Город вечной ночи Чайлд Линкольн

60

Озмиан двигался за своей добычей без спешки, наслаждаясь удовольствием выслеживания. Он никуда не торопился – время работало на него. Хотя Пендергаст и разочаровывал до этого момента, все же нельзя было отказать противнику в уме и хитрости, и его недооценка могла плохо кончиться для Озмиана. И он учился. Совершенствовался.

Долгая петляющая погоня наудачу по следу привела его в конечном счете в комнату для занятий декоративно-прикладным искусством. Как ни странно, но он не помнил этой комнаты, да и вообще не помнил, чтобы в больнице занимались такими делами. И все равно это помещение, где на столах лежали последние незавершенные проекты пациентов – недовязанные шарфы, глиняные головы, отвратительные акварели, дурацкие творения сдвинутых мозгов, – в высшей степени обескураживало. Следы шли мимо стола с шарфами, и Озмиан мгновенно догадался, что здесь произошло: Пендергаст взял несколько шарфов и обмотал ими ноги, после чего его следы стали более слабыми, сглаженными.

Умный ход.

Теперь идти по следу стало труднее, и Озмиан часто останавливался, когда следы Пендергаста пересекались со следами более ранних исследователей. Он шел по коридору все дальше, заглядывая в некоторые комнаты. Пендергаст выигрывал время своим изобретением, замедляя его поиск. Агент задумал какую-то ловушку, и на ее подготовку требовалось время.

Общее направление следов было западное – к крылу D, и Озмиан подумал, не туда ли направляется Пендергаст. Неожиданное решение.

Еще несколько минут движения по следу действительно привели его к выгоревшей части здания. То место, где след уходил в лабиринт развалин, Озмиан тщательно осмотрел в свете фонарика. Это могло быть отвлечением, попыткой завести охотника в опасную зону, но внимательное изучение следа подтвердило, что Пендергаст и вправду вошел в неустойчивое крыло. Сфальсифицировать такое он бы не смог. Он находился где-то здесь.

И теперь, разглядывая обгорелые стены, Озмиан чувствовал себя обескураженным. Он ясно слышал, как стонет все это крыло, как потрескивает с каждым порывом ветра. Ему казалось, будто стены двигаются, а эти несмолкающие звуки вызывали у него такое чувство, будто он очутился во чреве какого-то отвратительного животного. Стены крошились, пол обгорел, в нем образовались большие дыры, и кое-где лежали упавшие балки. Температура горения была настолько высокой, что на полу остались лужи расплавленного стекла и алюминия, а части бетонной стены раскрошились и растрескались. Со стороны Пендергаста было чистым безумием углубляться в такое место, это указывало скорее на отчаяние, чем на ум.

Но это не имело значения: если его добыча хотела продолжать охоту здесь, то охота здесь и будет продолжаться.

Озмиан выключил фонарик. Теперь ему придется идти в лунном свете и на ощупь, прокладывая свой путь по проседающим полам с дырами, проявляя повышенную осторожность, но в то же время сохраняя высокую бдительность, доверяя своему почти сверхъестественному чувству опасности. Пендергаст наверняка подготовил для него здесь засаду. Он был похож на того раненого льва, который затаился в мопановых зарослях, чтобы в нужный момент прыгнуть на своего мучителя.

Озмиан прошел мимо груды бетонного мусора и оказался в большой просторной комнате, по-видимому общей спальне. Кровати все еще стояли рядами почерневших металлических рам. Дальняя стена обрушилась, открывая ванную комнату с потрескавшимися раковинами, обожженными писсуарами, открытыми душевыми кабинками. Бльшая часть оборудования покорежилась и расплавилась.

След привел Озмиана к главной лестнице крыла D. Тут царил полный кошмар разрушения; было даже странно, что все это до сих пор не рухнуло. В поисках самой опасной зоны добыча Озмиана, естественно, поднялась на самый верхний этаж. Продолжая с величайшей осторожностью продвигаться вперед в полной тишине, каждый миг ожидая попасть в засаду, Озмиан на ощупь поднялся по вонючей искривленной лестнице. След на площадке второго этажа уходил в очередной разрушенный коридор, в настоящий лабиринт обугленных и скрученных балок. По всей длине коридора лежал пожарный шланг, явно брошенный пожарными, которые гасили пламя. Конец шланга все еще был прикручен к водопроводному стояку. Озмиан помедлил. Что-то недавно лежало на полу у шланга, и свежие отметины на поверхности, покрытой пылью и сажей, указывали на то, что Пендергаст забрал этот предмет. Что бы это могло быть?

Обостренное охотничье чутье начало подавать Озмиану сигналы. В его прошлой жизни охотника на крупную дичь это означало, что он приближается, что его добыча решила развернуться, чтобы вступить с ним в схватку, и что атака неминуема. Он замер, напрягся. Особенно сильный порыв ветра вызвал целый шквал потрескиваний, и Озмиану показалось, что все здание может в любой момент обрушиться. Когда тут случился пожар? Всего год назад, насколько он помнил. Тогда здание выстояло, и не стоит слишком уж волноваться, что оно разрушится прямо сейчас. Если только ему немного не помочь.

Ага! Эта мысль стала для Озмиана откровением. Он уже размышлял о том, какого рода атаку планирует Пендергаст и с какой стороны. Неужели он хочет обрушить здание на них обоих? Идея казалась безумной, слишком непредсказуемой, ведь в результате могли погибнуть оба: и Пендергаст, и его преследователь. Но чем больше Озмиан думал об этом, тем больше верил в то, что именно это Пендергаст и хочет сделать.

Озмиан бесшумно шагнул вперед, держась в тени наружной стены, и занял позицию за грудой бетонных обломков. У него имелось отличное укрытие и открытый сектор обстрела, его собственная фигура была окутана тьмой, а спереди и сзади луна высвечивала достаточное пространство. Он находился там, где хотел. Оставаясь в тени, Озмиан протянул руку, схватил свободной рукой развернутый шланг и медленно и бесшумно стал подтягивать его к себе.

Каждая клеточка его тела чувствовала себя живой. Что-то должно было случиться. И он будет готов к этому.

61

Этажом выше, закрепившись на двух ненадежных балках в том месте, откуда через дыры в полу была видна часть нижнего коридора, агент Пендергаст дожидался Озмиана. На левом плече у него лежал пожарный топорик, в правой руке Пендергаст сжимал пистолет. Его преследователь либо продолжит охоту и появится в зоне видимости на втором этаже – и тогда у Пендергаста будет возможность произвести достаточно прицельный выстрел, – либо же он почувствует ловушку, остановится и будет ждать.

Минуты шли, а Озмиан все не появлялся. Пендергаст снова спросил себя, не одурачили ли его снова. Но нет, не на этот раз. Озмиан должен последовать за ним в крыло D. Он не смог бы противиться такому вызову. И хотя Пендергаст не видел и не слышал его, он знал, что Озмиан здесь, идет по его следу. Он должен быть где-то совсем рядом. И явно ждет, что Пендергаст сделает первый шаг.

Порывы ветра обрушивались на здание, вызывая хор поскрипываний и ощутимое движение балок, на которых балансировал Пендергаст. Крыло D представляло собой карточный домик, груду торчащих палок, неустойчивый ряд костяшек домино.

Ждать дальше не имело смысла. Сунув «лес-баер» за пояс, он обеими руками схватил пожарный топор, поднял над головой, устремил взгляд в точку удара и с огромной силой опустил топор на несущую балку, на которой стоял он сам. Массивная лопасть глубоко врезалась в необожженное сердце бревна, обугленные кусочки разлетелись в стороны, и хлопок, резкий, как выстрел, сообщил о том, что балка треснула; все прочие несущие балки, опоры и бетонные стены одна за другой мгновенно откликнулись автоматной очередью таких же резких звуков. Пол рухнул вниз, но не в свободном падении, а в каком-то хаотическом, полуконтролируемом спуске. Пендергаст отбросил топор и выхватил пистолет: на долю секунды, пока падали обломки, ему открылась мишень для стрельбы в неожиданно появившемся на виду Озмиане, который и сам потерял равновесие. Пендергаст успел произвести два выстрела, прежде чем началось движение вниз всей структуры вокруг него и поднялась туча пыли, заслоняя видимость.

Выпрыгнув из медленно рушащейся массы, Пендергаст пролетел пол-этажа вниз и жестко приземлился на мерзлую поверхность в окружении падающих с грохотом кирпичей и всевозможного мусора. Результат был непредсказуем… и в этом-то и состояла красота замысла, драматический поворот в игре. Озмиан находился глубже в здании, а потому его могло раздавить с большей вероятностью… по крайней мере, Пендергаст надеялся на это.

Падение конструкций прекратилось. Каким бы невероятным это ни казалось, обрушение было только частичным: в дальнем углу крыла D, прямо перед Пендергастом, теперь зияла дыра, но остальная часть десятиэтажного крыла продолжала стоять, хотя и держалась бог знает на чем. Все здание жалобно сетовало, издавало залпы потрескиваний, скрежетов и стонов, по мере того как несущие стены и бетонные колонны оседали под смещающейся нагрузкой. Пендергаст попытался встать, пошатнулся, но все же сумел устоять; его немного помяло, но обошлось без серьезных повреждений, и кости остались целы. Вокруг него стояло облако пыли, мешая ему оглядеться.

Надо было выбираться из пыли и падающих обломков на открытое пространство, где он смог бы воспользоваться сумятицей и атаковать Озмиана, если тот остался жив. На ощупь пробираясь по хаосу упавших строительных конструкций, уходя из зоны падения обломков, Пендергаст вышел из оседающего облака пыли на лунный свет и уперся в сетчатую ограду, окружавшую здание.

Тут-то он и увидел Озмиана: целый и невредимый, тот быстро спускался из зияющей руины на пожарном шланге. Озмиан тоже увидел его. Опустившись на одно колено, Пендергаст прицелился и выстрелил, но Озмиан в этот же миг оттолкнулся ногой от стены здания и качнулся в сторону на шланге, а когда Пендергаст выпустил вторую пулю, Озмиан отпустил шланг и полетел в облако пыли, исчезнув из виду.

Пендергаст выстрелил четыре раза подряд в то место, где, по его представлению, мог приземлиться Озмиан. Он понимал, что шансы на попадание невелики, но не мог упустить даже такую ничтожную возможность. Эта стрельба опустошила его магазин.

Не обращая внимания на боль, Пендергаст побежал вдоль наружной стены здания, перепрыгнул через низкий подоконник и, оказавшись внутри, продолжил бежать по коридору, который снова вывел его в мастерскую. На бегу он выбросил из рукоятки отстрелянный магазин – тот звякнул, ударившись об пол, – и вставил новый. Пендергаст пробежал мимо гниющих столов, через дверь и вниз по ближайшей лестнице, ведущей в подвал.

Он не знал, попали ли в цель его четыре пули, но вынужден был исходить из того, что Озмиан жив. Его третий план тоже не удался. Теперь требовался четвертый.

62

Озмиан осторожно выбрался из горы обломков, держась поближе к укрытию. Выстрелы, произведенные Пендергастом в облако пыли, серьезно расстроили его своей непредсказуемостью и его неспособностью предвидеть их. Одна пуля пролетела так близко, что он почувствовал дуновение воздуха возле уха. Озмиана в первый раз охватил приступ неуверенности. Но он быстро прогнал это чувство. Разве не этого он хотел больше всего – в высшей степени коварного и умелого противника? В глубине души он не сомневался, что победа будет за ним.

Под прикрытием темноты и кустарника, выросшего по периметру заброшенного здания, Озмиан двинулся вдоль развалин, образовавшихся там, где обрушился угол крыла D. Посвечивая фонариком, он попытался найтислед Пендергаста, но ничего не увидел. Подойдя к выбитому окну, он заглянул внутрь, потом перебрался туда и пошел по пустому коридору. Следы везде были только старые, и снова никаких признаков Пендергаста.

Ему необходимо было найти след, оставленный добычей. Для этого применялся особый маневр, известный как «прочесывание», – движение по широкой дуге под прямыми углами к вероятному следу добычи с целью его обнаружения.

Дойдя до конца коридора, Озмиан перешел в другой коридор и предпринял новое прочесывание, в любой момент ожидая увидеть след, оставленный Пендергастом.

Оказавшись в подвале, протянувшемся почти по всей длине здания, Пендергаст миновал котельную, кладовые, небольшой блок тюремных камер с мягкими стенами и наконец остановился перед обширным помещением медицинского архива, заполненным гниющими историями болезни. В подвале стояла кромешная тьма, и ему пришлось воспользоваться фонариком. Хотя он прошел уже довольно много, но ему до сих пор не попалось ничего такого, что помогло бы ему победить или переиграть Озмиана. Пора было заканчивать этот глупый и бессмысленный фарс – беготню наудачу по огромному зданию в надежде набрести на свежую идею. Ему противостоял гениальный сумасшедший, человек, которого невозможно победить. Но ведь непобедимых не существует в природе, у каждого человека есть своя ахиллесова пята. Теперь у Пендергаста имелось некоторое представлении о психологии Озмиана, его уязвимости, но как обернуть это знание себе на пользу? Где находится уязвимое место и как поразить его? Этот человек, вероятно, был одним из самых трудных и хитроумных противников, с которыми сталкивался специальный агент. «Узнай своего врага» – таково было первое изречение Сунь-цзы, автора «Искусства войны»[32]. И это изречение содержало в себе очевидный ответ: если где-то в мире и существовало место, в котором он мог узнать об Озмиане и о его самой большой слабости, то это именно здесь, в подвале, в медицинском архиве.

Пендергаст помедлил секунду, собираясь с мыслями и обводя лучом фонарика огромное помещение. Было что-то чуть ли не сверхъестественное в том, что он оказался здесь, в этом вместилище историй безумия, несчастья и ужаса, – в архиве гигантской больницы для душевнобольных. Теперь он понял, что сюда его привело его собственное подсознание.

Архив представлял собой ряды высоких – от пола до потолка – металлических шкафов с выдвижными ящиками. В каждом проходе имелась своя пара передвижных стремянок на колесиках, дававших доступ к верхним ящикам. Пока Пендергаст передвигался по пространству архива, пытаясь понять, как он организован, ему пришло в голову, что больница за свое столетнее существование накопила ошеломляющее количество данных в форме историй болезни, заметок, диктофонных записей, диагнозов, переписки, личных дел персонала, правовых документов. За время работы больницы здесь побывали десятки, может быть, даже сотни тысяч душевнобольных пациентов; огромные цифры лишь подтверждали убеждение Пендергаста, что в мире огромное число душевнобольных людей. И этот архив был еще довольно скромен, подумал он, если учитывать коллективное безумие человеческой расы.

Проходы и ряды располагались решеткой, проходы обозначались буквами, ряды – цифрами. Миновав несколько проходов, Пендергаст нашел то, что искал, схватил передвижную лестницу, поставил ее на нужное место и поднялся по ступенькам, держа фонарик во рту. Он выдвинул ящик, жадно перерыл истории болезни, дошел до конца, открыл следующий, еще один, доставая папки и швыряя их вниз, пока не понял: того, что он ищет, здесь просто нет.

Он спустился с лестницы, подумал несколько мгновений, поспешил по проходу ко второму месту и принялся вытаскивать ящики из другого ряда. Скрежет ржавого металла эхом разносился по пространству архива, и Пендергаст остро осознавал, что свет фонарика делает его идеальной мишенью. Он должен успеть завершить поиск, прежде чем Озмиан найдет его след и войдет сюда.

Он перешел в следующий проход, потом в следующий. Его время истекало. В одном из ящиков он неожиданно наткнулся на свернутый комплект планов здания. Пролистав их, он вытащил один из чертежей, засунул за пояс. Полезно, но не то, что он искал.

Озмиан прочесал почти половину первого этажа здания от одной стороны до другой, и все безрезультатно, однако, приблизившись к лестнице и уже собираясь подняться на второй этаж, он все же обнаружил след Пендергаста. След был довольно нечеткий – агент двигался с крайней осторожностью, но совсем не оставлять следов он не мог, в особенности таких, которых не заметил бы острый взгляд Озмиана. К его удивлению, след вел не вверх, а вниз, в подвал.

Волна удовлетворения накатила на Озмиана. Он никогда не спускался в подвал и не имел понятия, как там все устроено, но был уверен, что предположительно лабиринтоподобное пространство и абсолютная темнота будут ему на руку, а для Пендергаста подвал станет тупиком. Но самое главное, он сумел сохранить подавляющее преимущество: он вел наступление, а его добыча постоянно отступала.

Он осторожно отправился по лестнице вниз, в темноту, ведя одной рукой по стене, и его сердце забилось в предвкушении того, что грядет.

Пендергаст осмотрел все очевидные места, но так и не нашел того, что искал. Ничего удивительного, с горечью подумал он; скорее всего, этого здесь больше нет. Эти сведения извлекли отсюда много лет назад. Такой человек, как Озмиан, не стал бы оставлять столь взрывной материал даже здесь, в гниющем заброшенном архиве. Он бы отправил сюда кого-нибудь, чтобы найти и уничтожить эти документы.

Поиск, проведенный Пендергастом, позволил ему понять, как организован архив, и теперь ему пришло в голову, что в то время, когда велось следствие по поводу того, что персонал этой части больницы подозревался в злоупотреблениях и жестокости, возможно, существовали какие-то дополнительные документы, которых следователи не заметили. И эти документы должны были находиться в самом конце, а не архивироваться в обычном алфавитном порядке или в привязке к дате. Он быстро подошел к последним шкафам в самом дальнем углу. Эти шкафы, тоже покрытые ржавчиной, паутиной и плесенью, выглядели немного новее и имели другую конструкцию. И маркировка на ящиках здесь была иная. Очевидно, что и папки внутри лежали не в принятом архивном порядке. В ходе быстрого поиска он наткнулся на ящик, на котором было написано:

ОГРАНИЧЕННОЕ ПОЛЬЗОВАНИЕРАССЛЕДОВАНИЯ / РАПОРТА / ЖАЛОБЫ ПЕРСОНАЛАПРЕДПОЛАГАЕМЫЙ ПРОКУРОРСКИЙ ОРДЕР О ЗАКРЫТИИ

Ящик был заперт, но Пендергаст взломал хлипкий замок, вставив кончик ножа в скважину и повернув. Вытащив ящик с громким скрежетом ржавого металла, он принялся перебирать содержимое своими тонкими длинными пальцами, поднимая облачко пыли. Остановился и выхватил толстую папку с бумагами, прикрепленными к ней снаружи. Внезапно он присел на корточки, выключил фонарик и прислушался. Когда он вошел в помещение архива, то закрыл ржавую дверь в дальнем от него конце. И эта дверь только что открылась со скрипом.

Озмиан явился.

Пендергаст подумал, что это катастрофа; ему просто не хватит необходимого времени. Тем не менее он с бесконечной осторожностью поднялся, не включая свет, и двинулся в темноте к заднему выходу, для ориентации ведя рукой по шкафам. Короткий переход по открытому пространству вывел его к шлакобетонной стене архивного помещения, вдоль которой он и пошел, тоже на ощупь. Где-то в этой стене находилась закрытая дверь, и он был уже недалеко от нее. Пендергаст замер и прислушался, напрягая слух. Что это за слабое шуршание с хрустом? Это его преследователь сделал шаг по замусоренному полу? Вот еще один слабый звук почти за пределами слышимости и еще один. Озмиан в темноте подкрадывался к нему.

Пендергаст ждал, целясь в черноту из пистолета. Если бы он выстрелил на звук, то, скорее всего, промахнулся бы, а дульная вспышка позволила бы его противнику произвести прицельный выстрел. Риск был слишком велик. Озмиан наверняка слышал скрежет последнего ящика и знает, что Пендергаст находится здесь, но, вероятно, не знает, где именно.

Специальный агент оставался у стены, он не двигался, почти не дышал. Еще один слабый хруст, уже ближе. Может, попробовать выстрелить, как бы рискованно это ни было? Нацелив пистолет в темноту, он нащупал пальцем спусковой крючок в ожидании нового звука; и вот он, этот звук, легчайший шорох пыли под ногой.

Пендергаст произвел два быстрых выстрела и тут же бросился в сторону. Двойная вспышка высветила Озмиана, стоящего футах в семидесяти от него в соседнем проходе. Озмиан мгновенно ответил огнем, но пули попали в стену над распростертым на полу телом Пендергаста, осыпав его крошкой. В темноте он выстрелил еще пять раз в последнее место нахождения Озмиана, с каждым выстрелом смещая прицел в надежде угадать, куда переместится противник, но каждая вспышка проявляла его противника не в том месте, куда летела пуля, при этом Озмиан отвечал ему огнем и вынудил укрыться в следующем проходе между шкафами. Воспользовавшись гулкими многократными отзвуками выстрелов, Пендергаст побежал по проходу, ориентируясь на ощупь, свернул в новый проход, прошел его до конца и еще раз повернул, резко остановился и присел, переводя дыхание, когда вновь наступила тишина. Двигаясь с крайней осторожностью, он проделал обратный маршрут к задней двери, все так же на ощупь. Через несколько минут он нашел дверь и, открыв ее со скрипом, скользнул внутрь и захлопнул ее за собой. Озмиан выстрелил на звук, пуля ударилась о дверь, однако не прошла насквозь. На двери был замок, и Пендергаст запер ее; это давало ему по меньшей мере несколько минут, чтобы сделать то, что он должен.

Подсвечивая себе фонариком, он быстро просмотрел страницу за страницей бумаги, которые вытащил из ящика, и наконец его взгляд задержался на одном листе. Пендергаст достал его из папки, спрятал в карман, кинул взгляд на планы здания… и пошел по коридору, даже не стараясь шагать бесшумно. В дальнем конце коридора была небольшая зеленая дверь, он открыл ее, потом закрыл за собой и запер, слыша, как Озмиан пытается вышибить дверь архива.

Ему нужно было проделать немало работы, чтобы подготовиться к прибытию Озмиана.

63

Остановившись у двери, Озмиан включил фонарик. Он увидел перед собой надежно усиленную металлическую дверь, достойную защищать эти некогда конфиденциальные документы. Осмотрев дверь, он понял, что открыть ее не так-то просто, а значит, придется отстрелить замок, хотя это и будет стоить ему пули, которой может потом не хватить.

Озмиан выкинул из рукояти пустой магазин, вставил второй, занял позицию напротив двери и прицелился в цилиндр, держа пистолет двумя руками и давая сердцу несколько секунд, чтобы успокоилось. Пули его противника снова прошли в нескольких дюймах от его головы. Эта пальба выбила его из колеи, но зато, если он не ошибся в подсчетах, у Пендергаста осталась только одна пуля против его восьми. Все, что он может сделать, – это бежать. Засада с одним патроном равна самоубийству. Озмиан проверил часы: двадцать минут до того момента, когда приятель Пендергаста д’Агоста превратится в гамбургер на стенах здания 44. Неудивительно, что Пендергаст нервничает и проигрывает.

Собравшись с духом, Озмиан выстрелил – и пуля разбила цилиндр. Он проверил результат, попытался открыть дверь, но обнаружил, что часть замка осталась на месте, выстрелил еще раз и выбил замок вместе с язычком. Дверь распахнулась, за ней открывался длинный подвальный коридор.

Осталось шесть патронов.

Озмиан вышел в коридор и двинулся по следам, ведущим в самое дальнее крыло подвала. Пендергаст даже не пытался осторожничать или запутывать следы. У него просто не было на это времени. Они достигли той фазы охоты, когда преследуемое животное начинает чувствовать себя по-настоящему загнанным. Охота на человека, подумал Озмиан, на самом деле не очень отличается от выслеживания раненого льва: чем сильнее ты прессуешь добычу и досаждаешь ей, тем больше она паникует, теряет способность к логическим рассуждениям, становится реактивным комком нервов. Пендергаст дошел именно до такого состояния. Он был человеком, у которого кончились идеи, а с ними и патроны. В какой-то момент он сделает то, что делают в конце все загнанные животные: прекратит убегать, повернется лицом к охотнику и даст свой последний бой.

Шагая по следу, Озмиан заметил, до чего же мрачная эта часть подвала, до чего неприятная, с этими стенами из некрашеных шлакобетонных блоков в подтеках влаги и время от времени дверьми ядовито-зеленого цвета по обе стороны коридора. На каждой двери стоял порядковый номер с грязной табличкой:

КОМНАТА EECT-1 КОМНАТА EECT-2 КОМНАТА EECT-3

Что это значит? Что находилось в этих комнатах?

Следы закончились у двери с табличкой EECT-9. Озмиан осмотрел пол перед дверью, пытаясь прочитать следы: Пендергаст остановился, открыл дверь, вошел, не предпринимая никаких усилий, чтобы скрыть это, и закрыл дверь за собой. Хотя Озмиан не знал, что находится в этой комнате, он чувствовал, что она маленькая и почти наверняка тупиковая – у Пендергаста нет отсюда выхода. Прикончить его здесь проще пареной репы. Но потом Озмиан напомнил себе, что его добыча очень умна и недооценивать ее не следует. За этой дверью его может ожидать что угодно. И кстати, у его противника остался один патрон.

С величайшей осторожностью, стоя в стороне от дверного створа, он устроил короткое испытание своей добыче. Прикоснулся к дверной ручке и нажал на нее, понимая, что Пендергаст с другой стороны заметит движение.

Бабах! Как он и надеялся, Пендергаст израсходовал последний патрон, выстрелив наугад в дверь. Его добыча осталась безоружной, если не считать ножа. Озмиан посмотрел на часы: через восемь минут напарник Пендергаста взлетит на воздух.

Охота была запоминающаяся, но конец приближался.

– Пендергаст, – сказал Озмиан через закрытую дверь. – Мне жаль, но вы израсходовали последний патрон.

Тишина.

Пендергаст наверняка ждал его за дверью с ножом, как раненый лев, спрятавшийся в зарослях и готовый к последней отчаянной схватке.

Озмиан ждал.

– Минуты идут. Их осталось всего шесть, до того как ваш друг будет вывернут наизнанку.

И тогда Пендергаст заговорил. Голос у него дрожал и срывался.

– Тогда войдите и сражайтесь со мной, а не прячьтесь за дверью, как трус!

Озмиан вздохнул, но и не подумал расслабляться. Он поднял пистолет, левой рукой прижал к стволу фонарик, так чтобы луч был направлен туда же, куда нацелен пистолет. Потом одним яростным ударом ноги распахнул дверь и за долю секунды обвел пистолетом комнату в ожидании отчаянной и бесполезной ножевой атаки из любого угла.

Но вместо этого он услышал из темноты мягкий добрый голос:

– Входи, храбрый маленький человечек, в комнату счастья.

Неожиданные слова кинжалом вонзились в самые глубинные части его мозга.

– Как мы поживаем сегодня, мой храбрый маленький человечек? Входи, входи, не стесняйся! Мы здесь все друзья, мы тебя любим и хотим тебе помочь.

Слова, такие невероятно знакомые и в то же время такие гротескно-странные, раскололи бункер его памяти, словно сильнейшее землетрясение, и горячий поток воспоминаний хлынул через раскол: кипящие, раскаленные, образующие вихревой водоворот внутри его черепа, они сметали все на своем пути.

– Все добрые доктора здесь очень-очень хотят тебе помочь, хотят, чтобы тебе стало лучше, чтобы ты смог вернуться в семью, в школу и к друзьям и жить, как любой нормальный мальчик. Входи, входи, храбрый маленький человечек, и садись в наше кресло счастья…

В этот момент вспыхнул свет, и Озмиан увидел перед собой зрелище необыкновенное, но в то же время странно знакомое: мягкое кожаное кресло с откидной спинкой и расстегнутыми ремнями в области рук и ног и вращающийся металлический стол рядом с креслом. На столе лежала всевозможная амуниция: резиновая зубная капа, резиновые палки, хомуты и воротники, черная кожаная маска, стальной ошейник – все это было мягко освещено лучами желтого света. А над всем этим – отделенный от всего остального шлем из нержавеющей стали, сияющий купол, украшенный медными бляшками и витками проводов, прикрепленных к шарнирному выдвижному рычагу.

– Входи, мой храбрый маленький человечек, и садись. Позволь добрым докторам помочь тебе. Больно не будет, совсем-совсем, а потом ты почувствуешь себя гораздо лучше и на шаг приблизишься к возвращению домой. Но самое главное, ты потом ничего не будешь помнить, ничуточки, так что закрой глазки, думай о доме, и все закончится, ты даже и не поймешь, что оно начиналось.

Озмиан закрыл глаза в гипнотическом трансе. Он почувствовал, как доктор мягко взял что-то из его руки, потом те же дружеские руки усадили его в кожаное кресло, и он сел без сопротивления, без единой мысли в голове. Он почувствовал, как на его запястьях и голенях затягиваются ремни, почувствовал ошейник на горле, услышал щелчок замка, потом на его лицо плотно легла кожаная маска, и он услышал скрип металлических суставов, когда на его голову опустился стальной шлем, холодный как лед, но в то же время странно бодрящий. Он почувствовал, как доктор вытащил что-то из его нагрудного кармана, и раздались едва слышные пощелкивания.

– Теперь закрой глазки, мой храбрый маленький человечек, и мы начнем…

64

За три минуты до того, как таймер достиг двухчасовой отметки, красный диод на взрывателе, пристегнутом к Винсенту д’Агосте, погас и вместо него загорелся зеленый. Какие-то три минуты… Он почувствовал огромное облегчение, смешанное с раздражением: ну почему Пендергаст так долго не мог убить этого ублюдка Озмиана? За два часа ожидания, пока он внимательно вслушивался, до его ушей донеслось несколько перестрелок из громадного больничного здания к югу отсюда, а также гулкий и пугающий звук – вероятно, вследствие частичного обрушения этого здания. Его беспокойство выросло, когда Пендергаст не отправил Озмиана на тот свет в первые же десять минут, а падение здания потрясло и напугало его, оно наводило на мысль о том, что схватка приобретает эпический размах. Винсент смотрел на часы и испытывал такой страх, какого еще не знал в жизни.

Но в конце красный диод сменился зеленым, и таймер остановился, а это означало, что Пендергаст все же убил этого сукина сына, взял его пульт и выключил таймер.

Пять минут спустя д’Агоста услышал, как открылась дверь здания 44, и вошел Пендергаст. Д’Агосту встревожил вид специального агента: тот был покрыт пылью, одежда на нем была изорвана в клочья, на лице появились две глубокие царапины, залепленные корочкой из грязи и крови. Он хромал.

Пендергаст подошел к лейтенанту и вытащил у него изо рта бильярдный шар. Д’Агоста сделал несколько глубоких вдохов.

– Вы успели его вырубить на самом краю! – сказал он. – Господи боже, у вас такой вид – будто только что из окопов.

– Мой дорогой Винсент, извините, что заставил вас поволноваться. – Пендергаст начал снимать с него ремни. – Наш друг устроил восхитительное сражение. Должен сказать вам откровенно: я никогда не встречал более сильного противника.

– Я знал, что вы в конце дадите ему прикурить.

Пендергаст развязал ему руки, и д’Агоста поднял их, восстанавливая кровоток. Пендергаст осторожно отстегнул жилет с пакетами взрывчатки, снял, аккуратно положил на ближайший стол.

– Расскажите, как вы расправились с этим мерзавцем.

– Боюсь, что в Бюро у меня сложилась репутация агента, который не задерживает преступников, а убивает, – сказал Пендергаст, развязывая голени д’Агосты. – Так что сегодня я для разнообразия арестовал преступника живым.

– Он жив? Господи боже, как вам это удалось?

– Вопрос упирался в выбор игры. Мы начали в шахматы, и он чуть не поставил мне мат, потом играли в кости, но мне выпадали плохие номера. И вот в конце мы сыграли в игры разума, и мой противник оказался катастрофически не готов к такой игре.

– Игры разума?

– Понимаете, Винсент, он фактически поймал меня и приставил пистолет к моему виску. Потом отпустил меня, как кот отпускает мышь.

– Правда? Ничего себе. С ума сойти.

– И вот тогда ко мне пришло столь необходимое прозрение. К тому времени Озмиан фактически признал, что эта «охота» для него нечто большее, чем охота: это было изгнание того, что он здесь пережил. Когда он пощадил меня, я понял, что Озмиан изгоняет демона гораздо более крупного, чем даже сам представляет. Здесь с ним случилось что-то ужасное, гораздо более ужасное, чем сессии у психиатра, лекарственные средства и смирительные рубашки.

Д’Агоста, как обычно, не знал, к чему клонит Пендергаст и даже о чем он говорит.

– И как же вам удалось его скрутить?

– Если мне позволено похвалить себя, то я скажу, что очень горжусь своей последней стратагемой, которая состояла в том, чтобы отстрелять все патроны в моем пистолете и таким образом внедрить в голову моего противника ложное представление о безопасности, в результате чего он нырнул с головой в мою последнюю ловушку.

– И где же он?

– В подвале здания девяносто три, в кабинете, который когда-то он хорошо знал. В кабинете, в котором доктора превращали его в то, чем он стал сегодня.

Наконец Пендергаст освободил ноги д’Агосты, и тот встал. Его пробирала дрожь. Когда все это начиналось, Озмиан бросил его одежду на стул, и теперь лейтенант пошел за ней.

– Превращали его в то, чем он стал сегодня? И что это значит?

– В двенадцатилетнем возрасте наш знакомый был морской свинкой, он прошел здесь экспериментальный курс электрошокового лечения. В результате его краткосрочная память была стерта, что обычно для этого метода. Но воспоминания, даже самые глубинные, никогда не стираются, и мне удалось вернуть его к ним, и это получилось самым драматическим образом.

– Электрошоковая терапия? – Д’Агоста натянул на себя куртку.

– Да. Как вы, возможно, помните, он заявлял, что его не подвергали электрошоку в «Кингс-Парке». Но когда он меня отпустил, я понял, что это не так. Я понял, что его подвергали такому лечению, только он ничего не помнит. В подвале здания я нашел архив, а в нем папку исследователя, который проводил экспериментальный курс, и там была фактическая запись, выписано каждое слово, как доктора успокаивали бедного мальчика, убеждали сесть в пугающее кресло для электрошоковых процедур. Выясняется, что Озмиана подвергли особенно жесткому курсу лечения. Нормальное значение составляет четыреста пятьдесят вольт при токе величиной девять десятых ампера на протяжении полусекунды. Наш парень получал такое напряжение, но амперы в три раза больше на отрезке времени не менее чем в десять секунд. Кроме того, электроды последовательно перемещались спереди назад и с одной стороны черепной коробки на другую. В ходе процедуры у него мгновенно начинались спазмы, которые продолжались много минут после окончания сеанса. Я предполагаю, что эти процедуры нанесли значительный ущерб правой надкраевой извилине.

– А это что такое?

– Та часть мозга, которая отвечает за сочувствие и сострадание. Такое повреждение мозга, вероятно, объясняет, как человек мог убить и обезглавить собственную дочь, а также получать удовольствие от охоты на людей. А теперь, Винсент, возьмите вашу рацию: пожалуйста, вызовите полицейскую поддержку, я тоже вызову людей из Бюро. Мы имеем жестокое убийство заслуженного федерального агента, а также арестованного преступника, который, к сожалению, полностью впал в безумие, а значит, с ним придется обращаться крайне осторожно.

Он повернулся, взял свою одежду и вещи, лежащие в углу. Д’Агоста, замерев, наблюдал за тем, как Пендергаст пристально смотрит на останки Лонгстрита. Специальный агент сделал неторопливый, скорбный жест, почти поклон. Потом повернулся к д’Агосте:

– Мой дорогой друг, я чуть было не подвел вас.

– Нет-нет, Пендергаст. Завязывайте с вашей скромностью. Я знал, что этот ублюдок не имеет против вас ни малейшего шанса.

Пендергаст отвернулся, чтобы скрыть от д’Агосты выражение своего лица.

65

Брайс Гарриман прошел через лабиринт огромного оживленного отдела городских новостей газеты «Пост» и остановился в дальнем конце перед дверьми Петовски. Это была вторая встреча за две недели. Дело не то что необычное – неслыханное. И когда он получил это сообщение – вообще-то, вернее сказать, вызов, – все то облегчение, которое он испытал, когда его вдруг неожиданно выпустили из тюрьмы, испарилось.

Это не сулило ничего хорошего.

Он глубоко вздохнул и постучался.

– Входите, – раздался голос Петовски.

На этот раз в кабинете, кроме Петовски, никого не было. Он сидел за столом, покачиваясь в кресле из стороны в сторону и играя с карандашом. Целую минуту он разглядывал Гарримана, потом перевел взгляд на карандаш. Сесть репортеру он не предложил.

– Вы читали о пресс-конференции, которую дала полиция сегодня утром? – спросил он, продолжая раскачиваться взад-вперед.

– Да.

– Убийца – Головорез, как вы его окрестили, – оказался отцом первой жертвы. Это Антон Озмиан.

Гарриман сглотнул снова, более мучительно:

– Это я понял.

– Вы поняли. Я так рад, что вы наконец поняли. – Петовски снова посмотрел на Гарримана, пригвождая его к месту взглядом. – Антон Озмиан. Вы бы назвали его религиозным фанатиком?

– Нет.

– Вы бы сказали, что его убийства были – я цитирую – «проповедью городу»?

Гарриман внутренне сжался, услышав, как его собственные слова кидают ему в лицо.

– Нет, не сказал бы.

– Озмиан. – Петовски разломал карандаш на две части и с отвращением швырнул в корзинку для мусора. – Вот и вся ваша версия.

– Мистер Петовски, я… – начал было Гарриман, но редактор поднял один палец, и репортер замолчал.

– Как выясняется, Озмиан не пытался отправить послание Нью-Йорку. Он не выделял как-то коррумпированных, развращенных людей для того, чтобы отправить предупреждение массам. Он не обращался к нашей разделенной нации, говоря людям, что девяносто девять процентов более не должны терпеть один процент. Ведь убийца и принадлежал к этому одному проценту! – Петовски фыркнул. – И теперь мы здесь, в «Пост», благодаря вам выглядим как последние идиоты.

– Но полиция тоже…

Петовски резким жестом снова заставил его замолчать. Потом продолжил:

– Хорошо, я слушаю. Даю вам шанс объяснить статьи, которые вы написали.

Он перестал раскачиваться, откинулся на спинку стула и сложил руки на груди.

Мысли Гарримана лихорадочно метались, но на ум ничего не приходило. Он уже многократно обдумывал это, услышав новость в первый раз. Но на него в последнее время обрушилось столько потрясений – арест, оправдание и освобождение, осознание, что версия Головореза ошибочна, – и теперь его мозг отказывался работать.

– У меня нет никаких оправданий, мистер Петовски, – сказал он наконец. – Эта версия родилась у меня, потому что она вроде бы соответствовала фактам, и даже полиция приняла ее. Но я ошибся.

– Ваша версия вызвала немыслимые беспорядки в Центральном парке, в которых копы тоже обвиняют нас.

Гарриман повесил голову.

Снова молчание. Петовски издал глубокий вздох.

– Что ж, по крайней мере, вы дали честный ответ, – сказал он и резко поменял позу, выпрямившись и расправив плечи. – Ладно, Гарриман. Вот что вы сделаете. Вы заставите поработать ваш мозг, наделенный таким богатым воображением, и переделаете вашу версию так, чтобы она охватывала и Озмиана, и то, что он совершал.

– Не уверен, что понял вас.

– Это называется разворот. Вы должны обмять, раскатать, размесить факты. Переориентируйте вашу исходную версию в другом направлении, поразмышляйте над некоторыми мотивами Озмиана, о которых умолчали копы на сегодняшней пресс-конференции, добавьте что-нибудь о беспорядках в Центральном парке, слепите все это в единый репортаж, чтобы было понятно, что мы все время держали палец на пульсе. Договорились? А Озмиан является воплощением алчности, неравенства, эгоизма и презрения, которые класс миллиардеров испытывает к рабочему люду города, как мы всегда и писали. Вот это и есть разворот. Поняли?

– Понял, – сказал Гарриман.

Он начал поворачиваться к двери, но Петовски еще не закончил.

– Да, и еще одно, Гарриман.

Репортер замер:

– Да, мистер Петовски?

– Увеличение жалованья на сотню долларов в неделю, о котором я говорил. Я его отменяю. С обратной силой.

Пока Гарриман шел по большому помещению отдела новостей, ни одна голова не поднялась, чтобы встретиться с ним взглядом. Все усердно работали, сутулились над ноутбуками или экранами компьютеров. Но, когда он подошел к дверям, чей-то мелодичный голос нараспев произнес:

– Эй, вы, один процент, меняйте привычки, пока не поздно…

66

Д’Агоста безмолвно шел за Пендергастом по квартире Антона Озмиана в Тайм-Уорнер-центре. Как и огромный офис в Нижнем Манхэттене, эта бескрайняя квартира на восемь спален располагалась практически среди облаков. Только вместо гавани Нью-Йорка из окон открывался вид на игрушечные деревья, лужайки и петляющие тропинки Центрального парка. По-видимому, этот человек презирал банальности жизни на уровне моря.

Бригада криминалистов давно приехала и уехала (свидетельств убийства Грейс Озмиан почти не обнаружилось, документировать было нечего), и в квартире оставалась небольшая группа технарей – они щелкали там и тут фотоаппаратами, делали записи, переговаривались шепотом. Пендергаст с ними не разговаривал. Он приехал со свернутыми в длинный рулон архитектурными синьками под мышкой и с маленьким электронным устройством – лазерным измерителем. Синьки он разложил на черном гранитном столе в просторной жилой комнате – функциональный стиль квартиры напоминал стиль офисов в «ДиджиФлад» – и принялся внимательно изучать их, время от времени поднимая голову, чтобы оглядеть пространство вокруг. В какой-то момент он поднялся и измерил комнату лазерным прибором, прошел в соседние комнаты, сделал замеры и там, вернулся.

– Любопытно, – сказал он наконец.

– Что именно? – спросил д’Агоста.

Но Пендергаст отвернулся от стола и подошел к длинной стене, вдоль которой стояли полированные книжные шкафы красного дерева, а перед ними – предметы искусства на постаментах. Он медленно прошел вдоль шкафов, потом сделал шаг назад, как дилетант, разглядывающий картину в музее. Д’Агоста смотрел, недоумевая.

Два дня назад, когда Пендергаст отключил таймер за считаные минуты до того, как лейтенант должен был взлететь к небесам, д’Агоста испытал главным образом огромное облегчение, поняв, что его смерть все же не будет такой унизительной и позорной. После у него было немало времени для размышлений, и его чувства стали более сложными.

– Послушайте, Пендергаст… – начал было он.

– Одну минутку, Винсент.

Пендергаст поднял маленький римский бюст с постамента, затем поставил его на место. Он прошел дальше вдоль ряда шкафов, нажимая там, щупая здесь. Через несколько секунд он остановился. Одна из книг привлекла его особенное внимание. Он вытащил ее из шкафа, заглянул в образовавшуюся пустоту, потом сунул туда руку, пошевелил ею туда-сюда и вроде бы нажал на что-то. Раздался громкий щелчок замка, и вся книжная секция, отделившись от стены, поехала вперед.

– Не напоминает ли это хорошо известную нам обоим библиотеку, Винсент? – пробормотал Пендергаст, отодвигая секцию в сторону на хорошо смазанных петлях.

– Это что еще за чертовщина?

– Некоторые расхождения в чертежах квартиры Озмиана навели меня на мысль, что тут может иметься скрытое пространство. Мои измерения подтвердили мои догадки. А эта книга, – он поднял в руке потрепанный экземпляр «Людоедов из Цаво» Джона Паттерсона, – показалась мне слишком уж уместной, чтобы не обратить на нее внимание[33]. Что же касается моей находки, то вам не кажется, что у этого пазла все еще отсутствует большая часть?

– Мм, вообще-то, нет, не кажется.

– Не кажется? А как насчет голов?

– Полиция считает… – Д’Агоста вдруг замолчал. – Господи Исусе. Неужели они здесь?