Гробница тирана Риордан Рик

7

Прогуляемся в город

С днем рождения, Лестер

В коробочке с бантиком – боль

Я не был к этому готов.

Живот ужасно болел. Ноги едва держали меня. Даже сходив в туалет, умывшись, переодевшись и подкрепившись латте с лемурийскими пряностями и маффином из запасов нашего угрюмого хозяина Бомбило, я не был уверен, что мне по силам пройти милю до Нового Рима.

Мне вовсе не хотелось выяснять подробности о пророчестве из Горящего Лабиринта. Я не жаждал встречи с очередными невыносимыми испытаниями – особенно после того, как увидел во сне призрака в гробнице. Мне вообще не хотелось быть человеком. Но, увы, выбора у меня не было.

Как там говорят смертные – возьми себя в руки? Я взял в руки все, что только было можно.

Мэг осталась в лагере. Она договорилась с Лавинией, что через час они пойдут кормить единорогов, и боялась отлучаться, чтобы не упустить такой шанс. И возможно, ее опасения были не напрасны, учитывая, что Лавинию хлебом не корми – дай уйти в самоволку.

Фрэнк повел меня через главные ворота. Часовые вытянулись по стойке «смирно». Им пришлось так стоять довольно долго, ведь двигался я со скоростью остывшего сиропа. Я поймал на себе их опасливые взгляды. Возможно, они боялись, что я выдам еще одну душераздирающую песню, или просто не могли поверить, что это едва переставляющее ноги средоточие пубертата когда-то было богом Аполлоном.

День был по-калифорнийски чудесный: бирюзовое небо, холмы, покрытые волнующейся золотой травой, шелестящие от теплого ветра ветви эвкалиптов и кедров. Все это должно было отвлечь меня от мыслей о темных туннелях и гулях, но у меня в носу по-прежнему стоял запах могильного праха. И кофе с лемурийскими пряностями делу не помог.

Фрэнк шел медленно, подстроившись под мою скорость, и не отходил далеко, чтобы я мог опереться на него, если ноги будут подкашиваться, но особо с помощью не навязывался.

– Слушай, – наконец сказал он, – что там у вас с Рейной?

Я споткнулся, отчего в животе с новой силой вспыхнула боль.

– Что? Ничего. Что?

Фрэнк стряхнул с плаща вороново перо. Такие следы прежних обличий для меня загадка. Интересно, а бывало так, что он выкинул перышко, а потом сообразил: ой, это же мой мизинец?! Я слышал, что Фрэнк умел превращаться в пчелиный рой. Даже я, в прошлом бог и мастер перевоплощений, понятия не имею, как ему это удается.

– Ну, просто… при виде Рейны, – объяснял он, – ты прямо остолбенел, как будто… не знаю… денег ей должен, что ли.

Мне хотелось горько усмехнуться. Если бы мои проблемы, связанные с Рейной, можно было решить так просто!

Я словно вернулся в прошлое и видел все с кристальной ясностью: Афродита кричит на меня, предостерегает, ругает на чем свет стоит: «Не смей показывать свою уродливую, мерзкую божественную физиономию рядом с ней – или, клянусь водами Стикса…»

Естественно, ей нужно было закатить сцену прямо в тронном зале, в присутствии остальных олимпийцев, а они, бессердечные, вопили от восторга и улюлюкали. Даже отец не остался в стороне. О да. Он потешил себя на славу.

Я вздрогнул.

– Я не ссорился с Рейной, – честно ответил я. – Мы за всю жизнь и парой слов не перекинулись.

Фрэнк вгляделся в мое лицо. Конечно, он понял, что я что-то скрываю, но допытываться не стал:

– Ладно. Ну, вы встретитесь на похоронах. Она сейчас пытается поспать.

Я чуть не спросил, с чего это Рейне вздумалось спать посреди дня. А потом вспомнил, как Фрэнк встретил нас в пижаме в то время, когда все обычно ужинают… Нужели это и правда было позавчера?!

– Вы дежурите по очереди, – догадался я. – Чтобы кто-то все время был на посту?

– Иначе никак, – кивнул он. – Лагерь все еще в полной боевой готовности. Все на взводе. У нас много работы после битвы…

Слово «битва» он произнес с той же интонацией, что и Хейзел, словно речь шла о единичном кошмарном переломном моменте в истории.

Как и все предсказания, которые мы с Мэг получили за время наших приключений, жуткое Темное пророчество впечаталось в мой разум:

Услышав его, Лео Вальдес помчался через всю страну на своем бронзовом драконе, чтобы предупредить обитателей лагеря. Лео рассказывал, что успел вовремя, но потери все равно были чудовищными.

По тому, как исказилось от муки мое лицо, Фрэнк, видимо, понял, о чем я думаю,

– Если бы не вы, все было бы куда хуже, – заверил он меня, отчего я почувствовал себя виноватым еще больше. – Если бы вы не отправили к нам Лео. В один прекрасный день он вдруг свалился как снег на голову.

– Представляю, в каком вы были шоке, – сказал я. – Вы же думали, что Лео нет в живых.

Темные глаза Фрэнка сверкнули – совсем как тогда, когда он был вороном.

– Ага. Мы жутко разозлились на него за то, что он заставил нас переживать. Желающих отвесить ему тумака выстроилась целая очередь.

– В Лагере полукровок было то же самое, – кивнул я. – У греков мысли сходятся.

– Угу. – Фрэнк обратил взгляд к горизонту. – На подготовку у нас оставались примерно сутки. Это было хотя бы что-то. Но явно недостаточно. Они появились оттуда. – Он указал на север, в сторону Беркли-Хиллз. – Кишмя кишели – вот как это можно описать. Я и прежде сражался с нежитью, но в тот раз… – Он покачал головой. – Хейзел называла их «зомби». Моя бабушка сказала бы «цзянши». У римлян для них много названий: иммортуос, ламия, нунций.

– Вестник, – перевел я последнее слово.

Оно всегда казалось мне странным. Чей вестник? Уж точно не Аида. Он терпеть не мог, когда трупы бродили по миру смертных. Из-за них он чувствовал себя халтурщиком: ведь должен был лучше присматривать за умершими.

– Греки зовут их вриколакасами, – заметил я. – В обычное время даже одного встретить – большая редкость.

– Их были сотни, – сказал Фрэнк. – И десятки похожих на гулей существ, эвриномов, которые направляли их как пастухи. Мы рубили их. А они все прибывали. Казалось бы, у нас было преимущество – огнедышащий дракон, но Фестус мало что мог с ними поделать. Оказывается, мертвецы не так уж сильно боятся огня.

Аид когда-то объяснял это мне (он из тех, кто в светской болтовне умудряется выдать какие-нибудь совершенно неуместные сведения). Огнем нежить не сдержать. Мертвецы просто пройдут сквозь пламя, и плевать они хотели, что поджарятся. Именно поэтому границей царства Аида не стала огненная река Флегетон. А вот текучая вода, особенно если речь идет о полных темной магии водах реки Стикс, – совсем другое дело…

Я вгляделся в сверкающий поток Малого Тибра. И вдруг мне открылся смысл одной из строк Темного пророчества.

– Иначе Тибр кровью изойдет. Ты остановил их у реки.

Фрэнк кивнул:

– Свежая вода им не по вкусу. Так мы изменили ход битвы. Но строчка про Тибр значит не то, о чем ты подумал.

– Тогда что…

– СТОЯТЬ! – завопил голос прямо передо мной.

Я так увлекся рассказом Фрэнка, что не заметил, как близко мы подошли к городу. И даже не обратил внимания на статую на обочине, пока она не завопила.

Терминус, бог границ, ничуть не изменился. До пояса это был прекрасно сложенный человек с крупным носом, кудрявыми волосами и недовольным лицом (вероятно, следствие того, что никто не догадался высечь для него пару рук). Ниже пояса он представлял собой глыбу мрамора. Я дразнил его, говоря, что ему стоит примерить джинсы-скинни, ведь они стройнят. И судя по его сердитому взгляду, обиды он не забыл.

– Так-так, – проговорил он. – И кто у нас тут?

Я вздохнул:

– Терминус, может, не надо?

– Нет! – рявкнул он. – Не надо мне тут никаких «не надо». Показывайте удостоверения.

Фрэнк кашлянул:

– Э, Терминус… – Он похлопал по преторским лаврам на нагруднике.

– Да, претор Фрэнк Чжан, можешь проходить. А твой друг…

– Терминус, – перебил его я, – тебе прекрасно известно, кто я такой.

– Удостоверение!

Меня охватило неприятное чувство, будто в районе повязки с лемурийскими пряностями появилось что-то холодное и липкое и покрыло меня с головы до ног.

– Ты ведь не имеешь в виду…

– Удостоверение личности.

Я хотел было возмутиться столь неуместной жестокости. Но, увы, спорить с чиновниками, автоинспекторами и богами границ просто бесполезно. Сопротивление лишь продлевает муки.

Признав поражение, я потянулся за бумажником. И достал ученические водительские права, которыми Зевс одарил меня, сбросив на Землю. Имя: Лестер Пападопулос. Возраст: шестнадцать лет. Штат: Нью-Йорк. Фото: стопроцентно выжжет вам глаза.

– Передай мне, – потребовал Треминус.

– Но у тебя… – Я осекся, чуть не сказав «нет рук».

Терминус упрямо убеждал себя, что все его конечности на месте. Я протянул ему права. Фрэнк с любопытством наклонился к ним, но, заметив мой свирепый взгляд, отстранился.

– Хорошо, Лестер, – продолжал глумиться Терминус. – Мы редко допускаем в город смертных – самых что ни на есть смертных – гостей, но, думаю, ничего страшного. Решил прикупить у нас новую тогу? А может, джинсы-скинни?

Я проглотил обиду. Вряд ли есть существо более мстительное, чем малый бог, которому наконец выпала удача поиздеваться над старшим божеством.

– Можно пройти? – спросил я.

– Есть ли при тебе оружие, подлежащее декларированию?

В лучшие времена я бы ответил: «Только моя убийственная харизма». Но сейчас у меня даже не было сил оценить ироничность ситуации. Услышав вопрос, я задумался о том, куда делись мои укулеле, лук и колчан. Может, их запихнули под койку? Если римляне ненароком потеряли колчан с изрекающей пророчества Стрелой Додоны, я, пожалуй, куплю им подарок в качестве благодарности.

– Оружия нет, – пробормотал я.

– Хорошо. Проходите, – разрешил Терминус. – И с наступающим днем рождения, Лестер.

– Я… чего?

– Не задерживайтесь! Следующий!

За нами никого не было, но Терминус приказал нам идти в город и принялся кричать на несуществующих посетителей, чтобы перестали толкаться и выстроились в очередь.

– У тебя скоро день рождения? – спросил Фрэнк, когда мы пошли дальше. – Поздравляю!

– Не может быть. – Я заглянул в права. – Здесь сказано, что он восьмого апреля. Но это чушь. Я родился в седьмой день седьмого месяца. Конечно, тогда месяцы были другие. Так, месяц гамелион. Но это же зима…

– А как боги его празднуют? – задумчиво спросил он. – Тебе теперь семнадцать? Или четыре тысячи семнадцать? А торт у вас бывает?

Последнее он произнес так мечтательно, будто уже представил чудовищное порождение кондитерского искусства, залитое золотой глазурью и украшенное семнадцатью римскими свечами.

Я попытался вычислить точную дату своего рождения. У меня закипели мозги. Даже когда божественная память была при мне, я терпеть не мог следить за датами. Древний лунный календарь, юлианский календарь, григорианский календарь, високосный год, переход на летнее время… Брр. Может, каждый день будет называться аполлондень – и дело с концом?

Но Зевс все-таки одарил меня новым днем рождения. Восьмое апреля. Почему? Моим священным числом было семь. В дате 08.04 нет семерок. Даже сумма этих чисел не кратна семи. И зачем Зевсу назначать мне день рождения через четыре дня?

Я застыл на месте, словно мои ноги превратились в мраморный пьедестал. В моем сне Калигула приказывал пандам закончить работу к кровавой луне, которая должна взойти через пять дней. Если то, что я видел, случилось прошлой ночью… прибавим сюда сегодняшний день – и получится, что через пять дней будет именно восьмое апреля.

– Что случилось? – спросил Фрэнк. – Ты чего такой бледный?

– Я… я думаю, отец оставил мне предупреждение, – ответил я. – Или это угроза? А Терминус только что указал мне на это.

– Что угрожающего в дне рождения?

– Я теперь смертный. А день рождения всегда полон угроз.

Я подавил растущую внутри волну тревоги. Мне хотелось развернуться и бежать, но бежать было некуда, оставалось только идти в Новый Рим за ненавистными мне подробностями о неминуемых бедах.

– Показывай дорогу, Фрэнк Чжан, – скрепя сердце сказал я, засовывая права обратно в бумажник. – Может, у Тайсона и Эллы мы найдем ответы.

Новый Рим… именно тут вы скорее всего встретите олимпийских богов инкогнито. (Ему почти не уступает Нью-Йорк, а в летнее время и Косумель[12]. Не осуждайте нас.)

Когда я был богом, то частенько незримо парил над красными черепичными крышами или гулял по улицам в облике смертного, наслаждаясь видами, звуками и ароматами цветущего имперского города.

Конечно, это был не Древний Рим. Кое-что успели исправить. Скажем, уничтожили рабство. Поработали над личной гигиеной. Исчезла Субура – густонаселенные трущобы с жилищами, из которых в случае пожара выбраться было невозможно.

При этом Новый Рим не был построенной ради увеселения копией вроде Эйфелевой башни в Лас-Вегасе. Это был живой город, где свободно смешивались древность и современность. Прогуливаясь по Форуму, я слышал разговоры на десятках языках, среди которых звучала и латынь. Уличные музыканты импровизировали на лирах, гитарах и стиральных досках. Пока дети играли в фонтанах, взрослые сидели неподалеку в тени под шпалерами, увитыми виноградной лозой. Тут и там сновали лары, становившиеся ярче в длинных полуденных тенях. Здесь встречались и болтали все подряд: те, у кого была одна голова, те, кто мог похвастаться двумя, и даже собакоголовые киноцефалы, которые скалились, часто дышали и лаяли, доказывая свою правоту.

Этот Рим был меньше, добрее и намного лучше – мы верили, что смертные смогут сами сделать Рим таким, но у них так и не вышло. И конечно, мы, боги, наведываемся сюда, тоскуя по прошлому, стремясь оживить в памяти те чудесные времена, когда люди во всех уголках империи поклонялись нам, а в воздух поднимались ароматы жертв, преданных огню в нашу честь.

Может, это покажется вам жалким, как музыкальный круиз, устроенный старичьем, чтобы порадовать дряхлых поклонников никому не нужных групп. Что я могу на это сказать? Ностальгия – недуг, поражающий даже бессмертных.

Когда мы приблизились к Дому сената, я начал замечать следы недавней битвы. Трещины в куполе поблескивали серебром, которым их заделали. Стены зданий кое-где были наспех оштукатурены. Как и в лагере, в городе стало меньше народу, и время от времени – когда тявкал какой-нибудь киноцефал или молот кузнеца ударял по броне – люди вздрагивали от резкого звука, готовые в любой момент искать убежище.

Это был раненый город, который старался как можно скорее вернуться к нормальной жизни. И судя по тому, что я видел во сне, через несколько дней Новому Риму нанесут новые раны.

– Скольких вы потеряли? – спросил я Фрэнка.

Я боялся услышать ответ, но должен был знать.

Фрэнк оглянулся по сторонам, проверяя, не слышит ли нас кто-нибудь. Мы шли по одной из извилистых мощеных улиц Нового Рима, направляясь к жилым кварталам.

– Трудно сказать, – ответил он. – Легион потерял минимум двадцать пять человек. По крайней мере, судя по спискам. Максимум мы можем… могли собрать двести пятьдесят воинов. Конечно, не одномоментно. Битва стала для нас в буквальном смысле децимацией.

Мне показалось, будто сквозь меня проплыл лар. Децимация была древним и очень жестоким наказанием провинившегося легиона и заключалась в том, что каждого десятого воина, виновного или нет, казнили.

– Мне жаль, Фрэнк. Я должен был… – Я не знал, как закончить фразу. Я должен был что? Теперь я уже не был богом. И не мог, сидя за тысячи миль от зомби, щелкнуть пальцами и заставить их взорваться. Раньше я не ценил такие простые удовольствия, хотя следовало бы.

Фрэнк натянул плащ на плечи:

– Жителям города пришлось хуже всех. Вышедшие в отставку легионеры из Нового Рима пришли к нам на помощь. Они всегда были нашим резервом. И да, та строчка – «Иначе Тибр кровью изойдет», так? Тут дело не в больших потерях. Здесь говорится о крови, но не говорится о телах, потому что они пропали.

Рана у меня на животе раскалилась.

– То есть как?!

– Кого-то утащили за собой отступавшие мертвецы. Мы пытались забрать всех, но…. – Он развел руками. – Некоторых поглотила земля. Даже Хейзел не смогла этого объяснить. Большая часть ушла на дно во время сражения на Малом Тибре. Наяды искали их. Безуспешно.

Он не рассказал худшую часть истории, но я знал, о чем он думает. Их павшие товарищи не просто исчезли – они вернутся врагами.

Фрэнк не отрывал глаз от дороги.

– Я стараюсь не думать об этом. Мне нужно руководить, быть уверенным, понимаешь? Но вот, скажем, сегодня мы видели Терминуса… Обычно рядом с ним всегда девочка лет семи, Юлия, она ему помогает. Очаровательная малышка.

– Но сегодня ее не было.

– Не было, – подтвердил Фрэнк. – Она у опекунов. Ее отец и мать погибли в битве.

Мне пришлось остановиться. Это было уже слишком. Я оперся рукой о ближайшую стену. Еще одну маленькую девочку обрекли на страдания, совсем как Мэг Маккаффри, когда Нерон убил ее отца… Как Джорджину из Индианаполиса, которую забрали у матерей. Три чудовищных римских императора разрушили столько жизней. Я должен положить этому конец.

Фрэнк осторожно взял меня за руку:

– Шаг за шагом. Иначе никак.

Я прилетел сюда, чтобы поддержать римлян. Вместо этого римляне поддерживают меня.

Мы шли мимо кафе и витрин. Я старался обращать внимание на что-нибудь хорошее. На виноградных лозах распускались почки. В фонтанах по-прежнему текла вода. Дома в этом квартале не пострадали.

– Хотя бы… хотя бы город не сгорел, – проговорил я.

Фрэнк нахмурился, не понимая, чему я так радуюсь:

– Ты о чем?

– О другой строке пророчества: «Сгорят слова, что память подарила». Это ведь относится к работе Эллы и Тайсона над Сивиллиными книгами? Книги наверняка уцелели, раз вы не допустили пожара в городе.

– Ах это. – Фрэнк то ли кашлянул, то ли усмехнулся. – Да, тут такое забавное дело…

Он остановился перед старомодным книжным магазином. На зеленом навесе красовалась лаконичная надпись «LIBRI». Рядом стоял стеллаж с подержанными книгами в твердых переплетах. В витрине на стопке словарей лежал, греясь на солнышке, большой рыжий кот.

– Строки пророчества иногда значат совсем не то, что ты думаешь.

Фрэнк постучал в дверь: три громких удара, два с паузами и два почти без перерыва.

Дверь тут же открылась внутрь. На пороге стоял раздетый по пояс улыбающийся циклоп.

– Заходите! – сказал Тайсон. – Мне делают татуировку!

8

Тату! Кому тату?

Бесплатно в книжном магазине

Там еще большой кот

Cовет: никогда не заходите туда, где циклопам делают татуировки. Запах там стоит такой, словно в бочке с чернилами кипятят кожаные сумки. Кожа у циклопов гораздо толще человеческой, и чтобы ввести в нее краску, нужно сильно раскалить иглу – отсюда и запах гари.

Откуда мне это известно? Меня с циклопами связывают долгие и не самые приятные отношения.

Тысячи лет назад я убил четверых любимцев отца, потому что они выковали молнию, которой он убил моего сына Асклепия. (И еще потому, что я не мог убить истинного виновника, то есть, кхм, Зевса.) За это меня сослали на Землю в облике смертного в первый раз. Вонь горелого циклопа навеяла мне дивные воспоминания о тех временах.

Потом я еще не раз встречался с циклопами: сражался с ними бок о бок в Первой войне титанов (не снимая с носа прищепки), пытался научить их изготавливать нормальные луки, хотя у них проблемы с восприятием глубины, застал одного сидящим на унитазе, когда путешествовал по Лабиринту с Мэг и Гроувером. И выкинуть эту картинку из головы у меня теперь никогда не получится.

Прошу заметить: к Тайсону у меня нет никаких претензий. Перси Джексон объявил его своим братом. После последней войны с Кроносом Зевс назначил его генералом и пожаловал ему прекрасную палку.

Для циклопа Тайсон был вполне ничего. Места он занимал не больше чем крупный человек. Никогда не ковал молний для убийства тех, кто мне дорог. Его большой карий глаз смотрел так по-доброму, а улыбка была такой широкой, что он казался почти таким же милым, как Фрэнк. А главное – он помогал гарпии Элле восстанавливать утерянные Сивиллины книги.

А как еще завоевать сердце бога прорицаний, если не восстанавливая утерянные книги с пророчествами?

Однако когда Тайсон повернулся, чтобы провести нас в книжный магазин, я едва не вскрикнул от ужаса. Мне показалось, будто у него на спине вытатуировано полное собрание сочинений Чарльза Диккенса. Его шея и лопатки были покрыты фиолетовыми, цвета синяков, строчками мелких букв, прерываемых лишь старыми белыми шрамами.

Фрэнк, шедший рядом, прошептал:

– Не надо.

К горлу подступали слезы. Мне стало больно при мысли о том, сколько ему сделали татуировок и какие страдания выпали в прошлом на долю несчастного циклопа, если у него остались такие шрамы. Мне хотелось зарыдать «Ах, бедненький!» и даже обнять полураздетого Тайсона (а прежде я о таком и помыслить не мог). Но Фрэнк давал понять, что не стоит привлекать внимание к его спине.

Я вытер слезы и постарался успокоиться.

Тайсон остановился посреди магазина и повернулся к нам. Улыбнувшись, он гордо развел руки в стороны:

– Видите? Книги!

И он не обманул. От кассы, которая была и стойкой информации, расположенной в центре комнаты, во все стороны расходились стеллажи, набитые томами всевозможных размеров и цветов. Две лестницы вели на огороженный перилами балкон, тоже заставленный книгами. Повсюду стояли кресла с подставками, заваленными книгами. Из огромных окон открывался вид на городской акведук и холмы. Солнце заливало все вокруг медовым светом, отчего магазин казался уютным и сонным.

Идеальное место, чтобы плюхнуться в кресло с легким романчиком – только вот мешал мерзкий запах кипящего масла и кожи. Признаков тату-салона и специального оборудования я нигде не заметил, но на одной из стен висела табличка «СПЕЦИАЛЬНЫЕ КОЛЛЕКЦИИ», а плотные бархатные занавески под ней закрывали проход, ведущий, судя по всему, в подсобное помещение.

– Очень мило, – сказал я, стараясь, чтобы это не прозвучало как вопрос.

– Книги! – повторил Тайсон. – Потому что это книжный магазин!

– Конечно, – с готовностью кивнул я. – А это, хм, твой магазин?

Тайсон нахмурился:

– Нет. Ну, вроде того. Владелец погиб. В битве. Это грустно.

– Понятно. – Я не знал, что нужно сказать. – В любом случае, я рад снова тебя увидеть, Тайсон. Ты вряд ли узнаёшь меня в этом облике, но…

– Ты Аполлон! – рассмеялся он. – Смешной у тебя вид.

Фрэнк прикрыл рот и закашлялся, явно пытаясь скрыть улыбку:

– Тайсон, а где Элла? Мы хотим, чтобы вы рассказали Аполлону о том, что узнали.

– Элла в подсобке. Она делала мне татуировку! – Он наклонился ближе и зашептал: – Элла красивая. Только тсс! Она не любит, когда я часто это говорю. Смущается. А потом я смущаюсь.

– Я ей не скажу, – пообещал я. – Показывай дорогу, генерал Тайсон.

– Генерал! – Тайсон снова захохотал. – Да. Это я. Размозжил пару-тройку голов на войне! – Он поскакал вперед, словно ехал верхом на игрушечной лошадке, прямо сквозь бархатные занавески.

Часть меня жаждала развернуться и пойти пить кофе, забрав с собой Фрэнка. Я боялся того, что может ждать нас за этими занавесками.

Но вдруг кто-то у моих ног сказал: «Мур-мяу».

Это был кот. Огромный рыжий полосатый кот, который, судя по размерам, сожрал всех остальных котов в этом магазине, терся головой о мою ногу.

– Он меня трогает, – пожаловался я.

– Это Аристофан, – улыбнулся Фрэнк. – Он не опасен. К тому же ты сам знаешь, как римляне относятся к кошкам.

– Да уж, не напоминай.

Мне никогда не нравились кошачьи. Они эгоистичны, надменны и считают себя хозяевами мира. Да, хорошо, вы правы. Я просто не люблю конкуренцию.

А вот римляне считают кошек символом свободы и независимости. Им разрешается ходить везде, где вздумается, даже в храмах. И коты не раз выбирали именно мой алтарь, чтобы пометить территорию.

«Мур-мяу», – снова подал голос Аристофан. Его сонные светло-зеленые, цвета лаймовой мякоти, глаза словно говорили: «Теперь ты мой, возможно позже я на тебя помочусь».

– Мне пора, – сказал я коту. – Фрэнк Чжан, давай найдем нашу гарпию.

Как я и думал, помещение для хранения специальных коллекций превратили в тату-салон.

Стеллажи на колесиках были сдвинуты в сторону, на их полках теснились тома в кожаных переплетах, деревянные футляры для свитков и глиняные таблички для клинописи. В центре комнаты, блестя под светодиодной лампой-лупой, стояло обитое черной кожей кресло с откидной спинкой и складными подлокотниками. Рядом было обустроено рабочее место с жужжащими электрическими тату-машинками, к которым крепились трубки для подачи краски.

Мне никогда не делали татуировок. Когда я был богом, стоило лишь захотеть – и рисунок появлялся у меня на коже сам собой. А здешняя обстановка напомнила мне о безумных экспериментах, которые мог бы провести Гефест, скажем, в области божественной стоматологии.

В дальнем углу стояла лестница, по которой можно было подняться на такой же балкон, как тот, что мы видели в главной комнате. На балконе были устроены два спальных места: гнездо из соломы, ткани и обрывков бумаги для гарпии и нечто вроде форта, смастеренного из старых картонных коробок из-под бытовой техники. Подробности я решил не выяснять.

За креслом, что-то бормоча, словно споря сама с собой, из стороны в сторону беспокойно ходила Элла. Аристофан, который зашел в комнату вместе с нами, начал бегать за ней, стараясь боднуть ее кожистые птичьи ноги. Время от времени гарпия теряла рыжеватое перышко, и он тут же на него набрасывался. Элла не обращала на кота никакого внимания. Такие союзы, пожалуй, заключают только в Элизии.

– Огонь… – бормотала Элла. – Огонь и… что-то там, что-то там… что-то там мост. Дважды что-то там, что-то там… Хмм.

Казалось, она чем-то встревожена, хотя, как я понял, это было ее обычное состояние. Насколько я знал, Перси, Хейзел и Фрэнк нашли Эллу в Портленде, центральной библиотеке штата Орегон, где она питалась объедками и жила в гнезде из списанных книг. Когда-то она наткнулась на Сивиллины книги, три тома которых, как считалось, погибли в пожаре на закате Римской империи. (Найти хотя бы один экземпляр было все равно что обнаружить неизвестный альбом Бесси Смит[13] или первый выпуск комиксов про Бэтмена за 1940 год в идеальном состоянии, только с уклоном… хм… в прорицательство.)

Теперь Элла, обладающая фотографической, но хаотичной памятью, была единственным источником этих древних пророчеств. Перси, Хейзел и Фрэнк привезли ее в Лагерь Юпитра, где она могла спокойно жить и, как все надеялись, восстановить утерянные книги с помощью Тайсона, ее обожаемого бойфренда. (Циклопофренда? Дорогого ее сердцу представителя другого вида?)

Кроме того, Элла была тайной, покрытой рыжими перьями, спрятанными льняной тканью платья[14].

– Нет, нет, нет. – Она провела рукой по роскошным рыжим кудрям с такой силой, что я испугался, как бы она не вырвала их с корнем. – Недостаточно слов. Слова, слова, слова. Гамлет, акт второй, сцена вторая.

Для бывшей уличной гарпии она выглядела весьма неплохо. Лицо у нее было похоже на человеческое, с заостренными чертами, но не изможденное. Перья на руках были аккуратно приглажены. Для птицы ее вес был вполне нормален, а значит, она ест вдоволь зерен, или тако, или что там любят гарпии. Когтистые ноги Эллы вытоптали отчетливую дорожку на ковре, который она мерила шагами.