Тайная страсть Гойи Лесина Екатерина

– Может, потому, что Каэтана стала моей семьей. А вы… Вы лишь использовали меня, матушка. Как и Мануэль. И Лукреция… Но на нее я не сержусь, кажется, она поумнела. Итак, вы решили избавиться от Каэтаны и… что сделали? Вы знали ее повадки. Перед сном она выпивала стакан свежего молока. Вы встретили ту девицу и попросили ее отнести молоко? Или наоборот, сказали, что сами отнесете его дорогой сестрице? Этакая любезность прежде была вам не свойственна.

Донна Изабелла молчала, поджав губы.

– В молоко вы добавили щепотку порошка. Малость, он хорош тем, что смерть наступает не сразу… Несколько часов, а то и дней, если человек, которого угостили отравою, здоров. И потому, откройся правда о смерти, никто не сумел бы обвинить вас, матушка. У герцогини Альбы довольно врагов…

…Изабелла не ощущала угрызений совести, подавая дорогой сестрице отравленное молоко. Напротив, она с наслаждением наблюдала, как Каэтана это молоко пьет. Сама же расчесывала густые волосы герцогини Альбы, говоря о каких-то пустяках…

И то, что жить Каэтане осталось недолго, примиряло Изабеллу и с пышностью этих волос, и с гладкостью кожи. В этот момент она почти любила сестру.

– Если ты пришла опять просить за Мануэля. – Та сумела разрушить и это подобие любви. – То зря. Изабелла, да, двадцать тысяч меня не разорят, но в прошлый раз было десять. В позапрошлый – пять. Еще несколько тысяч он потратил на лошадей. На девок… И я устала содержать его. Твой сын, кажется, думает, что я обязана оплачивать его капризы и глупости. Но нет. Довольно. Единственное, что я могу сделать для Мануэля, – приобрести патент. В армии нынче нужны толковые офицеры… Хотя… о чем это я?

Она улыбнулась собственному отражению в зеркале.

– В Новом свете, говорят, при толике везения можно сделать неплохое состояние.

– Ты отсылаешь его? – Щетка едва не выпала из рук Изабеллы.

– Я предлагаю для него альтернативу. Конечно, я не буду настаивать, но больше никаких денег. Пусть живет как знает.

И тогда Изабелла поняла, что поступает правильно.

Отослать Мануэля в армию… Армия воюет, и в Новом свете, говорят, небезопасно. Мануэля могут ранить, а то и вовсе убить… И как Каэтана может говорить об этом спокойно?

Изабелла ушла, прихватив с собой бокал, который самолично отнесла на кухню.

Это было ошибкой.

И мыть не следовало… Но кто бы мог подумать, что проклятая девка следит за хозяйкой? И что посмеет рот открыть?

Нет, поначалу все шло именно так, как и задумала донна Изабелла.

Каэтана явилась пред всеми.

Она определенно ощущала некоторую слабость, которая, однако, не стала помехой. И Каэтана позволила себе веселиться. Она выпила бокал вина, и тем самым несколько отсрочила собственную смерть… Несколько слов. Случайных фраз, вроде бы оговорок… И вот уже гости поглядывают на герцогиню, кто с упреком, кто с насмешкой. Где это видано, чтобы благородная дама ее положения проявляла этакую невоздержанность в питии?

Каэтану сочли пьяной.

А потом еще и выходка ее с танцовщицею, которая была вызывающе молода и хороша собой… И разговоры о мастерской, о красках… Каэтана, будто чувствуя приближение смерти, словно обезумела.

– Представляешь, она пожелала показать всем ту картину! – с возмущением произнесла донна Изабелла. – Ее, оказывается, доставили в Мадрид… безумие! Довольно с нас было слухов! Мне с трудом удалось уговорить ее не совершать такой ошибки. Я умоляла пощадить Лукрецию, которая не вынесла бы подобного позора…

Альваро хмыкнул: Изабелла, знавшая о романе дочери, снесла бы и не такое, тем более что никто не собирался говорить гостям, с кого писали картину.

Да и не знала Каэтана, кто был истинной моделью.

– Я уговорила ее подняться к себе, отдохнуть… Я надеялась, что она уснет и больше не проснется.

– Но тетушка оказалась куда крепче, чем вы думали… Она сумела выйти из комнаты. Встретилась с Франсиско, побеседовала с Лукрецией… Вам везло, тетушка… И одно мне не понятно, зачем вы обставили все так, будто Каэтана совершила самоубийство?

– Я… я не хотела… мне не спалось…

…Нет, Изабеллу вовсе не угрызения совести лишили сна, скорее уж беспокойство, которому она не находила объяснения. И сие беспокойство заставило покинуть уют собственной спальни, пройтись по дому, где она и встретила Каэтану.

Сестрица сидела на лестнице.

На верхней ступеньке.

Она вцепилась в балюстраду, точно опасаясь упасть.

– Дорогая, что с тобой? – воскликнула Изабелла.

– Это ведь ты. – Голос Каэтаны был слаб. – Ты меня убила!

– Какие глупости ты говоришь!

– Уходи, позови Диего… Надо было рассказать ему, он поймет… Он… Я всегда была милостива к тебе, а ты… меня… За что? – Этот вопрос прозвучал весьма жалобно. Вот только сердце Изабеллы осталось глухо к жалобе.

А вот разум… Разум утверждал, что если она бросит Каэтану на лестнице, то, как знать, кто отыщет ее? И кто выслушает предсмертный бред?

– Какая же ты упертая! – Изабелла подняла сестрицу. Та, несмотря на кажущуюся хрупкость, весила немало, однако Изабелла отличалась крепким телосложением. – Почему тебе было просто не уснуть?

– Ты… куда ты?.. Куда мы?..

– Сюда, дорогая… – Эта комната просто была первой в ряду, и дверь имела смежную с соседней гостиной. И все получилось донельзя удачно. – Приляг, я скоро…

Изабелла никогда не умела мыслить быстро, однако нынешняя ночь заставила ее… Если кто-то заподозрит убийство, пусть в том обвинят не ее… Или же не убийство, но самоубийство, которое есть позор, и тогда доктор поймет, почему надо скрыть некоторые подробности смерти герцогини…

Краски она принесла из мастерской.

И графин с водою.

И заставила ослабевшую Каэтану, которая, непокорная, еще пыталась оказывать сопротивление, съесть… Всего-то пару ложек, чтобы ни у кого не возникло сомнений в причине смерти.

– Ненавижу. – Это последнее, что сказала Изабелла, глядя в глаза сестре.

И сие было правдой.

В комнате воцарилось молчание, которое было тяжелым.

– Знаете, матушка. – Голос Диего звучал тихо и глухо. – Это даже не зло… Это за гранью зла! Вы дважды ее убили, а потом еще выставили самоубийцей!

– Я…

– Замолчите. Вы сказали довольно. Хотя нет, погодите… Вы рассчитывали, что состояние Каэтаны отойдет вам, как ближайшей родственнице. Вы не учли, что Корона не пожелает выпускать из рук столь жирный кусок, а родство ваше слишком дальнее, чтобы всерьез претендовать на наследство… И потому перспектива суда, думаю, привела вас в ужас.

Она сидела, поджав губы, выпрямив спину, будто бы и не слушая.

– А тут еще Мануэль, решив, будто бы все проблемы с деньгами решились разом, наделал новых долгов… И сроки оплаты по старым подошли, и девушка, которая вас видела, потребовала плату за молчание… К слову, она ведь видела немного больше, чем вы рассказали, матушка.

– Она заметила краски на моем платье, когда взяла его чистить…

– Поначалу вы ей заплатили. Но девица быстро сообразила, что если так, то есть за вами вина. И попросить можно больше, и еще больше… К этому времени вы уже продали картину, на которую не имели прав…

– Мануэль…

– Мой братец отправится служить. И я постараюсь, чтобы служба эта проходила как можно дальше от Мадрида.

– Ты обещал позаботиться о нем!

– И слово свое сдержу. Только, дорогая матушка, мы по-разному понимаем заботу. Мануэлю пора научиться самому отвечать за свои поступки. Ради него вы пошли на убийство. Хотя, может, и не ради него. Вы ведь тоже не оставили своей мечты. Богатый дом, в котором вы хозяйка. Покорные слуги, все ваши капризы исполняются… И пусть вы далеко не юны, но кто сказал, что богатство нужно лишь в юности. Нет, не прикрывайтесь сыном. Итак, девица вас шантажировала. А Мануэль связался с фальшивым золотом, что привело к новым долгам и проблемам… Картину вы продали, прочее же имущество было описано. С Короной вы побоялись связываться, оставалось одно: избавиться от меня… К несчастью, Мануэлю в голову пришла та же мысль… Вот он и попортил моего жеребца.

– Это был несчастный случай!

– Естественно. Знаете, матушка, если бы не этот несчастный случай, я, пожалуй, не пригласил бы Альваро, и не узнал бы многого из того, что ныне знаю. И уж конечно, не проявил бы должной осторожности.

Альваро промолчал и потер шею, которая ныла, хоть и душили его подушкою.

– Идите и готовьтесь. Завтра вы отбываете…

– Завтра? Диего! Я совершила ошибку, но…

– Идите. – Он произнес это таким тоном, что донна Изабелла замолчала. Она поднялась, оправила юбки и, одарив Альваро презрительным взглядом, прошипела:

– Чтоб ты сдох!

– Был бы рад угодить госпоже, но, увы. – Он развел руками. – Позвольте вас проводить?

Она бы не позволила, но и возражать не посмела. Ступала медленно, всем видом своим показывая, сколь оскорблена этаким недоверием со стороны родного сына. А на пороге своей комнаты остановилась:

– И что вы получите? Вы могли бы озолотиться…

– Ну да… Ту несчастную вы озолотили…

– Она сама заслужила. – Донна Изабелла если и испытывала раскаяние, то мастерски это скрывала. – Она вымогала деньги. Я буду молиться за нее… Буду молиться за вас всех.

И дверь закрылась.

Альваро запер ее снаружи, хотя и сомневался, что донна Изабелла вздумает бежать. Бежать ей было некуда, а остальное… Если и остался порошок, то пусть дама опробует на себе собственное же лекарство. Всем станет лишь легче. Впрочем, он сомневался, что у донны Изабеллы хватит на это духу. Слишком уж она любит себя.

Вернувшись к Диего, который так и сидел в кресле, Альваро поинтересовался:

– И что теперь?

И мысленно себе же ответил: ровным счетом ничего.

Работа, для которой его нанимали, выполнена. Диего, получив ответы, уедет. Или останется. Главное, что он перестал нуждаться в услугах Альваро, и тот вернется в комнаты, где и просадит полученное золото за игорным ли столом, в трактире ли… Главное, что все пойдет, как прежде.

– Ничего… Мануэль получит свой патент. Захочет он им воспользоваться или нет – дело его. Лукреция… Я должен присмотреть за ней. Постараюсь отыскать ей подходящего мужа. Если она и вправду поумнела, как ты утверждаешь, то не станет капризничать…

Альваро кивнул.

– Матушка… поутру ее отвезут в обитель Святой Марты…

– Ей там не понравится, – осмелился заметить Альваро. – Все ж устав.

– Нет. Я, может, был недостойным сыном. И не лучшим братом, но здесь… Она убивала, Альваро. И мой долг – донести о том властям, но тогда придется рассказать о многом. И этот скандал опорочит не только мое имя. Он ударит по памяти той, которая достойна лишь лучшего. Об одном жалею. – Он поднялся. – Мне следовало в тот же день уничтожить эту проклятую картину.

– Почему?

– Тогда бы тайна осталась бы тайной, а теперь… фальшивое золото, премьер-министр, который играет в подобные игры, долго не удержится на своем месте. Он будет либо арестован, либо сбежит. Имущество его отойдет казне. И о картине узнают. А узнав, всенепременно вспомнят о моей бедной тетушке… Даже не имея доказательств, все одно сочтут ее виновной… Навеки веков свяжут ее имя с этой… мазней.

– Разве она сама не желала того? – осторожно поинтересовался Альваро.

– Желала. – Диего грустно усмехнулся. – Это меня и остановило… Она хотела остаться молодой навечно, так и вышло… Всегда все выходило именно так, как ей хотелось.

И он подошел к окну.

– Светает, скоро наступит новый день. И я хотел бы просить тебя… Не знаю, имею ли право, но… останься.

– Что?

Эта просьба удивила и несколько насторожила. Все же слухи о Диего ходили самого разного свойства, хотя Альваро тотчас устыдился собственных мыслей.

– Знаешь, мне впервые спокойно. Как будто Хосе вернулся… Нет, погоди. – Диего взмахнул рукой. – Я не то имел в виду… Тебе не стоит опасаться, что я…

– Я не опасаюсь.

Это было не совсем правдой.

– Хорошо. Я устал от одиночества. От тайн, а ты знаешь о нашей семье все. Обо мне. Перед тобой нет нужды притворяться. Ты останешься моим доверенным лицом. Человеком, к которому я в случае белы смогу обратиться с просьбой и просто побеседовать, если возникнет в том нужда. Не беспокойся, я положу тебе достойное жалованье и…

– Останусь. – Альваро поклонился. – Спасибо.

– За что?

– За доверие.

Диего вздохнул и устало произнес:

– Знаешь, мне кажется, Каэтану эта история премного позабавила бы. Она всегда говорила, что люди носят не лица, но маски… И скандал… Ты верно сказал. Она хотела, чтобы имя ее вошло в века. Теперь это неизбежно.

И Диего оказался прав.

Впрочем, эта история уже никаким боком Альваро не касалась…