Тайная страсть Гойи Лесина Екатерина

– Все сроки прошли, – сказал он, разведя руками, и добавил философски: – Судьба…

Это теперь Галина понимает, что беспокоился любовник вовсе не о ее, Галины, будущем, а о собственном, которое статья об изнасиловании осложнила бы несказанно. Как ни крути, а Галина была несовершеннолетней.

Беременной влюбленной несовершеннолетней.

– Прости, дорогая, но нам придется расстаться…

Эту речь он произнес, когда стало ясно, что долго скрывать беременность не выйдет.

– Меня отправляют в командировку… Надолго. На год или даже на два. Но я обязательно вернусь. Ты ведь будешь ждать меня?

– Мы будем, – пообещала Галина, которой верилось, что из командировки любовь всей ее жизни вернется свободным. И все сложится как в сказке. А сказка предусматривала свадьбу, белое платье, фату и долгую счастливую жизнь втроем.

– Конечно, вы меня дождетесь. – Он протянул конверт с деньгами. – Это чтобы вы ни в чем не нуждались. Потом я пришлю еще… Но, дорогая, когда милиция начнет задавать вопросы… Ты же понимаешь, что они не поверят в любовь. Обвинят меня, посадят.

Он говорил, проникновенно глядя в глаза Галины. И та лишь кивала.

– Тогда мы еще нескоро сможем быть вместе…

– И что мне делать?

– Скажи… Скажи, что тебя изнасиловали, когда ты возвращалась из школы. Кто – ты не знаешь. Было поздно, лица не разглядела. Признаваться не хотела, потому что было стыдно…

– Видите, что она дура? – не выдержала Татьяна, которой явно надоело изображать из себя ангелочка. – Господи, да в ее голове мозгов меньше, чем у канарейки! И ведь так и сказала!

– Он уехал. Я так скучала, я думала, что он вернется, что мы будем вместе… И все, что я делаю, я делаю ради своей семьи, – всхлипнула Галина. Но слезы ее почему-то никого не тронули. – Когда живот стал заметен, я рассказала про изнасилование, про… Меня стеснялись спрашивать. Не хотели травмировать ребенка…

Татьяна откровенно засмеялась. А Галина продолжала:

– Мне сочувствовали и жалели… Только отец был недоволен. Он что-то подозревал, но был слишком увлечен своей работой, чтобы обратить на меня внимание. Из роддома и то не забрал. Я одна уезжала. Это было… Было так обидно! За всеми приходили, а я… Мне медсестры такси вызвали. Скинулись. А отец и не вспомнил, что срок пришел… Только попросил сделать так, чтобы ребенок ему не мешал. А как она не мешала бы? Она же маленькая. Плакала постоянно…

…Деньги, оставленные любовником, Галина тратила осмотрительно, знала, что отец не даст. Он неплохо зарабатывал, но все же отличался изрядной прижимистостью, точнее, предпочитал думать, будто только у него имеются потребности. Галина же…

– Была достаточно взрослой, чтоб нагулять, так теперь сама и обеспечивай, – отрезал он, когда Галина заикнулась, что малышке коляска нужна.

Нет, не стоит считать деда вовсе уж равнодушным человеком. Конечно, он не раз и не два высказывался, что лучше было бы оставить ребенка в роддоме, но постепенно отошел. Много не давал, но на пеленки хватало.

Стирать приходилось самой.

Гладить.

Кормить.

Еще в квартире убираться, потому как отец требовал чистоты и порядка – к нему же клиенты приходят… И в общем, реальная жизнь с мечтой ничего общего не имела. Девочка получилась беспокойной, капризной. То животом маялась, то зубами, то просто кричала без видимой причины, доводя Галину до состояния полуобморочного.

К счастью, Танечку, которую Галина тихо возненавидела, удалось пристроить в ясли, и это Галина считала своею величайшей жизненной удачей. Правда, удачи как таковой здесь не было, скорее уж желание деда Танечки побыть в тишине.

– А тебе надо учиться дальше, – сказал он Галине, которая просто рассчитывала немного отдохнуть. – Получить профессию. Ты же не собираешься всю жизнь на моей шее сидеть?

К этому времени деньги в конверте почти закончились, а писем от возлюбленного не приходило. Более того, Галина постепенно осознавала, что отец ее дочери не собирается возвращаться.

– Я сдала экзамены, закончила школу. Это было унизительно. Я оказалась старше всех в классе. И каждый знал почему… И учиться у меня получалось с трудом, хотя я старалась. Но как ты будешь учиться, когда она не спит, все требует чего-то, требует… И отец тоже… И убери, и приготовь, и одежду постирай, погладь, по магазинам пройдись… И учиться еще, а он меня каждой четверкой попрекал.

– Сама шею подставляешь, а потом удивляешься, что на ней сидят. – У Татьяны было собственное мнение. – И кто виноват?

Галина отвернулась, не желая видеть дочь.

– Она с детства была такой вот, всегда себе на уме. И хитрая… Меня ненавидела. За что, спрашивается?

– А за что мне было тебя любить, мамочка? С рождения в яслях, в продленке. Слова доброго от тебя не услышишь, только и можешь орать…

…Чем дальше, тем тяжелее становилось. И право слово, Галина не раз и не два пожалела, что срок не позволил ей аборт сделать. Глядишь, тогда жизнь ее была бы совсем иной. А теперь… Девочка росла нервозной. И по любому, самому ничтожному поводу норовила истерику закатить. Она рано научилась ругаться, бросалась на мать с кулаками, кусалась до крови, но стоило появиться деду, и Танечка преображалась.

Она делалась милой и тихой.

И Галина, пребывавшая на грани нервного срыва, выглядела не просто отвратительной матерью, а едва ли не садисткой, срывающей на ребенке плохое настроение.

Случай с кладовкой имел место, когда Танечка, добравшись до материных учебников, с преогромным наслаждением их искромсала. Этого Галинина душа не выдержала… Не учла она одного, что отец вернется раньше, и к Танечкиным слезам не останется равнодушен.

Чего тогда Галина не наслушалась.

И оправдаться ей не позволили.

Единственное, что изменилось: в доме появилась Мариночка. Приходилась она Галине не то троюродною, не то четвероюродною сестрицей. Родство неблизкое, но такое, которое все же позволяло назвать Марину не чужим человеком.

– Будет тебе помогать по хозяйству, раз у тебя руки не из того места растут, – буркнул отец, которого вовсе не обрадовала необходимость терпеть еще одного человека. И пусть в пятикомнатной квартире места хватало всем, но само присутствие посторонних профессора раздражало.

Но разве мог он доверить единственную внучку Галине?

Танечка ведь нуждалась в защите.

Опеке.

И занимался с нею профессор самолично, с удовольствием апробируя на ребенке новейшие методики… Как бы то ни было, на время в доме воцарился мир. Татьяна пакостила матери, но по мелочам, что было терпимо. Марина помогала по хозяйству, отрабатывая тем самым проживание, а Галина наконец позволила себе вздохнуть и заняться учебой.

Поступили они вместе с Мариной, в медучилище.

А после и в вузе оказались одном, правда, Галине пришлось поступать на отделение психологии, а вот Марина избрала терапевтическое, здраво рассудив, что врачей всегда меньше, чем пациентов, а значит, прокормиться она сумеет. В институте Марина сошлась и с тихоней Раечкой, приехавшей из какого-то совсем уж дальнего угла… Как оно бы все сложилось?

Неизвестно.

Но совпало сразу несколько обстоятельств, перекроивших, казалось бы, спокойную жизнь Галины.

Перемены в стране, которые изначально казались чем-то абстрактным, – Галина всегда была далека от политики – вдруг коснулись непосредственно ее семьи.

Дефицит.

Талоны. Обезумевший рынок. И деньги, которые стремительно утрачивали ценность.

И отец клиентуру свою растерял. Кому нужны психологи, когда мир рассыпается? В довершение же всех бед с ним вовсе случился удар.

И к несчастью, этот удар его не убил.

Галина вдруг очутилась одна, с ребенком на руках и с парализованным капризным стариком, который не желал понимать, что она не может бросить все лишь ради того, чтобы его развлечь… И вообще, все стало так сложно, что Галина растерялась.

– Выход предложила Марина. Она всегда была решительной. – Галина больше не плакала, сидела, сжав в кулачке носовой платок. – Сказала, что… что другой работы не будет… Что это лучше, чем на рынке торговать. Там все равно придется под кого-то лечь, а тут… Она давно подрабатывала. Ничего в этом такого нет… Клиент-два в день, зато и проблемы решены. И не надо жилы рвать. Понимаете, я в отчаянии была! И Раиса, ее из общаги выставили… И я предложила пожить у нас, чтобы она… За отцом присматривать надо было. И за Танечкой. Такая непослушная была.

Татьяна хмыкнула:

– Да ты просто слишком тупая была. И дед это знал. Поэтому вы с ним не ладили. Он тупых на дух не переносил. А меня любил.

– Мы решились… Втроем… По очереди. Дежурили у постели отца… Смотрели за Танечкой…

– Трахались за деньги, – подсказала Танечка. – Да нет, мамуля, ты не подумай, я не в обиде… Ты ж нас кормила-поила… Поклон тебе низкий за это!

– Вот она всегда такой была! И тогда… Она уже могла бы помочь, но нет, сядет с книжкой и не трогай ее. Отец тоже орет, стоит Таньке замечание сделать. А с меня требует… Господи, если бы вы знали, как он меня своими требованиями вымотал!

– И поэтому ты его убила.

– Я никого не убивала!

– Ага. – Татьяна потянулась. – Стояла рядышком… Нет, хотите другую историю? Не о бедной женщине, которую все вокруг использовали, а о жадной дуре…

…Танечка всегда знала, что мама ее не любит. Поначалу это знание было абстрактным, основанным исключительно на собственных Танечкиных ощущениях, позже ощущения переросли в уверенность.

Мама никогда не обнимала Танечку.

Не целовала.

Не утешала и не успокаивала. Она если и замечала дочь, то лишь затем, чтобы сделать замечание или подзатыльник отвесить. А Танечке хотелось, чтобы мама ее обняла, расцеловала, угостила конфетой или хотя бы, взяв за руку, повела в парк. Ей и качели не нужны были. Хватило бы просто пройтись… Но маме Танечкины желания были безразличны. И что бы Танечка ни сделала, становилось лишь хуже.

В детском саду ее не любили ни дети, ни воспитатели.

Родители жаловались.

И в итоге мамочка лишь сильнее злилась, а Танечке доставалось. Единственным, кто хоть как-то скрашивал ее жизнь, был дед.

С младенцем, конечно, он не возился, но вот когда Танечка немного подросла, неожиданно обрел в ее лице благодарного слушателя. С дедом Танечка преображалась. Она чувствовала себя важной и нужной и потому стремилась сделать все, чтобы ему понравиться.

– На мать внимания не обращай, – сказал он как-то. – Слишком глупа, чтобы принять верное решение. И слишком труслива, чтобы нести ответственность.

Танечка лишь вздыхала. Дед никогда не считал необходимым врать внучке. И когда она спросила про отца, ответил просто:

– Не знаю точно. Закрутила с кем-то роман, потом наврала с три горы… Видимо, бросил ее любовник.

– И меня?

– И тебя. – Дед погладил Танечку по голове. – Послушай, детка. В этой жизни не стоит рассчитывать на кого-то, кроме себя.

Дед не только утешал, он и учил Танечку.

Рассказывал ей интересные случаи из своей практики, подбирал книги, которые ей следовало прочесть, а потом тратил время, чтобы обсудить прочитанное.

Маму эти посиделки злили. И не имея сил укусить деда, она выплескивала гнев на Татьяну, конечно, когда деда не оказывалось поблизости. И в кладовке заперла исключительно из вредности. Она так делала и раньше, а Танечка почему-то молчала, но в тот раз дед объявился раньше обычного.

Был скандал.

И мама рыдала. Заламывала руки. Жаловалась на судьбу… И тогда-то Танечка осознала, что не желает иметь ничего общего с этой женщиной. Зато в доме появилась Марина…

К ней Татьяна поначалу отнеслась с опаской, не зная, чего ждать от нового человека, но Марина не погнала девочку. Напротив, была милая, веселая, общительная. Охотно рассказывала обо всем, и рассказы ее отличались от лекций деда. В какой-то момент Татьяне захотелось стать такой же.

Яркой.

Красивой.

А дед над ее желанием лишь посмеялся.

– Это оболочка, дорогая. Смотри глубже. У нее гнилая суть.

– Откуда тебе знать? – Татьяне было обидно. Марина ведь замечательная. И дед замечательный. И как ей разобраться, кто из двух замечательных людей ближе.

– Оттуда. Ты просто понаблюдай. Помнишь, что я тебе говорил? Верить надо не людям, а своим ощущениям. Посмотри, как она себя ведет, когда думает, что рядом никого нет. Слушай, о чем она говорит.

И Татьяна послушала совета.

Она наблюдала за Мариной издали и постепенно убеждалась. За показным дружелюбием скрывалось что-то иное… Когда поблизости не было ни Татьяны, ни Галины, Марина менялась. Исчезала улыбка, а лицо делалось хмурым, настороженным.

Марина ходила по квартире.

Не стеснялась открывать шкафы, выдвигала ящики, вытаскивала вещи, разглядывала. Кое-что исчезало в ее сумочке. И тогда Татьяне вспомнилось, как мама стенала по поводу исчезнувшей цепочки. Она еще порывалась Таню в воровстве обвинить, но дед рявкнул, что надо лучше за вещами следить, и мама замолчала.

– Она воровка! – О своем открытии Татьяна поспешила доложить деду. – Надо ее прогнать!

– Надо с ней поговорить. – Дед принял иное решение. И добавил: – Зная о человеческих слабостях, эти слабости можно использовать. Известный враг лучше неизвестного. Вот увидишь, Марина поостережется и дальше нас обворовывать.

Сам разговор состоялся без участия Татьяны и закончился обильным слезопадом, который дед, женских истерик не выносивший, воспринял как должное.

– Иди. Еще один такой фокус – и сядешь.

Марина осталась при доме. И кажется, была такой же дружелюбной, как прежде, но вот Татьяна больше ей не верила. И продолжала наблюдать, уже лишь потому, что было интересно.

Время шло.

И все менялось. Сначала мама поступила-таки в институт, для чего деду пришлось просить за нее старых знакомых. А с нею поступила и Марина. Чуть позже в их компании появилась тихая Раечка, к которой дед отнесся настороженно.

– Помяни мои слова, – сказал он Татьяне. – Это тот самый тихий омут, в котором выводок чертей поселился. Дай срок, и все вылезут…

Первой сорвалась Марина.

Наверное, Татьяна была слишком мала, чтобы осознать всю глобальность перемен. Развал страны. Финансовые трудности. Она лишь понимала, что со стола исчезли колбаса и сливочное масло, не говоря уже о конфетах и печенье. Потом вообще дед заболел.

В больнице требовали денег. А деньги, которые мама брала из маленького сейфа за картиной, уходили слишком быстро. И ладно бы, только деньги. Галина добралась до заветной шкатулки, где дед хранил всякие ценные мелочи.

Серьги с рубинами.

Золотой браслет. И целая горсть перстней. Табакерки. Фигурка балерины… Мама не понимала, что все эти вещи ценны не только тем, что из золота сделаны. Они – антиквариат. И естественно, отдавала все за бесценок. Дед, когда из больницы вернулся, истощенный, полупарализованный, пришел в ярость.

А мама впервые осмелилась огрызаться.

– Заткнись, – рявкнула она. – Теперь ты от меня зависишь! Захочу – выкину из квартиры!

Внезапная власть, как и предсказывал дед, вскружила ей голову. Она, не имея иной возможности показать свое главенство, принялась издеваться над теми, кто всецело зависел от нее.

– Она варила для деда овсянку, и та постоянно или подгорала, или пересоленной получалась. Картошка – холодной. Мяса он вообще не получал.

– Его никто не получал!

– Ага, кроме тебя, мамочка… Твои клиенты тебе и колбаску сырокопченую приносили, и рыбку, и конфеты… Только жрала ты их в одиночку. Мы же были иждевенцами! Ладно, еда. – Татьяна говорила с огромным наслаждением. – Но она не мыла его. Не приносила судно, когда было нужно… Потом орала, что дед не выдержал, сходил под себя. И оставляла в этом лежать. Наказывала. Раиске вообще на всех насрать было. Когда дед ей надоедал, она ему что-то давала, и он засыпал.

– Подумаешь, снотворное… Ему врач прописывал.

– Только лила она это снотворное из своего пузырька. И спал дед сутками, а когда спал – не ел. Он худел, слабел… Он бы и так умер, но им надоело ждать. Им нужна была квартира. Нашелся человек, который купить ее хотел. Как же, профессорская, пятикомнатная. В центре. А дед уперся. Он-то, пусть и парализованный, но владельцем числился. Погнал этого вашего риелтора поганою метлой…

– Нам нужны были деньги!

– Ага, вечно мало! Они на кухне закрылись. Все втроем. И шептались, шептались, а потом мамаша приготовила плов. Мы с дедом тысячу лет плова не ели уже, чтобы с мясом, чтобы нормальный… И он, конечно, понял, что тут не так… Меня позвал. Ей сказал, чтобы уходила, что я его покормлю. А она и рада… Небось думала, я тоже попробую, заодно уж ее и от себя избавлю…

– Она все выдумала!

– Выдумала? Конечно! Дед сказал мне, куда он деньги дел. Он был вовсе не туп, как ты думала. – Татьяна откинулась в кресле. – Он и вправду снял сбережения с книжки. И перевел их в валюту. А валюту оставил мне, в надежном месте.

– Ты… И ты!

– Снял ячейку в Сбербанке, в центральном отделении. Туда же записи свои поместил. Пару-тройку действительно ценных книг. А ты выгребла всю мелочовку.

Гнев исказил лицо Галины. Она стиснула кулаки и, верно, бросилась бы на дочь, которая, кажется, именно этого и добивалась.

– Что, мамочка? Зато тебе квартира досталась. Дед и вправду умер. А стоило его похоронить… Кстати, гроб она приобрела самый дешевый. И вообще экономила на чем могла…

– Время было сложное!

– Ой, мамуля, не оправдывайся! Сколько ты за квартирку получила? А деду и памятника приличного не поставила. Небось зажала! Мы переехали в ту конуру на окраине, где она до сих пор живет. А деньги… Ну-ка, расскажи, куда ушли?

– Да на тебя же!

– На меня? Меня, помнится, ты вовсе не замечала. А если и замечала, то орала, что я на твоей шее сижу. Забыла, что я с двенадцати лет на посылках бегала? Газетки разносила. Потом при рынке… Училась, когда могла… Все, чего я добилась, я добилась сама, а не благодаря тебе, мамочка! Ты же думаешь, я была слишком мала и глупа? Они у нас собирались. Как же, целая двушка, в трешку переделанная. Мне вот кладовка в качестве комнаты досталась. Сунули в нее стол и раскладушку. Радуйся, Танечка, что вообще на улицу не погнали.

Галина злилась.

И щеки раздувались. На лице проступили красные пятна. И Алине подумалось, что не будь рядом этой женщины, Татьяна вряд ли стала бы откровенничать. Поэтому Макс и привел их сюда.

Алина огляделась.

Слушали все.

Варвара застыла.

Евгения молчала, стиснув кулаки. Егор вроде бы в окно уставился, но тоже слушал и внимательно. А, казалось бы, какое им дело до этих откровений?

– Когда собирались, меня в кладовку выгоняли, чтобы не подслушивала… Только стены там картонные. А они не особо стеснялись говорить. Так я узнала про Райкино лекарство. И про то, что Маринка придумала им клиентов поить… Ее вроде как особо ретивый избил, вот и обозлилась.

– Не тебе ее осуждать!

– Да разве я осуждаю? – притворно удивилась Танечка. – Я рассказываю. Они свой идиотский план разработали… Я еще подумала, что невесело будет, если их поймают. Меня тогда точно в детский дом отправят. А мне оно надо? Тут я сама по себе была, а там мигом бы остатки роскоши оприходовали.

– Она ни о чем, кроме денег, думать не способна! – пожаловалась Галина и платочком глаза промокнула. – Только деньги…

– А то ты думала о высоком, когда людей травить решила! Чудесный план. Раечка поначалу сопротивлялась. Мол, лекарство это, нехорошо… Кто ей косячок поднес? Не Мариночка. Ты, дорогая мамуля, подружку подсадила. Сначала один косячок, потом другой… Там и укольчик, мол, успокаивающий. Видите, какая она у меня добрая? Как гюрза!

– Это ложь! – взвизгнула Галина, но ей вряд ли кто поверил.

Скривилась Варвара.

Евгения усмехнулась.

А Егор и вовсе отвернулся, не желая видеть незваных гостей. Только Макс и приятель его остались равнодушны к словесным излияниям.

– А потом, когда Раечка плотно села, ты и начала ныть, что деньги закончились, что на дело идти надо, что тогда наступит всеобщее счастье… И Маринка тебе вторила. Райка и сдалась. Запас зелья у нее имелся. Вот и стали они втроем на охоту ходить. Одна с мужиком знакомится, пробивает, чего у него там при себе есть. Если пустой или почти пустой, то не трогают. А коль при бабле, то тут ему и кранты приходят. Мариночка номер отрабатывает и ходу. Мужику же бутылек приносят. Пойло приличное выбирали. И клиентов подгадывали, один раз мимо только, не стал он пить. Тогда-то ему зелья в цветочки плеснули, нехай надышится… Он и надышался. В петлю полез. Помнишь, мамуля, ты сама Маринку попрекала, что это ненадежно, что мог бы и не самоубиться, а вам троим шею свернуть. Но взяли они тогда прилично.

– Ты…

– Да видела я ваш чемодан с деньжатами и разговор слышала, что надо бы завязать на время. И дележку… Скажи, и не стыдно вам было Райку обувать? – Татьяна покачивала ножкой, и туфелька тоже покачивалась, и Алина завороженно на эту туфельку смотрела, пытаясь понять, как возможно подобное. Они ведь люди, обыкновенные люди, и в то же время – нелюди, потому что люди не убивают себе подобных так хладнокровно… – Они хитро сделали. Сначала все вроде как честно поделили, а потом, когда Райка на радостях ширнулась, в отключку ушла, ее долю и поделили. Оставили мелочовку всякую, чтоб на дозу хватало… Думали, небось, упорется до смерти. Странно, что вообще не прибили. Пожалели, да?

– Мы… мы дружили…

– Ага, только это, мамуля, тебе не мешало подружку обувать.

– Да я ради тебя, неблагодарной, чтобы на море вывезти!

– Ради меня… Просто-таки самоотверженная родительская любовь! – Татьяна засмеялась, и смех ее был неприятен. – Ради меня… Себе она мужика искала! Собралась на курорт, два чемодана шмотья прикупила. А мне с того что? Купальничек самый дешевый? Платьице уродское? Одежонка из секонда? Так-то ты заботилась? Сняла домик, выходила дама дамой, искала любовь неземную…

– Что в этом такого! – Визг ударил по нервам, и Алине захотелось зажать уши руками, лишь бы не слышать. – Я просто хотела быть счастливой… Я имела право! Я ведь молодая женщина… была молодой! Семья, дети…

– Сказки рассказывай! Так тебе нужна была семья и дети. Что ж ты Васечку отшила, который за тобой бегал и надышаться не мог? Ну да, к чему тебе школьный учитель? Тебе ведь кто побогаче нужен был, такой, вроде деда, на чьей шее ты бы устроилась с комфортом. Небось понимала, что бизнес ваш не вечен, что опасно продолжать… Решила путь попроще найти. Но вот беда, в постель ее пускали охотно, но на том все… Кому нужна потасканная красотка, когда вокруг молоденьких и свежих полно?

– Она меня ненавидит!

Этот вопль остался без внимания.

– А курорт этот недешевым был. Да и мамаша моя никогда с деньгами обращаться не умела. Вот и уходили, что вода сквозь пальцы… В конце ей повезло. Завязалась с одним мужичком из новых. Сошлись на почве любви к малой родине. Он ее и домой увез, думала, что женится, только у него законная супруга уже имелась. Пришлось мамаше в любовницах ходить, ей бы радоваться и помалкивать, но нет, истерить стала, скандалы закатывать. А кому такое по душе придется? Вот и сделал любовник ручкой. Подарил на прощание салон косметический, чтоб не осталась подруженька голой да босой…

– Пусть она замолчит! Пусть…

– А чего, неприятно правду слушать? – прищурилась Татьяна. – Кто ж еще тебе ее расскажет? Так мы и жили. Мамаша, типа, салоном руководила. Заделалась бизнес-вуменшей, только у нее все криво получалось. Нормальные специалисты поразбегались. Кому охота, когда на тебя без причины орут и по всякой мелочовке штрафуют? Ей бы приличных людей поберечь, а она выставила, понабирала девчонок после училища… Меня вот поставила работать, чтоб, типа, я даром хлеб не проедала. И удивлялась, куда клиенты пропали? А кому надо, чтоб волосы пережгли или стрижку уродскую сделали? Один прокол, другой, и пошел салон ко дну с помпой… Мамуля в панику, но тут как раз и Маринка объявилась.