сначала? – я старалась говорить тихо и сдержанно, но внутри меня трясло.
– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду, – глухо и отрывисто произнес он.
– Вот как. Понятно, – прошептала я. Мне правда стало все понятно. На его лице все написано. Отвращение. Он видел не привлекательную женщину по дороге на престижную выставку. Он видел девчонку-подростка в безвкусной одежде, с неприглядным прошлым, вырядившуюся как на панель.
– Да, возвращаюсь к своим развратным замашкам. Так тому и быть. – Я презрительно подняла бровь и замерла, ожидая, что он меня поправит. А он просто молча смотрел.
Я раздраженно развернулась и рывком распахнула дверь.
– Блу!
Поворачиваться я не стала, только приостановилась, ожидая извинений.
– Я не собираюсь наблюдать, как ты рушишь свою жизнь. Если ты выбираешь этот путь, я за тобой не пойду, – он говорил так жестко, холодно, как никогда прежде.
У меня пропал дар речи, и я покачала головой. Откуда это взялось? Что я такого сделала, что он решил стать по-родительски самоуверенным со мной? Мне хотелось на него заорать, выцарапать ему глаза, сказать, какой же он придурок. Но я уже не хотела опускаться до такого. Он мог думать обо мне все, что пожелает, но я изменилась. Так что я повернулась и смерила его взглядом.
– Что ж, думаю, жребий брошен… так?
Я повернулась и вышла из здания, выпрямив спину, но подбородок дрожал. Не знаю, смотрел ли он мне вслед. Выезжая с подъездной дорожки, я не глядела по сторонам, только прямо. Не плакала. Не ругалась. Просто вела машину к отелю, а лицо превратилось в застывшую маску.
Тиффа сказала мне ехать на центральную парковку, и я так и сделала, запрещая себе смущаться из-за моего старенького потрепанного пикапа. Из машины я вышла по-королевски, уронила ключи в руку служащего отеля, попросив его быть аккуратным и «не поцарапать моего малыша». Парень был профессионалом, так что и глазом не моргнул. Я была ему признательна за это его умение скрывать настоящие чувства и поклялась себе, что сегодня буду стараться так же успешно прятать свои. А ведь когда-то у меня был к этому талант. Как же я позволила себе так расслабиться?
Я вошла в фойе, поймала первого попавшегося человека в костюме и спросила, как можно попасть на выставку. Он отправил меня к лифту и объяснил, что галерее здесь отведен целый этаж и рядом с нужной мне кнопкой указана буква «Г». В груди заклокотала паника и замелькали мысли о побеге. Чего стоит, просто скинуть эти туфли на высоком каблуке и сбежать. Стиснув зубы, я вошла в лифт вместе с другими посетителями в вечерних нарядах. Посмотрела на себя в зеркало, пытаясь представить, что увидел Уилсон. Никакой радости от своего вида я уже не испытывала: он разбился на крошечные неровные осколки. Отражение вызывающе уставилось на меня. Глаза казались слишком большими, а щеки побледнели – румянец пропал вместе с ощущением счастья. О чем я вообще думала?
Тиффа подбежала ко мне, как только я вышла из лифта. Выставка была оформлена хорошо, свет поставлен правильно, все работы размещены в нужных местах. Прямо в центре висела огромная картина с изображением лица плачущей девушки. Слезы были выписаны так живо, что даже влажно поблескивали на свету.
– Блу! Ты выглядишь великолепно! Просто обворожительно! А где Дарси? – Она заглянула мне через плечо, но там были только плотно сомкнутые створки лифта. – Он просто умрет, когда увидит твои работы тут! Не могу дождаться! – восторженно взвизгнула она, и меня накрыло волной искренней благодарности и симпатии. Но, как и любая волна, она отхлынула назад, в море разочарования, когда мысли снова обратились к Уилсону.
– Я ему ничего не говорила.
– Знаю, дорогая. Это я его пригласила, – театральным шепотом сообщила Тиффа. – Сказала, что он обязательно должен прийти, чтобы увидеть работы нового талантливого автора. Послала ему билеты и все такое. Он что, все испортил?
Можно было и так сказать. Мне так точно все испортили.
– О планах Уилсона мне неизвестно, – мне удалось произнести это ровно и холодно, и Тиффа нахмурилась. Это было не совсем правдой, но я не стала вдаваться в подробности.
– Хм-м-м. – Она присмотрелась ко мне. Задумавшись, поджала красивые ярко накрашенные губы. – Значит, хорошо испортил.
Вот и все, что она сказала. Подхватила меня под руку и потянула вперед.
– Пойдем, посмотришь, как мы поставили твои работы. От них аж дух захватывает. Куча людей уже спрашивала про них. Ты стала звездой вечера. – Я позволила ей утащить меня за собой и пообещала себе забыть Уилсона и то, как он на меня смотрел. Я была «звездой». Так сказала Тиффа, и я собиралась наслаждаться вечером, несмотря ни на что, даже если не могла поверить своим глазам.
«Женщина-птица» занимала целый угол. Она возвышалась над другими работами на черном постаменте, а установленный над ней свет превращал дерево в жидкое золото. На секунду я увидела ее глазами посетителей выставки, и у меня перехватило дыхание. В этом резком изгибе был только намек на женщину, несколько линий, очерчивающих распахнутые крылья. Вот почему я терпеть не могла подбирать названия для своих работ: это загоняло их в рамки. А мне этого не хотелось. Не хотелось, чтобы мое мнение влияло на впечатления зрителей, они должны были увидеть там что-то свое.
Несколько людей стояло вокруг нее, изучая, наклоняя голову то вправо, то влево. Сердце стучало так громко, что непонятно, как оно не сотрясало комнату с ее драгоценными экспонатами. Тиффа плавно скользнула к мужчине, очарованно рассматривающему женщину, заключенную в дерево. Ее изящная ручка коснулась рукава пиджака.
– Мистер Уэйн, вот автор. – Второй рукой она взяла меня за руку. Мистер Уэйн повернулся к нам. Его уже засеребрившиеся волосы были зачесаны назад. Какое интересное лицо. Больше подходит гангстеру, а не ценителю искусства. Он был крепко сложен, и черный смокинг сидел на нем как влитой. Похоже, знакомство стало для него неожиданностью, он скривил губы, встретившись со мной взглядом.
– Я хочу ее, – сказал он без экивоков, с тем же акцентом, что и у Тиффы. Наверное, тоже работал в Шеффилде. Я почувствовала, что краснею, и Тиффа рассмеялась – словно серебряные колокольчики зазвенели, будто говоря: «Вы просто чудо, я вас обожаю!».
– И вы можете ее получить. Скульптуру, – ответила Тиффа, озорно подмигнув. – Это Блу Экохок, – она произнесла мое имя так, будто я была знаменитостью. Я подавила неуместный смешок. Нет-нет, только маска. Привычное выражение лица, когда я не знала, как ответить.
– Ваша работа великолепна. Но, что гораздо важнее, она завораживает. Я словно переношусь туда, в ее мир. Когда это происходит, я понимаю, что вещь мне нужна. – Мистер Уэйн задумчиво отпил из своего бокала с прозрачной жидкостью. – А ведь я мог не прийти. Но Тиффа бывает очень настойчивой.
– Блу, мистер Уэйн – владелец Шеффилда, – просто сказала Тиффа. Вот это да. Тиффа снова повернулась к мистеру Уэйну. На краткий миг я задумалась, а вдруг его звали Брюс? Он как раз выглядел так, будто припарковал свой «Бэтмобиль» на крыше.
– Когда-нибудь работы мисс Экохок будут стоить целое состояние. Шеффилд в мире искусства сегодня вырвался вперед, – продолжила Тиффа с непоколебимой уверенностью. Мне очень хотелось зажать ей рот рукой.
– Согласен. – Мистер Уэйн склонил голову на плечо. – Вы молодец, Тиффа. – Потом он протянул руку мне. – Покажете остальные работы?
Тиффа не колебалась ни секунды.
– Прекрасная идея! Блу, я буду здесь. – И она упорхнула к другим гостям. От мистера Уэйна исходил аромат дорогого одеколона. Он взял меня под руку, положив мою ладонь себе на предплечье, как иногда делал Уилсон, и мы двинулись к моей следующей скульптуре. Может, это отличительная черта англичан – изысканные манеры. Или так поступали богатые и образованные мужчины. Кто знает, опыта общения ни с теми, ни с другими у меня особо не было. Я шла рядом, стараясь придумать какую-нибудь умную фразу. Мозг судорожно искал какую-то тему для разговора, наматывая круги внутри черепной коробки. Но вдруг я поняла, что мистеру Уэйну и не нужны были остроумные замечания, он был всецело поглощен скульптурой перед ним.
– Пожалуй, я передумал. Теперь я хочу эту.
И тут я впервые увидела, у чего мы остановились. «Потеря» склонилась перед нами в мученической позе. Мне хотелось отвернуться. Когда Тиффа прислала за ней грузовик, у меня будто камень с души свалился. Я не ответила, глядя куда-то за нее, надеясь, что мистер Уэйн отправится дальше.
– На нее почти больно смотреть, – пробормотал он. Я почувствовала его взгляд и повернулась к нему. – Похоже, у нее есть своя история. – Он улыбнулся. И я тоже улыбнулась, но как-то вымученно. Нужно было рассказать ему о ней, продать ее, продать себя. Но я не могла. Не знала, как. Наступила неловкая тишина. В конце концов он заговорил, спасая нас обоих.
– Кто-то как-то сказал мне, что настоящее произведение искусства создается, только если ты добровольно истекаешь кровью у всех на глазах.
Я почувствовала себя слишком беззащитной, мне захотелось скрыться в тени комнаты, где не зрители бы наблюдали за мной, а я – за ними.
– В каждой линии тут страдание… она просто… необыкновенная, – мягко произнес он, а я ругала себя последними словами. Вот же человек, от которого может зависеть моя карьера, а мне хочется бежать.
– Тогда она ваша, – неожиданно для себя ответила я. – Это мой подарок, в благодарность за эту выставку.
– Нет-нет. – Он величественно покачал головой. – Я ее куплю. Благодарю, но эта работа обошлась создателю слишком дорого, нельзя отдавать ее бесплатно, – он сказал это так по-доброму, даже ласково.
Сердце рвалось из груди, и я едва справлялась с эмоциями, сумев выдавить только несколько слов благодарности. И мы двинулись дальше.
Я была как в тумане среди этих роскошных нарядов и горячих слов одобрения. Удовольствие от всеобщего внимания вытеснило боль, и я общалась то с одним восторженным гостем, то с другим, а Тиффа всегда была рядом. Ближе к концу вечера она вдруг остановилась и помахала кому-то на другом конце зала.
– Дорогая, он пришел. Ты все еще дуешься? Хочешь, я подержу его где-нибудь подальше от тебя, чтобы он немного пострадал?
Оглядев комнату, я нашла «его», стоящего у плачущей картины, которая встречала всех вновь прибывших. Он выглядел таким выглаженным и чинным в черном смокинге. Высокий, красивый, волосы зачесаны назад, осталась лишь едва заметная волна. Мне так хотелось растрепать эту старательно сделанную прическу, чтобы она снова стала непослушными кудрями. Он заметил машущую Тиффу и даже собрался помахать в ответ, когда увидел рядом с ней меня. Так и замер с поднятой рукой.
– И он притащил с собой эту черт-те как одетую корову, – простонала Тиффа. – Что случилось с моим братишкой? У него просто отвратительный вкус. Ну что ж, теперь ясно, что стало со вторым билетом. Он совсем ничего не соображает, – пробормотала она себе под нос. О чем это она? Памела же не выглядела коровой. Или кем-то хоть немного несимпатичным, как бы мне этого ни хотелось.
– Так, я пойду. Я же уже достаточно поболтала и полюбезничала со всеми? – весело спросила я, отступая в сторону лифта.
– Нет! Блу! Да что же творится с тобой и моим дурачком-братцем? Это же твой вечер!
– И все было просто чудесно. Но я не хочу сейчас общаться с Уилсоном. Перед самым отъездом у нас вышел довольно неприятный разговор, и я пока не могу спокойно находиться с ним в одном помещении.
– Мисс Экохок! – К нам подошел мистер Уэйн вместе с невысоким мужчиной азиатской внешности. – Мисс Экохок, это мистер Ин Чен, – представил спутника мистер Уэйн. Тот слегка поклонился. – Ваши работы так его заинтересовали, что он умолял о знакомстве.
Тиффу рядом затрясло. Наверное, это какая-то шишка. Как его звали? Было такое ощущение, что у меня сейчас голова оторвется и улетит, как воздушный шарик. Нужно поклониться в ответ? Тиффа поклонилась, так что я последовала ее примеру.
– Рада познакомиться, – беспомощно пробормотала я.
– Больше всего мистера Чена заинтересовала скульптура, которую вы назвали «Виолончель». – Мистер Уэйн снисходительно улыбнулся мистеру Чену.
Мистер Чен! Вот его имя. Не так и сложно запомнить. Краешком глаза я видела Уилсона, двигающегося к нам с висящей на нем Памелой. Я наступила Тиффе на ногу, возможно, гораздо сильнее, чем нужно. Она тихонько охнула, но сделала шаг к мистеру Чану (так, кажется?), увлекая того в беседу. А я повернулась к мистеру Уэйну, который осторожно наклонился ко мне и потянул в сторону, шепча на ухо, что меня вполне устраивало, так как Уилсон оставался позади.
– Мистер Чен – магнат из Китая, крупная рыбка, когда он приезжает, мы всегда предоставляем ему все самое лучшее. Он считает себя ценителем искусства. Если ему понравятся ваши работы и он решит, что вы – будущая звезда, то сделает все возможное и невозможное, но купит все работы, какие сможет.
– Он купит все? – спросила я, стараясь не завизжать от восторга, как девчонка.
– К сожалению для мистера Чена, они все проданы, – Мистер Уэйн снисходительно улыбнулся.
– Как, все! – прошептала я ошеломленно.
– Да, все.
Смокинг Уилсон бросил на перила, ослабленный галстук свисал печальной петлей. Верхние пуговицы на рубашке были расстегнуты, а сам он сидел на ступеньках, поставив локти на колени и сложив руки перед собой. Пару секунд я смотрела на него сквозь стеклянную вставку в двери, думая, может ли он сказать что-то, что убедит меня простить его. Он показал, что думает на самом деле, и его слова не шли у меня из головы. Наоборот, ярко горели перед глазами, без остановки жужжа в мозгу.
Меня поздравляли, хвалили, даже восхищались. Но только слова Уилсона крутились и крутились в памяти, вытеснив все остальное. Магнат из Китая, чье имя я так и не смогла запомнить, заказал мне пять разных скульптур и вручил чек на пять тысяч долларов. Такая же сумма будет ждать меня, когда я все закончу, а Шеффилд даже отказался от своей комиссии. Этот вечер принес мне успех, заложил фундамент для будущего. Об этом я и не мечтала. Но весь вечер в груди ныло, а желудок сводило, и все из-за Уилсона.
При звуке открывшейся двери он поднялся. Но я кинула ключи в сумочку и прошла к своей квартире, не обращая на него внимания. После выставки я ездила по городу несколько часов. Впервые мне не хотелось возвращаться в Пемберли.
– Блу.
Подойдя к двери, мне пришлось выкапывать ключи из сумочки заново. Спокойно. Руки подрагивали, и я нахмурилась. Ну-ка, никакой дрожи! Он не увидит мою слабость.
– Блу…
Почти шепот, и я вздрогнула, хотя руки уже и так тряслись, а сердце отчаянно колотилось, грозясь осыпаться осколками. В следующую секунду он был рядом, склоняясь надо мной. Я не поднимала головы, пытаясь открыть дверь.
– Я волновался за тебя.
– Почему? – тихо спросила я. Ключ наконец скользнул в замок, и я с благодарностью повернула ручку. – Разве Тиффа тебе не сказала? Я была элитной девушкой по вызову. Они вызвали меня специально для мистера Инь-Яня. – Я захлопала ресницами, по-прежнему не глядя на него, открыла дверь и зашла в свою крошечную прихожую.
Уилсон дернулся как от выстрела. В следующую секунду он уже прижимал меня к стене, захлопнув за нами дверь с такой силой, что фотография меня и Джимми покачнулась и упала, разбившись об пол.
– Хватит. Перестань. Это не смешно, Блу. Это омерзительно. И я хочу выследить этого мистера Чертова Чена, как бы его ни звали…
– А разве ты не это подумал, когда я уезжала? – прервала его я. – Что я вышла на охоту за мужчинами?
– Почему ты мне сразу не сказала? – недоверчиво выдавил он, задыхаясь. – Меня гордость распирала за тебя. Это было великолепно, все работы до единой. А ты мне не сказала. Ты позволила мне вести себя как последняя задница!
– Так это я позволила? Я так готовилась, а ты… ты оскорбил меня, дал понять, что я выгляжу как ш-шлюха! – Я хватала ртом воздух, пытаясь вырваться, и сердито оттолкнула его, чтобы не разреветься прямо перед ним. Но он не отступил, вместо этого обхватил мое лицо ладонями, заставляя посмотреть ему в глаза. Я демонстративно уставилась куда-то поверх его плеча.
– Мне было страшно. – Его губы оказались так близко, и я постаралась сконцентрироваться на том, что он говорил раньше. Напомнила себе об отвращении в его взгляде и голосе, о презрении. Но его губы… и сам он так невыносимо близко. Я почувствовала его дыхание, и где-то внутри меня что-то сладко сжалось.
– Мне было страшно, Блу, – настойчиво повторил он. – Ты так много всего пережила. А я влюбился чуть ли не до потери рассудка. Не думаю, что ты готова к таким чувствам.
Сердце замерло, дышать получалось с трудом. А потом… моих губ коснулся поцелуй. Медленный, нежный, едва ощутимый. Уилсон снова заговорил, щекоча дыханием. Я схватилась за его рубашку, скручивая ткань, пытаясь не сойти с ума.
– Я старался не торопиться. Старался не торопить тебя. А потом увидел тебя сегодня. Ты нарядилась, собиралась куда-то идти, такая невозможно прекрасная, уверенная в себе, сильная. И я подумал, что потерял тебя навсегда.
Стоя почти вплотную к нему, я чувствовала лихорадочный стук его сердца, и мое тоже поспешило присоединиться к рваному ритму. А потом он снова коснулся меня губами. И это уже был не тот осторожный, выжидательный поцелуй. И я растворилась в нем без остатка. Мы ждали его так долго. Я гладила его по спине, притягивала еще ближе, нуждаясь в большем. Он обхватил меня и поднял в воздух, прижимая к себе, жадно целуя. Он пах лакрицей и снегом. Такой знакомый и в то же время запретный запах. Горячее и холодное. Что-то грешное, но надежное.
Он отпустил мои губы, начав осыпать поцелуями веки, щеки, шею, подхватил под бедра, разрывая ткань, будто любая преграда между нами ему сейчас мешала. Меня словно подхватила волна, и я оказалась на самом верху, пытаясь взобраться на гребень, но никак не могла до него дотянуться. Он поднял меня в воздух, закидывая мои ноги себе на талию, снова целуя в губы, выдыхая мое имя.
– Блу, ты так сильно мне нужна. Я так тебя хочу…
И в памяти всплыло его лицо… как он выглядел, когда сказал, что «не пойдет за мной». Я отпрянула от него, задыхаясь, все еще в его объятиях, все еще обвивая ногами его талию.
– Ты меня хочешь, Уилсон? Хочешь? А любишь? – вырвалось у меня.
Но его глаза были затуманены страстью, губы тянулись к моим, будто он даже не услышал вопроса. Я отодвинулась еще дальше, отказывая в чем-то большем и себе, и ему. Он нахмурился, чуть прикусил мою нижнюю губу, притягивая мою голову к себе, прося, требуя большего. Но я сопротивлялась, хотя все тело дрожало от желания. Я сползла вниз, коснулась ногами пола, с благодарностью обнаружив, что они меня еще держат, расправила юбку. Если не остановиться сейчас, у меня не будет сил сказать «нет». А сегодня мне было необходимо это сделать.
Уилсон как будто был не в себе, словно разум оставил его.
– Блу?
– Я видела, как ты сегодня на меня смотрел. С отвращением. Будто я какая-то… дешевка, – выдохнула я. – Но я изменилась. Поэтому ты должен уйти. Пожалуйста, – я говорила негромко, но твердо. На лице Уилсона появилось ошарашенное выражение. Он потер шею в замешательстве, а в глазах отразилось раскаяние.
Я обошла его и открыла дверь. И осталась ждать, хотя в горле встал ком.
– Пожалуйста, Уилсон, – попросила я. Он шагнул туда, не зная, что еще было делать, медленно вышел в коридор походкой человека, только что пережившего серьезное потрясение. Я закрыла за ним дверь и ждала, прижавшись к теплому дереву, прислушиваясь, пока не услышала удаляющиеся шаги, тяжело поднимающиеся по ступеням. Повернув ключ в замке, я присела подобрать разбившуюся фотографию. С нее на меня смотрел Джимми и я сама. Маленькая девочка с длинными косичками, длиннее, чем у Джимми, но заплетенными точно так же. У меня не было двух передних зубов, и я радостно смотрела в камеру с широкой беззубой улыбкой. Джимми не улыбался, но обнимал меня за плечи одной рукой, а я цеплялась за нее обеими ладошками, и это было так естественно… Будто я была ему дорога. И любима.
По стеклу прошла трещина, но я все равно вернула фотографию на место, аккуратно поправив, чтобы висела ровно. Трещина прошла по нам, разделив тела пополам, но, к счастью, сама фотография не пострадала. Под этим неровным шрамом мы все равно остались невредимы. Я замерла, задумавшись. Трещины раскололи и меня саму, но я не сломалась. Под сеткой шрамов я все еще была собой. Несмотря на мою неуверенность, боль, борьбу с собой и с другими, я осталась невредимой.
Я выключила свет и выскользнула из платья, все еще размышляя. И тут надо мной заиграла музыка. Пройдя в гостиную, я подняла голову к вентиляции. Немного послушала и ахнула, не веря своим ушам. Уилли Нельсон. Уилсон играл Уилли Нельсона, его песню «Всегда думаю о тебе», и никогда прежде она не звучала так нежно. Будто она была создана для виолончели, хотя вряд ли кто-нибудь узнал бы Уилли Нельсона в аранжировке Уилсона. Он сыграл ее несколько раз подряд, как если бы ему было важно убедиться, что я услышала. А потом все стихло.
Глава двадцать шестая
Свет
Я проснулась утром от стука в дверь. Всю ночь я ворочалась и крутилась, измученная сомнениями, снедаемая страстью и любовью, сомневаясь, а вдруг мне стоило принять то, что Уилсон так явно предлагал.
– Блу! Блу! Открой! Мне нужно с тобой поговорить!
– Черт побери, – простонала я, выскальзывая из кровати. Застегнула бюстгальтер, натянула джинсы и футболку, а Уилсон все продолжал стучать.
Распахнув дверь и впустив его, я тут же ретировалась в ванную. Он пошел за мной, и я быстренько захлопнула дверь у него перед носом. Умылась, смыв остатки макияжа, с которым уснула, почистила зубы, причесалась. Уилсон все еще ждал под дверью, когда я вышла. Взял мое свежевымытое личико в ладони, задержав взгляд на губах. Не говоря ни слова, обнял за талию и зарылся лицом в волосы. От неожиданности я подавилась воздухом, а он только обнял крепче.
– Думаю, пора с этим покончить, – прошептал он мне на ухо.
Я начала вырваться, чтобы успеть первой оттолкнуть его, до того как он сам произнесет решающие слова. Так было проще. Но он только усилил хватку, успокаивая меня.
– Тише, Блу. Просто послушай.
Я напряженно замерла, пытаясь не обращать внимания на его запах, на то, как он обнимал меня, как целовал в волосы, не обращать внимания на свое желание удержать его.
– Покончить с чем? – наконец спросила я.
– Со всеми недомолвками.
– Ты разве чего-то не знаешь?
– Сейчас я точно знаю больше, чем раньше. На каком номере мы остановились? Я сбился со счета. Как же там было? Я знаю, что ты великолепна. Ты прекрасна. Ты необычайно храбрая. Порой твое чувство юмора просто ужасно. Ты вырезаешь невероятные скульптуры из дерева… не тотемные столбы. – Я немного расслабилась, прижимаясь к нему, даже улыбнулась. – Ты паршиво выбираешь парней… хотя, раз теперь я могу причислить сюда себя, придется изменить этот пункт.
– А Тиффа говорит, что ты не умеешь выбирать девушек, так что тут, думаю, мы сравняли счет, – перебила я.
– Я умею выбирать девушек. Я же с ума по тебе схожу, разве нет?
– А ты сходишь?
– Да, Блу. Совершенно потерял голову.
Сомнения и замешательство остановили зарождающееся в груди чувство.
– А как же Памела?
– Она целуется, как старушка, – только и ответил он.
Я рассмеялась, тут же почувствовав себя лучше.
– Вчера вечером я сказал ей, что люблю тебя. Странно, но, похоже, она уже знала.
Я зарылась в его рубашку и глубоко вдохнула, ожидая неизбежного, большого «но», потому что он явно не закончил. Уилсон помолчал, наверное думая, что я сейчас тоже признаюсь в своих чувствах. Когда я промолчала, он вздохнул и заговорил снова.
– И вот теперь о том, чего я не знаю. Это как ты ко мне относишься. То мне кажется, что ты чувствуешь то же, что и я. А потом ты мне говоришь, что это просто дурацкая игра. То я признаюсь, что жить без тебя не могу, а ты выгоняешь меня.
– Так ты это имел в виду? Что не знаешь, как я к тебе отношусь? – Я чуть не рассмеялась, таким очевидным мне казался ответ. – Уилсон, это не я встречалась с кем-то еще. И не я убеждала тебя, что наши отношения выходят за рамки приличий. И это не мне с таким трудом давался каждый шаг.
– Это все еще не ответ, Блу. Как ты относишься ко мне? – Он был настойчив, теперь он держал меня за плечи, отодвинув от себя, чтобы видеть мое лицо. Я не могла ему ответить. Не потому, что не знала ответ, как раз наоборот.
– Можно тебе кое-что показать? – вдруг решилась я. Уилсон разочарованно опустил руки и отвернулся, ероша волосы. – Пожалуйста. Так я смогу лучше объяснить. Мне не так хорошо даются длинные речи, как тебе.
Ухватив за рукав, я потащила его за собой. Он пошел, но я знала, что мое молчание его задело. Я провела его через дверь в кухне в подвал, спустилась по ступенькам, так и не выпустив его руку, пока мы не оказались у моего рабочего стола.
Я указала на свою последнюю незаконченную работу.
– Это тот большой кусок дерева, который ты не так давно помог мне притащить. Ты тогда спросил, не собираюсь ли я вырезать тираннозавра рекса в натуральную величину, помнишь?
– И это все?
Уилсон недоверчиво уставился на заготовку, которая все еще была огромна для скульптуры, но когда мы ее сюда затаскивали, она была такой большой, что не помещалась на верстаке, да и от машины ее пришлось везти на тележке. Она наверняка весила больше центнера. Я успела срезать достаточно, чтобы самостоятельно поднять ее на стол. У меня получилась круговая поднимающаяся ввысь структура, она вполне могла быть винтовой лестницей для эльфов, живущих у ее подножия в деревянной долине. Она должна стать первой работой для мистера Чена.
– Видишь, как пустые места создают скульптуру? Как вырезается больше, чем остается?
Уилсон кивнул, наблюдая за движением моих пальцев.
– То есть дело не только в том, что есть, а в том, чего нет. Понимаешь? – я запнулась, пытаясь подобрать слова, зная, что хочу сказать, но не понимая, то ли говорю.
– Думаю, да. Пространство создает силуэты, измерения, форму… так?
Я улыбнулась ему, в восторге оттого, что он понял. Он улыбнулся в ответ, так нежно, с такой любовью, что я не сразу пришла в себя и с трудом успела поймать за хвост убегающую мысль.
– Именно так, – кивнула я, возвращаясь к скульптуре. – Джимми учил меня, что когда вырезаешь, это отрицательное пространство вокруг создает линии, перспективу, красоту. Отрицательное пространство – это то, что остается на месте срезанного дерева, пустоты, которые, в свою очередь, создают форму. – Я замолчала и глубоко вздохнула, зная, что мне придется это сказать. Если я любила Уилсона – а я была в этом уверена, – мне нужно было объяснить ему кое-что, что будет уже не так легко понять. Сможет ли он любить меня потом? Но он должен знать. Я повернулась к нему, умоляюще глядя в глаза, не притворяясь и не прося прощения.
– Иногда мне кажется, что внутри меня – огромная зияющая дыра от подбородка до талии, негативное пространство, которое жизнь взяла и вырезала. Но это не делает меня красивой скульптурой. Иногда это просто пустота и темнота, и… и никакая шлифовка или полировка не сделает это чем-то другим. И мне страшно. Если я позволю тебе любить меня, эта дыра может поглотить твою любовь, а потом и тебя самого.
Уилсон коснулся моей щеки, внимательно слушая, чуть хмурясь, но глядя с сочувствием.
– Но это не тебе решать, Блу, – мягко произнес он. – Тебе неподвластны чувства других. Ты не можешь позволить кому-то любить тебя, так же как ты не можешь и заставить. – Он бережно обхватил мое лицо ладонями. Я сжала его запястья, не зная, хочется ли мне прижаться к нему или оттолкнуть, чтобы спастись от чувств, которые он во мне разбудил.
– Я правильно понял, ты боишься позволить мне любить тебя, думая, что внутри тебя дыра, которую не заполнить… что никакой любви не хватит? Но я повторю снова. Ты любишь меня?
Я собралась с духом и кивнула, зажмурившись, потому что не могла произнести то, что собиралась, глядя в эти полные надежды глаза.
– Никогда в жизни я не чувствовала того, что чувствую к тебе, – решилась я. – Не могу представить, что это может быть чем-то, кроме любви. Но «я люблю тебя» не отражает того, что я чувствую, – залепетала я. – Мне безумно хочется, чтобы ты любил меня. Мне необходима твоя любовь. Но я не хочу нуждаться в ней и боюсь, что она нужна мне слишком сильно.
Читать бесплатно другие книги:
