Тайная страсть Гойи Лесина Екатерина
– И не представляете, с чего начать? – Татьяна Болеславовна понимающе улыбнулась. – Начните с того, о чем вам хочется рассказать.
Рассказывать не хотелось ни о чем.
Но вновь вдруг накатила усталость, такая, что дышать и то получалось с трудом.
– Кем вы работаете?
– Учителем. – Алина выдохнула с облегчением, говорить о работе было безопасно. – Младших классов. Средняя школа, обычная, не гимназия.
– Вам нравится работа?
Нравится ли? Когда-то, несомненно, нравилась. Давно. Когда Алина была счастлива. И дети ее не раздражали. И копошение коллег казалось смешным. И зависть их веселила, и сплетни…
– Раньше. – Она все же села.
Наверное, стоило прилечь, кушетка в кабинете имелась, но Алина не представляла себя лежащей, расслабленной и на духу выдающей секреты этой вот женщине.
– И что изменилось? – спокойно поинтересовалась Татьяна Болеславовна.
Она и внешне раздражала Алину. Такая собранная. Деловитая. Платиновая блондинка с аккуратной стрижкой, которая подчеркивает правильные черты лица.
В ушах – золотые серьги-колечки.
На тонком запястье – часы, явно недешевые. Алина такие в журнале, кажется, видела. И откуда у нее деньги? И почему так получается, что одним деньги, а другим… Другим только и остается, что собственную жизнь по осколкам склеивать, надеясь на лучшее.
Она всхлипнула и прижала ладонь к губам, сдерживаясь из последних сил.
– Извините, что-то со мной сегодня… Я люблю свою работу, люблю детей, они… они благодарные в отличие от взрослых, и тоже меня любят, но просто проблемы… Много проблем и сразу как-то навалилось. Муж бывший… Он не сразу бывшим стал…
Слова прорывались сквозь стиснутые зубы.
Сквозь ладонь, которую Алина так и не убрала. Сквозь ее желание молчать, потому что никто и никогда не решит Алинины проблемы, кроме самой Алины, конечно. А она слишком слабая.
Никчемная.
Татьяна Болеславовна не делала попыток успокоить. К счастью. Если бы начала утешать, Алина точно разревелась бы, а так у нее почти получилось взять себя в руки.
– И-извините…
– Ничего страшного. Значит, не так давно вы пережили развод?
– Да, – в этом признаться легко. Теперь. А когда-то Алина стеснялась своего развода, будто бы он, лучше, чем что-либо, указывал на ее женскую несостоятельность. И скрывала до последнего, правда, смешно было надеяться скрыть что-либо в школе.
– Вы его любите?
– Кого? – Этот вопрос Алину удивил.
– Вашего бывшего мужа.
Любит ли она Стасика? Нет. Ерунда какая! Разве можно любить того, кто предал? Она и спросила об этом у психологини.
– Можно, – спокойно ответила Татьяна. – Вы не представляете, на что способны женщины ради любви… Да и мужчины тоже. Но женщины больше. Прощают. Терпят. Любят, пока любовь не становится зависимостью.
Надо же, Алина никогда не думала о любви как о зависимости.
– Нет. – Она покачала головой. – Я больше не люблю его.
– Но раньше любили?
– Да, – глупо отрицать очевидное. – Слишком даже. Это как не любовь была, а одержимость какая-то.
Татьяна Болеславовна печально усмехнулась.
– Хорошее слово. Одержимость. Но вам удалось от нее избавиться. И поэтому, можно сказать, что вам повезло.
Повезло?
Ночи в слезах. Дни от рассвета до заката, когда время тянется медленно, и с каждой минутой крепнет желание перерезать себе вены, избавляясь от всех мучений.
Когда нет ни сна ни яви, только какое-то серое марево, в котором приходится существовать.
– Полагаю, вы так не считаете. – Татьяна Болеславовна сняла очки. – Но вы теперь свободны. Почти свободны. И были бы совсем свободны, если бы сумели отвязаться от воспоминаний.
Алина кивала.
И старалась не шмыгать носом слишком сильно, а внутри нарастало раздражение. Вот эта женщина, которая, по сути, ничего про Алину не знает, берется судить, что и как будет лучше для Алины. И стоило бы высказаться, но Алина промолчала.
Она сунула руку в карман, стиснула флешку.
Что делать?
Если ей придется вновь вернуться к этой психологине… Второго раза Алина не выдержит, не говоря уже о третьем. Господи, пусть она выйдет. Ненадолго. Макс сказал вставить флешку и досчитать до десяти. Этого хватит.
Пусть выйдет. Ненадолго. А лучше надолго, но выйдет!
И провидение, которое, как правило, оставалось глухо к просьбам Алины, пришло на помощь. Нет, не было ни столпа света, падающего с небес. Ни труб иерихонских. Ни гласа божьего.
Просто зазвонил телефон.
И Алина вздрогнула, заслышав бравурную мелодию. А Татьяна Болеславовна смутилась и даже слегка покраснела, что, впрочем, ей весьма и весьма шло.
– Извините, – сказала она, схватив кокетливую розовую трубку, которая совершенно не вязалась со строгим костюмом и убранством кабинета. – Я на минуточку…
– Конечно-конечно. – Алина с трудом скрыла радость.
На минуточку.
На две. Да хоть на все десять. Главное, чтобы оставила Алину наедине с ноутбуком.
Дверь Татьяна Болеславовна оставила приоткрытой, но сама отошла. Недалеко: Алина слышала, как цокают каблучки по паркету. Ее слух вдруг обострился, а сердце успокоилось. Всего-то надо: сделать шаг к столу. Нога и та ныть перестала, то ли процедуры помогли, то ли повязка тугая, то ли страх обезболил.
Ноут стоял боком.
А вот в разъем для флешки Алина попала не сразу: руки предательски дрожали.
– Успокойся, – шикнула она на себя же, и флешка вошла в гнездо. Теперь сосчитать. Раз, два…
– Да, я начала беспокоиться! – Голос Татьяны Болеславовны доносился откуда-то сбоку. – Ты не представляешь, как я соскучилась…
И эта женщина рассуждает о порабощающей любви. Алина хмыкнула и осмотрелась. Так и есть, окно, завешенное тяжелой портьерой, было приоткрыто. И надо полагать, где-то по соседству располагался балкончик, на который Татьяна и вышла, чтобы побеседовать с ухажером.
– Я прекрасно понимаю, что за тобой следят. Но… послушай, я просто хотела убедиться, что ничего страшного не произошло… И в конце концов, ты мой пациент!
Да ну? А разве подобные отношения не являются прямым нарушением врачебной этики?
– И никого не удивило бы в нынешних обстоятельствах… Ты переживаешь сильнейший стресс…
Вот тебе и профессионал.
Алина досчитала до двадцати и вытащила флешку. Вернулась в кресло и сделала вид, что там и находилась, размышляя над перспективами своей непростой жизни. Потные ладони она вытерла о штаны и глубоко вдохнула.
Нет, конечно, она может солгать, что ее прошлое разволновало, и ей поверят, потому что Татьяне не до чужих проблем ныне.
– Конечно, мы просто… Да, надо подождать, я все понимаю и больше… Нет, не сердись, пожалуйста! Ты же знаешь, как я тебя люблю… Да, очень… Я все сделаю…
С этим Алина могла бы поспорить. Она по опыту знала, как влюбленность сказывается на умственных способностях женщин.
– Но объясни, пожалуйста… Я тебе верю, господи, да как иначе! Верю, но если станут задавать вопросы, то я должна знать, что отвечать, чтобы путаницы не вышло…
Пауза.
И вздох нервный.
– Господи! Ужас какой!
Интересно где?
– Да… я понимаю, но здесь слишком много людей… Кто-нибудь заметил бы, а так… У фонтана… Да… надо было позвонить, но звонки проверят. Давай так, мы встретились случайно, разговорились, тебя не было на сеансе… И да, погуляли в парке, вряд ли найдут свидетелей… Конечно… Да, я тоже очень тебя люблю. И все понимаю. Жду встречи…
Алина вздохнула.
Все-таки и вправду стоило порадоваться, что ее безумие, называемое любовью, покинуло.
Татьяна Болеславовна вернулась.
– Извините, – повторила она, усаживаясь за стол. – Я обычно отключаю телефон, но ждала звонка от одного… пациента. Очень серьезный случай. Глубокая депрессия.
– Да, да, я понимаю…
И надеется, что все получилось, потому что вряд ли провидение расщедрится на вторую попытку.
Глава 10
Макс появился ближе к вечеру, когда Алина уже начала беспокоиться, не забыли ли о ней вовсе. Беспокойство это то нарастало, и тогда у Алины возникало иррациональное желание бежать, то отступало, и Алина чувствовала себя никчемной.
Подавленной.
Она даже поплакала, просто в надежде, что полегчает.
Стало только хуже. И опять появилась подлая мысль, что теперь и Максу она, Алина, больше не нужна. Вообще никому не нужна. Так стоит ли цепляться за жизнь?
– Привет, Линка. Что не звонишь? – спросил он с порога. – Домой поедем или как?
– П-поедем.
От счастья, горького, отравленного какого-то – но все-таки не забыли ее – Алина всхлипнула и разревелась самым позорным образом.
– Ты чего, подруга?
Макса ее слезы, кажется, напугали.
– Уже знаешь, да? Ну не надо… Или ты его еще…
– К-кого? – Алина осознавала, что реветь без причины глупо, но успокоиться не могла. Сидела и размазывала слезы по щекам.
– Стасика.
– А что со Стасиком? – Она шмыгнула носом.
– Так… – Макс смутился. – Умер Стас, вчера еще… самоубился.
– Что?! – Новость была настолько невозможной, что Алина плакать перестала.
– Стас самоубился? Да скорее небо на землю упадет, чем Стасик покончит с жизнью!
– Угу, вот и мне кажется… Так ты чего, не из-за него?
Алина покачала головой и пожаловалась:
– Со мной сегодня целый день что-то… странное. Не знаю. Я с самого утра реву, что ненормальная, по всякой ерунде. И теперь вот.
– Понятно.
– Что понятно?
– Понятно, что нечего было тебя тут оставлять. Домой поедем?
Алина кивнула: ей и самой не терпелось убраться подальше от этого странного места, в котором все вокруг были такие предупредительные и милые, что это вызывало иррациональную злость.
– Ходить можешь?
– Если осторожно, медленно. Но тут коляска есть. – Алина прикинула, что от центра до стоянки она не дойдет. А вот на коляске, так вполне докатит.
– Понятно, – опять сказал Макс. – Вещички собрала?
Она покачала головой: как таковых вещей было немного, и собралась Алина быстро. И возражать не стала, когда Макс ее на руки подхватил, только опять в носу защипало.
– Разревешься – уроню, – пригрозил Макс.
– Не разревусь… Так что там со Стасиком?
– Повесился.
– Когда?
– Да вот вчера вечером… Пока я тебя сюда возил. Потом еще к одному человечку заглянул, порасспрашивал о нашей потерпевшей, и флешечку поглядел…
– И как?
– Есть кое-что интересное, – уклончиво ответил Макс. – Как насчет кафешки? Посидим, поговорим… Накормлю тебя чем-нибудь сладким, а то смотреть страшно. Белая. Тощая.
– Не смотри.
– Линка. – Он усадил ее в машину. – Вот не узнаю тебя! И мне это не нравится. Очень не нравится. Получилось?
– Да.
– Вот и хорошо, я сейчас отпишусь своему приятелю. И будем с тобой ждать, что-то мнится мне, не все тут чисто. Маринка незадолго до смерти искала юриста, грамотного, вроде бы как собиралась подавать на центр этот в суд.
Алина старалась слушать внимательно. Так становилось легче.
– Короче, нашли Стаса только сегодня… Ты ж не будешь плакать? – поинтересовался Макс. – Варька нашла, и в обморок хлопнулась… Женька вой подняла, мол, что творится… Гошка вызвал полицию. Ну там пока то, пока се… Пока опросили всех, протоколы, тело убрали…
– Он не сам, – тихо сказала Алина.
И поймала себя на мысли, что есть совершенно не хочется. А хочется лечь на кровать, свернуться клубочком и накрыться одеялом. С головой.
– Пока официальная версия – самоубийство… От него разило, как из бочки… Вскрытие, конечно, будет. Я шепнул нужным людям. Записку нашли.
– Записку?
– Ну как записку, это раньше от руки писали, а теперь вот на компе печатают. Мол, не могу жить с грехом на совести – это я Марину убил. А теперь осознал и раскаялся. Я не цитирую, просто вольный пересказ.
– Он не… – Алина запнулась, не зная, что сказать.
Грех на совести? Стасикова совесть привычная к грехам, не один десяток несет и еще столько же выдержала бы. А уж признаваться… Даже когда Алина его в постели с рыжей девкой застала, Стасик утверждал, что она, Алина, просто неправильно поняла ситуацию.
– Я тоже думаю. Слишком самовлюбленная сволочь. И довольная жизнью. Видишь ли, Алин, если он и причастен был к Марининой смерти, то доказать эту причастность не вышло бы. Поверь мне, как человеку, который в системе не один год варился… Знать – одно, а вот доказательная база – совсем иное. И Стасик твой мог бы жить припеваючи. Завещание да, тут судов не избежать, но в конце концов, думаю, дошли бы и до мировой. У Марины приличное состояние, хватило бы всем. И вот вопрос возник, с какого перепугу он взял и повесился?
Алина пожала плечами: ответа на этот вопрос она точно не знала.
– А я ведь чуял, что-то неладное затевается… – Макс покачал головой. – Он хоть и сволочь последняя, но все человек… Не буду врать, что в траур ударюсь. И жалеть его, уж извини, не выходит. Скорее уж обидно, что из меня идиота сделали…
Он замолчал.
Так в тишине до кафе и довез. Маленького. На площади у фонтана. Легкие зонтики, белая мебель, не из пластика, из дерева. Скатерти разноцветные. Стеклянные вазы с цветами.
Красота.
– Кто его?
– Выясним, – пообещал Макс. И стул придержал, помогая Алине присесть. – В этом деле много непоняток… Так много, что у меня мозги закипают.
Алина кивнула.
И попыталась понять, что же чувствует.
Стасик погиб, убит… В самоубийство она не поверила ни на мгновение, слишком хорошо Стасика знала. Да никогда бы он в петлю добровольно не полез. Если бы вдруг возникла безумная мысль покончить с собой, то нашел бы способ изящней.
Что-нибудь этакое… с белой ванной, красной кровью. Розами по полу… Или розы – это чересчур пошло? Стасик пошлости не терпел, а вот инсталляция на тему смерти Мюрата – вполне в его характере.
Но тот, кто все затеял, он должен быть сильнее Стасика, верно?
Стасик только казался субтильным, но себя он любил и в тренажерный зал заглядывал регулярно, а значит, дал бы отпор, остались бы следы борьбы… Да и пить… с кем?
Варвара? Поговорили откровенно, и Стасик заявил, что не собирается на ней жениться. Что, получив такое наследство, вообще не собирается жениться. И добавил что-нибудь обидное, не сдержался… Варвара вспылила и… Но беременная женщина не станет пить. Да и хватит ли ей сил втащить Стасика на стол? Или на стул? Подвесить его?
Сомнительно.
Да и такое псевдосамоубийство требует тщательного планирования. В припадке ярости можно ударить чем-нибудь тяжелым или с лестницы столкнуть, пырнуть ножом, если вдруг он под рукой окажется. Но не так, хладнокровно и со знанием дела.
С Евгенией тоже не понятно. Она выглядит толстой, но полнота – не синоним слабосилия. А ума у Евгении хватило бы, и планировать она способна. И Стасика ненавидела от души, как и родную сестрицу, которую угораздило не вовремя влюбиться.
И наверное, эта влюбленность поломала бы многие планы Евгении. Сложно судиться, когда в семье нет единства… Могла бы? Да. Но стал бы Стасик с нею пить?
А Гошка?
Самый реальный претендент. Он пригласил Макса в помощь, но когда тот сказал, что помочь вряд ли сумеет – он ведь признал, что доказать факт убийства почти невозможно, – Гошка решил действовать сам. Избавился от конкурента и…
…и если психологиня разговаривала с ним?
– Алин. – Макс щелкнул пальцами перед самым Алининым носом. – Очнись, дорогая, а то ж я волноваться начинаю.
– Д-да… Послушай, я подумала, что, если это Гошка?
– Что Гошка? – Он сделал заказ и, кажется, за Алину тоже, хотя есть ей совершенно не хотелось.
– Она с ним разговаривала. Ну, психологиня… Я ведь тебе говорила… Ей позвонили и попросили, получается, попросили алиби обеспечить? Она в этого человека влюблена и из-за этой любви… Она согласилась бы. А больше в доме мужчин нет. Только ты и Гошка.
Макс не спешил говорить, что Алина дура, которая лезет не в свое дело. Он посмурнел, но кивнул, мол, примерно так все и есть.
– Только с выводами не спеши, – попросил он. – Хочу, чтобы ты кое-что послушала… Погодь.
На столике появилась черная коробочка диктофона.
– Флешка… На ней много интересного отыскалось. Во-первых, прелюбопытные документы. Я еще не говорил с Гошкой, но, похоже, он вовсе не о мачехиных интересах пекся. Он грамотный парень, но кто-то не только обнаружил, что Гошка руки по локти в отцовские деньги запустил, но и сумел доказательства отыскать.
Это было сказано мрачным тоном, и Алина в новом своем состоянии от души пожалела Макса, который разочаровался в старом приятеле, и Гошку. Получается, что имелся у него мотив от мачехи избавиться. И быть может, прав Стасик, именно Гошка и отравил Марину, а потом, узнав про завещание, попытался найти козла отпущения.
– …А во-вторых, вот, послушай…
Макс нажал на кнопку.
– …Да, дорогая, я все знаю! – Нервный женский голос звучал так громко, что Алина вздрогнула. А Макс шепотом пояснил:
– Это Маринка.
– Думаешь, можно вот так, взять и тихо травить меня? Не стоит отнекиваться! У меня нет паранойи…
Голос сорвался на визг, и Алина отпрянула от диктофона.
– Диплом тебя защитит? Да завтра же я сделаю все, чтобы тебя, милочка, упрятали за решетку – и надолго! Поверьте, у меня хватит связей! А тайны… Помилуйте, разве не обязана ты эти тайны хранить?
Она нервно рассмеялась:
– В любом случае, это лишь слова, доказательств у тебя никаких… И не появятся они. Дело старое. Срок давности по нему если еще не вышел, то вот-вот выйдет… И да, тебе, возможно, удастся доставить мне несколько неприятных минут, но и только. А вот я… Деньги многое могут, милочка. И я готова потратить их, чтобы тебя посадили…
Пауза.
И выдох.
И собственное сердце Алины бешено колотится, а в ушах бухает пульс. Да что с ней такое? С сердцем-то у нее точно полный порядок.
– Но я готова пойти тебе навстречу. – Теперь голос Марины звучал ровно. И Алина почти видела эту женщину, стройную, моложавую.
Жесткую.
– Ты отдаешь мне остатки, а я… я позволяю тебе уехать. Поверь, предложение весьма и весьма щедрое…
На этом запись оборвалась. Что-то зашипело, защелкало…
– Вот и что ты теперь думаешь? – поинтересовался Макс, уплетая отбивную с таким аппетитом, что Алину буквально замутило.
– Не знаю.
– И я не знаю… Ничего, мы эту навозную кучу раскопаем, раз уж взялись.
Алина только и сумела, что кивнуть. Обещание подобное не внушало ей оптимизма.
– Но есть еще момент… и, Линка, мне нужна будет твоя помощь. – Макс отложил вилку. – Только предупреждаю, тебе это очень и очень не понравится.
И оказался прав.
Его предложение не просто не понравилось. Оно привело Алину в ужас.
Глава 11
Вернулись они поздно.
Смеркалось, и белый дом в сумерках казался еще более массивным и величественным.
– О чем она говорила?
– Ты про что? – Макс машину бросил перед воротами. – Пройдемся? Я помогу…
Алина кивнула. Тоска сменилась странной апатией. Ей было все равно. И даже нога, которая разнылась, намекая, что вечерние прогулки – это пока не для Алины, воспринималась как мелкое неудобство.
– Марина упоминала старое дело и… – если говорить, становится легче.
– Думаю, речь идет о Тамаре… Это Гошкина мать и девочек… Я поднял то дело. Мутно все, тоже самоубийство. Слишком их много, этих самоубийств. Вот, присядем.
Он остановился у низкого разлапистого дерева, ветка которого свисала до самой земли. И, поставив Алину, Макс кинул на эту ветку куртку.
– Садись, Линка, и дыши, глубоко дыши… Чего бы ты там не наглоталась, воздух свежий поможет. А тебе ясная голова понадобится.
– Чего я наглоталась?
Она села, потому что ее посадили. И была в этом некая неправильность.
– Я вот тоже хотел бы знать…Был бы мой знакомый на месте, кровушку бы сдали… Жаль, на флешке результатов не осталось. А Гошка не договаривает, точно не договаривает. Не люблю, когда темнят. Не то чтобы мы были вовсе неразлейвода, но… мы в один класс ходили.
– Да?
– И то дело я помню распрекрасно… Десятый класс…
Гошка всегда был парнем, который держался наособицу. А в школе таких не особо жаловали. И Гошке доставалось.
Он терпел.
Давал сдачи.
И тем самым к десятому классу заслужил если не уважение, то право держаться самому по себе. С Максом их свели джинсы и доллары. Дурная была идея, но Макс тогда носился с мечтой разбогатеть и быстро. Это уже потом, повзрослев, он всецело осознал, как влип.
Взять у приятеля – даже не приятеля, а знакомого одного знакомого – партию джинсов на реализацию, оплатить ее чужими деньгами, которые опять же одолжил другой знакомый знакомого, под небольшой, как казалось, процент.
Товар оказался дерьмовым.
А продавец исчез.
Читать бесплатно другие книги:
