Стрекоза для покойника Каури Лесса

– Слава богу! Иди сюда, гад ушастый! Иди ко мне!

Мявкнув, кот кинулся к ней и запрыгнул на руки.

– Димыч, – раздался в коридоре голос Гаранина, – «Скорая» едет. У нас четыре минуты!

– Остановил кровь, давление нормализовал и сердечных добавил, – отрапортовал тот, выходя. – Можем валить!

Лука металась по комнате, не выпуская кота из рук и пытаясь отыскать хоть что-нибудь неполоманное. Все разбито, разорвано – в мелкие клочки! Как будто искали что-то, а не найдя – впали в бешенство!

– Уходим! – Яр появился на пороге. – Кота оставь, а?

Вольдемар взвыл и вцепился в Луку всеми когтями. От боли ей показалось, что их у него больше ста.

– С нами поедет! – Она выскочила из комнаты, так ничего, кроме кота, и не взяв. – Будет на болотах лягушек ловить!

– Куда едем? – деловито спросил Димыч, когда все сели в машину. – И кстати, Лука, пора менять окраску нашей лошадке!

Со двора выехал новенький «Опель Астра» цвета Noblesse Bronze металлик.

– В больницу, – коротко ответил Яр.

– В больницу? – удивился Хотьков. – А?..

Лука покосилась на Яра. Тот смотрел на дорогу и казался невозмутимым, но она видела, как подергиваются крылья его носа, как напряженно прищурены глаза. Гаранин почему-то опасался за сестру, видимо, рассуждал, что если опасность угрожает ему, значит, она может угрожать и Алусе!

Яр припарковал машину не у главного входа больницы, а позади нее, в каком-то проулке. Посмотрел на Луку, держащую кота на коленях. Она погладила ведьмака по щеке:

– Думаешь, Алусе в больнице небезопасно?

Он покачал головой.

– Не хочу рисковать. Сейчас у нее есть шанс на жизнь после операции, но лич или его напарник-ведьмак могут свести его на нет.

Лука молча прижалась лбом к его плечу. Яр не знал, что у девочки нет шанса, поскольку операция спасения не принесет. Жребий судьбой был брошен и прочитан Видящей по имени Лукерья Должикова, неизвестно чьей дочерью.

– Что тебе понадобится? – деловито спросил Димыч, открывая бокс с зельями.

Судя по тому, как он поглядывал на серое здание больницы, место было ему знакомо, но он предпочитал не задавать лишних вопросов.

– Маскировка для Алуси. Меня они не успеют увидеть.

Хотьков дал ему пару флакончиков, придержал за руку.

– Постарайся раздобыть схему ее лечения и лекарства возьми – перерыва нельзя допускать!

Гаранин благодарно кивнул и вылез из машины.

– Кто такая Алуся? – спросил Димыч, когда ведьмак одним прыжком перемахнул через забор и исчез за ним.

– Его младшая сестра, – пояснила Лука, полуобернувшись.

– А целители? – удивился Хотьков. – Смотрели ее?

Девушка молча покачала головой.

– Надо же… – пробормотал алхимик. – Редкий случай, но такие бывают. К сожалению…

– К сожалению… – эхом повторила Лука.

Потянулись минуты ожидания. Вольдемар перебрался на водительское сиденье и крутил ушастой головой, пытаясь уследить за воробьями, отчаянно верещащими в кустах под забором.

– Ты знаешь, – вдруг сказал Димыч, – если мы выберемся из этой истории живыми, я познакомлюсь с какой-нибудь девушкой и женюсь на ней! И ребенка ей сделаю сразу! И любить его буду!

– А девушку? – удивилась Лука.

Хотьков замялся.

– Ну… Если она меня будет, то и я ее!

Лука тихо засмеялась и погладила его по плечу.

– Смешной ты, Хотьков!

– На себя посмотри! – пробурчал тот.

Рядом с машиной раздался такой звук, будто упало что-то крупное. Лука не успела испугаться, как Гаранин уже открывал дверь и подсаживал в машину сестру. Бледненькое лицо Алуси не выглядело взволнованным, наоборот, выражало такой неподдельный восторг, что даже растерявшийся поначалу Димыч засмеялся.

– Лука! – девочка потянула к ней руки. – И ты здесь? Здорово!

Та сжала ее худые пальцы. Еще более худые, чем при прошлой встрече. На тыльной стороне ладони Алуси был закреплен внутривенный катетер. Лука знала, что второй введен прямо в подключичную артерию.

– Вот лекарства, посмотри. – Яр бросил Хотькову на колени пакет, передал кота Луке и сел за руль. – Если что, сможешь достать еще? Назначения лечащего врача чуть позже скину тебе в телефон.

Алхимик, ворча, как разбуженный медведь, полез в пакет.

– Ну… Попробую.

Машина тронулась с места. Из проулка выехал покоцанный темно-синий «Гранд Чероки».

– Куда мы едем? – на всякий случай уточнила Лука.

– Ко мне, – Яр смотрел на дорогу, – мне нужно взять кое-что для охоты на нежить. А дальше будем действовать по ситуации.

Лука повернулась к Алусе.

– Давайте знакомиться! Это Димыч… Дмитрий. А это Вольдемар. Вольдемар – это Алуся.

Кот прянул ушами, как лошадь, а затем вдруг потянул к ней длинные лапы. Та восхищенно выдохнула:

– Можно я его подержу?

– Держи!

Лука передала бежево-черное тело. Едва оказавшись у Алуси, кот улегся к ней на колени, свернувшись уютным клубком, и замурчал так громко, что перекрыл шум двигателя. Глаза девочки горели неземным светом. Лука подумала, что даже если это ее последние небольничные воспоминания, они все равно несут радость! И тут же одернула себя: знание знанием, однако думать о таком не следует!

– Алусь, ты не пугайся – дома… пусто почти, – вдруг сказал Яр, – я все твои игрушки в пакет упаковал, чтобы не пылились, и на чердак положил. А из мебели там мало что осталось.

– Это ничего, – церемонно кивнула сестра, – это я переживу.

Она старательно чесала кота под подбородком, нежно обводила пальцем острые шелковистые уши, хвост, который он завил черной петлей и аккуратно уложил себе на бок.

– Яр, а моя сирень, та, над Бимкиной могилкой, цвела летом? – вдруг спросила она. – Я только что про нее вспомнила…

– Цвела. Белыми такими цветочками…

– Яр, а сервант, который дядя Борис для мамы сделал, остался?

Лука, подняв брови, посмотрела на Гаранина. Тот покосился на нее, пожал плечами:

– Отец любил из дерева мастерить, резьбой увлекался. Раньше. Стоит, Алусь, куда ж такой монстр денется!

Сестра хихикнула.

Уже от калитки Лука увидела сиреневое пятно, прилипшее к перилам крыльца. Как только машина въехала во двор, оно кометой заметалось туда-сюда. Алуся пискнула, подхватила кота и, выскочив из машины, припустила к дому с крейсерской скоростью. К чести Вольдемара следует заметить, что он не выпустил ни одного когтя – философски болтался у нее под мышкой, подметая хвостом заснеженную дорожку.

– По дому соскучилась? – уточнил Димыч, с удивлением глядя, как она пританцовывает на крыльце.

И тут Лука поняла, что Михал Кондратьича Бабайку алхимик не видит.

– Покажись, старый пень, – крикнул Гаранин, – не вводи почтенную публику в заблуждение! Здесь все свои.

Спустя мгновение Димыч едва не уронил свой рюкзак и пакет с Алусиными лекарствами, открыл рот и свободной рукой потер глаза.

– Яр, да ладно! Я вижу то, что вижу?

– А что ты видишь? – улыбнулась Лука.

Они уже шли к дому.

– Волосатого коротышку в сиреневом спортивном костюме, летающего вокруг девочки, – пояснил Хотьков.

Михал Кондратьич погрозил ему с крыльца.

– Сам ты коротышка, боярин! Бабайка я! Михал Кондратьич!

– Домовой! Настоящий! – восхитился алхимик, торопясь к крыльцу. – Никогда ранее не видел, хотя слышал, что в домах ведьм всякое можно встретить! Михал Кондратьич, мое почтение!

– Ну коли вы к нам с уважением, так и мы к вам! – ухмыльнулся в бороду Бабайка. – Заходите в дом, откушайте с дороги! Алуся, ну-тко выпусти зверя и быстро мыть руки!

– Но…

– Сначала руки – потом в дом! – строго оборвал домовой. – Совсем в больницах этих понятие о гигиене потеряли!

Лука заметила, как подозрительно блестят его черные глаза. Михал Кондратьич, хоть и не был Видящим, но тоже откуда-то все знал и понимал. И, судя по тому, как внимательно посмотрел на Луку, знал, что и она – знает.

Она отобрала у девочки кота – тот продолжал висеть сосиской и казался очень довольным – и следом за ними зашла в дом.

Бабайка тут же взял Алусю и Димыча в оборот: выдал тапки, потащил мыть руки и показывать комнаты. Из глубины то и дело раздавались восторженные взвизги девочки, узнающей старых знакомых – вещи и предметы интерьера.

Гаранин проводил их глазами и остался на крыльце. Лука запустила Вольдемара в дом, притворила за ним дверь и встала рядом с ведьмаком.

После вчерашнего снегопада земля прикрылась пуховым платом, а на деревьях повисли тяжелые комья. Воздух, как всегда за городом, был прозрачен и безумно вкусен. Его, холодный, свежий, хотелось не вдыхать, а кусать. Здесь царили покой и безмятежность, перелетали со старой яблони на другую синички… Но надолго ли этот покой, когда смерть по пятам идет за приехавшими сюда людьми?

– Лич нам здесь не страшен, – будто отвечая на безмолвный вопрос Луки, ответил Яр, – дом старый, место прикормленное, древнее – от духа защитит. От других не сможет…

– От других? – испугалась девушка. – От того ведьмака?

– Нежить бывает не только бестелесная, – поморщился Гаранин, но будто оборвал себя, не желая дальше рассуждать на эту тему, – пойдем в дом. Надо поесть и Алусю устроить. Там ей какие-то уколы делать.

После сытного обеда, приготовленного Михал Кондратьичем – и ведь знал, что приедут! – измученную насыщенным утром Алусю уложили спать, но перед этим Димыч сделал ей необходимые инъекции. В неярком освещении второго этажа, где для нее застелили кровать, ранее накрытую полиэтиленом, она выглядела почти здоровой, даже щеки порозовели. Лишь сильная худоба да платок-бандана на голове указывали на болезнь.

Вольдемар, успевший за время обеда не только слопать куриную грудку напополам с Алусей, но и облазить дом снизу доверху, улегся в ногах девочки, однако спать не стал. Прижмурив глаза, внимательно прислушивался к происходящему.

– Лука, – позвала Алуся, когда брат, уложив и поцеловав ее, ушел вниз, – посиди со мной, пока я не усну?

– Давай, – улыбнулась та, – заодно мне посуду не мыть!

Девочка прыснула, а потом посерьезнела.

– Все очень плохо? Яр никогда такого не делал – не крал меня из больницы! Его за это накажут?

– Все плохо, – честно призналась Лука, – но мы все с тобой, тебе не надо бояться.

– Я не боюсь, – покачала головой та, – я уже давно ничего не боюсь. Знаешь, если меня не станет, я бы хотела, чтобы это случилось здесь…

Лука сглотнула ком в горле. Смерть для тех, с кем она постоянно ходит рядом, не пугающая неизбежность – обыденность.

– Спи. – Она наклонилась, поцеловала девочку в макушку и вдруг вспомнила, как ее так же целовала мама… то есть Валентина Игоревна. – Спи и ничего не бойся! С таким братом я бы тоже ничего не боялась!

– А с таким парнем? – хитро улыбнулась Алуся.

Повернувшись на бок, прикрыла веки, легко вздохнула…

– А с парнем – тем более, – тихо сказала Лука и перевела взгляд на кота.

Вольдемар смотрел на нее, жмурясь. В мудром взгляде голубых глаз читалось однозначное одобрение.

Лука спустилась вниз. Димыч под руководством домового мыл посуду, и она невольно залюбовалась аккуратными движениями алхимика. Повезет с таким мужем девушке, что сумеет оценить его и полюбить всем сердцем!

Яр чем-то шумел в кладовке.

Только сейчас Лука осознала, как устала за прошедшую ночь. Сдержала невольный зевок, кинула взгляд на кровать Гаранина: она казалась самым желанным местом в мире.

«Прилягу на полчасика!»

Когда она проснулась, за окнами темнело. Димыч подбрасывал в печь полешки, сидя на корточках, а с крыльца доносился напряженный голос ведьмака, бросающего короткие фразы.

С сильно бьющимся сердцем Лука поспешила на улицу.

– Это не твое дело! – зло говорил Яр в новенький смартфон, купленный после той ночи, когда его старый приказал долго жить. – Не надо лезть в нашу с ней жизнь, для нее ты вообще никто! Я сказал – нет!

Он осторожно опустил телефон, словно боясь и его раскокать о перила крыльца. Мощные плечи под тканью футболки бугрились – так были напряжены.

Подойдя сзади, Лука обняла его и прижалась щекой к спине. Если бы она могла снять с него это напряжение, заставить позабыть прошлое и подарить душе мир, она бы это сделала! Вот только нельзя помочь человеку, который не хочет, чтобы ему помогали!

– Звонил… отец, – с трудом выговорил Гаранин, – требует вернуть Алусю в больницу…

– Он может ее забрать? – испугалась Лука.

Яр покачал головой:

– Не имеет права, однако может сообщить, где мы находимся…

– Думаешь, он сделает это?

– Не знаю. – Он за руку вытащил Луку вперед и теперь сам обнял сзади.

Приятно было стоять на морозе, спиной прижимаясь к его горячему крепкому телу.

– А он вообще знает, что происходит?

Гаранин вздохнул:

– Наверняка.

– Тогда он в курсе, в какой опасности ты находишься?

– В курсе.

– И ничего не делает?

Яр развернул ее к себе лицом.

– Я тебе отвечу один раз. И больше не надо вопросов на эту тему. Ему все равно, понимаешь? Он не человек, а кусок льда, без эмоций, без чувств. И всегда таким был! Идем в дом!

На пороге их встретил встревоженный Хотьков, вытирающий руки кухонным полотенцем.

– Что-то случилось?

– Ничего, но нам нельзя здесь оставаться!

Неожиданно Димыч улыбнулся:

– Никогда не думал, что окажусь в бегах! Жизнь казалась такой размеренной…

Где-то далеко залаяла собака. А затем лай сменился коротким воем и смолк.

Гаранин резко развернулся в ту сторону. Затем посмотрел на Луку по-звериному суженными зрачками.

– Разбуди Алусю. Димыч, ей нужно делать уколы?

– В девятнадцать ноль-ноль.

– Сделай сейчас. Кондратьич, собери нам припасов в дорогу!

Домовой появился прямо из воздуха. Глядя вдаль, схватился за обросшие кудрявой бородой щеки и покачал головой.

Из-за забора поднялся, будто всплыл с глубины, туман. Странный, седой и вязкий. Но через преграду перебраться не смел – клубился над ней, будто гневался.

– Сколько их? – спросил Гаранин домового.

Тот прищурился.

– Пятеро. Резво шагают, собаки! Видать, кто-то сильный их гонит!

Яр выругался, посмотрел на растерянного Димыча и испуганную Луку и вдруг рявкнул:

– Вы еще здесь? Быстро наверх!

Алуся отчаянно зевала и терла глаза – здешний наполненный кислородом воздух с непривычки валил с ног.

Пока Димыч вводил ей в катетер лекарства, Лука и Михал Кондратьич приготовили бутерброды, большой термос с кофе и маленький, с чаем, для девочки. Яр, появившийся из подсобки, выглядел непривычно. Одет был в черную водолазку и штаны цвета хаки со множеством карманов. На плечах крест-накрест – кожаная перевязь, на которой за спиной крепились скрещенные клинки. На ногах берцы, но не те, что носил каждый день. Другие – окованные стальными пластинами, с шипастыми голенищами. Судя по виду, весили они немало. Лука смотрела на него во все глаза и ощущала, как от страха сбивает дыхание. Потом покосилась на Алусю, ради нее взяла себя в руки, хотя девочка вела себя как ни в чем не бывало.

Гаранин спокойно, будто прогуливался, прошел к забору, не обращая внимания на туман, подогнал машину к дому. Покидал туда скарб: припасы, свой и Димычев рюкзаки, что-то объемное, завернутое в ткань. Поднялся на крыльцо. Лука, шагнув к нему, вцепилась пальцами в перевязь. Он посмотрел на нее, бережно отцепил от себя, поцеловал и толкнул к Димычу.

– Я сейчас буду занят. Если со мной что-то случится, уезжайте. Адрес у тебя есть! А теперь идите в дом и заприте дверь!

Лука рванулась к нему… Показалось, больше никогда не увидит! Но Хотьков был начеку. Держа за локти, втащил через порог, ногой захлопнул дверь. Замок повернулся сам собой. Следом за ним загрохотали засовы – это закрывались и запирались ставни.

Девушка сердито отпихнула алхимика, перевела дыхание. Господи, как страшно!

– Лука, иди сюда! Мы с Вольдемаром в мышку играем! – позвала из второй комнаты, где стояла старая кушетка, Алуся.

Лука пошла на голос. Девочка привязала к какой-то веревочке фантик от конфеты и таскала по полу. Кот припадал на передние лапы, смешно шевелил попой, бил хвостом, потом неожиданно прыгал и… заваливался на бок, скрюченными лапами прижимая «мышку» к бежевому пузу.

– Садись и не психуй! – строго сказала Алуся, похлопав ладонью по кушетке, на которой сидела. – Все будет хорошо.

– А ты… – Лука села рядом, – давно про брата знаешь?

– Всегда знала. И про маму, и про папу… Папа знаешь какой у меня был!

– Знаю, видела на фотографии, – улыбнулась Лука, и вдруг ее осенило. – Подожди, сейчас принесу!

Она сбегала наверх, достала из трюмо трельяжа всю кипу фотографий, отнесла вниз и разложила на кровати.

Довольный кот утащил фантик на кухню – про игру Алуся забыла. Прозрачные пальцы раскладывали бумажные четырехугольники, гладили лица, давно ставшие воспоминаниями.

Лука напряженно прислушивалась, но на улице царила мертвая тишина – то ли ничего еще не происходило, то ли ставни были слишком толстыми.

– А знаешь, – Алуся подняла на нее огромные глаза, прижимая к себе ту фотографию, где уходили по полю, взявшись за руки, Марина Доманина и Максим Бабошкин, – я уже умирала один раз. И даже как бы совсем умерла, но мама не разрешила.

– Что? – Лука отвлеклась от ставен.

– Мне тогда пять лет было… Я в больнице лежала, и вдруг стало так холодно. И писк какой-то, как комариный… А потом стало тепло и легко. Я глаза открыла и увидела тропинку из таких золотинок, знаешь? Волшебную! И мне так захотелось по ней пойти! Так захотелось! Вот прямо тебе не передать как! И вдруг, смотрю, мама стоит на другой стороне. И головой качает, а лицо сердитое. «Не ходи, – говорит, – рано тебе еще! Живи ради меня, ради папы, ради брата!»

Лука слушала, затаив дыхание, и сама не замечала, что пальцы до боли сжаты в кулаки, а ногти впились в ладони.

– А потом она через тропинку перелетела и обняла меня, – задумчиво продолжала Алуся, поглаживая фотографию, будто живую, – и сказала, что отдает мне все свои силы, лишь бы я жила. И что бог не допустит моей смерти! Я проснулась – мне так плохо было… А через несколько дней Яр сказал мне, что они погибли. Оба. И мама, и папа… Сразу не смог…

Лука молча обняла ее и прижала к себе. Так вот почему девочка прожила так долго, несмотря на диагноз! Она сама отдала бы ей свою жизнь, да не знала, как это сделать! Все, все бы отдала, лишь бы неземные глаза и дальше сияли, а улыбка поселилась на этих почти белых, тонких, как у брата, губах!

По крыше что-то проскрежетало. В комнату одним прыжком заскочил Вольдемар, поднял голову, прижал уши. Завыл низко, да так, что у Луки волосы зашевелились на голове.

– Вот и гости пожаловали, – ругнувшись, сообщил домовой, появляясь на кушетке.

Глухой удар, падение и перестуки… Словно по железной крыше рассыпались бусины.

– Снял! – восхитился Михал Кондратьич. – Ай, молодца!

– Что происходит? – возмутился, выглядывая из кухни, Димыч.

Бабайка невесело ухмыльнулся в бороду и ничего не ответил.

Лука встала и попыталась выглянуть в щель между ставнями, однако отшатнулась назад, увидев заглядывавшего в окно с той стороны мужчину… Очень странного мужчину с ничего не выражающим лицом, одетого в присыпанный пылью пиджак и грязную рубашку. Вместо глаз у него были помутневшие, слепые бельма. Она снова приникла к окну. Мужчина беззвучно открыл рот, его впалые щеки при этом еще более провалились, а глаза завращались в орбитах. В черном зеве шевелился… полусгнивший язык.

Вот теперь Лука заорала и отпрыгнула прочь, врезавшись в Хотькова так, что оба еле удержались на ногах.

– Ты чего вопишь? – возмутился Михал Кондратьич. – Ополоумела, девка?

– Ой, – она зажала ладонями рот, – простите… простите… Там это!

– Да что такое! – Димыч тоже подошел к окну и выглянул в щель. – Нету там никого! О! Гаранин… И с ним еще двое! Мать моя женщина! Это же…

– Нежить, она и есть нежить, – пожал плечами домовой, – чую, сейчас еще пожалуют. Надо предупредить хозяина!

Он исчез. Спустя пару минут загремели засовы, в дом шагнул Гаранин, держащий в каждой руке по клинку. Улыбнулся бросившейся к нему Луке.

– Ты как? – спросила она.

Оглядывала его, ощупывала. Помнила, чем оказался чреват яд альгуля, попавший в кровь. Нынешние «гости», слава богу, на альгулей похожи не были, но кто их, нежить, знает?

Яр повел плечами.

– Размялся слегка… Кондратьич, сколько их еще, говоришь?

– Около десяти.

– Да откуда ж он их гонит, с кладбища в Артемьевке, что ли?

– Верно, хозяин, оттуда и поднимает. И с каждым разом все больше…

Ведьмак и домовой понимающе посмотрели друг на друга.

– Уезжайте, – твердо кивнул Бабайка. – За дом не беспокойся – я пригляжу, да и они интерес к нему потеряют, едва он поймет, что вас тут нет.

– Едва поймет… – пробормотал Яр.

В дверь кто-то поскребся. Деликатно, вежливо… жутко.

– Нам нужно такое место, чтобы он не понял! – Гаранин отодвинул от себя Луку и развернулся ко входу. – Открывай на счет три, Кондратьич, выход зачищу, и тронемся! Раз…

– Назад, назад, – Лука почувствовала, как неведомая сила приподняла ее и перенесла в дальнюю комнату, – вот здесь побудьте, и чтобы носа не высовывали, пока не позову! – Домовой на миг проявился в дверях, погрозил пальцем всем, включая вздыбившего шерсть кота, и исчез.

Димыч и Лука, одинаково побелевшие от ужаса, молча сели по обе стороны от Алуси. Вольдемар прыгнул вперед, встал между ними и дверью и застыл изваянием. Глядя на кота, Лука подумала, что не поздоровится любому, кто посмеет войти, будь то человек или живой мертвец.

– Два, – донеслось из прихожей, – три…

Створка распахнулась с грохотом. Вместе с ним послышались заунывный вой, хрипы, скрипы и постукивания. А затем свистнул рассекаемый клинками воздух, снова грохнула дверь, и все стихло.

Машина с визгом затормозила на обочине. Справа, за канавой, поросшей ивняком, простиралось деревенское кладбище. Тумана над ним не было – он остался вокруг дома на болотах, сторожить, шевелиться, выбрасывать бессильные щупальца к забору.

В зимнем ночном воздухе были хорошо видны фигуры, бродившие, спотыкаясь, между могил. Разные фигуры. Хорошо сохранившиеся и… не очень.

Гаранин коротко выругался.

– Я не понял, они все, что ли, вылезли? – возмутился Хотьков в ответ, нервно поглаживая кота, удобно расположившегося на коленях у Алуси. – Скоро народ в деревне начнет просыпаться! Нельзя их так тут оставлять!

– Это все из-за нас, – прошептала Лука, – мы виноваты…

– Мы не виноваты, – резко оборвал ее Яр, – но Димыч прав, оставлять их тут нельзя!

«Упокоение, дитя…»

– Что? – встрепенулась она.

Все посмотрели на нее в изумлении. А в сознании продолжал звучать призрачный голос Альберран, от которого ныли кости: «Я помогу тебе, направлю… Мертвецы должны спать спокойно, ведь это и моя судьба!»

Лука отщелкнула замок на двери и вышла наружу. Пройдя чуть вперед, остановилась на краю канавы. Снег внизу был темный, слежавшийся.