Именинница Рослунд Андерс

Мощнейший из автоматов, при помощи которого анонимные торговцы оружием хотели внедриться на шведский рынок, и его, Пита Хоффмана, выбрали себе в помощники.

Развяжи войну — велели они. Встряхни их хорошенько — вот что это значило. Нарушь равновесие, заставь мафиозные структуры скупать оружие из опасения, что первыми им обзаведутся противники.

Пит погрузил ящик на тележку. Расчистил от камней и земли крышку следующего, в котором оказались трехногие подставки, и еще одного, с боеприпасами.

Хоффман уже возвращался к машине, когда мобильник снова зазвонил. Они не спускали с него глаз, и здесь тоже.

— Итак, ты их нашел.

Снова искаженный голос. На этот раз довольный, почти радостный.

— Теперь мне хотелось бы, чтобы ты приступил к главному. Немедленно. Наш с тобой договор вступает в силу. Мы следим за твоей семьей… мало ли, что может с ними случиться. Наш договор вступает в силу. Выбери банду, развяжи войну. Как только рекламная кампания нашей продукции будет запущена, мы оставим твою семью в покое. Оригиналы документов, подтверждающих твое шпионское прошлое, также будут переданы тебе. Тем самым мы закроем эту тему, раз и на- всегда.

Пит должен был что-то ответить, но не этим голосом. Тянуть время — вот все, что ему оставалось.

— Плохая связь, — быстро прошептал он.

Дал отбой, но они перезванивали, снова и снова. Только на трассе, остановившись на краю кювета и выйдя из машины, Пит решился возобновить разговор. Здесь было достаточно оживленно, чтобы его голос потерялся среди фоновых шумов.

— Что случилось?

— Проблемы с мобильником. Не было связи… Мне нужно время, чтобы выбрать подходящую группировку. Понимаешь… я в довольно щекотливом положении… слишком много тайных врагов.

— Время?

— Сорок восемь часов.

— Двадцать четыре.

— Мне нужно…

— Двадцать четыре, и ни часом больше. Это не обсуждается. Действуй — и получишь семью и бумаги. Нет — мы отправим документы в одну из банд, где ты работал на полицию, и они тут же начнут отстрел, с самой младшей, как ее… Луиза?

Некоторое время Пит Хоффман стоял на обочине трассы, провожая глазами проносящиеся мимо автомобили. Все куда-то спешили, он тоже. И сейчас его путь лежал туда, где шантажисты ни в коем случае не хотели бы его видеть. Да и не должны были.

Обладатель искаженного голоса полагал, что знает, как Пит выглядит. Что в таком случае оставалось делать Питу?

Изменить внешность.

Они думали, что Пит бросился выполнять их поручение. Что в таком случае ему оставалось делать?

Идти своей дорогой.

Наконец, они полагали, что Пит держится на расстоянии. Что это могло значить для Пита?

Подойти как можно ближе.

Хоффман в последний раз за день сменил машину. Взял напрокат японскую на бензозаправке «ОК» возле Вестерторпа. Там же оставил свою собственную, с «чертовым» мобильником на пассажирском сиденье. Сейчас он выжидал удобного момента на одной из улиц позади своего дома в Эншеде — достаточно близко, чтобы видеть, и достаточно далеко, чтобы оставаться невидимым.

Отсюда он слышал дрозда и размышлял, та ли это самая птица, что разбудила его сегодня утром? Пит пришел к выводу, что да, та же самая. Похоже, она живет у них в саду.

Все тело болело.

Пит хотел быть с ними. Делать уроки с Хюго и Расмусом, купать Луизу в маленькой ванночке и обнимать Зофию.

Это потом, когда все будет кончено.

Соседка, с которой они время от времени перекидывались словом-другим через забор, прошла мимо машины с собакой на поводке, — рыжий ирландский сеттер. Кивнула Питу, как незнакомцу.

Рядом припарковалась пара — родители одноклассницы Хюго. Проезжая мимо Пита, заглянули в окно его машины, ни единым жестом не выдав, что узнали.

Когда на первом этаже — сначала в гостиной, потом в прихожей и на кухне — погас свет, Хоффман открыл сумку и вытащил протезы. Минут через тридцать Зофия уложит детей, и второй этаж, с туалетом и их общей спальней, тоже погрузится в темноту.

Пит не любил протезы, с которыми только и ощущал себя инвалидом. Он привык обходиться тремя пальцами на левой руке, но был вынужден скрыть эту свою последнюю особую примету. Итак, еще одно превращение. Пит смазал обрубки пальцев гелем для протезов — и эластичные капсулы легко скользнули на место.

Это случилось много лет тому назад, в одном из отелей Германии.

Тогда Пит внедрился в польскую мафиозную группировку в стенах шведской колонии строгого режима. Был разоблачен и приговорен к смертной казни. Бежал. Он спрятался в вентиляционном барабане, а когда пришло время двигаться дальше, пальцы застряли в металлическом ободе. Пит до сих пор помнил, как торчали наружу кости.

Они договорились встретиться в отеле во Франкфурте, где Зофия удалила остатки мяса и кожи. Обернула пальцы стерильными бинтами, ввела Питу хорошую дозу антибиотиков и оставалась с ним, пока окончательно не убедилась, что опасности заражения нет. А потом садовым секатором удалила торчащие кости и аккуратно обернула культи остатками кожи.

Медицинский силикон, — кажется, протезы были сделаны из чего-то такого. Сейчас все лицо и руки Пита были покрыты этим веществом, которым до сих пор он только обрабатывал швы. Пит пошевелил протезами — они сели идеально. Потом здоровыми пальцами, не задевая протезных капсул. Пальцы двигались безупречно.

Еще полчаса спустя, когда на Эншеде опустилась ночь, Пит вышел из машины.

Небольшой променад, прогулка перед сном — именно так это должно было выглядеть со стороны. Мужчина откуда-то возвращается домой под покровом ночи или же бродит по поселку, в надежде скорее уснуть.

Первая машина — незнакомый грузовик, припарковавшийся, если верить Нику и Хуану, в двадцати метрах от почтового ящика Хоффманов.

Отсюда весь дом как на ладони.

Вот и «Тойота» — не высшего класса и далеко не последней марки. Такую выбрал бы и сам Пит, чтобы не привлекать лишнего внимания. Он запомнил номер и приблизился.

Кивнул мужчине на водительском месте, подождал, пока тот опустит стекло.

— Огонька не найдется?

Хоффман знал этого человека, даже работал с ним пару раз. Мужчина был из тех, к чьим услугам прибегал Пит, когда ему требовалось больше людей. Выходит, анонимная группировка послала против него его бывшего напарника — открытие, которое совсем не обрадовало Пита.

— Простите?

— Огонька. Не могу курить дома, жена ругается.

Хоффман помахал пачкой сигарет, которую купил по дороге.

Этот человек был профессионал — бесстрашный и стрелок хоть куда. Иногда работал на охранные агентства, не слишком щепетильные в кадровых вопросах. У Пита внутри все кричало. Так хотелось вцепиться в горло подонку, взявшемуся за деньги шпионить за его домом. Вытащить мерзавца из машины, повалить на асфальт и выбить из него ответы на все вопросы.

Но это было невозможно. Только не сейчас. Пит не мог дать волю эмоциям до того, как отвезет Зофию и детей в безопасное место.

— …и вот я, дурак, вышел покурить без зажигалки.

— Исчезни.

— Так у тебя есть…

— Ты не понял? Исчезни.

Итак, Пит проверил маскировку на том, кто когда-то знал его в лицо. Все выдержало — и лицо, и голос. Пит приблизился к этому человеку, как ни за что не решился бы, будучи самим собой.

Он прошел еще немного, заглянул за угол дома. Там стояла еще одна машина с одиноким водителем в салоне. Пит пробил номер по базе — все та же охранная фирма.

Выходит, их наняли следить за его домом. Что ж, Питу и самому не раз приходилось заниматься чем-то подобным.

Да и сейчас он должен был, по их логике, выполнять их поручение, а вместо этого прогуливался по хорошо знакомому поселку.

Пит завернул за угол и выпал из поля зрения обоих охранников.

Вернулся за дом, но не обычной дорогой. Тайной тропинкой между задней стеной дома и нависшим деревом, обрамленной с обеих сторон колючими зарослями малины. Добравшись до угла собственного участка, Пит перелез через штакетник и, пригнувшись, преодолел несколько метров до сарайчика с садовыми инструментами.

Потом открыл дощатую дверь, прошмыгнул между газонокосилками и граблями, туда, где в свое время прорыл тайный ход из дома в сарай.

Игрушки Расмуса все так же стояли в прихожей, но Пит давно приспособился пробираться между ними, не сбивая ни одной. Лестница удивила тем, что не скрипнула ни разу, — может, из-за жары, которой древесина пропиталась за день.

Пит встал на пороге комнаты Хюго и Расмуса. Оба мальчика крепко спали. Луизы не было видно за шторой, отделявшей ее комнату от коридора. Пит слышал только ее дыхание — спокойное, медленное. Расмус рассадил плюшевых медведей вокруг кроватки стеречь сон сестры.

Зофия спала спиной к двери, завернувшись в тонкую простыню. Пит опустился на колени перед ее кроватью, взял жену за плечо.

— Зо…

Она шевельнулась.

— Зо… Эй!

Зофия перевернулась на другой бок, и Пит Хоффман увидел ужас в глазах жены. Закрыл ладонью ее рот, чтобы не закричала.

— Зо, это я, Пит.

Она хотела кричать, и Пит все сильней прижимал руку к ее губам.

— Послушай, Зо, это я. Сейчас я два раза поцелую тебя в лоб, как делаем это только мы с тобой. А потом отниму руку и два раза поцелую в губы.

Когда Пит наклонился к ее лицу, Зофия попыталась оттолкнуть его.

Он дважды приложился губами к ее горячему лбу. Потом к губам, после чего снова закрыл их ладонью.

Ее тело расслабилось. Зофия старалась ему пове- рить.

— Я все объясню, когда придет время. Но сейчас, Зофия, ты должна просто мне довериться. Слушай меня…

Он смотрел ей в глаза. Она молчала.

— Голос. Лицо. Это потому, что сегодня ночью мы должны отсюда бежать. У нас нет времени на объяснения, Зофия. Понимаешь?

Она смотрела на него, похоже, не вполне уверенная в том, что проснулась.

Потом медленно кивнула.

Зофия держала за руки Хюго и Расмуса. Луиза дремала в объятьях отца.

Все сонные, уставшие.

Мальчики не доверяли чужому мужчине, который впереди них спускался по внутренней лестнице, и шли за ним только потому, что так велела мать. Они не зажигали света, пробирались в темноте. Только на пути в подвал, к кабинету Пита, Хюго не выдержал.

— Это папина комната, мы не должны туда входить.

Хоффман почувствовал, как от гордости зарделось лицо. Так захотелось обнять старшего сына, но он сдержался.

— Это твой папа попросил меня проводить вас. Он разрешил мне и даже объяснил, как открывается дверь.

Пит сделал приглашающее движение в сторону гардероба. Потом потянул потайной рычаг и открыл дверь в тайную комнату. Он сразу понял, что Расмус и Хюго побывали здесь в его отсутствие. Мальчиков выдал пистолет, развернутый дулом не в ту сторону. Лицо Зофии выражало крайнюю степень изумления. Похоже, она чувствовала себя обманутой, но Пит не оставил ей времени задавать вопросы. Пусть сделает это позже. Заодно расспросит о следующей двери, о существовании которой не знали даже Хюго с Расмусом. Потому что за оружейным шкафом, который Пит осторожно отодвинул в сторону, была еще одна маленькая белая кнопка, нажав которую, Пит привел в движение механизм, открывший вовнутрь часть стены. Эта дверь оказалась достаточно широка, чтобы взрослый мужчина без проблем вышел в туннель, прорытый под гравийной дорожкой. В подземный ход между домом и сараем для садовых инструментов, тот самый, по которому Пит несколько минут назад проник в дом.

Они пробирались в темноте, мимо раскидистого дерева и колючего малинника. Зофия смотрела прямо перед собой. Давным-давно, когда они только купили этот дом и Зофия была беременна Хюго, Пит перестроил подвал и получил бумагу с разрешением земельных работ на участке. Тогда они жили в тесной квартире в городе, и Пит был другим человеком из параллельной реальности, которую Зофия уговорила его оставить. Но прошлое никогда не уходит просто так. Оно дает о себе знать — будь то в виде документов с угрозами или секретного туннеля, по которому сейчас семья Пита бежала из собственного дома.

Они приблизились к машине, припаркованной в другой части спящего квартала, и погрузили в багажник рюкзаки, которые Зофия собрала в спешке. Уговаривая мальчиков сесть на заднее пассажирское сиденье машины с незнакомым водителем, Пит так стиснул зубы, что чуть не прикусил себе щеку. Когда же рядом с ним устроилась Зофия с Луизой на коленях, стиснуть зубы оказалось недостаточно, и он включил радио на полную громкость, потому что только так и можно было выдержать все это и не выдать себя.

Дорога от Эншеде до Тильбакена, к тридцать седьмой квартире на первом этаже, проходила в полном молчании.

Но уже на подъезде к дому Хюго не выдержал:

— Кто ты?

Хоффман поймал взгляд сына в боковом зеркальце.

— Друг. Твоего папы.

— Если ты друг, почему мы никогда не виделись раньше?

— Мы виделись.

Хюго покосился на мать, и та кивнула.

— Когда?

Хоффман развернул зеркальце, чтобы лучше видеть своего рассудительного сына.

— Что «когда»?

— Когда мы виделись?

— В первый раз, ты имеешь в виду? Ты был совсем маленький.

— И почему нас привез сюда ты, а не папа?

— Честно говоря, я и сам этого толком не понял. Но твой папа попросил меня помочь тебе, твоему брату, маме и сестре — вот все, что мне известно. Он все объяснит сам, как только уладит свои дела и вернется домой.

Теперь Пит не спускал глаз с Хюго. Лишь убедившись, что тот снова откинулся на спинку сиденья, сжал руку Зофии.

Как видно, Тильбакен просыпался раньше, чем Эншеде. В доме с подковообразным подъездом горели почти все окна.

Расмус и Луиза уснули за время короткой поездки, в то время как Хюго не оставлял упорных попыток прояснить ситуацию.

Он посмотрел в окно.

— Что… зачем это все?

— Папа сказал, что сегодня вы будете ночевать здесь.

— Почему?

— Этого он не объяснил. Но попросил меня помочь вам, привезти сюда, все показать.

— Мама… — Хюго обеими руками схватился за спинку переднего сиденья и потянулся к Зофии. — Это правда, мама? Мы будем здесь ночевать?

Пит Хоффман с новой силой сжал руку жены, не решаясь встречаться с ней глазами.

— Да, мой мальчик. Мы останемся здесь на эту ночь и, может, еще на следующую.

— И ты об этом знала? Тогда почему не сказала раньше?

Зофия сглотнула, но Пит опередил ее с ответом:

— Твоя мама тоже этого не знала. Это твой папа во всем виноват. Он должен был хоть как-то предупредить ее и вас. Так он сам мне говорил, когда просил вам помочь. Он жалеет, что забыл об этом.

Зофия несла Луизу, Пит Расмуса и обе небольшие сумки. Хюго демонстративно шагал позади, выбрав кратчайший путь между машиной и домом.

— Здесь? Серьезно?

Хюго успел осмотреть все три комнаты, пока родители укладывали младших брата и сестру досыпать.

— И как мы будем здесь жить почти без мебели?

— Только одну ночь. И, может, еще одну, как сказала ваша мама.

К кроватям претензий не было, это главное. Кухонный стол, еда в холодильнике, а здесь…

— Смотри, Хюго, — Хоффман проводил сына в гостиную, — здесь диван и телеэкран. А в сумках компьютерные игры для вас с Расмусом. Вы сможете играть как обычно и когда захотите.

Пит распаковал консоль, дистанционный пульт, а потом и пакет с играми, в которых мало что понимал. Выложил все на ночной столик перед старшим сыном. Открыл гардероб и осторожно поставил сумки на его но- вое дно.

И уже спустя некоторое время, после того как Пит сходил в туалет, где долго разглядывал себя в зеркале, после того как шепотом попросил Зофию сообщить завтра в школу о внезапной болезни мальчиков, запер дверь в подъезд, вышел на проливной дождь и возвращался в квартиру, его догнал Хюго.

— Это ведь ты, да?

Хоффман остановился.

— Что?

— Я знаю.

— Прости, не понял.

Хюго дернул отца за рукав.

— Я знаю, что это ты, папа.

— Послушай, тебе не кажется…

Мальчик еще сильней дернул его за руку.

— Хватит, папа. Я догадываюсь, что знаю не все. Что-то случилось, это понятно. Но там, дома… ты двигался, как мой папа, как двигаюсь я… руками, ногами — мы же с тобой ходим одинаково.

Пит почувствовал, что обессилел, что не мог и дальше сдерживаться, чтобы ненароком не обнаружить свой страх. Что пришел наконец момент истины.

— Это я, Хюго, но обещай, что не скажешь об этом Расмусу.

Старший задумался, а потом кивнул. Совсем как Зофия, когда Пит зажимал ей рот в постели.

— Но зачем, папа? Почему ты так выглядишь и так говоришь? Зачем мы вообще сюда приехали?

— Этого я тебе сказать не могу.

Хюго глубоко вздохнул. Он не испугался, потому что был очень серьезный мальчик.

— Нам угрожает опасность, да?

— Что ты сказал?

— Опасность, папа. Поэтому мы здесь.

Хоффман поймал руку сына, притянул его к себе.

— Нет никакой опасности, Хюго. Просто так надо.

— Хватит, папа.

Хоффман прижал мальчика к себе, обнял и прошептал ему на ухо:

— Ты прав, сын. Нам угрожает опасность. Поэтому мы здесь, и я прошу тебя вернуться в квартиру и оставаться там, пока все не утрясется.

Пит разжал объятья, и они с Хюго долго еще смотрели друг на друга. Мальчик сглотнул, опустив глаза в мокрый асфальт, а потом повернулся и убежал, ни слова не говоря.

Давно Пит Хоффман не чувствовал себя таким одиноким.

Часть третья

Бух-бух-бух.

Она прыгает, выше и выше.

Бух-бух-бух.

Это она, малышка, прыгает у него на животе.

На ее платье грязные пятна, она смеется и поет.

С днем рожденья те-бя-я…

У нее такой высокий и чистый голос. Здорово поет, хотя и фальшивит.

Но вот прыжки становятся тяжелее.

Бух-бух-бух.

Это не прыжки, а выстрелы — оглушительные, как камнепад или извержение вулкана.

Вот и они — совсем близко.

Он видит детскую голову, которая хочет уклониться в сторону и не успевает. Одна пуля пробивает лоб, другая висок.

Бух-бух-бух.

Клочья кожи и кровь летят в разные стороны под взглядом холодного металлического дула.

А палец снова и снова жмет на курок.

Он просыпается в холодном поту. Сердце в груди как молоток. Он смотрит на потолок — такой знакомый. На стены, которые защищают его. Потом поднимается с вельветового дивана. Резкая боль в ноге отдается покалываниями в мышцах спины и затылке.

Что-то изменилось — Эверт Гренс еще не понял, что именно.

Он подходит к окну, прихрамывая, оглядывает опустевший внутренний двор.

Потом слышит выстрелы — еще и еще. Кто-то стреляет, кто-то бежит.

Совсем как во сне.

Наконец Эверт Гренс понимает, что произошло — стало легче дышать.

Небо заволокло тяжелыми, серыми тучами, и в них уже что-то блеснуло.

Сейчас ливанет — можно спорить на что угодно.

Вода обрушивается стеной — стучит в окна, о карниз.

Бух-бух-бух — так вот что за выстрелы он слышал.

Вот что разбудило его.

Комиссар улыбается путаным мыслям. В конце концов, это его мысли, они родились и мечутся в его голове. Он почти ничего не видит из-за ливня, слушает его шум. Очертания зданий быстро размываются, контуры крыш растворяются в тумане. Он открывает окно, выставляет наружу сложенную «лодочкой» ладонь. Умывается — лоб, щеки — и духота отступает. Смачивает волосы на макушке — мутное отражение на покрытом каплями стекле повторяет жест.

Стокгольмская ночь подходит к концу, отступает, теснимая рассветом.

Он прилег вздремнуть что-то около двух часов ночи. И, похоже, действительно уснул. Теперь Эверт Гренс возвращается к столу и двум папкам из особого архива. Листает протоколы более чем двадцатилетней давности и не видит ничего нового.

Совсем ничего.

Выходит, за эти двадцать лет комиссар не продвинулся ни на йоту.

Он поручил Нильсу Кранцу — криминалисту и ветерану участка, проработавшему здесь почти столько же, сколько сам Гренс, — еще раз прочесать квартиру по Далагатан, 74 — отпечатки, волосы, ДНК. Сам Эверт Гренс вот уже в который раз прокручивал в памяти визиты в архив за последние несколько месяцев. Он отдал криминалистам чистые листы из выпотрошенных папок, и не только на предмет отпечатков пальцев. Проверили бумагу, ее производителя, дистрибьютерскую сеть — все впустую.

Эверт Гренс бродил по комнате, как и всегда, когда хотел подстегнуть работу мыслей. Круг за кругом, уворачиваясь от столкновений с гардеробом и книжными полками. Когда круги сузились настолько, что комиссар стал натыкаться на самого себя, он вышел в коридор, — к кофейному автомату и пластиковым чашкам с черным, дымящимся напитком. Отсюда было недалеко до комнат Свена и Хермансон, куда и направился Гренс, чтобы открыть окна — настежь, как только что сделал в своем кабинете. Сквозняк — отличная идея! Свен Сундквист и Марианна Хермансон единственные в этом участке умели ладить с Эвертом Гренсом. Сейчас они нежились дома в теплых постелях, а комиссар мог только мечтать о том времени, когда у полицейских отпадет необходимость ночевать на потертых вельветовых диванах в участке.

Вторая папка с программой защиты свидетелей лежала на столе Хермансон, потому что именно ей комиссар поручил обследование чистых листов. Он не мог упустить возможности лишний раз туда заглянуть, хотя каждая такая встреча поднимала в нем волну ярости. Оно должно быть здесь, продолжение истории маленькой девочки, — кем она стала и куда привела ее жизнь.

Но эти страницы так и остались незаполненными, и то, что должно было стать их содержанием, скрыто за пеленой этого дождя.

Потому что сразу по завершении решающего судебного заседания и оглашения приговора полиция теряет всякий интерес как к свидетелю, так и к его защите. Отныне она или он остается один на один со смертельной угрозой, в другой реальности, где на их след можно напасть разве через реестры налогового ведомства, куда непременно будут вписаны их новые персональные данные. С этого момента им предстоит выкручиваться самим. Но пятилетняя девочка? Она была помещена в дом ребенка, а потом? Обрела новую семью, получив возможность расти, как все нормальные дети?

У Гренса были свои каналы в налоговом ведомстве, — информатор, которого мафия не могла ни подкупить, ни запугать. Время от времени они оказывали друг другу услуги, так что интерес был взаимный. Иногда нужные налоговому инспектору сведения оказывались в полицейских реестрах, иногда наоборот. Не совсем законно, зато превосходно работало. Трудно бывает удержаться в рамках закона тому, кто призван принуждать к этому других.

Гренс ждал — информатор должен был перезвонить с минуты на минуту. Почему же он этого не делает, неужели спит? Гренс захлопнул бесполезную папку. Никогда раньше не сидел он за этим столом. За без малого десять лет работы с Хермансон он всего-то несколько раз переступил порог ее кабинета. Таковы были условия их негласного соглашения. Хермансон могла врываться к Гренсу когда угодно и говорить что вздумается, между тем как он уважал ее личное пространство. Так потакают ребенку, который дистанцируется от бдительного родительского ока. И Гренсу это нравилось, иначе он ни за что не стал бы играть по чужим правилам.

Ведь Хермансон в каком-то смысле заменяла комиссару несуществующую дочь. И знала об этом, хотя вслух это никогда не обсуждалось.

Откуда все-таки это неприятное чувство?

Точно не оттого, что Гренс сидит в кабинете Хермансон, где ему вполне комфортно.

Это навязчивое гадливое ощущение появилось, как только Гренс обнаружил в папке чистые листы. Документы мог вытащить только полицейский и передать тем, кто ему за это заплатил. Посторонним в архив доступа не было. Именно это и мучило сейчас Гренса. Коррумпированный коллега? Все сорок лет службы Эверт Гренс избегал браться за подобные расследования. Но теперь у него не оставалось ни выбора, ни времени. Гренс искал ту, на чьих глазах убили четырех человек. Маленькую девочку, которая тогда ничего не помнила, но могла вспомнить позже. Молодую женщину, ставшую опасной свидетельницей для жестоких убийц, получивших доступ к ее бумагам.

Еще с полчаса Гренс бродил по обезлюдевшему отделу уголовных расследований в ожидании звонка, которого все не было. А когда беспокойство стало невыносимым, сел в машину, как нередко делал в таких случаях, и поехал на Северное кладбище. И там сидел на скамейке возле могилы номер 603, которую так долго не решался навестить. Белый крест как будто покосился, и на медной табличке с выгравированным именем появился зеленый налет. Гренс налег всем телом, вгоняя крест глубже в землю. Потом принес воды в лейке, висевшей на ручке крана, смочил табличку и вытер рукавом рубахи.

Анни Гренс — так было написано на медном щитке. Как крепко она сжимала его руку, прежде чем все закончилось, так толком и не начавшись. Лишь спустя тридцать лет Гренс оправился настолько, что допустил мысль о другой женщине. Ею оказалась Лаура, судмедэксперт с лучистыми глазами и теплой улыбкой на губах. Рядом с ней комиссару становилось тепло, даже в прозекторской. Он все не мог взять в толк, откуда в этой женщине столько жизни при такой-то работе?

И вот Гренс, как и сейчас, приехал к Анни и задумался над тем, не пора ли начать встречаться с кем-нибудь вроде Лауры? А спустя полгода собрался с духом и решил снова вернуться к одинокой жизни. Он не скучал по Лауре, с которой сам разорвал отношения. И все-таки с женщиной было бы проще убежать от самого себя, из той внутренней тюрьмы, где ему было суждено отбывать пожизненный срок.

Гренс уже возвращался к машине, когда наконец раздался долгожданный звонок.

— Да?

Страницы: «« « 4567891011 » ... »»