Двери иных миров Хайнлайн Роберт
– Доброе утро, сэр. Сегодня чудесный день. Будете завтракать в постели или встанете?
Не отвечать! Не слушать! Не обращать внимания! Это часть их плана. Но поздно, слишком поздно. Он почувствовал, как скользит, падает, низвергнутый из мира своей реальности в мир их обмана. Забыл, все забыл, и не за что зацепиться его памяти. Осталось только ощущение какой-то большой, разбивающей сердце потери и боль неосуществленного очищения.
– Оставь, я сам решу.
– Отлично. – Джо поспешил выйти, громко захлопнул дверь и шумно запер замок.
Он долго лежал, не двигаясь, чувствуя, как каждый нерв в его теле натянут до предела. Наконец он встал с кровати, все еще чувствуя себя глубоко несчастным, и начал концентрироваться на мысли о побеге. Но из-за того, что его так грубо вернули из мира его реальности в их мир, он не мог прийти в себя. В мыслях поселились сомнения – может, доктор был прав, когда говорил, что он не одинок в своей несчастной необходимости выбора? Может, он просто страдает паранойей и почему-то считает себя не таким, как все?
Неужели здесь, вокруг него, роятся в своем улье другие люди – беспомощные, слепые, безропотные, осужденные на вечное несчастное одиночество? Неужели сострадание, которое он вызывал у Элис, не что иное, как отражение ее внутренних мук, а не комедия, разыгранная в соответствии с их планами?
В дверь постучали.
– Войдите, – сказал он, не глядя. Их приходы и уходы уже безразличны ему.
– Дорогой, – медленно и неуверенно произнес такой знакомый голос.
– Элис! – Он немедленно встал и уставился на нее. – Кто разрешил тебе войти?
– Пожалуйста, милый, пожалуйста, я должна была увидеть тебя.
– Это несправедливо. Это несправедливо. – Он больше обращался к себе, чем к ней. И потом: – Зачем ты пришла?
Она встала перед ним, полная достоинства, чего он никак не ожидал. Красоту ее детского личика испортили морщины и тени под глазами, но оно горело какой-то удивительной отвагой.
– Я люблю тебя, – тихо сказала она. – Ты можешь выгнать меня, но ты не заставишь меня разлюбить тебя и бросить в беде.
Он отвернулся от нее, не зная, на что решиться. Неужели он действительно неправильно понимал ее? Неужели за этим барьером плоти и звуковых сигналов тот дух, который всегда стремился к нему? И то, что возлюбленные шепчут друг другу в темноте: «Ведь ты понимаешь меня, правда?»
– Да, любимая, я понимаю.
– Тогда все, что происходит с нами, не имеет значения, пока мы вместе и понимаем друг друга. – Слова, слова, глухо отскакивающие рикошетом от стен…
Нет, он не мог ошибаться! Проверить ее снова!
– Почему ты удерживала меня на этой работе в Омахе?
– Я не удерживала тебя. Я просто говорила, что нужно хорошо подумать, прежде чем…
– Не важно, не важно. – Нежные руки и дорогое лицо, всегда с удивительным упорством направляющие его на путь, которому он не хотел следовать. Всегда с наилучшими намерениями, но так, чтобы он никогда не совершал неразумных поступков, которые он сам никогда не считал неразумными. Быстрее, быстрее, торопись и с ангельским лицом делай все так, чтобы ни на минуту не остановиться и не подумать самому.
– Почему ты не хотела, чтобы я поднялся наверх?
Она попыталась улыбнуться, хотя глаза ее уже наполнились слезами.
– Я не думала, что это имеет для тебя такое значение. Я не хотела, чтобы ушел наш поезд.
Это был незначительный эпизод. По какой-то причине, непонятной ему, он настаивал на том, чтобы пойти наверх в свой кабинет, когда они уже собирались отправиться на вокзал (они уезжали ненадолго в отпуск). Шел дождь, и она напомнила ему, что времени у них в обрез. Он удивил себя и ее, настаивая на том, что поднимется сейчас в свой кабинет. Он даже оттолкнул ее, когда она стала у него на пути. И даже тогда ничего бы не было, если бы он, тоже непонятно почему, не отодвинул штору на окне, выходящем на тыльную сторону дома. Очень сильный дождь шел на фасадной стороне, а здесь, с этого окна, погода была прекрасной, солнечной и никакого дождя.
Он долго стоял тогда у окна, глядя на солнечный свет и собираясь с мыслями. К нему вернулись все его старые подозрения – теперь прибавилось и это необъяснимое противоречие. Потом он обернулся и увидел, что она стоит возле него. С тех самых пор он все старался забыть выражение ее изумленного лица, когда он спросил:
– И как же дождь?
– Дождь? – повторила она слабым, удивленным голосом. – Да, шел дождь. Ну и что?
– Но в окне моего кабинета дождя не было.
– Что? Нет, он был. Я видела, как на мгновение солнце выглянуло из-за туч, ну и все.
– Ерунда!
– Но, милый, какое имеет отношение погода к тебе и ко мне? Какая разница – идет дождь или нет? – Она робко приблизилась к нему и взяла под руку. – Разве я ответственна за погоду?
– Думаю, что ты. Уходи, пожалуйста.
Она отошла от него, причесала вслепую волосы, проглотила слезы и решительно произнесла:
– Хорошо, я уйду. Но помни – ты можешь вернуться домой, если захочешь. И я буду ждать тебя. – Она заколебалась на мгновение и неуверенно сказала: – Может, ты поцелуешь меня на прощание?
Он никак не ответил ей – ни голосом, ни глазами. Она посмотрела на него, потом повернулась, неловко пошла к двери и исчезла за ней.
Существо, которое он знал под именем Элис, не меняя своего облика, вошло в комнату, где все они собрались.
– Нужно отказаться от этой программы. Я не в состоянии больше воздействовать на него.
Они ожидали этого, но все равно пришли в смятение. Гларун обратился к главному управляющему:
– Подготовиться к немедленному внедрению в избранную память воспоминаний о другой жизни.
Затем, повернувшись к главному исполнителю, Гларун сказал:
– Экстраполяция показывает, что в течение двух дней он совершит побег. И наша программа потерпела поражение из-за того, что вы не обеспечили тогда дождь не только с фасада, но и с тыльной стороны его дома. Впредь работайте более тщательно над выбором средств.
– Если бы мы понимали мотивы его поведения, нам было бы проще.
– В моей должности доктора Хейварда я часто думал об этом, – отпарировал Гларун, – но если бы мы понимали мотивы, мы стали бы частью его. Воскресите в памяти договор! Он и так почти вспомнил.
Существо, игравшее Элис, заговорило:
– Может, попробовать программу «Тадж-Махал»? Она ему почему-то нравится.
– Вы уже уподобляетесь ему!
– Может быть. Я не боюсь. Так что, попробуем?
– Посмотрим.
Гларун продолжал отдавать команды:
– Держите структуры наготове до изменения программы. Нью-Йорк и Гарвардский университет уже не нужны. Начинайте очистку памяти.
Вперед!
В скрюченном домишке
Во всем мире американцы слывут чокнутыми. Обычно они даже не спорят с этим – ну, может, уточнят, что очагом инфекции является Калифорния.
Калифорнийцы же твердо убеждены в том, что своей дурной репутацией они обязаны исключительно обитателям округа Лос-Анджелес. Житель Лос-Анджелеса, если на него надавить, упрек примет, однако поспешит объяснить: «Это все Голливуд. Мы не виноваты – мы его не строили. Он как-то сам вырос».
Голливудцы безумия своего не стыдятся – для них оно предмет гордости. Если проявите интерес, вас свозят в Лорел-Каньон – «здесь мы держим самых буйных». Каньонитяне – женщины с загорелыми ногами и мужчины в шортах – бесконечно строят и перестраивают свои экстравагантные коттеджи, и с легким презрением относятся к занудам, что ютятся в многоквартирниках, и свято верят, что на всем белом свете только они знают, как надо жить.
Лукаут-Маунтин-авеню – так называется извилистое ущелье, ответвляющееся от Лорел-Каньона. Другие каньонитяне не любят о нем упоминать – в конце концов, даже у безумия должны быть границы.
В конце Лукаут-Маунтин-авеню, в доме номер 8775, через улицу от лачуги Отшельника – настоящего голливудского отшельника[33] – жил Квинтус Тил, дипломированный архитектор.
На юге Калифорнии даже архитектура не от мира сего. Взять хотя бы киоски для торговли хот-догами, которые называются «Щенок» и выглядят соответствующе. За мороженым надо идти к гигантскому гипсовому рожку, а неоновая вывеска «Возьми в привычку миску чили» сияет на крыше постройки, где, конечно же, эти самые миски вас дожидаются. Бензином, моторным маслом и бесплатной автодорожной картой можно разжиться под крыльями трехмоторного транспортного самолета, который, между прочим, является сертифицированной гостиницей с персоналом, ежечасно навязывающим сервис гостям. Туристов подобные диковинки восхищают и забавляют, а для местных жителей, разгуливающих с непокрытой головой на знаменитом калифорнийском солнцепеке, все эти изыски в порядке вещей.
Но не для Квинтуса Тила. Своих коллег по архитектуре он не уважал, считая их несмелыми и неумелыми ремесленниками.
– Что такое дом? – задал он однажды вопрос другу.
– Дом? – с опаской переспросил Хомер Бейли. – Я всегда считал, что это прежде всего укрытие от дождя.
– Какая чушь?! Да ты ничем не лучше их всех!
– Я не сказал, что это исчерпывающее определение…
– Исчерпывающее?! Оно и близко не лежало! С таким взглядом на проблему мы могли бы до сих пор сидеть на корточках в пещерах. Но ты, конечно, не виноват, – великодушно оговорился Тил. – Ты ведь даже не один из болванов, называющих себя архитекторами. Возьмем модернистов – какой от них прок? Ну отреклись от стиля «свадебный торт» ради стиля «автозаправка», вместо глазированных пряников у них теперь всюду хромированная сталь, но в душе они остались консервативными и косными, как сельский судья. Нойтра![34] Шиндлер![35] Что дали миру эти никчёмы? Что есть у Фрэнка Ллойда Райта[36], чего нет у меня?
– Заказы, – кратко ответил друг.
– А? Что… что ты сказал? – Тил слегка запнулся, но растерянность продлилась лишь миг. – Ты прав, заказов мне не дают. А почему? Да потому, что для меня дом – нечто большее, чем меблированная пещера. Дом – это машина для обеспечения жизни, это динамичный живой организм, меняющийся вместе с настроением хозяина, а не громадный статичный гроб без души. Зачем нам держаться за косные концепции предков? Любой остолоп, хоть чуть-чуть смыслящий в начертательной геометрии, способен спроектировать традиционный дом. Но ведь статическая евклидова геометрия – это далеко не вся математика! А как быть с теорией Пикара – Вессио?[37] Делать вид, что ее не существует? Модульные системы тоже игнорировать? Не говоря уже о перспективах, которые перед нами открывает стереохимия? Разве не найдется в архитектуре места трансформациям, гомоморфизму и динамическим структурам?
– Да будь я проклят, если знаю, – ответил Бейли. – С таким же успехом ты можешь спросить, как я себе представляю четвертое измерение.
– И спрошу! Зачем нам ограничиваться… Стоп! – прервал себя на полуслове Тил и уставился в пустоту. – Хомер, кажется, есть идея. Ну а почему бы и нет? Для архитектурного членения, для соотношения размеров четвертое измерение открывает бесконечные возможности. Вот это будет дом! – Он стоял, будто окаменев, лишь задумчиво моргал светлыми глазами навыкате.
Бейли потеребил его за плечо:
– Очнись. Какое еще четвертое измерение, о чем ты говоришь? Четвертое измерение – это время. Гвозди в него не забьешь.
Тил стряхнул его руку.
– Конечно, конечно. Время – четвертое измерение. Но я имею в виду пространственное четвертое измерение, вдобавок к длине, ширине и толщине. Для экономии материалов, для оптимального конфигурирования ничего лучше не придумать. А застраиваемая площадь? Да на участке, занимаемом однокомнатным жилищем, поместится восьмикомнатное! Как тессеракт…
– Что еще за тессеракт?
– Да ходил ли ты в школу? Тессеракт – это гиперкуб, многогранник с квадратными гранями, имеющий четыре измерения, тогда как у куба их три, а у квадрата два. Сейчас покажу.
Тил сбегал на кухню за пачкой зубочисток, рассыпал их на столе, небрежно отодвинув стаканы и почти пустую бутылку голландского джина.
– Еще нужен пластилин. На прошлой неделе вроде был. – Он порылся в ящике письменного стола, занимавшего угол его столовой и заваленного всякой всячиной, и добыл ком маслянистого скульптурного пластилина.
– Что ты затеял?
– Сейчас покажу. – Тил торопливо отщипывал вязкие кусочки и катал их в шарики размером с горошину. Четыре шарика соединил зубочистками. – Вот! Это квадрат.
– Вижу, что квадрат.
– Еще такой же. И еще четыре зубочистки. Теперь у нас есть куб.
Зубочистки, удерживаемые пластилином, образовали многогранник, куб.
– Делаем второй куб, такой же, как первый, и вместе они составят две стороны тессеракта.
Бейли взялся лепить шарики для второго куба, но сразу отвлекся – очень уж приятно было мять в пальцах податливую массу.
– Смотри, – показал он получившуюся фигурку, – Джипси Роуз Ли[38].
– Больше на Гаргантюа смахивает. Узнает Джипси – в суд на тебя подаст. А теперь внимание! Раскрываем с угла первый куб, вводим в отверстие второй и снова скрепляем зубочистки пластилином. Берем еще восемь зубочисток и соединяем нижнюю грань первого куба с нижней гранью второго, наискось, вот так. То же и с верхними гранями. – Все это Тил проделал быстро, пока объяснял.
– И что получилось? – с подозрением спросил Бейли.
– Тессеракт. Восемь кубов образуют стороны гиперкуба в четырех измерениях.
– Больше похоже на «кошачью колыбельку»[39]. Я тут вижу только два куба. Где еще шесть?
– Напряги воображение, дружище. Соедини верх первого куба с верхом второго – это и будет куб номер три. Теперь соедини два нижних квадрата, передние грани обоих кубов, правые и левые, – вот и получишь восемь. – Говоря, Тил показывал.
– Ага, вижу. Но все равно это не кубы, а как бишь их… призмы. У них бока скошены.
– Это только в перспективе – так, как ты их видишь. Если нарисовать куб на бумаге, боковые грани будут расположены косо, верно? Таков эффект перспективы. И когда мы смотрим на четырехмерную фигуру в трех измерениях, она, разумеется, выглядит скошенной. Но все равно состоит из одних кубов.
– Для тебя – возможно, а по мне, так это призмы.
Тил продолжал, не отреагировав на возражение:
– А теперь представь, что это каркас восьмикомнатного дома. Одно помещение на первом этаже – мастерская, кладовая, гараж. На втором шесть комнат: гостиная, столовая, ванная, спальни и так далее. А наверху, совершенно уединенный, с окнами во все стороны, твой кабинет. Каково!
– Ага, и в гостиной с потолка свисает ванна. Не дом, а осьминог с переплетенными щупальцами.
– Только в перспективе! Только в перспективе! Ладно, покажу по-другому, чтобы ты понял.
На этот раз Тил соорудил куб из зубочисток, второй – из половинок зубочисток и поместил второй точно в середину первого, соединив вершины большего многогранника с вершинами меньшего короткими палочками.
– Вот так. Внешний куб – это первый этаж, меньший, внутренний – твой кабинет на последнем этаже. Шесть соединяющих их кубов – жилые комнаты. Понятно?
Бейли внимательно рассмотрел конструкцию и отрицательно покачал головой.
– Я по-прежнему вижу только два куба, большой и маленький. Остальные шесть фигур теперь похожи не на призмы, а на пирамиды, но это все равно не кубы.
– Перспектива! Ты их видишь в другой перспективе. Что тут непонятного?
– Ну, допустим. Но комната, которая внутри, со всех сторон окружена этими не-пойми-чем… А ты вроде говорил, что у нее будут четыре окна.
– Так и есть. Она только кажется окруженной. И это главное преимущество дома-тессеракта: каждая стена одной стороной обращена наружу, притом что она разделяет два помещения. Благодаря этому эффекту восьмикомнатному дому достаточно фундамента для однокомнатного. Настоящая революция!
– И это еще мягко сказано. Приятель, ты рехнулся. Такой дом построить невозможно. Внутренняя комната находится внутри; там она и останется.
Тил посмотрел на друга, сдерживая раздражение.
– Это по вине таких, как ты, архитектура застряла в младенчестве. Сколько у куба сторон?
– Шесть.
– И сколько из них внутри?
– Гм… Ни одной. Все снаружи.
– Отлично. А теперь слушай. У тессеракта восемь кубических сторон, и они все снаружи! Смотри внимательно. Я разложу тессеракт, как раскладывают картонную коробку на столе. И ты увидишь все восемь кубов.
Тил очень быстро соорудил четыре куба, выстроил из них неустойчивую башенку. Затем прилепил четыре куба к граням второго снизу. Сооружение слегка перекосилось из-за слабости пластилиновых креплений, но устояло. Указав на перевернутый крест, точнее, на двойной крест с перекладинами, направленными в разные стороны, Тил спросил:
– Ну, теперь видишь? Внизу первый этаж, выше – шесть жилых комнат, а наверху – твой кабинет.
Бейли рассмотрел конструкцию, и его тон чуть смягчился:
– Ну, теперь хотя бы понятно. Говоришь, это тоже тессеракт?
– Тессеракт, развернутый в трех измерениях. Чтобы вернуть его в прежнее состояние, нужно верхний куб опустить в нижний, при этом боковые внешние станут боковыми внутренними. Конечно, делать это нужно в четвертом измерении. Нельзя допустить, чтобы кубы исказились или сложились друг в друга.
Бейли долго вглядывался в хлипкий каркас.
– Вот что, – заговорил он наконец, – почему бы тебе не отказаться от идеи складывать эту штуку в четвертом измерении – все равно же не сможешь – и не построить вот такой дом?
– Что значит – не смогу? Простенькая математическая задача…
– Ну-ну, не спеши. Математика тут, может, и несложная, но твой проект уж точно не пройдет экспертизу. Не существует четвертого измерения, забудь о нем. А вот дом такой конструкции, пожалуй, имел бы некоторые преимущества.
Тил, слегка охолонув, вгляделся в модель.
– Гм… Возможно, ты кое в чем прав. Комнат может быть столько же, такая же экономия земли под застройку. Крестовый этаж сориентировать на северо-восток, юго-запад и так далее, чтобы в течение дня каждое помещение получало свою долю солнца. Вдоль продольной оси пустить трубу центрального отопления – очень удобно… Столовая – на северо-востоке, кухня – на юго-востоке; в каждой комнате большие панорамные окна. Да, Хомер, я построю тебе такой дом. Только укажи место.
– Минуточку! Минуточку! Я не говорил, что мой дом будешь строить ты!
– Конечно, его буду строить я. А кто же еще? Твоя жена хочет обновить жилище. Вот вам и решение.
– Но миссис Бейли нравится георгианский стиль…
– Это просто один из вариантов. Женщины никогда не знают, чего им на самом деле хочется.
– Миссис Бейли знает.
– Ну подкинул ей эту идею какой-то ретроград, и что с того? Твоя жена водит новую машину, так? Одевается по последней моде, верно? Зачем же ей жить в восемнадцатом веке? А мой дом будет даже посовременней, чем модель авто этого года, – он, считай, из неблизкого будущего. Да о миссис Бейли весь город заговорит!
– Ладно, посоветуюсь с ней.
– Ни в коем случае! Мы ей преподнесем сюрприз. Давай-ка еще по стаканчику.
– Ничего пока не решено. И к тому же мы с миссис Бейли завтра едем в Бейкерсфилд – наша компания вводит в действие пару скважин.
– Чепуха! Это как раз отличная возможность. Вернетесь – и тут подарочек для твоей жены. Можешь прямо сейчас выписать мне чек и считай, что дело в шляпе.
– Не посоветовавшись с миссис Бейли, я на такое не пойду. Иначе ей дом не понравится.
– Скажи, кто в вашей семье носит штаны?
Когда вторая бутылка опустела наполовину, чек был подписан.
В Южной Калифорнии дела делаются быстро. Обычный дом строится за месяц. Погоняемые и критикуемые охваченным энтузиазмом Тилом, рабочие соорудили головокружительную башню даже не за недели, а за считаные дни. Из башни торчали перекладины креста, ориентированные на четвертные румбы. Из-за этого этажа возникли трения с инспекторами, но крепкие балки и мягкие купюры убедили чиновников в безупречности инженерного решения.
Как и было договорено, Тил подъехал к дому супругов Бейли на следующее утро после их возвращения. Сыграл что-то вроде мотивчика на двухтональном клаксоне. Друг высунул голову из входной двери.
– Почему бы не воспользоваться звонком?
– Только время терять, – весело ответил Тил. – А я человек действия. Миссис Бейли готова? Здравствуйте, миссис Бейли. С возвращением, с возвращением! Садитесь в машину, мы для вас приготовили сюрприз.
– Ты же знаешь Тила, дорогая, – вставил охваченный неловкостью Бейли.
– Да, я знаю Тила! – фыркнула миссис Бейли. – Поэтому, Хомер Бейли, мы поедем на нашей машине.
– Разумеется, дорогая.
– Вот и славно, – согласился Тил. – Она помощнее моей, так что доберемся быстрее. Я поведу – я знаю дорогу.
Он выхватил у Бейли ключи, скользнул на водительское сиденье и завел двигатель, не дав миссис Бейли опомниться.
– Не беспокойтесь, вожу я мастерски, – уверил ее Тил, повернув голову как раз в тот момент, когда разогнавшийся автомобиль сворачивал с авеню на бульвар Сансет. – Энергия и власть над ней, динамические процессы – моя родная стихия. У меня еще не было серьезных аварий.
– Вот пусть и дальше не будет, – резко произнесла женщина. – Ради бога, следи за дорогой.
Тил хотел было объяснить, что контроль за дорожной ситуацией не сводится к визуальному, что это интуитивная комплексная оценка направлений, скоростей и вероятностей, но Бейли не дал ему рта раскрыть:
– Квинтус, где дом?
– Дом? – вскинулась миссис Бейли. – Что еще за дом, Хомер? Ты что-то затеял и мне не сказал?
Тил напряг до отказа свои дипломатические способности.
– Да, миссис Бейли, это дом. И какой дом! Сюрприз от вашего любящего мужа. Подождите, осталось совсем немного…
– Подожду, – мрачно согласилась женщина. – В каком он стиле?
– Этот дом – начало оригинального стиля. Он современнее телевидения, новее завтрашнего дня. Чтобы оценить по достоинству, надо его увидеть. Между прочим, – перешел Тил на скороговорку, опережая возражения, – ночью было землетрясение. Вы заметили?
– Землетрясение? Какое землетрясение? Хомер, разве было землетрясение?
– Совсем слабенькое, – продолжал Тил. – В два часа. Я бы и сам не обратил внимания, если бы спал.
– Что за ужасный штат! – содрогнулась миссис Бейли. – Хомер, ты слышал? Мы могли погибнуть, лежа в постели, и даже не успели бы ничего понять. Зря я поддалась на твои уговоры и переехала сюда из Айовы.
– Но, дорогая, – предпринял ее муж безнадежную попытку оправдаться, – ты же сама мечтала о Калифорнии! Тебе не нравился Де-Мойн.
– Давай не будем, – жестко пресекла возражения миссис Бейли. – Ты мужчина, ты должен предвидеть такие вещи. Землетрясение! Какой ужас!
– Что-что, а землетрясения, миссис Бейли, вашему новому дому не опасны, – сказал Тил. – Он абсолютно сейсмоустойчив. Каждая его часть находится в идеальном динамическом равновесии со всеми другими.
– Надеюсь, что это так. И где же дом?
– Сразу за поворотом. Там поставлен указатель.
Указатель был из тех, что так нравятся торговцам недвижимостью: большой, в виде стрелки. А буквы на нем, слишком крупные и яркие даже для Южной Калифорнии, гласили:
ДОМ БУДУЩЕГО!!!Колоссальный! Изумительный! Революционный!
Смотрите, как будут жить ваши внуки!
К. Тил, архитектор
– Конечно, это будет убрано, как только вы здесь поселитесь, – пообещал Тил, увидев в зеркале гримасу на лице пассажирки.
Он свернул за угол и с визгом тормозов остановил машину перед «домом будущего».
– Вуаля! – И застыл, следя за выражением лиц.
Бейли смотрел на постройку недоверчиво, миссис Бейли – с явным недовольством. Они видели лишь огромный кубический блок, с дверями и окнами, но без иных архитектурных деталей, если не считать чего-то вроде росписи – загадочных математических символов.
– Тил, – медленно произнес Бейли, – как это понимать?
Тил перевел взгляд с лиц на дом. Где же революционная башня с торчащими из нее комнатами второго этажа? Семь комнат исчезли бесследно, осталась лишь та, что опирается на фундамент.
– Тысяча чертей! – вскричал он. – Украли!
И кинулся к дому.
Но это ничего не дало. Спереди, сзади – везде одно и то же: нет семи комнат, как в воду канули. Бейли догнал друга, схватил за руку.
– Сейчас же объяснись! Что значит – украли? Зачем ты это построил? Мы так не договаривались.
– Я этого не строил! Я построил в точности то, что мы запланировали, восьмикомнатный дом в виде развернутого тессеракта. Диверсия, вот что это такое! Конкуренты, архитекторы из нашего города, сорвали мой заказ! Они знали: если у меня получится, им крышка.
– Когда ты здесь был в последний раз?
– Вчера вечером.
– И все было в порядке?
– Да. Ландшафники уже заканчивали работу.
Бейли окинул взглядом безупречный приусадебный участок.
– Семь комнат разобрали и вывезли за ночь, не оставив ни следа на лужайке? Да разве такое возможно?
Тил тоже осмотрелся:
– Да, не похоже. Ничего не понимаю…
Подошла миссис Бейли.
– Эй, эй! А я что же, должна сама себя развлекать? Ладно, раз уж мы здесь, давайте осмотрим дом, но только сразу предупреждаю, Хомер: мне он не понравится.
– Боюсь, что и нам тоже, – признал Тил, доставая из кармана ключ от входной двери. – Может, там остались какие-нибудь улики.
Прихожую они нашли в идеальном состоянии. Раздвижные двери, отделявшие ее от гаража, были открыты, позволяя увидеть все помещение.
– Тут вроде порядок, – заключил Бейли. – Давайте поднимемся на крышу, попробуем выяснить, что произошло. А где лестница? Ее тоже стащили?
– Нет-нет, – ответил Тил. – Смотри.
Он нажал на кнопку под выключателем освещения. В потолке раскрылся люк, бесшумно опустилась легкая изящная лестница, с серебристыми дюралюминиевыми косоурами, со ступеньками и перилами из прозрачного пластика. Тил аж запрыгал, как мальчишка, которому удался карточный фокус, а миссис Бейли заметно оттаяла.
– Симпатичная штучка, – признал Бейли. – Но что толку, если она никуда не ведет?
– А, ты об этом, – проследил за его взглядом Тил. – Когда приблизимся к потолку, там откроется люк. Лестничные колодцы – анахронизм. Идем.
Они поднялись. Как и обещал Тил, люк перед ними раскрылся, позволяя выйти на… нет, вопреки их ожиданиям, не на перекрытие единственной комнаты. Они оказались посреди одной из пяти комнат, составлявших второй этаж первоначального здания.
Наверное, впервые в жизни у Тила отнялся язык. Бейли тоже молчал, нервно жуя сигару. Здесь царил идеальный порядок. Впереди за прозрачной перегородкой с открытой дверью – кухня, просто мечта кулинара: новейшая бытовая техника, монель-металл, длиннющая стойка, скрытое освещение, функциональная компоновка. Слева – столовая, без излишеств, но уютная и гостеприимная; мебель в полной готовности к приему гостей.
Еще не повернув головы, Тил понял, что и гостиная, и комната отдыха пребывают в столь же материальном, сколь и невероятном состоянии.
– Вынуждена признать, что здесь довольно мило, – одобрила миссис Бейли. – А кухня даже выше всяких похвал. Правда, подкачал экстерьер – я бы ни за что не догадалась, что на втором этаже столько комнат. Конечно, надо кое-что поправить. Секретер передвинем сюда, а диван…
– Матильда, помолчи, – резко оборвал ее Бейли. – Тил, я требую объяснений!
– Хомер Бейли, что не так? По-моему, сама идея неплоха…
– Я сказал, помолчи! Тил, я слушаю.
Архитектор растерянно пожал тощими плечами.